Девиантное развитие на измененной почве 4 страница
Е. Гаккель
Все филогенетические изменения являются приспособительными к изменениям в окружающей среде. Организм ни целиком, ни отчасти не может вернуться к утраченному в эволюции предковому состоянию. Изменение одного органа непременно влечет за собой изменение всего организма
Из основных законов филогенеза
Детские и юношеские группы последовательно проходят стадии интеграции, аналогичные тем, которые проходили древние общества в ходе исторической эволюции.
Д. Морено
Стоя как бы все времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода
П. Я. Чаадаев
Если отчуждение как факт онтогенеза личности присуще каждому и проявляется более или менее однотипно в антропологическом смысле, то как феномен общественной жизни оно сильно зависит от обстановки, в которой протекает воспитание. А последнее – от уклада жизни и национального характера, черты которого впитываются в детстве при любой форме воспитания. И если взять за основу два способа средовой адаптации: а) мобилизацию изменчивости, когда живое существо приноравливается к обстоятельствам, которые есть; б) мобилизацию устойчивости, когда постоянство внутренней среды (отчуждение от обстоятельств) удерживается при любых обстоятельствах, легко заметить, что у каждого народа в этом смысле есть определенные предпочтения.
Здесь напрашивается биологическая аналогия, согласно которой животные делятся на холоднокровных, которые меняют температуру тела соответственно среде обитания, не покидая ее (пока не замерзнут или не сварятся), и теплокровных, которые тратят массу калорий на поддержание постоянной температуры тела, зато могут жить, где хотят. Первые лишены витальных эмоций («убивают без радости и гибнут без печали»), вторые сильно переживают при угрозе утратить единство внутренней среды и способны на жалость и сострадание. Война мышей и лягушек издревле была сюжетом сказок как символ бессмысленного противостояния, как и их сожительство (кот Баюн нянчил в детстве Кикимору, но без толку), да и в наши дни тема сосуществования болотных троллей с людьми не сходит с экрана. А в переносе на видовые характеристики человеческого сообщества, лягушками следует считать нас (предпочитающих социоцентрический уклад жизни), а европейцев – мышами (с их персоноцентрическим укладом).
|
|
|
Справедливости ради нужно заметить, что в этом отношении мы не одиноки. Американцы во второй мировой войне столкнулись с психологическим феноменом, который не могли объяснить в рамках своих представлений о мотивах поведения человека. Японские солдаты, фанатично стойкие в траншеях, были готовы заискивать перед администрацией лагерей для военнопленных чуть ли не сразу после интернирования. Объяснение, согласно которому человек смиряется под давлением, здесь не годилось. Условия жизни были вполне сносными, а обращение не угрожающим. Никто не занимался «промыванием их мозгов». Оставалось признать, что готовность идентифицировать себя с любым официальным окружением не основывалась на идеях, а проистекала из каких-то глубже лежащих слоев самосознания. Противопоставлять себя режиму им просто не приходило в голову (в чем-то по-детски).
|
|
|
Насколько глубоки эти отличия легко понять, если взглянуть на историю ХХ века через призму филогенеза личности и вспомнить, что результатом мировых войн, и революций, потрясавших человеческое сообщество было, в частности, изменение социальных ориентаций народов, где социоцентрические тенденции либо главенствовали, либо были весьма устойчивыми. Достаточно вспомнить самоубийственный характер февральской революции 1917 г., когда буржуазия и интеллигенция пошли на слом государственной машины в момент величайшей угрозы стране и максимального напряжения сил всего народа. По странному стечению обстоятельств и другие страны социоцентрической ориентации вели себя на удивление неконструктивно. Так Япония объявила войну США, которые в пять раз превосходили ее по промышленному потенциалу и вдвое по человеческим ресурсам. Германия развернула войну на два фронта, не имея реальных перспектив ее выиграть. Как объяснял своему сыну промышленник, герой пьесы Ж. П. Сартра «Затворники Альтоны»: «Германии нужно было поражение в войне, чтобы возродить промышленность. – А мы, солдаты? – Вы только оттягивали развязку». Даже Китай, но по собственной воле (должно быть, уловив общие тенденции развития мира) прошел горнило культурной революции, и нынче дети хунвейбинов успешно интегрируются в мировое сообщество.
|
|
|
Образно говоря, если лягушки хотят стать мышами (тролли очеловечиться) или наоборот, нужно сменить эритроциты, кровь у них разная. И психология.
