Наконец я выдерживаю характер 23 страница
Жена Лаврова, Варвара Николаевна, каждый день справлялась по радио о муже, хотела приехать с дочерью, но Сугубов отговаривал.
– На работе и дома вы сейчас нужнее, – сказал он. – Иван Александрович вполне обеспечен уходом, а за его здоровье отвечаю я.
Лечение электронаркозом протекало нормально, хотя Лавров терял в весе и деятельность его сердца немного ослабла. Сугубов худел гораздо быстрее. Лицо его побледнело, черты обострились, щеки втянулись, глаза от бессонных ночей покраснели. Нина просила его отдохнуть и не переутомлять себя. В Солнечном городе были опытные врачи. Неужели они не могли заменить его хотя бы на одну ночь? Но Сугубов об этом и слушать не хотел.
– Несмотря на все наши знания, на совершенство наших регистрирующих аппаратов, на идеальный уход, мы не гарантированы от неприятных случайностей. Человеческий организм не открыл нам еще до конца всех своих тайн. Я не могу допустить ни малейшего риска и останусь на посту, – решительно заявил он.
На восьмой день, однако, с ним случилось головокружение, и он едва не упал.
Оправившись, он нахмурился и сказал:
– Не люблю прибегать к латинской кухне, но иногда без нее не обойтись.
И он начал принимать лекарство и искусственно поддерживать деятельность нервной системы и головного мозга.
Нина знала, что со стороны яростного поклонника ортобиоза – правильной естественной жизни – это был огромный компромисс, граничащий с жертвой.
|
|
|
Наконец настал давно ожидаемый день, когда Сугубов позвал Нину.
– Думаю, теперь его пора будить.
Ток был выключен, аппараты унесены.
Нина с волнением и некоторой тревогой смотрела на побледневшее лицо Лаврова.
Скоро он шевельнул рукой, глубоко вздохнул, открыл глаза и проговорил:
– Однако как сладко я спал! – и усы его зашевелились от знакомой добродушной улыбки. Давно Нина не видала на лице профессора этой улыбки. Лаборатория унесла ее, а вот теперь улыбка вернулась. Это было хорошим признаком.
Лавров сел на кровати и без всякой враждебности посмотрел на Сугубова и Нину.
– Я, кажется, вчера наделал глупостей. И вообще за последнее время… – Он мягко улыбнулся.
– Не будем говорить об этом, Иван Александрович, – поспешно возразил Сугубов. – Вот лучше выпейте-ка этого крепкого бульона.
Нина подала Лаврову приготовленную чашку.
– Гм, я, по-видимому, прихворнул? Впрочем, уже все прошло, и аппетит у меня отличный.
Он с удовольствием выпил бульон.
– Ну, а теперь расскажите, Леонтий Самойлович, почему вы так ухаживаете за мною.
Сугубов, уверенный в том, что Лавров вернулся к нормальному состоянию, рассказал все, не исключая электролиза.
Лавров сохранил память о всех прошедших событиях, начиная с того момента, когда впервые в лаборатории Дубльвэ подверг электризации свой мозг, и до бокала вина, который он принял из рук молодой женщины в этом доме. Но пережитые события принимали теперь иное освещение.
|
|
|
Слушая Сугубова, Лавров утвердительно кивал головой и, наконец, протянул руку.
– Благодарю вас, дорогой друг. Вы сделали то, что сделал бы я сам, если бы мы с вами поменялись ролями. Благодарю и вас, Нина. – И он дружески пожал им руки. – Теперь скорее в Ленинград.
– Иван Александрович! Летим вместе в моем субстратоплане. Он очень вместителен, – предложил Сугубов, не желая в пути разлучаться с Лавровым.
– А моя машина? – спросил Лавров.
– Ничего нет проще, – ответил Сугубов. – Дежурный механик аэропорта даст задание пилоту-автомату лететь на Ленинград, и ваш электроплан отлично долетит до ленинградского аэропорта.
