НОВЫЙ ГОД В ЭКВАТОРИАЛЬНОЙ ГВИНЕЕ 3 страница
11
ЗА ТРИДЕВЯТЬЮ МОРЯМИ
Моего отца Министерство рыбного хозяйства СССР направило на работу в Республику Куба. Переводчиком. На два года. С семьёй. А это значит, со мной и мамой. Мама Мирослава , если коротко – Мира, как звал её папа, была молодой и очень красивой. Впрочем, папа тоже был не хуже. Папа ехал на Кубу работать, а мама, как сказал мой дедушка, ехала «работать его женой». Меня же направляли на Кубу, как пошутил работник в Управлении загранкадрами министерства, не просто жить, а выполнять ответственное задание: хорошо учиться в школе при советском посольстве. Как с ребёнком разговаривали. Это они все думают, что я маленький, а мне уже, слава богу, за девять лет перевалило. Ну пусть себе тешатся…
Знакомый лётчик Николай Иванович – первый пилот, родственник бабушкиной подружки, провёл меня ночью мимо спящих в первом классе стюардесс в кабину к лётчикам. Там тоже все спали. Или слушали музыку. И второй пилот, и штурман, и ещё какой-то мужчина в лётной форме. Они сидели в креслах с закрытыми глазами. И все – в наушниках. И на головах, и на ушах.
Штурвал в виде руля полугоночного велосипеда качался сам по себе. А справа от него, перед вторым пилотом, качался и поворачивался ещё один штурвал, точно такой же. Лётчик на него не смотрел. Он тоже сидел с закрытыми глазами.
Николай Иванович сказал, что самолёт летит на автопилоте. Потом посадил меня на своё место, дал потрогать штурвал и надел мне на голову большие чёрные наушники. В наушниках – шум, треск и английская речь, музыки не было. Он предложил мне порулить, но я покраснел и вежливо отказался, сославшись на недостаток опыта. Пилот отнёсся к моему объяснению с пониманием.
|
|
Навстречу самолёту плыли звёзды, а потом как бы обтекали его со всех сторон. В кабине была уйма всяких лампочек, кнопок и тумблеров. Прямо пропасть сколько там было приборов и прочей техники! Мы летели навстречу рассвету, будто догоняя его. Он уже был виден. Там, где-то впереди.
Когда я возвращался на своё место в салон эконом класса, одна стюардесса проснулась и посмотрела на меня испуганно. «Наверное, решила, что я злоумышленник или разбойник какой», – подумал я, так как стюардесса быстро убрала свои длинные затянутые в капрон ноги под байковое одеяло. Видимо, опасаясь, что их утащат.
11
Мама спала, посапывая, а отец листал учебник. «Доучивает испанский», – решил я, усевшись в кресло.
– Понравилась экскурсия? – спросил отец, не отрываясь от текста.
– Очень! А там, в кабине, пол не провалится? Он такой тонкий, что под ним даже звёзды видно. По нему четыре человека ходят. И ещё стюардессы. Страшно. И звёзды тебе навстречу прямо летят, а потом разбегаются в разные стороны. Интересно!
|
|
Отец показал на свои толстые тяжёлые японские ручные часы Seiko со светящимся циферблатом, купленные им в Камеруне во время его предыдущей командировки в Африку, которыми он очень гордился:
– Видишь, сколько времени мы летим только над одним Атлантическим океаном? Можно сказать, что мы летим с тобой за тридевять морей.
Я легко с этим утверждением согласился и откинулся на кресло. Стал замерзать. Достал сверху одеяло и уютно закутался в него, как сделали уже почти все пассажиры.
Проснулся я от шума. Самолёт задрожал, захрустел, выпустил с треском шасси и стал плавно снижаться. Над маленькими островками, разноцветными отмелями, рифами, высокими и маленькими лохматыми, как пауки, пальмами. Потом мягко приземлился и покатился, слегка подпрыгивая. Затем заурчал, вздыбился, ещё немного прокатился и остановился как вкопанный.
При выходе из самолёта нам в лицо пыхнуло липким жаром. А внизу у трапа нас встретили весёлые кубинские пограничники. Один из них мне подмигнул.
