Сумасшествие, безумие и оцепенение сердца

 

1

 

Пугало Джо не встал рано; он допоздна бодрствовал. Точнее, всю ночь не ложился.

Джозеф Макклэтчи, тринадцати лет от роду, также известный под прозвищами Король гиков и Скелет, проживал в доме 19 по Фабричной улице. При росте шесть футов два дюйма и весе сто пятьдесят фунтов он действительно выглядел как скелет. И отличался блестящим умом. Джо учился в восьмом классе только по одной причине: его родители считали, что незачем ребенку «перемахивать через ступеньки».

Джо не возражал. Его друзья (для костлявого тринадцатилетнего гения друзей у него было на удивление много) учились вместе с ним. Особых усилий учеба не требовала, а компьютеров вокруг хватало. В Мэне они были практически у всех учеников средней школы. Некоторые из самых интересных сайтов, разумеется, блокировались, но у Джо не уходило много времени на устранение этих мелких препятствий. И он с радостью делился полученной информацией с лучшими друзьями, в том числе с бесстрашными скейтерами Норри Кэлверт и Бенни Дрейком (Бенни особенно нравилось бродить по сайту «Блондинки в белых трусиках» в часы, отведенные на самостоятельные занятия). Щедрость в дележе информацией отчасти объясняла популярность Джо, но не полностью: подростки просто находили его клевым. Наклейка на его школьном рюкзаке, возможно, служила более верным объяснением. Она гласила «БОРИСЬ С ВЛАСТЬЮ»[50].

Учился Джо только на пятерки, надежно, а иногда блестяще играл на месте центрового в сборной школы по баскетболу (для семиклассника – удивительное достижение), не терялся и на футбольном поле. Умел тренькать на пианино, а двумя годами раньше выиграл второй приз на ежегодном городском рождественском конкурсе талантов, исполнив уморительно смешной танец под песню Гретхен Уилсон «Деревенская женщина». Взрослые аплодировали и визжали от смеха. Лисса Джеймисон, главный городской библиотекарь, сказала, что этим он мог бы зарабатывать на жизнь, если б хотел, но превращение в Наполеона Динамита[51] не входило в планы Джо.

– Все подстроено, – мрачно заявил Сэм Макклэтчи, вертя в руках полученную сыном медаль за второе место. И скорее всего говорил правду; первое место тогда занял Дуги Твитчел, брат третьего члена городского управления. Твитч жонглировал шестью булавами, исполняя при этом «Лунную реку».

Джо не волновало – подстроено что‑то или нет. К танцам он интерес потерял, как терял ко многим занятиям, которые более‑менее осваивал. Даже его любовь к баскетболу – в пятом классе он считал ее вечной – начала увядать.

Не отпускала только страсть к Интернету, электронной галактике бесконечных возможностей.

Он мечтал, не посвящая в это даже родителей, стать президентом Соединенных Штатов. Возможно , иногда думал Джо, я исполню что‑нибудь эдакое из «Наполеона Динамита» на моей инаугурации. Этот вздор останется на «ю‑тьюб» до скончания веков .

Всю первую ночь после водворения Купола Джо провел в Интернете. Генератора в доме Макклэтчи не было, но полностью заряженная аккумуляторная батарея позволяла не обращать на это никакого внимания. Кроме того, он располагал пятью запасными аккумуляторами. Ранее Джо убедил семь или восемь членов неформального компьютерного клуба также держать под рукой запасные аккумуляторы, и он знал, где взять заряженную батарею, если б возникла такая необходимость. Но чужие аккумуляторы могли ему и не понадобиться. В школе стоял офигенный генератор, и Джо полагал, что сможет без проблем зарядить севшую аккумуляторную батарею. Мистер Оллнат, уборщик, конечно же, позволил бы ему подключить ее к генератору. Мистеру Оллнату тоже нравился сайт «Блондинки в белых трусиках». Не говоря уже о музыке кантри, которую стараниями Пугала Джо он мог скачивать бесплатно.

В первую ночь появления Купола Джон сильно напряг беспроводную связь, переходя от блога к блогу с проворностью лягушки, прыгающей по горячим камням. Каждый блог выглядел страшнее предыдущего. При минимуме фактов теории заговора расцветали пышным цветом. Джо соглашался с родителями, которые говорили про самых заумных теоретиков заговора, живших в Интернете, что те носят «шапочки из фольги»[52], но он верил и в другое: если видишь кучу лошадиного дерьма, значит, где‑то рядом есть и пони.

Когда День Купола плавно перетек в день второй, все блогеры пришли к одной мысли: пони в данном конкретном случае не террористы, не пришельцы из космоса, не Великий Ктулху, но старый добрый военно‑промышленный комплекс. Подробности варьировались от сайта к сайту, но три основополагающие версии присутствовали на каждом. Первая – Купол возник в результате безжалостного эксперимента, в котором жителям Честерс‑Милла была уготована роль подопытных кроликов. Вторая – что‑то случилось, и эксперимент вышел из‑под контроля («Как в фильме „Мгла“», – написал один из блогеров). Третья – это вовсе не эксперимент, а хладнокровно созданный предлог для оправдания войны с врагами Америки. «И МЫ ПОБЕДИМ! – писал пользователь яЖЕговорил87. – Поскольку это новое оружие, КТО СМОЖЕТ УСТОЯТЬ ПРОТИВ НАС? Друзья мои, МЫ СТАЛИ НОВОАНГЛИЙСКИМИ ПАТРИОТАМИ[53] ВСЕХ НАЦИЙ!!!»

Джо не знал, соответствует ли действительности хоть одна из предлагаемых версий. По большому счету его это не волновало. Что волновало, так явно выраженный общий знаменатель – в данном случае Государство.

Пришла пора для демонстрации, возглавить которую, естественно, собирался он. Не в городе, само собой, а на шоссе номер 119, где они смогли бы противостоять Государству. Конечно, поначалу к нему присоединятся только его друзья, но потом число протестующих возрастет. Джо в этом не сомневался. Государство, возможно, по‑прежнему не подпускало прессу к Куполу, но даже в тринадцать лет Джо хватало ума, чтобы понять: этот момент не являлся критическим. Потому что под военной формой находились люди, и за бесстрастными лицами, по крайней мере некоторыми, – работающие мозги. В целом военные принимали сторону Государства, но целое состояло из индивидуумов, и среди них могли быть тайные блогеры. Они обязательно сообщат о происходящем, а кто‑то, возможно, снабдит отчеты фотографиями, сделанными с помощью мобильников: Джо Макклэтчи и его друзья с плакатами: «ДОЛОЙ СЕКРЕТНОСТЬ, ОСТАНОВИТЕ ЭКСПЕРИМЕНТ, ОСВОБОДИТЕ ЧЕСТЕРС‑МИЛЛ» и т. д. и т. п.

– Нужны плакаты и в городе, – пробормотал он. Но и тут не увидел проблемы. Принтеры были у всех его друзей. И велосипеды.

Пугало Джо начал рассылать электронные письма с рассветом. В самом скором времени он намеревался оседлать велосипед и поехать к Бенни Дрейку, чтобы заручиться его поддержкой. Может, и к Норри Кэлверт. Обычно члены команды Джо по уик‑эндам просыпались поздно, но он предполагал, что в это утро весь город поднимется рано. Несомненно, очень скоро Государство отсечет Интернет, как отсекло телефоны, но пока Сеть была оружием Джо, оружием народа.

Пришло время вступить в борьбу с властью.

 

2

 

– А теперь, парни, поднимите руки. – Питер Рэндолф стоял перед новыми рекрутами, усталый, с мешками под глазами, но переполненный радостью. Травянисто‑зеленый патрульный автомобиль чифа дожидался на парковке, заправленный бензином и готовый к выезду. Теперь его автомобиль.

Новые рекруты – в официальном донесении членам управления Рэндолф намеревался назвать их экстренно назначенными помощниками – послушно подняли руки. Перед ним стояли пятеро, но один был не парнем, а крепкого сложения молодой женщиной, безработной парикмахершей и подружкой Картера Тибодо. Звали ее Джорджия Ру. Младший предложил разбавить их компанию женщиной, чтобы все были счастливы, и Большой Джим тут же ухватился за эту идею. Рэндолф поначалу возражал, но сдался, едва Большой Джим одарил нового чифа зверской улыбкой.

И, принимая присягу (в присутствии нескольких штатных сотрудников), он не мог не признать, что новички выглядели неплохо. Младший в сравнении с прошлым летом похудел на несколько фунтов и не тянул на линейного нападающего школьной команды, но все равно весил никак не меньше ста девяносто фунтов, и остальные, даже девушка, выглядели настоящими силачами.

Они стояли, повторяя за Питером слова присяги, фразу за фразой, Младший – крайним слева, рядом со своим другом Френки Дилессепсом, потом Тибодо и эта Ру; Мелвин Сирлс – с другого края. Сирлс тупо улыбался, словно собрался на окружную ярмарку. Рэндолф быстренько стер бы с его лица улыбочку, если бы мог три недели помуштровать всю эту компанию (черт, даже одну неделю!), но такой возможности никто ему не дал.

Только в одном он не уступил Большому Джиму – в вопросе о стрелковом оружии. Ренни просил за них, утверждал, что они – «уравновешенные, богобоязненные молодые люди», предлагал сам снабдить новобранцев оружием.

Рэндолф покачал головой.

– Ситуация слишком неопределенная. Давайте посмотрим, как у них пойдет служба.

– Если одному из них достанется, пока ты будешь смотреть…

– Никому не достанется, Большой Джим. – Рэндолф надеялся, что правота будет на его стороне. – Это Честерс‑Милл. Будь мы в Нью‑Йорке, все шло бы по‑другому.

 

3

 

– И я буду, прилагая все силы, служить людям этого города и защищать их, – диктовал Рэндолф.

Они все повторили, без запинки, как ученики воскресной школы в родительский день. Даже тупо лыбящийся Сирлс. И выглядели они хорошо. Без оружия – пока, – но по крайней мере с рациями. И дубинками. Стейси Моггин (которой тоже предстояло патрулировать улицы) нашла форменные рубашки для всех, кроме Картера Тибодо. Для него не смогли подобрать ничего подходящего из‑за слишком уж широких плеч, но он неплохо смотрелся и в обычной синей рубашке, в которой пришел из дома. Не форменной, но чистой. И серебристый жетон, пришпиленный над левым карманом, сообщал тем, кто его видел, все, что требовалось сообщить.

Возможно, от принятого городским управлением решения и будет толк.

– И да поможет мне Бог, – произнес Рэндолф.

– И да поможет мне Бог, – повторили они.

Краем глаза Рэндолф увидел, как открылась дверь. Большой Джим. Он присоединился к Генри Моррисону, страдающему астмой Джорджу Фредерику, Фреду Дентону и Джекки Уэттингтон (на ее лице отражалось сомнение), стоящим в глубине большой комнаты. Рэндолф знал, что Ренни пришел, чтобы посмотреть, как его сын будет принимать присягу. Он испытывал некоторую неловкость из‑за того, что отказался выдать новичкам оружие (отказ в чем‑либо Большому Джиму, конечно же, мог отразиться на будущем Рэндолфа), и новый чиф сымпровизировал главным образом ради второго члена городского управления.

– И я ни перед кем, на хрен, не буду прогибаться.

– И я ни перед кем, на хрен, не буду прогибаться! – повторили они. С энтузиазмом. Теперь улыбались все. Полные сил. Готовые к выходу на улицы.

Большой Джим кивнул, подняв руки с вскинутыми кверху большими пальцами, несмотря на бранное слово. Рэндолф расправил плечи, не подозревая о том, что эту клятву – И я ни перед кем, на хрен, не буду прогибаться – он сдержать не сумеет.

 

4

 

Когда Джулия Шамуэй заглянула в «Эглантерию», большинство пришедших на завтрак уже отбыли в церковь или на городскую площадь, где спонтанно организовался дискуссионный клуб. Часы показывали девять. Из обслуживающего персонала остался только Барби; Доди Сандерс и Энджи Маккейн не появились, что никого не удивило. Роуз ушла в «Мир еды». Энсон отправился с ней. Барби надеялся, что они вернутся, нагруженные продуктами, но поверил бы в это, лишь увидев добычу.

– Мы закрыты до ленча, – предупредил он, – но есть кофе.

– И булочка с корицей? – с надеждой спросила Джулия.

Барби покачал головой:

– Роза их не пекла. Стараемся максимально снизить расход пропана.

– Разумно. Тогда только кофе.

Он принес кофейник, налил.

– Ты выглядишь усталой.

– Барби, этим утром все выглядят усталыми. И испуганными до смерти.

– Как продвигается газета?

– Я надеялась закончить к десяти утра, но теперь, похоже, успею только к трем. Первый специальный выпуск «Демократа» с ноль третьего года, когда Престил‑Стрим вышел из берегов.

– Возникли производственные проблемы?

– Их нет и не должно быть, если мой генератор будет работать. Просто захотелось пойти в продуктовый магазин и посмотреть: появится ли толпа? Отметить в статье и это, если появится. К несчастью, Пит Фримен оказался в городе, и он уже у магазина, чтобы сделать фотографии.

Барби слово «толпа» не понравилось:

– Господи, надеюсь, люди будут вести себя как должно.

– Будут; мы, в конце концов, в Милле – не в Нью‑Йорке.

Барби сомневался, что в критической ситуации городские мыши так уж сильно отличались от деревенских, но предпочел держать рот на замке. Она знала местных куда лучше, чем он.

А Джулия словно прочитала его мысли:

– Разумеется, я могу ошибаться. Поэтому и послала Пита. – Она огляделась. Несколько человек сидели у прилавка в передней части зала, добивали яичницу и кофе, и, разумеется, за большим столом у дальней стены – базарным столом, по терминологии янки – старики пережевывали случившееся и обсуждали, что могло случиться еще. В центральной же части ресторана находились только она и Барби. – Хочу тебе кое‑что сказать. – Джулия понизила голос. – Перестань мельтешить, как Вилли‑официант[54], и сядь.

Барби сел, налил кофе и себе. Со дна кофейника, так что напиток по вкусу напоминал дизельное топливо… но зато именно на дне кофейника оставался кофеин.

Джулия сунула руку в карман платья, достала мобильник, пододвинула к Барби:

– Твой Кокс позвонил в семь утра. Догадываюсь, что и ему в эту ночь выспаться не удалось. Попросил дать его тебе. Он не знает, что у тебя есть свой.

Барби к мобильнику не прикоснулся:

– Если он уже ждет отчета, то сильно переоценивает мои возможности.

– Кокс этого не говорил. Сказал другое. Если ему понадобится поговорить с тобой, он хочет сразу тебя найти.

Барби протянул руку к мобильнику и пододвинул его к ней. Она взяла телефон, на лице удивления не отразилось.

– Кокс также сказал, что ты должен позвонить ему в пять пополудни, если до этого он сам не позвонит тебе. Он будет располагать самой свежей информацией. Нужен тебе номер с таким странным зональным кодом?