Лавров согласился – он был в отличном настроении. Тепло простившись с радушными хозяевами, Сугубов, Лавров и Нина вылетели в Ленинград. В пути «друзья-соперники» – Лавров и Сугубов – по обыкновению завели научные споры, но в этих спорах Лавров не горячился и говорил с выдержкой и самообладанием. Не оставалось больше сомнения в том, что электронаркоз крепко подвинтил ослабевшие «тормоза» Лаврова. Из субстратоплана Лавров поговорил с женой.
|
|
|
– Не брани меня, старушка, – ласково сказал он, увидев в телевизоре знакомые черты. – Блудный сын возвращается в отчий дом. Через час буду у тебя, но сначала надо заглянуть в институт.
Лицо Варвары Николаевны выражало живейшую радость.
– Как я счастлива, что вижу тебя таким, каким ты был всегда! Приезжай скорее, поставлю самовар, попьем чайку.
– И с клубничным вареньем, – шутливо добавил Иван Александрович.
* * *
Лавров прошел в лабораторию Дубльвэ вместе с Сугубовым и Ниной.
– Вот она, злосчастная лаборатория, – сказал он. – Наделала бед. Уж не закрыть ли ее?
– Вы завтра же открыли бы ее вновь, – смеясь, ответил Сугубов. – Знаете, я не сторонник вашего метода, но в умелых и осторожных руках профессора Лаврова лаборатория найдет себе отличное применение. Пути науки многообразны. И я буду первый аплодировать вашему успеху и вашим достижениям.
– Да, но все-таки, – немного грустно сказал Лавров, – с электризацией мозга неудача, еще раньше не удались опыты по регенерации. Это похоже на банкротство моей школы.
– Ну, вы еще не сказали своего последнего слова, Иван Александрович. Да и неудачи ваши относительны. Перед самым вашим пробуждением я получил известие, что ваша работа по регенерации тканей не пропала даром. Вы потерпели неудачу только потому, что сделали маленькую ошибку. Эта ошибка исправлена Старцевым, Горловым, Алексеевым. Людям больше не придется пользоваться протезами. У них будут отрастать утраченные конечности. Без вас этот вопрос был бы, возможно, разрешен на десяток лет позже.
|
|
|
– Почему же вы не сказали этого раньше? – с радостью воскликнул Лавров.
На его лице не было и тени неудовольствия оттого, что задачу разрешили другие. Главное – она разрешена, и калек больше не будет.
– Не говорил потому, что не был уверен, примете ли вы это как должно советскому врачу нашего времени.
– Не уверены в этом? – с недоумением спросил Лавров. – Разве я всей своей деятельностью не доказал…
– Да не то, Иван Александрович! – перебил его Сугубов. – Может быть, я не точно выразился. Я не был окончательно уверен в том, что в работе вашего мозга не осталось следов неуравновешенности, что малейшее проявление личного неудовольствия, которое еще может копошиться где-то в недрах вашего интеллекта, не будет заторможено при самом возникновении. И если вы так хорошо приняли это известие, то я вам сообщу и другое, не менее важное: проблема восстановления умственных сил и памяти также разрешена. Михеев вернулся к работе и успешно завершает дело своей жизни. Все Михеевы, Глебовы, Закировы отныне получают добавочный паек полноценной жизни…
Лавров даже не спросил, кто это сделал. Лицо его выражало огромную радость. Даже глаза стали влажными.
Это самый радостный день моей жизни!
Весть о выздоровлении и возвращении Лаврова уже разнеслась по институту. Его сотрудники от седовласых стариков до юных аспирантов радостно входили в лабораторию Дубльвэ…
Чудесное око
Пролог
Океанский пароход назывался «Левиафаном» по праву. Это был настоящий плавучий город с «улицами», садами, площадями, кинотеатрами, концертными залами, фонтанами, бассейнами, спортивными площадками, садами-оранжереями тропических растений. По мягким коврам длинных коридоров неслышно скользили вымуштрованные лакеи в униформе. Двери кают, стены, панели отсвечивали красным деревом, сверкали начищенной медью. В помещениях, занимаемых пассажирами, стоял своеобразный запах – смесь дорогих духов, мыла, сигар, кожаных чемоданов и еще чего-то неуловимого, приносимого, наверное, свежим дыханием океана.
На верхней открытой палубе, под широким тентом, укрывшись от раскаленных лучей солнца, отдыхали пассажиры. Удобные плетеные белые кресла были расставлены между пальмами, кустами цветущих олеандров и душистых гиманантусов. Журчали фонтаны.
