Отпущены поводья, что когда-то спасали хозяина.



Конь стал веселым и мирным, но Путь еще не достигнут. Как прекрасны песни и танцы счастливого наездника!

С давних времен это было богатством его семьи.

Сама собой проступила незапятнанно чистая природа, Радость наездника все глубже, он гуляет привольно.

Так он бродит, доверие пестуя, здесь и там,

И его спутники — высокие горы и зеленые сосны.

 

7

Наездник, довольный и счастливый, стоит перед горной грядою. Погруженный в чтение книг и стихов, он забыл, как летят мимо годы. Пустота — вот природа, для чего беспокоиться об укрощенье коня? Забыт движитель жизни, стреножен ум-обезьяна5.

Коль приходит такое — значит, природа постигнута.

Спишь, не зная тревог, мыслишь, не ведая пут.

“Восемь чистых”6 согласно движению мира исчезли.

Следуешь вечному, ловишь каждый миг — и приходишь к началу вещей.

Наездник поет и танцует, ведя коня за собой.

Тело и дух его праздны — на время найден приют.

Он хочет наполнить весь мир песнями радости,

Но боится, что не сможет удержать коня на привязи.

Ибо истинная природа коня должна проступать понемногу, Наезднику нельзя веселиться бездумно, ибо конь — вор сознания Если отвернуться от воли в себе и сорвать сбрую,

Все пойдет прахом, и слезы ручьем потекут по лицу.

 

Конь отпущен гулять по пустынной равнине.

Наездник созерцает зеленые воды и горы.

Коль взгрустнется ему, он сядет один на утесе и песню споет. Вот он уселся — и красный диск солнца3 поднялся на небо: Так наездник постигает природу господина вещей4.

В прохладной тени чуть слышно журчит ручеек,

Конь бродит привольно по безлюдным просторам. Счастливая улыбка играет налицо наездника.

10

Забыты все слова, единая природа объемлет весь мир. Незаметно скрылся от взоров, лежу под низким навесом. Конь как бы мертв, в одиночестве гуляю вокруг.

Брожу там и сям, пляшу и танцую, изображая безумство. Шаги быстры, но хожу, словно вечно я празден. Неотступно “обнимаю Единое”, не предаюсь суесловию. Узрел свет невечерний, не знающий теней и преград. Сжег все свои книги, отрекся от всех “чистых слов”.

 

 

И человек и конь уж забыты: неизреченное в нас!

Сберегаю полноту своей подлинности, пестую естество.

Великий Путь не требует ни доброты, ни искусства.

Голоден — ешь, мучит жажда — пьешь, устаешь — идешь спать9. Постигнув Единое, забыл свое сердце, только “оберегаю Единое” Врата всех чудес... В сокровенном — еще более сокровенное. Уподобился яшмовому зародышу10, творящему все превращенья. Внутри сосуда таится еще один мир ".

Дует свежий ветер, и солнце клонится к краю небес.

Как приятно пить чай с пастушком, живущим в горах!

Я отдал свою гордость полям и лугам — нет больше меня! Пышные цветы и дикие травы — вот где теперь мой дом. Здесь повсюду со мной нерушимая искренность и доверие. Беспечно скитаюсь... Облака танцуют со мной.

Сто лет человеческой жизни пролетят в мгновенье, как сон. День за днем так живу, прикрывая тело рогожей.

 

Сердце стало подобным сухому дереву, мертвому пеплу7. Не прилагаю усилий, но сам себе пою и играю.

Гордый конь пришел и возлег у подножия горных пиков. Как приятно ему лежать здесь у скал, от мира вдали!

Он полон блаженства, природа его неизменна.

Жить среди этих гор — одно несравненное счастье!

Все заботы исчезли, отдохновенье без всяких снов8.

В этих чистых высях отовсюду струится чистое сиянье.

Под ‘־господином вещей” имеется в вида истинная природа всего сущего, вы- ступающая условием “сокровенного единства” всего сущего.

“Ум-обезьяна”, “мысль-лошадь” — традиционные образы нетренированного, “дикого”сознания.

По-видимому, здесь имеются в виду Восемь Триграмм из главного китайского канона — “Книги Перемен”.

Этот классический образ совершенного сознания восходит ко 2-й главе книги Чжуан-цзы.

В 6-й главе книги Чжуан-цзы говорится о том, что “настоящие люди древности спали без волнений, просыпались без тревог”.

Здесь содержатся аллюзии на чаньские сентенции, включая публикуемый здесь текст Пум и на.

Яшмовый эмбрион — бессмертный зародыш в теле даосского подвижника. Традиционное в даосизме указание на присутствие в природном мире символи- ческого мира “семян” вещей. Нередко этот мир именовался “тыквенными не- бесами”, поскольку тыква-горлянка, представляющая по форме как бы две впи- санные друг в друга сферы, выступала символом универсума как двух сфер, вложенных друг в друга. Образ “кувшина” обозначал также пустотный центр че- ловеческоготела, в котором сокровенно содержится пустотно-вселенское “под- линное” тело Дао.


Дата добавления: 2019-09-08; просмотров: 183; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!