ЛЕВ ТОЛСТОЙ НЕ ЛЮБИЛ СВОИХ ДЕТЕЙ
Семейный проект был для молодого Толстого главной, преимущественной целью. Рано осиротев, он с юных лет мечтал о собственной семье, в которой непременно будут дети. В 1862 году писатель женится, и один за другим у него появляются сыновья и дочери. Семья была большой — из тринадцати родившихся детей до совершеннолетия дожили восемь. Наравне с Софьей Андреевной Лев Николаевич принимал участие в воспитании детей, их образовании, проводил с ними много времени, придумывал для них игры. Он прекрасно находил с детьми общий язык, но был сдержан во внешних проявлениях любви и нежности. «За всю мою жизнь меня отец ни разу не приласкал. Это не значит, чтобы он меня не любил. Напротив, я знаю, что он любил меня, бывали периоды, когда мы были очень близки друг другу, но он никогда не выражал своей любви открытой прямой лаской и всегда как бы стыдился её проявления» (И.Л. Толстой. Мои воспоминания).
Любовное описание ещё маленьких детей и отеческие наставления подросшим детям, жизнь которых Толстой, бывало, не одобрял, но которых всё же любил, пронесены через его дневники и письма. «Старший [Сергей] белокурый, — не дурён. Есть что-то слабое и терпеливое в выражении и очень кроткое. Когда он смеётся, он не заражает, но когда он плачет, я с трудом удерживаюсь, чтобы не плакать <…> Илья, третий. Никогда не был болен. Ширококост, бел, румян, сияющ. Учится дурно. Всегда думает о том, о чём ему не велят думать. Игры выдумывает сам. Аккуратен, бережлив: «мое» для него очень важно. Горяч и violent [франц. вспыльчив], сейчас драться; но и нежен и чувствителен очень <…> Илья погибнет, если у него не будет строгого и любимого им руководителя.
|
|
|
Летом мы ездили купаться; Серёжа верхом, а Илью я сажал к себе за седло. Выхожу утром, оба ждут. Илья в шляпе, с простынёй, аккуратно, сияет, Серёжа откуда-то прибежал, запыхавшись, без шляпы. «Найди шляпу, а то я не возьму». Серёжа бежит туда, сюда. Нет шляпы. «Нечего делать, без шляпы я не возьму тебя. – Тебе урок, – у тебя всегда всё потеряно». Он готов плакать. Я уезжаю с Ильёй и жду, будет ли от него выражено сожаление. Никакого. Он сияет и рассуждает об лошади. Жена застаёт Серёжу в слезах. Ищет шляпу – нет. Она догадывается, что её брат, который пошёл рано утром ловить рыбу, надел Серёжину шляпу. Она пишет мне записку, что Серёжа, вероятно, не виноват в пропаже шляпы, и присылает его ко мне в картузе. (Она угадала.) Слышу по мосту купальни стремительные шаги, Серёжа вбегает. (Дорогой он потерял записку.) И начинает рыдать. Тут и Илья тоже, и я немножко» (Письмо к А.А. Толстой от 26 октября 1872 года).
_______________________
Миф №5
|
|
|
ЛЮБЫМ СРЕДСТВАМ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ ТОЛСТОЙ ПРЕДПОЧИТАЛ ХОДЬБУ ПЕШКОМ
Любовь к пешим прогулкам Лев Николаевич сохранял на протяжении всей жизни и не оставлял её даже в последние годы в Ясной Поляне. Известно, что трижды он совершал пешие переходы из Москвы в Ясную Поляну, а также пешее паломничество в Оптину Пустынь. Цель этих путешествий – «увидать, как живет мир божий, большой, настоящий, а не тот, который мы устроили себе и из которого не выходим» (письмо С.А. Толстой от 11 июня 1881 года). Однако с не меньшей любовью он относился и к верховым прогулкам, а в 67 лет освоил велосипед. Если же говорить не о прогулках, а о перемещениях на ближние и дальние расстояния, то здесь писатель предпочитал современные ему виды транспорта — коляску, почтовую карету, железную дорогу. «Каждый день езжу верхом» (Дневник, 22 ноября 1895 года).
___________________________
Миф № 6.
