ТВОРЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС И ИГРА . ВОССТАНОВЛЕНИЕ ИГРОВОЙ СПОСОБНОСТИ КЛИЕНТА В ТЕРАПИИ



В «Теории гештальт-терапии» (1951, 2001) Перлз говорит о лю­дях искусства и детях. Все «эти группы людей всегда называются спонтанными, а спонтанность считается ядром здоровья: твор­ческое прозрение, возникающее во время терапевтической сес­сии, всегда спонтанно». Однако людей искусства часто называютневротичными, а детей — инфантильными. «Важная часть психо­логии искусства — это не мечты и не критическое сознание: это (а вот тут-то психоаналитики как раз и не искали) концентрирован­ное ощущение и игровая манипуляция материалом. Человек ис­кусства действует, повинуясь ярким ощущениям и играя, а затем уж принимает свою мечту и использует критическое сознание: он спонтанно создает объективную форму. Точно так же обстоит дело и с детьми: именно их яркие ощущения позволяют энергии течь спонтанно и создавать очаровательные изобретения. В обо­их случаях работа является результатом сенсорно-моторной ин­теграции, принятия импульса и внимательного контакта с новым внешним материалом».

Таким образом, в терапии очень важным является восстановле­ние игровой способности. Винникотт пишет: «Психотерапия нахо­дится там, где перекрываются две области игры у терапевта и у кли­ента. Она имеет дело с двумя людьми, играющими вместе. Вывод из этого состоит том, что там, где игра невозможна, работа терапевта должна быть направлена к движению пациента от состояния, в ко­тором он не может играть, к такому состоянию, в котором он может это делать». И далее продолжает: «...Игра универсальна, и это при­знак здоровья, игра облегчает взросление, а следовательно, и здоро­вье, игра вовлекает в групповые взаимоотношения, игра может стать формой коммуникации в психотерапии...»

По мнению Винникотта, у игры есть место (пространство) и время, «игра — это переживание, всегда творческое пережива­ние, и это переживание, находящееся в пространственно-времен­ном континууме, [...] это базовая форма жизни». Она не находит­ся во внутреннем мире, но и не вовне (это не часть отвергаемого мира «не-Я», мира, не подчиняющегося контролю). Место игры начинается с пространства между матерью и ребенком. В про­цессе развития, ребенок сначала является одним целым с мате­рью, а затем постепенно начинает отделять ее от собственной личности. При этом мать подстраивается к его потребностям (и сама выходит из состояния сильной идентификации с ним). Про­странство, возникающее между ними, содержит и объекты (яв­ления) внешнего мира, и элементы, извлеченные ребенком из внутреннего мира. Он манипулирует внешними предметами и яв­лениями для обслуживания своей мечты и вносит в них чувства и смыслы из своего воображаемого мира. Его развитие идет непос­редственно от переходных феноменов к игре, затем к совмест­ной игре, а далее — к переживаниям, связанным с культурой.

В детстве игра, во-первых, позволяет предвосхитить реаль­ность жизни и ее требований. Во-вторых, играющие дети теряют сами себя, когда растворены в игре, и это позволяет одновре­менно получить и опыт близости с другой личностью (в кого я иг­раю) , и опыт отдельности (это я играю). Игра сама по себе является средством для связи внутренней и внешней реальности, в игре гра­ница между этими реальностями становится проницаемой. В тре­тьих, на базе игры полностью строится эксперимент в гештальт-терапии.

Для играющего ребенка каждая деталь насыщена творчеством, каждую вещь он рассматривает как первооткрыватель. Извест­но, что дети с сенсорной депривацией беспокойны и не могут иг­рать, способность к восприятию культурного опыта у них слабая. В благоприятных обстоятельствах пространство игры заполняет­ся продуктами творческого воображения ребенка, в неблагопри­ятных личность становится податливой и уступчивой (приспособ­ленной, в то время как творческая полярность подавлена).

И. Захарян (2001) считает, что игровая двойственность, как неотъемлемое свойство игры, является составной частью пси­хотерапии. Терапевт всегда и очень важная фигура для клиента и в то же время абсолютно неважная (по большому счету «чу­жой дядька»). Он реально не участвует в актуальных жизнен­ных проблемах клиента и в то же время в терапевтических от­ношениях может сделать что-то вполне реалистическое и важ­ное для отношений клиента с другими.

Кроме того, эмоция в терапии (как и в игре) также отчасти двойственна, поскольку во многом опосредована этими игровы­ми отношениями. Из такой игровой двойственности прорастает искусство терапии. Клиент смотрит на пустой стул, видит мать и испытывает к ней чувства. Это привычное «чувство по поводу содержания отношений», отчасти ограничивающее отношения и не дающее возникнуть в них чему-то новому. Терапевт смот­рит на то, как клиент говорит, двигается, смотрит, — он видит форму и что-то по этому поводу чувствует и говорит. Восприя­тие клиентом того, как «это происходит» дает возможность вы­строить еще одно измерение своей жизни — художественное. Такое осознанно эстетическое отношение к жизни (при реаль­ной укорененности в ней) позволяет развиться игровой способ­ности, которая может укрепляться в терапии. Развитие способ­ности художественного отношения к своей жизни делает ее бо­лее разнообразной, многоплановой и приносит массу удоволь­ствия. Игра создает ощущение свободы и противоположна «зна­нию правильных ответов» на вопросы.

Если терапевт не способен играть, он не пригоден для этой работы. Если клиент не может играть, интервенции терапевта дол­жны быть направлены на развитие такой способности, и лишь потом можно начинать собственно психотерапию. Умение играть дает и терапевту, и клиенту множество возможностей для экспе­римента. Винникотт замечает (2002): «Место, где находится куль­турный опыт, — это пространство возможностей между индиви­дуумом и средой (первично — объектом). Культурный опыт начи­нается с творческого существования, вначале проявляющегося в игре». И добавляет, что творческая апперцепция — это наиболее сущностный фактор, способствующий появлению у человека чув­ства, что жизнь «чего-то стоит».

Таким образом, игра для терапии — это создание простран­ство возможностей, в котором клиент может и выбирать эти воз­можности (перенося их в контекст жизни), и жить радостно, если рассматривать радость как чувство, которое сопровождает твор­чество (Д. Хломов).


Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 361; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!