Отдел второй. Законы социально-экономические 1 страница
Земля и собственность
Вопрос о законах относительно земли и собственности, важный и интересный по существу предмета во всяком народном праве, получает еще более интереса в Моисеевом праве, основанном на исключительных началах. У всех других народов законы относительно земли и собственности - важнейшей части общественно-государственного права, составляющей материальную основу народной жизни, - суть произведение обыкновенных естественно-исторических условий, и потому носят на себе неизгладимую печать несовершенства, ненормальности и всевозможных неизбежных в человеческом создании или учреждении недостатков. Иное дело в Моисеевом праве. Здесь законы о земле и собственности изъяты из-под влияния естественно-исторических условий, составляют дело Иеговы, который сам устанавливает как общий для них принцип, так и частные определения. Отсюда эти законы здесь получают особенный характер, отличающий их от подобных законов других народов, и представляют особенный интерес для исследователя.
I
Общее воззрение Моисеева законодательства на землю, как главный предмет владения, имеет чисто теократический характер. Здесь вместо естественного принципа владения, выражающегося в захвате, в силу которого, как говорит Руссо, человек как бы самовольно огораживает часть земли и говорит "это мое", не обращая внимания на то, достанется ли и другим столько же, сколько он захватил, или нет, хотя и они имеют одинаковое право с ним, - здесь в Моисеевом законодательстве господствует теократический принцип, исключающий всякий захват. Земля, по этому законодательству, есть собственность одного Иеговы, как полноправного распорядителя ею по праву творца вообще и по праву дарителя палестинской земли избранному народу в частности. "Моя земля, - говорит Иегова, - вы пришельцы и поселенцы у Меня"*(259). Если же земля есть полная и исключительная принадлежность одного Иеговы, то этим самым уже исключается возможность самовольного захвата ее в частную собственность. Таковою она может стать только с соизволения ее полноправного владетеля, а в таком случае устраняется уже и та несправедливость, которая естественна при самовольном захвате. Подобный же взгляд на землю как исключительную собственность какого-либо общего начала, по-видимому, встречается и в некоторых других законодательствах, как, напр., в египетском, где земля также не составляла чьей-либо частной собственности, а принадлежала одному фараону*(260). Основываясь на этом видимом сходстве, Михаэлис предполагает, что Моисеев закон об исключительной принадлежности земли Иегове есть подражание египетским социальным порядкам, к которым с детства привыкли израильтяне*(261). Но в этом мнении Михаэлиса, кроме недостатка, общего всем объяснениям известных верований или учреждений одного народа заимствованием их у другого*(262), замечается старание сравнить явления, по существу дела несравнимые, хотя по внешности и сходные между собой. Между египетским социальным порядком и Моисеевым законодательством существует коренное различие. У египтян указанный социальный порядок есть результат естественно-исторических условий, детище народного бедствия, давшего возможность фараону произвести захват земли в свою собственность, обезземелить мелких собственников и сделаться полновластным, единственным собственником всех египетских земель. Следовательно, этот порядок уже по самому происхождению своему ненормальное явление. Далее - это ненормальное явление повело к другим ненормальностям: обезземеленные мелкие собственники по необходимости поступили в рабскую зависимость от фараона, отдались ему на всю его волю, сделались его рабами "от одного конца Египта до другого", и эта рабская зависимость выразилась тяжелым налогом в пользу фараона, равным пятой части доходов. Так как, далее, земля отдавалась земледельцам в аренду, то естественно, что она отдавалась не равномерно каждому, а смотря по состоятельности каждого. Отсюда новая ненормальность, в силу которой более состоятельные земледельцы могли в свою очередь производить захват земли, оставляя менее состоятельных или вовсе без земли, или с самым недостаточным количеством ее и повергая их, таким образом, во всевозможные бедствия нищеты. Таким образом, египетский социальный порядок землевладения, как результат народного бедствия, вел еще к большим народным бедствиям, к страшному развитию нищеты. Совершенно иного характера воззрение Моисеева законодательства на землевладение. По этому воззрению, земля есть собственность одного Иеговы не в силу захвата ее у прежних собственников, а по праву Творца. Эту свою вековечную собственность Иегова по свободному выбору дарит израильскому народу, налагая на него за это известные, указанные в договоре обязательства. Давая землю израильскому народу, Иегова не предоставляет ее всем случайностям личного захвата, как это было у египтян, захвата, необходимо вносящего с собой неравенство и несправедливость, но вводит равномерное распределение земли "по числу имен" мужского пола*(263). Таким образом, как в социальном порядке землевладения у египтян господствует вполне естественно-исторический закон захвата со всеми его несправедливостями и бедствиями, так, напротив, в законе Моисеевом господствует теократический принцип, в силу которого высшая идея справедливости подчиняет себе естественно-исторический закон и на место самовольного захвата вводит принцип равномерного распределения земли во владение. Сущность теократического принципа в данном случае составляет одинаковое право всех членов Моисеева государства на землю.