Часть первая. Десять тысяч вещей 12 страница
Готовясь к выходу со стоянки, я услышала с южной стороны какой‑то шум. Обернулась и увидела бородатого мужчину с рюкзаком на спине, который шел ко мне по тропе. Его трекинговая палка издавала резкий щелчок при каждом шаге, соприкасаясь с твердой, как камень, землей.
– Привет! – обратился он ко мне с улыбкой. – Должно быть, вы – Шерил Стрэйд.
– Да, – отозвалась я чуть дрогнувшим голосом, совершенно ошарашенная как тем, что увидела другое человеческое существо, так и собственным именем, слетевшим с его уст.
– Я видел вас в журнале регистрации, – объяснил он, заметив удивленное выражение на моем лице. – Я шел по вашим следам несколько дней.
Вскоре мне предстояло привыкнуть к тому, что люди, обращавшиеся ко мне на пустынном маршруте, вели себя с такой фамильярностью. Все лето журнал регистрации служил нам своего рода общественным бюллетенем.
– Я – Грэг, – сказал он, пожимая мне руку, а потом указал на мой рюкзак: – Вы что, действительно тащите эту штуку?
Мы уселись в тени, разговаривая о том, куда каждый из нас направляется и где мы уже побывали. Ему было около сорока, бухгалтер из Тахомы, штат Вашингтон, с «застегнутым на все пуговицы», методичным, чисто бухгалтерским складом ума. Он вышел на маршрут в начале мая, начав с самых истоков тропы на мексиканской границе, и планировал пройти весь путь до Канады. Он был первым из встреченных мной людей, который, в сущности, делал то же, что и я, хотя прошел уже намного больше. Ему не нужно было объяснять, что я тут делаю. Он понимал.
|
|
|
Пока мы разговаривали, меня одновременно воодушевляло его общество и подавляло растущее осознание того, что он принадлежит к совершенно иной породе людей. Настолько же тщательно подготовлен, насколько неподготовлена я. Отлично подкован в тех вопросах путешествия, о существовании которых я даже не догадывалась. Он планировал свой поход несколько лет, собирая информацию, обмениваясь ею с другими людьми, которые проходили МТХ в предыдущие годы, и посещая семинары, которые он называл конференциями дальноходов. Он свободно сыпал названиями переходов и подъемов, детально перечислял все «за и против» внутренних и внешних рам рюкзаков. Он то и дело упоминал в разговоре о человеке, о котором я прежде даже не слышала, по имени Рэй Джардин. Как благоговейным тоном поведал мне Грэг, это был знаменитый дальноход. Джардин был бесспорным знатоком и экспертом во всех тонкостях МТХ, в особенности в умении пройти его, не таская с собой неподъемный груз. Грэг расспрашивал меня о водяном фильтре, о том, сколько протеина я потребляю в день и какой марки носки ношу. Он желал знать, как я лечу свои мозоли и сколько километров преодолеваю в среднем в день. Сам Грэг проходил в день в среднем 35,5 километра. За это самое утро он прошел те 11 с лишним километров, которые я мучительно проползла за весь предшествующий день.
|
|
|
– Это тяжелее, чем я себе представляла, – призналась я, и на сердце у меня было тяжко от понимания, что я оказалась еще большей идиоткой, чем считала поначалу. – Максимум, что я могу, – это пройти километров семнадцать‑девятнадцать, – солгала я. Уж будто бы!
– Ну, конечно, – кивнул Грэг, совершенно не удивленный. – Поначалу и со мной было то же самое, Шерил. Не волнуйтесь по этому поводу. Я проходил по двадцать два – двадцать четыре километра, если повезет, а потом чувствовал себя, как избитый. А ведь я тренировался заранее, ходил в походы по выходным с полностью груженным рюкзаком и так далее. Здесь все по‑другому. Телу требуется как минимум пара недель, чтобы достаточно приспособиться к дальним переходам.
Я кивнула, чувствуя себя несказанно утешенной – не так его ответом, как самим его присутствием. Несмотря на явное превосходство, он был таким же, как я. Правда, я не была уверена, что и он чувствует по отношению ко мне то же самое.