Глубокая синева Гольфстрима казалась недвижной. Там и сям виднелись красноватые островки водорослей, принесенных течением из Саргассова моря. Летучие рыбки выскакивали из воды и летели рядом с кораблем, блестя плавниками. Они то падали на воду, то вновь взлетали, словно хотели развлечь пассажиров.
– О, как жарко! Хотя бы ветерок подул, – сказал, отдуваясь, дородный, краснощекий пассажир лет пятидесяти. Он сидел в глубоком кресле и обмахивался белым шелковым платком. Отлично сшитый белый костюм, массивный золотой перстень, золотая цепочка от часов на жилете и золотые очки придавали ему вид преуспевающего коммерсанта.
– А все-таки прекрасно! – глядя сквозь приспущенные веки в сияющую даль, продолжал он. – «Левиафан» – настоящий плавучий дворец. Комфортабельно, удобно и, главное, совершенно безопасно. Ведь так? Что может случиться с таким великаном?
И пассажир поднял глаза на своего соседа, человека неопределенных лет, в светло-сером костюме. У него было бледное лицо, впалая грудь, большие задумчивые черные глаза, густые брови, нос с горбинкой. Француз? Испанец? Комиссионер? Землевладелец? Не разберешь. Во всяком случае, не миллионер…
Следя глазами за кольцами сигарного дыма, сосед пожал плечами и ответил глухим голосом:
– Я слышал, «Левиафан» застрахован на такую сумму, что на одни лишь годовые страховые взносы можно было бы построить неплохой каботажный пароход.
– Что вы хотите этим сказать? – насторожился толстяк и засопел.
– Вы коммерсант, и вам нетрудно сделать вывод: если бы не было риска, пароходная компания не выбрасывала бы груды денег на страхование. Швейцарцы не страхуют своих жилищ от наводнений, а голландцы – от землетрясений… – Человек с бледным лицом замолчал, а коммерсант еще сильнее засопел.
– Вспомните трагическую судьбу «Титаника», – продолжал после паузы худощавый. – «Титаник» мало чем уступал «Левиафану». А «Пасифик»? А «Лузитания»? Да разве мало можно привести подобных примеров. На море ни за что нельзя поручиться.
– «Лузитания» была потоплена миной во время войны. «Титаник» погиб, наскочив на подводный айсберг, – возразил толстяк, заметно волнуясь. – На «Левиафане» есть специальный прибор, какой-то радиоинструмент, который сигнализирует о приближении подводной лодки. На случай пожара также установлена автоматическая сигнализация…
– А пароход все-таки застрахован, – не успокаивался худощавый. – Столкновение в тумане, да разве мало причин… И затем… Эти пальмы, бассейны, концертные залы – все это хорошо, а обеспечен ли корабль достаточным количеством шлюпок и спасательных поясов на случай аварии?
– Я… не знаю, – ответил толстяк.
– А я знаю, подсчитал.
– Ну и что?
– Две трети пассажиров останется без шлюпок, – спокойно ответил худощавый.
– Нет, у вас сегодня просто дурное настроение, дон Хургес, и вы хотите испортить его и мне! – воскликнул толстяк.
– Ничуть, – ответил дон Хургес и чуть заметно усмехнулся. – Я лишь трезво смотрю на вещи. Надо быть всегда готовым ко всему… Однако почему мои слова взволновали вас, мистер Вильямс? Вы так боитесь за свою драгоценную жизнь?
– Не только за жизнь, – загадочно ответил Вильямс, порывисто обмахивая лицо платком.
– Резонно. Бывают ценности, которые дороже собственной жизни, – так же загадочно промолвил Хургес.
Со средней палубы долетали веселые звуки джаза. Музыка немного отвлекла внимание толстяка от грустных раздумий. Вильямс даже начал притопывать в такт, но лицо его оставалось хмурым.
– Вы сказали, надо быть готовым ко всему, – снова обратился он к Хургесу. – Какую готовность имели вы в виду? Психологическую?
