Молодой человек, удививший сторожа

 

– Ишь ты! – сказал сторож, рассматривая муху. – Ведь если помазать ее столярным клеем, то ей, пожалуй, и конец придет. Вот ведь история! От простого клея!

– Эй ты, леший! – окрикнул сторожа молодой человек в желтых перчатках.

Сторож сразу же понял, что это обращаются к нему, но продолжал смотреть на муху.

– Не тебе, что ли, говорят? – крикнул молодой человек. – Скотина!

Сторож раздавил муху пальцем и, не поворачивая головы к молодому человеку, сказал:

– А ты чего, срамник, орешь-то? Я и так слышу. Нечего орать-то!

Молодой человек почистил перчатками свои брюки и деликатным голосом спросил:

– Скажите, дедушка, как тут пройти на небо?

Сторож посмотрел на молодого человека, прищурил один глаз, потом прищурил другой, потом почесал себе бородку, еще раз посмотрел на молодого человека и сказал:

– Ну, нечего тут задерживаться, проходите мимо.

– Извините, – сказал молодой человек, – ведь я по срочному делу. Там для меня уже и комната приготовлена.

– Ладно, – сказал сторож, – покажи билет.

– Билет не у меня; они говорили, что меня и так пропустят, – сказал молодой человек, заглядывая в лицо сторожу.

– Ишь ты! – сказал сторож.

– Так как же? – спросил молодой человек. – Пропустите?

– Ладно, ладно, – сказал сторож. – Идите.

– А как пройти-то? Куда? – спросил молодой человек. – Ведь я и дороги-то не знаю.

– Вам куда нужно? – спросил сторож, делая строгое лицо.

Молодой человек прикрыл рот ладонью и очень тихо сказал:

– На небо!

Сторож наклонился вперед, подвинул правую ногу, чтобы встать потверже, пристально посмотрел на молодого человека и сурово спросил:

– Ты чего? Ваньку валяешь?

Молодой человек улыбнулся, поднял руку в желтой перчатке, помахал ею над головой и вдруг исчез.

Сторож понюхал воздух. В воздухе пахло жжеными перьями.

– Ишь ты! – сказал сторож, распахнул куртку, почесал себе живот, плюнул в то место, где стоял молодой человек, и медленно пошел в свою сторожку.

 

Б. Д.

 

Четыре иллюстрации, как новая идея огорошивает человека, к ней не подготовленного

 

 

I

 

Писатель : Я писатель.

Читатель : А по-моему, ты г…о!

(Писатель стоит несколько минут потрясенный этой новой идеей и падает замертво. Его выносят).

 

II

 

Художник : Я художник.

Рабочий : А по-моему, ты г…о!

(Художник тут же побелел как полотно,

И как тростинка закачался,

И неожиданно скончался,

Его выносят).

 

III

 

Композитор : Я композитор.

Ваня Рублев : А по-моему, ты г…о!

(Композитор, тяжело дыша, так и осел. Его неожиданно выносят).

 

IV

 

Химик : Я химик.

Физик : А по-моему, ты г…о!

(Химик не сказал больше ни слова и тяжело рухнул на пол).

 

13 апреля 1933 года

 

Потери

 

Андрей Андреевич Мясов купил на рынке фитиль и понес его домой.

По дороге Андрей Андреевич потерял фитиль и зашел в магазин купить полтораста грамм полтавской колбасы. Потом Андрей Андреевич зашел в молокосоюз и купил бутылку кефира, потом выпил в ларьке маленькую кружечку хлебного кваса и встал в очередь за газетой. Очередь была довольно длинная, и Андрей Андреевич простоял в очереди не менее двадцати минут, но когда он подходил к газетчику, то газеты перед самым его носом кончились.

Андрей Андреевич потоптался на месте и пошел домой, но по дороге потерял кефир и завернул в булочную, купил французскую булку, но потерял полтавскую колбасу.

Тогда Андрей Андреевич пошел прямо домой, но по дороге упал, потерял французскую булку и сломал свое пенсне.

Домой Андрей Андреевич пришел очень злой и сразу лег спать, но долго не мог заснуть, а когда заснул, то увидел сон: будто он потерял зубную щетку и чистит зубы каким-то подсвечником.

 

Б. Д.

 

Макаров и Петерсен

 

 

№ 3

 

Макаров : Тут, в этой книге, написано о наших желаниях и об исполнении их. Прочти эту книгу, и ты поймешь, как суетны наши желания. Ты также поймешь, как легко исполнить желание другого и как трудно исполнить желание свое.

Петерсен : Ты что-то заговорил больно торжественно. Так говорят вожди индейцев.

Макаров : Эта книга такова, что говорить о ней надо возвышенно. Даже думая о ней, я снимаю шапку.

Петерсен . А руки моешь, прежде чем коснуться этой книги?

Макаров : Да, и руки надо мыть.

Петерсен : Ты и ноги, на всякий случай, вымыл бы!

Макаров : Это неостроумно и грубо.

Петерсен : Да что же это за книга?

Макаров : Название этой книги таинственно…

Петерсен : Хи-хи-хи!

Макаров : Называется эта книга МАЛ ГИЛ.

(Петерсен исчезает).

Макаров : Господи! Что же это такое? Петерсен!

Голос Петерсена : Что случилось? Макаров! Где я?

Макаров : Где ты? Я тебя не вижу!

Голос Петерсена : А ты где? Я тоже тебя не вижу!.. Что это за шары?

Макаров : Где ты? Я тоже тебя не вижу!..

Макаров : Что же делать? Петерсен, ты слышишь меня?

Голос Петерсена : Слышу! Но что такое случилось? И что это за шары?

Макаров : Ты можешь двигаться?

Голос Петерсена : Макаров! Ты видишь эти шары?

Макаров : Какие шары?

Голос Петерсена : Пустите!.. Пустите меня!.. Макаров!..

(Тихо. Макаров стоит в ужасе, потом хватает книгу и раскрывает ее).

Макаров (читает): «… Постепенно человек теряет свою форму и становится шаром. И, став шаром, человек утрачивает все свои желания».

Занавес

 

Б. Д.

 

Суд Линча

 

Петров садится на коня и говорит, обращаясь к толпе, речь, о том, что будет, если на месте, где находится общественный сад, будет построен американский небоскреб. Толпа слушает и, видимо, соглашается. Петров записывает что-то у себя в записной книжечке. Из толпы выделяется человек среднего роста и спрашивает Петрова, что он записал у себя в записной книжечке. Петров отвечает, что это касается только его самого. Человек среднего роста наседает. Слово за слово, и начинается распря. Толпа принимает сторону человека среднего роста, и Петров, спасая свою жизнь, погоняет коня и скрывается за поворотом. Толпа волнуется и, за неимением другой жертвы, хватает человека среднего роста и отрывает ему голову. Оторванная голова катится по мостовой и застревает в люке для водостока. Толпа, удовлетворив свои страсти, – расходится.

 

Б. Д.

 

Встреча

 

Вот однажды один человек пошел на службу, да по дороге встретил другого человека, который, купив польский батон, направлялся к себе восвояси.

Вот, собственно, и всё.

 

Неудачный спектакль

 

На сцену выходит Петраков-Горбунов, хочет что-то сказать, но икает. Его начинает рвать. Он уходит.

Выходит Притыкин.

Притыкин : Уважаемый Петраков-Горбунов должен сооб…

(Его рвет, и он убегает).

Выходит Макаров.

Макаров : Егор…

(Макарова рвет. Он убегает).

Выходит Серпухов.

Серпухов : Чтобы не быть…

(Его рвет, он убегает).

Выходит Курова.

Курова : Я была бы…

(Ее рвет, она убегает).

Выходит маленькая девочка.

Маленькая девочка : Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!

Занавес

 

<1934>

 

Тюк!

 

Лето. Письменный стол. Направо дверь. На стене картина. На картине нарисована лошадь, а в зубах у лошади цыган. Ольга Петровна колет дрова. При каждом ударе с носа Ольги Петровны соскакивает пенсне. Евдоким Осипович сидит в креслах и курит.

Ольга Петровна (ударяет колуном по полену, которое, однако, нисколько не раскалывается ).

Евдоким Осипович : Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенсне, бьет по полену ).

Евдоким Осипович : Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенсне, бьет по полену ).

Евдоким Осипович : Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенсне, бьет по полену ).

Евдоким Осипович : Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенсне ): Евдоким Осипович! Я вас прошу: не говорите этого слова «тюк».

Евдоким Осипович : Хорошо, хорошо.

Ольга Петровна (ударяет колуном по полену ).

Евдоким Осипович : Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенсне ): Евдоким Осипович! Вы обещали мне не говорить этого слова «тюк»!

Евдоким Осипович : Хорошо, хорошо, Ольга Петровна! Больше не буду.

Ольга Петровна (ударяет колуном по полену ).

Евдоким Осипович : Тюк!

Ольга Петровна (надевая пенсне ): Это безобразие! Взрослый пожилой человек и не понимает простой человеческой просьбы!

Евдоким Осипович : Ольга Петровна! Вы можете спокойно продолжать вашу работу. Я больше мешать не буду.

Ольга Петровна : Ну, я прошу вас, я очень прошу вас: дайте мне расколоть хотя бы это полено!

Евдоким Осипович : Колите, конечно колите!

Ольга Петровна (ударяет колуном по полену)

Едвоким Осипович : Тюк!

Ольга Петровна роняет колун, открывает рот, но ничего не может сказать. Евдоким Осипович встает с кресел, оглядывает Ольгу Петровну с головы до ног и медленно уходит. Ольга Петровна стоит неподвижно с открытым ртом и смотрит на удаляющегося Евдокима Осиповича.

Занавес медленно опускается.

 

<1933>

 

Что теперь пропоют магазинах

 

Коратыгин пришел к Тикакееву и не застал его дома.

А Тикакеев в это время был в магазине и покупал там сахар, мясо и огурцы.

Коратыгин потолкался возле дверей Тикакеева и собрался уже писат<ь> записку, вдруг смотрит, идет сам Тикакеев и несет в руках клеенчатую кошелку.

Коратыгин увидал Тикакеева и кричит ему:

– А я вас уже целый час жду!

– Неправда, – говорит Тикакеев, – я всего двадцать пять минут как из дома.

– Ну, уж этого я не знаю, – сказал Коратыгин, – а только я тут уже целый час.

– Не врите! – сказал Тикакеев. – Стыдно врать.

– Милостивейший государь! – сказал Коратыгин. – Потрудитесь выбирать выражения.

– Я считаю… – начал было Тикакеев, но его перебил Коратыгин:

– Если вы считаете… – сказал он. Но тут Коратыгина перебил Тикакеев и сказал:

– Сам-то ты хорош!

Эти слова так взбесили Коратыгина, что он зажал пальцем одну ноздрю, а другой ноздрей сморкнулся в Тикакеева.

Тогда Тикакеев выхватил из кошелки самый большой огурец и ударил им Коратыгина по голове.

Коратыгин схватился руками за голову, упал и умер.

Вот какие большие огурцы продают теперь в магазинах!

 

<19 августа 1936>

 

Машкин убил Кошкина

 

Товарищ Кошкин танцевал вокруг товарища Машкина.

Тов. Машкин следил глазами за тов. Кошкиным.

Тов. Кошкин оскорбительно махал руками и противно выворачивал ноги.

Тов. Машкин нахмурился.

Тов. Кошкин пошевелил животом и притопнул правой ногой.

Тов. Машкин вскрикнул и кинулся на тов. Кошкина.

Тов. Кошкин попробовал убежать, но споткнулся и был настигнут тов. Машкиным.

Тов. Машкин ударил кулаком по голове тов. Кошкина.

Тов. Кошкин вскрикнул и упал на четверинки. Тов. Машкин двинул тов. Кошкина ногой под живот и еще раз ударил его кулаком по затылку. Тов. Кошкин растянулся на полу и умер. Машкин убил Кошкина.

 

Б. Д.

 

Сон дразнит человека

 

Марков снял сапоги и, вздохнув, лег на диван. Ему хотелось спать, но, как только он закрывал глаза, желание спать моментально проходило. Марков открывал глаза и тянулся рукой за книгой. Но сон опять налетал на него, и, не дотянувшись до книги, Марков ложился и снова закрывал глаза. Но лишь только глаза закрывались, сон улетал опять, и сознание становилось таким ясным, что Марков мог в уме решать алгебраические задачи на уравнения с двумя неизвестными.

Долго мучился Марков, не зная, что ему делать: спать или бодрствовать? Наконец, измучившись и возненавидев самого себя и свою комнату, Марков надел пальто и шляпу, взял в руку трость и вышел на улицу. Свежий ветерок успокоил Маркова, ему стало радостнее на душе и захотелось вернуться обратно к себе в комнату.

Войдя в свою комнату, он почувствовал в теле приятную усталость и захотел спать. Но только он лег на диван и закрыл глаза, – сон моментально испарился.

С бешенством вскочил Марков с дивана и без шапки и без пальто помчался по направлению к Таврическому саду.

 

<1936–1938>

 

Охотники

 

На охоту поехало шесть человек, а вернулось-то только четыре. Двое-то не вернулись.

Окнов, Козлов, Стрючков и Мотыльков благополучно вернулись домой, и Широков и Каблуков погибли на охоте.

Окнов целый день ходил потом расстроенный и даже не хотел ни с кем разговаривать. Козлов неотступно ходил следом за Окновым и приставал к нему с различными вопросами, чем и довел Окнова до высшей точки раздражения.

Козлов : Хочешь закурить?

Окнов : Нет.

Козлов : Хочешь, я тебе принесу вон ту штуку?

Окнов : Нет.

