Средства обороны в семье и вне ее 4 страница
Перед нами миллион избранных особ; все они вправе притязать на славный титул порядочной женщины, но не все достойны его получить. Принципы, отделяющие одних от других, выражены в следующих аксиомах:
Афоризмы
I. Порядочная женщина — по определению женщина замужняя.
II. Порядочной женщине меньше сорока лет.
III. Замужняя женщина, за чьи милости надо платить, порядочной не является.
IV. Замужняя женщина, имеющая собственную карету, — женщина порядочная.
V. Женщина, занимающаяся стряпней, к порядочным не принадлежит.
VI. Если мужчина имеет двадцать тысяч ливров годового дохода, жена его — женщина порядочная, каковы бы ни были источники этого дохода.
VII. Женщина, которая называет заемное письмо взаимным[61], туфлю — туфлем, солитер — солеваром, а о мужчине говорит: «Ну и шутейник господин такой-то!» — не может быть порядочной, какой бы суммой ни исчислялось ее состояние.
VIII. Порядочная женщина должна иметь такой достаток, который позволит ее любовнику быть уверенным, что она никогда и никоим образом не будет ему в тягость.
IX. Женщина, живущая в четвертом этаже (повсюду, кроме улиц Риволи и Кастильоне), порядочной не является.
X. Жена любого банкира — женщина порядочная, но женщина, стоящая за прилавком, может быть названа порядочной, лишь если дело ее мужа процветает, а квартира не находится прямо над лавкой.
|
|
|
XI. Незамужняя племянница епископа, живущая в его доме, может считаться порядочной женщиной, ибо, заведя любовную интригу, она вынуждена обманывать дядюшку.
XII. Порядочная женщина — та, которую любовник боится скомпрометировать.
XIII. Жена всякого художника — женщина порядочная.
Применяя на практике вышеназванные принципы, провинциал из департамента Ардеш может разрешить все вопросы, касающиеся этой сложной материи.
Чтобы женщине не приходилось самой заниматься стряпней, чтобы она могла получить блестящее образование, научилась кокетничать, имела возможность с утра до вечера возлежать на диване в своем будуаре и жила жизнью души, ей потребно не меньше шести тысяч годового дохода, если она живет в провинции, и не менее двадцати тысяч, если она живет в Париже. Исходя из этого, мы можем определить примерную долю порядочных женщин в том миллионе, который мы получили в результате наших первоначальных, грубых расчетов.
Вот что гласят цифры: казна выплачивает пенсии, пожизненные и бессрочные проценты по закладным тремстам тысячам рантье, получающим по полторы тысячи франков в год.
В стране живут триста тысяч землевладельцев, получающих со своих земель по три с половиной тысячи франков дохода.
|
|
|
Двести тысяч служащих получают по полторы тысячи франков из государственного бюджета или же из бюджетов городских либо департаментских, из которых выплачиваются также государственная рента, жалованье духовенству и мзда героям, несущим воинскую службу из пяти су в день и нуждающимся в белье, оружии, провианте, мундирах и проч.
Число владельцев всех промышленных и торговых заведений Франции, обладающих капиталом в двадцать тысяч франков, не превышает двухсот тысяч.
Вот вам и миллион мужей.
Но сколько насчитаем мы во Франции рантье, получающих от казны по облигациям всего-навсего десять, пятьдесят, сотню, две, три, четыре, пять или шесть сотен франков в год?
Сколько живет на свете собственников, которые платят налог, не превышающий сотни су, двадцати, ста, двухсот и двухсот восьмидесяти франков?
А сколько среди бюджетофагов[62] несчастных бумагомарателей, живущих на жалованье в шесть сотен франков?
