Заздравный тост, или пир после Ереванской битвы
Поэма
Тост
Тихо ночью над полями,
В темноте умолкнул бой.
Озаренное огнями,
Войско пир справляет свой.
Вот и месяц показался,
Весь в лучах вверху горит.
Выпьем все, кто жив остался, —
Небо храбрых сохранит!
Братья, чаша круговая
Пусть бежит вокруг огня.
Слава тем, кто, умирая,
Встретил смерть на склоне дня!
О вино, вино хмельное,
Ты рождаешь в сердце пыл.
Подружился кто с тобою —
Тот всё горе позабыл!
Воины
О вино, вино хмельное,
Ты рождаешь в сердце пыл.
Подружился кто с тобою —
Тот всё горе позабыл!
Тост
Братья, чаши поднимая,
Славных предков мы помянем,
Кровь свою они, сражаясь,
В дар отчизне принесли.
Их величие и слава
Озаряют нас сияньем,
Наши помыслы возносят
Над заботами земли.
Как огонь, забытый в поле,
Одинокий, сиротливый,
Что колышется и гаснет,
Исчезая навсегда, —
Предан вечному забвенью
Будет каждый нерадивый,
Кто прошел свой путь и сгинул,
Не оставив здесь следа.
Кто нам скажет, кто покажет,
Где герои подвизались?
Время сгладило, сровняло
Их надгробия с землей.
Но поныне имена их
В нашей памяти остались,
Свято чтим мы их деянья,
Славим меч их боевой!
Братья, взор благоговейно
Обратим к былым векам,
Лики светлые героев
В глубине теснятся там.
Это кто с глубокой думой
Над Иверией встает?
Неужели край любимый,
Увидав, не узнает?
Это ты, самодержавный,
|
|
|
Мудрый духом Фарнаоз,
Это ты отчизне славной
Книгу первую принес.
Вся Иверия с тобою,
Став единой, процвела
И своих царей-героев
Вечной славой облекла.
Вот, исполнен чудной силы,
Светом Бога осиян,
Древних идолов в могилы
Царь свергает Мириан.
Тьму Иверии старинной
Новый вытеснил Завет.
В небо глянули грузины
И познали вечный свет.
Львом и волком шлем украшен,
Меч сверкает, гром гремит…
Это кто, могуч и страшен,
Словно Бог войны, летит?
Это славный Горгаслани,
Муж, прославленный в веках.
Где его подъяты длани,
Там враги разбиты в прах.
Неба милостью святою
Над растерзанной страною
Был поставлен юный витязь,
Вдохновенный царь Давид.
В битве — грозный полководец,
Был в судах он миротворец,
Речь его шумела в мире,
Как поток в лесу шумит.
Он сказал: «Восстаньте, грады!»
И они из праха встали.
Он прошел через пустыни —
И пустыни расцвели.
Где киркою он ударил —
Всюду храмы засияли,
И прославили в них Бога
Дети верные земли.
Он воззвал, и, словно феникс,
Возрождается столица,
Прочь бежит султан разбитый,
Жизнь повсюду бьет ключом.
До Ширвана и Дербента
Простирается граница, —
Так Давид страну родную
|
|
|
Очертил своим мечом.
Вот сияет лик небесный,
Взор очей струится вдаль,
Словно тополь — стан прелестный,
Пальцы тонкие — хрусталь.
Обладательница дара
Голубиной доброты,
Это шествует Тамара,
Как богиня красоты.
Сила, Слава, Добродетель
Перед ней несут венец,
Царства мудрого свидетель —
Славит дни ее певец.
Под знаменами — Орбели,
Шота мудрый, Чкондидели,
Полководец Мхаргрдзели,
Гамрекели — вождь-храбрец.
Поднимая стяг Тамары,
В Дидубэ со всей округи
Собрались для общей брани
Кахетинец и тушин.
На хевсуре и на пшаве
Как огонь горят кольчуги.
Вот — могучий карталинец,
Вежливый имеретин,
Месх, прославленный ученый,
Осетин, бесстрашный воин,
Меткий стрелами абхазец,
Храбрый горец и мегрел, —
Каждый с почестями встречен,
Каждый ласки удостоен…
Сердце царское — как море,
Где в нем милостей предел?
Ополчились, полетели,
Пал Карну перед бойцами,
От высоких стен Синопа
Не осталось и руин.
Миновав Арез с Тавризом,
Каплан-Ку прошли рядами
И великий гнев господень
Обратили на Казвин.
Но проходит время славы…
Вот — царица Кетевана,
Воспитательница сирых,
Возлюбившая свой край.
Вот огнем ее пытают
В подземелиях Ирана,
|
|
|
Вот душа ее святая
Улетает в светлый рай.
Вот в венцах своих проходят
Три Кахетии героя —
Элизбар, Шалва, Бидзина,
Пораженные мечом.
Жертвы гнусного тирана,
На краю могилы стоя,
Молят бога за отчизну
В слове горестном своем.
Вот среди иных убитых
Девять братьев знаменитых,
Что на поле бранной чести,
Все в крови, упали вместе.
Вот герой Амилахвари,
Что погиб за государя,
Вот Заалы, их четыре, —
Нет иных подобных в мире.
Вот — Вахтанг Законодатель,
Царь с несчастною судьбою,
Покровитель просвещенья,
Почитатель мудрых книг.
Смерть он встретил на чужбине,
Не оплаканный страною,
Чьи страдания и нужды
Он с младенчества постиг.
Вот отчизны украшенье,
Вождь, прославленный в веках,
Чудо храбрости в сраженье,
Царь Ираклий, Малый Ках.