Козлов : Может быть, хочешь, я тебе расскажу что-нибудь смешное?

Окнов : Нет.

Козлов : Ну, хочешь пить? У меня вот тут вот есть чай с коньяком.

Окнов : Мало того, что я тебя сейчас камнем по затылку ударил, я тебе еще оторву ногу.

Стрючков и Мотыльков : Что вы делаете? Что вы делаете?

Козлов : Приподнимите меня с земли.

Мотыльков : Ты не волнуйся, рана заживет.

Козлов : А где Окнов?

Окнов (отрывая Козлову ногу ): Я тут, недалеко!

Козлов : Ох, матушки! Сеа-па-си!

Стрючков и Мотыльков : Никакой ему и ногу оторвал!

Окнов : Оторвал и бросил ее вон туда!

Стрючков : Это злодейство!

Окнов : Что-о?

Стрючков : …Ейство…

Окнов : Ка-а-к?

Стрючков : Нь… нь… нь… никак.

Козлов : Как же я дойду до дома?

Мотыльков : Не беспокойся, мы тебе приделаем деревяшку.

Стрючков : Ты на одной ноге стоять можешь?

Козлов : Могу, но не очень-то

Стрючков : Ну мы тебя поддержим.

Окнов : Пустите меня к нему!

Стрючков : Ой нет, лучше уходи!

Окнов : Нет, пустите!.. Пустите!.. Пусти… – Вот что я хотел сделать!

Стрючков и Мотыльков : Какой ужас!

Окнов : Ха-ха-ха!

Мотыльков : А где же Козлов?

Стрючков : Он уполз в кусты!

Мотыльков : Козлов, ты тут?

Козлов : Шаша..!

Мотыльков : Вот ведь до чего дошел!

Стрючков : Что же с ним делать?

Мотыльков : А тут уж ничего с ним не поделаешь. По-моему, его надо просто удавить. Козлов! А, Козлов? Ты меня слышишь?

Козлов : Ох, слышу, да плохо.

Мотыльков : Ты, брат, не горюй. Мы сейчас тебя удавим. Постой!.. Вот… вот… вот…

Стрючков : Вот сюда вот ещё! Так, так, так! Нука еще… Ну, теперь готово!

Мотыльков : Теперь готово!

Окнов : Господи благослови!

 

<1933>

 

Исторический эпизод

 

В. Н. Петрову

 

Иван Иванович Сусанин (то самое историческое лицо, которое положило свою жизнь за царя и впоследствии было воспето оперой Глинки) зашёл однажды в русскую харчевню и, сев за стол, потребовал себе антрекот. Пока хозяин харчевни жарил антрекот, Иван Иванович закусил свою бороду зубами и задумался; такая у него была привычка.

Прошло тридцать пять колов времени, и хозяин принес Ивану Ивановичу антрекот на круглой деревянной дощечке. Иван Иванович был голоден и, по обычаю того времени, схватил антрекот руками и начал его есть. Но, торопясь утолить свой голод, Иван Иванович так жадно набросился на антрекот, что забыл вынуть изо рта свою бороду и съел антрекот с куском своей бороды.

Вот тут-то и произошла неприятность, так как не прошло и пятнадцати колов времени, как в животе у Ивана Ивановича начались сильные рези. Иван Иванович вскочил из-за стола и ринулся на двор. Хозяин крикнул было Ивану Ивановичу: «Зри, како твоя брада клочна». Но Иван Иванович, не обращая ни на что внимания, выбежал на двор.

Тогда боярин Ковшегуб, сидящий в углу харчевни и пьющий сусло, ударил кулаком по столу И вскричал: «Кто есть сей?» А хозяин, низко кланяясь, ответил боярину: «Сие есть наш патриот Иван Иванович Сусанин». «Во как!» – сказал боярин, допивая свое сусло.

«Не угодно ли рыбки?» – спросил хозяин. «Пошел ты к бую!» – крикнул боярин и пустил в хозяина ковшом. Ковш просвистел возле хозяйской головы, вылетел через окно на двор и хватил по зубам сидящего орлом Ивана Ивановича. Иван Иванович схватился рукой за щеку и повалился на бок.

Тут справа из сарая выбежал Карп и, перепрыгнув через корыто, в котором среди помой лежала свинья, с криком побежал к воротам. Из харчевни выглянул хозяин. «Чего ты орешь?» – спросил он Карпа. Но Карп, ничего не отвечая, убежал.

Хозяин вышел на двор и увидел Сусанина, лежащего неподвижно на земле. Хозяин подошел поближе и заглянул ему 8 лицо. Сусанин пристально глядел на хозяина. «Так ты жив?» – спросил хозяин. «Жив, да тилько страшусь, что меня еще чем-нибудь ударят», – сказал Сусанин. «Нет, – сказал хозяин, – не страшись. Это тебя боярин Ковшегуб чуть не убил, а теперь он ушедши». – «Ну слава Тебе, Боже! – сказал Иван Сусанин, поднимаясь с земли. – Я человек храбрый, да тилько зря живот покладать не люблю. Вот я приник к земле и ждал: чего дальше будет? Чуть что, я бы на животе до самой Елдыриной слободы бы уполз… Евона как щеку разнесло. Батюшки! Полбороды отхватило!» «Это у тебя еще и раньше так было», – сказал хозяин. «Как это так раньше? – вскричал патриот Сусанин. – Что же, по-твоему, я так с клочной бородой ходил?» – «Ходил», – сказал хозяин. «Ах ты, мяфа», – проговорил Иван Сусанин. Хозяин зажмурил глаза и, размахнувшись, со всего маху звезданул Сусанина по уху. Патриот Сусанин рухнул на землю и замер. «Вот тебе! Сам ты мяфа!» – сказал хозяин и удалился в харчевню. Несколько колов времени Сусанин лежал на земле и прислушивался, но, не слыша ничего подозрительного, осторожно приподнял голову и осмотрелся. На дворе никого не было, если не считать свиньи, которая, вывалившись из корыта, валялась теперь в грязной луже. Иван Сусанин, озираясь, подобрался к воротам. Ворота, по счастию, были открыты, и патриот Иван Сусанин, извиваясь по земле как червь, пополз по направлению к Елдыриной слободе.

Вот эпизод из жизни знаменитого исторического лица, которое положило свою жизнь за царя и было впоследствии воспето в опере Глинки.

 

1939 год

 

Федя Давидович

 

Федя долго подкрадывался к маслёнке и наконец, улучив момент, когда жена нагнулась, чтобы состричь на ноге ноготь, быстро, одним движением вынул пальцем из маслёнки всё масло и сунул его себе в рот. Закрывая маслёнку, Федя нечаянно звякнул крышкой. Жена сейчас же выпрямилась и, увидя пустую маслёнку, указала на нее ножницами и строго сказала:

– Масла в маслёнке нет. Где оно?

Федя сделал удивленные глаза и, вытянув шею, заглянул в маслёнку.

– Это масло у тебя во рту, – сказала жена, показывая ножницами на Федю.

Федя отрицательно замотал головой.

– Ага, – сказала жена. – Ты молчишь и мотаешь головой, потому что у тебя рот набит маслом.

Федя вытаращил глаза и замахал на жену руками, как бы говоря: «Что ты, что ты, ничего подобного!» Но жена сказала:

– Ты врешь, открой рот.

– Мм, – сказал Федя.

– Открой рот, – повторила жена.

Федя растопырил пальцы и замычал, как бы говоря: «Ах да, совсем забыл; сейчас приду», – и встал, собираясь выйти из комнаты.

– Стой, – крикнула жена.

Но Федя прибавил шагу и скрылся за дверью. Жена кинулась за ним, но около двери остановилась, так как была голой и в таком виде не могла выйти в коридор, где ходили другие жильцы этой квартиры.

– Ушел, – сказала жена, садясь на диван. – Вот черт!

А Федя, дойдя по коридору до двери, на которой висела надпись: «Вход категорически воспрещен», открыл эту дверь и вошел в комнату.

Комната, в которую вошел Федя, была узкой и длинной, с окном, занавешенным газетной бумагой. В комнате справа у стены стояла грязная ломаная кушетка, а у окна стол, который был сделан из доски, положенной одним концом на ночной столик, а другим на спинку стула. На стене слева висела двойная полка, на которой лежало неопределенно что. Больше в комнате ничего не было, если не считать лежащего на кушетке человека с бледнозеленым лицом, одетого в длинный и рваный коричневый сюртук и в черные нанковые штаны, из которых торчали чисто вымытые босые ноги. Человек этот не спал и пристально смотрел на вошедшего.

Федя поклонился, шаркнул ножкой и, вынув пальцем изо рта масло, показал его лежащему человеку.

– Полтора, – сказал хозяин комнаты, не меняя позы.

– Маловато, – сказал Федя.

– Хватит, – сказал хозяин комнаты.

– Ну, ладно, – сказал Федя и, сняв масло с пальца, положил его на полку.

– За деньгами придешь завтра утром, – сказал хозяин.

– Ой, что вы! – вскричал Федя. – Мне ведь их сейчас нужно. И ведь полтора рубля всего…

– Пошел вон, – сухо сказал хозяин, и Федя на цыпочках выбежал из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

 

10 февраля 1939 года

 

Анегдоты из жизни Пушкина

 

 

1

 

Пушкин был поэтом и всё что-то писал. Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул: «Да никако ты писака!»

С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски просто Жуковым.

 

2

 

Как известно, у Пушкина никогда не росла борода. Пушкин очень этим мучился и всегда завидовал Захарьину, у которого, наоборот, борода росла вполне прилично. «У него – растет, а у меня – не растет», – частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарьина. И всегда был прав.

 

3

 

Однажды Петрушевский сломал свои часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришел, осмотрел часы Петрушевского и положил их обратно на стул. «Что скажешь, брат Пушкин?» – спросил Петрушевский. «Стоп машина», – сказал Пушкин.

 

4

 

Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колесах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колеса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл «эрпигармами».

 

5

 

Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: «Это ничаво».

 

6

 

Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начнет ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!

 

7

 

У Пушкина было четыре сына, и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и все время падал. Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора; сидят они за столом: на одном конце Пушкин все время со стула падает, а на другом конце – его сын. Просто хоть святых вон выноси!

 

<1939>

 

Начало очень хорошего дня

 

 

Симфония

 

Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил из окошка на крышу и напугал всех, кто проходил в это время по улице. Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им в Тимофея. Тимофей куда-то исчез. «Вот ловкач!» – закричало человеческое стадо, и некто Зубов разбежался и со всего маху двинулся головой об стену. «Эх!» – вскрикнула баба с флюсом. Но Комаров сделал этой бабе тепель-тапель, и баба с воем убежала в подворотню. Мимо шел Фетелюшин и посмеивался. К нему подошел Комаров и сказал: «Эй ты, сало!» – и ударил Фетелюшина по животу. Фетелюшин прислонился к стене и начал икать. Ромашкин плевался сверху из окна, стараясь попасть в Фетелюшина. Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка. А молодая, толстенькая мать терла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стену. Маленькая собачка, сломав свою тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчикел из плевательницы какую-то гадость. У бакалейного магазина стояла длинная очередь за сахаром. Бабы громко ругались и толкали друг друга кошелками. Крестьянин Харитон, напившись денатурату, стоял перед бабами с расстегнутыми штанами и произносил нехорошие слова.

Таким образом начинался хороший летний день.

 

<1939>

 

Пакин и Ракукин

 

– Ну ты, не очень-то фрякай! – сказал Пакин Ракукину.

Ракукин сморщил нос и недоброжелательно посмотрел на Пакина.

– Чего глядишь? Не узнал? – спросил Пакин.

Ракукин пожевал губами и, с возмущением повернувшись на своем вертящемся кресле, стал смотреть в другую сторону. Пакин побарабанил пальцами по своему колену и сказал:

– Вот дурак! Хорошо бы его по затылку палкой хлопнуть.

Ракукин встал и пошел из комнаты, но Пакин быстро вскочил, догнал Ракукина и сказал:

– Постой! Куда помчался? Лучше сядь, и я тебе покажу кое-что.

Ракукин остановился и недоверчиво посмотрел на Пакина.

– Что, не веришь? – спросил Пакин.

– Верю, – сказал Ракукин.

– Тогда садись вот сюда, в это кресло, – сказал Пакин.

И Ракукин сел обратно в свое вертящееся кресло.

– Ну вот, – сказал Пакин, – чего сидишь в кресле как дурак?

Ракукин подвигал ногами и быстро замигал глазами.

– Не мигай, – сказал Пакин.

Ракукин перестал мигать глазами и, сгорбившись, втянул голову в плечи.

– Сиди прямо, – сказал Пакин.

Ракукин, продолжая сидеть сгорбившись, выпятил живот и вытянул шею.

– Эх, – сказал Пакин, – так бы и шлепнул тебя по подрыльнику!

Ракукин икнул, надул щеки и потом осторожно выпустил воздух через ноздри.

– Ну ты, не фрякай! – сказал Пакин Ракукину. Ракукин еще больше вытянул шею и опять быстро-быстро замигал глазами.

Пакин сказал:

– Если ты, Ракукин, сейчас не перестанешь мигать, я тебя ударю ногой по грудям.

Ракукин, чтобы не мигать, скривил челюсти и еще больше вытянул шею и закинул назад голову.

– Фу, какой мерзостный у тебя вид, – сказал Пакин. – Морда как у курицы, шея синяя, просто гадость!

В это время голова Ракукина закидывалась назад все дальше и дальше и наконец, потеряв напряжение, свалилась на спину.

– Что за черт! – воскликнул Пакин. – Это что еще за фокус?