Барби вздохнул:

– Естественно.

Она записала номер на салфетке; маленькие, аккуратные циферки.

– Я думаю, военные хотят что‑то попробовать.

– А что именно?

– Он не сказал. Но я почувствовала, что пока рассматриваются несколько вариантов.

– Само собой. Что еще у тебя за душой?

– С чего ты взял?

– Почувствовал. – Он улыбнулся.

– Ладно, счетчик Гейгера.

– Я думал о том, чтобы поговорить об этом с Элом Тиммонсом. – Эл работал уборщиком в муниципалитете и постоянно бывал в «Эглантерии». Барби с ним ладил.

Джулия покачала головой.

– Нет? Почему нет?

– Попробуй догадаться, кто дал Элу беспроцентную ссуду, чтобы младший сын Эла мог поехать учиться в «Херитидж крисчен»[55] в Алабаме?

– Джим Ренни?

– Совершенно верно. А теперь давай перейдем к двойной игре, где очки удваиваются. Догадайся, кому принадлежит закладная на плужный снегоочиститель «Фишер», которым пользуется Эл?

– Думаю, тоже Джиму Ренни.

– Правильно. А поскольку ты – собачье дерьмо, которое второй член управления еще не счистил со своего ботинка, то не стоит тебе обращаться к людям, которые у него в долгу, эта идея не из лучших. – Она наклонилась над столом. – Но так уж вышло, что я знаю, у кого был полный комплект ключей от нашего королевства: муниципалитета, больницы, Центра здоровья, школ, что ни назови.

– У кого?

– У нашего покойного начальника полиции. И так уж вышло, у меня теплые отношения с его женой… вдовой. Она не питает любви к Джиму Ренни. Плюс она может хранить секрет, если кто‑то убедит ее, что хранить его необходимо.

– Джулия, тело ее мужа еще не остыло.

Она подумала о маленьком мрачном «Похоронном бюро Боуи» и скорчила гримасу печали и отвращения.

– Может, и нет, но оно, вероятно, уже холоднее комнатной температуры. Я, однако, понимаю, о чем ты, и аплодирую твоему состраданию. Но… – Джулия сжала его руку. Барби это удивило, но отрицательных эмоций не вызвало. – Обстоятельства необычные. И даже с разбитым сердцем Бренда Перкинс это поймет. У тебя есть работа, которую нужно сделать. Я смогу ее в этом убедить. Ты тайный агент.

– Тайный агент, – повторил Барби, и внезапно в голове промелькнули два неприятных образа‑воспоминания: спортивный зал в Фаллудже и плачущий иракец, голый, не считая размотавшейся куфии. Тот день и тот спортивный зал напрочь отбили у него желание быть тайным агентом. И все‑таки здесь он им стал.

– Так я…

Это октябрьское утро выдалось теплым, и, хотя дверь закрыли (люди могли только выходить, но не входить), окна были распахнуты. Некоторые смотрели на Главную улицу, и оттуда донесся металлический удар и вопль боли. За ними последовали возмущенные крики.

Барби и Джулия переглянулись поверх чашек с кофе. На лицах обоих читалось удивление и предчувствие дурного.

Началось, прямо сейчас , подумал Барби. Он знал, что грешил против истины, – началось вчера, когда появился Купол, – но одновременно чувствовал, что мысль его правильная.

Люди, сидевшие за прилавком, уже бежали к двери. Барби поднялся, чтобы последовать за ними. Встала и Джулия.

Дальше по улице, в северном конце городской площади, начал бить колокол в шпиле Первой Конгрегациональной церкви, созывая верующих на службу.

 

5

 

Ренни‑младший пребывал в прекрасном расположении духа. В это утро не ощущалось и намека на головную боль, и завтрак уютно устроился в желудке. Он даже думал, что сможет съесть и ленч. Это радовало. В последнее время отношения с едой у него не ладились. Зачастую Младшего мутило от одного взгляда на что‑то съестное. Но не этим утром. Оладьи и бекон пошли отлично.

Если это Апокалипсис , думал Младший, ему следовало наступить раньше .

Каждого экстренно назначенного помощника поставили в пару к штатному патрульному. Младший получил в напарники Фредди Дентона и полагал, что и тут вытянул счастливый билет. Дентона, лысеющего, но крепкого пятидесятилетнего мужчину, знали как человека, строго следующего всем инструкциям… правда, с исключениями. Когда Младший играл в школе в футбол, Дентон занимал пост президента клуба поддержки «Диких котов» и, по слухам, никогда не штрафовал бывших футболистов. За всех Младший говорить не мог, но знал, что однажды Фредди отпустил Френки Дилессепса, и сам дважды слышал от строгого копа: «На этот раз я штрафовать тебя не буду, но сбрось скорость». Напарницей Младшего могла бы оказаться и Уэттингтон, которая, возможно, уже начала думать о том, чтобы наконец‑то допустить какого‑нибудь парня в свои трусы. Сиськи у нее что надо, но тут можно было нарваться на какую‑нибудь неприятность. И ему не понравился холодный взгляд, которым она наградила Младшего, когда он и Фредди проходили мимо, направляясь на улицу.

В кладовой найдется местечко и для тебя, Джекки, если будешь колебать мне мозги , подумал он и рассмеялся. Господи, как же приятно ощущать на лице теплый солнечный свет! Когда еще ему было так хорошо?

Фредди повернулся к нему:

– Увидел что‑то смешное, Младший?

– Да нет. Просто мне везет. Вот и все.

Их работа – во всяком случае, в это утро – заключалась в пешем патрулировании Главной улицы («Чтобы обозначить наше присутствие», – объяснил Рэндолф), сначала по одной стороне, потом по другой. Чистое удовольствие, учитывая мягкое октябрьское солнышко.

Они проходили мимо магазина «Бензин и бакалея», когда оттуда донеслись голоса. Один – Джонни Карвера – управляющего и одного из владельцев этой лавочки. Второй говоривший словно набил рот кашей, поэтому Младший не мог разобрать ни слова, но Фредди Дентон закатил глаза.

– Сэм Вердро, чтоб мне сдохнуть. Черт! И еще нет половины десятого.

– Кто такой Сэм Вердро? – спросил Младший.

Губы Фредди сжались в белую полоску, которую Младший помнил с футбольных дней. Это означало: Твою мать, мы проигрываем . Или: Твою мать, это нам совсем ни к чему .

– Ты не знаком с лучшими людьми Милла, Младший. Сейчас будешь представлен.

– Я знаю , что уже десятый час, Сэмми, – слышался голос Карвера, – и я вижу, что у тебя есть деньги, но вино тебе все равно не продам. Ни этим утром, ни днем, ни вечером. Вероятно, и завтра тоже, пока не закончится вся эта история. Приказ Рэндолфа. Он – наш новый начальник полиции.

– Какой, на хрен, начальник! – донесся голос, но каша по‑прежнему мешала этому человеку говорить, так что Младшему послышалось: Каухой наухрен наусалник . – Питу Рэндолфу только подтирать задницу Герцогу Перкинсу.

– Герцог мертв, а Рэндолф говорит, спиртное не продавать. Извини, Сэм.

– Только одну бутылку «Ти‑берд»! – завопил Сэм.Тока аудну бутыулку «Ти‑берд» . – Мне надо. И я могу заплатить. Продай. Сколько лет я у тебя покупаю?

– Черт! – Хотя в голосе Джонни звучало отвращение, он уже поворачивался к длинному, во всю стену, стеллажу с пивом и вином, когда Младший и Фредди вошли в магазин. Вероятно, Карвер решил, что одна бутылка «Ти‑берд» – невысокая цена, если в результате удалось бы выпроводить из магазина старого пьяницу. Между тем несколько покупателей с интересом наблюдали за развитием событий, ожидая, каким будет исход.

На стеллаже был прикреплен лист бумаги с надписью от руки: «ПРОДАЖА АЛКОГОЛЯ ЗАПРЕЩЕНА ДО ПОСЛЕДУЮЩЕГО РАСПОРЯЖЕНИЯ». Никаких исключений текст не предполагал, и тем не менее этот слабак уже тянулся за бутылкой в средней части стеллажа. Именно там стояло дешевое вино. Младший служил в полиции менее двух часов, но понимал, что это плохая идея. Если бы Карвер уступил требованию алкоголика с грязными спутанными волосами, другие, более респектабельные покупатели потребовали бы тех же привилегий.

Фредди Дентон, судя по всему, думал так же.

– Не делай этого! – велел он Джонни Карверу. Повернулся к Вердро, который смотрел на него красными глазами крота, вокруг которого загорелись кусты. – Я не знаю, хватит ли оставшихся у тебя в мозгу живых клеток, чтобы прочитать эту надпись, но я знаю, что ты слышал этого человека: сегодня никакого спиртного. А теперь вали на свежий воздух. Ты и так здесь все провонял.

– Не могу этого сделать, патрульный. – Сэм выпрямился во все свои пять с половиной футов, одетый в грязные штаны из прочной хлопчатобумажной ткани, футболку с надписью «Лед Зеппелин» и старые шлепанцы со стоптанными задниками. А волосы выглядели так, словно в последний раз их постригли в тот год, когда Буш Второй пользовался доверием избирателей. – У меня есть права. Свободная страна. Так и написано в Конституции независимости.

– Конституция в Милле отменена, – вмешался Младший, совершенно не представляя себе, что произносит пророческие слова. – Так что ноги в руки и свалил отсюда. – Господи, какой же он ощущал кайф! Меньше чем за день прошел путь от тоски и отчаяния до восторга и эйфории!

– Но…

Сэм не сдвинулся с места, его нижняя губа дрожала, он пытался найти какие‑то аргументы. Младший с отвращением, но и зачарованно наблюдал, как увлажняются глаза этого старого козла. Сэм вытянул перед собой руки, которые тряслись куда сильнее, чем губы. У него оставался лишь довод, который так трудно озвучить при зрителях. Но, не имея другого выхода, Сэм озвучил:

– Мне действительно нужно выпить, Джонни. Без шуток. Только чуть‑чуть, чтобы остановить дрожь. Я эту бутылку растяну. И я не собираюсь поднимать шум. Клянусь именем матери. Я просто пойду домой. – Домом Сэму служила лачуга, стоявшая посреди пустого двора, на котором вразброс валялись части автомобилей.

– Может, мне действительно… – начал Джонни Карвер.

Фредди его проигнорировал.

– Бухло, ты никогда в жизни не мог растянуть бутылку.

– Не называй меня так! – воскликнул Сэм Вердро. Слезы покатились по щекам.

– У тебя расстегнута ширинка, старик, – вновь встрял Младший, а когда Сэм посмотрел вниз, провел пальцем по его обвисшей коже под подбородком. А потом ущипнул за нос. Фокус уровня начальной школы, но не потерявший своей прелести. Младший даже повторил фразу, которая обычно звучала в такой момент: – Попался, замарашка!

Фредди Дентон рассмеялся. Как и пара зрителей. Даже Джонни Карвер улыбнулся, хотя, судя по его виду, не так уж ему этого и хотелось.

– Убирайся отсюда, Бухло, – процедил Фредди. – Денек выдался хороший. Ты же не хочешь провести его в камере.

Но что‑то – может, прозвище Бухло, может, ущипленный нос, может, и первое и второе – возбудило остатки ярости, которая так завораживала и пугала дружков Сэма, когда тот сорока годами раньше валил деревья на канадской стороне Меримаши[56]. Руки и губы перестали дрожать, по крайней мере временно. Глаза полыхнули, не отрываясь от Младшего. Из горла вырвался некий пренебрежительный звук. Когда он заговорил, каша изо рта исчезла.

– Пошел на хрен, малыш. Ты не коп, да и футболистом был паршивеньким. Как я слышал, не смог даже пробиться в команду третьесортного колледжа. – Его взгляд сместился на патрульного Дентона. – И ты, помощник шерифа Дог[57]. В воскресенье закон разрешает продавать спиртное с девяти утра. Принят в семидесятых, и на этом разговор закончен. – Он повернулся к Джонни Карверу. Улыбка сползла с лица Джонни, и покупатели притихли. – У меня есть деньги, которые ходят в этой стране, и я беру то, что мое.

Сэм двинулся вокруг прилавка. Младший ухватил его сзади за футболку и штаны, развернул и погнал к входной двери.

– Эй! – Ноги Сэма едва успевали касаться навощенных половиц. – Убери руки! Убери свои гребаные руки …

За дверью, внизу лестницы, Младший держал старика перед собой. Легкого, как мешок с перьями. И, Господи, он пердел ! Пу‑пу‑пу, как чертов автомат!

У тротуара стоял грузовой автофургон Коротышки Нормана. С надписью на борту «ПОКУПКА‑ПРОДАЖА МЕБЕЛИ. ЛУЧШИЕ ЦЕНЫ НА АНТИКВАРИАТ». Коротышка – рядом с ним, стоит разинув рот. Младший не колебался ни секунды. Головой вперед вогнал старого пьяницу в борт грузовика. Тонкий металл мелодично выдал: боннг!

Младший и не подумал, что мог убить этого вонючего козла, пока Бухло не рухнул как подкошенный, наполовину на тротуар, наполовину в придорожную канаву. Но требовалось нечто большее, чем удар головой в борт старого автофургона, чтобы убить Сэма Вердро. Или чтобы заткнуть ему рот. Он вскрикнул. Потом начал плакать. Поднялся на колени. Кровь лилась на лицо из рваной раны на голове. Он вытер какую‑то ее часть, изумленно посмотрел на руку, вытянул ее перед собой. Кровь капала с пальцев.

Движение по тротуару прекратилось полностью, словно кто‑то объявил о начале игры «Замри». Пешеходы, раскрыв глаза, смотрели на коленопреклоненного мужчину, держащего в руке пригоршню крови.

– Я подам в суд на весь этот гребаный город за жестокость полицейских! – провопил Сэм. – И Я ВЫИГРАЮ!

Фредди спустился со ступенек, ведущих в магазин, встал рядом с Младшим.

Тот развернулся к Дентону:

– Давайте же, говорите.

– Говорить что?

– Что я зашел слишком далеко.

– Черта с два! Ты же слышал, что сказал Пит: ни перед кем не прогибаться. Напарник, мы так и поступаем.

Напарник! От радости сердце Младшего чуть не выпрыгнуло из груди.

– Вы не можете выбрасывать меня из магазина, когда у меня есть деньги! – бушевал Сэм. – Вы не можете меня бить! Я – американский гражданин! Я еще увижу вас в суде!

– Удачи тебе в этом, – усмехнулся Фредди. – Суд в Касл‑Роке, и, насколько мне известно, дорога туда закрыта.