Он идет врагам на горе,
Меч сверкает, обнажен,
Взор грозит, и в этом взоре
Жребий битвы предрешен.
Дни Ираклия подобны
Солнцу в пламени заката:
Лик его уже сокрылся,
Лишь играют пламена.
Не увидят больше люди
Меч Ираклия крылатый.
Слава родины любимой
Вместе с ним погребена.
Вот Леван с отцовским стягом,
Полный мужественной силы.
Был в сраженьях он кровавых
Силой Божией храним.
Но, повергнутый раздором,
|
|
|
Он сошел во мрак могилы,
И престол царя великий
Пошатнулся вслед за ним.
Но взгляни, какое пламя
Поднялося над Кварели.
Дагестан идет с войною,
Бойтесь лютого врага!
Двадцать восемь дней над нами
Боевые пули пели.
Трудно было. Ослабели.
Где ж спасителя рука?
Вдруг две сотни Соломона,
Ратишвили и Отара,
Боста и сыны Нодара,
Давид и Бабуришвили, —
Появились, завопили,
Всех врагов перерубили
И спасли красу ущелий,
Глаз Кахетии — Кварели!
Кто там, страшный, величавый,
Перед нами предстает?
Стяг его, покрытый славой, —
Войска верного оплот.
То Давид. В его деснице
Смерти страшная коса.
Крикнет он — и враг смутится,
Проклиная небеса.
Это Волк земли — Захарий,
Тот, который средь врагов
Появляется в разгаре
Их набегов и пиров.
Покрывает войско славой
Грозной битвы каждый шаг.
Где блистает меч кровавый —
Исчезает всюду враг.
Так проходят сонм за сонмом
Победители-герои.
Кто Азата сокрушитель?
Кто с Тимуром был боец?
Вот воители Аспиндзи,
Что сражались над Курою
И окрасили теченье
Кровью вражеских сердец.
Дале — триста беззаветных,
Храбрых воинов Душета,
Что в Тбилиси появились
И поклялись головой:
«Если нам по божьей воле
Не достанется победа —
Да покроется позором
Кто живым придет домой».
И мечи, перекрестившись,
Перед битвой обнажили,
И, как соколы, на персов
Понеслись со всех сторон.
Вражьи полчища рассеяв.
Сами головы сложили.
Не ушел никто из битвы:
Слово храброго — закон.
Но враги идут лавиной.
Пал Тбилиси, и с тех пор
Жизнь Иверии старинной
Замерла у края гор.
Где воители-герои
Истекали жаркой кровью —
Там теперь в садах зеленых
Шум пиров, вино, огни…
Незабвенные святыни,
Освященные любовью,
Лишь невежество ногами
Попирает в наши дни.
Воины
О бесстрашные герои,
Наша гордость вы и слава,
Поколенья не забудут
Ваших подвигов и сеч.
Услыхав о ваших битвах,
Прослезится старец слабый,
Пылкий юноша в восторге
Грозно схватится за меч.
Тост
О желанная отчизна,
Преисполнено любови,
Чье восторженное сердце
Не трепещет пред тобой?
Кто, тебя в беде увидев,
Не прольет горячей крови,
Не пожертвует в сраженье
Непокорной головой?
Кто не любит тех селений,
Где, увидев божий свет,
Жили мы без треволнений,
Вдалеке от всяких бед;
Где ласкали нас родные,
Охраняя наш покой,
Где познали мы впервые
Пламень сердца роковой;
Где красавицы, похитив
Наше сердце в первый раз,
Со слезами в Божьем храме
Молят Господа за нас?
В том краю горит над нами
Весь лазурный небосвод,
В вышине, блестя лучами,
Солнце царственно плывет.
Ночи звездной бирюзою
Там сияют под луной,
Там прохладою ночною
Дышит воздух надо мной.
Там ледяными венцами
Горы до неба стоят,
Реки, стиснуты горами,
Вал над валом громоздят.
Бездны там зияют хмуро,
Скал вздымаются бока,
Там охотник гонит тура,
А под ними — облака.
Там зеленые долины
Изумрудом отливают,
Там ключи с журчаньем тихим
Нас встречают на пути.
У ручьев цветы толпятся
И головки наклоняют.
Мы глядим — и сердце бьется,
И глаза не отвести…
Где, в каком углу вселенной
Встретишь Грузию другую?
Этот храбрый, и радушный,
И воинственный народ?
Времена не изменили
Его душу молодую:
Любит он родную землю
И в обиду не дает.
За отчизну выпьем, братья,
Эту радостную чашу!
В благоденствии и славе
Пусть цветет она вовек.
Пусть главу ее до неба
Воздымает храбрость наша
И великою любовью
К ней пылает человек.
Мы возлюбим больше жизни
Счастье родины своей,
Встанем грудью за отчизну
Перед сотнями мечей.
Пусть над нашею могилой
Скажет путник сквозь рыданья:
«Нет, недаром их растила
Наша славная страна!»
Мир, увы, того не стоит,
Чтоб ценить существованье,
Если жизнь твоя бесплодна
И отчизне не нужна.
За отчизну, братья, встанем
Перед сотнями мечей.
Умирая, мы прославим
Имя родины своей!
Воины
О желанная отчизна,
Преисполнено любови,
Чье восторженное сердце
Не трепещет пред тобой?
Кто, тебя в беде увидев,
Не прольет горячей крови,
Не пожертвует в сраженье
Непокорной головой?
Тост
Горе мне: разбито сердце.
Жжет его любови пламя.
О, зажгись, святая дружба,
Как счастливая звезда!