Как много среди коммерсантов таких, которые владеют капиталом лишь на бумаге, которые, набрав кредитов, не имеют за душой ни единого су и походят на решето, сквозь которое протекают воды Пактола[63]? Сколько есть негоциантов, чей капитал исчисляется на деле всего одной, двумя, четырьмя или пятью тысячами франков? О Промышленность!.. привет тебе, привет.
|
|
|
Не будем скупиться, определяя число счастливцев: разделим наш миллион пополам: положим, что пятьсот тысяч супружеских пар имеют доход от ста до трех тысяч франков в год и, следственно, пятьсот тысяч женщин живут в условиях, позволяющих им притязать на звание женщин порядочных.
В согласии с теми выкладками, которые венчают наше статистическое Размышление[64], из этих пятисот тысяч следует исключить сто тысяч персон: итак, можно считать математически доказанным, что число французских женщин, обладание которыми сулит истинным ценителям наслаждения изысканные и утонченные, каких те ищут в любви, не превосходит четырехсот тысяч.
Кстати сказать, пора напомнить тем, кто внимает нашим рассуждениям, что любовь не исчерпывается несколькими мольбами, несколькими сладостными ночами, парой более или менее умных комплиментов и искрой самолюбия, именуемой ревностью. Наши четыреста тысяч женщин не из тех, о ком можно сказать: «Самая красивая девица может дать лишь то, что имеет»[65]. Нет, они в изобилии одарены сокровищами, заимствованными из кладовых нашего пылкого воображения, они умеют дорого продать то, чего не имеют, дабы вознаградить своих избранников за обыденность того, что имеют.
|
|
|
Разве, целуя перчатку гризетки, сможете вы вкусить наслаждение, решительно превосходящее те скоротечные радости, что дарят мужчинам все женщины мира?
Разве беседа с торговкой сулит вам бесконечные услады?
Если вы имеете дело с женщиной, стоящей ниже вас, это льстит ее, а не вашему самолюбию. Вы дарите счастье, не разделяя его.
Если же ваша избранница богаче или знатнее вас, такая связь безмерно возбуждает и ее, и ваше тщеславие. Мужчине никогда еще не удавалось возвысить свою любовницу до себя, но женщина всегда поднимает своего любовника на ту высоту, где пребывает сама. «Я могу дарить жизнь принцам, вам же никогда не удастся произвести на свет никого, кроме ублюдков!» — это святая правда.
Любовь — главная из страстей, потому что льстит всем прочим. Мы любим сильнее или слабее смотря по тому, сколько струн нашего сердца трогают пальчики нашей прекрасной любовницы.
Пример Бирона[66], сына ювелира, который, разделив ложе с герцогиней Курляндской, получил всю страну в свою власть, ибо юная и прелестная правительница этой страны уже находилась в его власти, показывает, какое счастье ждет, возможно, любовников наших четырехсот тысяч дам.
Чтобы получить право смотреть сверху вниз на тех, кто толпятся в гостиных, нужно сделаться любовником одной из этих редкостных женщин. А ведь все мы в большей или меньшей степени любим властвовать.
По этой причине все мужчины, кому образование, талант или ум дают возможность так или иначе влиять на судьбу народов и составлять их славу, притязают на внимание этой блистательной части нации, к которой как раз и принадлежит та, чье сердце будет не на жизнь, а на смерть защищать наш муж.
Не станем гадать, применимы ли изложенные выше соображения о женской аристократии к другим слоям общества. То, что справедливо по отношению к этим женщинам, чьи манеры, язык, мысли столь изысканны, к женщинам, у которых блестящее воспитание развило вкус к изящным искусствам, умение чувствовать, сопоставлять, размышлять, к женщинам, которые имеют столь возвышенное представление о приличиях и этикете и задают тон французским нравам, то должно быть справедливо по отношению ко всем нациям и всем разрядам женщин. У человека выдающегося, для которого написана эта книга, ум, бесспорно, устроен таким образом, что, бросив взгляд на жизнь разных классов, человек этот безошибочно распознает тот уровень развития, к которому наши выводы еще применимы.
Теперь скажите: разве, определив, сколько добродетельных женщин может отыскаться среди этих очаровательных созданий, мы не решим в высшей степени занимательную нравственную задачу, задачу брачно-национальную?