Если смотреть от Пакина на Ракукина, то можно было подумать, что Ракукин сидит вовсе без головы. Кадык Ракукина торчал вверх. Невольно хотелось думать, что это нос.

– Эй, Ракукин! – сказал Пакин. Ракукин молчал.

– Ракукин! – повторил Пакин.

Ракукин не отвечал и продолжал сидеть без движения.

– Так, – сказал Пакин. – Подох Ракукин.

Пакин перекрестился и на цыпочках вышел из комнаты.

Минут четырнадцать спустя из тела Ракукина вылезла маленькая душа и злобно посмотрела на то место, где недавно сидел Пакин. Но тут из-за шкапа вышла высокая фигура ангела смерти и, взяв за руку ракукинскую душу, повела ее куда-то, прямо сквозь дома и стены. Ракукинская душа бежала за ангелом смерти, поминутно злобно оглядываясь. Но вот ангел смерти поддал ходу, и ракукинская душа, подпрыгивая и спотыкаясь, исчезла вдали за поворотом.

 

<1939>

 

Незавершенное и отвергнутое

 

«Александр Иванович Дудкин: Вот уже 7 часов утра…»*

 

Александр Иванович Дудкин :

Вот уже 7 часов утра. Петухи давно пропели.

Почему я так рано проснулся?

Никогда со мной этого не бывало.

Но что с моей головой? Она болит ужасно.

Пил я вчера? Нет не пил.

Почему же болит голова? Так ни с того ни с чего?

Никогда со мной этого не бывало.

Попробую скорее встать и умыться. Приятно

освежить голову холодной водой.

Надо разбудить Пелагею, а то она думает,

что я еще сплю. Ведь надо же было

проснуться этакую рань!

Эй Пелагея! (стучит в стену ) Пелагея!

Пелагея!

Чертова баба! Дрыхнет бестолку. Нет

возьму что нибудь тяжелое, сапог что ли, и буду

колотить в стену, пока не проснется. –

Черт возьми! где же сапоги?

Как же это понять? Ха Ха Ха. При-

шел в сапогах, снял их, поставил

их тут, а теперь их нет. Ого! Штаны

тоже того! Так так так. Да что я в

самомо деле! очурел что ли?

Никогда этого со мной не бывало!

Ну ладно, оставим это в покое. Давай

мыслить. У меня болит голова. Значит я

очень рано встал. То есть у меня болит голова,

значит, я вчера что-то делал… Нет.

Я очень рано встал, у меня болит голова.

Значит я потерял сапоги?

Глупо!

Я потерял сапоги – значит у меня болит голова?

Тоже глупо!

Ну хорошо: у меня болит голова, значит,

я сапоги не терял. Но ведь я же

их потерял!

Можно так: у меня болит голова – значит

я сапоги ни то не это.

Хм.

Сложная штука.

 

II

 

Стук в дверь.

Дудкин – Кто там?

Голос – Да я, это я

Дудкин – Кто? Петька?

Голос – Ну да, открой скорей!

Дудкин – Сейчас, сейчас. Подожди немного.

Голос – Скорей, скорей, такое расскажу, что ахнешь! Чорт подери! такие вещи знаю… (входя )

Валаамов – Ты спишь еще?

Дудкин – А час какой, много?

Валаамов – Ссс… много?! К чорту время! Ты дурак знаешь…

Дуд . – Что?

  Ну?

    Что?

Вал . – Ты, ты… вот ты самый богачём стал!

Дуд . – Ну?

Вал . – Что ну? Выиграл 200.000!

Дуд . – (стоит молча, глядя на В. )

Вал . – Что стоишь? Дурак. Одевайся, да бежим в банк.

Дуд . – Мне не во что одеться.

Вал . – Как не во что одеться?

Дуд . – Я вчера пришел, положил все на стул и нет ничего.

Вал . – А где же?

Дуд . – Я не знаю.

Вал . – Вот чорт возьми выиграл 200.000! Ну идём скорей!

Дуд . – Да во что же я оденусь?

Валаамов и Дудкин на авансцене

Валаамов – Такподешь!

Дудкин – Так нехорошо!

Вал . – Ну мой костюм надевай!

Дудкин – А ты в чём пойдешь?

Вал . – А я в твоём пальто пойду!

Дуд . – Тогда уж лучше мне в пальто идти!

Вал . – Всё равно! Иди ты в моём пальто.

Дуд . – А ты в своём костюме пойдешь?

Вал . – А я в своём костюме.

Дуд . (заикаясь ) –

 

<1927>

 

«Елене Ивановна – Ну вот, Фадей Иванович…»*

 

Елене Ивановна – Ну вот, Фадей Иванович, всё дожди идут.

Папаша – Да, не говорите, Елена Ивановна, покосы гибнут.

Е. И. – Хорошо нам под крышей сидеть, а вот каково, если кто в поле? А?

П. – Плохо бездомному старику.

Е. И. – Вам ещё чаю налить?

Папаша – Плесни ещё черепушечку. (Пауза. Папаша попил чаю и задремал )

Елена Ивановна – И Ольга чего-то не пишет.

Папаша – (Бормочет )

Елена Ивановна – Не пишет и не пишет.

Папаша – Как не пишет?

Е. И. – Ольга, говорю, не пишет.

П. – То есть как, Ольга?

Е. И. – Да Ольга, что ты, не знаешь Ольгу?

П. – Ах, Ольга? Ну и что же она?

Е. И. Да вот не пишет, говорю.

П. – Ай-ай-ай.

Рахтанов (проходя ) – А Сергей сделал Ольге предложение, (уходит )

Е. И. – Сергей, да что он! А она? (Папаше ) – Слышал?

П. – Что?

Е. И. – Предложение?

П. – Ну а он?

Е. И. – Ольге.

П. – Что не пишет?

Е. И. – Вступить в брак.

П. – Ай-ай-ай.

Е. И. – Какая перетурбация.

Рахтанов – Коля продавил металлический диван. Вот.

Е. И. – Постой, постой, как же это?

П. – Ужасно, ужасно, какая катастрофа, они продавили металлический диван.

Е. И. – Вот доверь металлический диван, так тот час и продавить норовят.

Рахтанов (проходит и хлопает до и после ) – А Коля во вторник съел дом.

Е. И. – Ну так и есть. Он

 

<Май 1929>

 

«Тетерник, входя и здороваясь…»*

 

Тетерник, входя и здороваясь : Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!

Камушков – Вы, однако, не очень точны. Мы ждём вас уже порядочно.

Грек – Да-да-да. Мы вас поджидаем.

Лампов – Ну говори: чего опоздал?

Тетерник, смотря на часы : – Да разве, я опоздал? Да вообще-то есть… ну ладно!

Камушков – Хорошо. Я продолжаю.

Грек – Да-да-да. Давайте правдо.

Все рассаживаются по своим местам и замолкают.

Камушков – Не говоря по нескольку раз об одном и том же, скажу: мы должны выдумать название.

Грек и Лампов – Слышали!

Камушков (передразнивая ) – Слышали! Вот и нужно название выдумать. Грек!

(Грек встает)

Камушков – Какое ты выдумал название?

Грек – Ныпырсытет.

Камушков – Не годится. Ну подумай сам, что же это за название такое? Не звучит, ничего не значит, глупое. – Да встань ты как следует! – Ну, теперь говори: почему ты предложил это глупое название.

Грек – Да-да-да. Название, верно, не годится.

Камушков – Сам понимаешь. Садись. – Люди, надо выдумать хорошее название. Лампов! (Лампов встает ). Какое название ты предлагаешь?

Лампов – Предлагаю: «Краковяк», или «Студень», или «Мой Савок». Что? Не нравится? Ну тогда: «Вершина всего», «Глицериновый отец», «Мортира и свеча».

Камушков (махая руками ) – Садись! Садись!

 

26 декабря 1929 года.

 

«Одна муха ударила в лоб бегущего мимо господина…»*

 

Одна муха ударила в лоб бегущего мимо господина, прошла сквозь его голову и вышла из затылка. Господин по фамилии Дернятин был весьма удивлён: ему показалось, что в его мозгах что-то просвистело, а на затылке лопнула кожица и стало щекотно. Дернятин остановился и подумал: «Что бы это такое значило? Ведь совершенно ясно я слышал в мозгах свист. Ничего такого мне в голову не приходит, чтобы я мог понять, в чем тут дело. Во всяком случае, ощущение редкостное, похожее на какую-то головную болезнь. Но больше об этом я думать не буду, а буду продолжать свой бег». С этими мыслями господин Дернятин побежал дальше, ко как он ни бежал, того уже всё-таки не получалось. На голубой дорожке Дернятин оступился ногой и едва не упал, пришлось даже помахать руками в воздухе. «Хорошо, что я не упал, – подумал Дернятин, – а то разбил бы свои очки и перестал бы видеть направление путей». Дальше Дернятин пошел шагом, опираясь на свою тросточку. Однако, одна опасность следовала за другой. Дернятин запел какую-то пе-сень, чтобы рассеять свои нехорошие мысли. Песень была весёлой и звучной, такая, что Дернятин увлёкся ей и забыл даже, что он идёт по голубой дорожке, по которой в эти часы дня ездили другой раз автомобили с головокружительной быстротой. Голубая дорожка была очень узенькая, и отскочить в сторону от автомобиля было довольно трудно. Потому она считалась опасным путём. Осторожные люди ходили по голубой дорожке с опаской, чтобы не умереть. Тут смерть поджидала пешехода на каждом шагу то в виде автомобиля, то в виде ломовика, а то в виде телеги с каменным углём. Не успел Дернятин высморкаться, как на него катил огромный автомобиль. Дернятин крикнул: «Умираю!» – и прыгнул в сторону. Трава расступилась перед ним, и он упал в сырую канавку. Автомобиль с грохотом проехал мимо, подняв над крышей флаг бедственных положений. Люди в автомобиле были уверены, что Дернятин погиб, а потому сняли свои головные уборы и дальше ехали уже простоволосые. «Вы не заметили, под какие колёса попал этот старик, под передние или под задние?» – спросил господин, одетый в муфту, то есть не в муфту, а в башлык. «У меня, – говаривал этот господин, – здорово застужены щёки и ушные мочки, а потому я хожу всегда в этом башлыке». Рядом с господином в автомобиле сидела дама, интересная своим ртом. «Я, – сказала дама, – волнуюсь, как бы нас не обвинили в убийстве этого путника». – «Что? Что?» – спросил господин, оттягивая с уха башлык. Дама повторила свое опасение. «Нет, – сказал господин в башлыке, – убийство карается только в тех случаях, когда убитый подобен тыкве. Мы же нет. Мы же нет. Мы не виновны в смерти путника. Он сам крикнул: умираю! Мы только свидетели его внезапной смерти». Мадам Анэт улыбнулась интересным ртом и сказала про себя: «Антон Антонович, вы ловко выходите из беды». А господин Дернятин лежал в сырой канаве, вытянув свои руки и ноги. А автомобиль уже уехал. Уже Дернятин понял, что он не умер. Смерть в виде автомобиля миновала его. Он встал, почистил рукавом свой костюм, послюнил пальцы и пошёл по голубой дорожке нагонять время.

Семья Рундадаров жила в доме у тихой речки Свиречки. Отец Рундадаров, Платон Ильич, любил знания высоких полетов: Математика, Тройная Философия, География Эдема, книги Винтвивека, учение <о> смертных толчках и небесная иерархия Дионисия Ареопагита были наилюбимейшие науки Платона Ильича. Двери дома Рундадаров были открыты всем странникам, посетившим святые точки нашей планеты. Рассказы о летающих холмах, приносимые оборванцами из Никитинской слободы, встречались в доме Рундадаров с оживлением и нап<р>яжённым вниманием. Платоном Ильичом хранились длинные списки о деталях летания больших и мелких холмов. Особенно отличался от всех других взлётов взлёт Капустинского холма. Как известно, Ка-пустинский холм взлетел ночью, часов в 5, выворотив с корнём кедр. От места взлёта к небу холм поднимался не по серповидному пути, как все прочие холмы, а по прямой линии, сделав маленькие колебания лишь на высоте 15–16 километров. И ветер, дующий в холм, пролетал сквозь него, не сгоняя его с пути, Будто холм кремнёвых пород потерял свойство непроницаемости. Сквозь холм, например, пролетела галка. Пролетела, как сквозь облако. Об этом утверждают несколько свидетелей. Это противоречило законам летающих холмов, но факт оставался фактом, и Платон Ильич занёс его в список деталей Капустинского холма. Ежедневно у Рундадаров собирались почётные гости и обсуждали признаки законов алогической цепи. Среди почётных гостей были: профессор железных путей Михаил Иванович Дундуков, игумен Миринос II и плехаризиаст Стефан Дернятин. Гости собирались в нижней гостиной, садились за продолговатый стол, на стол ставилось обыкновеное корыто с водой. Гости, разговаривая, поплевывали в корыто: таков был обычай в семье Рундадаров. Сам Платон Ильич сидел с кнутиком. Время от времени он мочил его в воде и хлестал им по пустому столу. Это называлось «шуметь инструментом». В девять часов появлялась жена Платона Ильича, Анна Маляевна, и вела гостей к столу. Гости ели жидкие и твёрдые блюда, потом подползали на четвереньках к Анне Маляевне, целовали ей ручку и садились пить чай. За чаем игумен Миринос II рассказывал случай, происшедший 14 лет тому назад. Будто он, игумен, сидел как-то на ступенечках своего крыльца и кормил уток. Вдруг из дома вылетела муха, покружилась, покружилась и ударила игумена в лоб. Ударила в лоб и прошла насквозь головы, и вышла из затылка, и улетела опять в дом. Игумен остался сидеть на крыльце с восхищенной улыбкой, что наконец-то воочию увидел чудо. Остальные гости, выслушав Мириноса II, ударяли себя чайными ложечками по губам и по кадыку в знак того, что вечер окончен. После разговор принимал фривольный характер. Анна Маляевна уходила из комнаты, а господин плехаризиаст Дернятин заговаривал на тему «Женщина и цветы». Бывало и так, что некоторые из гостей оставались ночевать. Тогда сдвигались несколько шкапов, и на шкапы укладывали Мироноса II. Профессор Дундуков спал в столовой на рояле, а господин Дернятин ложился в кровать к рундадарской прислуге Маше. В большинстве же случаев гости расходились по домам. Платон Ильич сам запирал за ними дверь и шел к Анне Маляевне. По реке Свиречке плыли с песнями никитинские рыбаки. И под рыбацкие песни засыпала семья Рундадаров.

