О роли образования в супружеской жизни 10 страница
Храня верность этому первоначальному тезису, легшему в основу нашей финансовой системы, мы, однако, надеемся опровергнуть повсеместно распространенное заблуждение, согласно которому не стоит доверять жене распоряжаться деньгами. Убеждение это — ошибка толпы, рождающая в лоне семьи множество недоразумений.
Впрочем, прежде чем перейти к разговору о деньгах, поговорим о делах сердечных.
Конечно, вы вправе уподобить жену главе конституционного правительства и из месяца в месяц выдавать ей определенную сумму на расходы и представительство, однако в таком поведении есть нечто мелочное, пошлое и скаредное. Выказывая столь отвратительную скупость, вы сами выроете себе могилу.
Я допускаю, что в первые, медвяные годы супружеской жизни выдачу ежемесячного содержания можно обставлять с большим или меньшим изяществом, украшать пристойными шутками и ласками, однако настанет пора, когда легкомыслие или нежданные траты вынудят вашу жену, уже растранжирившую содержание подаренного ей нарядного кошелька, просить парламент о ссуде. Осмелюсь предположить, что вы не станете, подобно нашим вероломным депутатам, покупать свое согласие слишком дорогой ценой, разражаясь бесконечными речами. Они платят, но ворчат; вы заплатите, осыпая жену комплиментами, — быть по сему! Однако мы добрались до переломной эпохи, а в это время уложиться в обычный ежегодный бюджет становится решительно невозможно. Число косынок, чепчиков и платьев умножается с невероятной быстротой; любовная дипломатия также съедает немалую часть средств, а между тем доход-то не возрастает. Тут муж начинает давать жене самые страшные и отвратительные уроки, какие только можно вообразить. Из супругов, известных мне, лишь несколько великодушных и благородных существ ставят чистоту души и прямизну сердца превыше миллионов, в тысячу раз охотнее прощают страсть, чем ложь, и из врожденной деликатности чуждаются скупости — этой нравственной чумы, этого предела человеческой развращенности.
|
|
|
В домах тех редких супругов, которых это зло обошло стороной, разыгрываются самые восхитительные любовные сцены. Женщина смягчается и, подобно блистательнейшей струне арфы, брошенной перед пылающим камином, обвивает ваш стан, оплетает и обнимает вас; она покоряется всем вашим требованиям; она осыпает вас нежными словами, каких вы от нее еще не слыхали; она расточает их, а вернее сказать, торгует ими; она падает ниже оперной танцовщицы, ибо отдается за деньги собственному мужу. За самыми пылкими ее поцелуями стоят деньги; за всеми ее речами стоят деньги. Постепенно она приобретает в этом деле дьявольскую сноровку. Учтивейший и коварнейший из ростовщиков, с первого взгляда оценивающий, какую прибыль принесет ему вексель, выписанный на дворянского сынка, не так проницателен, как ваша жена, которая, перепрыгивая с ветки на ветку, подобно удирающей белке, прикидывает, насколько сильны ваши желания и можно ли увеличить соразмерно с ними испрашиваемую сумму. Вы надеетесь устоять перед соблазнами — напрасно! Природа даровала женщине бездну кокетства, а общество удесятерило ее способности с помощью модных нарядов, вышивок и пелеринок.
|
|
|
— Если я женюсь, — говаривал один из почтеннейших генералов нашей старой армии, — я не подарю невесте ни единого су...
— Что же вы ей подарите, генерал? — поинтересовалась одна юная особа.
— Ключ от секретера.
Барышня скорчила одобрительную гримаску. Голова ее дрогнула, как магнитная стрелка, она легонько вздернула подбородок и, казалось, готова была сказать: «Я охотно вышла бы за генерала, хоть ему и исполнилось сорок пять лет».
Но если женщину превращают в наемного счетовода, разве могут денежные вопросы вызывать у нее что-либо кроме отвращения?
Рассмотрим другую систему.
Выказывая вашей жене абсолютное доверие и предоставляя в ее распоряжение две трети вашего состояния, дабы она вела дом по собственному усмотрению, вы завоевываете ее безграничное уважение: великодушие и прямота запечатлеваются в сердце женщины навеки. Вдобавок ответственность, которую вы возлагаете на вашу благоверную, предохранит ее от мотовства куда лучше, чем веления ее сердца. Пожертвуйте малым ради большого, и вы убережете — быть может, навсегда — вашу жену от падения.
|
|
|
Что же касается борьбы с Минотавром, в ней эта финансовая система окажет вам неоценимую помощь.
