Неизменная стимуляция ускользает из сознания
* Не меняющееся по яркости и цвету изображение, стабилизированное относительно сетчатки (например, с помощью контактных линз, к которым прикреплен источник света, двигающийся, тем самым, вместе с глазами), при всем старании испытуемого не осознаётся через 1-3 с после начала предъявления: зрительный образ как бы «выцветает», и поле зрения становится совершенно пустым '. П. Колерс обобщает: «Создаётся впечатление, что изменение сенсорных входных сигналов представляет собой по существу необходимое условие для того, чтобы они могли восприниматься» 2.
• Ещё И. Гёте (который был не только поэтом, но и обладал тонким цветовым зрением) в результате опытов над самим собой по восприятию цвета формулирует закон постоянной смены впечатлений. Он пишет: «Когда глазу предлагается темное, то он требует светлого; он требует тёмного, когда ему преподносят светлое, и проявляет свою жизненность... тем, что порождает из себя нечто, противоположное объекту»3. Дж. Гибсон обнаружил экспериментальные феномены, по сути, подтверждающие закон Гёте. Гибсон назвал их эффектами последействия фигуры, и хотя они вошли в психологию восприятия под этим именем, будем их называть эффектами послефигурного воздействия, чтобы отличать от эффекта последействия фигуры Э. Рубина, описанного в исторической преамбуле. Вот некоторые эффекты послефигурного воздействия: прямые линии после длительного рассматривания кривых линий, изогнутых в одну сторону, воспринимаются изогнутыми в противоположном направлении; вертикальные линии после длительного восприятия линий, отклонённых на 20-30° от вертикали, кажутся отклонёнными в противоположном направлении; плоскость
|
|
'См. Зинченко В. П., Вергилес Н. 10. Формирование зрительного образа. М., , С. 8; Хьюбеп Д. Глаз, мозг, зрение. М., 1990, с. 88-89.
2 Колерс П. Некоторые психологические механизмы распознавания образов. // Распознавание образов. М„ 1970, с. 33.
3 Гёте И.В. Избр. соч. по естествознанию. М., 1957, с. 284.
359
после длительного ощупывания с закрытыми глазами вогнутой поверхности воспринимается как выпуклая и т. д.'
• Постоянный раздражитель умеренной интенсивности, действующий на слух (постоянный или строго периодический шум) или на кожу (одежда, наручные часы), очень скоро перестает замечаться. Цветовой фон при продолжительной фиксации теряет свою цветность и начинает выглядеть серым2. Кривые линии при длительном рассматривании, искривлённые поверхности при длительном ощупывании с закрытыми глазами постепенно начинают выпрямляться и казаться менее кривыми 3.
• Феномен П. Раншбурга: при кратковременной экспозиции набора букв (или цифр), содержащего тождественные знаки, некоторые из них не замечаются в процессе чтения4.
|
|
• Феномен семантической сатиации: многократное повторение одного и того же слова или группы слов приводит к субъективному ощущению утраты смысла этих слов. Негневицкая приводит блестящий пример: «Следует различать два вида памяти — «память формы» и «память содержания». И речь идет о двух видах памяти: «памяти формы» и «памяти содержания». Однако попробуйте хотя бы три раза прочитать слова: «памяти формы» и, согласно данным нашего эксперимента, должно наступить насыщение, потеря значения этих слов» 5. На этом же приёме построены многие мистические техники (шаманские камлания, исихастская медитация в православии, многократное повторение формул зикра в исламе т. д.). В суфийской мистической практике процесс многократного проговаривания формул типа «ла плаха илла-л-лаху» («нет бога, кроме Аллаха») направлен на утрату этими формулами первоначальных семантических связей, превращение их в асемантическое сообщение, в псевдослово 6.
• Феномен семантической сатиации проявляется и в том, что многократно повторенным фразам приписывается смысл в зависимости от ожидания людей, их говорящих или слушающих. Ранее
|
|
' См. Надирашвили Ш. А. Психологическая природа восприятия. Тбилиси, 1976, с.125-126.
2Феномен цветовой адаптации — см. Рок И. Введение в зрительное восприятие, 2. М., 1980,с.36
3 См. Надирашвили Ш. А. Там же.
4Ломов Б. Ф. Человек и техника. М., 1966, с. 307.