 

Глава II

 

Платон Ильич Рундадар застрял в дверях своей столовой. Он упёрся локтями в косяки, ногами врос в деревянный порог, глаза выкатил и стоял.

 

<1929–1930>

 

Баронесса и Чернильница*

 

Бобров (указывая на Христофора Колумба ) – Христофор Колумб.

Хр. Колумб (указывая на Боброва ) – Бобров.

Бобров – Если вас интересует моё воспитание, то я скажу. Я скажу.

Христофор Колумб – Да-да, скажите пожалуйста.

Бобров – Вот я и говорю. Что мне скрывать.

Христофор Колумб – Очень, очень интересно!

Бобров – Ну вот я скажу так: моё воспитание было какое? Приютское.

Христофор Колумб – Ах, пожалуйста, пожалуйста.

Бобров – Меня отец отдал в приют. А. (держит рот открытым. Христофор становится на цыпочки и заглядывает в рот Боброву ).

Бобров – впрочем, я торговец (Христофор отскакивает ).

Христофор Колумб – Мне мне было интересно только посмотреть что у вас там… м… м…

Бобров – Так-с. Я значит в приюте и влюбился в баронессу и в чернильницу.

Христофор Колумб – Неужели вы влюбились!

Бобров – Не мешай. Да влюбился!

Христофор Колумб – Чудеса.

Бобров – Не мешай. Да чудеса.

Христофор Колумб – Как это интересно.

Христофор Колумб – Не мешай. Да это интересно.

Христофор Колумб – Скажите пожалуйста!

Бобров – Если ты, Христофор Колумб, ещё что-нибудь скажешь…

Сцена быстро меняется. Бобров сидит и ест суп.

Входит его жена в одной рубашке и с зонтом.

Бобров – Ты куда?

Жена – Туда.

Бобров – Куда туда?

Жена – да вон туда.

Бобров – Туда или туда?

Жена – Нет, не туда, а туда.

Бобров – А что?

Жена – Как что?

Бобров – Куда ты идешь?

Жена – Я влюбилась в Баронессу и Чернильницу.

Бобров – Это хорошо.

Жена – Это хорошо, но вот Христофор Колумб засунул в нашу кухарку велосипед.

Бобров – Бедная кухарка.

Жена – Она бедная сидит на кухне и пишет в деревню письмо, а велосипед так и торчит из неё.

Бобров – Да-да. Вот это случай. Я помню у нас в приюте в 1887 году был тоже. Был у нас учитель. Так мы ему натерли лицо скипидаром и положили в кухне под стол.

Жена – Боже, да к чему же ты это говоришь?

Бобров – А то ещё был случай.

Выходит Колбасный человек.

 

<11–30 ноября 1930>

 

«В редакцию вошли два человека…»*

 

В редакцию вошли два человека. Оба сняли шапки и поклонились.

Один был курчавый, а другой совершенно лысый. – Что вам угодно? – спросил редактор.

– Я писатель Пузырёв, – сказал совершенно лысый.

– А я художник Бобырёв, – сказал курчавый.

 

<1930>

 

«Иван Петрович Лундапундов хотел съесть яблоко…»*

 

Иван Петрович Лундапундов хотел съесть яблоко. Но яблоко выскользнуло из рук Ивана Петровича. Иван Петрович нагнулся, чтобы поднять яблоко, но что-то больно ударило Ивана Петровича по голове. Иван Петрович вскрикнул, поднял голову и увидел, что это было яблоко. Оно висело в воздухе.

Оказывается, кто-то приделал к потолку длинную нитку с крючком на конце. Яблоко зацепилось за крючок и не упало.

 

Морозов, Угрозов и Запоров пришли к Ивану Петровичу Лундапундову.

<1930>

 

«Дорогой Саша, в этом…»*

 

Дорогой Саша, в этом (я для краткости говорю просто в «этом», но подразумеваю «в этом письме») я буду говорить только о себе. Я хочу, собственно говоря, описать свою жизнь. Очень жаль, что я не написал тебе предыдущего письма, а то я бы написал там всё, что и пропустил здесь.

Давай прибегнем к методу сравнения. Ты, скажем, живешь там в Ашхабаде каким-то образом. Назовём это для краткости «так». А я живу здесь, условно обозначая, – «Так так». Это я так уславливаюсь называть то и другое для того, чтобы в дальнейшем было легче и удобнее говорить о том и об этом. Если ты находишь, что обозначения «так» и «так так» неудобны, то можно называть так: ты живёшь неким образом, а я живу неким образом, но иначе. Пожалуй, остановимся на последнем обозначении.

Допустим, что я живу не «неким образом, но иначе», а таким же образом, как и ты. Что из этого следует? Для этого вообразим, а для простоты сразу же и забудем то, что мы только чт<о> вообразили. И теперь давай посмотрим, что получ<илось>. Чуть-чуть не забыл тебе сказать, как я купил совершенно ненужное пальто. Хотя об этом я лучше расскажу потом. У меня был в гостях Игорь.

 

<1930>

 

«Иван Фёдорович пришёл домой…»*

 

Иван Фёдорович пришёл домой. Дома ещё никого не было, кот по имени Селиван сидел в прихожей на полу и что-то ел.

– Ты что это ешь? – спросил кота Иван Фёдорович. Кот посмотрел на Ивана Фёдоровича, потом на дверь, потом в сторону и взяв что-то невидное с полу начал опять есть.

Иван Фёдорович прошёл на кухню мыть руки.

В кухне на плите лежала маленькая чёрненькая собачка по имени Кепка. Иван Фёдорович любил удивить людей и некоторые вещи делал шиворот на выворот. Он нарочно приучил кота Селивана сидеть в прихожей, а собаку Кепку лежать на плите.

– Что Кепка? Лежишь? – сказал Иван Фёдорович, намылив руки. Кепка на всякий случай села и оскалила правый клык, что означало улыбку.

 

<1930–1931>

 

«В Америке в каждой школе висит плакат…»*

 

В Америке в каждой школе висит плакат:

 

Каждый мальчик и каждая девочка должны есть горячую овсянку

 

– Я не хочу горячей овсянки, – сказал Том Плампкин.

– Она такая паршивая – сказал Дэви Чик.

– И вонючая, – сказал Том Плампкин.

– И щёлкает на зубах, – сказал Дэви Чик.

Том Плампкин достал из кармана кусок бумажки, сложил её фунтиком, переложил туда с тарелки овсянку, и спрятал фунтик обратно в карман.

Дэви Чик достал из кармана металлическую баночку из-под зубного порошка и тоже переложив туда свою овсянку спрятал баночку в карман.

 

<1930–1931>

 

Пиеса для мужчин и женщин*

 

Выходит Ж., постояла и ушла.

Выходит М. постоял и ушел.

Выходит Ж. постояла и ушла.

Выходит Ж. со стороны М.

Ж. (монолог )

 

Люблю цветы искать на речке

плыть мимо хижен. спать в траве.

Я жду мужчину, Он в косоворотке.

Он в колечке.

Он ходит весь на рукаве.

Он живет на горе.

Мы скорей на пароходе

в Амстердам

в Амстердам

к брату милому Володе

которого нету там,

он за мною в сапогах

я в косынке от него

ах ах ах ах!

вы не знаете всего.

 

М. (входит). бабушка

 

<1930–1931>

 

<Дуэт. Дербантева и Кукушин-Дергушин>*

 

Дербантова (бегая по саду и тыча пальцем в разные стороны ): Жик! Жик! Жик!

Кукушин-Дергушин : Что-то вы, Анна Павловна, больно разошлись.

Дербантова : Жик! Жик! Жик!

К.-Д .: Анна Павловна!

Дерб . (останавливаясь): что?

К.-Д .: Я говорю, что вы, Анна Павловна, больно разошлись.

Дерб .: Нет.

К.-Д .: Что нет?

Дерб .: Не разошлась.

К.-Д .: То есть как?

Дербантова : Да вот так, не разошлась!

К.-Д .: Странно.

Дерб .: Очень.

К.-Д . (подумав ): Анна Павловна!

Дерб .: Что?

К.-Д .: Видите ли, Анна Павловна, вы человек уже не молодой, я тоже.

Дерб .: Я помоложе вас.

К.-Д .: Ну да, конечно помоложе!

Дерб .: Ну то-то же!

К.-Д .: (раскланиваясь в публику ): Первое действие закончено.

Дерб .: Теперь начнемте второе действие.

К.-Д .: Начинаем!

Дербантова (тыкая пальцем во все стороны ): Жик! Жик! Жик!

Кукушин-Дергушин : В ваши лета, Анна Павловна, так шалить не полагается.

 

<1930–1934>

 

«Антон Гаврилович Немецкий бегает в халате…»*

 

Антон Гаврилович Немецкий бегает в халате по комнате.

Он размахивает коробочкой, показывает на неё пальцем и очень очень рад. Антон Гаврилович звонит в колокольчик, входит слуга и приносит кадку с землей. Ан. Гав. достаёт из коробочки боб и сажает его в кадку. Сам же А. Г. делает руками замечательные движения. Из кадки растёт дерево.

 

<1931>

 

Бог подадарил покой*

 

 

Мистерия времяни и покоя

 

Фараон Тут Анх-Атон :

 

Успею встать

Успею лечь

Успею умереть и вновь родиться

держу в руках трон, яблоко и мечь

сумею от всякого черта загородиться

 

 

Ссора*

 

Куклов и Богадельнев сидят за столом, покрытым клеенкой, и едят суп.

Куклов : Я принц.

Богадельнев : Ах, ты принц!

Куклов : Ну и что же из этого, что я принц?

Богадельнев : А то, что я в тебя сейчас супом плесну!

Куклов : Нет, не надо!

Богадельнев : Почему же это не надо?

Куклов : А это зачем же в меня супом плескать?

Богадельнев : А ты думаешь, ты принц, так тебя и супом облить нельзя?

Куклов : Да, я так думаю!

Богадельнев : А я думаю наоборот.

Куклов : Ты думаешь так, а я думаю так!

Богадельнев : А мне плевать на тебя!

Куклов : А у тебя нет никакого внутреннего содержания.

Богадельнев : А у тебя нос похож на корыто.

Куклов : А у тебя такое выражение лица, будто ты не знаешь, куда сесть.

Богадельнев : А у тебя веретенообразная шея!

Куклов : А ты свинья!

Богадельнев : А я вот сейчас тебе уши оторву.

Куклов : А ты свинья.

Богадельнев : Я вот тебе уши оторву!

Куклов : А ты свинья!

Богадельнев : Свинья? А ты кто же?

Куклов : А я принц.

Богадельнев : Ах ты принц!

Куклов : Ну и что же из того, что я принц?

Богадельнев : А то, что я в тебя сейчас супом плесну!

и т. д.

 

20 ноября 1933 года.

 

«Володя Зайцев подошел к Васе Пирогову…»*

 

Володя Зайцев подошел к Васе Пирогову и сказал:

– Вася, где находится Австралия, в Африке или в Америке?

– Не знаю, – сказал Вася, – но кажется в Африке.

 

<1933>

 

«Вот, – сказал Петя, – сейчас я покажу фокус…»*

 

– Вот, – сказал Петя, – сейчас я покажу фокус.

– Нуда, – сказал Коля. – Знаем мы эти фокусы!

– Не веришь? – сказал Петя. – А вот смотри. Видишь у меня в этой руке ничего нет, а в этой руке мячик.

– Подожди, сказал Коля. – Покажи-ка мне этот мячик.

 

<1933>

 

«Вбегает Рябчиков с кофейником в руке…»*

 

Вбегает Рябчиков с кофейником в руке.

Рябчиков : Хочу пить кофе. Кто со мной?

Анна : Это настоящий кофе?

Хор :

 

Кофе кофе поднимает

поднимает нашу волю

пьющий кофе понимает

понимает свою долю.

 

Рябчиков : Гда сахар?

Хор :

 

Сахар Сахар

тает от огня

Сахар Сахар любимая птица коня.

 

Конь : Я сахаром жить готов. Почему же нет?

Анна : Конь пойди сюда, возьми у меня с ладони кусочек сахара.

(Конь слизывает сахар с ладони Анны)

Конь : Ах как вкусно! Ах как сладко!

Рябчиков : Где молоко?

Хор :

 

Молоко стоит в кувшинах

Молоко забава коз

в снежных ласковых вершинах

молоко трясёт мороз

и молочные ледяшки

наше горло больно режут

Ах морозы больно тяжко

ломят кости, после нежат

от мороза гибнет зверь

запирайте крепче дверь!

чтобы в скважины и щели

не пробрался к нам мороз

мы трясёмся, мы в постели

уж и лампы нам не нужны

тьма кругом во тьме доска

мы стрекозы

гибнем дружно

света нет. кругом тоска.

