Восток и Запад: встреча на Днепре 33 страница
Когда парторганизаторы выводили колонны студентов и рабочих в центр Киева, все заметили отсутствие на трибуне Щербицкого. Впервые за многие годы он опаздывал на такое мероприятие. Когда его лимузин наконец-то приехал на Крещатик, коллеги увидели, как расстроен был Владимир Васильевич. “Он сказал мне: положишь партбилет на стол, если запорешь парад”, – примерно так первый секретарь объяснил это подчиненным. Никто не спрашивал, кто “он”, – во всем Союзе только Горбачев мог бы угрожать Щербицкому исключением из партии. Несмотря на резкий скачок уровня радиации, Горбачев велел праздники в Киеве провести как обычно, показывая стране и миру, насколько незначительна авария и прочен его контроль над ситуацией. Руководство УССР знало, что это не так, но им пришлось выполнять приказ. Колонны прошли по Крещатику – разве что за два часа, а не четыре, как планировалось.
После взрыва и разрушения четвертого реактора Чернобыльской АЭС в атмосферу попали вещества суммарной радиоактивностью около пятидесяти миллионов кюри – в 400–500 раз больше, чем при бомбардировке Хиросимы. Только на Украине заражению подверглась территория, в полтора раза превосходящая Бельгию. Одна лишь зона отчуждения охватывает 2600 квадратных километров. В первые недели после катастрофы оттуда эвакуировали свыше 90 тысяч человек. Большинство попрощалось с домом навсегда. Город Припять, где жило около 50 тысяч строителей и работников электростанции, до сих пор безлюден – как новые Помпеи, где время застыло в первый год перестройки. Изображения Ленина и борцов за дело коммунизма, дифирамбы партии до сих пор красуются на стенах и зданиях Припяти.
|
|
|
На Украине от радиации пострадали 2300 населенных пунктов и свыше трех миллионов человек. При этом взрыв угрожал здоровью 30 миллионов, что получали воду из Днепра и его бассейна. Особенно трудно пришлось Полесью – региону, где предки восточных славян обосновались едва ли не раньше, чем в остальных, находя там убежище от кочевников на протяжении не одной тысячи лет. Теперь лесов, которые не только укрывали крестьян, но и не давали им погибнуть от голода в 1932–1933 годах, следовало избегать. Листва излучала радиацию. Этот враг был невидим, но беспощаден. Произошла катастрофа мирового масштаба, которая тяжелее Украины поразила только Белоруссию.
Чернобыльская авария вызвала резкое недовольство Кремлем в рядах партии и во всех слоях общества. Радиация не щадила никого, от вождей до дворников. Когда руководители республики мобилизовали народ на борьбу с последствиями катастрофы, ответственность за которую несло союзное начальство, многие недоумевали: почему приходится рисковать жизнью стольких людей? Во время разговоров на кухне они изливали душу близким, ругая генсека за его промахи. Украинские интеллигенты стали критиковать центр уже открыто. В июне 1986 года, на заседании Союза писателей УССР, многие из тех, кого десять лет назад радовало наступление новой эры, порицали ядерную энергетику как одно из проявлений самодурства союзной власти. Одним из наиболее ярых критиков был Иван Драч, чьего сына, студента-медика, вскоре после аварии послали на АЭС из Киева. Юноша, который не получил точных инструкций и необходимого снаряжения, страдал теперь от облучения.
|
|
|
Чернобыль пробудил Украину, поставил ее лицом к лицу с такими важными вопросами, как отношения между Москвой и республиками, коммунистической верхушкой и народом. Он же стал катализатором первой громкой общественной дискуссии – у страны прорезался голос после долгих лет застойного молчания. Застрельщиками выступили шестидесятники. Среди них и писатель Юрий Щербак, который в конце 1987 года создал экологическую группу “Зеленый мир”, из которой выросла затем Партия зеленых. Природоохранное движение настаивало на том, что Украина стала жертвой союзного центра, и одним из первых мобилизовало политически активных украинцев в годы горбачевских реформ. Новый генсек не только озлобил боссов КПУ, но и дал возможность демократической интеллигенции выступить против власти. Как выяснится довольно скоро, две враждующие силы – заскорузлая партийная бюрократия и оппозиция, что только становилась на ноги, – найдут общий язык для противостояния Москве, и прежде всего Горбачеву. Первым в этом общем языке стало слово “экология”.