ЛЕВ ТОЛСТОЙ ХОДИЛ БОСИКОМ И НОСИЛ КРЕСТЬЯНСКУЮ ОДЕЖДУ
Босой Толстой — это, как считают некоторые толстоведы, не более чем миф, появившийся после знаменитой картины Репина, на которой Лев Николаевич изображён в полный рост и босиком. Вероятно, Репину хотелось передать воззрения позднего Толстого, создать образ графа-мужика, близкого природе и народу, хотя эти босые ноги на картине в своё время вызвали недоумение и даже насмешки.
|
|
|
Свидетельством ПРОТИВ легенды о босом Толстом считается запись в мемуарах А.Б. Гольденвейзера «Вблизи Толстого». 8 марта 1901 г. (И.Е. Репин выставил на публику своего босоногого Льва буквально несколькими
месяцами раньше, на выставке “передвижников”) Толстой был особенно «в духе», в шутливом настроении и, как водится среди стариков, вспоминал в беседе с Гольденвейзером былые времена:
«Насколько больше теперь тратят денег, чем раньше! Когда мы жили с Софьей Андреевной в Ясной <т.е. до
1881 г., до переезда в Москву. - Д . Е.>, мы получали с Никольского тысяч пять и отлично жили. Разумеется, до того, чтобы ходить босиком, не доходило, а вот Репин <теперь> меня изобразил декольте, босиком, в рубашке! Хорошо ещё, что хоть невыразимые не снял... И как это даже не спросить меня, будет ли это мне приятно?! Впрочем, я давно привык, что со мной обращаются, как с мёртвым» (Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. 5-е изд. С. 82 - 83).
Вчитаемся в приведённый отрывок. Толстой, как широко известно, вёл довольно аскетический образ жизни
ещё до женитьбы — но в те годы «до того, чтобы ходить босиком, не доходило». Обходиться в домашнем обиходе парой туфель было для него нормальным. Но у мужиков Ясной Поляны туфель не было никаких. Да и не годилась такая обувь для ремесленного и крестьянского труда, в котором особенно полюбил участвовать Толстой-христианин уже в 1880-х. Именно тогда он испытал хождение босиком, и даже “декольте” — но, по причинам личного стыда воспитанного человека, ни в 1891 году, когда был создан этюд, ни в 1901-м, когда Репин закончил картину, он НЕ ЖЕЛАЛ БЫТЬ ПУБЛИЧНО ПРЕДСТАВЛЯЕМЫМ В ТАКОМ ОБЛИЧИИ фотографами или художниками.
|
|
|
С.Л. Толстой так же невзлюбил репинский портрет, на котором, по его мнению, Репин «дополнил действительность воображением», изобразив отца «босым с
каким-то несвойственным ему страдальческим выражением лица». «ОТЕЦ РЕДКО ХОДИЛ БОСИКОМ и говорил: “Кажется, Репин никогда не видел меня босиком. Недостаёт только, чтобы меня изобразили без панталон”» (Толстой С.Л. Очерки былого. С. 327 – 328. Выделение в тексте наше. – Д. Е.).
Обратим внимание, что, по высокой вероятности, Сергей Львович просто пересказывает в своих воспоминаниях (начатых только в 1910-е гг.) шутку Толстого в разговоре 1901 г. с Гольденвейзером, ставшую позднее довольно известной.
Но из этого свидетельства сына Толстого уже следует, что В КАКИХ-ТО СЛУЧАЯХ Репин видеть Толстого босым МОГ. Босоногость здесь не отрицается безоговорочно!
В альбоме Плиния Краснова «Лев Толстой - великий
писатель земли русской» (1903) история с картиной превращена уже в анекдот, в пересказе журналиста А.С. Суворина, в котором Толстой пеняет о босых ногах и панталонах лично автору картины, а Репин защищает себя, как художника-реалиста: «Я взял его в том виде, в котором видели его очень многие в Ясной Поляне» (с. 71).
Да, всё-таки видел! Видел и «взял» на карандаш, а позднее — на кисть и холст. Вот как о создании летом 1891 г. этюда с босым Толстым рассказывает в своих воспоминаниях сам художник:
«Несмотря на бедные обноски, с туфлями на босу ногу, фигура — его была поразительная по своей внушительности. […] Лев Николаевич, выйдя из усадьбы, сейчас же снимал старые, своей работы туфли, засовывал их за ременный пояс и шёл босиком. Шёл он уверенным, быстрым, привычным шагом, не обращая ни малейшего внимания на то, что тропа была засорена и сучками и камешками. Я едва поспевал за ним. Да, внушительная, необыкновенная фигура: босяк с корзинкой в лесу, а осанка военного. [...]
— Теперь я пойду один, — вдруг сказал Лев Николаевич на прогулке.
Видя, что я удивлён, он добавил:
— Иногда я ведь люблю постоять и помолиться где-нибудь в глуши леса.
— А разве это возможно долго? — спросил я наивно и
подумал: «Ах, это и есть «умное делание» у монахов
древности».
— Час проходит незаметно, — отвечает Лев Николаевич
задумчиво.
— А можно мне как-нибудь, из-за кустов, написать с вас этюд в это время?
Я рисовал с него тогда, пользуясь всяким моментом. Но тут я сразу почувствовал всю бессовестность своего
вопроса:
— Простите, нет, я не посмею...
— Ох, да ведь тут дурного нет. И я теперь, когда меня рисуют, как девица, потерявшая честь и совесть, никому уже не отказываю. Так-то. Что же! Пишите, если это вам надо, — ободрил меня улыбкой Лев Николаевич.