5См. Негневицкая Е. И. Смысловое восприятие текста и семантическая сатиация. //Смысловое восприятие речевого-сообщения. М., 1976, с. 114-119.
6 Хисматулин А. А. Суфийская ритуальная практика. СПб, 1996, с. 73-104.
360
уже говорилось, что мистикам эти фразы открывают божественный свет. Юмористы, напротив, многократно повторяя одну и ту же словесную конструкцию, вызывают у слушателей гомерический хохот. А. Н. Лук называет этот способ вызывать смех «самым непонятным приёмом остроумия». И среди прочих примеров приводит рассказанную М. Твеном историю о применении данного приёма перед аудиторией. Для эксперимента Твен выбрал скучный анекдот, который и изложил во время выступления. Публика приняла его холодно. После третьего и четвёртого раза в зале воцарилось ледяное молчание. Американский юморист стал даже опасаться, что опыт провалится. Однако, когда анекдот был рассказан в восьмой раз, послышался смех, который возрастал с каждым последующим повторением и, в конце концов, перешёл в гомерический хохот'.
|
|
• Повтор является весьма употребительным художественным приёмом. Вот несколько примеров фольклорных повторов, заимствованных у В. Шкловского 2. Из былин: «Кто бы нам сказал про старое, про старое, про бывалое, про того ли Илью Муромца?». Из Библии: «Как я буду проклинать того, кого Бог не проклял, как я буду предавать проклятию, кого Яхве не предал проклятию...». Из финского эпоса: «Если ты вернёшь заклятье, злой свой заговор воротишь...». Особо показательно, что вместо типичного для финского эпоса синонимичного повтора при появлении в строке числа обычно при повторе используют следующее по порядку число, не обращая внимания на возникающее искажение смысла:
«Шесть он зёрнышек находит, семь семян он подымает». Или в «Калевале»: «На седьмую ночь она скончалась, на восьмую умерла». О языке искусства мы будем подробнее говорить в следующем томе. Однако уже сейчас выскажу своё убеждение: устойчивые многократные повторы в искусстве (например, жёстко повторяющийся ритм в музыке — особенно в первобытной и современной танцевальной) используются именно для опустошения сознания, для того, чтобы «опустевшее сознание» затем заполнялось содержанием в зависимости как от собственных желаний воспринимающих, так и от их культурных установок.
• Автоматизированные действия (ходьба, чтение, игра на музыкальных инструментах, плавание и пр.), в силу своего однообразия, не
1 Лук А. Н. Юмор, остроумие, творчество. М., 1977, с. 94-95.
2 Шкловский В. Б, О теории прозы. М., 1983, с. 34.47.
361
удерживаются в сознании. «Спросите опытных машинисток, — поясняет Д. Норман, — как они делают пробелы: всегда одним большим пальцем одной и той же руки или же меняют пальцы в зависимости от того, какие слова приходится печатать? Многие машинистки не знают, как они это делают. Для ответа на этот вопрос им нужно мысленно представить себе свою работу и «понаблюдать» за тем, как они пользуются клавишей пробела. (Большинство опытных машинисток всегда нажимают на эту клавишу большим пальцем одной и той же руки, обычно правой, но многие из них думают, что пользуются двумя руками)»'.
• Т. Рибо приводит пример того, что для выполнения автоматизированных действий сознание не обязательно. Он описывает скрипача, который был подвержен мгновенной потере сознания. Скрипач продолжал играть, даже когда эти припадки имели место во время исполнения пьесы 2.
• Пристальное внимание к какому-либо неизменному или равномерно покачивающемуся объекту нарушает нормальное течение сознания и способствует возникновению так называемых «изменённых состояний» — медитативного и гипнотического. Восточные психологи говорят об особом состоянии «опустошения сознания». При словесном гипнотическом внушении подчеркивается важность непрерывного говорения врача, повторяющего одни и те же формулы. Существует специальная техника гипнотизирования посредством фиксации какой-нибудь точки на потолке или стене, а также фиксации взгляда на предмете, находящемся на расстоянии примерно 250 мм от глаз испытуемого. В качестве предмета может быть всё что угодно: карандаш, ключ, монета, подвешенный на верёвке цветной мяч, глаза или пальцы врача, собственные руки пациента и др. Возможно внушение, использующее ритмичный стук метронома3. Все эти объекты, используемые при внушении, по существу, уходят из сознания.