|
|
|
Самого Горбачева, хотя и не без натяжки, можно отнести к шестидесятникам. На его мировоззрение заметно повлияли хрущевская десталинизация и социалистическое реформаторство, которое пропагандировали в 1960-х годах либеральные экономисты и политологи из разных стран соцлагеря. Один из главных идеологов Пражской весны 1968 года Зденек Млинарж в 1950-е был соседом Горбачева по общежитию юридического факультета МГУ. Новый генсек и его единомышленники стремились преобразовать уклад советского общества, сделав его эффективнее и человеколюбивее, – построить, как говорили в Чехословакии перед вторжением советской армии, социализм с человеческим лицом.
Горбачев начал с программы ускорения экономики СССР – не замены старого новым, а лишь использования тех же средств и механизмов с большей эффективностью. Однако экономика могла ускорить разве что темпы падения. При Брежневе ходила шутка: “Мы стояли на краю пропасти, но с тех пор сделали большой шаг вперед”. Вскоре заговорили уже не об ускорении, а о перестройке. Полномочия стали передавать из общесоюзных министерств не областям и республикам, как при Хрущеве, а самим предприятиям. Это злило московских бюрократов и партийных бонз на местах, и так уже раздраженных гласностью, отнявшей у них право глушить критику снизу. Перестройка на какое-то время сплотила вокруг вождя-реформатора интеллектуалов и горожан из образованного слоя, утомленных за годы застоя фанфарами пропаганды и жестким контролем государства над общественной жизнью.
|
|
|
Расчистила она дорогу и для политической мобилизации масс. На Украине диссиденты 1960–1970-х, на чьих шеях только что разжалась рука карательных органов, немедленно ухватились за те возможности, что принесли с собой новые веяния. В июле 1988 года они основали Украинский Хельсинкский союз, первую открыто политическую независимую организацию за долгие десятилетия. Большинство членов – включая председателя Левка Лукьяненко, выпускника юрфака МГУ, который провел за решеткой и в ссылке четверть века, – входили в Украинскую Хельсинкскую группу. Украинские диссиденты организовали ее в ноябре 1976 года, спустя несколько месяцев после создания Московской Хельсинкской группы, с целью мониторинга соблюдения прав человека руководством СССР – обязательства, взятого им на себя при заключении летом 1975 года соглашений в столице Финляндии. Многие участники этого движения начинали в 1960-х марксистами, пытались возродить “ленинские нормы” национальной политики. Идеалам их юности положила конец волна арестов, что прошла по Украине после перевода в Москву Шелеста в 1972 году. Хельсинкская группа дала диссидентам новую идеологию – борьбу за права человека, в том числе и права наций, в измерении политическом и культурном.
Защита родной культуры, прежде всего языка, была одним из тех больных вопросов, что будоражили украинцев в первые годы перестройки. Первой по-настоящему массовой структурой, созданной на Украине, стало Общество украинского языка имени Тараса Шевченко. Возникло оно в 1989 году и за считаные месяцы разбухло до 150 тысяч человек. Интеллигенцию беспокоили угрозы фундаменту национального самосознания. В особенно трудное положение попал украинский язык. Согласно переписи 1989 года, украинцы составляли 73 % из 51 с лишним миллиона населения УССР, но если 88 % из них назвали украинский родным языком, то более половины признались, что в быту им удобнее русский. Причиной этого служила не в последнюю очередь урбанизация – переезд жителей села в города и обрусение. К 1980-м годам украинцы явно преобладали почти во всех крупных городах (редким исключением был Донецк, где русских было больше, чем украинцев), но на улице и в государственных учреждениях повсюду, кроме Львова, общались по-русски. Энтузиасты родной речи желали повернуть эту тенденцию вспять, взывая главным образом к тем украинцам, что редко говорили в быту на родном языке, но имели выраженную национальную идентичность и верили, что украиноязычными должны быть если не они, то их дети. Задача перед ними стояла не из простых.