Освети дорогу жизни
И усей ее цветами,
И настойчивому сердцу
Будь сопутником всегда.
Мы тебе, святая дружба,
Посвящаем эту чашу.
Жертва слуг твоих усердных,
Пусть она сверкает вновь.
Рука в руку, лобызаньем
Воскресим мы радость нашу.
Выпьем, братья, и прославим
Нашу братскую любовь.
Что есть жизнь, когда заслугой
Добрых дел мы не считаем.
Если мы позабываем
Павших скорбную юдоль,
Если зло не изгоняем
И добро не охраняем,
Равнодушные к страданьям,
Не целим чужую боль?
Эту мысль в душе лелея,
Малодушье превозможем,
Угнетателей изгоним,
Беззаконье укротим,
Осмеем корысть людскую
И навеки уничтожим
Всё, что давит человека
И мешает быть благим.
Дайте каждому таланту
Путь широкий и прямой.
Дар ниспослан человеку,
А не знати родовой.
Человек есть тот, кто свыше
Силой неба одержим.
Его подвиги безмерны,
Вся страна гордится им.
Но довольно… Выпьем, братья!
Как нам знать — когда разлука?
Не готовит ли погибель
Нам сегодняшняя ночь?
О, как тяжко после битвы
Опускать в могилу друга
Иль в опасности великой
Не уметь ему помочь!
День сегодняшний, пируя.
Как цветок сорвем красивый.
Он один благоухает,
Поднимаясь из травы.
Кто надеется на завтра,
Тот упустит миг счастливый.
Новый день взойдет над нами,
Но обманчив он, увы!
Верной дружбе посвятим мы,
Братья, наше достоянье,
Подымая к небу чаши,
Возгласим обет святой:
Нашей дружбе не изменим
До последнего дыханья,
Друг погибший наши слезы
Унесет во гроб с собой.
Воины
Пейте, братья, и пируйте!
Как нам знать — когда разлука?
Не готовит ли погибель
Нам сегодняшняя ночь?
О, как тяжко после битвы
Опускать в могилу друга
Иль в опасности великой
Не уметь ему помочь!
Тост
Братья, славу и сраженье
Позабудем на мгновенье.
Мы любовь прославим ныне,
Нашей жизни торжество.
Не она ль нас возвышает,
Нашу душу освещает?
Человек в любви прекрасен
И похож на божество.
День любви, куда ты скрылся?
Сон, куда ты удалился?
Неужели я напрасно
Жду тебя с улыбкой ясной?
О светильник нежной страсти,
Неужели ты погас?
Неужели это счастье
Было мне в последний раз?
В час, когда полюбит сердце, —
Вся душа у нас в расцвете.
О, как радостно для милой
Позабыть про всё на свете.
Чтобы ею любоваться,
И пред нею преклоняться,
И страдать с разбитым сердцем,
И надеждой утешаться.
О цветок любви волшебной,
С неба посланный судьбою!
Ты увянешь — и от счастья
Не останется следов.
Как сорвать цветок волшебный?
Весь в шипах он предо мною.
Но шипы, пронзая слабых,
Закаляют храбрецов!
Разве ценит равнодушный
Наши тяжкие страданья?
Его сердца не касалось
Никогда очарованье.
Но взгляните: если розу
Ветер утренний качает —
Как она шумит листами,
Как она благоухает!
У кого любовный пламень
Дни и ночи сердце гложет,
У кого в душе навеки
Милый лик запечатлен, —
Перед тем на белом свете
Устоять ничто не может.
И чего с мечом в деснице
Не достигнет только он!
Кто из нас для счастья милой
Не захочет жизнь отдать, —
Ради той, кто наше сердце
Заставляет трепетать?
Каждый вздох о ней и каждый
Сердца пламенный удар,
Каждый помысел о милой —
Всё любови нежный дар.
Гонит нас судьба жестоко,
Наша милая далеко,
Но цветов благоуханье
Нам струит ее дыханье.
Если ж утром засияет
В небесах звезда златая,
Кто в ней милой не узнает,
Улыбнувшейся из рая?
Стоит ночью позабыться,
Милый образ нам приснится.
О, как сладко то виденье!
Как печально пробужденье!
Мы за милую подымем
Чаши, полные давно!
Пусть слеза ее просохнет,
Как просохло в чаше дно!
Пусть она живет в веселье,
Пусть тоска ее бежит.
О, Как сладко в час свиданья
Наше сердце задрожит!
Я к тебе, моя богиня,
Обращаю речь мою.
О тебе одной вздыхаю,
О тебе одной пою.
Мне о ком еще томиться?
Жалко молодость свою.
Мне, быть может, уж могила
Уготована судьбой.
Смолкну я, и слезы милой
Не прольются надо мной,
Не услышу в час унылый
Незабвенный голос твой.
Полумертвыми устами
Не прильну к твоим рукам,
Чтобы образ твой любимый
Взять к нездешним берегам.
Радость в нем, и искупленье,
И бессмертное горенье…
Пусть умру! Избегнув тленья,
Буду я любить и там.
О души моей бессмертье,
Радость жизни неземной!
Никогда любимый образ
Не расстанется со мной,
Не угаснет в час кончины
Жар любви пережитой.
Если ж мы любовь теряем,
Что взамен мы получаем?
Без любви и рай Господень
Нам покажется тюрьмой.
Воины
Мы за милую подымем
Чаши, полные давно!
Пусть слеза ее просохнет,
Как просохло в чаше дно!
Рассвет
Уж пурпурная с востока
Поднимается денница,
Небо, радостью объято,
Всё готово пробудиться.