Он рывком поднял старика на ноги. Из носа Сэма тоже шла кровь, и на футболке нарисовалось красное пятно. Фредди завел ему руку за спину, снял с ремня пластиковые наручники (Надо заполучить такие , восхищенно подумал Младший), мгновением позже защелкнул их на запястьях Сэма. Оглядел свидетелей, стоявших на тротуаре и сгрудившихся у двери магазина «Бензин и бакалея».

– Этот человек арестован за нарушение общественного порядка, за вмешательство в действия сотрудников полиции и за попытку нападения на них! – объявил он трубным голосом, который Младший помнил по футбольным играм. Доносящийся с трибун, голос этот всегда его раздражал. Теперь он с наслаждением внимал ему.

Наверное, взрослею , подумал Младший.

– Он также арестован за нарушение запрета на продажу спиртного, введенного чифом Рэндолфом. Взгляните на него! – Фредди тряхнул Сэма. Капли крови летели во все стороны с лица и грязных волос старика. – У нас кризисная ситуация, но в городе новый шериф, и он намерен удержать ее под контролем. Привыкайте к этому, сживайтесь с этим, учитесь вести себя соответственно. Таков мой совет. Следуйте ему, и у вас не возникнет никаких проблем. А попытаетесь возражать, тогда… – Он указал на руки Сэма, сцепленные наручниками у него за спиной.

Два или три человека зааплодировали. Для Ренни‑младшего звуки эти стали глотком холодной воды в жаркий день. А потом, когда Фредди повел окровавленного старика по улице, Младший почувствовал на себе чей‑то взгляд. Физически почувствовал, словно чьи‑то пальцы забарабанили по его шее и затылку. Он повернулся и увидел Дейла Барбару. Стоящего рядом с издателем газеты и сверлящего его холодным взглядом. Барбару, от которого ему крепко досталось на парковке. От которого крепко досталось всем троим, прежде чем численное превосходство дало о себе знать и склонило чашу весов в их пользу.

Благостные мысли Младшего начали уходить. Он буквально чувствовал, как они вылетают из головы, словно птицы. Или летучие мыши с колокольни.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– У меня есть вопрос получше, – ответила ему Джулия Шамуэй, губы которой кривила ее знаменитая улыбка. – Что делаешь ты, избивая человека, который весит в четыре раза меньше тебя и в три раза старше?

Младший не нашелся с ответом. Почувствовал, как кровь прилила к лицу, чтобы выплеснуться румянцем на щеках. Внезапно он увидел эту суку из газеты в кладовой дома Маккейнов, в компании Энджи и Доди. И Барбары тоже. Может, лежащего на этой суке из газеты, словно занимаясь с ней гимнастикой под одеялом.

Фредди пришел на помощь Младшему. Заговорил спокойно. С каменным лицом копа, знающего, что почем.

– Все вопросы о действиях полиции следует задавать нашему новому чифу. А пока вам неплохо бы помнить, что на какое‑то время жители города предоставлены сами себе. Иногда, если люди предоставлены сами себе, приходится преподать им урок.

– Иногда, если люди предоставлены сами себе, они совершают поступки, о которых потом сожалеют, – ответила Джулия. – Обычно, когда начинается расследование.

Уголки рта Фредди опустились. Он повел Сэма по тротуару.

Младший задержал взгляд на Барбаре.

– Думай, что говоришь, когда я рядом. И что делаешь. – Он прикоснулся к сверкающему новенькому жетону. – Перкинс мертв, и теперь я – закон.

– Младший, ты неважно выглядишь, – произнес в ответ Барбара. – Не заболел?

Младший посмотрел на него широко открытыми глазами. Потом повернулся и зашагал вслед за напарником. Сжав кулаки.

 

6

 

В периоды кризиса люди пытаются держаться за то, что им близко и знакомо, чтобы найти в этом успокоение. Вышесказанное справедливо и для религии, и для семьи. В это утро верующих Честерс‑Милла не ждали сюрпризы; в Конго Пайпер Либби вселяла надежду, в Христе Святом Искупителе Лестер Коггинс грозил адским огнем. В обе церкви народу набилось под завязку.

Пайпер построила проповедь на Евангелии от Иоанна: Заповедь новую даю Я вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга. Она сказала тем, кто заполнил скамьи Конго, что молитва важна в период кризиса – утешение молитвы, сила молитвы, – но не менее важно помогать друг другу, полагаться друг на друга и любить друг друга.

– Господь испытывает нас тем, чего мы не понимаем. Иногда болезнью. Иногда неожиданной смертью близкого. – Она сочувственно посмотрела на Бренду Перкинс, которая сидела, склонив голову и сцепив руки на коленях, прикрытых черным платьем. – А теперь это какой‑то необъяснимый барьер, который отрезал нас от остального мира. Мы не понимаем, что это, но мы также не понимаем болезнь, боль или смерть хороших людей. Мы спрашиваем Бога – почему? И в Ветхом Завете есть ответ, который он дал Иову: «Ты был здесь, когда Я создал этот мир?» В Новом – и более светлом – Завете это ответ, который Иисус дал своим ученикам: «Любите друг друга, как Я возлюбил вас». Вот что мы должны делать сегодня и каждый день, пока не исчезнет этот барьер: любить друг друга. Помогать друг другу. И ждать, пока испытание закончится, как всегда заканчиваются испытания Божьи.

Лестер Коггинс взял цитату из Книги Чисел (части Библии, не славящейся оптимизмом): Если вы не сделаете так, то согрешите перед Господом и испытаете наказание за грех ваш, которое постигнет вас.

Как Пайпер, Лестер упомянул концепцию испытания – церковный хит во всех случаях полной мутни в истории, – но основную мысль своей проповеди связал с болезнетворностью греха. С тем, как Бог борется с болезнями, выдавливая их Своими Пальцами, точно так же, как человек выдавливает причиняющий беспокойство прыщ, пока гной не выходит, будто святой «Колгейт».

Даже при ярком свете этого прекрасного октябрьского утра Лестера по‑прежнему не отпускала мысль, что город наказывается за его грех, а потому проповедь звучала на диво красноречиво и убедительно. У многих на глаза навернулись слезы, а крики «Да, Господи!» слышались по всей церкви. Если Лестера охватывало такое вдохновение, иной раз его посещали новые идеи, даже во время проповеди. Такое случилось с ним и в то утро, и он озвучил свое озарение тут же, не взяв паузу на обдумывание. Не требовалась ему пауза на обдумывание. Некоторые мысли являлись ему слишком яркими, слишком сверкающими, чтобы противоречить истине.

– Этим днем я собираюсь пойти туда, где Сто девятнадцатое шоссе ударяется в таинственные врата Господа.

– Да, Иисус! – воскликнула плачущая женщина. Другие захлопали и приветственно вскинули руки.

– Полагаю, в два часа. Я собираюсь упасть на колени на том пастбище, да, и вознести молитву Богу с просьбой убрать это препятствие.

На этот раз крики Да, Господь! Да, Иисус! и Бог это знает! прозвучали еще громче.

– Но сначала… – Лестер поднял руку, которой в темноте ночи бичевал голую спину. – Сначала я хочу помолиться о грехе , который привел к такой боли , и к такой печали , и к такой беде ! Если я приду один, Бог, возможно, не услышит меня. Если я приду с двумя, тремя и даже с пятью, Бог, возможно, все равно не услышит меня. Вы можете мне помочь.

Они могли. Они помогут. Все они теперь держались за руки, раскачивались из стороны в сторону, одержимые желанием помочь Лестеру донести его слово до Бога.

– Но если вы все придете туда… если мы помолимся, встав в круг на Божьей траве, под Божьим синим небом… на глазах у солдат, которые, говорят, охраняют творение праведной руки Божьей… Если вы все придете туда, если мы все помолимся вместе, тогда, возможно, мы сможем добраться до корня этого греха, сможем вытащить его на свет Божий, чтобы он умер, и сотворить чудо во имя Господа нашего! ВЫ ПРИДЕТЕ? ВЫ ПРЕКЛОНИТЕ КОЛЕНИ ВМЕСТЕ СО МНОЙ?

Разумеется, они пообещали прийти. Разумеется, они пообещали преклонить колени. Людям нравится встречаться, чтобы вознести молитву Богу и в хорошие времена, и в плохие. И когда оркестр заиграл «Что предопределяет мой Бог, то правильно» (в тональности си, Лестер – соло‑гитара), они запели так, что едва не снесли крышу.

На проповеди присутствовал и Джим Ренни; он помог для акции Лестера организовать автомобильный пул.

 

7

 

ДОЛОЙ СЕКРЕТНОСТЬ!

ОСВОБОДИТЕ ЧЕСТЕРС‑МИЛЛ!

ВЫХОДИТЕ НА ДЕМОНСТРАЦИЮ!!!

ГДЕ? На пастбище молочной фермы Динсмора на шоссе номер 119 (Чтобы посмотреть на СГОРЕВШИЙ ЛЕСОВОЗ и ВОЕННЫХ АГЕНТОВ УГНЕТЕНИЯ)!

 

КОГДА?

14.00 по ВВУ (Восточному времени угнетения)!

 

КТО? ТЫ сам и каждый друг, которого ты сможешь привести! Скажи им, МЫ ХОТИМ РАССКАЗАТЬ НАШУ ИСТОРИЮ ПРЕССЕ! Скажи им, МЫ ХОТИМ ЗНАТЬ, КТО СДЕЛАЛ ЭТО С НАМИ! И ПОЧЕМУ!

 

Прежде всего скажи им, что МЫ ХОТИМ ВЫЙТИ!

 

Это НАШ ГОРОД! Мы должны за него бороться!

МЫ ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬ ЕГО!

 

Какие‑то плакаты будут, но принесите свои (и помните, ругань приводит к обратному результату).

 

ПОБОРЕМСЯ С ВЛАСТЬЮ!

ПРИЖМЕМ ГОСУДАРСТВО!

 

Комитет освобождения Честерс‑Милла

 

 

8

 

Если бы в городе нашелся хоть один человек, который придерживался ницшеанского принципа: «Что не убивает – делает нас сильнее», – то речь могла идти только о Ромео Берпи, энергичном и жуликоватом, ходящем с коком Элвиса и в остроконечных туфлях. Имя он получил стараниями романтичной франко‑американской матери, фамилию – от сурового янки‑отца, экономного до безобразия. Ромео пережил детство безжалостных насмешек – иной раз и побоев, – чтобы стать самым богатым человеком в городе. (Пожалуй… нет. Большой Джим был самым богатым человеком города, но большую часть своего богатства ему приходилось скрывать.) Ромми принадлежал самый большой и прибыльный независимый универсальный магазин штата. В восьмидесятых годах потенциальные кредиторы твердили ему: полнейшее безумие – указывать в названии такую некрасивую фамилию, как Берпи. Ромми возражал, что эта фамилия нисколько ему не повредит, раз «семена Берпи» дают буйные всходы. И теперь самым ходовым летним товаром в его магазине были футболки с надписью «ВЫПЬЕМ „СЛЕРПИ“[58] В „БЕРПИ“». Позор вам, лишенные воображения банкиры!

Он добился успеха по большому счету потому, что хватался за любой шанс обогатиться. В то воскресенье – около десяти утра, вскоре после того, как Сэма Бухло отвели в кутузку, – у Берпи появился очередной такой шанс. Они всегда появлялись, если не хлопать ушами.

Ромео наблюдал за подростками, расклеивающими плакаты, скомпонованные на компьютере и выглядевшие очень профессионально. Подростки – в большинстве на велосипедах, парочка на скейтбордах – работали добросовестно, обклеивая всю Главную улицу. Протестная демонстрация на 119‑м. Ромео задался вопросом, чья это идея.

Он остановил одного подростка и спросил.

– Идея моя, – ответил Джо Макклэтчи.

– Не заливаешь?

– Не заливаю, будьте уверены.

Ромми дал подростку пятерку, игнорируя его протесты, просто глубоко затолкал в задний карман джинсов. За такую информацию стоило и заплатить. Ромми подумал, что на задуманную подростком демонстрацию люди придут. Им не терпелось выразить страх, раздражение, праведный гнев.

Вскоре после разговора с Пугалом Джо Ромео услышал, как люди говорят о молитвенном митинге, который собрался провести пастор Коггинс. В то самое богоугодное время, в том самом богоугодном месте.

Конечно же, знак свыше. Указывающий, что есть возможность кое‑что продать .

Ромео вошел в магазин; торговля шла вяло. В это воскресенье люди шли за покупками в «Мир еды» или в «Бензин и бакалею». И в малом количестве. В большинстве своем или отправлялись в церковь, или сидели дома, смотрели новости. Тоби Мэннинг, находясь за кассовым аппаратом, не отрывал глаз от экрана портативного, на батарейках, телевизора, настроенного на канал Си‑эн‑эн.

– Выключай эту крякалку и закрой кассовый аппарат.

– Правда, мистер Берпи?

– Да. Вытащи из кладовой большой тент. Пусть Лили поможет тебе.

– Тент для «Последней летней чумовой распродажи»?

– Именно. Мы должны поставить его на пастбище, где рухнул самолет Чака Томпсона.

– На поле Олдена Динсмора? А если он попросит денег за его использование?

– Тогда мы ему заплатим. – Ромео уже провел прикидочные расчеты. Его универмаг продавал все, в том числе и продукты со скидкой, и на текущий момент в морозильнике лежало порядка тысячи упаковок сосисок «Хэппи бой». Он купил их в штаб‑квартире компании «Хэппи бой» в Род‑Айленде (компания уже приказала долго жить – в ее продукции обнаружился какой‑то микроб, слава Богу, не E. coli[59]), собираясь продать туристам и местным жителям, планирующим пикники на Четвертое июля. Продажи не оправдали его ожиданий из‑за чертовой рецессии, но Ромми упрямо держался за эти сосиски, как обезьяна – за орех. И теперь, возможно…

Подавать их надо на маленьких садовых палочках с Тайваня , думал он. Их у меня еще миллион. И назвать как‑нибудь вычурно, что‑то вроде «Сосиска‑вертолет» . Еще у него на складе лежали сто коробок порошка для приготовления лимонада «Ямми‑Тамми», тоже приобретенных со скидкой, но не продававшихся.

– И надо будет взять все жаровни «Синий носорог». – Теперь его мозги щелкали, как костяшки на счетах, и Ромео это очень нравилось.

Тони тоже начал оживляться.

– Что вы задумали, мистер Берпи?

Ромми продолжил инвентаризацию всего того, что намеревался списать в убытки. Детские вертушки на палочке… бенгальские огни, оставшиеся после Четвертого июля… засохшие леденцы, которые он приберегал для Хэллоуина…

– Тоби, – он повернулся к своему кассиру, – мы собираемся устроить самый большой пикник, который только видел этот город. Пошевеливайся. Нам нужно многое успеть.

 

9

 

Расти сопровождал доктора Хаскела на больничном обходе, когда затрещала рация, которую, по настоянию Линды, он держал в кармане.