В конце 1980-х годов Советский Союз порой называли страной с непредсказуемым будущим и непредсказуемым прошлым. Украинцы, как и другие народы СССР, пытались очистить минувшее от полувековых наслоений советской пропаганды и официальной истории. Возврат к истокам начался с реабилитации трудов Михайла Грушевского, изданных тиражом в несколько сот тысяч экземпляров. Перепечатывали также авторов эпохи “расстрелянного возрождения”, которые блистали в 1920-е годы и, как правило, не пережили Большого террора 1930-х. Как и в РСФСР, прорыв в обнародовании фактов сталинских преступлений тех времен стал заслугой не в последнюю очередь общества “Мемориал”. Украинские интеллигенты должны были рассказать и о том, чего другим республикам повезло более-менее избежать. Впервые после десятилетий полнейшего молчания заговорили о Голодоморе 1932–1933 годов. Совсем по-иному поставили вопрос о вооруженном сопротивлении режиму в 1940–1950-х годах, об истории ОУН и боевом пути УПА.
Голод пережили в центре и на востоке Украины, память об антисоветских повстанцах держалась на Западе. Тем не менее нашелся и такой исторический нарратив, что объединил всех, – славное казацкое прошлое. При вступлении Щербицкого в должность в 1972 году власти начали кампанию против так называемых казакофилов среди ученых и писателей. Интерес к этому периоду объявили признаком буржуазного национализма. Теперь, во время краха официальной историографии, казацкий миф пережил триумфальное возвращение на авансцену. Пропагандисты эпохи застоя не ошиблись – он и вправду шел рука об руку с идеями национализма.
Летом 1990 года украинские активисты (многие – жители Западной Украины) устроили массовое паломничество в Запорожскую и Днепропетровскую области, чтобы отметить там “пятисотлетие” запорожского казачества и пробудить украинскую идентичность. Эти события и вправду прогремели на юго-востоке, привлекли десятки тысяч участников, а главное – облегчили внедрение взгляда на историю, противоположного тому, что пока еще доминировал в весьма просоветской части республики. Власти, которые тогда восприняли празднества враждебно, на следующий год решили пустить популяризацию казацкого мифа себе на пользу и организовали собственные тематические мероприятия как на левом, так и на правом берегу Днепра. Ожидаемых дивидендов тем не менее они не получили. Репутация компартии стремительно шла ко дну.
“Какой дурак придумал слово «перестройка»?” – спросил Щербицкий подчиненных, впервые его услышав. Когда Горбачев в Киеве обратился к людям, заранее подобранным КГБ, и сказал, чтоб они давили на местных вождей снизу, Владимир Васильевич развернулся к помощникам, покрутил пальцем у виска и спросил: “На кого тогда он будет опираться?” В сентябре 1989 года, впрочем, Михаил Сергеевич окреп настолько, что избавился от последнего мастодонта брежневской эры в Политбюро. Он приехал в столицу Украины и объявил партийной верхушке, что Политбюро ЦК КПСС проголосовало за снятие Щербицкого с должности. ЦК КПУ ничего не оставалось, как попросить того и из кресла первого секретаря. Через пять месяцев Владимир Щербицкий уйдет из жизни. С ним ушел и тот политический и общественный строй, которому он служил с юных лет.
1989 год во многих отношениях стал переломным в политической истории Украины. Впервые за 70 лет были проведены полусвободные выборы народных депутатов и возникли неподконтрольные компартии массовые объединения. Первым оказался “Рух” – “Народное движение за перестройку”. К осени того же года в его рядах насчитывалось около 300 тысяч человек, а к концу следующего их стало в два с лишним раза больше. Не менее важным событием стал выход Украинской грекокатолической церкви из подполья, куда ее загнал Сталин. Теперь миллионы людей объявили себя ее прихожанами. В 1990 году политический климат столицы изменили выборы в Верховный Совет (Верховную Раду) УССР. Депутаты национально-демократического крыла образовали блок под названием “Народная Рада”. Хотя в нее вошла только четверть народных избранников, “Народная Рада” нарушила, казалось, непоколебимую монополию КПУ. Летом 1990 года парламент, вслед за коллегами из Прибалтики и РСФСР, принял декларацию о государственном суверенитете Украины. Документ не говорил о ее выходе из Советского Союза, но закрепил верховенство республиканских законов над общесоюзными.