Подобно тому как котировка акций на бирже позволяет оценить степень доверия акционеров к государству, ваша домашняя котировка позволит вам оценивать степень целомудрия вашей жены.
В самом деле, на заре семейной жизни она будет стараться употребить ваши деньги на создание в доме жизни роскошной и покойной.
Она станет кормить вас изысканными яствами, обновит мебель и экипаж, а сумму, предназначенную для возлюбленного, спрячет в особый ящичек. Однако, рано или поздно придет пора, когда этот ящичек опустеет, а законный муж станет навлекать на себя неудовольствие жены своим мотовством. Все меры Палаты депутатов, направленные на более экономное использование государственных средств, неизменно обрушиваются исключительно на мелких чиновников, получающих тысячу двести франков в год; ваша судьба — сделаться таким чиновником в вашей собственной семье. Впрочем, вы в ответ будете только посмеиваться, ибо к этому времени успеете собрать, накопить, выгодно пристроить ту треть вашего состояния, которую уберегли от жены; так же действовал Людовик XV, откладывавший денежки, как он выражался, на черный день .
|
|
|
Итак, учтите: если жена заговорила об экономии, значит, ваши акции начали падать. По колебаниям курса вы сможете судить об успехах и поражениях любовника и поступать соответственно: e sempre bene[300].
Если супруга ваша, не оценив оказанного ей доверия, в конце концов промотает немалую часть вашего состояния, не смущайтесь: во-первых, сумма, пущенная ею на ветер, вряд ли сравняется с той, которую вам удастся скопить за десять лет; во-вторых же, Размышление о Перипетиях докажет вам, что даже безумное мотовство жены можно обратить в оружие, губительное для Минотавра.
Наконец, ни в коем случае не открывайте жене, что у вас имеется собственный капитал; если она попросит вас о помощи и вы согласитесь ссудить ее деньгами, не забудьте пояснить, что деньги эти — плод удачной игры или щедрости друга.
Таковы основополагающие принципы, на коих должен зиждиться семейный бюджет.
История супружеского полицейского надзора знает своих мучеников. Мы приведем лишь один пример такого рода: он позволит понять, как тщательно должны мужья, прибегающие к карательным мерам, следить не только за своими женами, но и за собой.
Один старый скряга, живший в Т..., городе, больше, чем любой другой город мира, созданном для наслаждений, женился на молодой и очаровательной женщине; любовь и ревность взяли над его сердцем такую власть, что одолели скупость: он оставил коммерцию, дабы иметь возможность постоянно присматривать за женой, иными словами, скаредность его лишь поменяла предмет. Признаюсь, что большею частью замечаний, содержащихся в моем, без сомнения, еще не совершенном повествовании, я обязан особе, которая имела некогда возможность досконально изучить восхитительный экземпляр супруга, характер которого мы обрисуем одной-единственной чертой. Отправившись с женой в загородное имение, сей супруг никогда не ложился спать, не вооружившись предварительно специальными граблями и не разровняв особым, одному ему известным способом, песок, покрывающий аллеи и террасы парка. Он до тонкостей изучил следы, оставляемые всеми домочадцами, и каждое утро пристально исследовал аллеи, дабы узнать, не побывал ли в парке посторонний. «Настоящий строевой лес, — говорил он упомянутой мною особе о своем парке, — в зарослях ровно ничего не видно...» Жена его была влюблена в одного из самых очаровательных молодых людей города. Страсть эта, пылкая и могучая, жила в сердцах влюбленных уже девять лет; они встретились на балу, и достаточно было одного взгляда, одного соприкосновения трепетных рук, затянутых в благоуханные перчатки, чтобы оба ощутили всю силу охватившей их любви. С того дня он и она извлекали безграничное наслаждение из пустяков, на которые счастливые любовники не обратили бы ни малейшего внимания. Однажды юноша с таинственным видом привел единственного друга, посвященного в тайну его любви, в будуар, где на столе под стеклянными колпаками