Не буду описывать процесс прохождения таможни и паспортного контроля. Толкотня, духота, шум, чемоданы и сумки. Очереди не по мне. Не для меня. Ни в Москве, ни за границей. Это однозначно.
|
|
Но зато потом! Когда мы наконец разместились в микроавтобусе – рафике и поехали, это, надо сказать, было зрелище! Это было здорово! Когда тебя везут – это красота! Водитель наш, мой тёзка, Володя Шмырёв, улыбчивый белобрысый хохмач, красочно расписывал, как папе будет хорошо работаться в представительстве рыбного хозяйства, как мама будет отовариваться в магазине для дипломатов. А пока мы, мол, едем в восточную Гавану, что находится за замком Эль Морро и подземным туннелем, который проходит под каналом.
Мы видели пассажирский лайнер во входном канале в торговый и рыбный порты. Корабли на рейде, старинную крепость на скале и Старую Гавану. Вернее, её часть, выходящую на канал. Потом был туннель
12
Мама спала, посапывая, а отец листал учебник. «Доучивает испанский», – решил я, усевшись в кресло.
– Понравилась экскурсия? – спросил отец, не отрываясь от текста.
– Очень! А там, в кабине, пол не провалится? Он такой тонкий, что под ним даже звёзды видно. По нему четыре человека ходят. И ещё стюардессы. Страшно. И звёзды тебе навстречу прямо летят, а потом разбегаются в разные стороны. Интересно!
|
|
Отец показал на свои толстые тяжёлые японские ручные часы Seiko со светящимся циферблатом, купленные им в Камеруне во время его предыдущей командировки в Африку, которыми он очень гордился:
– Видишь, сколько времени мы летим только над одним Атлантическим океаном? Можно сказать, что мы летим с тобой за тридевять морей.
Я легко с этим утверждением согласился и откинулся на кресло. Стал замерзать. Достал сверху одеяло и уютно закутался в него, как сделали уже почти все пассажиры.
Проснулся я от шума. Самолёт задрожал, захрустел, выпустил с треском шасси и стал плавно снижаться. Над маленькими островками, разноцветными отмелями, рифами, высокими и маленькими лохматыми, как пауки, пальмами. Потом мягко приземлился и покатился, слегка подпрыгивая. Затем заурчал, вздыбился, ещё немного прокатился и остановился как вкопанный.
При выходе из самолёта нам в лицо пыхнуло липким жаром. А внизу у трапа нас встретили весёлые кубинские пограничники. Один из них мне подмигнул.
Не буду описывать процесс прохождения таможни и паспортного контроля. Толкотня, духота, шум, чемоданы и сумки. Очереди не по мне. Не для меня. Ни в Москве, ни за границей. Это однозначно.
Но зато потом! Когда мы наконец разместились в микроавтобусе – рафике и поехали, это, надо сказать, было зрелище! Это было здорово! Когда тебя везут – это красота! Водитель наш, мой тёзка, Володя Шмырёв, улыбчивый белобрысый хохмач, красочно расписывал, как папе будет хорошо работаться в представительстве рыбного хозяйства, как мама будет отовариваться в магазине для дипломатов. А пока мы, мол, едем в восточную Гавану, что находится за замком Эль Морро и подземным туннелем, который проходит под каналом.
Мы видели пассажирский лайнер во входном канале в торговый и рыбный порты. Корабли на рейде, старинную крепость на скале и Старую Гавану. Вернее, её часть, выходящую на канал. Потом был туннель
12
под землёй. Большой, длинный, с поворотами. И светлый, как наше метро. Всё впечатляло. И стройные красивые белые мулатки, и креолки – девушки-полицейские в зелёной форме, и олеандры. Девушек-гаишниц кубинские водители называли не любя, как и повсюду в мире, cotorritas – попугайчиками. За их зелёную униформу. Потому что кубинцы этот цвет не любят. Он преследует их круглый год. И летом, и зимой, и весной, и осенью.
Мама часто ахала. Папа комментировал, где мы проезжали. Кто и когда построил туннель. Кто и зачем построил крепость. Что в ней было раньше и что там теперь. Папа всё знал про эти места.