Кремль оказался неспособен помешать Украине, России и другим республикам в утверждении суверенитета. Под генсеком-реформатором к этому времени ощутимо зашатался трон. Он разозлил номенклатуру и утратил поддержку интеллигенции как в центре, так и на периферии. Его начинания не пошли на пользу экономике – показатели производства рухнули, а с ними уровень жизни, и так невысокий. Партийных бонз нервировала перестройка, которая подрывала их господство и выглядела безнадежной – что не сулило ничего хорошего всей КПСС, не только Горбачеву. Интеллигентам же, напротив, реформы казались непоследовательными и слишком медленными. По иронии судьбы, обе враждующие группы одинаково винили во всех грехах Горбачева и союзный центр. Движение к суверенитету, а за ним и полной независимости стало вектором суммы двух противоположных сил.
Мобилизация масс на Украине проходила по-разному в зависимости от истории региона. В областях, присоединенных к УССР согласно пакту Молотова – Риббентропа – на Волыни, Галичине, отчасти Буковине, – имели место те же процессы, что в республиках Прибалтики, аннексированных также в начале Второй мировой. Интеллектуалы и бывшие диссиденты возглавили там народ под знаменем демократического национализма и получили большинство в областных советах. В других частях Украины партийные элиты, которые Горбачев вынудил бороться за выживание – сражаться за кресла депутатов на настоящих выборах, пребывали в растерянности, но власть из рук не выпускали. Когда Верховная Рада избрала председателем 56-летнего Леонида Кравчука, выход на первые роли уроженца Волынского воеводства Второй Речи Посполитой не привлек особенного внимания. Но течение времени ускорялось. Перестройка сделала республиканский парламент важнейшим органом государственного управления. К концу 1990 года гибкий Кравчук превосходил остальных украинских политиков не только влиянием, но и популярностью. Из числа вождей он один нашел общий язык с крепкой уже оппозицией, чьей электоральной базой служил Запад. Немало сторонников он приобрел и в рядах партийной верхушки – среди коммунистов, что добивались политической и экономической автономии УССР.
В течение последних месяцев существования СССР Кравчук показал, как блестяще умеет маневрировать между различными фракциями в Раде, направляя при этом страну шаг за шагом к независимости. Первое испытание на новой должности он должен был пройти осенью 1990 года. Горбачев, напуганный декларацией о независимости Литвы (март 1990 года) и схожими тенденциями в остальных республиках, уступил давлению “ястребов” и дал отмашку на закручивание гаек. На Украине коммунистическое большинство в Раде постановило запретить демонстрации возле ее здания и утвердило ордер на арест одного из депутатов оппозиции. Не тут-то было. Утром 2 октября сотня студентов из Киева, Львова и Днепропетровска пришла на площадь Октябрьской революции у Крещатика – теперешнюю Площадь независимости (Майдан) – и объявила голодовку. Среди прочего требовали отставки премьер-министра и выхода Украины из обсуждения проекта нового союзного договора – попытки Горбачева уберечь СССР от развала путем предоставления республикам большей автономии.
Власти не знали, как им реагировать на такой поворот событий. Совмин поручил было милиции разогнать бунтарей, но киевский горсовет дал разрешение на акцию протеста. За несколько дней число голодавших выросло до полутора сотен. Когда правительство собрало своих сторонников, чтобы те выдавили студентов с площади, на помощь смельчакам явилось около 50 тысяч киевлян. Вскоре забастовали все столичные вузы. Затем непокорная молодежь перешла к зданию Верховной Рады. Коммунистическое большинство в парламенте уступило не только под натиском демонстрантов, но и благодаря увещеваниям умеренных депутатов во главе с Кравчуком. Лидеры протеста получили эфирное время на телевидении, а премьер-министра, который ездил на переговоры с Горбачевым, отправили в отставку. Иногда события октября 1990 года в центре Киева называют первым Майданом. Второй произойдет в конце 2004 года, третий – зимой 2013–2014 годов.
