Развитие темы в форме присоединительных перечислительных конструкций.
С наиболее простыми примерами развития темы с помощью «цепочек» («каталогов») имен или глаголов мы уже встречались в предыдущей главе. Значительно сложнее выглядит стихотворение, где развитие темы идет в виде «нагнетания описательных перифраз»[115]. Так строится стихотворение А. Фета «Восточный мотив» (<1882>), где подбор перифраз осложнен сравнительной конструкцией:
С чем нас сравнить с тобою, друг прелестный?
Мы два конька, скользящих по реке,
Мы два гребца на утлом челноке,
Мы два зерна в одной скорлупке тесной,
Мы две пчелы на жизненном цветке,
Мы две звезды на высоте небесной.
Первая строка вводит ситуацию сравнения, далее следует перебор иносказаний-перифраз. Каждая строка представляет собой законченную ритмико-синтаксическую единицу. Как это часто бывает в восточной поэзии, семантические связи между строками ослаблены: одна не вытекает логически из другой, но каждая дает новую образную вариацию на тему «мы два – в одном»[116]. Можно предположить лишь, что к концу этой цепочки перифрастических сравнений усиливается иносказательность: первые три сравнения вполне предметные, конкретные (два конька, два гребца, два зерна), и лишь потенциально содержат возможность аллегорического осмысления. Так, гребцы в челноке могут быть восприняты как метафора жизненного пути. Последние же две строки – аллегория вполне очевидная (две пчелы на жизненном цветке: пчела в восточной традиции – символ души), и даже вводящая мотив единения любящих после смерти (две звезды на высоте небесной).
|
|
|
Само это стихотворение Фета тоже стало темой для вариации в творчестве поэта-символиста Вяч. Иванова. Между 1895-1902 гг. он написал сонет «Любовь», в котором тема развивается тоже с помощью нагнетаемых перифраз. В 1909 г. этот сонет был превращен в магистрал для сложнейшей циклической формы – «Венок сонетов»[117], в каждом из которых развитие темы происходит тем же нагнетанием перифраз.
Мы – два грозой зажженные ствола,
Два пламени полуночного бора,
Мы – два в ночи летящих метеора,
Одной судьбы двужалая стрела!
Мы – два коня, чьи держит удила
Одна рука, - одна язвит их шпора;
Два ока мы единственного взора,
Мечты одной два трепетных крыла.
Мы – двух теней скорбящая чета
Над мрамором божественного гроба,
Где древняя почиет Красота.
Единых тайн двугласные уста,
Самим себе мы – Сфинкс единый оба,
Мы – две руки единого Креста.
Совпадает и размер – пятистопный ямб. Однако простая схема фрагмента Фета подвергается максимальному усложнению. Вместо шести строк, связанных рифмой abbaba, - твердая строфическая форма сонета (abba abba cdc cdc).
|
|
|
Помимо строфики осложняется и ритмико-синтаксическое строение текста. У Фета каждая строка равна предложению, синтаксические границы совпадают с границами строки. Кроме первой, все остальные строки построены по единой синтаксической модели: субъект (мы), именной предикат (два…) и определение или обстоятельство места (скользящих по реке, на утлом челноке, в одной скорлупке, на жизненном цветке, на высоте). Анафорические повторы усиливают параллелизм парадигматической цепочки сравнений.
Совсем иначе выглядит ритмико-синтаксическое строение текста у Вяч. Иванова. Только в первой строфе границы строк совпадают с синтаксическим делением текста, более сложным, чем у Фета: нечетные строчки – субъект – предикат (Мы – два грозой зажженные ствола, Мы – два в ночи летящих метеора), четные – вспомогательные распространенные предикаты (Два пламени полуночного бора; Одной судьбы двужалая стрела). Параллелизм сразу же расшатывается.
Во второй строфе появляется анжамбеман (перенос, несовпадение синтаксической и ритмической границы стиха): чьи держит удила / Одна рука. Третья строфа дает еще более сложный и напряженный ритмико-синтаксический вариант: вся строфа – единое предложение с двумя анжамбеманами и инверсиями (Мы – двух теней скорбящая чета / Над мрамором божественного гроба, / Где древняя почиет Красота). Последняя строфа – снова анжамбеман в двух первых строчках, но последняя строка – законченное предложение, что и уравновешивает возникшее ритмико-синтаксическое напряжение.
|
|
|
Но и это еще не все. Сама синтаксическая модель: «Мы два … в одном» получает у Вяч. Иванова множество вариаций. В первых же вариациях определяющее слово отделено от «Мы два» и отнесено в конец строки:
Мы два грозой зажженные ствола,
<…>
Мы два в ночи летящих метеора.