• Человек не способен удерживать в поверхностном содержании сознания неизменный набор знаков в течение длительного времени, гласит закон Джеймса. Но ведь этим текстом описан типичный результат экспериментов на запоминание набора знаков. Регистрируемая в этих экспериментах забывчивость оказывается просто проявлением закона Джеймса! Действительно,
' Норман Д. Память и научение. М., 1985, с. 93-94.
2Рибо Т. Память в её болезненном и нормальном состоянии. М., 1912.
3Шерток Л. Гипноз. М., 1992, с. 121-130.
362
человек обычно не способен сохранять на поверхности сознания даже небольшой по объему набор знаков или, как говорят, забывает информацию, которую требуется удерживать в сознании без изменений. «Память, — замечает А. А. Брудный, — это сгущенное, неподвижное, оседающее на дно психики сознание» '. Закон Джеймса дает нам возможность понять, почему столь плачевен измеренный в многочисленных экспериментах объём кратковременной памяти при неограниченных возможностях идеального мозга для хранения информации.
• Изумление от исчезновения из сознания только что предъявленной информации, ещё как бы стоящей перед глазами (или ещё как бы слышимой ушами), похоже на изумление при исчезновении информации, стабилизированной относительно сетчатки. Испытуемый иногда даже оскорбляется малостью того, что может воспроизвести (по отношению к тому, что, как он чувствует, остаётся в его памяти). Однажды я попросил одного студента-психолога провести эксперимент на запоминание. Тот не нашёл ничего лучшего и предложил женщине, пришедшей к нему для ремонта квартиры, поучаствовать в психологическом эксперименте: запомнить и воспроизвести ряд цифр. Она согласилась, внимательно выслушала тестовый материал, а вместо ответа швырнула в него тряпкой. Удивлен, что психологи-экспериментаторы не упоминают об агрессивных реакциях наивных испытуемых при измерении объёма кратковременной памяти. Действительно, испытуемый с удивлением, а иногда и с ужасом чувствует: вроде бы всё помню, но куда это всё делось? Подобное переживание особенно ярко при предъявлении для запоминания графической информации.
• А. Карстен, ученица К. Левина, обнаружила в своей дипломной работе «эффект психического пресыщения»: испытуемый не способен без вариаций выполнять однообразное задание в течение даже короткого времени и вынужден менять — иногда незаметно для себя — задачу. Испытуемому предлагалось выполнить длительное монотонное задание — например, рисовать черточки или кружки (при этом перед испытуемым положена большая стопка листов). Ему дается инструкция: «Чертите, пожалуйста, черточки (кружочки) вот так» (экспериментатор чертит несколько одинаковых черточек или кружочков). Если испытуемый спрашивает, сколько же ему надо чертить, экспериментатор отвечает
1 Брудный А. А. Пространство возможностей. Бишкек, 1999, с. 163.
363
абсолютно бесстрастным голосом: «Сколько вам захочется, вот перед вами лежит бумага». Вначале испытуемые стараются аккуратно выполнять предложенное задание, но очень быстро вносят изменения либо в форму черточек (они становятся меньше или больше), либо темпа работы, её ритма и т. д. Иногда испытуемые начинают напевать, посвистывать, постукивать ногами и т. п. Наступает, по выражению Карстен, психическое пресыщение, когда уже не удается удерживать в сознании однообразное задание без изменения. Стоит добавить, что вариации заданий при психическом пресыщении встречаются реже или вообще не встречаются у больных эпилепсией, у умственно отсталых детей и т. д.'