Зажигаются, как пламя,
Облака над головою,
Небо рдеет, и блаженство
Охватило всех с зарею.
Тают сонные туманы,
В небе звезды угасают,
Стоголосым пеньем птицы
Солнце радостно встречают.
Ветерок над нами веет,
Освежающий дыханье,
Слышен листьев тихий шелест
И цветов благоуханье.
И смотрите, как красиво
Просыпается природа.
Чу! Запел среди деревьев
Соловей, певец восхода.
Вот Ираклия вершина,
Арарат во мгле тумана,
Вот бушующая Занга
И твердыни Еревана.
Утро
О, как чист прозрачный воздух
В это утро золотое!
С сердца он печаль снимает,
Радость льет на всё живое.
Боже, кто постигнуть может
Красоту твоих творений!
Мрак ты светом разгоняешь,
Самой смертью жизнь рождаешь!
Бивуак зашевелился…
Трубят зорю над рекою…
Поднимаются отряды.
Приготовленные к бою.
Выстрел… Всадника теряя,
Мчится конь… Пошла потеха!
О, зачем мы в это утро
Жаждем крови человека?
Встанем, братья, выпьем чашу
За победу над врагами.
Тех, кто с поля не вернется,
Вспомним с горькими слезами.
Словно сон недолговечный,
Кончен, кончен пир ночной.
Мы идем, куда зовет нас
Зов судьбины роковой.
Эпилог
Посвящается Александру Джамбакур-Орбелиани
Где теперь друзья былые,
Что во мраке этой ночи
Вместе с нами пировали,
Наши радовали очи?
Нету их… ушли навеки…
Дни былые миновались.
Никого вокруг не вижу,
Только мы с тобой остались.
И зачем, зачем сказал я
То, что здесь тебе сказал я?
Не сумел, увы, сказать я
То, что должен был сказать я!
В сердце раненом скрываю,
Потому я и тоскую,
И печалюсь, и страдаю.
Если ж ты понять сумеешь
Сердцу родственные звуки —
Забываю яд, что выпил
В этой жизни, полной муки.
Что мне ждать на этом свете?
Что желать? К чему усилья!
Я не тот, что был когда-то.
Уж не помню, как любил я.
С каждым днем уходит счастье.
Скорбно будущее, знаю,
И бесплодное былое,
Одинокий, проклинаю.
1827–1870
Николоз Бараташвили
Переводы Б.Пастернака
Соловей и роза
Нераскрывшейся розе твердил соловей:
«О владычица роза, в минуту раскрытья
Дай свидетелем роскоши быть мне твоей —
С самых сумерек этого жду я событья».
Так он пел. И сгустилась вечерняя мгла.
Дунул ветер. Блеснула луна с небосклона.
И умолк соловей. И тогда зацвела Роза,
благоуханно раскрывши бутоны.
Но певец пересилить дремоты не мог.
Хоры птиц на рассвете его разбудили.
Он проснулся, глядит: распустился цветок
И осыпать готов лепестков изобилье.
И взлетел соловей, и запел на лету,
И заплакал: «Слетайтесь, родимые птицы.
Как развеять мне грусть, чем избыть маету
И своими невзгодами с кем поделиться?
Я до вечера ждал, чтобы розан зацвел,
Твердо веря, что цвесть он уж не перестанет,
Я не ведал, что подвиг рожденья тяжел
И что всё, что цветет, отцветет и увянет».
18 июня 1833
Кетевана
Шумит и пенится сердито
И быстро катится река.
Кустами берега покрыты
И зарослями тростника.
Кто это, голову грустно понуря,
Смотрит с обрыва в водоворот?
Перебирая струны чонгури,
Девушка в белом громко поет:
«Насытишься ли ты, злоречье?
Не насмехайся, не язви
Над каждым мигом нашей встречи
Из зависти к моей любви.
Зачем, поверив лжи бесстыдной,
Ты до того, мой друг, дошел,
Что преданности очевидной
Ты голос злобы предпочел?
Зачем не изучил заране
Мой образ мыслей, сердце, нрав?
Зачем мне расточал признанья,
Чтобы убить, избаловав?
Зачем согнул мою гордыню,
На муку сердце мне обрек?
Зачем бесплодием пустыни
Дохнул на юности цветок?
Я верую: моя кончина —
Переселенье в мир иной.
Уверившись, как я невинна,
Ты в небе встретишься со мной».
Она умолкла. И нежданно
В словах, затихших над волной,
Узнал я голос Кетеваны,
Чарующий и неземной.
Шорох паденья скоро разнесся —
Страшный и неотвратимый удар.
Девушка бросилась в воду с утеса,
Крикнув пред смертью: «Мой Амилбар!»
1835
Сумерки на Мтацминде
Люблю твои места в росистый час заката,
Священная гора, когда твои огни
Редеют, и верхи еще зарей объяты,
И но низам трава уже в ночной тени.
Не налюбуешься! Вот я стою у края.
С лугов ползет туман и стелется к ногам.
Долина в глубине как трапеза святая.
Настой ночных цветов плывет, как фимиам.
Минутами хандры, когда бывало туго,
Я отдыхал средь рощ твоих и луговин.
Мне вечер был живым изображеньем друга.
Он был как я. Он был покинут и один.
Какой красой была овеяна природа!
О небо, образ твой в груди неизгладим.
Как прежде, рвется мысль под купол небосвода,
Как прежде, падает, растаяв перед ним.
О Боже, сколько раз, теряясь в созерцанье,
Тянулся мыслью я в небесный твой приют!