Ее голос доносился издалека, но звучал четко:

– Расти, я все‑таки должна пойти на службу. Рэндолф говорит, что сегодня днем весь город соберется на Сто девятнадцатом у барьера… кто‑то на молитвенный митинг, кто‑то на демонстрацию. Ромео Берпи собирается поставить тент и продавать хот‑доги, так что вечером жди притока больных с пищевыми отравлениями.

Расти застонал.

– Мне придется отвести девочек к Марте. – Голос Линды звучал виновато и встревоженно. Ей не хотелось уходить от детей, но другого выхода она не видела. – Я объясню Марте, что произошло с Джанни.

– Хорошо. – Расти знал, что Линда останется дома, если он ей скажет… и добьется лишь того, что она снова начнет волноваться. Именно в тот момент, когда тревога медленно сходит на нет. А если у Купола соберется толпа, Линда действительно может помочь.

– Спасибо, – услышал он. – Спасибо за понимание.

– Только отправь с девочками и Одри. Ты помнишь, что сказал Хаскел.

Доктор Рон Хаскел – Великий и Ужасный Волшебник Оз – в то утро высоко поднялся в глазах Эвереттов. В глазах Расти поднялся высоко с момента возникновения кризиса. Он такого не ожидал, но оценил по достоинству. А по мешкам под глазами и опустившимся уголкам рта видел, что доктору Хаскелу приходится платить сейчас высокую цену. По возрасту Волшебник уже не годился для медицинских кризисов. Ему бы спать и спать в комнате отдыха на третьем этаже. Но помимо Джинни Томлинсон и Твитча, только Расти и Волшебник могли держать оборону. Честерс‑Миллу не повезло и в том, что Купол свалился на него в самом начале погожего уик‑энда, когда все медики, которые могли уехать из города, это сделали.

Хаскел, пусть его возраст и приближался к семидесяти, оставался в больнице до одиннадцати вечера, когда Расти практически вытолкал его за дверь, и вернулся к семи утра, до того как Расти и Линда привезли дочерей, захватив с собой и Одри, причем собака в больнице повела себя очень спокойно. Джуди и Джанель шагали по обе стороны большого золотистого ретривера, держась за шерсть для поддержания духа. Джанель выглядела испуганной до смерти.

– Почему собака? – спросил Хаскел, кивнул после того, как Расти ввел его в курс дела, и повернулся к Джанель: – Давай разбираться с тобой, цыпленок.

– Будет больно? – Джанель не ожидала ничего хорошего.

– Нет, конечно, и я дам тебе конфетку после того, как загляну в твои глаза.

По завершении осмотра взрослые оставили девочек и собаку в комнате, а сами вышли в коридор. Доктор Хаскел ссутулился, его волосы за ночь, казалось, еще поседели.

– Твой диагноз, Расти? – спросил Хаскел.

– Малый эпилептический припадок. Я думал: причина в волнении и тревоге, но Одри подвывала уже не один месяц.

– Правильно. Мы начнем с заронтина. Ты согласен?

– Да. – Расти тронул вопрос старого доктора. Он начал сожалеть о многих своих словах и мыслях касательно Хаскела.

– И держим собаку при ней, так?

– Точно.

– С ней все будет в порядке, Рон? – спросила Линда. Тогда она еще не собиралась на работу, хотела провести день с девочками.

– Она и сейчас в полном порядке, – ответил Хаскел. – Многие дети страдают малыми эпилептическими припадками. У большинства такое случается раз или два. У других чаще, в течение нескольких лет, но потом припадки исчезают. Крайне редко остаются последствия.

На лице Линды отразилось облегчение. Расти надеялся, что ей никогда не придется узнать другое, о чем Хаскел умолчал: вместо того чтобы найти выход из неврологического кустарника, некоторые несчастливые дети забредали в густой лес, к генерализованным припадкам. А такие припадки могли причинить вред. Они могли убить.

И теперь, когда утренний обход (только полдесятка пациентов, одна новая мама, родившая без осложнений) подходил к концу и Расти надеялся выпить чашку кофе перед тем, как пойти в Центр здоровья, этот звонок от Линды.

– Я уверена, Марта возьмет и Одри.

– Хорошо. Ты получишь рацию в полиции, когда заступишь на смену, так?

– Да, конечно.

– Тогда отдай свою личную рацию Марте. Договорись о канале связи. Если что‑то случится с Джанель, я сразу прибегу.

– Хорошо. Спасибо, милый. А может, ты выберешься во второй половине дня на Сто девятнадцатое?

Расти обдумывал вопрос, когда увидел Дуги Твитчела, идущего по коридору. За ухом торчала сигарета, как обычно, он шагал с таким видом, будто плевать на все хотел, но Расти заметил тревогу в его глазах.

– Возможно, смогу вырваться на часок. Но не обещаю.

– Понимаю. Но мне так хочется увидеть тебя.

– А мне тебя. Будь осторожна. И предупреди народ, что есть хот‑доги опасно. Берпи, возможно, держал их в морозилке десять тысяч лет.

– Это ты про его стейки из мамонтятины? Конец связи, милый. Буду тебя ждать.

Расти засунул рацию в карман белого халата и повернулся к Твитчу:

– Что случилось? И убери сигарету из‑за уха. Это больница.

Твитч вытащил сигарету, посмотрел на нее:

– Я собирался выкурить ее на улице, у склада.

– Не самая лучшая идея, – покачал головой Расти. – Там хранятся запасы пропана.

– С этим я к тебе и пришел. Большинства контейнеров нет.

– Бред какой‑то. Они же огромные. Не могу вспомнить, сколько пропана в каждом, наверное, галлонов восемьсот.

– И что ты хочешь этим сказать? Я забыл заглянуть за дверь?

Расти принялся растирать виски:

– Если у них – кем бы они ни были – уйдет больше трех или четырех дней на снятие этого силового поля, нам потребуется много сжиженного газа.

– Скажи мне что‑нибудь такое, чего я не знаю. По описи, что висит на двери, на складе должно быть семь контейнеров, а их только два. – Он сунул сигарету в карман белого халата. – Я проверил второй склад, чтобы убедиться, что контейнеры не переставили туда…

– Зачем это кому‑то делать?

– Не знаю, о Великий. В любом случае в другом складе лежит все самое необходимое для больницы: всякое садовое дерьмо. Все инструменты, внесенные в опись на месте, за исключением гребучего опрыскивателя.

Опрыскиватель Расти не волновал в отличие от пропана.

– Ладно, если припрет, добудем что‑нибудь из городских запасов.

– Тогда тебе придется сцепиться с Ренни.

– «Кэтрин Рассел» – единственное место, куда он может обратиться, если у него прихватит сердце. Поэтому сомневаюсь, что Ренни решится на конфликт со мной. Слушай, смогу я вырваться на часок во второй половине дня?

– Это решать Волшебнику. Он сейчас главный.

– Где он?

– Спит в комнате отдыха. Храпит безумно. Хочешь его разбудить?

– Нет, пусть спит. И я больше не собираюсь звать его Волшебником. С учетом того, как Хаскел работал после появления этой хрени, думаю, он такого имени не заслуживает.

– Как скажешь, сэнсэй. Ты вышел на новый уровень просветления.

– Отвали, кузнечик, – фыркнул Расти.

 

10

 

Теперь посмотрите сюда; посмотрите очень внимательно.

Два сорок пополудни еще одного великолепного осеннего дня в Честерс‑Милле. Если бы прессу не держали в отдалении, репортеры попали бы на фотографические небеса. И не только потому, что пламенеют деревья. Большинство жителей оказавшегося в заточении города собрались на пастбище Олдена Динсмора. Олден заключил с Ромми Берпи сделку по аренде куска площади: шестьсот долларов. Оба счастливы: фермер – потому, что сумел раскрутить бизнесмена на приличную сумму, ведь изначально тот предлагал двести долларов; Берпи – потому, что, если б его прижали, согласился бы отдать и тысячу.

С протестующих и восславляющих Иисуса Олден не собрал ни цента. Но это не означало, что они не принесли дохода; фермер Динсмор родился ночью, но отнюдь не предыдущей. Узнав о грядущих событиях, он превратил в автостоянку большой участок пастбища к северу от того места, куда днем раньше упали обломки самолета Чака Томпсона, и расставил на стратегически важных позициях жену (Шелли), старшего сына (Олли; вы помните Олли) и наемного рабочего (Мануэля Ортегу, не янки и не обладателя зеленой карты, но умеющего произнести «ага» не хуже других). Олден брал с каждого автомобиля по пять долларов, целое состояние для владельца мелкой молочной фермы, которому последние два года удавалось лишь каким‑то чудом выцарапывать ее из загребущих рук Кейхоул‑банка. Некоторые ворчали из‑за высокой цены, но немногие – ведь за парковку на Фрайбургской ярмарке приходилось платить больше, да и выбора у них не было, если не хочешь оставить автомобиль на одной из обочин, уже заставленных машинами, а потом полмили идти до центра событий.

И какое странное и многообразное предлагалось зрелище! Цирк на три арены, и во всех звездных ролях – обыкновенные жители Милла.

Когда Барби прибывает с Роуз и Энсом Уилером (ресторан вновь закрылся, откроется на ужин – только холодные сандвичи, ничего поджаренного на гриле), они смотрят на действо разинув рты. Джулия Шамуэй и Пит Фримен фотографируют. Джулия отрывается от своего занятия, чтобы подарить Барби обаятельную, но сдержанную улыбку.

– То еще шоу, что скажешь?

Барби широко улыбается:

– Да уж.

На первой арене этого цирка выступают горожане, откликнувшиеся на постеры, которые развесили Пугало Джо и его команда. Протестующих оказалось немало, почти две сотни, и шестьдесят плакатов, которые заготовили подростки (самый популярный: ВЫПУСТИТЕ НАС, ЧЕРТ ПОБЕРИ!), моментально разошлись по рукам. К счастью, многие люди принесли свои плакаты. Джо ставит выше других плакат с прутьями тюремной решетки поверх карты Честерс‑Милла. Лисса Джеймисон не просто держит его в руках, но агрессивно вскидывает и опускает. Здесь и Джек Эванс, бледный и мрачный. Его плакат – коллаж из фотографий женщины, которая днем раньше истекла кровью. КТО УБИЛ МОЮ ЖЕНУ? – кричит плакат. Пугало Джо жалеет Джека… но плакат завораживает! Для прессы так вообще радости полные штаны.

Джо организовал из протестующих большой круг, который вращается перед Куполом. Сам Купол со стороны Честерс‑Милла очерчен цепочкой дохлых птиц (со стороны Моттона солдаты тушки подобрали). Круг позволяет всем людям Джо – так он о них думает – продемонстрировать свой плакат часовым, которые непоколебимо (и как же это раздражает!) стоят спиной к городу. Джо также раздал отпечатанные речевки. Он написал их с Норри Кэлверт, скейт‑идолом Бенни Дрейка. Не говоря уж о том, что на своем «блитце» она гоняет на полной скорости, речевки Норри сочиняет простые, но емкие. Одна – Ха‑ха‑ха! Хи‑хи‑хи! Честерс‑Милл к свободе лети!. . Другая – Это сделали вы! Это сделали вы! Признавайтесь теперь, это сделали вы!. . Но пусть и с неохотой, Джо наложил вето на еще один шедевр Норри: Кончайте врать выдумки ради, пустите нас к прессе, сучьи бляди!. . «Мы должны соблюдать политкорректность», – объяснил он ей. Гадая при этом, не слишком ли молода Норри Кэлверт для поцелуев. И поработает ли она язычком, если он ее поцелует. Джо никогда не целовался с девушкой, но, если уж им суждено умереть, как голодающим насекомым, накрытым пластмассовой чашей, ему, наверное, стоит попробовать, пока еще есть время.

На второй арене располагается молельный круг пастора Коггинса. Там действительно обращались к Богу. И, подав прекрасный пример церковного перемирия, к хору Святого Искупителя присоединились с десяток мужчин и женщин из хора Конго. Они поют: «Могучая твердыня – наш Бог», – и немало горожан, которые не посещают церковь Святого Искупителя, но знают слова, им подпевают. Голоса поднимаются к безоблачному синему небу вместе с пронзительными призывами Лестера. Молельный круг поддерживает их криками Аминь! и Аллилуйя! , которые в нужные моменты вплетаются в пение и выскальзывают из него (хотя до полной гармонии, само собой, далеко), и продолжает расширяться по мере того, как другие горожане присоединяются к нему и падают на колени. Плакаты они временно откладывают в сторону, чтобы, взявшись за руки, вместе поднимать их в молитве. Солдаты повернулись к ним спиной; возможно, что Бог – нет.

Но центральная арена этого цирка – самая большая и самая безбашенная. Ромео Берпи поставил тент для «Последней летней чумовой распродажи» достаточно далеко от Купола и в шестидесяти футах к востоку от молельного круга, выбрав место с учетом направления легкого ветерка. Он хочет, чтобы дымок, поднимающийся над рядом переносных грилей, щекотал ноздри и тем, кто протестует, и тем, кто молится. Его лепта в религиозную составляющую этого дня – указание Тоби Мэннингу выключить проигрыватель, из которого на предельной громкости льется песня Джеймса Макмертри о жизни в маленьком городке. Она не сочетается с «Как велик Ты» и «Разве ты не идешь к Иисусу?». А вот торговля идет отлично и пойдет только лучше. Ромео в этом уверен. От хот‑догов – оттаивающих в процессе жарки – потом, возможно, у кого‑то прихватит живот, но под теплым послеполуденным солнышком пахнут они идеально, как на окружной ярмарке, а не во время обеда в тюрьме.

Дети бегают вокруг, размахивая вертушками на палочке и угрожая поджечь сено Динсмора бенгальскими огнями, оставшимися от Четвертого июля. Пустые бумажные стаканчики из‑под приготовленного из порошка лимонада (ужасного на вкус) или из‑под наскоро сваренного кофе (еще более ужасного) валяются как попало. Позже Ромео велит Тоби Мэннингу заплатить какому‑нибудь мальчишке, может, одному из сыновей Динсмора, десять баксов, чтобы тот собрал мусор. Это очень важно – уважение к городу, в котором живешь. Но пока внимание Ромео полностью сосредоточено на временном кассовом аппарате, роль которого выполняет картонная коробка из‑под туалетной бумаги «Шарман». Он берет зелененькие и возвращает сдачу серебром: так в Америке всегда делается бизнес, сладенькие. Хот‑дог стоит у него четыре бакса, и чтоб Берпи провалиться на этом самом месте, если люди не платят такие деньги. По его расчетам, к закату в коробке будет лежать как минимум три «штуки», а то и гораздо больше.

И посмотрите! Это же Расти Эверетт! Сумел‑таки вырваться из Центра здоровья! Молодец! Теперь он даже жалеет, что не заехал за девочками. Вид такого количества людей, хорошо проводящих время, мог бы развеять их страхи… но, возможно, переизбыток эмоций Джанни ни к чему.