Общий контекст (фон) обычно не осознаётся
Человек способен осознавать не только конкретные факты (стимулы, ситуации), но и общий контекст — нечто неизменное для большой группы фактов или ситуаций. Однако именно этот общий контекст быстрее всего уходит из сознания. Решая какие-либо задачи, человек в этот момент обычно не задумывается об известных ему особенностях своей личности и биографии — эти особенности выступают по отношению к большинству задач как нечто неизменное. В частности, осознание тех или иных обыденных событий обычно не предполагает ни одновременного осознания языка, на котором эти события отражаются в сознании, ни названия города, в котором они произошли, ни времени года. Всё это составляет тот неизменный фон, который не осознаётся до тех пор, пока к этому контексту не будет привлечено специальное внимание. В процессе деятельности, предполагающей на разных этапах осуществление множества разноплановых действий, обычно осознаются лишь конкретные действия на конкретном этапе. Игроки в футбол думают на поле о том, кому отдать пас, а не о том, что они играют в футбол. Этот общий контекст не вытесняется из сознания в духе глубинной психологии — он просто не осознаётся. Здороваясь с приятелем, мы не вводим в сознание воспоминания о социальной норме, которую в этот момент соблюдаем. Вряд ли читатель в момент чтения книги думает о том, как его зовут, хотя сразу назовет свое имя, если его об этом спросят.
Исчезновение общего контекста из сознания трудно продемонстрировать в эксперименте, так как он легко возвращается в сознание,
' См. Зейгарник Б. В. Теория личности К. Левина. М., 1981, с. 79-83.
364
стоит привлечь к нему внимание. Тем не менее, можно подобрать эксперименты, демонстрирующие это исчезновение:
1.1 • Прямой интроспективный отчет испытуемых о том, о чем они думали при выполнении стандартной деятельности, состоящей из разнообразного набора действий, подтверждает, что они думают либо о конкретных действиях (особенно при возникновении каких-либо помех), либо о чем-то своём, никак не связанном с этой стандартной деятельностью. А. А. Смирнов просил своих сотрудников вспомнить и описать все, что с ними происходило, когда они шли из дому в институт на работу, т. е. совершали стандартный, многократно повторяющийся набор действий. Вот резюме анализа этих описаний: «Испытуемые шли и думали во время ходьбы. Это не значит, конечно, что всё их внимание было сосредоточено на ходьбе и что все их мысли вращались только вокруг этого. Наоборот, сознание их было заполнено мыслями, несомненно, иного содержания, не относившегося к тому, что они делали в данный момент» '. Этот вывод полностью соответствует доказываемому утверждению. Он тем ценнее для нашей цели, что сам Смирнов, интерпретирующий текст описаний, весьма далек от проблемы исчезающего из сознания контекста.
• Когда одни и те же задания повторяются для ряда стимулов, осознаваемость этих заданий начинает постепенно слабеть, а затем сами задания исчезают из сознания. Н. Ах давал своим испытуемым пары однозначных чисел (например, 7,3; 9,2) и предлагал осуществлять с этими цифрами простейшие арифметические операции (складывать, перемножать, вычитать). Испытуемые, тренированные в интроспекции, отмечали, что вначале они имели ясное представление о каждом новом задании, но по мере того, как продолжалась работа, задание сознавалось всё слабее и слабее. Г. Уотт получил аналогичный результат на другом стимульном материале. Он предъявлял слова и предлагал испытуемым найти род к виду (например, стул — мебель) или вид к роду (например, мебель — стул) или часть к целому, или целое к части. Выполняя это задание, испытуемые постепенно переставали думать о самом задании, но при этом действовали всё более и более эффективно2.
' Смирнов А. А. Избранные психологические труды, 2. М., 1987, с. 73.
2 Лunep Р. Познавательные процессы. // Экспериментальная психология (под ред. С.Стивенса), 2. М., 1963, с. 274-275.
365
• Обнаруженный интроспекционистами эффект мне удалось показать в эксперименте, не требующем тренировки в самоотчетах. Испытуемые выполняли серию пронумерованных по порядку разнообразных заданий (перцептивных, мнемических, логических и даже шутливых). Последнее задание, предъявляемое испытуемым, звучало так: «Задание двадцать первое. Постарайтесь, насколько сможете, воспроизвести все двадцать одно задание, которые вам были даны». Испытуемые старательно вспоминали выполненные ими задания, но, в силу отождествления с осуществляемой деятельностью, не фиксировали последнее задание в сознании и забывали о нём сообщить. Последнее задание — требование воспроизведения всех заданий — задает общий контекст деятельности по воспроизведению, но сохраняется в сознании хуже всего. Действительно, каждое из 20 других заданий в среднем воспроизвели 70% испытуемых, а последнее задание воспроизвели только 7%, т. е. на порядок меньше!'