Размышление IV
О женщине добродетельной
Самое главное, пожалуй, — не столько определить общее число добродетельных женщин, сколько выяснить, может ли порядочная женщина остаться добродетельной.
Чтобы дать исчерпывающий ответ на этот важнейший вопрос, рассмотрим сначала мужскую половину населения.
Для начала исключим из пятнадцати миллионов мужчин девять миллионов двуруких особей с тридцатью двумя позвонками; в результате предмет нашего физиологического анализа сократится до шести миллионов человек. Случается, конечно, что в этой гуще общества, пребывающей в состоянии вечного брожения, подчас зарождаются такие люди, как Марсо, Массена, Руссо, Дидро или Роллен[67], однако мы не имеем возможности учитывать подобные исключения и сознательно допускаем в наших расчетах отдельные неточности. Неточности эти еще дадут о себе знать в конце наших рассуждений — они лишь подтвердят те ужасающие выводы, к которым мы придем, исследуя действие общественных страстей.
Из шести миллионов избранных существ вычтем три миллиона стариков и детей.
Число женщин, которых нам пришлось вычесть в аналогичном случае, было, как мы помним, на целый миллион больше.
Столь значительная разница может показаться странной, но она легко объяснима.
Женщины выходят замуж в среднем двадцати лет от роду, а к сорока годам пора любви для них истекает.
Другое дело мужчины: семнадцатилетний юнец сплошь и рядом уже соблазняет чужих жен, причем, если верить скандальной светской хронике, жен отнюдь не первой молодости.
А в пятьдесят два года мужчина опаснее для женщины, чем в любом другом возрасте. Именно в эту прекрасную пору жизни ему представляется случай воспользоваться и дорого купленным опытом, и нажитым за долгие годы состоянием. Зная, что владеющая им страсть — последняя, он делается могуч и неумолим: так человек, увлекаемый потоком, изо всех сил вцепляется в гибкую зеленую ветку молодой ивы.
XIV. В физическом отношении мужчина дольше остается мужчиной, чем женщина — женщиной.
Итак, разница между продолжительностью любовной жизни женатого мужчины и замужней женщины составляет пятнадцать лет — срок, равный трем четвертям того времени, когда измена жены способна причинить мужу боль. С другой стороны, окончательный остаток мужчин, полученный нами после всех вычитаний, расходится с соответствующим результатом, полученным применительно к женщинам, самое большее на одну шестую.[68]
Подсчеты наши чрезвычайно приблизительны, а выкладки настолько очевидны, что мы излагаем их со всеми подробностями лишь из почтения к точности и дабы заранее предохранить себя от критики.
Итак, всякому философу, хоть немного умеющему считать, должно быть ясно, что во Франции имеется примерно три миллиона мужчин не моложе семнадцати и не старше пятидесяти двух лет, весьма живых, весьма зубастых, всегда готовых броситься за добычей, бросающихся за ней при первом удобном случае и мечтающих лишь о том, чтобы твердым шагом двинуться к вратам рая.
Изложенные выше соображения заставляют нас выделить из этих трех миллионов один миллион мужей. Предположим на мгновение, что все эти мужья без ума от своих дражайших половин, как наш идеальный муж, и не ищут любви на стороне.