 

Анна :

 

Ну садитесь пить душистый

черный, клейкий и густой

кофе ласковый, пушистый

 

Хор :

 

Мы не можем, мы с тоской.

 

Рябчиков : А где, хозяйка, чайная серебряная ложечка?

Хозяйка (все та же Анна ): Ложечка растопилась. Она лежала на плите и растопилась.

Хор :

 

Все серебряные вещи

Туго плавки туго плавки

вы купите воск и клещи

в мелочной дорожной лавке.

 

<1933>

 

Пиеса («Кока Брянский…»)*

 

 

I Действие

 

Кока Брянский : Я сегодня женюсь.

Мать : Что?

Кока Бр .: Я сегодня женюсь.

Мать : Что?

Кока Бр .: Я говорю, что сегодня женюсь.

Мать : Что ты говоришь?

Кока : Се-го-во-дня-же-нюсь!

Мать : же? что такое же?

Кока : Же-нить-ба!

Мать : ба? Как это ба?

Кока : Не ба, а же-нить-ба!

Мать : Как это не ба?

Кока : Ну так, не ба и всё тут!

Мать : Что?

Кока : Ну не ба. Понимаешь! Не ба!

Мать : Опять ты мне это ба. Я не знаю, зачем ба.

Кока : Тьфу ты! же да ба! Ну что такое же! Сама-то ты не понимаешь, что сказать просто же – бессмыслено.

Мать : Что ты говоришь?

Кока : Же, говорю, бессмысленно !!!

Мать : Сле?

Кока : Да что это в конце концов! Как ты умудряешься это услыхать только кусок слова, да ещё самый нелепый: сле! Почему именно сле!

Мать : вот опять сле.

Кока Брянский душит мать. Входит невеста Маруся.

 

<1933>

 

Фома Бобров и его супруга*

 

 

Комедия в 3-х частях

 

Бабушка Боброва (раскладывает пасьянс ): Ну и карта же идет. Все шиворот на выворот! Король. Ну, куда мне его сунуть? Когда нужно, ни одной пятёрки нет. Вот бы сейчас пятерку! Сейчас будет пятерка. Тьфу ты, опять король!

(Швыряет карты на стол с такой силой, что со стола падает фарфоровая вазочка и разбивается)

Бабушка : Ах! Ах! Батюшки! Вот чортовы карты! (Лезет под стол и собирает осколки ) Из этого уж не склеишь А хорошая вазочка была. Такой больше не достать. Вон ведь куда залетел! (тянется за осколком)

(В комнату входит Бобров)

Бобров : Бабушка! Что это вы под стол залезли?

Бабушка : Ну, ладно, ладно. Тебе чего надо?

Бобров : Да вот, пришел спросить: не найдется ли у вас цибика чая?

Бабушка : Ну-ка, помоги мне из-под стола вылезти.

Бобров : Вы что, уронили что-нибудь? Ах, вазочку разбили!

Бабушка (передразнивает ): Ва-азочку разбили?

(Бобров помогает бабушке подняться. Но как только он ее отпустил, бабушка опять села на пол)

Бобров : Ах, опять сели!

Бабушка : Села, ну и что же?

Бобров : Разрешите помочь. (Поднимает бабушку )

Бабушка : Вот карта плохо шла. Я и так и эдак… Да ты меня за руки не тяни, а возьми под мышки. Всё, знаешь ли, король за королем. Мне пятерка нужна, а тут всё короли идут.

(Бобров отпускает бабушку, и бабушка опять садится на пол)

Ах!

Бобров : Господи! Вы опять сели.

Бабушка : Да что ты пристал: сели да сели! Чего тебе от меня нужно?

Бобров : Я пришел попросить вас цибик чая.

Бабушка : Знаю уж. Говорил уже. Не люблю двадцать раз то же самое выслушивать. Только и знаешь: Ах, опять сели! и цибик чая. Ну, чего смотришь! Подними, говорят тебе.

Бобров (поднимая бабушку): Я уж вас, разрешите, и в кресло посажу.

Бабушка : А ты поменьше разговаривай, а лучше поднимай, как следует. Я хотела тебе сказать, да чуть не забыла: ведь дверь-то у меня в спальной опять плохо запирается. Верно, ты всё кое-как сделал.

Бобров : Нет, я скобу на шурупчиках поставил.

Бабушка : А ты думаешь, я понимаю, что это за скобка да шурупчики. Меня это не касается. Мне надо, чтобы дверь запиралась.

Бобров : Она потому и не запирается, что шурупчики в древесине не сидят.

Бабушка : Ну, ладно, ладно, это уж там твое дело. Мне надо только… Ах! (опять садится на пол )

Бобров : Господи!

Бабушка : Да ты что, решил меня об пол бросать с умыслом? Издеваться решил? Ах, ты, негодяй. Ну, просто ты негодяй, и лучше уходи!

Бобров : Да я, бабушка, честное слово, хотел вас на кресло посадить.

Бабушка : Я тебе что сказала? Чтобы ты уходил вон. А ты чего не уходишь! Ну, чего же ты не уходишь? Ты слышишь? Уходи вон! Ну? Убирайся вон!

(Бобров уходит)

Бабушка : Вон! Вон! Вон! Убирайся вон! Скажите, какой мерзавец! (Поднимается с пола и садится в кресло) А жена его просто неприличная дама. Дома ходит совершенно голой и даже меня, старуху, не стесняется. Прикроет неприличное место ладонью, так и ходит. А потом этой рукой за обедом хлеб трогает. Просто смотреть противно. Думает, что уж если она молодая да красивая, так уж ей всё можно. А сама, неряха, у себя, где полагается, никогда, как следует, не вымоет. Я, говорит, люблю, чтобы от женщины женщиной пахло! Я, как она придет, так сразу баночку с одеколоном к носу. Может быть, мужчинам это приятно, а меня, уж извините, увольте от этого. Такая бесстыдница! Ходит голой без малейшего стеснения. А когда сидит, то даже ноги, как следует, не сожмет вместе, так что всё напоказ. А там у нее, ну, просто всегда мокро. Так, другой раз, и течет. Скажешь ей: ты бы хоть пошла да вымылась, а она говорит: ну, там не надо часто мыть, и возьмет, платочком просто вытерет. Это еще хорошо, если платочком, а то и просто рукой. Только еще хуже размажет. Я никогда ей руки не подаю, у нее вечно от рук неприлично пахнет. И грудь у нее неприличная. Правда, очень красивая и упругая, но такая большая, что, по-моему, просто неприлично. Вот уж Фома жену нашел себе! Чем она его окрутила, не понимаю!

 

<1933>

 

«Петр Михайлович: Вот этот цветок красиво…»*

 

П<етр> М<ихайлович> : Вот этот цветок красиво поставить сюда. Или, может быть, лучше так? Нет, так, пожалуй, уж очень пестро. А если потушить эту лампу, а зажечь ту? Так уж лучше. Теперь сюда положим дорожку, сюда поставим бутылку, тут рюмки, тут вазочка, тут судочек, тут баночка, а тут хлеб. Очень красиво. Она любит покушать. Теперь надо рассчитать так, чтобы только одно место было удобно. Она туда и сядет. А я сяду как можно ближе. Вот поставлю себе тут вот этот стул. Выйдет, что мне больше некуда сесть, и я окажусь рядом с ней. Я встречу её, будто накрываю на стол и не успел расставить стулья. Все выйдет очень естественно. А потом, когда я окажусь рядом с ней, я скажу: «Как хорошо сидеть с вами». Она скажет: «Ну чего же тут хорошего?» Я скажу: «Знаете, мне просто с вами лучше всего. Я, кажется, немножко влюбился в вас». Она скажет… Или нет, она просто смутится и покраснеет или опустит голову. А я, с этого места, наклонюсь к ней и скажу: «Вы знаете, я просто влюбился в вас. Простите меня». Если она опять промолчит, я склонюсь к ней еще ближе… Лучше бы конечно пересесть к ней на диванчик. Но это может её испугать. Придется со стула. Вот не знаю, дотянусь ли? Если она будет сидеть прямо, то, пожалуй, дотянусь, но если она отклонится к стенке, то, пожалуй, не дотянуться. Я ей скажу: «Мария Ивановна, вы разрешаете мне влюбиться в вас?» – нет, это глупо! Я лучше так скажу: «Мария Ивановна! Хорошо ли, что наша дружба перешла вон во что!» Нет, так тоже не годится! Вообще надо её поцеловать, но сделать это надо постепенно. Неожиданно нельзя.

(Входит Илья Семенович)

Ил. Сем. – Петя, к тебе сегодня никто не придет?

Петр Михайлович – Нет, придет, дядя.

Ил. Сем. – Кто?

П. М. – Одна знакомая дама.

Ил. Сем. – А я шел сейчас по улице и думал, что бы если у людей на голове вместо волос росла бы медная проволока?

П. М. – А зачем дяд?

Ил. Сем. – А здорово было бы! Ты представь себе, на голове вместо волос яркая медная проволока! Ты знаешь, тебе это было бы очень к лицу. Только не тонкая проволока, а толстая. Толще звонковой. А еще лучше не проволока, а гвозди. Медные гвозди! даже с шапочками. А знаешь что? Лучше не медные, это похоже на рыжие волосы, а лучше платиновые. Давай закажем себе такие парики!

П. М. – Нет, мне это не нравится.

Ил. Сем. – Напрасно. Ты не вошел во вкус. Ах! (опрокидывает вазочку с цветком)

П. М. – Ну смотри, сейчас ко мне придут гости, а ты всё тут перебил. И скатерть вся мокрая.

Ил. Сем. – Скорей Петя, снимай всё со стола. Мы повернем скатерть тем концом сюда, а тут поставим поднос.

П. М. – Подожди, не надо снимать.

Ил. Сем. – Нет нет, надо повернуть скатерть. Куда это поставить?

(Ставит блюдо с салатом на пол)

П. М. – Что ты хочешь делать?

Ил. Сем. – Сейчас. Сейчас!

(Снимает все со стола)

П. М. – Дядя. Дядя! Оставьте это!

(Звонок)

Это она

Ил. Сем. – Скорей поворачивай скатерть. (Попадает ногой в салат ) Ох, Боже мой! Я попал в салат!

П. М. – Ну зачем вы всё это выдумали!

Ил. Сем. – Тряпку! Все в порядке. Неси тряпку и иди отпирай дверь, (роняет стул )

П. М. – Смотрите, вы рассыпали сахар!

Ил. Сем. – Это ничего. Скорей давай тряпку!

П. М. – Это ужасно. (Поднимает с пола тарелки ) Что вы делаете?

Ил. Сем. – Я пролил тут немного вина, но сейчас вытру диван своим носовым платком.

П. М. – Вы лучше оставьте это всё. (Звонок )

Оставьте всё в покое! (Убегает )

Ил. Сем. – Ты скажи ей, что я твой дядя, или лучше скажи, что я твой двоюродный брат… (снимает со стола тарелки и ставит их на диван ) Скатерть долой! Теперь можно всё поставить. (Бросает скатерть на пол и ставит на стол блюда с пола ) Чорт возьми весь пол в салате!

(Входит Мария Ивановна в пальто, а за ней Петр Михайлович)

П. М. – Входите, Мария Ивановна. Это мой дядя. Познакомьтесь.

Ил. Сем. – Я Петин дядя. Очень рад. Мы с Петей не успели накрыть на стол… Тише, тут на пол попал салат!

М. И. – Благодарю вас.

П. М. – Снимите пальто.

Ил. Сем. – Разрешите я помогу вам.

П. М. – Да вы, дядя, не беспокойтесь, я уже помогаю Марии Ивановне.

Ил. Сем. – Простите, тут у нас не накрыт ещё стол. (Запутывается ногами в скатерти )

М. И. – Вы упадёте! (Смеётся )

Ил. Сем. – Простите, тут, я думал, ничего нет, а тут эта скатерть упала со стола. Петя подними стул.

М. И. – Подождите, я сама сниму ботинки.

Ил. Сем. – Разрешите мне. Я уж это умею.

П. М. – Дядя, вы лучше стул поставьте на место!

Ил. Сем. – Хорошо хорошо! (ставит стул к стене )

(Молчание. Все стоят на месте. Проходит минута)

Ил. Сем. –

 

Мне нравится причёска на пробор.

Мне хочется иметь на голове забор

Мне очень хочется иметь на голове забор,

который делит волосы в серёдке на пробор.

 

П. М. – Ну вы просто дядя выдумали что-то очень странное!

М. И. – Можно мне сесть сюда?

П. М. – Конечно. Конечно. Садитесь!

Ил. Сем. – Садитесь конечно! Конечно!

П. М. – Дядя!

Ил. Сем. – Дадада.

(М. И. садится на диван. Дядя достает из рта молоток)

П. М. – Что это?

Ил. Сем. – Молоток.

М. И. – Что вы сделали? Вы достали его изо рта?

Ил. Сем. – Нет нет, это пустяки!

М. И. – Это фокус? (Молчание )

М. И. – Стало как-то неуютно.

П. М. – Сейчас я накрою на стол и будет лучше.

М. И. – Нет, Петр Михайлович, вы ужасны!

П. М. – Я! Почему я ужасен?

М. И. – Ужасно! Ужасно! (Дядя на цыпочках выходит из комнаты ).

М. И. – Почему он ушёл на цыпочках?

П. М. – Я очень рад, что он ушел. (Накрывавет на стол ) Вы простите меня за беспорядок.

М. И. – Я когда шла к вам, то подумала, чо лучше не ходить. Надо слушаться таких подсказок.

П. М. – Наоборот, очень хорошо, что вы пришли.

М. И. – Не знаю, не знаю.