Он замечает Линду в тот самый момент, когда она замечает его и начинает неистово махать руками, чуть ли не подпрыгивая на месте. С волосами, забранными в тугие косички – с такой прической она практически всегда ходит на работу, – Линда выглядит как девушка из школьной группы поддержки спортивной команды. Она стоит рядом с сестрой Твитча Роуз и молодым мужчиной, который работает в ресторане поваром блюд быстрого приготовления. Расти удивлен – он думал, что Барбара покинул город. У того возникли трения с Большим Джимом Ренни, как слышал Расти, из‑за потасовки у бара. Сам Расти не работал в тот день, когда ее участники заглянули в Центр здоровья, чтобы их там подлатали. А вообще ему частенько приходилось штопать посетителей «Дипперса».

Он обнимает жену, целует ее в губы, потом Роуз в щечку. Пожимает руку повару, их знакомят.

– Посмотрите на эти хот‑доги, – стонет Расти. – Господи!

– Да уж, вам пора готовить судна, док, – кивает Барби, и все смеются. Это удивительно – смех в такой ситуации, но смеются не только они… и, святый Боже, почему нет? Если вы не можете смеяться, когда все плохо – смеяться и устраивать небольшой праздник, – тогда вам лучше умереть или желать себе смерти.

– Так забавно, – говорит Роуз, не подозревая, как скоро забава эта оборвется.

Мимо проплывает фрисби. Роуз выхватывает его из воздуха и бросает Бенни Дрейку. Тот подпрыгивает, чтобы поймать его, потом поворачивается, чтобы бросить Норри Кэлверт. Та ловит фрисби за спиной – выпендривается.

Молельный круг молится. Сводный хор, спевшись по полной программе, переходит к признанному лидеру хит‑парадов всех времен и народов – церковной песне «Вперед, Христово воинство».

Девочка не старше Джуди пробегает мимо молящихся, юбка обвивает пухлые коленки, в одной руке бенгальский огонь, в другой – бумажный стаканчик с этим отвратительным лимонадом.

Протестующие ходят по расширяющемуся кругу, скандируя: «Ха‑ха‑ха! Хи‑хи‑хи! Честерс‑Милл к свободе лети!»

Пушистые облака с темными брюшками наплывают со стороны Моттона… и разделяются, приблизившись к солдатам и огибая Купол с двух сторон. Небо над головами остается безоблачным, безупречно синим. На поле Динсмора есть люди, которые следят за этими облаками и гадают: когда же теперь над Честерс‑Миллом прольется дождь, но вслух никто ничего не говорит.

– Интересно, будем ли мы все еще развлекаться в следующее воскресенье, – размышляет вслух Барби.

Линда Эверетт смотрит на него. Дружелюбия во взгляде нет.

– Вы же не думаете, что и через неделю…

Роуз прерывает ее:

– Посмотрите туда. Ох, зря мальчишка так быстро едет… он же перевернется. Терпеть не могу эти квадроциклы.

Они смотрят на маленький вездеход с четырьмя огромными колесами, наблюдают, как он по диагонали пересекает поле. Направляется не к ним, но определенно к Куполу. На очень большой скорости. Солдаты слышат приближающийся рев двигателя, некоторые наконец поворачиваются.

– Господи, не дай ему врезаться! – стонет Линда Эверетт.

Рори Динсмор не врезается в Купол. Лучше б врезался.

 

11

 

Идея – что простуда. Рано или поздно кто‑нибудь обязательно ее подхватит. Эту Объединенный комитет начальников штабов уже подхватил; ее обсасывали на нескольких заседаниях, на которых присутствовал прежний босс Барби, полковник Джеймс Оу Кокс. Эта идея не могла не осенить и кого‑то из жителей Милла, и, наверное, не стоило удивляться, что им стал Рори Динсмор, который умом намного превосходил всех Динсморов («Я не знаю, откуда у него такое», – сказала Шелли Динсмор, когда Рори принес домой первый табель с круглыми пятерками… и в голосе звучала скорее тревога, чем гордость). Если б Рори жил в городе – или если бы у него был компьютер, но увы, – то, несомненно, вошел бы в компанию Джо Макклэтчи по прозвищу Пугало.

Рори запретили посещение ярмарки/молитвенного митинга/демонстрации; вместо того чтобы есть сомнительные хот‑доги или помогать парковать автомобили, отец велел ему остаться дома и накормить коров. А после этого смазать соски каждой бальзамом, чего Рори терпеть не мог. «Когда же соски будут чистыми и блестящими, – добавил отец, – ты можешь подмести коровники и уложить тюки сена».

Его наказали за то, что вчера, хотя отец однозначно это запретил, он близко подошел к Куполу. И даже, прости Господи, постучал по нему. Обращение к матери (обычно это срабатывало) в данном случае результата не принесло.

– Ты мог погибнуть, – ответила ему Шелли. – Кроме того, отец говорил, что ты сболтнул лишнего.

– Только назвал им фамилию повара, – запротестовал Рори и за это схлопотал от отца очередной подзатыльник.

Олли наблюдал за происходящим с самодовольной улыбкой, говорившей о том, что решение родителей он одобряет.

– Ты слишком умен, – сказал Рори отец. – Это тебе только во вред.

Укрывшись за спиной отца, Олли показал младшему брату язык. Шелли, однако, это увидела… и теперь подзатыльник, уже от нее, получил Олли. Но она не лишила того удовольствий и шумихи ярмарки, спонтанно возникшей на их поле.

– И не вздумай прикасаться к этой самоходной телеге. – Олден указал на квадроцикл, стоявший между коровниками номер один и номер два. – Если тебе понадобится перенести сено, тащи на себе. Нарастишь мышцы.

Вскоре после этого туповатые Динсморы отбыли, направившись через поле к тенту Ромео. А самого умного оставили с вилами и банкой бальзама «Бэг балм», большущей, как цветочный горшок.

Рори принялся за работу, мрачный как туча, однако делал все добросовестно. Из‑за острого ума он иной раз наживал себе неприятности, но сыном был хорошим, и мысль о том, чтобы с прохладцей отнестись к порученным делам, даже не пришла ему в голову. Поначалу в голову вообще не приходили никакие мысли. Эта пустота иногда становилась весьма плодородной почвой, из которой вырастали самые яркие сны и самые интересные идеи (как хорошие, так и особенно плохие), сначала проклевывались, а потом расцветали пышным цветом. Но всегда присутствовала цепочка ассоциаций.

Когда Рори начал подметать центральный проход коровника номер один (ненавистную смазку вымени он оставил на потом, решив, что сделает это в самую последнюю очередь), до его ушей донеслось «поп‑пах‑пом». Так могли звучать только взрывающиеся шутихи. Грохот этот отдаленно напоминал выстрелы. Рори подумал об отцовском карабине, «винчестере», который стоял в стенном шкафу в прихожей. Мальчикам строго‑настрого запрещалось прикасаться к нему без присмотра отца – они стреляли из «винчестера» по мишеням или в охотничий сезон, – но стенной шкаф не запирался, а патроны лежали на верхней полке.

Тут и сверкнула та самая идея. Рори подумал: Я смогу пробить дырку в этой штуковине. Может, взорву ее . И перед его мысленным взором появился яркий и четкий образ: спичка, поднесенная к надутому воздушному шарику.

Он выронил щетку и побежал к дому. Как и многие умные люди (особенно умные дети), он руководствовался озарением, а не расчетом. Если бы такая идея (что вряд ли) пришла в голову его старшему брату, Олли подумал бы: Раз уж самолет не смог прошибить барьер или лесовоз, мчащийся на полной скорости, неужели это по силам пуле? Он мог даже взглянуть на ситуацию с иного угла: Меня уже наказали за непослушание, а это непослушание равносильно прежнему, возведенному в девятую степень .

Но… нет, Олли до такого бы не додумался. Математические способности Олли давали слабину на простом умножении.

Рори, с другой стороны, уже решал алгебраические задачи на уровне колледжа и не испытывал никаких сложностей. Если бы его спросили, как пуля сможет добиться того, что оказалось не по зубам лесовозу и самолету, он бы ответил, что ударное воздействие пули «Винчестер‑элит‑ХР3»[60] будет куда как выше. И логика в этом была. Во‑первых, пуля движется с большей скоростью. Во‑вторых, ударное воздействие концентрируется в наконечнике пули, весящей 180 гранов[61]. Рори не сомневался, что это сработает. Воспринимал сие, как изящное алгебраическое уравнение.

Рори видел свою улыбающуюся (но скромную) физиономию на первой странице «Ю‑эс‑эй тудэй»; видел, как у него берет интервью Брайан Уильямс из «Вечерних новостей»; видел себя сидящим на украшенной цветами платформе во время парада, устроенного в его честь, в окружении участниц конкурса красоты (или в платьях, не закрывающих плечи, или вообще в купальниках): он приветственно машет рукой, а воздух наполнен конфетти. Ему предстояло стать «МАЛЬЧИКОМ, КОТОРЫЙ СПАС ЧЕСТЕРС‑МИЛЛ».

Он вытащил «винчестер» из шкафа, встал на табуретку, схватил коробку «ХР3». Вставил в казенную часть два патрона (второй – на всякий пожарный), потом выбежал из дома, держа оружие над головой, словно торжествующий повстанец (но – надо отдать ему должное – поставив «винчестер» на предохранитель, это он сделал автоматически, даже не подумав). Ключ от квадроцикла «ямаха», к которому ему запретили подходить, висел на гвоздике в коровнике номер один. Зажав брелок ключа в зубах, Рори привязал «винчестер» позади сиденья квадроцикла парой эластичных тросов. Задался вопросом: а не будет ли грохота при разрыве Купола? Может, стоило взять ушные затычки с верхней полки в стенном шкафу? Но конечно же, возвращаться за ними не стал. Ни на секунду не мог отложить задуманное.

Так случается со всеми блестящими идеями.

На квадроцикле объехал коровник номер два, сбросил скорость, чтобы оглядеть собравшуюся на пастбище толпу. Пусть и охваченный волнением, он понял, что не стоит ехать к тому месту, где Купол перекрывал шоссе (и где на Куполе остались темные пятна от столкновений с самолетом и лесовозом, похожие на потеки грязи на немытом оконном стекле). Кто‑нибудь мог остановить его до того, как он разбил бы Купол. И тогда, вместо того чтобы стать «МАЛЬЧИКОМ, КОТОРЫЙ СПАС ЧЕСТЕРС‑МИЛЛ», он закончил бы этот день «МАЛЬЧИКОМ, КОТОРЫЙ ЦЕЛЫЙ ГОД СМАЗЫВАЛ КОРОВАМ ВЫМЯ». Да, и первую неделю ему пришлось бы проделывать это на корточках: на высеченной от души заднице он бы сидеть не смог. И все лавры от его блестящей идеи достались бы кому‑то еще.

Поэтому поехал он по диагонали, чтобы добраться до Купола примерно в пятистах ярдах от тента, остановившись у ямок в сене. Ямки, Рори это знал, образовались от падения погибших птиц. Он увидел, как солдаты, охранявшие эту часть периметра, оглянулись на приближающийся рев квадроцикла. Услышал крики тревоги, донесшиеся со стороны радующейся‑и‑молящейся толпы. Тут же смолкло пение.

И что хуже всего, его отец замахал грязной кепкой с надписью «Джон Дир» и заорал:

– Рори, черт бы тебя подрал, остановись!

Но Рори зашел слишком далеко, чтобы остановиться, и – хороший сын или нет – не хотел останавливаться. Квадроцикл одним колесом зацепил бугорок, и Рори взлетел с сиденья, но крепко держась за руль руками и хохоча как безумный. Свою кепку с той же надписью «Джон Дир» он развернул козырьком назад, но не помнил, когда это сделал. Квадроцикл сильно накренился, потом решил выпрямиться. Рори уже почти добрался до места, и один из солдат в полевой форме тоже кричал, чтобы он остановился.

Рори тормознул «ямаху», и так резко, что едва не перелетел через руль. Он забыл поставить эту хреновину на нейтралку, и квадроцикл прыгнул вперед и ударился о Купол, прежде чем замереть. Рори услышал, как заскрежетал металл и зазвенели осколки вдребезги разбитой фары.

Солдаты, испугавшись, что квадроцикл их раздавит (глаз, который не видит никакой преграды, которая может остановить накатывающее транспортное средство, вызывает резкую и быструю реакцию), раздались в обе стороны. Они оставили широкую брешь в человеческом периметре и избавили Рори от необходимости просить их расступиться, чтобы никого не повредило возможным разрывом Купола. Он стремился стать героем, но не хотел, чтобы в результате кто‑то погиб или получил ранение.

И Рори понимал, что надо торопиться. К тому месту, где он остановился, ближе всех находились люди на автомобильной стоянке и толпящиеся у тента «Летней чумовой распродажи». Они уже на полной скорости бежали к нему. Среди них – отец и брат, оба кричали, требуя, чтобы он не делал того, что собрался сделать.

Рори рывком освободил «винчестер» от эластичных тросов, прижал приклад к плечу, прицелился в невидимый барьер над тремя дохлыми воробьями, на высоте пяти футов.

– Нет, парень, плохая идея! – прокричал один из солдат.

Рори пропустил его слова мимо ушей, потому что знал – идея хорошая . Расстояние до людей, бегущих с автомобильной стоянки и от тента, значительно сократилось. Кто‑то – Лестер Коггинс, который бегал гораздо лучше, чем играл на гитаре, – прокричал:

– Во имя Господа, не делай этого!

Рори нажал на спусковой крючок. Нет, только попытался нажать. «Винчестер» стоял на предохранителе. Мальчик оглянулся и увидел, как высокий священник из церкви святого‑какого‑то пробежал мимо его краснолицего запыхавшегося отца. Подол рубашки Лестера, выбившийся из‑под ремня, трепало воздухом. Мчался проповедник с широко раскрытыми глазами. Чуть отставал от него повар из «Эглантерии». Пробежать им оставалось какие‑то шестьдесят футов, и преподобный, похоже, включил пятую передачу.

Рори сдвинул рычажок предохранителя.

– Нет, мальчик, нет! – вновь прокричал солдат по другую сторону Купола, одновременно присев и раскинув руки.

Рори не обратил внимания на его слова. С блестящими идеями это обычное дело. Он выстрелил.

Выстрел, и в этом Рори не повезло, получился идеальный. Пуля полетела к Куполу перпендикулярно, отразилась от него и вернулась по той же траектории, как резиновый мячик, привязанный к нитке. Сразу Рори боли не почувствовал, но огромное полотнище ослепительно яркого света заполнило голову, когда меньший из двух фрагментов пули вышиб ему левый глаз и проник в мозг. Кровь хлынула фонтаном, потом побежала между пальцами, когда он рухнул на колени, закрыв лицо руками.

 

12

 

– Я ослеп! Я ослеп! – кричал мальчик, и Лестер тут же подумал о строках из Писания, на которые опустился его палец: Поразит тебя Господь сумасшествием, слепотою и оцепенением сердца . – Я ослеп! Я ослеп!