• М. В. Иванов (устное сообщение) проводил занятия в небольших группах взрослых людей, где предъявлял участникам два рисунка с задачей найти различия (типа: на одной картинке машина едет в одну сторону, а на другой — в другую и т. д.). Эти картинки предъявлялись на двух страницах: левой и правой. Каждый участник находил почти все различия, имеющиеся на картинках. И не было такого различия в рисунках, которого не заметили бы многие. За исключением одного. Из нескольких десятков человек лишь один обратил внимание, что текст инструкции «найдите различия в двух картинках» размещен только над одной картинкой (и даже наложен на верхнюю часть изображения, где идет дым из трубы). По свидетельству М. В. Иванова, для него этот факт был тем неожиданнее, что и он сам на это различие не обращал внимания.
Иванов поясняет возникающие трудности устной загадкой: какое слово все носители русского языка произносят неправильно? (Ответ см. в примечании 2).
• Язык, которым свободно владеет человек, обычно тоже является для него общим незамечаемым фоном. Если испытуемый — билингв, т. е. человек, свободно владеющий двумя языками, то
' Даже несуразность грамматической конструкции в инструкции («все двадцать одно задание») не привлекла внимания к номеру задания и не способствовала его удержанию в сознании! — см. подробнее Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 213.214.
2Это слово — «неправильно».
366
ему иногда требуется поразмышлять, чтобы ответить, на каком языке он думал в данный момент. М. Полани (американец венгерского происхождения) приводит пример: прочтя письмо и хорошо осознавая его содержание, он не мог вспомнить, на каком языке оно было написано '. Известны случаи, когда профессиональные синхронные переводчики, владеющие несколькими языками, после некоторой 'заминки продолжают перевод, но уже на другой язык, не замечая этого2. Билингв увереннее сохранит содержание сообщений, сделанных вперемежку на обоих языках, чем представление, на каком именно языке сделано то или иное сообщение. Мне не удалось, пролистывая книги по психолингвистике, обнаружить экспериментальное подтверждение последнего тезиса. Интуиция самих билингвов, как показал мой опрос, соответствует сказанному. Впрочем, сомневающиеся могут проверить это утверждение непосредственно в эксперименте. Возможный макет такого эксперимента: испытуемым предъявляется набор абстрактных (или детских) рисунков, которым даются совершенно произвольные названия. Они написаны на одном из двух языков в случайном порядке. После просмотра требуется, глядя на рисунки, вспомнить, как они назывались, и на каком языке эти названия были написаны. Путаница в определении языка должна быть больше, чем в воспроизведении самого названия.
' Человек, как правило, имеет образ своего собственного тела (схему тела), но не осознаёт его, поскольку собственное тело — неустранимый контекст всего происходящего для каждого человека. Так продолжается до тех пор, пока не произойдет каких-либо нарушений, о которых ему сообщают его органы чувств (например, как в опытах М. Смита, когда человек, надев очки, смещающие поле зрения на 7 дюймов вправо, и посмотрев в них на собственные ноги, приходит к выводу, что он ощущает и видит их в разных местах 3). Правда, как отмечают В. М. Смирнов и А. Н. Шандурина, схема тела «при направленном внимании легко становится объектом сознания»4.
'Полани М. Личностное знание. М.. 1985, с. 134.
2 Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Зачесова И. А. Речь человека в общении. М., 1989,
3 См. Гордеева Н. Д. Экспериментальная психология исполнительного действия. М., 1995,c. 160.
4 Смирнов В.М., Шандурина А. Н. Система «схемы тела» и сенсорная организация движений.// Сенсорная организация движений. Л., 1975,с. 193.