он хранил так бережно, как не хранят самые драгоценные брильянты, цветы, выпавшие из прически его возлюбленной, когда он кружил ее в вихре танца, и веточки деревьев, которых касалась ее рука в парке. Здесь имелся даже кусок глины, в которой ножка этой женщины оставила узкий след. «Я слушал, — рассказывал мне позже наперсник несчастного, — как сильно и глухо в тишине этого бесценного музея любви билось сердце страдальца. Я поднял глаза горе, дабы поверить небесам жалобу, которую не осмелился высказать вслух. «Злосчастный род людской!..» — думал я. «Госпожа де... сказала мне, что однажды на балу вы едва не лишились чувств в ее гостиной, подле игорного стола?» — спросил я у старого друга. «Еще бы, — отвечал он, пытаясь погасить огонь, полыхавший в его взоре, — ведь в тот вечер я поцеловал ей руку!.. Но теперь, — добавил он, сжав руку мне и бросив на меня один из тех взглядов, которые, кажется, прожигают сердце насквозь, — теперь у ее мужа приступ подагры!..» Несколько времени спустя старый скряга оправился; казалось, он собирался прожить еще очень долго, но однажды утром неожиданно умер. Тело покойного ясно свидетельствовало о том, что причиной смерти явился яд; в дело вмешалось правосудие, и любовников взяли под стражу. Тут-то, перед судом присяжных, и разыгралась одна из самых душераздирающих сцен, какие когда бы то ни было происходили на глазах судей. Во время следствия каждый из любовников, безоговорочно признавая виновным себя, всеми силами старался выгородить сообщника. Суду был нужен один преступник, а предстали перед ним двое. Судебное разбирательство свелось к спорам влюбленных: со всем пылом и преданностью страсти он опровергал ее, она — его. Впервые воссоединившись на скамье подсудимых, они расстались по мановению руки жандарма. Рыдающие присяжные приговорили и юношу, и его возлюбленную к смерти. Никто из тех, кто нашел в себе варварское мужество присутствовать при казни этой четы, до сих пор не может вспомнить страшный день без содрогания. Религия вырвала у любовников слова раскаяния, но не смогла заставить их отречься от любви. Эшафот стал им брачным ложем, и долгая смертная ночь укрыла их своим покровом.
Размышление XXI
Искусство возвращаться домой
Не один муж, отчаявшись совладать с буйными приливами тревоги, совершает страшную ошибку и, рассчитывая поймать жену с поличным, врывается к ней в спальню, уподобляясь тем испанским быкам, которые, разъярившись при виде красного бандерильо [301], пронзают своими страшными рогами лошадей, матадоров, пикадоров, тореадоров и иже с ними.
Нет, не так поступает истинный мудрец!.. — Он возвращается домой с видом боязливым и робким, как Маскариль, ожидающий от хозяина взбучки и ликующий, если тот выказывает ему свое расположение!..
— Да, дорогая моя, я знаю, что в мое отсутствие вы могли натворить немало бед!.. Другая на вашем месте, пожалуй, не оставила бы от дома камня на камне, а вы разбили одно-единственное стеклышко! Да благословит вас Господь за ваше милосердие. Если вы будете действовать в том же духе, то можете рассчитывать на мою признательность.
Вот что должно быть написано на вашем лице, вот о чем должны говорить ваши манеры; ни в коем случае не подавайте виду, что вас мучит один-единственный вопрос: «Не приходил ли он?..»
Переступать порог собственного дома только в самом радужном настроении — закон супружеской жизни, не терпящий исключений.
Но уметь уйти из дома ради того, чтобы вернуться и пресечь бунт; уметь вернуться вовремя!.. — вот искусство, научить которому невозможно. Здесь все зависит от чуткости и такта. Жизнь богаче любых людских выдумок. Поэтому мы ограничимся пересказом одной истории, достойной войти в анналы Телемского аббатства[302]. Огромное ее достоинство заключается в том, что она содержит описание безотказного оборонительного средства, на которое доктор брачных наук лишь намекнул в одном из своих афоризмов, и показывает, как воспользоваться советами данного Размышления на практике, — а что может быть поучительнее?