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Когда народ израильский был исчислен по поколениям и семействам в мужской линии, Иегова сказал Моисею: "Сим в уделе должно разделить землю по числу имен". "По жребию должно разделить землю; по именам колен отцов их должны они получить удел"*(264). В этих повелениях заключается сущность аграрных законов Моисея, определяющих экономическое положение народа. Более частное определение этого общего закона выражается в следующем повелении: "кто многочисленнее, тем дай удел более, а кто малочисленнее, тем дай удел менее; каждому должно дать удел соразмерно с числом вошедших в исчисление"*(265).
Итак, основное положение аграрных законов Моисея - равномерное, чуждое всяких пристрастий в пользу каких-либо влиятельных классов или личностей распределение земли "по числу имен". Но при такой ясности общего принципа распределения земли представляется, однако же, несколько затруднений для определения того, как, в частности, производилось распределение. Закон не ясно выражается: "по числу имен"*(266). Что нужно здесь разуметь под "именем" и какое "число" их? Закон, очевидно, находится в связи со сделанным исчислением народа израильского, и потому смысл его нужно определять по тому способу, как производилось самое исчисление. Исчисление, как видно из Числ. XXVI, 2, повелено было совершить по "семействам" или буквально по дому отцов их (ad domum patrum suorum), между тем оно совершалось, как видно из дальнейших стихов, по коленам и по поколениям, так как, прежде всего, назывался родоначальник колена, а потом перечислялись происшедшие от него поколения (mischpachath). Семейства же, именно те единицы, по которым повелено было совершить исчисление, в законе не названы. Трудно объяснить такую несообразность повеления с исполнением, а между тем такое объяснение пролило бы значительный свет на рассматриваемый предмет. По-видимому, это затруднение можно объяснить только тем предположением, что исчисление производилось и по семействам, но они не названы в таблице по их неудобной для генеалогической таблицы многочисленности: вместо семейств указаны только более крупные единицы - колена и поколения, из которых каждое обнимает собой несколько семейств. Такое предположение находит себе подтверждение в том, что среди поколений указаны и некоторые семейства, почему-либо обратившие на себя внимание. Так, между прочим, указано семейство Салпаада, принадлежащее к поколению Хеферову, - семейство, получившее известность благодаря известному делу, поднятому дочерьми Салпаада. А что действительно Салпаад был родоначальником не поколения, а семейства, это с достаточною основательностью можно выводить из Числ. XXVII, 4, где дочери его говорят: "за что исчезать имени отца нашего из племени его?" Из этих слов видно, что племя или поколение (mischpachath), к которому принадлежал Салпаад, могло существовать и без Салпаада и его наследников, следовательно, он не родоначальник этого племени, а только представитель одного из семейств, принадлежащих к этому племени. Исчисление, таким образом, надо полагать, производилось по всем степеням расчленения народного организма - по коленам, племенам и семействам, причем названы были имена представителей всех их, хотя в таблицу занесены имена представителей только первых двух степеней. Если же теперь закон после исчисления говорит: "сим в удел должно разделить землю по числу имен", то ясно, что здесь разумеется то "число имен", которое вошло в сделанное исчисление, - число имен колен, поколений и семейств. Самая меньшая степень расчленения народного организма по этому исчислению есть семейство; следовательно, семейство и было принято за низшую единицу, до которой нисходило деление земли. Такой порядок деления опять подтверждается делом дочерей Салпаада. Они просят себе "удел среди братьев отца" их*(267), т.