– А что вы делаете со своими припасами по ночам? – робко спросила я, заранее боясь ответа.
|
|
|
Он был первым из встреченных мной людей, который, в сущности, делал то же, что и я. Ему не нужно было объяснять, что я тут делаю. Он понимал.
– Обычно я на них сплю.
– И я тоже, – выдохнула я с облегчением. Перед началом похода я слыхала о том, что необходимо трудолюбиво развешивать съестные припасы по деревьям каждую ночь, как советуют всякому добропорядочному туристу. До этого момента я была слишком изнурена, чтобы хотя бы подумать об этом. Вместо этого я втаскивала продуктовый мешок внутрь палатки и сама туда заползала – и как раз это обычно советуют не делать, – а потом подкладывала его как подушку под свои распухшие ноги.
– Я затаскиваю его прямо в палатку, – продолжал Грэг, и при этих словах внутри меня что‑то ожило. – Так делают все местные егеря. Просто они никому об этом не рассказывают, потому что их ждет сущий ад, если кто‑то их послушает, а потом его сожрет медведь. Лично я собираюсь подвешивать свои продукты на более туристических участках маршрута, где медведи – привычное дело, но до тех пор я не стану об этом беспокоиться.
Я уверенно кивнула, надеясь, что по выражению моего лица нельзя догадаться, будто я не знаю, как именно нужно подвешивать мешок с продуктами на дерево, чтобы не подманить медведя ни к себе, ни к нему.
|
|
|
– Но, с другой стороны, может быть, нам даже не удастся добраться до тех мест, – сам себе возразил Грэг.
– Как это – не удастся? – переспросила я, вспыхивая румянцем от иррациональной мысли о том, что он каким‑то образом догадался о моих планах сойти с маршрута.
– Из‑за снега.
– Ах да, точно… Снег. Я слышала, что там сейчас много снега.
На этой жаре я совершенно о нем позабыла. Бад, та женщина из бюро землепользования, мистер Тодд и бродяга, который пытался угощать меня хлебом и колбасой, казались мне сейчас всего лишь далеким сновидением.
– Сьерра целиком утонула в снегу, – продолжал Грэг, повторяя слова Бада. – Многие сошли с маршрута, потому что в этом году были рекордные снегопады. Трудненько будет там пройти.
– Ничего себе! – пробормотала я, ощущая одновременно смесь ужаса и облегчения, – теперь у меня был и предлог, чтобы сойти с маршрута, и солидная отговорка. Я хотела пройти МТХ, но не смогла! Он был весь завален снегом!
– В Кеннеди‑Медоуз составим план, – продолжал Грэг. – Я залягу там на пару дней, чтобы перегруппироваться, так что буду на месте, когда вы придете, и мы сможем все обдумать.
– Отлично, – отозвалась я радостным тоном, не имея ни малейшего желания говорить ему, что к тому времени, как он доберется до Кеннеди‑Медоуз, я уже буду сидеть в автобусе, направляющемся в Анкоридж.
– Мы достигнем снегов чуть к северу оттуда, а потом вся тропа похоронена под их толщей на протяжении нескольких сотен километров. – Он встал и с легкостью закинул свой рюкзак на плечи. Его волосатые ноги были похожи на опоры причала на озере в Миннесоте. – Мы выбрали не тот год, чтобы идти по МТХ.
– Думаю, так и есть, – отозвалась я, пытаясь поднять свой рюкзак и продеть руки в лямки так же небрежно, как только что сделал Грэг, как будто из чистого желания избежать унижения я внезапно отрастила себе мышцы вдвое сильнее, чем те, что у меня были. Но мой рюкзак был слишком тяжел, и я по‑прежнему не могла его оторвать от земли ни на сантиметр.
Он шагнул вперед, чтобы помочь мне поднять его.
– Тяжелая штука, – заметил он, пока мы старались пристроить его мне на спину. – Намного тяжелее моего.
– Так приятно было познакомиться с вами, – проговорила я, как только мы справились с рюкзаком, стараясь сделать вид, что не горблюсь под своей ношей по необходимости, а наклоняюсь вперед с воодушевлением и вниманием. – До сих пор я никого не встречала на маршруте. Я думала, здесь будет больше… походников.