– Конечно, психологическую прежде всего, – ответил Хургес. – Тот, кто готов ко всему, наверняка не растеряется в первый миг, не поддастся панике, а это главное. Мы должны иметь готовый план спасения и самих себя, и тех ценностей, которые мы везем.
– У вас есть такой план? – спросил Вильямс.
– Да, я обдумал его до мельчайших подробностей еще дома. Я, кажется, предусмотрел все: и пожар и аварию…
– Интересно было бы познакомиться с вашим планом, дон Хургес.
Хургес пожал плечами:
– Вряд ли он пригодится вам. Мой багаж невелик; вашего я не знаю. Каждый план должен быть индивидуальным.
– Мой багаж! – тяжело вздохнул Вильямс.
Джаз безумствовал. Молодые пары танцевали на середине палубы. Слышались смех, веселые восклицания. Избранники судьбы тешились опьяняющими звуками джаза, радостным днем, лазурью и чистым воздухом океана.
И вдруг короткий толчок. Упал один из танцующих молодых парней. Послышался смех.
– Землетрясение… Водотрясение…
– Господи, что такое? – скороговоркой вымолвил Вильямс. Он мгновенно побледнел. – Не вы ли накаркали? – Вильямс злобно взглянул на Хургеса, спокойно курившего сигару.
Пароход по-прежнему рассекал воды океана. Снова начались танцы, однако кое-кто отправился узнать, что случилось.
– Внимание! Внимание! – неожиданно раздалось из громкоговорителей на палубах, этажах, в коридорах, каютах. – Случилась небольшая авария. Ни малейшей опасности для судна. Просим не волноваться. Вторая смена экипажа должна немедленно выйти на работу.
– Что случилось? – послышалось отовсюду.
Никто не мог ответить. Джаз гремел по-прежнему, но танцы расстроились.
Кресло Вильямса дернуло с такой силой, что он, боясь упасть, ухватился за кресло Хургеса. Многие пассажиры упали. Закричала перепуганная женщина. Ее истерический крик подхватили другие.
– Аврал! – снова разнесся голос из репродуктора. – Авария, но ничего серьезного. Пассажирам рекомендуется сохранять полное спокойствие. Разойдитесь по каютам.
Вильямс почти выпрыгнул из кресла и, взволнованный, забегал перед Хургесом.
– Дело принимает серьезный оборот, черт побери! Как вы предполагаете, мы не утонем?
Хургес снова пожал плечами.
– «Левиафан» имеет перегородки, – ответил он. – Если он получил пробоину, то вода не пройдет дальше первой перегородки. К тому же мы на одной из «людных» морских дорог: Буэнос-Айрес – Лондон. «Левиафан» вызовет по радио помощь. И все же надо быть готовыми ко всему.
Пароход резко убавил ход. Корма заметно опустилась. На судне начиналась паника.
– Дон Хургес, мы тонем! Тонем! – почти кричал Вильямс. – Надо быть готовыми ко всему… Ваш план, дон Хургес?! Я не хочу умирать! И я… Мой багаж… моя жизнь… Эквадор. Двадцать два года лишений, труда… Бочонки… Шлюпки… Потонуть… и когда – не в бурю, при солнце… Штиль… Мираж… Страшный сон… Кошмар!
– Пассажирам предлагается надеть спасательные пояса, – прогремела команда.
– Боже мой! Боже мой, не оставь меня! – закричал Вильямс и, схватившись за голову, побежал.
Хургес не спеша двинулся к каюте, вынул из чемодана пластинку из темного металла с цепочкой и замком на ней, бутылку с герметической крышкой и пошел на нос корабля.
– Дон Хургес, вы здесь? Я ищу вас по всему пароходу, – окликнул его Вильямс. На нем уже был спасательный пояс. – А почему вы без пояса? Разве это не входит в ваш план?
– Не входит, – ответил Хургес. – Мой друг, бывалый капитан, говорил мне, что он против спасательных поясов: они лишь удлиняют страдания тонущих… Впрочем, это касалось холодных морей. Что же все-таки случилось с «Левиафаном»?
– Никто ничего не знает. Даже сам капитан, если только он не скрывает причин…
«Левиафан» был обречен, в этом не оставалось сомнений. Корму накрыла вода. Прозвучал приказ: спускать шлюпки. Началась паническая беготня. Возле шлюпок завязалась звериная битва за существование. Хургес оказался прав: шлюпок не хватало.