367
• В серии разнообразных экспериментов было показано, что при определении расстояния, на котором испытуемому предъявляется знакомый предмет, главную роль при суждении о расстоянии играет знание величины предмета, а не реальная величина. Изображения игральных карт, вдвое превосходящие обычный формат, предъявленные вспышками в темноте при рассматривании их одним глазом (монокулярно), казались испытуемым расположенными в два раза ближе (эксперимент У. Иттельсона), а полутораметровый стул, предъявленный на оба глаза (бинокулярно), казался лишь немногий больше стула обычного размера (эксперимент К. Слэка)'. В рамках этих исследований проблема контекста прямо не обсуждается, но предположение испытуемых о неизменной величине знакомых им предметов (будь то стулья или игральные карты) — это, по существу, и есть общий контекст подобных экспериментов на восприятие. И очевидно, что во время конкретного эксперимента испытуемые этот контекст не осознают, т. с. не думают специально о том, что величина предметов не меняется, и что в своих оценках расстояния до предметов они именно из этого и исходят. То, как мы видим размеры предметов, очевидно зависит от нашего предшествующего опыта и культуры. С. Тёрнбулл приводит этнографическое наблюдение. Однажды он вышел из леса вместе с одним пигмеем. Вдалеке паслись коровы. Поскольку пигмей раньше никогда не видел коров издалека, то, к изумлению Тёрнбулла, он принял их за муравьев 2.
• Навык слежения у опытных лётчиков не ухудшается и при достаточно больших дозах алкоголя (даже при уровне алкоголя в крови 0,12%), но только до тех пор, пока они не думают о том, чем занимаются. Если от тех же лётчиков требовалось сконцентрировать свое внимание на акте слежения, то число профессиональных ошибок резко возрастало 3. Но если контекст ситуации и до этого был в сознании, то почему обращение внимание на него снижает эффективность деятельности?
В исходных допущениях говорилось: в сознании содержатся самоочевидные факты и самоочевидные истины. Теперь выяснилось, что
' Франсе Р. Восприятие формы и объектов. // Экспериментальная психология (под ред. П. Фресса и Ж. Пиаже), 6. М„ 1978, с. 288-289.
2 См. Koy л М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977, с. 123.
368
неизменные факты (стимулы, ситуации) не осознаются. Что же должно происходить с самоочевидными истинами? По определению, они на то и истины, чтобы быть справедливыми всегда. Значит, они образуют тот общий контекст, который не должен находиться на поверхности сознания. Конечно, они могут возвращаться в сознание, но затем снова должны исчезать, потому что о неизменном нельзя думать, не трансформируя содержание того, что дано. Возможно, поэтому людям легче отдавать себе отчет о событиях, фактах, стимулах, чем о логических структурax, которые эти события описывают.
В этом рассуждении, правда, есть одна тонкость, на которую стоит обратить внимание. Логическое описание мира — очень сложная вещь для многих людей. Большинство из них испытывают серьёзные затруднения, пытаясь разобраться в том, о чём говорят математики и логики. Здесь же предполагается, что какое-то логическое описание заранее дано сознанию вообще всех людей, т. е. и детей, и неграмотных, и др. и пр. Но эта логика не осознаётся просто в силу того, что она принимается общей для множества фактов и уходит из сознания. Возможно ли такое? Это, правда, соответствует закону развития сознания Э. Клапареда, о котором говорилось в исторической преамбуле. Однако не напоминает ли сказанное старый анекдот про студента на экзамене, который «не знал, не знал, да вдруг забыл»?
Проанализируем похожую ситуацию. Психологика утверждает: догадки о грамматических правилах и языковых нормах вначале проверяются (осознаются), а уже затем, как нечто неизменное, уходят из дознания. Позднее они могут вернуться в сознание, хотя сформулировать их на привычном языке достаточно трудно. Известно, что люди, творящие на своём родном языке, знают огромное число различных Правил (иначе они бы не могли говорить на этом языке), но, тем не менее, многие из этих правил не осознают. Действительно, поведение говорящего можно описать в терминах некоторой системы правил. Однако не всегда можно доказать, что данные правила реально существуют в сознании говорящего. Лишь дотошные лингвисты с очень большим трудом эти правила находят и сообщают о них в своих книгах. При этом никто не может сформулировать все правила грамматики хоть какого-нибудь языка, однако речевое поведение говорящего на этом языке человека таково, как будто он эти правила знает'.
Следует полагать, что в каком-то виде эти правила должны осознаваться уже маленькими детьми, но, конечно, на доречевом уровне.
'См. Слобин Д., ГринДж. Психолингвистика. М„ 1976, с. 103-106.