Лестер отвел руки мальчика и увидел красную развороченную глазницу. Остатки глаза сползали по щеке Рори. Когда тот поднял голову к Лестеру, они плюхнулись в траву.

Лестер успел лишь на мгновение прижать ребенка к груди, как подскочил отец и вырвал мальчика. Священник не возражал: все правильно, так и должно быть. Лестер согрешил и молил Бога указать ему путь. Указание он получил, ответ ему дали. Теперь он знал, как поступить с грехами, в которые завлек его Джеймс Ренни.

Ослепший ребенок указал ему путь.

 

 

Бывает и хуже

 

1

 

Последующее Расти Эверетт помнил смутно. Память с предельной ясностью запечатлела только один образ: обнаженный торс пастора Коггинса, белоснежная, как рыбье брюшко, кожа и выпирающие сквозь нее ребра.

Барби, однако – возможно, потому, что полковник Кокс вновь определил его в следователи, – видел все. Ему яснее прочего запомнился не Коггинс без рубашки, а Мелвин Сирлс, указывающий на него, Барби, пальцем, а потом склоняющий голову – значение этих телодвижений понятно любому человеку: Мы еще не закончили, дорогуша .

А все остальные запомнили – и это, как ничто другое, объяснило им ситуацию, в которой оказался город, – душераздирающие крики отца, держащего на руках раненого, истекающего кровью сына, и мать, кричащую: «С ним все в порядке, Олден?! С ним все в порядке?» Она, женщина полная, весящая фунтов на шестьдесят больше положенного, с устрашающей энергией протискивалась к месту событий.

Барби увидел, как Расти Эверетт пробрался сквозь толпу, собравшуюся вокруг мальчика, и присоединился к двум стоящим на коленях мужчинам, Олдену и Лестеру. Олден качал сына на руках, а пастор Коггинс смотрел на мальчика, и челюсть его отвисла, как воротина, у которой отлетела одна петля. Расти упал на колени между Олденом и Лестером и попытался оторвать руки мальчика от его лица. Олден – и, по мнению Барби, удивляться этому не приходилось – тут же ему врезал. Из носа Расти потекла кровь.

– Нет, Олден! Дай ему помочь! – закричала Линда и положила руку на плечо фермера.

Олден повернулся, судя по всему, с тем, чтобы врезать и ей. Его лицо говорило, что рассуждать здраво он не способен. Олден превратился в зверя, защищающего своего детеныша. Барби двинулся к нему, чтобы перехватить руку, если фермер замахнется, но потом в голову пришла идея получше.

– Здесь фельдшер! – прокричал он, наклонившись к лицу Олдена, стараясь перекрыть ему поле зрения, чтобы фермер не видел Линду. – Фельдшер! Фельдшер, фель…

Барби оттащили за воротник рубашки и развернули. Он едва успел сообразить, что перед ним Мелвин Сирлс, один из дружков Младшего, и на Сирлсе форменная полицейская рубашка плюс жетон на груди. Все так плохо, что хуже не бывает , подумал Барби, и, словно с тем, чтобы доказать его неправоту, Сирлс врезал ему по физиономии точно так же, как и на парковке у «Дипперса». В нос не попал, хотя целил именно туда, но губы разбил.

Сирлс вновь замахнулся, но Джекки Уэттингтон – в тот день его напарница, пусть ей этого и не хотелось, – схватила парня за руку раньше, чем он нанес второй удар.

– Не делай этого! – крикнула она. – Патрульный Сирлс, не делай этого!

И пока Сирлс соображал, что ему делать, а чего – нет, Олли Динсмор, а потом и рыдающая, хватающая ртом воздух мать протиснулись между ними, заставив Сирлса отступить на шаг.

Мелвин опустил кулак.

– Ладно! – прорычал он. – Но ты на месте преступления, говнюк. Месте расследования, которое ведет полиция.

Барби вытер ладонью кровь с разбитых губ. Подумал: Бывает и хуже. В этом все дело – бывает .

 

2

 

Из всего этого Расти услышал только одно – крик Барби: «Фельдшер!» Теперь же он сам произнес это слово:

– Фельдшер, мистер Динсмор. Расти Эверетт. Вы меня знаете. Позвольте мне взглянуть на вашего мальчика.

– Позволь ему, Олден! – прокричала Шелли. – Позволь ему позаботиться о Рори!

Олден ослабил хватку, мальчик теперь покачивался из стороны в сторону на коленях отца, джинсы фермера залила кровь. Рори вновь закрыл лицо руками. Расти взялся за них – мягко, очень мягко – и потянул вниз. Надеялся, что все будет не так плохо, как он опасался, но увидел пустую глазницу, из которой хлестала кровь. Понял, что сильно поврежден и мозг за глазницей. Уцелевший глаз слепо смотрел в небо.

Расти начал снимать рубашку, но священник уже протягивал ему свою. Верхняя половина тела Коггинса – с белоснежной кожей живота и груди, с торчащими ребрами, с иссеченной перекрестными красными шрамами спиной – блестела от пота.

– Нет. – Расти мотнул головой. – Порвите ее, порвите.

Поначалу Лестер не понял. Потом разорвал рубашку пополам.

Подтягивалась полиция, и некоторые из штатных копов – Генри Моррисон, Джордж Фредерик, Джекки Уэттингтон, Фредди Дентон – звали новоиспеченных помощников, чтобы те помогали оттеснить толпу, создать свободную зону вокруг раненого. Помощники с энтузиазмом принялись за дело. Кое‑кто из замешкавшихся зевак шлепнулся на землю, в том числе и Саманта Буши, знаменитая мучительница Брэтцев. Литл Уолтер сидел в сумке‑кенгуру, и, когда Сэмми шлепнулась на пятую точку, оба начали орать. Ренни‑младший переступил через Сэмми, даже не посмотрев на нее, схватил за руку мать Рори и дернул так, что едва не свалил с ног, прежде чем Фредди Дентон остановил его.

– Нет, Младший, нет! Это мать мальчика! Отпусти ее!

– Полицейская жестокость! – завопила Сэмми Буши с того места, где сидела на траве. – Полицейская жесто…

Джорджия Ру, новое пополнение полицейского участка Питера Рэндолфа, прибыла с Картером Тибодо, держа его за руку. Джорджия приставила ногу в высоком ботинке к одной груди Сэмми и чуть надавила – не ударила.

– Заткнись, лесба.

Младший отпустил мать Рори и отошел к Мелу, Картеру и Джорджии. Они смотрели на Барби. Младший последовал их примеру, думая о том, что повар постоянно сваливается им на голову. Мелькнула мысль, что Барби самое место в камере по соседству с Сэмом Бухло. Следом пришла новая мысль: быть копом – его призвание. Эта работа определенно излечивала от головной боли.

Расти взял половину рубашки Лестера и вновь разорвал пополам. Сложив в несколько слоев, уже собрался приложить к зияющей ране на лице мальчика, потом передумал, протянул сложенную материю отцу.

– Приложите к… – Слова едва вырвались: горло забивала собственная кровь. Расти вытолкнул ее обратно в рот. Отвернулся, выплюнул кровяную слюну на траву. Предпринял вторую попытку. – Приложите к ране, папа. Прижимайте. Второй рукой возьмитесь за шею сзади и прижимайте.

Ошалевший от случившегося, но стремящийся помочь, Олден Динсмор сделал все, как ему и сказали. Самодельный тампон тут же пропитался кровью, но мужчина чуть успокоился. Ему стало легче от собственной нужности. Обычная история.

Оставшийся кусок Расти сунул Лестеру:

– Еще!

Священник принялся рвать рубашку на более мелкие части. Расти поднял руку Динсмора и убрал первый тампон, промокший и уже бесполезный.

Шелли Динсмор, увидев пустую глазницу, закричала:

– Ох, мой мальчик! Мой мальчик!

Трусцой, тяжело дыша, прибежал Питер Рэндолф. Тем не менее, опередив Большого Джима, который – помня о сердечных проблемах, – не торопясь, спускался по широкой тропе, протоптанной толпой по чуть наклонному полю. Он думал о том, какая же получается мутня. В будущем, решил Ренни, такие сборища должны проводиться только по предварительному разрешению. И если он будет иметь к этому хоть какое‑то отношение (конечно, будет, всегда имел), получение такого разрешения выльется в немалые трудности.

– Отодвинь людей подальше! – рявкнул Рэндолф патрульному Моррисону. И как только тот повернулся, чтобы выполнить приказ, чиф обратился к толпе: – Пожалуйста, отойдите. Не мешайте оказывать первую помощь.

– Патрульные, выстроиться в шеренгу! – проревел Моррисон. – Оттесняйте их! Любого, кто окажет сопротивление, в наручники!

Толпа начала медленно отступать.

Барби задержался:

– Мистер Эверетт… Расти… Помощь не нужна? Вы в порядке?

– Все хорошо, – ответил Расти, и по его лицу Барби понял все, что на тот момент требовалось знать: фельдшер в порядке, отделался разбитым носом; мальчик не в порядке и никогда уже не будет, даже если останется в живых. Расти положил свежий тампон на кровоточащую глазницу, прижал его рукой отца. – Вторую руку под шею. Давите. Давите сильнее.

Барби уже начал отходить, но тут мальчик заговорил.

 

3

 

– Это Хэллоуин. Ты не можешь… мы не можем…

Расти обмер, его руки, складывающие очередной тампон, застыли. Он словно вернулся в спальню дочерей, слушая крик Джанель: «Во всем виноват Большая Тыква!»

Расти повернулся к Линде. Она тоже слышала. Ее глаза округлились. Щеки, ранее пылающие, разом побледнели.

– Линда! – крикнул ей Расти. – Доставай рацию! Позвони в больницу! Скажи Твитчу, пусть приедет на «скорой».

– Огонь! – прокричал Рори высоким, вибрирующим голосом. Лестер смотрел на него, как, должно быть, Моисей – на неопалимую купину. – Огонь! Автобус в огне! Все кричат! Берегитесь Хэллоуина!

Толпа притихла, вслушиваясь в крики мальчика. Даже Джим Ренни их услышал. Он как раз добрался до последних рядов и начал проталкиваться к передним.

– Линда! Доставай рацию! – повторил Расти. – Нам нужна «скорая»!

Она вздрогнула, будто кто‑то хлопнул в ладоши перед ее лицом. Сняла с ремня рацию.

Рори сполз на примятую траву, его начало трясти.

– Что происходит? – снова заволновался отец.

– Ох, дорогой Иисус, он умирает! – запричитала мать.

Расти наклонился над трясущимся, брыкающимся ребенком (стараясь не думать в этот момент о Джанни, но, разумеется, не мог не думать) и попытался поднять подбородок, чтобы не перекрылись дыхательные пути.

– Подключайтесь, папа, – обратился он к Олдену. – Не оставляйте меня одного. Суньте руку под шею. Зажимайте рану. Давайте остановим кровотечение.

Нажатие на рану могло привести к тому, что кусок пули, выбивший мальчику глаз, еще глубже уйдет в мозг, но Расти полагал, что поволноваться из‑за этого он еще успеет. Если, конечно, мальчик не умрет прямо здесь, на траве.

Где‑то вблизи – но ох как далеко – наконец‑то заговорил один из солдат. Если и старше двадцати лет, то ненамного. Испуганный и печальный.

– Мы пытались его остановить. Он нас не послушал. Мы ничего не могли сделать.

Пит Фримен, «Никон» которого болтался у колена, одарил юного воина горькой улыбкой:

– Мы это знаем. Если не знали раньше, то теперь точно знаем.

 

4

 

Прежде чем Барби успел слиться с толпой, Мел Сирлс схватил его за локоть.

– Убери руку, – мягко попросил Барби.

Сирлс обнажил зубы в злобной ухмылке.

– И не мечтай, говнюк. – Он повысил голос: – Чиф! Эй, чиф!

Питер Рэндолф, хмурясь, нетерпеливо повернулся к нему.

– Этот парень мешал мне, когда я пытался освободить место от посторонних. Могу я его арестовать?

Рэндолф уже открыл рот, чтобы сказать: «Не отнимай у меня время». Потом огляделся. Джим Ренни наконец‑то пробился к тем, кто оставался рядом с раненым мальчиком. Одарил Барби холодным взглядом ящерицы, сидящей на камне, повернулся к Рэндолфу и чуть кивнул.

Мел это заметил. Его улыбка стала шире.

– Джекки! Я хочу сказать – патрульная Уэттингтон. Могу я позаимствовать у вас наручники?

Младший и остальные члены его команды лыбились. Все лучше, чем смотреть на истекающего кровью мальчишку, гораздо лучше, чем приглядывать за толпой молящихся кретинов и этими козлами с плакатами.

– Час расплаты, Ба‑а‑а‑арби , – протянул Младший.

На лице Джекки отражалось сомнение.

– Пит… я хочу сказать – чиф… я думаю, этот парень только хотел по…

– В наручники его! – оборвал ее Рэндолф. – Потом разберемся, что он хотел сделать, а чего нет. Сейчас же я хочу навести здесь порядок. – Он возвысил голос: – Все закончилось, друзья! Вы развлеклись – и видите, к чему это привело! А теперь по домам!

Джекки снимала с ремня пластиковые наручники (она не собиралась отдавать их Мелу Сирлсу, сама надела бы их на запястья Барби), когда заговорила Джулия Шамуэй. Она стояла позади Рэндолфа и Большого Джима (тот даже оттолкнул ее локтем, пробираясь к месту событий).

– Я бы этого не делала, чиф Рэндолф, если только ты не хочешь, чтобы полицию ославили на первой странице «Демократа». – И она подарила ему свою фирменную улыбку Моны Лизы. – С учетом того, что эта работа для тебя внове и все такое.

– Что ты такое говоришь? – Рэндолф нахмурился, лицо изрезали глубокие складки, которые не придавали ему шарма.

Джулия подняла фотоаппарат – тоже «Никон», но более старая модель, чем у Фримена.

– Я сделала несколько фотографий мистера Барбары, помогающего мистеру Эверетту с раненым мальчиком, пару – патрульного Сирлса, безо всякой надобности отталкивающего мистера Барбару… и одну – патрульного Сирлса, бьющего мистера Барбару по лицу. Также безо всякой надобности. Я – не очень хороший фотограф, но эта фотография у меня получилась. Не желаешь взглянуть, чиф Рэндолф? Это можно. Фотоаппарат цифровой.

Барби все больше восхищался Джулией: он не сомневался, что та блефует. Если она фотографировала, почему держала в левой руке крышку от объектива, будто только что ее сняла?

– Это ложь, чиф, – подал голос Мел. – Барби пытался ударить меня. Спросите Младшего.

– Я думаю, мои фотографии покажут, что молодой мистер Ренни помогал освобождать место вокруг мальчика и в момент удара стоял спиной к мистеру Барбаре и патрульному Сирлсу.