Я стал всё фотографировать своим «Зенитом». Но отец меня вовремя остановил:
– Всё равно на скорости не получится хорошо, – сказал отец, – только плёнку испортишь. Придем сюда гулять, вот тогда и сфотографируешь. Ты будешь снимать слайды, а я – фильм своей кинокамерой.
Есть у папы такая камера – «Спорт». Бледно-кремового цвета и с пупырышками. В неё вставляется большая батарейка. Я успокоился и даже перестал вертеться в разные стороны и подпрыгивать на сиденье. Тем более что мы уже подъезжали к большому бетонному 16-этажному дому с длинными бойницами на серой стене.
– От американцев отстреливаться? – спросил я, указывая на бойницы.
Отец объяснил, что это не бойницы, а такие жалюзи в стене, чтобы вентиляция была, от солнца – тень, от ветра – защита. Рабочий в сомбреро и потухшей сигарой во рту подравнивал длинным ножом, мачете, как сказал отец, траву рядом с домом и стриг её огромными ножницами, которые лежали на траве рядом с ним. И хотя на Кубе была зима, но трава, пальмы, акации и разные растения были зелёными.
Кубинцы при входе в дом заулыбались нам и что-то сказали приятное отцу, а он им что-то ответил. Тоже приятное. Шмырёв помог поднять на лифте на 6-й этаж наши вещи и донести их до квартиры.
Через бойницы было видно море. Далеко-далеко. И корабли. Вдалеке на рейде. В коридоре подвывал ветерок. Декабрь – зимнее время года на Кубе. И ветерок здесь бывает ого какой. Тем более у моря. Через год, в этом же месяце, мы уже замерзали при 15 градусах тепла ночью, когда почти акклиматизировались. Но всё равно купались…
В коридоре у некоторых квартир стояли литровые бутылки с молоком – высокие и продолговатые.
13
под землёй. Большой, длинный, с поворотами. И светлый, как наше метро. Всё впечатляло. И стройные красивые белые мулатки, и креолки – девушки-полицейские в зелёной форме, и олеандры. Девушек-гаишниц кубинские водители называли не любя, как и повсюду в мире, cotorritas – попугайчиками. За их зелёную униформу. Потому что кубинцы этот цвет не любят. Он преследует их круглый год. И летом, и зимой, и весной, и осенью.
Мама часто ахала. Папа комментировал, где мы проезжали. Кто и когда построил туннель. Кто и зачем построил крепость. Что в ней было раньше и что там теперь. Папа всё знал про эти места.
Я стал всё фотографировать своим «Зенитом». Но отец меня вовремя остановил:
– Всё равно на скорости не получится хорошо, – сказал отец, – только плёнку испортишь. Придем сюда гулять, вот тогда и сфотографируешь. Ты будешь снимать слайды, а я – фильм своей кинокамерой.
Есть у папы такая камера – «Спорт». Бледно-кремового цвета и с пупырышками. В неё вставляется большая батарейка. Я успокоился и даже перестал вертеться в разные стороны и подпрыгивать на сиденье. Тем более что мы уже подъезжали к большому бетонному 16-этажному дому с длинными бойницами на серой стене.
– От американцев отстреливаться? – спросил я, указывая на бойницы.
Отец объяснил, что это не бойницы, а такие жалюзи в стене, чтобы вентиляция была, от солнца – тень, от ветра – защита. Рабочий в сомбреро и потухшей сигарой во рту подравнивал длинным ножом, мачете, как сказал отец, траву рядом с домом и стриг её огромными ножницами, которые лежали на траве рядом с ним. И хотя на Кубе была зима, но трава, пальмы, акации и разные растения были зелёными.
Кубинцы при входе в дом заулыбались нам и что-то сказали приятное отцу, а он им что-то ответил. Тоже приятное. Шмырёв помог поднять на лифте на 6-й этаж наши вещи и донести их до квартиры.
Через бойницы было видно море. Далеко-далеко. И корабли. Вдалеке на рейде. В коридоре подвывал ветерок. Декабрь – зимнее время года на Кубе. И ветерок здесь бывает ого какой. Тем более у моря. Через год, в этом же месяце, мы уже замерзали при 15 градусах тепла ночью, когда почти акклиматизировались. Но всё равно купались…
В коридоре у некоторых квартир стояли литровые бутылки с молоком – высокие и продолговатые.