В других случаях переставлены местами «мы» и «два»: Два ока мы, - или на первое место вынесено слово единый, одной - и акцент сразу переносится с темы «двойственности» на тему «нераздельности», причем это происходит в заключительных строчках двух первых строф:
Одной судьбы двужалая стрела.
<…>
Мечты одной два трепетных крыла.
И лишь заключительная строка сонета воспроизводит – единственный раз! – фетовскую исходную модель:
|
|
|
Мы – две руки единого Креста.
Так же усложнена и мотивная структура стихотворения Вяч. Иванова. Ни один мотив из стихотворения Фета буквально не повторяется (разве что, в порядке юмористического допущения, предположить, что невесть откуда взявшиеся в «Восточном мотиве» «два конька» - мотив явно русифицированный и в восточной поэзии немыслимый! – превратились у Вяч. Иванова в «двух коней», восстановив тем самым свое предметное прямое значение). Определенная семантическая связь существует между заключительным образом стихотворения Фета (две звезды на высоте небесной) и образом первой строфы сонета (два в ночи летящих метеора). Однако вся тематическая структура первой строфы иная. Три важнейшие темы – «огонь» (два грозой зажженные, два пламени, два… метеора), «ночь» (полуночного, в ночи) и «полет» (летящих, стрела). Вместо фетовской статики в сонете Вяч. Иванова акцентировано движение, динамика. Хотя, как и в стихотворении Фета, в первой строфе нет глаголов, но определения-причастия в своей семантике выявляют именно стремительное и стихийное действие (зажженные, летящих). Эти «действенные» определения и связывают между собой мотивы первой строфы: первые два (стволы и метеоры) через тему огня, вторые два (метеоры и стрела) через тему полета.
Итак, мотивы первой строфы – огонь, ночь, полет – воплощают тему хаоса, стихийной страсти, говоря словами Вяч. Иванова – дионисийского порыва и экстаза.
Вторая строфа – своего рода укрощение стихии (мотивы «руки», держащей удила» и «шпоры», язвящей коней). Появляются первые в этом тексте глаголы, обозначающие воздействие внешней силы. Если первая строфа – дионисийская стихия, то укрощающее ее начало связано для Вяч. Иванова с именем мужественного Аполлона[118].
В середине второй строфы происходит важный семантический сдвиг в развитии темы «двое в одном». До сих пор все пары лишь сополагались в пространстве, но оставались неслиянными (как у Фета на протяжении всего стихотворения), и только внешняя сила (гроза, ночь, бор, рука, удила, шпора) создавала их единство. Выпадала из этого ряда лишь последняя строка первой строфы – Одной судьбы двужалая стрела. Но «два ока мы единственного взора» - это уже совсем иная степень соединения двоих в одном: теперь двое оказываются частями единого тела и единой души (мечты одной два трепетных крыла), акцент сделан на нераздельности двух неслиянных начал и на их вочеловечении.
Два терцета в сонете Иванова – это две ступени познания Бога, которое оказалось возможным после самоотречения и укрощения стихии. Мотивы огня, полета, ночи исчезают, «чета» утрачивает также плоть и в первом терцете становится скорбящей «четой теней». Но «божественный гроб» в первом терцете может быть воспринят не только как гроб Господень, но и как гробница Диониса (древняя Красота). В сонете № 11 из «Венка сонетов» дается своего рода автокомментарий к этой строке:
Где древняя почиет красота,
Ты, Дионис, гостей родной чужбины
Скрестил пути и праздновал гостины.
И лишь в последнем терцете, после приобщения двоих к «тайне», они вновь обретают тело, и это – тело Христа («Мы – две руки единого Креста»). В статье Вяч. Иванова «О достоинстве женщины» содержится пояснение к подобной метаморфозе: «Но если человек вступил в брак, два будут единою плотью, их сочетал Бог. Церковь уподобляет брак мученичеству: двое соединяются для сораспятия на кресте плоти, для низведения света в сферу материи и ее зачатий от света, для взаимного самовоспитания в духе, для общего в Боге подвига»[119].
Итак, вместо своеобразной литературной игры в стихотворении Фета, вместо парадигмы параллельных и статичных уподоблений в сонете Вяч. Иванова прослеживаются последовательные метаморфозы, воспринимаемые как этапы восхождения к познанию Бога в совершенствующейся любви («экстаз» - «самоотречение» - «молитва» - «слияние с Богом»).
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 304; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!