Но смертным нет пути за видимые грани,
И промысла небес они не познают.
Так часто думал я, блуждая здесь без цели,
И долго в небеса глядел над головой,
И ветер налетал по временам в ущелье
И громко шелестел весеннею листвой.
Когда мне тяжело, довольно только взгляда
На эту гору, чтоб от сердца отлегло.
Тут даже в облаках я черпаю отраду.
За тучами и то легко мне и светло.
Молчат окрестности. Спокойно спит предместье.
В предшествии звезды луна вдали взошла.
Как инокини лик, как символ благочестья,
Как жаркая свеча, луна в воде светла.
Ночь на Святой горе была так бесподобна,
Что я всегда храню в себе ее черты
И повторю всегда дословно и подробно,
Что думал и шептал тогда средь темноты.
Когда на сердце ночь, меня к закату тянет.
Он сумеркам души сочувствующий знак.
Он говорит: «Не плачь. За ночью день настанет.
И солнце вновь взойдет. И свет разгонит мрак».
1833–1836
Таинственный голос
Чей это странный голос внутри?
Что за причина вечной печали?
С первых шагов моих, с самой зари,
Только я бросил места, где бежали
Детские дни наших игр и баталий,
Только уехал из лона семьи,
Голос какой-то невнятный и странный
Сопровождает везде, постоянно
Мысли, шаги и поступки мои:
«Путь твой особый. Ищи — и найдешь».
Так он мне шепчет. Но я и доныне
В розысках вечных и вечно в унынье.
Где этот путь и на что он похож?
Совести ль это нечистой упрек
Мучит меня затаенно порою?
Что же такого содеять я мог,
Чтобы лишить мою совесть покоя?
Ангел-хранитель ли это со мной?
Демон ли мой искуситель незримый?
Кто бы ты ни был — поведай, открой,
Что за таинственный жребий такой
В жизни готовится мне, роковой,
Скрытый, великий и неотвратимый?
1836
Дяде Григолу
Родину ты потерял по доносу,
Сослан на север в далекий уезд.
Где они — дедовской рощи откосы,
Место гуляний, показа невест?
Но и в изгнанье, далеко отсюда,
Ты не забудешь родной толчеи.
Парами толпы веселого люда
Шли, оглашая аллеи твои.
Жаль, что не видишь ты на расстоянье
Нынешних наших девиц-щеголих.
Как бы припомнил ты очарованье
Сверстниц своих и избранниц былых!
1836
Ночь в Кабахи
Люблю этих мест живописный простор.
Найдется ли что-нибудь в мире волшебней,
Чем луг под луною, когда из-за гребня
Повеет прохладою ветер с Коджор?
То плавно течет, то клокочет Кура,
Изменчивая, как страсти порывы.
Так было в тот вечер, когда молчаливо
Сюда я зашел, как во все вечера.
С нарядными девушками там и сям
Толпа кавалеров веселых бродила.
Луна догадалась, что в обществе дам
Царит не она, а земные светила.
И скрылась за тучи, оставшись в тени.
«Ты б спел что-нибудь, — говорят домочадцы
Любимцу семьи, одному из родни, —
Любое, что хочешь. Не надо ломаться».
И вот понемногу сдается певец.
Становится, выпятив грудь, начинает,
И кто не взволнуется, кто не растает
От песни, смертельной для женских сердец?
Тогда-то заметил я в белом одну,
И вижу — она меня тоже узнала.
И вот я теряюсь, и сердце упало,
Я скован, без памяти я и в плену!
Я раз ее видел в домашнем кругу.
Теперь она ланью у тигра в берлоге
Средь шумного общества стынет в тревоге,
И я к ней, смутясь, подойти не могу.
Вдруг взгляд ее мне удается поймать,
И я подхожу к ней, волненья не пряча,
И я говорю ей: «Какая удача!
Я счастлив, что с вами встречаюсь опять».
«Спасибо, — она говорит, — что хоть вы
Меня не забыли. Теперь это мода».
— «Ваш образ не могут изгладить ни годы, —
Я ей возражаю, — ни ропот молвы».
И вдруг ветерок колыхнул ей подол,
И ножка тугая, как гроздь винограда,
На миг обозначилась из-под наряда —
И волнами сад предо мною пошел.
И выплывший месяц, светясь сквозь хрусталь,
Зажег на груди у нее ожерелье.
Но девушку звали, и рядом шумели.
Она убежала. Какая печаль!
1836
Раздумья на берегу Куры
Иду, расстроясь, на берег реки
Тоску развеять и уединиться.
До слез люблю я эти уголки,
Их тишину, раздолье без границы.
Ложусь и слушаю, как не спеша
Течет Кура, журча на перекатах.
Она сейчас зеркально хороша,
Вся в отблесках лазури синеватых.
Свидетельница многих, многих лет,
Что ты, Кура, бормочешь без ответа?
И воплощеньем суеты сует
Представилась мне жизнь в минуту эту.
Наш бренный мир — худое решето,
Которое хотят долить до края.
Чего б ни достигали мы, никто
Не удовлетворялся, умирая.
Завоеватели чужих краев
Не отвыкают от кровавых схваток.
Они, и полвселенной поборов,
Мечтают, как бы захватить остаток.
Что им земля, когда, богатыри,
Они землею завтра станут сами?
Но и миролюбивые цари
Полны раздумий и не спят ночами.
Они стараются, чтоб их дела
Хранило с благодарностью преданье,
Хотя, когда наш мир сгорит дотла,
Кто будет жить, чтоб помнить их деянья?
Но мы сыны земли, и мы пришли
На ней трудиться честно до кончины.