Стоит не то, чтобы заняться, а просто задуматься над психологией народов, как сразу бросится в глаза, насколько «мы» отличаемся от «них». Противостояние между Востоком и Западом, граница между которыми проходит аккурат по нашей территории, особенно заметно, когда вопрос встает о личности. Даже в те годы, когда политические, экономические, культурные, социальные, религиозные разночтения (вернее – разнопредпочтения) более или менее сглаживались или хотя бы не драматизировались, психологи держали порох сухим. Особенно в советский период, когда всё, что «лило воду на мельницу» пресловутой «глубинной психологии» не только безапелляционно отвергалось, но и решительно искоренялось. Однако и в дореволюционной России явно доминировал пресловутый «деятельностный подход», когда науку интересовали: а) свойства высшей нервной деятельности, обеспечивающие эффективность труда; б) свойства, побуждающие к нарушению «правил общежития» (с акцентом на экспертизу аномалий и дефектов). Переживания человека, страдающего от собственного несовершенства, никого не интересовали. П. Б. Ганнушкин призывал сосредоточить внимание на поиске «соматических корреляций отклоняющегося поведения в физиологических, химических, эндокринологических и иных направлениях», категорично заявляя, что «метод Фрейда кажется нам слишком загадочным, произвольным и неопределенным, чтобы его сколько-нибудь серьезно применять к такой ответственной и широкой проблеме»[7]. В постсоветской России, когда А. В. Петровский выступил перед профессиональной общественностью в качестве автора учебников, по которым училось не одно поколение психологов, признав ошибочными крайности, допущенные отечественной психологией в отношении личности, казалось, что что-то изменится по существу[8]. Сам термин стали употреблять чаще. Это факт. Но на деле категория «личность» превратилась в некую «большую корзину», где физиологические, психические, характерологические свойства и качества стали смешивать в самых невообразимых пропорциях, благо иррациональная природа самого предмета позволяла не особенно с ним церемониться. Что же касается прикладного значения, то здесь любые попытки внедрить личностно ориентированные подходы (в педагогике, юриспруденции, медицине, политике) вызывали неотвратимое отторжение как у начальства (что можно понять), так и у остальных работников (о чем следует задуматься). Естественно, что и концепция социального отчуждения интерпретируется, прежде всего, с позиций девиантного поведения, в то время как работы, посвященные отчуждению внутри «Я», смотрятся как «растения, высаженные не в ту почву».
|
|
|
Справедливости ради нужно отметить, что и Запад смотрит в нашу сторону с опаской. По словам К. Ясперса, «европейцев никогда не оставляет страх, что безмерно отважный порыв человечества к свободе вновь погрузится в глубины Азии таким образом, что исчезнет западная свобода, значимость личности, широта западных категорий, ясность сознания. Вместо этого утвердится вечное азиатское начало: деспотическая форма существования, отказ от истории, стабилизация духа в азиатском фатализме»[9].
По-видимому, нам следует иметь для дальнейшей работы не то, чтобы теорию, но некий подход к проблеме, чтобы как-то увязать свойственное человеку вообще с нашим соотечественником и носителями иных нравственных и социальных ориентаций, психология которых служит эмпирической основой того потока знаний, который идет к нам из-за рубежа.