13
– Это молоко для русских и кубинских детей дошкольного возраста. Каждый день. Бесплатно, – рассказывал на ходу Шмырёв.
Когда мы вошли в нашу квартиру, он показал, где титан для воды, рассказал, как он работает. Большая бутыль в штативе – это питьевая вода. Каждый день приезжает водовозка и меняет пустые бутыли на полные. Поэтому пустую бутыль надо выставлять за дверь.
Отец подарил Шмырёву буханку чёрного хлеба, и он, довольный, умчался по своим делам.
Я стал придирчиво осматривать новое жилище. В принципе мебель ничем особенно от нашей не отличалась. Те же шкафы, стол, стулья. Но в шкафу я заметил горящую лампочку.
– Это от сырости, чтобы вещи не покрывались плесенью, – сказал всезнающий отец.
За его спиной была служба военным переводчиком в Африке, в Республике Экваториальная Гвинея, которая находится на самом Экваторе. Бывшая колония Испании. У меня даже марки тех времён есть: и колониальные, и уже когда стала республикой.
Но кровать – это вещь! Кровать в спальне была широченная! У нас таких не выпускали. И с непривычными узкими и длинными пухлыми подушками.
– А где-же накомарничек? – решил я ехидным голосом озадачить родителей.
– Видишь море? – сказала мама. – Это бриз. К тому же мы на 12-м этаже. Или комары здесь не водятся, или сюда не долетают. Силёнок не хватает. Понятно?
– Логично. А телевизор где? – не унимался я.
– Телевизоров всем не хватает. Они в дефиците. Вот кто-то уедет, тогда телевизор ближайшему очереднику достанется. Всё равно телевизор Москву здесь не ловит. Все передачи на испанском языке. Так что учи поскорее испанский. Знаешь, как быстрее выучить?
– Знаю, – ответил я, вспомнив, рассказанный кем-то из ребят анекдот «Для этого лучше всего спать с переводчицей». Но это уже была шутка не для взрослых.
Как бы прочитав мои мысли, отец посоветовал:
– Надо больше общаться с кубинцами.
– Пообщаемся, – пообещал я.
Удовлетворившись новым жильём, родители принялись распаковывать чемоданы, а я пошёл на балкон – посмотреть оставленные там
14
– Это молоко для русских и кубинских детей дошкольного возраста. Каждый день. Бесплатно, – рассказывал на ходу Шмырёв.
Когда мы вошли в нашу квартиру, он показал, где титан для воды, рассказал, как он работает. Большая бутыль в штативе – это питьевая вода. Каждый день приезжает водовозка и меняет пустые бутыли на полные. Поэтому пустую бутыль надо выставлять за дверь.
Отец подарил Шмырёву буханку чёрного хлеба, и он, довольный, умчался по своим делам.
Я стал придирчиво осматривать новое жилище. В принципе мебель ничем особенно от нашей не отличалась. Те же шкафы, стол, стулья. Но в шкафу я заметил горящую лампочку.
– Это от сырости, чтобы вещи не покрывались плесенью, – сказал всезнающий отец.
За его спиной была служба военным переводчиком в Африке, в Республике Экваториальная Гвинея, которая находится на самом Экваторе. Бывшая колония Испании. У меня даже марки тех времён есть: и колониальные, и уже когда стала республикой.
Но кровать – это вещь! Кровать в спальне была широченная! У нас таких не выпускали. И с непривычными узкими и длинными пухлыми подушками.
– А где-же накомарничек? – решил я ехидным голосом озадачить родителей.
– Видишь море? – сказала мама. – Это бриз. К тому же мы на 12-м этаже. Или комары здесь не водятся, или сюда не долетают. Силёнок не хватает. Понятно?
– Логично. А телевизор где? – не унимался я.
– Телевизоров всем не хватает. Они в дефиците. Вот кто-то уедет, тогда телевизор ближайшему очереднику достанется. Всё равно телевизор Москву здесь не ловит. Все передачи на испанском языке. Так что учи поскорее испанский. Знаешь, как быстрее выучить?
– Знаю, – ответил я, вспомнив, рассказанный кем-то из ребят анекдот «Для этого лучше всего спать с переводчицей». Но это уже была шутка не для взрослых.