И жалок тот, кто в памяти земли
Уже при жизни станет мертвечиной.
1837
К чонгури
Твои причитанья, чонгури,
То вздох, то рыданье навзрыд.
Твоей нелюдимой натуре
Неведомы смех до упаду,
Улыбка, безоблачность взгляда.
Секрет их тебе не открыт.
Безрадостно брови нахмуря,
Ты вдаль загляделась с досадой.
Твой звук о былом говорит.
1837
Моей звезде
На кого ты вечно в раздраженье?
Не везет с тобой мне никогда,
Злой мой рок, мое предназначенье,
Путеводная моя звезда!
Из-за облаков тебя не видя,
Думаешь, я разлюблю судьбу?
Думаешь, когда-нибудь в обиде
Все надежды в жизни погребу?
Наша связь с тобой как узы брака:
Ты мне неба целого милей.
Как бы ни терялась ты средь мрака,
Ты мерцанье сущности моей.
Будет время — ясная погода,
Тишина, ни ветра, ни дождя, —
Ты рассыплешь искры с небосвода,
До предельной яркости дойдя.
1837
Наполеон
Взором огромную Францию меряя,
Мысленно вымолвил Наполеон:
«Необозримы границы империи.
Жертвы оправданы. Мир покорен.
Дело исполнено. Цели достигнуты.
Имя мое передастся векам.
Мощное зданье порядка воздвигнуто.
Что еще лучшего я создам?
Этим и надобно ограничиться.
Но не могу я ничем быть стеснен.
Слава не стала моею владычицей:
Я управляю потоком времен.
Впрочем, быть может, другой ей приглянется,
Если судьбе я своей надоем?
Нет, она верной навек мне останется.
Всё я ей дал и пожертвовал всем».
Наполеон и соперник? — Не вяжется.
Он не потерпит ни с кем дележа.
Он и в могиле, наверно, разляжется,
Руки крест-накрест свободно сложа.
Годы проходят, и сказкою прежнею
Кажется гения этого дар.
Пламени ярче и моря безбрежнее
Этот бушующий ночью пожар.
1838
Е<катери)не, когда она пела под аккомпанемент фортепьяно
Звуки рояля
Сопровождали
Наперерыв
Части вокальной —
Плавный, печальный
Речитатив.
Ты мне всё время
Слышалась в теме,
Весь я был твой.
В смене гармоний,
В гулкой погоне
Их за тобой.
Мало-помалу
Ты распрямляла
Оба крыла.
И без остатка
Каждою складкой
В небо плыла,
Каждым изгибом
Выгнутых дыбом
Черных бровей,
Линией шеи,
Бездною всею
Муки моей.
(1839)
Княжне Е(катери)не Ч<авчава)дзе
Ты силой голоса
И блеском исполненья
Мне озарила жизнь мою со всех сторон.
И счастья полосы,
И цепи огорчений —
Тобой я ранен и тобою исцелен.
Ты — средоточие
Любых бесед повсюду.
Играя душами и судьбами шутя,
Людьми ворочай,
Сметая пересуды,
Ты — неиспорченное, чистое дитя.
Могу признаться я:
Когда с такою силой
Однажды «Розу» спела ты и «Соловья»,
Во мне ты грацией
Поэта пробудила,
И этим навсегда тебе обязан я.
1839
Серьга
Головку ландыша
Качает бабочка.
Цветок в движенье.
На щеку с ямочкой
Сережка с камушком
Ложится тенью.
Я вам завидую,
Серьга с сильфидою!
Счастливец будет,
Кто губы жадные
Серьгой прохладною
Чуть-чуть остудит.
Богов блаженнее,
Он на мгновение
Бессмертье купит,
И мир безгрозия
В парах амброзии
Его обступит.
1839
Младенец
Люблю младенца лепет из пеленок,
Как с неба на землю упавший дух,
Лепечет что-то райское ребенок
И услаждает материнский слух.
Надежно детский мир его устроен.
Он живо чувствует, что рядом мать,
И так в ее присутствии спокоен,
Что не боится взоры вкруг кидать.
Жизнь для него — нисколько не загадка.
Своим явленьем сам вменил он в долг,
Чтоб старшие склонялись над кроваткой,
Пока он голосит и не умолк.
Воркуй по-голубиному, младенец,
Болтай свое на языке сивилл.
Пока тебя, миров переселенец,
Своею ложью мир не отравил.
1839
Одинокая душа
Нет, мне совсем не жаль сирот без дома.
Им что? Им в мир открыты все пути.
Но кто осиротел душой, такому
Взаправду душу не с кем отвести.
Кто овдовел, несчастен не навеки.
Он сыщет в мире новое родство.
Но. разочаровавшись в человеке,
Не ждем мы в жизни больше ничего.
Кто был в своем доверии обманут,
Тот навсегда во всем разворожен.
Как снова уверять его ни станут,
Уж ни во что не верит больше он.
Он одинок уже непоправимо.
Не только люди — радости земли
Его обходят осторожно мимо,
И прочь бегут, и держатся вдали.
1839
* * *
Я помню, ты стояла
В слезах, любовь моя,
Но губ не разжимала,
Причину слез тая.
Не о земном уроне
Ты думала в тот миг.
Красой потусторонней
Был озарен твой лик.
Мне ныне жизнью всею
Предмет тех слез открыт.
Что я осиротею,
Предсказывал твой вид.
Теперь, по сходству с теми,
Мне горечь всяких слез
Напоминает время,
Когда я в счастье рос.