е. тот удел, который причитается на семейство Салпаада, среди других семейств, принадлежащих их дядям, которые, как видно из текста, получили наделы для своих семейств. Так как закон не указывает других единиц при разделе земли, то можно думать, что раздел ограничивался только этими тремя, и надел, определившийся для семейства, как меньшей единицы, нужно считать низшею земельною единицею, за которую уже не простиралось деление, определенное законом. Но это не значит, что деление не простиралось далее и на самом деле. Указанная земельная единица есть низшая только в общественно-юридическом отношении и установлена в соответствие низшей степени расчленения народного организма - семейству. Но как семейство естественно делилось на несколько частных домов или хозяйств, то нет никаких оснований отрицать, что и надел семейства делился соответственно числу этих хозяйств, хотя в то же время как эти отдельные дома или хозяйства не принимались во внимание законодательством, так равно не принимались им во внимание и эти мелкие наделы, выделенные для отдельных домов или хозяйств из общего надела, принадлежащего семейству. Такое частное деление закон предоставляет усмотрению отдельных общин и обычному праву, и оно могло нисходить до самой низшей единицы - надела на каждое отдельное лицо. Различие этого частного деления от узаконенного или официального, по-видимому, состояло в том, что единицы последнего деления были устойчивы и постоянны, а единицы частного деления постоянно изменялись сообразно изменению количества и состава наличных владетелей. Указаний на личное поземельное владение в законе много. Так, напр., личное владение землею предполагается законом о юбилейном годе, в котором говорится о продаже и выкупе частных владений, принадлежащих отдельным личностям*(268). Так как личности органически входят в семейства, племена, колена, то и земельное владение из ряда участков, составляющих личное владение, правильно слагается в земельные единицы, составляющие общинное достояние семейств, племен, колен. Но эти последние своим правом на землю должны были служить не к ограничению прав личного владения, а, напротив, как более прочные в сравнении с личностью общественные единицы, должны были служить гарантией личного владения, строго наблюдая за целостью своего владения. Целость коленного владения узаконена определением, "чтобы удел сынов Израилевых не переходил из колена в колено"*(269), что достигалось законом, не допускавшим возможности перехода наследства из одного колена в другое. Равно и племя должно было строго наблюдать за своим владением*(270), что выражалось в особом назначении гоелов, на обязанности которых было посредством выкупа сохранять целость племенного владения. Такая градация прав на земельное владение превосходно обеспечивала неприкосновенность как общинной, так и личной собственности. При таком порядке вещей и ввиду того, что Моисеево государство должно было быть по преимуществу земледельческим и что, как само собой предполагалось, каждый израильтянин будет сам обрабатывать выпавший на его долю участок земли, члены государства будут состоять из свободных земледельцев - собственников, все жители государства, ввиду плодородия палестинской почвы, если и не могли быть слишком богатыми, то могли иметь значительную - приблизительно равную - степень благосостояния и материального довольства. Но, как замечает ученый исследователь Моисеева права Зальшюц*(271), такова уже природа человеческих отношений, что такая равномерность состояния и связанная с ней личная независимость не может долго вполне сохраняться. Естественные бедствия, семейные и личные несчастья, неодинаковая степень предприимчивости и бережливости в различных членах общества и множество других причин быстро приводят к тому, что из одинаково состоятельных людей начинают выделяться более состоятельные и менее состоятельные. При дальнейшем развитии этого отношения между менее состоятельными выделяются такие личности, которые, не имея достаточно средств для надлежащей обработки земли и в то же время имея гнетущую нужду в удовлетворении своих потребностей, вынуждаются продать свой участок, который, естественно, переходит в руки более состоятельных и делает их уже богатыми. Таким образом, при неограниченном господстве естественно-экономических условий распределения богатства, или при господстве известного в экономической науке принципа бесконтрольного развития (получившего техническое название - принципа laissez passer, laissez faire), первоначальное экономическое равенство сменяется неравномерностью в распределении материальных благ. В то время как одни все более и более беднеют, другие все более и более накопляют богатства, и в конце концов являются поразительные крайности нищеты (пауперизм), с одной стороны, и чрезмерного богатства (плутократия) - с другой. Такая ненормальность распределения материальных благ есть величайшее социальное зло и служит причиною внутренних смут, ослабления и разрушения государства, как это было, напр., в Римской империи и как это отчасти заметно в государствах Западной Европы в настоящее время. Многие законодатели старались положить преграду развитию этого зла, но старания их большею частью были тщетны. Эта великая попытка есть и в Моисеевом законодательстве, но здесь она имеет характер не попытки только, а и действующего закона.