– Почему вы не спешите к шлюпкам? – спросил Хургес.
– Потому, что я успел наметить свой план и даже осуществить его, – ответил Вильямс. Усмешка мелькнула на его побледневшем лице. – Лишь бы только они не опоздали… О, золото царит над человеком, пока он жив. Я пообещал матросам бочонок… А может быть, все обойдется. Радист передал сигнал бедствия, и говорят, что к нам уже спешат на помощь два парохода… Вот они… Вот.
– Пароходы?
– Да нет.
Хургес увидал матросов, которые тащили бочонки, продираясь сквозь толпу к шлюпке, висевшей на носу.
– Садитесь быстрее в шлюпку! – крикнул Вильямс.
– Я еще не выполнил свой план, – ответил Хургес. Он продел цепочку в звено якорной цепи, щелкнул замком, прикрепил металлическую пластинку к цепи. Потом быстро написал записку, сунул ее в бутылку, плотно приладил герметическую крышку. На удивленные взгляды Вильямса он кратко ответил:
– Это мой багаж. Итог моей жизни.
Матросы отшвыривали пассажиров и грузили в шлюпку бочонки.
– Перегрузка, – покачал головой Хургес, глядя на тяжелые бочонки.
– Не могу же я их оставить, – сказал Вильямс.
Шлюпку спустили на воду. Десять матросов, Хургес, Вильямс, бочонки с золотом, сухари, бочка воды… Шлюпка была перегружена и осела до бортов. А за борта цеплялись утопающие. Матросы безжалостно били их по рукам веслами, ножами и кулаками.
– Успеть быстрее отъехать от тонущего парохода!.. – бормотал Вильямс трясущимися бескровными губами.
Шлюпка не успела отплыть и двадцати метров, как пароход, став носом кверху, пошел ко дну. Над местом гибели вздыбился огромный столб воды, тяжело осел и хлынул бешеным валом. Вал ринулся на шлюпку.
– Конец! – взвизгнул Вильямс.
– Всякий конец может быть и началом, – спокойно ответил Хургес и швырнул бутылку в воду. Это были его последние слова.
Вода накрыла шлюпку, заглушила последние крики утопающих. Через два часа на место катастрофы прибыл первый пароход, принявший сигналы бедствия.
За морским окунем
На длинном столе – черный шар диаметром в полтора метра. Один бок его срезан. Широкое окно выходит на Кольский залив. Там виднеются мачты и трубы траулеров рыбного треста. Однако в окно никто не смотрит. Взоры всех устремлены на черный шар. Двенадцать комсомольцев, членов кружка по изучению радиотехники, тесным кольцом обступили стол. Большинство – студенты морского техникума, часть – радисты с траулеров.
Мотя Гинзбург, конструктор, изобретатель и руководитель кружка, радист траулера «Серго Орджоникидзе», похлопывая ладонью по черной металлической поверхности шара, спросил с усмешкой на умном худощавом лице:
– Вы видите глазное яблоко…
Кружковцы засмеялись:
– Хорошенькое яблоко!
– Какой же должна быть орбита, чтобы вместить такое яблоко!
– Орбитой будет море. Довольно? – спросил Мотя. – Это радиоглаз, с помощью которого мы увидим, что творится в глубинах моря.
– Телевизор! – вскричал один из стоявших возле стола.
В сущности говоря, Мотя не изобрел ничего или почти ничего. Ему случалось видеть фотографии американских и немецких телевизоров, приспособленных для наблюдений на морской глубине. Правда, это были фотографии. Но принцип работы телевизора известен. Оставалось самостоятельно продумать кое-какие конструктивные особенности подводного телевизора. И Мотя как будто бы удачно справился с этим: маленький опытный телевизор работал исправно. Почему бы не работать и этому, большому? Он почти готов. Вставить в круглое отверстие объектив, возле него – лампы прожекторов, и все. Одним словом, часа два монтажных работ, и телевизор можно опускать в воду.
– Чтобы взглянуть, что делается на дне моря? – спросил первокурсник морского техникума.
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 73; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!