1840
Моя молитва
Отец небесный, снизойди ко мне,
Утихомирь мои земные страсти.
Нельзя отцу родному без участья
Смотреть на гибель сына в западне.
Не дай отчаяться и обнадежь:
Адам наказан был, огнем играя,
Но все-таки вкусил блаженство рая.
Дай верить мне, что помощь мне пошлешь.
Ключ жизни, утоли мою печаль
Водою из твоих святых истоков.
Спаси мой челн от бурь мирских пороков
И в пристань тихую его причаль.
О сердцевед, ты видишь все пути
И знаешь всё, что я скажу, заране.
Мои нечаянные умолчанья
В молитвы мне по благости зачти.
1840
* * *
Когда ты, как жаркое солнце, взошла
На тусклом, невзрачном моем кругозоре
И после унылых дождей без числа
Настали прозрачные, ясные зори,
Я думал — ты светоч над жизнью моей
В дороге средь мрака ночного и жути.
Куда ж ты? Как прежде, лучи эти лей.
Опять я в потемках стою на распутьи.
Я радость люблю и совсем не ворчун.
Свети мне, чтоб вновь на дорогу я вышел
И снова, коснувшись нетронутых струн,
В ответ твое дивное пенье услышал,
Чтобы в отдалении отзвук возник,
Чтоб нашим согласьем наполнились дали,
Чтоб, только повздоривши, мы через миг
Не помнили больше недолгой печали.
Едва на тебя набегут облака,
Кончаются радости все и забавы.
Пред этим мне всякая жертва легка,
И я для тебя отказался б от славы.
1840
* * *
Когда мы рядом, в необъятной
Вселенной, — рай ни дать ни взять.
Люблю, люблю, как благодать,
Лучистый взгляд твой беззакатный.
Невероятно! Невероятно!
Невероятно! Не описать!
Приходит время уезжать.
Вернусь ли я еще обратно?
Увижу ли тебя опять?
Невероятно! Невероятно!
Невероятно! Не описать!
С годами гуще тени, пятна
И резче возраста печать.
О, если б снова увидать
Твою божественную стать!
Люблю твой облик благодатный.
Невероятно! Невероятно!
Невероятно! Не описать!
<1841>
* * *
Цвет небесный, синий цвет,
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.
И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.
Он прекрасен без прикрас.
Это цвет любимых глаз.
Это взгляд бездонный твой,
Напоенный синевой.
Это цвет моей мечты.
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружен земной простор.
Это легкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах моих.
Это синий негустой
Иней над моей плитой.
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.
<1841>
Чаша
Мастера посудного изделье,
Я звеню у Марты на столе
И разглаживаю средь веселья
У гостей морщины на челе.
<1841>
Моим друзьям
В дни молодости, вашим утром ранним,
Легко заботы сбрасывайте с плеч.
Не придавайте важности страданьям,
Слезам невольным не давайте течь.
Спешите за минутами вдогонку,
От них не отставая ни на миг.
Как резонерство раннее ребенка,
Уродлив молодящийся старик.
Хвалю того, кто соблюдает время
И весь свой век по возрасту живет.
Перегорит и он страстями всеми,
Переберет и он весь мир забот.
Но в зрелости, когда ваш первый шепот
Насильно сменит дня корыстный шум,
Вот что советует мой горький опыт —
Я это говорю не наобум,—
Не увлекайтесь львицей и кокеткой
Она жива, красива, молода,
Всегда занятна и умна нередко,
Но полюбить не может никогда.
1841
* * *
Что странного, что я пишу стихи?
Ведь в них и чувства не в обычном роде.
Я б солнцем быть хотел, чтоб на восходе
Увенчивать лучами гор верхи;
Чтоб мой приход сопровождали птицы
Безумным ликованьем вдалеке;
Чтоб ты была росой, моя царица,
И падала на розы в цветнике;
Чтобы тянулось, как жених к невесте,
К прохладе свежей светлое тепло;
Чтобы существованьем нашим вместе
Кругом всё зеленело и цвело.
Любви не понимаю я иначе,
А если ты нашла, что я непрост,
Пусть будет жизнь избитой и ходячей —
Без солнца, без цветов, без птиц и звезд.
Но с этим ты сама в противоречье,
И далеко не так уже проста
Твоя растущая от встречи к встрече
Нечеловеческая красота.
1841
* * *
Я храм нашел в песках. Средь тьмы
Лампада вечная мерцала,
Неслись Давидовы псалмы,
И били ангелы в кимвалы.
Там отрясал я прах от ног
И отдыхал душой разбитой.
Лампады кроткий огонек
Бросал дрожащий свет на плиты.
Жрецом и жертвой был я сам.
В том тихом храме средь пустыни
Курил я в сердце фимиам
Любви — единственной святыне.
И что же — в несколько минут
Исчезли зданье и ступени,
Как будто мой святой приют
Был сном или обманом зренья.
Где основанье, где престол.
Где кровельных обломков куча?
Он целым под землю ушел,
Житейской пошлостью наскуча.
Не возведет на этот раз
Моя любовь другого крова,
Где прах бы я от ног отряс
И тихо помолился снова.
1841
Мерани
Стрелой несется конь мечты моей.
Вдогонку ворон каркает угрюмо.
Вперед, мой конь! Мою печаль и думу
Дыханьем ветра встречного обвей.
Вперед, вперед, не ведая преград,
Сквозь вихрь, и град, и снег, и непогоду,
Ты должен сохранить мне дни и годы.
Вперед, вперед, куда глаза глядят!
Пусть оторвусь я от семейных уз.
Мне все равно, где ночь в пути нагрянет.