– По МТХ вообще ходят немногие. И тем более в этот год, с этими рекордными снегами. Многие люди видели прогноз и отложили свой поход на следующий год.
– Я вот думаю, не стоит ли и нам это сделать? – спросила я, надеясь, что он сочтет это отличной идеей, в смысле, вернуться сюда на следующий год.
– Вы – единственная женщина‑одиночка, которую я до сих пор встретил на маршруте, да и во всем журнале регистрации вы единственная. Это своего рода редкость.
Я ответила ему легкой дрожащей улыбкой.
– Ну что, вы полностью готовы идти? – спросил он.
– Готова! – ответила я с большей живостью, чем ощущала. Я последовала за ним по тропе, стараясь идти как можно быстрее, ориентируя ритм шагов на щелканье его альпенштока. Когда через 15 минут мы добрались до серии небольших горок, я остановилась, чтобы сделать глоток воды.
– Грэг, – позвала я его и повторила: – Приятно было с вами познакомиться.
Он остановился и обернулся:
– До Кеннеди‑Медоуз осталось всего 48 километров.
– Ага, – отозвалась я, понуро кивнув ему. Он будет там следующим утром. Если я и дальше буду идти так же, как до сих пор, мне на это понадобится три дня.
– Там будет попрохладнее, – обнадежил меня Грэг. – На триста с лишним метров выше, чем здесь.
– Отлично, – печально ответила я.
– Вы прекрасно справляетесь, Шерил, – сказал он. – Не переживайте так. Вы еще «зеленая», но крепкая. А крепость – это то, что значит здесь больше всего. Не каждый способен сделать то, что делаете вы.
– Спасибо, – сказала я, настолько воодушевленная его словами, что горло у меня перехватило от эмоций.
– Увидимся в Кеннеди‑Медоуз, – добавил он и пошел дальше.
– Кеннеди‑Медоуз, – эхом отозвалась я ему вслед. Хотела бы я ощущать такую же решимость, с какой произнесла эти слова!
– Там и придумаем что‑нибудь насчет снега! – воскликнул он, прежде чем скрыться из виду.
Я преодолевала жару того дня с новой решимостью. Вдохновленная верой Грэга в меня, я больше ни раздумывала о том, чтобы сдаться. На ходу я размышляла о ледорубе, который должен быть в коробке с новыми припасами. О ледорубе, который, по идее, принадлежал мне. Он был черный с серебром, опасный на вид, с длинным металлическим клювом примерно в 60 сантиметров в длину и более короткой и острой поперечной лопаткой на конце. Я купила его, принесла домой и уложила в коробку с ярлычком «Кеннеди‑Медоуз», рассуждая, что к тому времени, когда доберусь до этого самого Кеннеди‑Медоуз, буду знать, как надо им пользоваться – превратившись к тому времени каким‑то необъяснимым способом в опытную альпинистку.
Теперь я понимала, что это не так. Маршрут научил меня смирению. Не имея никакого опыта в пользовании ледорубом, я не сомневалась, что скорее покалечу себя, чем сумею воспользоваться им в попытке не скатиться со склона горы. Во время своих привалов в тот день, на жаре, при температуре больше +38, я листала страницы путеводителя, чтобы выяснить, нет ли там каких‑нибудь сведений о том, как пользоваться ледорубом. Там ничего подобного не оказалось. Зато было сказано, что при прохождении заснеженных склонов одинаково необходимы «кошки» и ледоруб, равно как и безупречное умение пользоваться компасом, «уважительное и информированное отношение к лавинам» и «значительная доля альпинистского здравого смысла».
У меня не было никакого опыта в пользовании ледорубом. И сейчас я уже не сомневалась, что скорее покалечу себя, чем сумею воспользоваться им в попытке не скатиться со склона горы.