Однако каждый из оставшихся двух миллионов холостяков, будь он даже гол как сокол, только и мечтает что о любовных победах;
однако мужчине достаточно иметь стройный стан и томный взгляд, чтобы затмить в душе женщины образ мужа;
однако он может вскружить голову чужой жене, даже не обладая приятным лицом и не будучи приятно сложен;
однако если мужчина остроумен, хорош собою и общежителен, женщины интересуются не тем, откуда он вышел, а тем, куда он хочет прийти;
однако единственное богатство любви — очарование юности;
однако фрак от Бюиссона, перчатки от Буавена[69], прелестные сапоги, приводящие в трепет делового человека, и умело повязанный галстук могут превратить любого мужчину в короля гостиных;
однако разве, несмотря на то, что эполеты и аксельбанты сегодня не властвуют над женскими сердцами так безраздельно, как прежде, уже одних бравых военных недостаточно для того, чтобы сделать легион холостяков грозой для замужних дам?.. Не будем вспоминать об Эйнхарде[70] — он был всего-навсего королевским секретарем, но разве не сообщала недавно одна газета о некоей немецкой принцессе, завещавшей все свое состояние самому обыкновенному лейтенанту-кирасиру из императорской гвардии;
однако сельский нотариус, составляющий в своем гасконском захолустье не больше тридцати шести контрактов в год, отправляет сына в Париж учиться праву; колпачник тоже хочет видеть своего сына нотариусом; стряпчий мечтает, чтобы его отпрыск сделался судьей, а судья надеется стать министром и завещать сыну звание пэра[71]. Никогда еще люди так страстно не жаждали получить образование. В прежние времена каждый мнил себя остроумцем, теперь каждый мнит себя гением. Из всех щелей нашего общества тянутся к небу великолепные цветы, подобные тем, что расцветают весной среди развалин; даже в подвалах из земли пробиваются бледные ростки, идущие в рост, лишь только на них упадет луч Образования. С той поры, как мысль начала свое триумфальное шествие по миру, с той поры, как солнце просвещения начало светить повсюду с равной силой, люди выдающиеся сделались редкостью, ибо каждый человек стал с младых ногтей впитывать всю сумму знаний своего века. Мы окружены ходячими энциклопедиями, которые разгуливают по улицам, размышляют, действуют и притязают на вечную славу. Отсюда — устрашающие вспышки неизбывного честолюбия и безумных страстей: нам требуются иные миры, нам требуются ульи, готовые воспринять все эти пчелиные рои, а главное, требуются хорошенькие женщины, и притом в большом количестве.
Наконец, недуги, отягощающие мужчину, нисколько не преуменьшают притягательности обуревающих его чувств. Стыдно сказать, но ничто не привязывает женщину к нам так сильно, как наши страдания!..
Одной этой мысли достаточно, чтобы все эпиграммы, целящие в слабый пол (ибо выражение «прекрасный пол» давно уже вышло из моды), лишились яда и обернулись мадригалами!.. Всем мужчинам следовало бы усвоить, что единственная добродетель женщины состоит в ее умении любить, что все женщины на удивление добродетельны, и на сем прекратить чтение этой книги.
О! помните ли вы тот страшный, роковой миг, когда, терзаемый горем и одиночеством, обвиняя весь род людской, а особенно своих друзей, чувствуя, как покидают вас последние силы, предаваясь отчаянию и думая о смерти, опустив голову на отвратительно теплую подушку и распростершись на белой холщовой простыне, прикосновение которой вызывало в ваших членах болезненное содрогание, вы обводили страдальческим взором оклеенные зелеными обоями стены вашей унылой комнаты, — помните ли вы, как внезапно дверь этой комнаты бесшумно отворилась и в проеме показалась юная головка, обрамленная золотистыми кудрями и увенчанная новой шляпкой, после чего, подобная звезде, загорающейся на небе в грозовую ночь, ваша пассия бросилась к вам с улыбкой, и грустя, и веселясь разом!
— Как тебе это удалось? Что ты сказала мужу? — воскликнули вы.
Мужу! Ну, вот мы и вернулись к тому, с чего начали.