369
Ведь языковые нормы не могут быть выражены на языке, которым человек, не знающих этих норм, ещё не овладел. Как отмечают исследователи, говорящие по-английски трёхлетние дети даже для того, чтобы образовать и произнести множественное число существительных английского языка, обязательно используют правила, которое было бы трудно сформулировать многим взрослым. Причём трёхлетних детей не нужно обучать этим правилам: «они сами в состоянии овладеть ими легко, просто, быстро, бессознательно'»'. Э. Сепир видит не только проблему, но и глубокий смысл в том, что «ребёнок в состоянии непринужденно объясняться на любом самом трудном языке, в то время как для определения простейших элементов того невероятно тонкого языкового механизма, с которым играючи справляется детское подсознание, требуется незаурядный аналитический ум» 2.
«Юные знают все», — высказал как-то свой очередной парадокс О. Уайльд. Это верно по крайней мере в той части, что дети знают гораздо больше, чем осознают. В литературе описывается случай, как был потрясен шестилетний мальчик, когда, рисуя с натуры женщину с бусами, вдруг отчётливо понял, что у людей есть шея. М. В. Осорина так комментирует этот факт: «Конечно, о формальном существовании шеи он прекрасно знал и раньше, но только необходимость изобразить шею с бусами, то есть описать её средствами языка рисунка, а также разговор об этом с педагогом привёл его к открытию. Оно так взволновало мальчика, что он попросился выйти и, бросившись к ожидавшей его в коридоре бабушке, радостно сообщил: «Бабушка, оказывается, у меня есть шея, смотри! А покажи свою!»3.
Логическое описание мира также может вначале пониматься механизмом сознания на некоем дологическом уровне описания без осознания этой логики. Именно поэтому позднее оказывается очень трудно выразить это описание осознанным логическим языком — для этого необходимо совершить открытие. И тогда логика мира возникает на поверхности сознания с такой же неожиданностью, с какой шестилетний мальчик обнаружил существование шеи.
Я не знаю, как утверждение о существовании неосознанного логического описания мира можно экспериментально подтвердить, но ещё менее представляю, как его можно опровергнуть. Приведу лишь ещё один поясняющий пример: человек входит на стоящий эскалатор и
' Кейсер С., Халле М. Что мы, собственно, делаем, когда говорим. // Распознавание образоб. М., 1970, с. 92-93.
2 Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993, с. 599.
3 Осорина М. В. Секретный мир детства. СПб. 1999, с. 47.
370
автоматически — даже если не знает законов инерции, по крайней мере, точно о них не думает, поскольку эскалатор неподвижен, — наклоняется в сторону предполагаемого движения эскалатора, чтобы компенсировать воздействие ожидаемого ускорения... Действия человека выглядят так, будто его организм автоматически знает по крайней мере некоторые физические законы, хотя зачастую сам человек не может их выразить на языке физики.
Люди не обращают внимания на то, что исходно представляется очевидным. Контекст — это как раз то, что всегда очевидно, это необходимая точка отсчета, без которой нельзя воспринимать и понимать мир. Стоит ли удивляться, что именно контекст прежде всего ускользает из сознания? Контекст всегда можно осознать, если только сознание не утеряло язык, на котором этот контекст написан. Наиболее глубокие пласты контекста (структура языка, логика и т. п.) сформулированы в раннем детстве в выражениях, зачастую не переводимых на язык взрослого или, в лучшем случае, переводимых с большим трудом.
Неизменная стимуляция удерживается в сознаниитолько путем субъективной трансформации
Как это ни парадоксально, неизменное содержание может сохраняться в сознании, только если оно будет трансформироваться, изменяться. Поклонники многомудрого Гегеля всегда помнили о том, что хотя всё течёт и изменяется, но это же самое всё ещё и одновременно сохраняется. Никакой предмет, говорили они, никогда не бывает одним и тем же — он всегда изменяется; тем не менее, в этом своём изменении именно данный предмет сохраняется как один и тот же предмет. А потому, мол, изменение есть инвариант сохранения'. Но одно дело поговорить о чём-то и как бы ни о чём одновременно (ибо ничто диалектически тождественно с нечто, так как любой антоним — мы далее об этом специально поразмышляем — всегда может трактоваться сознанием и как синоним). И другое дело — посмотреть на конкретную феноменологию сохранения на поверхности сознания ускользающего содержания путём его изменения.
• Изображения, стабилизированные относительно сетчатки, как уже отмечалось, воспринимаются недолго — они исчезают. Но потом они вновь появляются в сознании — иногда целиком, иногда
'См., например, Марков В. А. Сохранение и отражение. // Философские вопросы знания. Рига, 1972, с. 7.21.