И я написал с него этюд на молитве, босого. И мне захотелось написать его в натуральную величину в этом моменте. Показалось это чем-то значительным» (Репин И.Е. Далёкое близкое. 4-е изд. М., 1953. С. 379 - 381).
У нас нет никаких оснований не доверять рассказу И.Е. Репина. Просто в 1891-м Толстой не мог и вообразить, что через десяток лет Репин достаточно обнаглеет, чтобы — уже не прося никакого разрешения — превратить свой набросок 1891 г. в картину маслом и выставить на общее позорище. Толстой познакомился с И.Е. Репиным ещё в 1880-м году. В 1891-м он уже считал друга-художника достаточно хорошим и идейно близким человеком — именно поэтому не изменил перед ним, как перед многими другими гостями, своим привычкам. А Репин через годы — вдруг использовал эту доверчивость… Конечно, Толстому было НЕЛОВКО, НЕПРИЯТНО, как было бы неприятно, если бы кто-то в начале 1860-х зарисовал его «для публики» в тогдашнем его затасканном домашнем халате, или, скажем, снял на фото «спартанскую» холостяцкую постель — так неприятно поразившую в 1862 году юную Софью Андреевну. Но босоногость свою яснополянскую, как и всю аскезу, начавшуюся задолго до религиозного перелома 1880-х, Лев Николаевич никогда не отрицал!
Что касается простой одежды, Лев Николаевич надевал её для физической работы, а также во время своих пеших путешествий — чтобы встречные не признали в нём барина. Верхняя одежда его могла быть совершенно простонародной – и материалом, и пошивом. А вот одежда, СОПРИКАСАВШАЯСЯ С ТЕЛОМ, даже та, которую он носил дома, в Ясной Поляне, была хоть и очень демократична по виду, однако исключала ассоциации с крестьянским платьем. «Одежда Толстого была всегда одинакова – блуза, подпоясанная ремнём; зимой тёмная, летом – белая, парусиновая. Эти блузы шили Толстому его жена и деревенская портниха. В одежде Толстой любил опрятность и чистоту, но не щегольство и элегантность» (Н.Н. Гусев. «Лев Толстой – человек»).
Да и знаменитые «толстовки» (при жизни Толстого их именовали просто блузами) Толстой носил задолго до «духовного перелома» и призывов к опрощению — любящий свободу и простоту во всём, он и одежду предпочитал свободную и простую.
Сестра Льва Николаевича, Мария Николаевна Толстая, вспоминала с присущим ей юмором о том времени, когда юный Лев приезжал в Ясную Поляну на каникулы в период своего увлечения философией и порой пугал и смешил близких чрезмерным рвением:
«Лёвочка, вероятно, вообразил себя Диогеном, а может быть, под влиянием Руссо, желая жить простой, первобытной жизнью, совсем опростился, куда только девалось его стремление быть ком иль фо. Он сшил себе какой-то ужасный, длинный балахон, в котором ночью спал, а днём ходил, и, чтобы полы не мешали ему, он пришил к ним пуговицы, которые пристёгивал во время ходьбы. Целыми днями он бродил по лесам, и когда уставал, отдыхал, подкладывая под голову толстые томы философских книг: Вольтера, Руссо или Гегеля. Один раз тётенька Татьяна Александровна послала за ним, когда приехали гости, и когда он вышел в таком виде в гостиную к гостям, в своём парусиновом балахоне с туфлями на босу ногу, тётенька пришла в дикий ужас, а Лёвочка спокойно стал доказывать тщету всяких условностей и необходимость жить простой, естественной жизнью» (Толстая А.Л. Отец. Жизнь Льва Толстого. М., 1990. С. 42).
И вот прошло много лет, Толстой стал известнейшим писателем, а идеи опрощения и «естественной жизни» никуда не исчезли, найдя себе место в практике христианской жизни.
Широкие блузы с поясом со временем стали называть толстовками, но не «в честь» Л.Н. Толстого, как многие думают в наши дни, а из-за их популярности в кругу духовных единомышленников Льва Николаевича — «толстовцев».
Европейское платье – сюртук, накрахмаленные рубашки, пальто и шляпу – писатель надевал, когда ездил в Москву и Петербург, бывал в светском обществе. Многие из его вещей были сшиты у хороших портных или куплены в дорогих магазинах. «Помню я, как папа иногда ездил по делам в Москву. В те времена он ещё носил в Москве сюртук, сшитый у лучшего в то время французского портного Айе» (И.Л. Толстой. Мои воспоминания). В молодости же Лев Николаевич строго придерживался общепринятых правил, касавшихся поведения и внешности молодых аристократов: «Не только с Казани, но еще прежде я занимался своей наружностью: старался быть светским, comme il faut [франц. – как следует, подобающим образом]» (Л.Н. Толстой. «Воспоминания (Автобиография»).
__________________
Миф №7.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 873; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!