(П. М. накрывает на стол)

П. М. – Весь стол в салате! и сахар просыпан! Слышите как скрипит под ногами? Это очень противно! Вы завтра станете всем рассказывать, как у меня было.

М. И. – Ну, может быть кому-нибудь и расскажу.

П. М. – Хотите выпить рюмку вина?

М. И. – Нет спасибо я вино не пить не буду. Сделайте мне бутерброд с сыром.

П. М. – Хотите чай?

М. И. – Нет, лучше не стоит. Я хочу скоро уходить. Только вы меня не провожайте.

П. М. – Я сам не знаю, как надо поступить. На меня напал столбняк.

М. И. – Да да, мне лучше уйти.

П. М. – Нет, по-мо<е>му лучше вам не уходить сразу. Вы должны меня великодушно простить…

М. И. – Зачем вы так говорите со мной?

П. М. – Да уж нарочно говорю так.

М. И. – Нет это просто ужасно всё.

П. М. – Ужасно! Ужасно! Ужасно!

(Молчание)

П. М. – Мне всё это страшно нравится! Мне нравится именно так сидеть с вами.

М. И. – И мне тоже.

П. М. – Вы шутите, а я правду говорю. Мне честное слово всё это нравится!

М. И. – У вас довольно прохладно (вынимает изо рта молоток )

П. М. – Что это?

М. И. – Молоток.

П. М. – Что вы сделали? Вы достали его изо рта!

М. И. – Он мне сегодня весь день мешал вот тут (показывает на горло )

П. М. –

 

Вы видите в моих глазах продолговатые лучи.

они струятся как бы косы

и целый сад шумит в моих ушах

и ветви трутся друг о друга.

и ветром движутся вершины

и ваши светлые глаза

как непонятные кувшины

мне снятся ночью. Боже мой!

 

М. И. –

 

К чему вы это говорите?

Мне непонятна ваша речь.

Вы просто надо мной смеётесь.

вы коршун я снигирь

вы на меня глядите слишком яростно

и слишком часто дышите

Ах не глядите так! Оставьте!

Вы слышите?

 

П. М.  –

 

<1933>

 

Объяснение в любви*

 

 

Водевиль

 

Он : Туг никого нет. Посижу-ка я тут.

Она : А, кажется, я одна. Никто меня не видит и не слышит.

Он : Вот хорошо, что я один. Я влюблён и хочу об этом подумать.

Она : Любит ли он меня? Мне так хочется, чтобы он сказал мне это. А он молчит, всё молчит.

Он : Как бы мне объясниться ей в любви. Я боюсь, что она испугается и я не смогу её больше видеть. Вот бы узнать, любит она меня или нет.

Она : Как я его люблю! Неужели он это не видит. А вдруг заметит и не захочет больше со мной встречаться.

 

<1933>

 

«В Америке жили два американца…»*

 

В Америке жили два американца, мистер Пик и мистер Пак. Мистер Пик служил в конторе, а мистер Пак служил в банке. Но вот однажды мистер Пик пришел в свою контору, а ему говорят: «вы у нас больше не служите». А на другой день мистеру Паку то же самое сказали в банке. И вот мистер Пик и мистер Пак остались без места. Мистер Пик пришел к мистеру Паку и сказал:

– Мистер Пак!

– Что? Что? что? что? Ты спрашиваешь: что нам делать? что нам делать! Ты спрашиваешь: что нам делать?

– Да, – сказал мистер Пик.

– Ну вот, ну вот, ну вот, ну вот! Ну вот видишь, что получилось? Вот видишь? Вот видишь, какая наша история!

– Да, – сказал мистер Пик и сел на стул, а мистер Пак принялся бегать по комнате.

– Сейчас у нас, сейчас тут у нас… Я говорю у нас тут в Соединенных штатах, Американских Соединенных штатах, В Соединенных штатах Америки, тут, у нас… ты понимаешь где?

 

<1933>

 

«Леонидов: Я утверждаю, что когда…»*

 

Леонидов : Я утверждаю, что когда мы к нему подошли, он от нас отошёл и потом ушёл.

Григорьев : Да он ушёл, но не потом.

Л : Он ушел именно потом. Сначала отошёл, а потом ушёл.

Г : Ну зачем так говорить, когда он ушёл вовсе не потом.

Л : Мы к нему подошли?

Г : Да.

Л : Он отошёл?

Г : Да.

Л : А потом ушёл!

Г : Ну вот опять! Не потом он ушёл! Честное слово, не потом!

Л : Клянитесь, сколько вам угодно! А он именно отошёл, а потом ушёл.

Г : Не потом.

Л : Именно потом!

Г : Не потом, потому что потом он отошёл, а сначала не ушёл.

Л : Это ваше мнение! А моё, что он ушёл.

Г :

 

<1934–1935>

 

«Нина – Вы знаете! А? Вы знаете…»*

 

Нина – Вы знаете! А? Вы знаете? Нет, вы слышали? А?

Вар. Мих. – Что такое? А? Что такое?

Нина – Нет, вы только подумайте! Варвара Михайловна! Вы только подумайте!

Вар. Мих. – Что такое? А? Что такое?

Нина – Да вы предстаете себе, Варвара Михайловна! Вы предстаете себе!

Вар. Мих. – Да что такое, в конце концов! Что такое?

Нина – Нет, вы послушайте, Варвара Михайловна! Ха-ха-ха.

Вар. Мих. – Да я слушаю, слушаю! Что такое?

Нина – Ха-ха-ха! Ну и королева!

Вар. Мих. – Глупость какую-то несешь!

Нина – Действительно королева!

Вар. Мих. – Глупость какую-то несешь!

Нина – Наш-то! Столбовой! Старый хрен! Тоже туда!

Вар. Мих. Куда туда?

Нина  – Да, всё туда же! За Елизаветой поволокся!

Вар. Мих. – Как поволокся?

Нина – Да влюбился!

Вар. Мих. – Да кто влюбился?

Нина – Да наш столбовой дворянин! Старый хрыч Обернибесов!

Вар. Мих. – Оборнибесов?!

Нина – В том-то и шутка, что Обернибесов!

Вар. Мих. – Аполлон Васильевич!

Нина – Ну да! Ведь вы подумайте!

Вар. Мих. – Просто не понимаю, что в ней хорошего! Почему все мужчины с ума сошли?

Нина – Вы смотрите: Володя Кнутиков с ума сошел! Сергей Иванович с ума сошел!..

Вар. Мих. – Ничего в ней нет интересного!

Нина – Елдыгин с ума сошел!..

Вар. Мих. – Ничего в ней нет интересного!

Нина  – В том-то и шутка! Ничего в ней нет интересного!

Вар. Мих. – Просто не понимаю, почему все мужчины с ума сошли!

Нина – Не такая уж она красавица!

Вар. Мих. – По-моему, просто некрасива!

Нина – Ничего в ней нет интересного!

Вар. Мих. – Совершенно не интересна!

 

<1934–1936>

 

«Антон Антонович Бобров: Я вам сейчас…»*

 

Антон Антонович Бобров :

 

Я вам сейчас спою куплеты

про смерть, любовь и про рожденье

На все вопросы дам ответы.

Гасите в зале освещенье.

 

Алексей Кузмич Фингер  (из-за кулис ):

 

Антон Антонович! Вы не то поёте.

 

Ант. Ант. Бобров :

 

В день восторга общих масс

рассмешить хочу я вас

Но для этих разных штук

мне не хватит ног и рук

вот я сев на стул верхом

крикну в рупор петухом

вызвать смех на ваших рожах

очень трудно. Те, кто в ложах

с небольшой в руках коробкой

шоколадных бонбоньер

озарясь улыбкой робкой

рожу прячет за барьер

 

<1934–1936>

 

«Мария и Аня обращали на себя внимание…»*

 

Мария и Аня обращали на себя внимание. Обе такие хорошенькие в своих красных шапочках.

– Я видела женщину милиционера, – сказала Аня, – она была в шароварах и металлическом шлеме.

– Ах, – сказала Мария, – это очень смешно. Я видела вчера, как по каналу шёл милиционер и нёс на руках красный свёрток. Когда я подошла ближе, я увидела, что это он несёт ребёнка в красном одеяле. А через несколько шагов я встретила опять милиционера с ребёнком в красном одеяле. Немного погодя я встретила опять милиционера с ребёнком и опять в красном одеяле. Это было очень смешное шествие милиционеров с детьми на руках, завёрнутых в красные одеяла. Оказалось, что женщины милиционеры идут из «Охраны материнства и младенчества», где их детям выдали стандартные красные одеяла.

– Они были в шлемах? – спросила Аня.

– Да, – сказала Мария. – Вот сейчас мы взойдем на мост и там я покажу вам, откуда Андрей Михайлович увидел в Фонтанке утопленника.

– Андрей Михайлович говорили, что первый увидел утопленника Шагун, – сказала Аня.

– А нет Аня, вы все перепутали.

 

<1934–1937>

 

«Швельпин: Удивительная история…»*

 

Швельпин : Удивительная история! Жена Ивана Ивановича Никифорова искусала жену Кораблёва! Если бы жена Кораблёва искусала бы жену Ивана Ивановича Никифорова, то всё было бы понятно. Но то, что жена Ивана Ивановича Никифорова искусала жену Кораблёва, это поистине удивительно!

Смухов : А я вот нисколько не удивлён.

 

Ремарка. Варвара Семёновна кидается и кусает Антонину Антоновну.

 

<1934–1937>

 

«Я шёл по Жуковской улице…»*

 

Я шёл по Жуковской улице. Вот дом, который мне нужен. Тут живёт мой приятель. Я уже давно собирался зайти к нему, но так как у него нет телефона, а мне не хотелось придти и не застать его дома, то я всё откладывал свой визит. Сегодня я наконец решился.

Приятеля моего зовут Антон Антонович Козлов.

 

<Середина 1930-х>

 

«Однажды Семёнов пошёл гулять…»*

 

Однажды Семёнов пошёл гулять. День был очень жаркий и потому Семёнов решил искупаться в реке.

Семёнов гулял очень долго, наконец устал и сел на траву, возле речки, чтобы отдохнуть.

День был жаркий и Семёнов решил выкупаться в реке.

 

<Середина 1930-х>

 

«Квартира состояла из двух комнат и кухни…»*

 

Квартира состояла из двух комнат и кухни.

В одной комнате жил Николай Робертович Смит, а в другой Иван Игнатьевич Петров.

Обыкновенно Петров заходил к Смиту и у них начиналась беседа. Говорили о разных вещах, иногда рассказывали друг другу о прошлом, но больше говорил Петров, Смит в это время курил и что-нибудь делал, либо чистил свои ногти, либо разбирал старые письма, либо мешал кочергой в печке.

Петров ходил всегда в коричневом пиджаке, концы галстука болтались у него во все стороны. Смит был аккуратен; ходил он в коротких клетчатых штанах и носил крахмальные воротнички.

 

<Середина 1930-х>

 

Происшествие в трамвае*

 

Ляпунов подошёл к трамваю, Ляпунов подошёл к трамваю. В трамвае сидел Сорокин, в трамвае сидел Сорокин.

Сорокин купил электрический чайник и ехал домой к жене. Купил электрический чайник и ехал домой.

В трамвае жарко, несмотря на то, что окна и двери открыты. Несмотря на то, что открыты. Сорокин купил электрический чайник.

 

<Середина 1930-х>

 

«Нам бы не хотелось затрагивать…»*

 

Нам бы не хотелось затрагивать чьих-либо имён, потому что имена, которые мы могли бы затрону<ть>, принадлежат столь незначительным особам, что нет никакого смысла поминать их тут, на страницах, предназначенных для чтения наших далёких потомков. Всё равно эти имена были бы к тому времени забыты и потеряли бы своё значение. Поэтому мы возьмём вымышленные имена и назовём своего героя Андреем Головым.

Наш герой только что переехал из Гусева переулка на Петроградскую сторону, и вот, в первую же ночь, проведённую им на новой квартире, ему приснился человек с лицом Тантала.

Сначала сон был не страшный и даже весёлый, Андрей увидел себя на зелёной лужайке. Где-то чирикали птицы и, кажется, по небу бежали маленькие облака. Вдали Андрей увидел сосновую рощу и пошёл к ней. Тут, как бывает во сне, произошло что-то непонятное, что Андрей, проснувшись, уже вспомнить не мог. Дальше Андрей помнил себя уже в сосновой роще. Сосны стояли довольно редко и небо было хорошо видно. Андрей видел, как по небу пролетела туча. Тут опять произошло что-то непонятное, чего Андрей потом тоже не мог вспомнить. Андрей

 

<Середина 1930-х>

 

Первое действие «Короля Лира», переложенное для вестников и жуков*

 

Тронная зала во дворце короля Лира. Входят Кент, Глостер и Эдмунд.

Кент – Мне казалось, что у короля сердце лежит больше к Альбине, а не к герцогу Коруэллскому.

Глостер – Мне тоже так казалось, а вышло не так: при разделении королевства все получили по равной доле. Все равны. Никому предпочтения.

Кент – это кто? (указывая на Эдмунда )

Эдмунд (вздрогнув ) – Он указывает на меня.

Глостер – Это мой незаконный сын. Я раньше краснел, глядя на него, но теперь я привык. Больше не краснею, а раньше краснел.

Эдмунд – А я раньше не краснел, а теперь краснею.

Кент – А я никогда не краснел. Даже не знаю, как это так. Но тише, идёт король.

Входят Лир, Гонерилья, Регана и Корделия.

Лир – Король французский полон славы.

 

<Середина 1930-х>

 

«Каштанов – Лиза! Я вас умоляю…»*

 

Каштанов – Лиза! Я вас умоляю. Скажите мне: кто вы?