Как бы прочитав мои мысли, отец посоветовал:
– Надо больше общаться с кубинцами.
– Пообщаемся, – пообещал я.
Удовлетворившись новым жильём, родители принялись распаковывать чемоданы, а я пошёл на балкон – посмотреть оставленные там
14
бывшим жильцом морские ракушки. Мама сказала папе, что хорошо было бы позвонить в Москву и сообщить, что мы долетели благополучно. Отец объяснил маме, что телефонные аппараты, которые, как он думает, будут работать через спутник, изобретут лет через 15, а сейчас, мол, садись и пиши письмо домой – его кто-нибудь забросит в посольство. Кто полетит в Союз обратным рейсом через три дня. Наши лётчики успеют в первый день отметить счастливый перелёт, на второй день – отоспаться, а на третий – нагуляться по Гаване.
Я тоже предложил родителям смотаться в город на прогулку, но получил категорический отказ – им сейчас не до прогулок. Отец посоветовал вести дневник нашего пребывания на Кубе и записывать всё интересное, что происходит каждый день.
– Я что, девчонка? – заартачился я.
– Вот увидишь, это тебе пригодится в будущем. Ты попробуй, может, тебе понравится писать и из тебя писатель когда-нибудь выйдет, – сказал отец и дал мне толстую тетрадь.
Я обещал попробовать. И уже вечером, пересиливая себя, сделал в ней первые каракули: «Мои воспоминания о нашем прилёте на Кубу». После дело с записями пошло легче. А потом меня это дело даже увлекло.
На новом месте мне долго не спалось. Извертелся весь. Сказывались и разница во времени с Союзом, и яркий месяц, висящий в звёздном небе почему-то задом наперёд, и неумолкаемый стрёкот цикад, и отдалённый шум морского прибоя.
На следующее утро отец уехал с новыми сослуживцами на работу в представительство Министерства рыбного хозяйства СССР, что находилось в рыбном порту Гаваны. Мама приступила к работе «в качестве жены». А я пошёл во двор и привёл домой с улицы тощую добрую собаку. Толпящиеся при входе в гостиницу кубинцы, работники её администрации и разных технических служб, мне ни слова не сказали. Зато мама высказалась вволю. И не только высказалась, но и выставила меня на улицу вместе с псом, красноречиво объяснив, что собакам здесь не место, что это не частный дом, а гостиница. Кубинцы слышали всё это, ничего не понимали, но до них дошло всё. Они одобрительно поглядывали на мою сердитую, но ещё более привлекательную в гневе маму.
Я сходил домой, вынес большую сахарную кость и вставил её собачке в пасть. С тех пор собака каждое утро в течение двух лет встречала меня у входа в гостиницу. Я давал ей что-нибудь вкусненькое, и она, счастливая, вильнув хвостиком, убегала до следующего утра.
15
бывшим жильцом морские ракушки. Мама сказала папе, что хорошо было бы позвонить в Москву и сообщить, что мы долетели благополучно. Отец объяснил маме, что телефонные аппараты, которые, как он думает, будут работать через спутник, изобретут лет через 15, а сейчас, мол, садись и пиши письмо домой – его кто-нибудь забросит в посольство. Кто полетит в Союз обратным рейсом через три дня. Наши лётчики успеют в первый день отметить счастливый перелёт, на второй день – отоспаться, а на третий – нагуляться по Гаване.
Я тоже предложил родителям смотаться в город на прогулку, но получил категорический отказ – им сейчас не до прогулок. Отец посоветовал вести дневник нашего пребывания на Кубе и записывать всё интересное, что происходит каждый день.
– Я что, девчонка? – заартачился я.
– Вот увидишь, это тебе пригодится в будущем. Ты попробуй, может, тебе понравится писать и из тебя писатель когда-нибудь выйдет, – сказал отец и дал мне толстую тетрадь.
Я обещал попробовать. И уже вечером, пересиливая себя, сделал в ней первые каракули: «Мои воспоминания о нашем прилёте на Кубу». После дело с записями пошло легче. А потом меня это дело даже увлекло.
Дата добавления: 2019-09-08; просмотров: 44; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!