Я захлопнула книжку и пошла дальше по жаре, углубляясь в заповедник Доум Лэнд, надеясь, что направляюсь к тому месту, где Грэг преподаст мне краткий курс пользования ледорубом. Я едва знала его, и все же этот человек стал для меня маяком, моей путеводной звездой, сияющей на севере. Если он может это сделать, то и я смогу , упорно думала я. Он не круче меня. Никто не круче меня, говорила я себе, сама в это не веря. Я превратила эту фразу в мантру тех дней. Останавливаясь отдохнуть, прежде чем преодолеть еще одну серию горок, или оскальзываясь на опасных для коленей склонах, которые сдирали с моих ног куски кожи вместе с носками, или лежа в одиночестве в своей палатке по ночам, я спрашивала, иногда вслух: кто круче меня?
Ответ всегда был одним и тем же. Даже когда я точно знала, что это никоим образом не может быть правдой, я все равно повторяла: никто.
По мере того как я шла, местность медленно менялась, превращаясь из пустынной в лесистую. Деревья становились выше и пышнее, в мелких руслах ручьев с большей вероятностью можно было добыть глоток воды, лужайки пестрели цветами. В пустыне тоже были цветы, но они казались не такими пышными, более экзотичными, с прекрасными величественными венчиками. Дикие цветы, которые попадались здесь, были чуть более обыденными, они покрывали землю яркими коврами или обрамляли затененные края тропы. Многие были мне знакомы; это были те же виды, которые буйно расцветали летом в Миннесоте, или их близкие родственники. Проходя мимо них, я ощущала присутствие мамы настолько остро, что казалось, будто она рядом. Один раз пришлось даже остановиться и поискать ее взглядом, прежде чем я смогла двинуться дальше.
Никто не круче меня, говорила я себе, сама в это не веря. Я превратила эту фразу в мантру тех дней.
В тот день, когда я встретила Грэга, я увидела и своего первого медведя на этой тропе. Впрочем, сначала его услышала – отчетливое и какое‑то «мускулистое» фырканье – и застыла как вкопанная. Подняв глаза, я увидела метрах в шести перед собой на тропе животное, огромное, как холодильник, стоящее на всех четырех лапах. В тот момент, когда наши взгляды встретились, вид у нас сделался одинаково оторопелый.
– МЕДВЕДЬ! – завопила я и потянулась за своим свистком в ту же секунду, как он развернулся и помчался прочь, и мышцы на его толстом заду ходили волнами, переливаясь под солнцем, пока мой свисток издавал убийственно громкий свист.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы набраться храбрости и двинуться дальше. Вдобавок к тому, что теперь мне приходилось идти в том самом направлении, в котором сбежало животное, мой разум лихорадочно обдумывал тот факт, что это, похоже, был не черный медведь. Прежде я не раз видела черных медведей – в лесах Северной Миннесоты их было полным‑полно. Много раз я застигала их врасплох точно таким же образом, когда гуляла или бегала по проселочной дороге в тех краях, где выросла. Но те черные медведи отличались от этого, которого я только что видела. Они были черными. Черными, как смола. Черными, как чернозем, который покупают в больших мешках в садоводческом магазине. Этот медведь был на них ничуть не похож. Его шкура была цвета корицы, местами – почти светлая.
Я осторожно шла дальше, пытаясь заставить себя поверить, что этот медведь наверняка не был ни гризли, ни бурым – более хищными медвежьими родственниками черного. Конечно, это не так. Я знала, что такого просто быть не может. Эти медведи больше не живут в Калифорнии; всех их истребили много лет назад. И все же почему медведь, которого я видела, был совершенно определенно… не черным ?
Я увидела на тропе животное, огромное, как холодильник, стоящее на всех четырех лапах. В тот момент, когда наши взгляды встретились, вид у нас сделался одинаково оторопелый
Я сжимала в кулаке свисток еще около часа, готовая дунуть в него в любую минуту, и заодно распевая во все горло песенки, чтобы не застать врасплох медведя какого угодно вида величиною с холодильник, если мне случится наткнуться на него снова. Я вытаскивала из памяти старые рекламные мелодии – те самые, которые напевала, когда неделю назад была уверена, что за мной крадется горный лев, напевая их натужно бодрым голосом. А потом переключилась на микстейп‑радио, игравшее в моей голове, перескакивая с фрагмента одной мелодии на другую.