Елизавета – Вы отстанете от меня или не отстанете?

Каштанов – Нет! Я не могу! не могу!

Елизав. – Чего вы не можете?

Кашт. – Лиза! Кто вы?

Елизав. – Да что вы привязались ко мне с идиотской фразой. Вы не знаете, кто я, что ли?

Кашт. – Не знаю! Не знаю!

 

<Середина 1930-х>

 

«Григорьев (ударяя Семёнова по морде)…»*

 

Григорьев (ударяя Семёнова по морде ): Вот вам и зима настала! Пора печи топить. Как по вашему?

Семёнов : По моему, если отнестись серьёзно к вашему замечанию, то, пожалуй, действительно пора затопить печку.

Григорьев (ударяя Семёнова по морде ): А как по вашему, зима в этом году будет холодная или тёплая?

Семёнов : Пожалуй, судя по тому, что лето было дождливое, зима будет холодная. Если лето дождливое, то зима всегда холодная.

Григорьев (ударяя Семёнова по морде ): А вот мне никогда не бывает холодно!

Семёнов : Это совершенно правильно, что вы говорите, что вам не бывает холодно. У вас такая натура.

Григорьев (ударяя Семёнова по морде ): Я не зябну!

Семёнов : Ох!

Григорьев : (ударяя Семёнова по морде ): Что ох?

Семёнов (держась рукой за щеку ): Ох! Лицо болит!

Григорьев : Почему болит? (и с этими словами хвать Семёнова по морде )

Семёнов (падая со стула ): Ох! Сам не знаю.

Григорьев (ударяя Семёнова ногой по морде ): А у меня ничего не болит!

Семёнов : Я тебя, сукин сын, отучу драться! (пробует встать)

Григорьев (ударяет Семёнова по морде ): Тоже учитель нашелся!

Семёнов (валится на спину ): Сволочь паршивая!

Григорьев : Ну, ты, подбирай выражения полегче!

Семёнов (силясь подняться ): Я, брат, долго терпел. Но хватит. С тобой, видно, нельзя по-хорошему. Ты, брат, сам виноват…

Григорьев (ударяет Семёнова каблуком по морде ): Говори, говори! Послушаем!

Семёнов (валится на спину ): Ох!

(Входит Льянев)

Льянев : Что это тут такое происходит?

 

<Середина 1930-х>

 

Окунев ищет Лобарь*

 

С самого утра Окунев бродил по улицам и искал Лобарь.

Это было нелегкое дело, потому что никто не мог дать ему полезные указания.

 

<Середина 1930-х>

 

«Димитрий Петрович Амелованев родился…»*

 

Димитрий Петрович Амелованев родился в прошлом столетии в городе Б. Родители его, люди небогатые, вскоре после рождения сына умерли и малолетний Митя Амелованев остался круглой сиротой. Сначала приютил его дворник Николай.

 

<Середина 1930-х>

 

«Феодор Моисеевич был покороче…»*

 

Феодор Моисеевич был покороче, так его уложили спать на фисгармонию, зато Авакума Николаевича, который был чрезвычайно длинного роста, пришлось уложить в передней на дровах. Феодор Моисеевич сразу же заснул и увидел во сне блох, а длинный Авакум Николаевич долго возился и пристраивался, но никак не мог улечься: то голова его попадала в корытце с каким-то белым порошком, а если Авакум Николаевич подавался вниз, то распахивалась дверь и ноги Авакума Николаевича приходились прямо в сад. Провозившись пол ночи, Авакум Николаевич ошалел настолько, что перестал уже соображать, где находится его голова и где ноги, и заснул, уткнувшись лицом в белый порошок, а ноги выставив из дверей на свежий воздух.

Ночь прошла. Настало утро. Проснулись гуси и пришли в сад пощипать свежую травку. Потом проснулись коровы, потом собаки и, наконец, встала скотница Пелагея.

 

<Середина 1930-х>

 

«Но художник усадил натурщицу на стол…»*

 

Но художник усадил натурщицу на стол и раздвинул её ноги. Девица почти не сопротивлялась и только закрыла лицо руками. Амонова и Страхова сказали, что прежде следовало бы девицу отвести в ванну и вымыть ей между ног, а то нюхать подобные ароматы просто противно. Девица хотела вскочить, но художник удержал её и просил, не обращая внимания, сидеть так, как он её посадил. Девица, не зная, что ей делать, села обратно. Художник и художницы расселись по своим местам и начали рисовать натурщицу. Петрова сказала, что натурщица очень соблазнительная женщина, но Страхова и Амонова заявили, что она слишком полна и неприлична. Золотогромов сказал, что это и делает её соблазнительной, но Страхова сказала, что это просто противно, а не соблазнительно. «Посмотрите, – сказала Страхова. – Фи! Из неё так и льется на скатерть. Чего уж тут соблазнительного, когда я отсюда слышу, как от нее пахнет». Петрова сказала, что это показывает только её женскую силу. Абельфар покраснела и согласилась. Амонова сказала, что она ничего подобного не видела, что надо дойти до высшей точки возбуждения и то так не польётся, как у этой девицы. Петрова сказала, что глядя на это, можно и самой возбудиться и что Золотогромов, должно быть, уже возбуждён. Золотогромов сознался, что девица на него действует. Абельфар сидела красная и тяжело дышала. «Однако, воздух в комнате делается невыносимым»! – сказала Страхова. Абельфар ерзала на стуле, потом вскочила и вышла из комнаты. «Вот, – сказала Петрова, – вы видите результат женской соблазнительности. Это действует даже на дам. Абельфар пошла поправиться. Чувствую, что и мне скоро придется сделать то же самое». «Вот, – сказала Амосова, – какое преимущество худеньких женщин. У нас всегда все в порядке. А вы и Абельфар пышные дамочки и вам приходится много следить за собой». «Однако, – сказал Золотогромов, – пышность и некоторая нечистоплотность именно и ценится в женщине!»

 

<Середина 1930-х>

 

«Видите ли, – сказал он, – я видел…»*

 

– Видите ли, – сказал он, – я видел как вы с ними катались третьего дня на лодке. Один из них сидел на руле, двое гребли, а четвертый сидел рядом с вами и говорил. Я долго стоял на берегу и смотрел, как гребли те двое. Да, я могу смело утверждать, что они хотели утопить вас. Так гребут только перед убийством.

Дама в жёлтых перчатках посмотрела на Клопова.

– Что это значит? – сказала она. – Как это так можно особенно грести перед убийством? И потом, какой смысл им топить меня?

Клопов резко повернулся к даме и сказал:

– Вы знаете, что такое медный взгляд?

– Нет, – сказала дама, невольно отодвигаясь от Клопова.

– Ага, – сказал Клопов. – Когда тонкая фарфоровая чашка падает со шкапа и летит вниз, то в тот момент, пока она еще летит по воздуху, вы уже знаете, что она коснётся пола и разлетится на куски. А я знаю, что если человек взглянул на другого человека медным взглядом, то уж рано или поздно, он неминуемо убьет его.

– Они смотрели на меня медным взглядом? – спросила дама в жёлтых перчатках.

– Да, сударыня, – сказал Клопов и надел шапку. Некоторое время оба молчали.

Клопов сидел, опустив низко голову.

– Простите меня, – вдруг тихо сказал он.

Дама в жёлтых перчатках с удивлением смотрела на Клопова и молчала.

– Это всё неправда, – сказал Клопов. – Я выдумал про медный взгляд, сейчас, вот тут, сидя с вами на скамейке. Я, видите ли, разбил сегодня свои часы и мне всё представляется в мрачном свете.

Клопов вынул из кармана платок, развернул его и протянул даме разбитые часы.

– Я носил их шестнадцать лет. Вы понимаете, что это значит? Разбить часы, которые шестнадцать лет тикали у меня вот тут под сердцем? У вас есть часы?

 

<1935>

 

Красная <?>*

 

Один инженер довольно много рассуждал о французской истории. И дорассуждался до того, что его вытолкали со службы. Несчастный инженер так этим опечалился, что решил отравить себя каким-нибудь ядом.

Не долго думая, инженер съел пол кило какой-то пшеничной сулем<ы>. Ему сказали, что эта пшеничная сулема самый сильный яд, но инженер съел его пол кило и остался жив. Правда, его немного помутило, но даже не вырвало.

 

<Вторая пол. 1930-х>

 

Евстигнеев смеется*

 

 

Водевиль о трёх головах

 

Действующие лица:

Евстигнеев

1-ый Володя

II-й Володя

Евдокия – жена Евстигнеева

Вера Александровна Сулинапова – двоюродная сестра Евдокии.

Дворник Пётр Перец

Дворничиха

Амуры, зебры и античные девушки

 

Действие Первое

 

Евстигнеев стоит посередине комнаты и старается издать звук на флейте. Жена Евстигнеева Евдокия стоит перед ним на коленях

Евдокия : Евстигнеев! Дорогой муж мой! Супруг мой! Любимый человек и друг! Евстигнеев! Ну молю тебя, не дуй в флейту! Евстигнеев!

Евстигнеев смеётся : Хы-хы-хы!

Евдокия : Евстигнеев! четыре с половиной года ты дуешь в эту флейту и, все равно ни звука издать не можешь! Брось! На коленях прошу тебя! Вот видишь? Я целую твои ноги. Неужели ты меня не слышишь? Ты злой, нехороший человек, Евстигнеев! Я тружусь дни и ночи, чтобы мы не голодали с тобой. Я служу, бегаю по лавкам, готовлю обед, мою посуду, убираю комнату, стираю твоё бельё… Ты видишь, на что стали похожи мои руки? Я больная и несчастная, делаю непосильную для себя работу. А ты? Знай дуешь в свою флейту! И ведь хоть бы прок был какой! А то, не только сыграть чего-нибудь, а даже звука издать не можешь! Опомнись! Опомнись Евстигнеев!

Евстигнеев смеётся : Хы-хы-хы!

Евдокия : Нет, больше я не могу! Это не человек, а зверь какой-то! (Поднимается с колен) Слушай, Евстигнеев! Я делала всё, чтобы образумить тебя. Ничего не помогает. Я слабая и не могу сама отнять у тебя флейту. Ты меня прсто поколотишь. Поэтому я решила прибегнуть к крайнему средству. Ты слышишь, что я тебе говорю? Евстигнеев! Ты слышишь?

Евстигнеев (дует в флейту ): Фю-фю-фю!

Евдокия : Да ты слышишь, что я тебе говорю? Ах, так! И слушать не желаешь! Ну, ладно: сейчас прибегну к тому крайнему средству, о котором я тебе говорила. Не слушаешь? Ладно! Сейчас пой<д>у и позову дворника!

Евстигнеев (перестает дуть в флейту ).

Евдокия : Ты слышал? Сейчас позову дворника.

Евстигнеев : Зачем?

Евдокия : А затем, что мы с дворником отнимем у тебя флейту, сломаем её и выбросим на помойку.

Евстигнеев : Нет? Хы-хы-хы!

Евдокия : Не нет, а именно, да!

Евстигнеев : Как же так? (рассматривает флейту и пробует в неё дуть )

Евдокия : Ах, ты опять! Ну ладно…

(Стук в дверь) Евстигнеев и Евдокия молча стоят и слушают. Стук повторяется.

Евдокия : Кто там?

Голос за дверью : Дарочка! Это я! Открой, силь-ву-пле!

Евдокия : Ах, это ты, Вера! Сейчас, одну минуточку. (Евстигнееву ): Спрячь флейту!

Евстигнеев смеётся : Хы-хы-хы!

Евдокия : Дай сюда флейту! Сию же минуту дай сюда флейту!

Евстигнеев (пряча флейту за спину ): Хы-хы!

Евдокия : Сейчас Верочка! (Евстигнееву ): Ты дашь мне флейту? Ах, так!., (проходит к двери и открывает её ), Входи Верочка!

(Входит Вера Александровна Сулинапова)

Евдокия : Вот познакомься: Евстигнеев, мой муж. А это Вера Александровна Сулинапова – моя двоюродная сестра.

Сулинапова (подходя к Евстигнееву ): Очень рада с вами познакомиться!

Евстигнеев : Хы-хы-хы!

Евдокия : Садись, Вера, вот сюда и рассказывай, как ты живешь?

(Сулинапова садится с ногами на стул)

Сулинапова : О, душа моя, столько новостей! Столько новостей! Я брежу театрами и светской жизнью. Да, милочка, я вся для общества! Грегуар подарил мне тончайший заграничный чулок, но, к сожалению, только один. Так что его нельзя носить. Но я, когда ко мне приходят гости, бросаю этот чулок на диван, будто забыла его убрать, и все конечно думают, что у меня их пара. Борман увидел этот чулок и сказал: «Такими чулками кидаться нельзя!» А я ему сказала: «О! у меня их целая куча! А вот туфель нет!» Ах, да, милочка, жё сюи малад, у меня болит под мышкой! Это Зайцев лез ко мне рукой за шиворот, но я его дальше подмышки не пустила. Не дам же я Зайцеву хватать себя!

Евстигнеев : Хы-хы!

Сулинапова : Ой! Я говорю такие вещи в присутствии мужчины. Но вы всё-таки муж моей сестры и потом, мы, люди высшего общества, можем позволить себе некоторые фривольности.

Евстигнеев : Хы-хы! (дует в флейту )

Сулинапова : Что это?

Евдокия : Да это мой муж хочет на флейте играть.

Сулинапова : Господи! Зачем же это?

Евдокия : Ах, Вера! Он целые дни изводит меня этой флейтой. Вот видишь? Так он с утра до вечера.

Сулинапова : Да ты спрячь от него эту трубку.