Ночная даль моим ночлегом станет.
Я к звездам неба в подданство впишусь.
Я вверюсь скачке бешеной твоей
И исповедуюсь морскому шуму.
Вперед, мой конь! Мою печаль и думу
Дыханьем ветра встречного обвей.
Пусть я не буду дома погребен.
Пусть не рыдает обо мне супруга.
Могилу ворон выроет, а вьюга
Завоет, возвращаясь с похорон.
Крик беркутов заменит певчих хор.
Роса небесная меня оплачет.
Вперед! Я слаб, но ничего не значит.
Вперед, мой конь! Вперед во весь опор!
Я слаб, но я не раб судьбы своей.
Я с ней борюсь и замысел таю мой.
Вперед, мой конь! Мою печаль и думу
Дыханьем ветра встречного обвей.
Пусть я умру, порыв не пропадет.
Ты протоптал свой след, мой конь крылатый,
И легче будет моему собрату
Пройти за мной когда-нибудь вперед.
Стрелой несется конь мечты моей.
Вдогонку ворон каркает угрюмо.
Вперед, мой конь! Мою печаль и думу
Дыханьем ветра встречного обвей!
9 мая 1842
* * *
Глаза с туманной поволокою,
Полузакрытые истомой,
Как ваша сила мне жестокая
Под стрелами ресниц знакома!
Руками белыми, как лилии,
Нас страсть заковывает в цепи.
Уже нас не спасут усилия.
Мы пленники великолепья.
О взгляды, острые, как ножницы!
Мы славим вашу бессердечность
И жизнь вам отдаем в заложницы,
Чтоб выкупом нам стала вечность.
1842
Гиацинт и странник
Странник
Гиацинт, где былая яркость твоя?
День ли, ночь — всё пред ней забывалось на свете.
Где поляну дурманившая струя
Аромата, которым дышали соцветья?
Гиацинт
Я один. Я покинул родные края.
В мае там соловьи. Как в руках чародея,
Возвращается к жизни вся наша семья.
Всё в красе, всё в цвету. Только я сиротею
И в своем заточении, в оранжерее
Не услышу певца своего — соловья.
Странник
Разве ты ничего не нашел тут взамен?
Жить внутри безопаснее ведь, чем снаружи.
Здесь тебя не достанут средь роскоши стен
Ни палящее солнце, ни зимняя стужа.
Гиацинт
Что мне золото и серебро богача?
С мертвым воздухом комнат мне нечем делиться.
Ни росы по утрам, ни журчанья ключа,
Ничего нет хорошего в этой теплице,
И нельзя за плющом мне от солнца укрыться
Ветерку шаловливые речи шепча.
Странник
Ты не прав. А припомни суровую зиму.
Ты, наверное, был бы морозом побит.
А теперь пусть метели проносятся мимо,—
Ты от снега рукой человека укрыт.
Гиацинт
Милый странник, на свете всему свое время,
Я умру и ожить не сумею в плену.
А на воле зимою цветочное племя
Лишь на время разлуки отходит ко сну.
Как ликуют, проснувшись, зеленые семьи,
Когда ласточки оповестят про весну!
Только я не смогу пробудиться со всеми,
На небесную синюю ширь не взгляну.
Странник
Гиацинт, ты напомнил другой мне цветок.
Тот цветок — мой еще не изведанный жребий
Он нуждается тоже в приволье и в небе.
Или, может быть, поздно и он уж поблек?
1842
* * *
Как змеи, локоны твои распались
По ниве счастья, по твоей груди,
Мои глаза от страсти разбежались.
Скорей оправь прическу! Пощади.
Когда же ветер, овевая ниву,
Заматывает локоны в клубки,
Я тотчас же в своей тоске ревнивой
Тебя ревную к ветру по-мужски.
1842
* * *
Мужское отрезвленье — не измена.
Красавицы, как вы ни хороши,
Очарованье внешности мгновенно,
Краса лица — не красота души.
Печать красы, как всякий отпечаток,
Когда-нибудь сотрется и сойдет,
Со стороны мужчины недостаток:
Любить не сущность, а ее налет.
Природа красоты — иного корня
И вся насквозь божественна до дна,
И к этой красоте, как к силе горней,
В нас вечная любовь заронена.
Та красота сквозит в душевном строе
И никогда не может стать стара.
Навек блаженны любящие двое,
Кто живы силами ее добра.
Лишь между ними чувством всё согрето,
И если есть на свете рай земной —
Он во взаимной преданности этой,
В бессмертной этой красоте двойной.
1842
Могила царя Ираклия
Князю М. П. Баратаеву
Перед твоей могильною плитой,
Седой герой, склоняю я колени.
О, если б мог ты нынешней порой
Взглянуть на Грузию, свое творенье!
Как оправдалось то, что ты предрек
Пред смертию стране осиротелой!
Плоды тех мыслей созревают в срок.
Твои заветы превратились в дело.
Изгнанников теперешний возврат
Оказывает родине услугу.
Они назад с познаньями спешат,
Льды Севера расплавив сердцем Юга.
Под нашим небом эти семена
Дают тысячекратный плод с десятка.
Где меч царил в былые времена,
Видна рука гражданского порядка.
Каспийское и Черное моря —
Уже нам не угроза. Наши братья,
Былых врагов между собой миря,
Из-за границы к нам плывут в объятья.
Покойся сном, прославленный герой!
Твои предвиденья сбылись сторицей,
Мир тени царственной твоей святой,
Твоей из слез воздвигнутой гробнице.
1842
Дата добавления: 2019-09-08; просмотров: 200; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!