Господин де Б., ординарец, временно приставленный в качестве секретаря к Луи Бонапарту[303], королю Голландии, коротал дни в замке Сен-Ле, близ Парижа, при дворе королевы Гортензии[304]. Молодой офицер был блондин приятной наружности; держался он чопорно, казался излишне самодовольным и чересчур гордился своим воинским званием; остроумием он не блистал, а комплиментами явно злоупотреблял. Отчего его ухаживания нестерпимо наскучили всем придворным дамам королевы?.. История о сем умалчивает. Быть может, дело было в том, что он воздавал одинаковые почести всем без исключения? Совершенно верно. Но поступал он так для отвода глаз. Волочась за всеми придворными дамами сразу, он обожал одну из них, графиню де***. Дабы не выдать себя, графиня не осмеливалась вступиться за своего кавалера, и, по вполне объяснимой случайности, самые язвительные эпиграммы на его счет слетали с прелестных уст той, что лелеяла образ юного офицера в своем сердце... Есть женщины, на которых мужчины, не лишенные самонадеянности, элегантно одевающиеся и тщательно выбирающие обувь, производят впечатление неизгладимое. Это дамы жеманные, деликатные и утонченные. Графиня принадлежала к их числу; впрочем, жеманство ее было на удивление невинным и искренним. Она происходила из семейства Н., где хорошие манеры передавались по наследству из поколения в поколение. Муж ее, граф де***, сын старой герцогини де Л., покорился новому кумиру: Наполеон недавно возвел его в графское достоинство и посулил ему должность посла; покамест новоиспеченный граф довольствовался камергерским ключом и, позволяя жене оставаться при дворе королевы Гортензии, безусловно связывал с этим некие честолюбивые замыслы. «Сын мой, — сказала ему однажды мать, — ваша жена унаследовала пороки своих предков. Она влюблена в господина де Б.» — «Вы шутите, матушка: он вчера взял у меня взаймы сто наполеонов[305]». — «Если вы так же мало дорожите женой, как и состоянием, я умолкаю!» — сухо ответствовала старая дама. Будущий посол стал наблюдать за влюбленными и, играя с королевой, офицером и собственной женой на бильярде, заполучил одну из тех улик, что на первый взгляд едва заметны, но дипломату служат доказательствами неопровержимыми. «Они зашли дальше, чем кажется им самим!..» — сказал граф де*** матери. И тем поселил в душе герцогини, женщины хитрой и умной, то же глубокое горе, какое причинило это печальное открытие и ему самому. Граф любил жену, а та, выйдя замуж сравнительно недавно, если и не успела еще обзавестись так называемыми принципами, все же чтила свой супружеский долг. Герцогиня взялась испытать невестку. Она рассудила, что юная и чувствительная душа графини не безнадежна, и обещала сыну навеки погубить господина де Б. в глазах его возлюбленной. Однажды вечером, когда дамы, покончив с играми, принялись смаковать последние сплетни, а графиня отправилась прислуживать королеве, госпожа де Л. воспользовалась удобным случаем и поведала дамскому кружку великую тайну любви господина де Б. Сообщение это вызвало взрыв негодования. Было единодушно решено, что та из дам, которая сумеет прогнать злосчастного офицера из замка, окажет великую услугу королеве Гортензии, давно наскучившей его обществом, а равно и всем своим подругам, по вполне понятной причине воспылавшим к нему жгучей ненавистью. Старая дама без труда заручилась согласием прекрасных заговорщиц: все они обещали ей свою помощь. Двух дней хитроумной свекрови хватило на то, чтобы сделаться наперсницей своей невестки и ее любовника. На третий день она подала юному офицеру надежду на завтрак в обществе графини. Порешили, что господин де Б. спозаранку отправится в Париж, а затем тайно вернется в замок. Королева со всей своей свитой намеревалась в то утро поехать в лес любоваться охотой на кабана, графиня же должна была притвориться нездоровой. Графа король Луи отослал в Париж, и его можно было не опасаться. Дабы читатель оценил все коварство измышленного герцогинею плана, следует в нескольких словах объяснить, как располагались тесные покои, занимаемые в замке графиней. Покои эти находились на втором этаже, прямо над малой опочивальней королевы, в самом конце длинного коридора. Первой шла спальня, где имелось две двери: правая вела в туалетную комнату, а левая — в комнатку, где с недавних пор помещался будуар графини. Будуар этот, оклеенный серыми обоями, отличался от всех прочих будуаров, какими могут похвастать загородные дома, лишь тем, что был