Чтобы воспрепятствовать развитию указанного социального зла, Моисеево законодательство ограничивает право личной исключительной собственности. Это ограничение достигается различными узаконениями, которые при предоставлении значительной свободы личному владению имеют тенденцию поставить рядом с ним, не противореча и не вредя ему, в известных пределах общее пользование личною собственностью. Таково определение, по которому каждому предоставляется свободное пользование плодами с чужой нивы или виноградника, хотя это пользование ограничивается личным потреблением в данное время, с запрещением делать запас: "Когда войдешь в виноградник ближнего твоего; можешь есть ягоды досыта, сколько хочет душа твоя, а в сосуд твой не клади. Когда придешь на жатву ближнего твоего; срывай колосья руками твоими, но серпа не заноси на жатву ближнего твоего"*(272). Это определение, конечно, имеет в виду странников и бедных, но оно же могло служить противовесом стремлению накоплять чрезмерные богатства. Но эта мера имела только второстепенное значение в противодействии развитию крайней нищеты. Большее значение в отношении к сохранению экономического равенства и недопущению развития крайностей пауперизма и плутократии имеет другое узаконение, также ограничивающее право личного владения. Таково узаконение о неотчуждаемости земельного владения. "Землю не должно продавать навсегда; ибо Моя земля (говорит Иегова); вы пришельцы и поселенцы у Меня"*(273). Теократический смысл этого закона тот, что Иегова, как единственный собственник земли и даритель ее избранному народу, не предоставляет пользование землею всем случайностям естественно-исторических условий, необходимо ведущих к указанному социальному злу, но эти условия подчиняет принципу высшей справедливости, по которому должно постоянно поддерживаться и развиваться первоначально установленное равенство. Теократический принцип в этом отношении соответствует другой политико-экономической теории - теории государственного вмешательства, по которой государство должно взять на себя задачу регулировать экономические отношения граждан. Моисеево законодательство, как сказано выше, достигает этого ограничением права личной собственности. Еврею-собственнику можно было продать свой участок только на известное время, после которого участок опять по закону без всякого вознаграждения должен был возвратиться к первоначальному владетелю или к его наследникам. Такое законоположение практически осуществлялось в знаменитом учреждении системы субботних годов.
II
Система субботних годов имеет величайшее теократически-экономическое значение в системе Моисеева законодательства. Основываясь на общем значении в ветхозаветном мировоззрении "субботы", как дня покоя от деятельности в воспоминание завершения творческой деятельности Иеговы и как дня засвидетельствования "доброты" творения, система субботних годов имела своим высшим назначением служить периодически правильным пунктом возвращения социальных отношений, в своем развитии уклонившихся от нормы, в их первоначальное состояние. Она, так сказать, призвана была служить возрождающею силой, приводящей расстроившиеся человеческие отношения в ту норму, в которой они были поставлены при первоначальном установлении их и от которой они уклонились под влиянием естественно-исторических условий. Эта система беспримерна во всемирной истории и учреждение ее возможно было только в теократическом государстве, где теократический принцип, принцип высшей идеи справедливости, господствовал над принципами греховных, естественно-исторических условий, всецело подавлявших развитие остального, внезаветного человечества. Система субботних годов состояла из двойной градации, которая, начинаясь седьмым годом, оканчивалась пятидесятым, завершавшим собой седмицу седьмых годов (7 x 7) и служившим разделительным пунктом, после которого начиналась новая седмица седьмых годов. Каждый седьмой год носит название "субботнего года", и каждый пятидесятый - название "юбилейного года".