– Я могу забрать у тебя фотоаппарат. – Рэндолф мрачно смотрел на нее. – Как вещественную улику.

– Конечно, можешь, – радостно согласилась она, – и Пит Фримен сфотографирует тебя в этот момент. Потом ты сможешь забрать фотоаппарат Фримена… но все увидят, как ты это делаешь.

– На чьей ты стороне, Джулия? – Губы Большого Джима изогнула яростная улыбка. Улыбка акулы, готовой вцепиться в пухлую ягодицу зазевавшейся пловчихи.

Джулия улыбнулась в ответ, и глаза над этой улыбкой чистотой и наивностью не уступали глазам ребенка.

– А есть стороны, Джеймс? Помимо той, – она указала на наблюдающих солдат, – и этой?

Большой Джим не отрывал от нее глаз, его губы начали изгибаться в противоположную сторону, стирая улыбку. Потом он махнул рукой Рэндолфу.

– Будем считать, что проехали, мистер Барбара, – сказал чиф. – Погорячились.

– Благодарю, – ответил Барби.

Джекки дернула за рукав своего молодого напарника, который не сводил глаз с Барбары:

– Пошли, патрульный Сирлс. Тут все ясно. Давай и дальше раздвигать круг.

Сирлс пошел с ней, но сначала повернулся к Барби и навел на него палец, склонив голову набок. Мы еще не закончили, дорогуша .

Подошли кассир супермаркета Тоби Мэннинг и Джек Эванс – с самодельными носилками из брезента и стоек для тента. Ромми открыл рот, чтобы спросить: а какого хрена они это сделали? Потом закрыл. Пикник все равно закончился, так какая разница?

 

5

 

Все, кто приехал на автомобилях, рассаживались в них, а потом попытались уехать одновременно.

Предсказуемо , думал Джо Макклэтчи. Абсолютно предсказуемо .

Большинство копов пытались разрулить мгновенно образовавшуюся пробку, хотя даже подростки (Джо стоял с Бенни Дрейком и Норри Кэлверт) могли сказать, что новоиспеченная пятерка понятия не имела, как это делается. И по теплому воздуху далеко разносились ругательства (Не можешь, что ли, подать свою хреновину назад? ). Несмотря на давку, никто не жал на клаксон. Большинство, похоже, еще не пришли в себя.

– Посмотрите на этих идиотов, – подал голос Бенни. – И сколько галлонов бензина сейчас вылетает через выхлопные трубы? Наверное, они думают, что запасы бесконечны.

– Дело говоришь, – кивнула Норри, девчонка задиристая, бунтарка местного разлива, с прической маллет[62], да только сейчас выглядела она бледной, подавленной и испуганной. Норри взяла Бенни за руку. У Пугала Джо остановилось сердце, но уже через мгновение застучало вновь, потому что она взяла за руку и его.

– А вон идет парень, которого едва не арестовали, – указал Бенни свободной рукой.

Барби и женщина из газеты шли к импровизированной автомобильной стоянке вместе с шестьюдесятью или восьмьюдесятью горожанами. Несколько человек удрученно тащили за собой плакаты, с которыми недавно маршировали.

– Наша газетчица ничего, между прочим, не фотографировала, – сообщил своим друзьям Пугало Джо. – Я стоял у нее за спиной. Хитро.

– Да, – кивнул Бенни, – но мне все равно не хотелось бы оказаться на его месте. До того как эта бодяга закончится, копы могут творить все, что им вздумается.

И это правда , мысленно согласился с ним Джо. А новых копов он никак не мог отнести к хорошим парням. Например, Ренни‑младшего. История об аресте Сэма Бухло уже ходила по городу.

– Что ты сказал? – переспросила Норри Бенни.

– Да ничего особенного. Все пока еще клево. – Он задумался. – Достаточно клево. Но если так будет продолжаться… Помните «Повелителя мух»? – Ребята читали эту книгу, чтобы сдать на отлично экзамен по английскому языку и литературе. – «Бей свинью. Глотку режь. Добивай», – процитировал Бенни. – Люди обзывают копов свиньями, но я скажу вам, что думаю. Я думаю, копы находят свиней, когда начинает пахнуть жареным. Может, потому, что они, как и все, тоже боятся.

Норри Кэлверт вдруг разрыдалась. Пугало Джо обнял ее, осторожно, словно опасался, как бы это не привело к тому, что они оба взорвутся, но она повернулась к нему лицом и обхватила руками. Точнее, одной рукой, потому что второй по‑прежнему держалась за Бенни. Джо подумал, что никогда в жизни не испытывал такого невероятного восторга, как в тот момент, когда ее слезы мочили его рубашку. Поверх ее головы с упреком посмотрел на Бенни.

– Извини. – Бенни похлопал Норри по спине. – Не бойся.

– Он остался без глаза ! – сквозь слезы выкрикнула она. Грудь Джо частично заглушила слова. Потом Норри его отпустила. – Это уже не забава. Никакая не забава.

– Да. – Джо ответил таким голосом, будто открыл великую истину. – Не забава.

– Посмотрите, – воскликнул Бенни.

Твитч ехал на «скорой» по полю Динсмора, на крыше перемигивались красные огни. Его сестра, женщина, которой принадлежала «Эглантерия», шла впереди, направляя его в объезд самых глубоких рытвин. «Скорая» на поле, под ярким послеполуденным октябрьским солнцем – последний штрих.

Внезапно Пугалу Джо расхотелось протестовать. Но не возникало желания и возвращаться домой.

В тот момент он мечтал только об одном – выбраться из этого города.

 

6

 

Джулия сидела за рулем своего автомобиля, но не заводила двигатель: предстояло подождать, пока рассосется пробка, и ей не хотелось зазря жечь бензин. Она наклонилась мимо Барби, открыла бардачок, достала старую пачку «Американ спиритс».

– Аварийный запас. – В голосе звучали извиняющиеся нотки. – Закуришь?

Он покачал головой.

– А не возражаешь? Потому что я могу и потерпеть.

Он вновь покачал головой.

Джулия закурила, выпустила струю дыма в открытое окно. Температура воздуха не падала – стоял настоящий день бабьего лета – но долго так продолжаться не могло. Еще неделя или чуть больше, а потом погода изменится не в ту сторону, как говорили старожилы. А может, и нет , подумала Джулия. Кто, на хрен, знает? Если Купол останется на месте, метеорологи, она в этом не сомневалась, выдвинут множество версий насчет погоды внутри, но что с того? Гуру телевизионного канала погоды не могли предсказать, в какую сторону сместится буран, и, по мнению Джулии, не заслуживали большего доверия, чем политические гении, которые целыми днями балаболили за базарным столом в «Эглантерии».

– Спасибо, что заступилась за меня. – Барби повернулся к Джулии. – Спасла мой окорок.

– Прослушай экстренное сообщение, дорогой, – твой окорок по‑прежнему висит в коптильне. Что ты собираешься сделать в следующий раз? Попросишь своего друга Кокса позвонить в Союз защиты гражданских свобод? Возможно, там этим заинтересуются, но едва ли кто‑либо из портлендского отделения Союза сможет в ближайшее время побывать в Честерс‑Милле.

– Не будь такой пессимисткой. Возможно, этим вечером Купол унесет к морю. Или он просто растает в воздухе. Мы не знаем.

– Это вряд ли. Тут видны уши государства – какого‑то государства, – и, готова спорить, твой полковник Кокс это знает.

Барби молчал. Он поверил Коксу, когда тот сказал, что США не несут ответственности за появление Купола. Не потому, что полковник пользовался у него абсолютным доверием. Просто Барби не думал, что Америка располагает такими технологиями. Или какая другая страна, если на то пошло. Однако что он на самом деле знал о современных технологиях? Последние годы Барби служил в Ираке, угрожал тамошним и без того запуганным жителям, иной раз поднося пистолет к их головам…

Дружок Младшего, Френки Дилессепс, стоял на шоссе номер 119, помогал регулировать движение. Форменную синюю рубашку он надел поверх джинсов – должно быть, в полицейском участке не нашлось штанов подходящего для него размера. Длинный сукин сын. А Джулия увидела (ее это встревожило), что на бедре у него пистолет. Поменьше, чем «глок», которыми пользовались штатные копы Милла, вероятно, его собственный, но все равно пистолет.

– И что ты будешь делать, если за тобой придет этот парень из гитлерюгенда? – Она мотнула головой в сторону Френки. – Крики о полицейской жестокости тебе не помогут, если они притащат тебя в тюрьму и решат закончить начатое. В городе только два адвоката. Один в старческом маразме, а второй ездит на «бокстере», который Джим Ренни продал ему со скидкой.

– Я позабочусь о себе.

– О‑о‑ох, мачо.

– А что с твоей газетой? Когда я уходил вчера ночью, она выглядела готовой.

– Если по времени, то ты уходил уже утром. Да, она готова. Пит, и я, и еще несколько друзей… мы позаботимся о ее доставке. Я просто не видела смысла начинать, пока город на три четверти пустовал. Хочешь стать почтальоном‑добровольцем?

– Я бы стал, но мне предстоит приготовить миллион сандвичей. Вечером в ресторане только холодные закуски.

– Может, и я там буду. – Она выбросила сигарету, только наполовину выкуренную, в окно. Потом, после короткого раздумья, вышла из машины и затушила окурок. Не хватало им еще и травяного пожара, особенно теперь, когда новенькие пожарные машины застряли в Касл‑Роке. – Я заезжала в дом чифа Перкинса. – Джулия вернулась за руль. – Только теперь это, естественно, дом Бренды.

– Как она?

– В ужасном состоянии. Но когда я сказала, что ты хочешь повидать ее, и по важному делу – хотя и не сказала, по какому именно, – она согласилась. Лучше после наступления темноты. Я полагаю, твой друг проявит нетерпение…

– Перестань называть Кокса моим другом. Он мне не друг.

Они молча наблюдали, как раненого мальчика загружают в «скорую». Солдаты тоже наблюдали. Вероятно, нарушая приказ, и отношение к ним Джулии определенно улучшилось. «Скорая» покатила через поле к дороге с включенной мигалкой.

– Это ужасно! – вырвалось у Джулии.

Барби обнял ее за плечи. На мгновение она напряглась, но тут же расслабилась. Смотрела прямо перед собой – на «скорую», которая уже выезжала на асфальт шоссе номер 119.

– Что будет, если они закроют меня, друг мой? Что, если Ренни и его карманная полиция решат закрыть мою маленькую газету?

– Этого не случится, – ответил Барби. Но засомневался. Он полагал, что каждый новый день в Честерс‑Милле будет становиться Днем‑когда‑может‑случиться‑все, если Купол останется надолго.

– Ее тяготило что‑то еще, – добавила Джулия Шамуэй.

– Миссис Перкинс?

– Да. Разговор у нас получился такой странный.

– Она скорбит о муже. Скорбь меняет людей. Я поздоровался с Джеком Эвансом – его жена погибла вчера, когда появился Купол, – и он посмотрел на меня так, будто никогда не видел, хотя с прошлой весны я по средам потчую его моим знаменитым мясным рулетом.

– Бренду Перкинс я знала еще Брендой Морс. Я думала, она скажет мне, что ее волнует… но Бренда не сказала.

Барби указал на дорогу:

– Пожалуй, уже можно ехать.

Едва Джулия завела двигатель, зазвонил ее мобильник. Она чуть не выронила сумку, так торопилась его достать. Послушала, потом передала Барби с ироничной улыбкой:

– Это тебя, босс.

Звонил Кокс, и ему было что сказать. Даже много чего. Барби прервал его только для того, чтобы сообщить о случившемся с мальчиком, которого увезли в «Кэтрин Рассел», но Кокс или не связал историю Рори Динсмора с тем, что говорил сам, или не захотел связать. Выслушал скорее из вежливости, потом продолжил. А закончив, задал вопрос, который прозвучал бы как приказ, если бы Барби носил форму и служил под его командованием.

– Сэр, я понимаю, что вы просите, но вы не в курсе… скажем так, здешней политической ситуации. И моей маленькой роли. До появления Купола у меня здесь возникли некоторые сложности и…

– Нам это известно, – прервал его Кокс. – Стычка с сыном второго члена городского управления и его друзьями. Тебя едва не арестовали, если верить лежащему передо мной досье.

Досье. У него уже есть досье. Да поможет мне Бог .

– Да уж, разведка у вас прекрасная, но позвольте кое‑что добавить. Первое: начальник полиции, который спас меня от ареста, умер на Сто девятнадцатом шоссе, кстати, недалеко от того места, откуда я с вами говорю…

Из того мира, куда он сейчас не мог попасть, до Барби донеслось едва слышное шуршание бумаги. Внезапно ему захотелось голыми руками убить полковника Джеймса Оу Кокса, потому что полковник Джеймс Оу Кокс мог пойти в «Макдоналдс», если возникало такое желание, а он, Дейл Барбара, не мог.

– Мы знаем и об этом, – раздалось в трубке. – Проблема с кардиостимулятором.

– Второе, – продолжил Барби, – новый чиф, дружбан единственного обладающего властью члена городского управления, нанял новых помощников. Тех самых парней, которые пытались оторвать мне голову на парковке у местного ночного клуба.

– Знаешь, полковник, ты должен подняться выше этого.

– Почему вы называете меня полковником? Это вы – полковник.

– Поздравляю. Ты не только вновь призван на службу, но и получил фантастическое повышение.

– Нет! – взревел Барбара. Джулия в тревоге смотрела на него, но он ничего не замечал. – Я не хочу!

– Да, но ты должен, – спокойно ответил Кокс. – Я собираюсь переслать по электронной почте копии всех бумаг твоей подруге‑редактору, прежде чем мы отключим от Интернета твой маленький городок, которому так не повезло.

– Отключите? Вы не можете этого сделать!

– Приказ о присвоении тебе нового звания подписан самим президентом. Ты намерен сказать «нет» ему? Насколько я знаю, президент становится весьма злобным, если ему перечат.

Барби не ответил. Голова у него шла кругом.

– Тебе надо зайти к этому члену управления и к начальнику полиции, – продолжил Кокс. – Тебе надо сказать им, что президент США ввел военное положение в Честерс‑Милле и назначил тебя старшим офицером. Я понимаю, что поначалу ты встретишь сопротивление, но информация, которую я тебе сообщил, поможет тебе утвердиться в роли связующего звена города с внешним миром. И я знаю, что убеждать ты умеешь. Видел это своими глазами в Ираке.

– Сэр, вы неправильно оцениваете местную ситуацию. – Свободной рукой Барбара провел по волосам. Ухо горело от этого злогребучего мобильника. – Вам понятна идея Купола, но не того, что происходит в городе в результате его появления. А ведь прошло меньше тридцати часов.

– Так проясни ситуацию.