XV. Нравственно мужчина чаще и дольше остается мужчиной, чем женщина — женщиной.
Впрочем, не стоит забывать,
что среди наших двух миллионов холостяков есть немало несчастных, в чьем сердце глубокое сознание собственной нищеты и упорный труд не оставляют места для любви;
что не все они учились в коллежах и что многие из них суть ремесленники и лакеи (герцог де Жевр, низкорослый и уродливый, прогуливаясь по Версальскому парку, заметил неподалеку нескольких лакеев высокого роста и сказал друзьям: «Поглядите, какими эти плуты получаются у нас, и какими мы получаемся у них!»), строительные подрядчики, промышленники, не интересующиеся ничем, кроме денег, и коротышки-лавочники;
что встречаются мужчины, чья глупость и упорство поистине превосходят все, чего можно ожидать от Божьего создания;
что находятся такие мужчины, чей характер подобен каштану без мякоти;
что духовенство в принципе блюдет целомудрие;
что есть мужчины, которым доступ в ту блистательную сферу, где вращаются порядочные женщины, заказан либо из-за отсутствия подобающего платья, либо из-за робости, либо из-за неумения найти должного покровителя, который ввел бы их в этот круг.
Итак, дадим каждому из наших читателей возможность самостоятельно определить число исключений исходя из собственного опыта (ибо первая задача сочинителя этой книги — принудить публику задуматься) и разом уменьшим число мужчин, достойных внимания порядочных женщин, ровно вдвое; мы получим один миллион — именно таково примерное число представителей мужского пола, блистающих самыми разнообразными достоинствами. Конечно, нельзя сказать, что женщины любят мужчин исключительно за их ум! Однако — повторю еще раз — предоставим добродетели все козыри.
Если поговорить с нашими любезными холостяками, можно услышать множество историй, серьезно компрометирующих порядочных женщин. Выказав величайшую скромность и умеренность, положим на каждого холостяка не больше трех приключений: ведь если кое-кто ведет счет своим любовным победам на десятки, многие другие ограничиваются двумя-тремя, а то и одним-единственным увлечением, меж тем статистика велит нам исходить из средних величин. Теперь перемножим число холостяков на число интрижек, и мы получим три миллиона любовных приключений — а ведь порядочных женщин мы насчитали всего-навсего четыреста тысяч!
Если всемилостивый Господь, повелевающий мирами, до сих пор не устроил роду людскому вторичную головомойку, то, без сомнения, только оттого, что давно убедился в полной бесполезности первой...
Вот, значит, что такое народ! вот что такое общество, причем общество избранное!
XVI. Нравы суть плод лицемерия наций — лицемерия более или менее усовершенствованного.
XVII. Добродетель есть, быть может, не что иное, как учтивость души.
Плотская любовь — потребность, подобная голоду[72], с той лишь разницей, что есть человек хочет всегда, в любви же его аппетит дает себя знать не столь регулярно и не столь постоянно.
Любому человеку, чтобы утолить голод и жажду, довольно ломтя пеклеванного хлеба и кувшина воды, однако наша цивилизация создала кулинарное искусство.
В любви тоже есть свои ломти хлеба, но есть и то искусство, которое мы зовем кокетством, — искусство, родившееся во Франции и здесь же получившее имя.
Так вот! Разве не содрогнется любой из мужей при мысли о том, как сильно в человеке стремление разнообразить свою пищу: ведь в самых диких и отдаленных уголках туземцы, как не раз убеждались путешественники, пьют крепкие напитки и умеют приготовлять рагу?
А между тем голод порабощает человека не так сильно, как любовь, а между тем прихоти души куда более многочисленны, настоятельны и требовательны, чем прихоти желудка, а между тем все, что известно о любви из поэзии и истории, сообщает нашим холостякам страшное могущество: подобно евангельским львам, они ходят, ища, кого поглотить[73].
Пусть каждый, положа руку на сердце и порывшись в памяти, задастся вопросом, случалось ли ему когда-либо встречать мужчину, способного удовлетвориться любовью одной-единственной женщины!
Увы! как, не оскорбив чести населяющих земной шар народов, объяснить тот факт, что для удовлетворения трех миллионов пылких сердец человечество располагает всего четырьмя сотнями тысяч женщин?.. Неужели придется предположить, что к каждой даме приставлены четыре холостяка[74] и что порядочные женщины инстинктивно, сами того не ведая, действуют точно так же, как председатели королевских судов, которые по прошествии определенного ряда лет включают своих советников одного за другим в каждую из палат?..
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 77; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!