ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ГОД
1
Падает тень бомбовоза
На черную землю крестом.
Всадники скачут.
Пыль пролетает степная.
2
У самого Черного моря раскинулся город Херсон.
Детство мое, улица Насыпная.
Что я запомнил?
Серую воду Днепра.
Взрывы снарядов, плач сумасшедшей старухи.
Кровь на прибрежном песке.
Хриплые крики «ура».
Сырость подвала, матери теплые руки.
Над городом хмурым сдвигаются тучи и гром,
На расстояньи годов кажутся тучи стальными.
Так начинается память о детстве моем.
Тяжко топочут солдаты.
Дети бегут за ними.
Так начинается память о детстве моем.
Глупое сердце мое сжимается острой бедой.
Остроконечная каска, штык за плечом,
Фляга, налитая нашей днепровской водой.
Как тяжело восходить раненой алой заре!
Звезды на штык напоролись.
В небе снарядная копоть.
Стража на Рейне!
Зачем ты стоишь на Днепре?
Стража на Рейне!..
Тучи,
ветер
и топот.
3
Память моя,
Посмотри не глазами ребят,
Память моя, отчетливей будь и огромней.
Вот говорит солдат,
Слушает тоже солдат.
– Товарищ, но что я запомню?
Ночи слепые,
Четкий, холодный расстрел
На рассвете,
Погрузку пшеницы в вагоны.
(Молнии в небе – сверканье невиданных стрел,
С запада – туч эшелоны,
По крыше стучит однообразно вода,
Только и слышишь, что капли
бегут да бегут…)
Вот говорит солдат,
Слушает тоже солдат.
– Товарищ, и я не могу!
Наши штыки заржавели – хоть чисть,
|
|
|
хоть не чисть –
От крови горячей.
И сердце, ты слышишь, устало.
Я не могу!
Товарищ, ведь я металлист,
Я не убийца,
Я знаю повадку металла.
Может быть, завтра семью расстреляют мою…
Я не могу, мой товарищ,
Ты слышишь, ты слышишь – довольно!
Зачем мы, как тучи, проходим в солнечном этом краю?..
(В казарме – казенная полночь.
Солдаты заснули – сто десять голов
Однообразных –
Стриженых, бритых, квадратных.)
Слышишь –
Сгущается шепот.
Уже не услышишь слов.
Медленно слушает ратник.
Солдаты спокойно лежат – к голове голова.
Шепчут они.
Генерал не услышит слова.
4
И вот в приднепровский город приходят красноармейцы –
Наши простые ребята в порванных сапогах.
И нам показалось:
Солнцу скажешь: «Засмейся!» –
И ляжет улыбка на сыпучих песках.
Красноармейцы ушли.
С ними пошел мой брат.
Товарищи провожали, мама желала счастья.
Красноармеец Копштейн не возвратился назад.
(Что ж, я недаром служил на Дальнем Востоке в мехчасти.)
Яков, мой брат, ты в Варшавском уезде зарыт,
В польской земле, в неоплаканной братской могиле.
Яков, мой брат,
Твое тихое имя звенит
В сердце моем, в поступи нашей и силе.
Ты лежал не в гробу,
Ты без гроба лежал на земле,
|
|
|
На зеленой земле ты лежал и смотрел
на сумятицу облак.
Вот я вырос, и детство мое видится
в пасмурной мгле,
Но забыть не могу этот дальний негаснущий облик.
Я присягаю тебе, Яков, убитый мой брат,
Сердцем моим и стихом, пулеметом моим и мотором,
Что никогда не пройдет немецкий солдат,
Что никогда не пройдет японский солдат
Над нашей рекой,
По нашим горячим просторам!
ОККУПАЦИЯ
Мне снилось детство – мой печальный дом,
Колючий куст, заглохший водоем.
Мне снилась родина.
И тиф сыпной
Шел по Волохинской и Насыпной.
Мне долго снилась горькая вода.
Солдаты пели:
«Горе – не беда».
И шли по улице.
И версты шли.
Тяжелые. Покорные. В пыли.
Я помню эту улицу.
По ней
Вели усталых, выцветших коней.
Мне снились заморозки на заре
И полночь, душная, как лазарет.
Еще я видел желтые листы.
И ты мне снилась. Ты мне снилась. Ты.
Всю ночь чадили свечи, и всю ночь
Тебе хотел я чем‑нибудь помочь.
Но ты спала, подушку обхватив,
И жег тебя горячкой черный тиф.
Как я забуду этот бред и зной,
Немецких офицеров за стеной.
Был вечер. Ночь. И умирала мать.
Зачем я должен детство вспоминать?
ОСЕНЬ
Почему такое, я не знаю,
|
|
|
Только ночь медлительней у нас.
Падает звезда, почти сквозная,
Возле глаз твоих, смущенных глаз.
Звезды залетают за ресницы
И не возвращаются назад…
Ты уснула, что тебе приснится:
Теплый вечер, ранний листопад?
Что приснится? Утра воркованье
В поволоке сада голубой?