совершенно пуст. Графиня не успела его обставить. Впрочем, пол будуара был устлан ковром, а в углу стоял диванчик. Именно названные обстоятельства, на первый взгляд весьма незначительные, и подсказали герцогине коварный план, который ей удалось исполнить как нельзя лучше. К одиннадцати часам графине подали восхитительный завтрак. Офицер, терзая шпорами бока своего коня, мчался из Парижа. Наконец он прибывает в замок, вверяет благородное животное попечениям слуги, перелетает через окружающую парк ограду, мчится к дому и ухитряется проникнуть в покои графини, не попавшись на глаза ни единой живой душе, не исключая и садовника. Напомню, если вы забыли, что в ту пору ординарцы носили панталоны в обтяжку и высокий острый кивер — наряд, превосходно подходящий для того, чтоб красоваться на плацу, но весьма неудобный во время свидания. Старая герцогиня учла и это. Завтрак прошел чудо как весело. Ни графиня, ни ее свекровь не пили вина, офицер же осушил ровно столько бокалов шампанского, сколько, если верить пословице, требуется, чтобы шутить веселее, а любить горячее. Когда завтрак подошел к концу, офицер взглянул на герцогиню; та, оставаясь верной взятой на себя роли сообщницы, воскликнула: «Кажется, к замку подъехала карета» — и вышла. Возвратилась она минуты через три. «Это граф!..» — вскричала она, заталкивая обоих влюбленных в будуар. «Не волнуйтесь!» — успокоила она молодую пару. «Да возьмите же ваш кивер...» — укоризненно прибавила она, протягивая неосторожному юноше его головной убор. Быстро отодвинув накрытый столик в туалетную комнату, она умудрилась к тому мгновению, когда на пороге появился ее сын, навести в спальне графини полный порядок. «Моя жена заболела?» — осведомился граф. «Нет, друг мой, — отвечала ему мать. — Ей было не по себе, но она скоро оправилась и теперь, должно быть, уже на охоте...» Однако, произнеся вслух эти слова, герцогиня кивнула сыну в сторону будуара, как бы говоря: «Они там...» — «Да вы с ума сошли, — прошептал граф, — разве можно оставлять их там наедине?..» — «Бояться нечего, — заверила сына герцогиня, — я подмешала в вино...» — «Что?» — «Сильнейшее слабительное». Тут в комнату входит голландский король. Он желает узнать, как исполнил граф данное ему поручение. Герцогине удается несколькими загадочными фразами, на которые женщины большие мастерицы, намекнуть Его Величеству, чтобы он увел графа к себе. Меж тем в будуаре графиня, с изумлением узнав донесшийся из спальни голос своего мужа, шепчет обольстителю: «Ах, сударь, видите, на что я пошла ради вас...» — «Но, дорогая Мари, моя любовь вознаградит вас за все жертвы; я останусь верен вам до могилы». (Про себя: «О боже, какая нестерпимая боль!..») — «О! — вскричала молодая женщина, ломая руки и с ужасом вслушиваясь в шаги мужа за дверью. — Никакая любовь не способна искупить такие страхи!.. Не приближайтесь ко мне, сударь...» — «О любимая, о бесценное мое сокровище, — отвечал офицер, почтительно преклоняя колени, — я буду для тебя тем, кем ты прикажешь!.. Прогони меня... и я удалюсь. Призови назад — и я возвращусь. Я буду твоим рабом... (Черт возьми, какая резь в животе!) и твоим верным слугой... О прекрасная Мари!.. (Нет, я погиб!.. Терпеть нет мочи!..)». Тут офицер бросился к окну, готовый отворить его и очертя голову выпрыгнуть в сад; однако под окном он увидел королеву Гортензию в окружении придворных дам. Тогда, повернувшись к графине и поднеся руку к важнейшей детали своего мундира, он в отчаянии, сдавленным голосом воскликнул: «Простите меня, сударыня, но у меня больше нет сил». — «Вы с ума сошли, сударь?..» — воскликнула молодая женщина, заметив, что муки ее поклонника вызваны не одной любовью. Офицер, плача от ярости, отступил к своему киверу, валявшемуся в углу. «Ну, графиня, — сказала королева Гортензия, входя в спальню, которую только что покинули король с графом, — как вы себя чувствуете? Да где же она?» — «Сударыня! — взмолилась молодая женщина, устремляясь к двери будуара, — не входите сюда! Заклинаю вас именем Господним, не входите!» Тут графиня умолкла, ибо заметила за спиной королевы всю ее свиту. Она подняла глаза на Гортензию. Та, будучи не только любопытна, но и снисходительна, жестом приказала придворным дамам удалиться. В тот же день офицер отбыл в армию; он искал смерти на передовой и нашел ее. Он был храбрец, но не философ.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 84; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!