Социологическая гипотеза
Стоит взглянуть на историю цивилизации через призму психологии, как становится очевидным – в обстоятельствах, формирующих личность, участвуют три сферы: среда, система и семья. Их взаимодействие, расклад сил между ними, общественное значение, могут объяснить выбор способов социальной адаптации, которые тот или иной народ выбрал в конкретных обстоятельствах.
На начальных этапах социального развития народы мало отличаются друг от друга. Общинный строй, где все определяет среда, можно наблюдать и нынче в первозданном виде у народов, живущих в природосообразном укладе. Там, на пороге цивилизации, разницу в традициях определяет больше психология, чем экономика.
Так, по данным Р. Бенедикт, изучавшей психологию индейских племен, есть два типа отношений, две модели, по которым они строятся. В доброжелательно ориентированных племенах (зуни, анареш, дакота) благосостояние отдельного человека не имеет значения, так как переходит от более удачливого к менее удачливому, в то время как у чукчей, аджибве, добу социальное устройство позволяет добившемуся выгоды брать верх над остальными и получать в дальнейшем преимущества за их счет. Не найдя отличий в расовых, географических, климатических, иерархических и иных условиях жизни альтруистов и эгоистов, она ввела понятие «синэргизм» в качестве некоего психологического фактора, определяющего нравственный выбор, который через поведение реализует структуру характера[10].
По мере развития цивилизации общинный уклад сохраняется в традициях и нравах социальных единиц, удерживаемый институтом коллективной ответственности. В общих чертах среда организована внутри себя соответственно семи основным позициям:
1) ориентация управления на лидера – доминирующую личность;
2) аффилиативная идентификация остальных с лидером;
3) оценка индивидуальной значимости человека по близости к фигуре лидера;
4) социальная поддержка своих внутри сообщества из жалости и сострадания;
5) общественный способ производства с уравнительный принцип распределения;
6) враждебность к инакомыслящим и чужакам;
7) карательная функция изгнания.
Общинный уклад всегда считался изначально присущим русскому народу. Он выполнял на протяжении многих веков важнейшую социальную функцию – землевладение (чем дальне на восток от западной границы – тем более ощутимо). О вероятности сохранения общинных традиций в условиях товарно-денежных отношений всерьез дискутировали даже в конце ХIХ в. В известной мере это удалось после Октябрьской революции, когда диктатура пролетариата стала рассматривать деревню как «внутреннюю колонию».
Вне земельных отношений среда проникает в нравы и привычки общества в форме некого общинного духа. Он особенно усиливается при возрастании аномии, когда партизанщина доминирует в управлении: лидерские качества руководителя важнее административных; комиссары получают власть над имуществом и жизнью людей; право объявляется «инструментом подавления в руках победившего». В нашей стране традиции «братии», как А. Зиновьев называл партию большевиков, до настоящего времени если не доминируют в системе управления, то их присутствие еще явно ощущается.
И, наконец, среда в более или менее чистом виде определяет уклад жизни в таких осколках цивилизации, как цыганская община, или маргинальных социальных образованиях, как уголовная субкультура.
Система возникает, когда общины нуждаются в организации взаимодействия для удержания территории и пассионарного распространения своих нравов и традиций. Власть возвышается над общиной, отрывается от нее при помощи договора о разграничении полномочий (закона) и с течением времени формирует целый слой населения, обеспечивающий жизнь духовную, наполняющую нравственным содержанием абстракции правового поля (религиозные деятели, работники искусства, ученые, воспитатели подрастающего поколения и др.). Чтобы стать достойным членом общества человек обязан усвоить навыки и привычки жизни в системе, на что уходит все больше времени. С точки зрения психологии они выглядят следующим образом:
1) личные качества человека, назначенного руководителем не имеют значения;
2) власть распространяется согласно установленному порядку должностей;
3) авторитет участника системных отношений определяется его компетентностью в том деле, которое входит в задачи системы;
4) стиль отношений не допускает индивидуальности;
5) все участники системы взаимозаменяемы по воле управляющего;
6) система гарантирует социальную защиту в соответствии с установленным порядком вне жалости и сострадания;
7) в качестве карательной меры используется наказание.