И из‑за этого самого пения я едва не наступила на гремучую змею, не сумев уразуметь, что неумолчное грохотание погремушки, громкость которого все усиливалась, исходило действительно от самой настоящей погремушки. Причем не какой‑нибудь обычной старой погремушки, а находившейся на хвосте змеи, толстой, как мое предплечье.
– Ай! – вскрикнула я, когда взгляд мой упал на змею, свернувшуюся кольцами всего в паре метров от меня. Если б я могла подпрыгнуть, я бы это сделала. То есть подпрыгнуть‑то я подпрыгнула, вот только ноги мои не оторвались от тропы. Вместо этого я едва ли не на карачках поползла прочь от змеиной маленькой тупой головки, завывая от ужаса. Прошло добрых десять минут, прежде чем я достаточно собралась с силами, чтобы обойти ее по широкой дуге, дрожа всем телом.
Остаток дня я шла медленно, постоянно обшаривая глазами землю и горизонт, пугаясь каждого звука и одновременно повторяя себе: я не боюсь. Несмотря на все свое потрясение, я не могла не чувствовать благодарность за то, что мне удалось увидеть животных, которые делили со мной эту землю, которую я уже начинала самую капельку ощущать своей. Я осознала, что, несмотря на все тяготы, с приближением к концу первого этапа моего путешествия во мне начинала расти привязанность к МТХ. Рюкзак, каким бы он ни был тяжелым, стал моим почти одушевленным спутником. Он перестал быть тем абсурдным «Фольксвагеном‑жуком», который я с трудом взваливала на себя в номере мотеля в Мохаве всего каких‑нибудь пару недель назад. Теперь у моего рюкзака было собственное имя: Монстр.
Подпрыгнуть‑то я подпрыгнула, вот только ноги мои не оторвались от тропы. Вместо этого я едва ли не на карачках поползла прочь от змеиной маленькой тупой головки, завывая от ужаса.
И это было самое что ни на есть любовное прозвище. Меня изумлял тот факт, что все необходимое мне для выживания можно нести на спине. И удивительнее всего то, что я могу это нести. Что я могу вынести то, что кажется невыносимым. Это осознание не могло мне помочь физически, зато очень подкрепляло эмоционально. То, что нашу сложную жизнь можно превратить в такую простую, ошеломляло. Я подумала даже, что, может быть, нет ничего страшного в том, что я проводила дни на маршруте не в размышлениях о своей скорби. Что благодаря сосредоточенности на физическом страдании, по крайней мере, часть эмоциональных исчезнет. К концу второй недели до меня дошло, что с момента начала похода я не проронила ни одной слезинки. Я прошла оставшиеся километры до узкой ровной площадки, где разбила лагерь перед тем, как достичь Кеннеди‑Медоуз, с привычными мучениями, которые стали моими постоянными спутниками. И испытала облегчение, увидев, что выбранное место для лагеря с одной стороны отгорожено толстым поваленным деревом. Оно погибло много лет назад, его ствол стал серым и гладким, давным‑давно лишившись коры. Из него получилась отличная скамейка, на которую я уселась и с легкостью сняла рюкзак. Сбросив его с плеч, я разлеглась прямо на дереве, как на диване – приятное разнообразие после сидения на земле. Ширины как раз хватало, чтобы лежать неподвижно и отдыхать, не скатываясь вбок. Ощущение потрясающее. Я была мокрая от пота, истомленная голодом и жаждой, усталая, но все это ничто по сравнению с обжигающей болью, которую излучали мышечные узлы в верхней части спины. Я прикрыла глаза, вздохнув от облегчения.
Теперь у моего рюкзака было собственное имя: Монстр. И это было самое что ни на есть любовное прозвище.
Спустя несколько минут я почувствовала какое‑то шевеление на ноге. Посмотрела на нее и увидела, что вся покрыта черными муравьями. Их была целая армия, они хороводом выползали из дупла в дереве и рассыпались по всему моему телу. Я пулей вскочила, вопя громче, чем когда встретила медведя и гремучую змею, изо всех сил колотя по безобидным муравьям, задыхаясь от иррационального страха. Страха не только перед муравьями, но перед всем . Страха перед тем фактом, что я не принадлежу этому миру, несмотря на все мое упрямство.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 103; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!