Сердце в легком плавает тумане,
Словно льдинка вешнею водой!
Первым инеем покрыты зданья.
Даль седая заворожена.
Яблони пустеют. Мирозданье
Всё поет у твоего окна.
Осень вновь приходит знаться с нами
Дождиком неверным и плащом,
Листопадом, звездопадом, снами
О весне недавней. Чем еще?
САД
Деревья к самой речке забрели.
Одно из них, согнув большое тело,
В воде плескалось, словно захотело
Увериться, что льдины все прошли.
Уже трава в степи зазеленела,
Подснежники в ложбинах отцвели,
Прислушиваясь к шорохам земли,
Садовник вышел в сад, от яблонь белый.
В цветении предчувствуя плоды,
Дыша ночной прохладою воды,
Шли рыбаки на речку с неводами.
Веселая весенняя пора,
Безлистый сад на берегу Днепра,
Я всей душою породнился с вами.
ОКТАВЫ
1
Я привыкал к звучанью слов, каких
Ни в русской нет, ни в украинской речи.
|
|
|
Я шел на рынок, в гущу толп людских,
Где жар в крови, где говор так сердечен.
Грузинского не зная, в этот миг
Я слушал всех, я так тянулся к встречам!
Зной полыхал. Мальчишки, торжествуя,
Здесь продавали воду ледяную.
2
Но одиночество владело мной,
Была причина личного порядка:
Одно письмо. Оно – всему виной,
О нем и нынче вспоминать не сладко.
Везли крестьяне, несмотря на зной,
Всё, что дала им небольшая грядка.
Я пробирался сквозь толкучку – пусть
Язык друзей развеет эту грусть.
3
Любой из нас к сравнениям привык.
Мы ищем сходства и примет особых
В предметах, поначалу неживых,
Как некий горец в праздник Шаироба,
Что ищет рифму для стихов своих.
Волнуясь, бормоча и глядя в оба,
Он простирает кисти смуглых рук,
Всё ожиданьем полнится вокруг.
4
Но затрепещет рифма. И тоска
Отхлынет. Напряжение исчезнет.
Из жарких уст былого бедняка
Польется удивительная песня.
Трава растет – сладка или горька –
На склонах горных между скал отвесных.
Долиною ночною, голубою
По Грузии пройдем вдвоем с тобою.
5
Я видел тысячи прекрасных снов.
Ни об одном поведать не смогу я.
Я знаю двадцать пять грузинских слов
И каждое произношу волнуясь.
Я в Гурии из чистых родников
Пил, зачерпнув рукой, струю тугую.
Лишь эти мне запомнились края,
Тут сердце навсегда оставил я.
6
Любой из нас к сравнениям привык,
Но здесь нужны сравнения едва ли.
Мы вспоминаем красный броневик –
Его тбилисцы с нетерпеньем ждали.
Со скоростью ракет пороховых
Бежали банды меньшевистской швали.
Проходит год, как день, как быстрый час.
Теперь миры равняются на нас.
7
Я в полдень шел, я странствовал в ночи.
Звезда в грузинском небе полыхала.
Листву ласкали ранние лучи,
И я на свете жил. Но мало, мало!
Живи хоть сотни лет, а всё ищи,
Всё сделай, что бы жизнь ни приказала!
Проходит год, как день, как краткий час.
Теперь миры равняются на нас!
ИЗ ПИСЬМА
Разлучились, а сердцу не тяжко,
Не заказаны песни ему!
Я тебя, золотая ромашка,
Не отдам ни за что никому!
Я живу в той долине с ручьями,
Где туманы, как северный флот,
Где деревья своими плечами
Подпирают родной небосвод.
Всё растут и растут, и не сохнут,
По‑казачьи шумят куренем,
Всё сияют жемчужностью росной
В изумрудном наряде своем.
Если любишь – все беды не в тягость
Под зеленым шатром лозняка.
Вспоминай обо мне, моя радость,
Чтоб меня обходила тоска.
581. «Вот июль Уссурийского края…»
Вот июль Уссурийского края
Постучался в палатку дождем,
Дышит почва, густая, сырая,
Та земля, на которой живем.
В каждой пади волнуется влага,
И у сопок скопилась вода,
И деревьям даровано благо,
Чтоб не сохли они никогда.
И не сохнут, они вырастают
В свете утренней, чистой красы.
На рассвете над ними блистают
Охлажденные капли росы.
Мы живем в полотняных палатках
На озерном крутом берегу,
В травянистых умытых распадках,
Оттеснивших на север тайгу,
Где запрятался в дальней лощине
Хлопотливой речонки исток,
Где стоят боевые машины,
Неустанно смотря на восток.
Мы стоим нерушимым оплотом,
Мы на каждой границе живем.
Каждый куст может стать пулеметом,
Огнедышащим грозным гнездом.
Эти влажные наши просторы,
Созреваньем обильный июль
Защитим боевым разговором,
Неожиданным посвистом пуль.
Если я упаду, умирая,
Будь во взгляде последнем моем,
Молодая, живая, сырая,
Та земля, на которой живем.
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 159; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!