Нравственные основы системного (коллективистического) воспитания детально описал в своих работах А. С. Макаренко. Согласно его концепции всё советское общество должно представлять собой разноуровневую организацию одних и тех же коллективистических отношений. На «первичном» уровне, где все друг друга знают, в отношения людей вмешивается среда, но по мере укрупнения коллектива – завод, район, страна, система очищается от несвойственных ей наслоений и выглядит всё более совершенной. Такой путь от среды к системе в условиях, когда сталинизм опирался на народовластие (активистов, готовых следовать лозунгу), противостоящее бюрократии, следующей приказу, был утопичен в своей основе и оправдывал себя только в стенах школы, да и то для возраста, когда ребенок бывает естественным коллективистом, так что недаром (как об этом писали в годы хрущевской оттепели и в начале нашей перестройки) многие выпускники колоний, даже руководимых самим А. Макаренко, не могли адаптироваться к обыденной жизни.
Семья как «разрушитель общины» (по Ф. Энгельсу) олицетворяет в классическом варианте общинного землевладения «семейно-захватнический порядок». К. Р. Качоровский в своем труде «Русская община» 1900 г. приходит к выводам, что «общинные и частно-семейные или личные отношения находятся в состоянии конфликта. Преобладание одного из них является результатом естественно-экономических причин или отношения к этому вопросу со стороны государственной власти. Если последние не содействуют частной собственности, то общинное начало преобладает. Если семейное начало получает приоритет, имущество (в данном случае земля) захватывается бессрочно, то есть переходит по наследству, а государство переходит от сбора дани с общины к разверстке подати на конкретные семьи. Со своей стороны семья стремится захватить в прочное владение наделы и закрепить за собой право на имущество». По мере развития товарно-денежных отношений частно-семейная собственность сменяется просто частной, а за семьей остаются не столько имущественные, сколько социальные и психологические традиции. Раньше они помогали родным держаться вместе из меркантильных побуждений, но в современном мире вышли на первый план в совершенно самостоятельно роли. Они оказались самыми жизнеспособными. Даже лозунг коммунистов «освободим семью от материальных расчетов» не смог выхолостить семейных отношений. Психологический каркас семьи сохранился и на наших глазах снова наполняется имущественными интересами по мере перестройки правового поля на демократический лад. Так что у нас есть вполне конкретный исторический опыт, позволяющий считать базовыми следующие психологические моменты:
1) семья ценится людьми как гарант социальной приемлемости;
2) член семьи может безопасно обнаруживать свои роли-статусы в уверенности, что его примут таким, как есть;
3) на социальную поддержку можно рассчитывать даже на фоне неприязненных отношений;
4) чувство долга перед предками и потомками является естественной потребностью;
5) зависимость, вынуждающая защищаться при помощи ролей-функций, переживается как тягостная необходимость;
6) конфликты в «пространстве допускаемой делинквентности» разрешаются вне правового поля;
7) лишение жалости и сострадания выступает как карательная мера.
Естественно, кроме такого цементирующего начала, как гарантии личности от гнета среды и произвола власти, в качестве фундамента семейных отношений рассматривалось родительское чувство, однако в обществе потребления, когда матери почувствовали себя в безопасности, они решительно отодвинули отцов, значительно урезав пространство семейных отношений. По данным Ф. Фукуямы в Швеции конца ХХ в. безбрачных матерей было около 68 %, а в Англии – 32 %. Материальное и социальное благополучие, спровоцировав материнский эгоизм, деформировало семейную психологию так называемых успешных людей, оставив прежние традиции тем, кто нуждается в поддержке. Чем это обернется для института семьи в целом, пока говорить рано, но факт не следует упускать из вида.