Главное постановление Моисеева законодательства относительно субботнего года есть требование покоя для земли. "Земля должна покоиться в субботу Господню. Шесть лет засевай поле твое и шесть лет обрезывай виноградник твой и собирай произведения их; а в седьмый год да будет суббота покоя земли, суббота Господня; поля твоего не засевай, и виноградника твоего не обрезывай"*(274). Теократический смысл этого закона указан выше: он определяется общим значением субботы, и по отношению к земле выражается в восстановлении той цельности, той девственности (если так можно выразиться), какую она имела при творении (по отношению к евреям при распределении земли), но которой она лишилась в продолжение обработки и истощения ее. Но с теократическим значением субботнего года связывалось много и других его значений, имевших социально-экономический характер. Так, "покой земли", повторяясь периодически, в агрономическом отношении имел значение пара, удобрения земли. Удобрение почвы (в собственном смысле) в древности было неизвестно. Поэтому оставление земли в покое, при значительном развитии скотоводства, доставлявшего естественный материал для удобрения почвы (так как стада целый этот год постоянно могли оставаться на полях), служило лучшим средством восстановления истощенной растительной силы земли. Еще важнее и характеристичнее в отношении к общему воззрению Моисеева законодательства на землю и собственность другой закон о субботнем годе, или, точнее говоря, дополнение первого закона о покое земли. Запретив в седьмой год обработку земли и посева на ней, закон продолжает: "Что само вырастет на жатве твоей, не сжинай, и гроздов с необрезанных лоз твоих не снимай: да будет это год покоя земли. И будет это в продолжение субботы земли всем вам в пищу, тебе и рабу твоему, и рабе твоей, и наемнику твоему, и поселенцу твоему, поселившемуся у тебя; и скоту твоему, и зверям, которые на земле твоей, да будут все произведения ее в пищу"*(275). Этим законом все произведения земли, выросшие*(276) без искусственного ухода за ней, предоставляются в общее пользование - всем, которые только нуждаются в них, даже те, которые в обычное время, ограничиваемые условиями права собственности, не имеют права воспользоваться ими без дозволения владетеля или собственника. Теократическое значение этого закона состоит в том, что им как бы восстановлялся тот период человеческой жизни, когда люди, не испорченные еще грехом и не зараженные узкоэгоистическими инстинктами, обособляющими человека в сферу личных интересов, часто затемняющих даже сознание общечеловеческого братства, не поделенные еще на классы по роду и состоянию, жили общею жизнью и пользовались благами природы на правах полного равенства. Из такого теократического значения этого закона понятно и его социальное значение. Предоставляя частную собственность в общее пользование, закон достигал этим двоякой пользы - в социально-экономическом и социально-нравственном отношении. Естественно-исторические условия, как они ни подавлялись и как их действие ни регулировалось теократическим принципом, быстро вели к неравномерному распределению материальных благ и мало-помалу приводили к обособлению богатых от бедных, производили социально-экономическое неравенство со всеми его бедствиями. Рассматриваемый закон сглаживал в известной степени образовавшееся неравенство. Уничтожая на целый год право исключительного пользования плодами земли со стороны собственников и предоставляя пользование ими всем нуждающимся в них, делая их общим достоянием, закон тем самым лишал богатых собственников возможности в продолжение целого года накоплять богатства к богатствам (что, конечно, для них, пользующихся значительным количеством рабочих рук и земельных участков, было несравненно удобнее и легче, чем для бедняков). А между тем бедные и все обездоленные в суровой житейской борьбе, лишившиеся своих поземельных участков, будучи вынуждены продать их богатым, теперь могли свободно пользоваться произведениями всех нив и виноградников. Эта мысль ясно выражена в другой форме того же закона: "В седьмый год оставляй землю в покое, чтобы питались убогие из народа твоего, а остатками после них, - прибавляет закон, - питались звери полевые", как известно, тоже часто лишающиеся, благодаря алчности человека, необходимой, назначенной им природой, пищи. "Так же поступай с виноградником твоим и с маслиною твоею"*(277). В социально-нравственном отношении этот закон имел то благодетельное влияние, что предоставление плодов в общее пользование способствовало поддержанию и возбуждению сознания братства людей, часто затемняющегося развившимся неравенством по положению и состоянию, и препятствовало сильному развитию узкого, своекорыстного себялюбия, уединяющего человека от всех благородных порывов человеколюбия в сферу личных интересов.
Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 135; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!