– Вы говорите, президент хочет, чтобы я это сделал. Допустим, я позвонил ему отсюда и сказал, что он может поцеловать мой благоухающий зад? – Джулия в ужасе посмотрела на него, но Барби это только вдохновило. – Допустим, я сказал ему, что я тайный агент «Аль‑Каиды» и собрался убить его – пух, и пуля в голове. Как насчет этого?

– Капитан Барбара… то есть полковник Барбара… вы наговорили достаточно.

Барби так не считал.

– Сможет он послать ФБР, чтобы схватить меня? Секретную службу? Чертову Красную армию? Нет, сэр. Не сможет.

– У нас есть планы по изменению сложившейся ситуации, как я только что объяснил. – Легкость и добродушие улетучились из голоса Кокса, он более не говорил с давним другом.

– Если ваш план приведет к желаемому результату, присылайте агентов любого федерального ведомства, чтобы арестовать меня. Но если мы останемся отрезанными, кто меня послушает? Поймите же наконец: этот город отрезан . Не только от Америки, но и от всего мира. С этим мы ничего не можем поделать, но и вы тоже ничего не можете.

– Мы пытаемся вам помочь, – мягко указал Кокс.

– Вы так говорите, и я почти вам верю. А остальные поверят? Когда люди смотрят, какую помощь им оказывают за счет налогов, которые они платят, то видят солдат, стоящих на страже, повернувшись к городу спиной. И это кое‑что для жителей Честерс‑Милла значит.

– Ты слишком много говоришь для человека, который отказывается от порученного ему дела.

– Я не отказываюсь. Но я всего в шаге от ареста и если объявлю себя временным комендантом города, мне это не поможет.

– Допустим, я позвоню первому члену городского управления… как там его фамилия… Сандерс… и скажу ему…

– Именно поэтому я и говорил, что вы ничего не знаете. У нас все тот же Ирак, только на этот раз вы в Вашингтоне, а не в гуще событий, и, похоже, так же беспомощны, как и остальные кабинетные солдаты. Отрывочные разведданные хуже, чем полное отсутствие разведданных.

– Полузнание опасно, – проворковала Джулия.

– Если не Сандерс, то кто?

– Джеймс Ренни. Второй член городского управления. В этих местах он Босс Хог[63].

Последовала пауза, после которой Кокс заявил:

– Пожалуй, мы сможем оставить вам Интернет. Некоторые из нас придерживаются мнения, что отрезать его – неадекватная реакция.

– С чего это? Разве вы не понимаете, что рецепт клюквенного хлеба тетушки Сары рано или поздно перестанет быть секретом, если вы позволите нам оставаться в Сети?

Джулия выпрямилась и губами, не издавая ни звука, спросила: «Они собираются отключить Интернет?»

Барби предупреждающе поднял палец: «Подожди».

– Выслушай меня, Барби. Допустим, мы позвоним этому Ренни и скажем ему, что отключаем Интернет: извините, кризисная ситуация, экстремальные меры, и так далее, и так далее. Потом ты сможешь убедить его в своей незаменимости, раз уж вроде как добился того, что мы изменили свое решение.

Барби задумался. Могло сработать. На какое‑то время. Могло и не сработать.

– Плюс, – добавил Кокс, заметно оживляясь, – ты сообщишь им и другую информацию. Может, спасешь несколько жизней и уж точно спасешь от самого жуткого в жизни страха.

– Мобильная связь тоже должна работать, как и Интернет.

– Это сложно. Насчет Сети я пообещать могу, но… Послушай, в том комитете, который все это разгребает, заседают как минимум пять кертисов лемеев[64]. И пока не доказано обратное, они убеждены, что все жители Честерс‑Милла – террористы.

– И чем эти гипотетические террористы могут навредить Америке? Взорвать вместе с собой церковь Конго?

– Барби, ты ломишься в открытую дверь.

Скорее всего Кокс говорил чистую правду.

– Ты это сделаешь?

– Я вам отвечу при нашем следующем разговоре. Дождитесь моего звонка, прежде чем что‑нибудь предпринимать. Сначала я должен поговорить с женой погибшего начальника полиции.

У Кокса нашелся еще один вопрос:

– Надеюсь, ты оставишь при себе ту часть разговора, что касалась политической сделки?

И опять Барби поразился, сколь мало даже Кокс – по армейским стандартам, вольнодумец – понимает, какие изменения уже вызвал Купол. Здесь привычная Коксу секретность не играла никакой роли.

Мы против них , подумал Барби. Теперь мы против них. Если только их безумная идея не сработает .

– Сэр, мне действительно придется вам перезвонить. Аккумулятор практически разрядился. – Ложь не вызвала угрызений совести. – И вам придется подождать моего следующего звонка, прежде чем говорить с кем‑то еще.

– Только помни, что большой взрыв назначен на тринадцать ноль‑ноль завтрашнего дня. Если ты хочешь утвердить свое старшинство, тебе лучше заранее объявить об этом.

Утвердить старшинство . Еще одна бессмыслица под Куполом. Если речь идет не о том, что именно твой генератор будет обеспечен пропаном.

– Мы вскоре поговорим. – И Барби захлопнул мобильник до того, как Кокс успел сказать что‑то еще.

119‑е практически опустело, хотя Дилессепс оставался там, скрестив руки на груди. Привалился к борту ретро‑автомобиля с мощным двигателем. Когда Джулия проезжала мимо «шевроле‑новы», Барби заметил наклейку: «Задница, БЕНЗИН ИЛИ ТРАВКА – НА ХАЛЯВУ НЕ ПОДВОЖУ». При этом на приборном щитке лежала съемная полицейская мигалка. Барби подумал, что увиденное – наглядная иллюстрация нынешних отличий Честерс‑Милла от обычного американского городка.

По пути Барби пересказал Джулии разговор с Коксом.

– То, что они планируют, по существу, не отличается от проделанного мальчиком. – В ее голосе слышался ужас.

– Нет, отличия есть. Мальчик воспользовался винтовкой. У них наготове крылатая ракета. Считай, что это проверка теории Большого Взрыва.

Джулия улыбнулась. Только не как всегда, а растерянно и недоуменно. И с такой улыбкой выглядела на все шестьдесят, а не на сорок три года.

– Судя по всему, вторую газету мне придется выпустить раньше, чем я думала.

Барби кивнул:

– Экстренный выпуск, экстренный выпуск, прочитайте об этом все.

 

7

 

– Привет, Сэмми! – обратился к ней кто‑то. – Как ты?

Саманта Буши голоса не узнала и осторожно повернулась, поправив сумку‑кенгуру. Литл Уолтер спал и весил тонну. Зад болел после падения, и она чувствовала себя оскорбленной – эта чертова Джорджия Ру обозвала ее лесбой. Джорджия Ру, которая не раз и не два, скуля, приходила в ее трейлер, чтобы разжиться восьмушкой[65] для себя и того накачанного урода, с которым жила.

Как выяснилось, к ней подходил отец Доди. Сэмми говорила с ним тысячу раз, но не узнала голос; едва узнала его самого. Выглядел он старым и печальным – каким‑то разбитым. Даже не посмотрел на ее буфера, первый раз.

– Привет, мистер Сандерс. Ой, я даже не видела вас на… – Она махнула рукой в сторону поля и большого тента, который наполовину сложился и выглядел жалким. Почти таким же жалким, как мистер Сандерс.

– Я сидел в тени. – Все тот же запинающийся голос и страдальческая, виноватая улыбка, на которую больно смотреть. – Хотя у меня было что выпить. Не слишком ли тепло для октября? Да, конечно. Я думал: такой хороший день – очень подходящий для городских мероприятий… пока этот мальчик…

Ух ты, он плакал!

– Я очень сожалею, что так вышло с вашей женой, мистер Сандерс.

– Спасибо тебе, Сэмми. Ты такая добрая. Помочь тебе отнести ребенка к машине? Думаю, ты уже можешь ехать, дорога почти полностью освободилась.

От этого предложения Сэмми отказаться не могла, пусть мистер Сандерс и плакал. Вытащила Литл Уолтера из сумки‑кенгуру – все равно что достала большой ком теплого теста – и передала отцу Доди. Литл Уолтер открыл глаза, сонно улыбнулся, рыгнул и продолжил спать.

– Я думаю, он наложил полный подгузник, – заметил мистер Сандерс.

– Да, кладет без передышки. Добрый Литл Уолтер.

– Уолтер – очень милое, старомодное имя.

Говорить, что первое имя мальчика Литл, смысла не имело… и она точно знала, что такой разговор у них уже был. Сандерс просто не помнил. И идти с ним – пусть он и нес ребенка – идеальное обломное завершение этого идеального обломного дня. По крайней мере Сандерс не ошибся насчет дороги: автомобильный рой разлетелся. Сэмми задалась вопросом: а сколько пройдет времени, прежде чем весь город пересядет на велосипеды?

– Мне никогда не нравились эти ее летные уроки. – Сандерс, похоже, продолжил, только вслух, какой‑то внутренний разговор. – Иногда я даже спрашивал себя: а не спит ли Клоди с этим парнем?

Мать Доди, спящая с Чаком Томпсоном? Эта идея шокировала и заинтриговала Сэмми.

– Наверное, нет. – Он вздохнул. – В любом случае теперь это значения не имеет. Ты не видела Доди? Прошлой ночью она не пришла домой.

С губ Сэмми едва не слетело: «Конечно, видела – вчера днем». Но если Додестер не ночевала дома, ее слова только встревожили бы папашку Доди. И Сэмми пришлось бы долго‑долго говорить с человеком, по лицу которого катились слезы, а из одной ноздри свешивалась сопля. Ее такая перспектива не устраивала.

Они дошли до автомобиля Сэмми, старенького «шевроле» с изъеденными ржавчиной порожками. Сэмми взяла Литл Уолтера, поморщилась от вони. В подгузнике лежала не просто почта, а, похоже, увесистая посылка.

– Нет, мистер Сандерс, я ее не видела.

Он кивнул, вытер нос тыльной стороной ладони. Сопля исчезла или перекочевала куда‑то еще. Что радовало.

– Наверное, она поехала в торговый центр с Энджи Маккейн, а потом к тете Пег в Сабаттас, когда поняла, что в город вернуться нельзя.

– Да, вероятно. – И когда Доди объявится в Милле, это будет для него приятным сюрпризом. Видит Бог, он того заслуживал. Сэмми открыла дверцу и положила Литл Уолтера на переднее пассажирское сиденье. Детским сиденьем Сэмми давно перестала пользоваться. Слишком много хлопот. Кроме того, ездила она очень аккуратно.

– Рад, что повидался с тобой, Сэмми. – Пауза. – Ты помолишься за мою жену?

– Э‑э‑э… конечно, мистер Сандерс. Никаких проблем.

Она уже собралась сесть за руль, но тут кое‑что вспомнила: во‑первых, Джорджия Ру двинула ей в грудь подошвой высокого ботинка – вероятно, достаточно сильно, чтобы остался синяк; а во‑вторых, Энди Сандерс, с разбитым сердцем или нет, оставался первым членом городского управления.

– Мистер Сандерс!

– Да, Сэмми?

– Некоторые из копов вели себя довольно грубо. Возможно, вы захотите что‑то с этим сделать. До того как ситуация выйдет из‑под контроля.

Печальная улыбка не сходила с лица Сандерса.

– Да, Сэмми, я понимаю отношение молодежи к полиции, сам был молодым, но сейчас у нас крайне тяжелая ситуация. И чем быстрее мы наведем порядок, тем будет лучше для всех. Ты это понимаешь, так?

– Конечно. – Сэмми поняла другое: никакое горе, даже искреннее, не могло остановить поток дерьма, который лился из политика. – Ладно, еще увидимся.

– Они – хорошая команда, – рассеянно продолжал Энди. – Пит Рэндолф проследит, чтобы они действовали сообща. Лили воду на общую мельницу. Дули в одну дуду. Защищали и служили, ты знаешь.

– Конечно, – кивнула Сэмми. Защищали и служили, а по ходу еще и пинали в грудь.

Она отъехала. Литл Уолтер спал на переднем сиденье. Жутко воняло детским говном. Сэмми опустила все стекла, потом посмотрела в зеркало заднего обзора. Мистер Сандерс по‑прежнему стоял на импровизированной парковке, теперь практически полностью опустевшей. Он помахал ей рукой.

Сэмми ответила тем же, гадая, где провела ночь Доди, если не пришла домой. Потом отмела эти мысли – ее это совершенно не касалось – и включила радиоприемник. Но ловилось только Иисусово радио, поэтому приемник она выключила.

Когда перевела взгляд на дорогу, увидела Френки Дилессепса, который стоял перед ней, подняв руку, словно настоящий коп. Ей пришлось резко нажать на педаль тормоза, чтобы не сбить его, а потом протянуть руку к ребенку, удерживая от падения. Литл Уолтер проснулся и заревел.

– Посмотри, что ты сделал! – закричала она на Френки (с которым однажды устроила двухдневный загул в старшей школе, когда Энджи уехала в спортивный лагерь). – Ребенок чуть не свалился на пол!

– А где его сиденье? – Френки всунулся в окно, играя бицепсами.

Большие мышцы, маленький член, вот и весь Френки Дилессепс. Сэмми нисколько не завидовала Энджи.

– Не твое собачье дело.

Настоящий коп выписал бы ей штраф – как за длинный язык, так и за нарушение закона о перевозке в автомобиле малолетних детей, – но Френки только усмехнулся.

– Энджи не видела?

– Нет. – Тут она сказала правду. – Вероятно, ее отрезало, и она не может вернуться в город. – Хотя Сэмми казалось, что отрезало тех, кто остался в городе.

– Машина Энджи на месте. Я заглядывал в гараж.

– Большое дело. Они, вероятно, куда‑то поехали на «киа» Доди.

Он задумался над ее словами. На дороге они остались практически одни. Транспортная пробка осталась воспоминанием.

– Джорджия сильно вдарила тебе по сиське, беби. – И прежде чем Сэмми успела ответить, протянул руку и ухватился за ее грудь. Тоже грубо. – Хочешь, чтобы я ее поцеловал?

Она ударила его по руке. Справа от нее орал Литл Уолтер. Иногда Сэмми задавалась вопросом: а для чего Бог создал мужчин? Действительно задавалась. Они только орали или лапали, лапали или орали.

Френки больше не улыбался:

– Ты руки не распускай. Теперь все иначе.

– А что ты мне сделаешь? Арестуешь?

– Я придумаю что‑нибудь получше. Проваливай отсюда. А если столкнешься с Энджи, скажи ей, что я хочу ее видеть.

Она уехала, разъяренная и – ей не хотелось признаваться в этом даже себе, но да – немного испуганная. Проехав полмили, остановилась и сменила подгузник Литл Уолтеру. В багажнике лежал мешок для использованных подгузников, но она слишком разозлилась, чтобы вылезать за ним. Вместо этого выбросила обгаженный памперс на обочину, рядом с большим щитом‑указателем:

 

---

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 60; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!