Взяв ориентир на эти три сферы социальных отношений мы сможем отвлечься от броских эпитетов и красочных сравнений, которыми пестрит историческая публицистика последних двух веков, когда речь заходит о сравнении нас с Европой. « Это размалеванное болото, оштукатуренная топь», «чистоган сделал человека рабом вещи», «свобода колодника, вытолкнутого в степь» и т.п. Звучат такие аргументы и множество им подобных убедительно, но не очень доказательно с психологических позиций. Остается не ясным, почему одни народы пошли так, а другие выбрали иной путь. И хорошо бы, если бы они шли себе без таких заявлений, что «здесь нужно все разрушить и создать новый народ» – Маркиз де Кюстин или «я б Америку закрыл, слегка почистил, а затем бы вновь открыл вторично» – В. Маяковский.
Историческая версия
По-видимому, нужно начать с момента, когда наши пути начали расходиться, и хотя он уходит вглубь веков, кое-какие ассоциации сделать можно. Наверняка мы и они по выходе из первобытно-общинного строя ничем особым не отличались, а наши предки вели себя примерно так же, как это получается у народов меняющих природосообразный уклад на цивилизацию на наших глазах. Здесь мы видим, что власть на первых шагах реализуется как господство одной общины над другими (выступающей как царский род). Деспотическая форма отношений позволяет аристократии распоряжаться жизнью и имуществом подданных, а объектом эксплуатации выступают мелкие общины. Тем самым среда использует систему для укрепления своей власти и распоряжается семьей при помощи централизованного (редиструбтивного) потребления. Такой порядок очень устойчив. Согласно второго правила термодинамики он, будучи закрытой организацией (системой в широком смысле слова) не имеет внутри себя источников для возмущения энтропии, так что, если нет внешних побудителей, он может существовать неизмеримо долго. Историки приводят в качестве примера Индию. Когда появляются внешние обстоятельства, например ослабевшие соседи, деспоту трудно удержаться от соблазна расширить свою территорию. Под влиянием страха внешней интервенции народ, который, казалось бы даже не задумывается над тем, что есть чувство собственного достоинства, способен на безмерные жертвы.
Возникает естественный вопрос, что могло побудить правителей средневековой Европы отказаться от такой удобной формы управления и государственного устройства (социоцентрического)? Должна была быть очень сильная мотивация, чтобы сменить казну на гражданский оборот, барщину на предпринимательство, автократию демократией. И почему наши власти на подобные реформы в куда более меньших масштабах шли исключительно под угрозой реальных опасностей («когда сотня европейских пушек могла заставить трепетать стомиллионную империю» – из письма К. Д. Ушинского цесаревичу). Резонно допустить, что в свое время среда, система и семья перераспределили роли в каких-то экстремальных обстоятельствах.
Мне кажется, что версия А. Фоменко в данном случае полностью соответствует логике их взаимодействия. А именно, в начале второго тысячелетия нашей эры (период раннего средневековья) Европа была под властью славянско-оттоманской империи, где авторитарная власть, сосредоточенная в руках правителей оседлой части России, дополнялась силой профессионального войска из татар, проживавших за Волгой (своеобразный Рубикон). Для выхода из унизительного положения у лимитрофов не было природных и человеческих ресурсов, тогда как за спиной метрополии располагались громадные пастбища и возможность черпать людские резервы из кочевников. Единственным ресурсом, способным увеличить мощь солдата и производительность труда жителя была личность, обладающая свободой волеизъявления и готовая её отстаивать, а также работать на совесть. Расчет оказался верным, и вскоре крестоносцы оттеснили русских на восток и отменили крепостное право на тех территориях, которые смогли занять. Там оно больше не возобновлялось. Как заметил А. С. Пушкин, «крестоносцы повсеместно сообщили вольность нравам»[11].
Дата добавления: 2020-11-23; просмотров: 48; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!