Евдокия

 

<1935–1936>

 

I Воспитание*

 

Один матрос купил себе дом с крышей. Вот поселился матрос в этом доме и расплодил детей. Столько расплодил детей, что деваться от них стало некуда. Тогда матрос купил няньку и говорит ей: «Вот тебе, нянька, мои дети. Няньчи их и угождай им во всём, но только смотри, чтобы они друг друга не перекусали. Если же они очень шалить будут, ты их полей скипидаром или уксусной эссенцией. Они тогда замолкнут. А потом ещё вот что, нянька, ты конечно любишь есть. Так вот уж с этим тебе придётся проститься. Я тебе есть давать не буду».

– Постойте, да как же так? – испугалась нянька. – Ведь всякому человеку есть нужно. «Ну, как знаешь, но только пока ты моих детей няньчишь, – есть не смей!» Нянька было на дыбы, но матрос стегнул её палкой и нянька стихла.

– Ну а теперь, – сказал Матрос, – валяй моих сопляков!

И вот таким образом началось воспитание матросских детей.

 

<1935–1938>

 

«Косков потерял свои часы…»*

 

Косков потерял свои часы. Утром Косков сел пить кофе и выпил четыре стакана. Пятый стакан Косков не допил и поставил в буфет, чтобы потом выпить в холодном виде. До этого времени Косков был в одном халате, т. ч. часов не нём не было, и они лежали, по всей вероятности, на письменном столе.

 

<1936–1938>

 

«Н-да-а! – сказал я ещё раз дрожащим голосом…»*

 

– Н-да-а! – сказал я ещё раз дрожащим голосом.

Крыса наклонила голову в другую сторону и всё так же продолжала смотреть на меня.

– Ну что тебе нужно? – сказал я в отчаянье.

– Ничего! – сказала вдруг крыса громко и отчётливо.

Это было так неожиданно, что у меня прошел даже всякий страх. А крыса отошла в сторону и села на пол около самой печки.

– Я люблю тепло, – сказала крыса, – а у нас в подвале ужасно холодно.

 

<До января 1937>

 

Мальтониус Ольброн*

 

Сюжет: Ч. желает подняться на три фута над землей. Он стоит часами против шкапа. Над шкапом висит картина, но ее не видно: мешает шкап. Проходит много дней, недель и месяцев. Человек каждый день стоит перед шкапом и старается подняться на воздух. Подняться ему не удаётся, но зато ему начинает являться видение, всё одно и тоже. Каждый раз он различает всё большие и большие подробности. Ч. забывает, что он хотел подняться над землей, и целиком отдаётся изучению видения. И вот однажды, когда прислуга убирала комнату, она попросила его снять картину, чтобы вытереть с неё пыль. Когда Ч. встал на стул и взглянул на картину, то он увидел, что на картине изображено то, что он видел в своём видении. Тут он понял, что он давно уже поднимается на воздух и висит перед шкапом и видит эту картину. Разработка.

 

15 ноября 1937 года

 

«Семья Апраксиных состояла из четырёх членов…»*

 

(1) Семья Апраксиных состояла из четырёх членов: глава семейства Фёдор Игнатьевич Апраксин, его жена Серафима Петровна Апраксина, сестра жены Антонина Петровна Кутенина и дальний родственник Фёдора Игнатьевича Семён Семёнович Кэкс… (2) Жили они в небольшой квартирке из двух комнат. Одна комната называлась спальней, а другая столовой. Жена, муж и Антонина Петровна жили в спальне, а в столовой жил Семён Семёнович Кэкс. Главным героем нашего небольшого рассказа будет именно этот Семён Семёнович, в потому разрешите описать его наружность и характер. (3) Семён Семёнович был франт. Он был всегда и гладко выбрит и хорошо подстрижен. Галстук был всегда выглажен и хорошо завязан. Семён Семёнович не носил длинных брюк, аходил всегда в «гольфах», потому что, как уверял Семён Семёнович, гольфы не так мнутся и их не надо часто утюжить. Для стиля к гольфам Семён Семёнович курил трубку и потому на улицах его звали американцем.

<1937>

 

«Не маши колесом, не стругай колесо…»*

 

(1) Не маши колесом, не стругай колесо, не смотри в воду, не грози камнем. (2) Колесом не бей, не крути колесо, не ложись в воду, не дроби камни. (3) Не дружи с колесом, не дразни колесо, спусти его в воду, привяжи к нему камень. (4)

 

<1937>

 

«Я залез на забор, но тотчас же свалился…»*

 

Я залез на забор, но тотчас же свалился.

– Эх, – сказал я и опять полез на забор. Но только я уселся верхом на заборе, как вдруг подул ветер и сорвал с моей головы шляпу. Шляпа перелетела через курятник и упала в лопухи.

 

<1937>

 

«Осень прошлого года я провёл необычно…»*

 

Осень прошлого года я провёл необычно. Мне надоело из года в год каждое лето проводить на даче у Рыбаковых, а осенью ехать в Крым к Чёрному морю, пить крымские вина, ухаживать за ошалевшими от южного солнца северянками и, с наступлением зимы, опять возвращаться в свою холодную городскую квартиру и приступать к своим священным обязанностям. Мне надоело это однообразие. И вот в прошлом году я решил поступить иначе.

Лето я провёл как всегда у Рыбаковых, а осенью, не сказав никому о своём намерении, я купил себе ружьё – двухстволку, заплечный мешок, подзорную трубу, компас и непромокаемый резиновый плащ; в заплечный мешок я положил смену белья, две пары носок, иголку и катушку с нитками, пачку табаку, две французские булки и пол головки сыра; на правое плечо повесил двухстволку, на левое бросил резиновый плащ и, выйдя из города, пошел пешком, куда глаза глядят.

Я шёл полем. Утро было прохладное, осеннее. Начинался дождь, так что мне пришлось надеть резиновый плащ.

 

<1937–1938>

 

«В кабинет, озаряемый темной лампой…»*

 

В кабинет, озаряемый темной лампой, ввалился человек на длинных ногах, в фетровой шляпе и с маленьким пуделем под мышкой.

Посадив пуделя на письменный стол, длинноногий человек подошёл к узенькому книжному шкапику, открыл его и, заглянув внутрь этого шкапика, что-то быстро сказал. Расслышать можно было только одно слово «лимон». Потом, закрыв этот шкапик, человек подбежал к письменному столу, схватил пуделя и убежал, хлопнув за собой дверью.

Тогда дверцы шкапика открылись сами собой и оттуда вышла маленькая девочка. Она оглянулась по сторонам и, как бы убедившись, что её никто не услышит, вдруг громко чихнула. Потом, постояв некоторое время молча, девочка открыла рот и сказала: – Весь мир будет смотреть на него неодобрительно, если он выйдет в грязной шляпе. Но

 

<Август 1938>

 

«ртом и раздувает живот, так что у него…»*

 

ртом и раздувает живот, так что у него начинает болеть под ключицами. Вот он сходит с моста и идёт по лугам. Вот он видит маленький цветочек и, став на четвереньки, нюхает и целует его. Вот он ложится на землю и слушает какие-то шорохи. Он ползает по земле, не жалея своего платья. Он ползает и плачет от счастья. Он счастлив, ибо природа его в земле.

Истинный любитель природы всегда пронюхает малейшие признаки природы. Даже в городе, глядя на тупую лошадиную морду, он видит бесконечные степи, репейник и пыль, и в ушах его звенят бубенцы. Он, зажмурив глаза, трясет головой и уж не знает сам, лошадь ли он или человек. Он ржёт, бьёт копытом, машет воображаемым хвостом, скалит свои лошадиные зубы и, на манер лошади, портит воздух.

Не дай мне Бог встретиться с любителем природы.

 

<1939–1940>

 

«Так, – сказал Ершешен…»*

 

– Так, – сказал Ершешен, проснувшись утром несколько ранее обыкновенного.

– Так, – сказал он. – Где мои шашки? Ершешен вылез из кровати и подошёл к столу.

– Вот твои шашки! – сказал чей-то голос.

– Кто со мной говорит? – крикнул Ершешев.

– Я, – сказал голос.

– Кто ты? – спросил Ершешев.

 

<14 августа 1940>

 

«Один графолог, чрезвычайно любящий водку…»*

 

Один графолог, чрезвычайно любящий водку, сидел в саду на скамейке и думал о том, как было бы хорошо придти сейчас в большую просторную квартиру, в которой жила бы большая милая семья с молоденькими дочерьми, играющими на рояле. Графолога бы встретили очень ласково, провели бы в столовую, посадили бы в кресло около камина и поставили бы перед ним маленький столик. А на столике бы стоял графин с водкой и тарелка с горячими мясными пирожками. Графолог бы сидел и пил бы водку, закусывая её горячими пирожками, а хорошенькие хозяйские дочери играли бы в соседней комнате на рояле и пели бы красивые арии из итальянских опер.

 

<1940>

 

«На улицах становилось тише…»*

 

На улицах становилось тише. На перекрёстках стояли люди, дожидаясь трамвая. Некоторые, потеряв надежду, уходили пешком. И вот на одном из перекрёстков Петроградской Стороны осталось всего два человека. Один из них был очень небольшого роста, с круглым лицом и оттопыренными ушами. Второй был чуточку повыше и, как видно, хромал на левую ногу. Они не были знакомы друг с другом, но общий интерес к трамваю заставил их разговориться. Разговор начал хромой.

– Уж не знаю, – сказал он, как бы ни к кому не обращаясь. – Пожалуй, не стоит и дожидаться.

Круглолицый повернулся к хромому и сказал:

– Нет, я думаю, ещё может придти.

 

<1940>

 

«А мы всегда немного в стороне…»*

 

А мы всегда немного в стороне, всегда по ту сторону окна. Мы не хотим смешиваться с другими. Нам наше положение, по ту сторону окна, – очень нравится.

Тут же по этому поводу мы напишем небольшой рассказик. Вот он:

Жил был человек, у которого не было чемодана, поэтому наш герой держал свои некоторые вещи в большом глиняном горшке. Но вот однажды случилась с ним такая история: купил он себе подвязки и положил их в горшок, подумав при этом: «пусть полежат себе там, а к пасхе я их надену». Несколько дней спустя герой наш полез в горшок, кажется, за карандашом. Смотрит, а в горшке лежат подвязки. Удивился наш герой и подумал про себя так: «Откуда эти подвязки? Ведь не я же положил их туда! Каким образом они там? Вот ведь история! Пойду-ка я, спрошу соседа». И вот пошёл он к соседу, а сосед в это время ломал подсвечником свою кровать. Пётр Иванович (э

 

Б. Д.

 

 

Комментарии

 

О композиции настоящего тома, как части полного Собрания сочинений Хармса, текстологических принципах и о составе примечаний см. в т. 1 наст. собр. Кратко повторим некоторые положения.

В настоящий том входят прозаические произведения и сценки, драматические произведения в стихах, циклы и сборники, сформированные автором, а также незавершенное и отвергнутое им в тех жанрах, которые составляют основной корпус текстов наст. тома. За пределами его оставлены соответствующие тексты, находящиеся в Записных книжках, поскольку предполагается их публикация в подлинном составе.

В наст, томе, как и в т. 1, могут оказаться тексты, которым более, возможно, подобало бы находиться в т. 3 – «детском», однако мы намеренно формализовали принципы композиции Собрания, включая в т. З только то (за редким исключением), что самим Хармсом было опубликовано в детских изданиях – иначе свободные гипотезы о «детском» и «взрослом» в творчестве Хармса привели бы нас к тому субъективизму, которого мы хотели бы избежать.

Как и в т. 1, в наст, томе выделен раздел «Незавершенное и отвергнутое». Отвергнутое – то, что самим автором зачеркнуто или сопровождено пометой «Плохо», но все же носит характер удобного для публикации текста. Что касается незавершенности, то, как уже отмечалось, это достаточно дискуссионный вопрос хармсовской текстологии и мы, в основном, помещаем в этот раздел то, что очевидно брошено Хармсом как бы на полуслове – знаком этого для нас является недописанная фраза, персонаж без реплики и т. п.

В публикации драматических произведений в стихах осуществлены те же текстологические принципы, что и в т. 1 наст. собр., т. е. по возможности максимально учтена авторская воля в пунктуации и графике. Что касается прозаических текстов, то в них орфография и пунктуация приведены в соответствие с современной литературной нормой, что, впрочем, в отличие от стихотворных текстов Хармса, не потребовало больших усилий. Разумеется, сохранены некоторые его специфические написания, входившие в творческий замысел автора.

Примечания дают библиографию первых публикаций без их критической характеристики, хотя, как и при подготовке т. 1 наст. собр., мы сверили все тексты с автографами Хармса.

Что касается содержательной стороны примечаний, то они, как и в т. 1 наст. собр., прежде всего, ориентированы на отслеживание и суммирование сквозных мотивов творчества Хармса. При этом мы старались, по возможности, отмечать наиболее продуктивные наблюдения над его текстами в научной литературе. Должны особо выделить монографию Ж.-Ф. Жаккара «Даниил Хармс и конец русского авангарда» (СПб., 1995), содержащую развернутый комментарий более чем 100 произведений писателя – эпизодические ссылки на это исследование в наших комментариях не заменяют неизбежности обращения к нему во множестве иных случаев. Другое издание последних лет, которое должно стать «настольной книгой» хармсоведа, – работа А. Кобринского «Творчество Даниила Хармса»: (программа спецсеминара, методические рекомендации, библиография). СПб., 1996.

Их авторов, а также всех, кто поименован в т. 1 наст. собр., благодарю за дружеское участие советами и поддержкой в процессе настоящей работы.

 

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!