Когда 1 августа 1991 года президент США Джордж Буш-старший прилетел в Киев, чтобы убедить украинских политиков не выходить из состава СССР, сами они еще не выработали единого курса. Национал-демократическое меньшинство хотело независимости. Призывы к ней под влиянием событий в Латвии, Литве и Эстонии раздавались все чаще. Коммунистическое большинство в Раде удовлетворили бы широкая автономия республики и обновление Союза. Того же добивался и Горбачев, который в начале 1991 года позволил применить оружие в Прибалтике, чтоб не дать ей вырваться на свободу, – но кровопролитие не принесло желаемого результата. 17 марта он устроил референдум о будущем СССР. За сохранение обновленного Союза, где гарантировались бы права человека, проголосовали 70 % жителей Украины. Горбачев продолжил переговоры с руководителями республик, включая Бориса Ельцина и Нурсултана Назарбаева, соблазняя их расширенной автономией в новом образовании. С ними Михаил Сергеевич нашел общий язык, но вот Кравчук и его окружение подписывать такой документ не хотели. Они выступали за другой вариант: конфедерация с Россией и прочими, куда Украина вступила бы на своих условиях.
Буш поддержал Горбачева в своей речи в украинском парламенте, прозванной американскими журналистами “цыпленком по-киевски” из-за того, что президент побоялся выступить на стороне национал-демократов, поборников независимости. Для него имел значение выход из состава СССР только Латвии, Литвы и Эстонии. Украине же и другим Буш советовал остаться под сенью Кремля. Он не хотел потерять надежного партнера в мировой политике – президента СССР Горбачева. Сверх того, Белый дом тревожила перспектива хаотичного распада советской империи, который мог привести к войне между наследниками, на чьей территории располагались ядерные арсеналы. Это были Россия, Украина, Белоруссия и Казахстан. Обращаясь к депутатам Рады, Буш призвал их отвергнуть “самоубийственный национализм” и не путать независимость и свободу. Коммунисты горячо ему аплодировали. Демократическую оппозицию речь разочаровала. Альянс Вашингтона с Москвой и красным большинством в Киеве делал их цель едва достижимой. Мало кто мог бы тогда вообразить, что не пройдет и месяца, как парламент почти единогласно одобрит Акт провозглашения независимости Украины – а к концу ноября Белый дом ее признает, даже притом что Украина на какое-то время станет ядерной державой.
Событием, которое заставило поверить в самостоятельную Украину ретроградов-коммунистов из Верховной Рады – а со временем и весь мир, – был путч, затеянный “ястребами” 19 августа 1991 года. На самом деле переворот начали днем ранее и не в Москве, а в Крыму (в Форосе), где Горбачев отдыхал. Вечером того дня заговорщики явились к нему на дачу и потребовали ввести военное положение. Осторожный Горбачев не стал подписывать такие указы, вынудив их действовать на свой страх и риск. 19 августа вице-президент СССР, председатель КГБ, министр обороны, министр внутренних дел и другие объявили чрезвычайное положение по всему Союзу. Руководители Украины во главе с Кравчуком не предприняли мер, предусмотренных таким режимом, но и не оказали путчу сопротивления – в отличие от Ельцина в Москве. Пока Кравчук призывал народ хранить спокойствие, Ельцин вывел тысячи людей на улицы и убедил армию покинуть город после того, как стычки между военными и демонстрантами закончились гибелью трех человек. Заговорщики оказались в тупике. Не прошло и трех суток, как членов ГКЧП арестовали. Москвичи заполонили улицы, празднуя победу не только свободы над тиранией, но и России над союзным центром.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 118; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!