371
только в виде фрагментов, затем вновь исчезают, снова появляются и т. д. Испытуемые, участвующие в таких опытах, говорят, что наблюдать за всеми этими явлениями чрезвычайно увлекательно.
• При непрерывном воздействии на органы чувств неизменного сигнала происходит постоянное субъективное изменение ощущения (об этом часто говорят как об адаптации). Вот классический эксперимент в области психофизиологии слуха. Эталонный звук, частотой 1000 Гц и громкостью 80 дБ, подается на правое ухо. Одновременно на левое ухо испытуемому подается тестирующий сигнал. Задача испытуемого — так изменить тестирующий сигнал, чтобы он стал тождественен эталонному. После решения этой задачи эталонный звук продолжает звучать, а тестирующий — выключается. Когда через пять минут тестирующий звук снова включается с той же задачей, то оказывается, что теперь испытуемый уменьшает громкость тестирующего звука на 30 дБ по сравнению с первым замером. Это значит, что субъективное переживание громкости неизменного эталонного звука сильно падает, т. е. изменяется. Особо отмечают, что этот феномен не связан с утомлением '. Аналогично: после запоминания эталона яркости светового сигнала предъявлялись тестирующие стимулы и наблюдалось смещение эталона в сторону ослабления яркости 2.
• Н. А. Бернштейн обнаружил неожиданный эффект упражнения без повторения: при тренировке двигательного навыка повторение упражнений происходит без повторения тех же движений.
• Если испытуемый много раз подряд поднимает гири разного веса '(например, 200 и 500 г), то различие между ними в начале эксперимента кажется ему более значительным, чем в конце. По ходу эксперимента ощущение различия стирается и, в конце концов, может возникнуть иллюзия, что гири имеют одинаковый вес. В случае, если один из грузов лишь в полтора и менее раз больше, чем другой, то может возникнуть обратная тенденция — субъективного преувеличения различия между сравниваемыми грузами 3.
• Нельзя удержать внимание на одном значении двойственного изображения («куб» Неккера, «лестница» Шредера, «лица-ваза» Рубина
' См. Гельфинд С. Слух. Введение в психологическую и физиологическую акустику. М„ 1984,с. 267.
2 Kopж Н. Н. Психофизические аспекты памяти. // Мозг и психическая деятельность. М., 1984,с. 228.
3 См. Запорожец А. В. Избр. психол. труды., 2. М., 1986, с. 206-207.
372
и т. п.), если оба значения рисунка заведомо известны испытуемому. Вопреки всем стараниям, попеременно осознаётся то одно, то другое значение.
• С конца XIX в. известен зрительный автокинетический эффект: в полной темноте неподвижная светящаяся точка кажется движущейся. Автокинетический эффект часто пытаются объяснить непроизвольным движением глаз, т. е. рассматривают этот эффект как обусловленный сугубо физиологическими причинами. Однако такая трактовка не соответствует эмпирике. Например, как показал М. Шериф, при индивидуальном исследовании у разных испытуемых точка двигалась в разных направлениях, а при групповом испытуемые обычно приходили к соглашению, в какую сторону «движется» неподвижная точка. (Наоборот, непроизвольное движение глаз вполне правомерно трактовать как специальный механизм, обеспечивающий выполнение закона Джеймса). В исследованиях обнаружен и слуховой автокинез: при неподвижном и не изменяющемся источнике звука возникает ощущение, что источник звука перемещается. Особо отмечается, что возникновение этой иллюзии не связано с движением головы '.
• X. Уоллах изучал эффекты насыщения при восприятии движения. Непрерывная лента с нанесёнными под углом 45° линиями движется вниз с небольшой равномерной скоростью. Испытуемый наблюдает за ней через квадратное окно в щите, закрывающем большую часть ленты. Вначале почти всегда испытуемый видит движение линий вниз. После продолжительного наблюдения видимое движение сменяется на горизонтальное (вправо). Затем направления движения начинают чередоваться. Если линии начертить так, что левая половина каждой линии будет чёрной, а правая — красной, то восприятию движения линий справа налево мешает изменение цвета линий с чёрного на красный. Поэтому восприятие движения вниз длится дольше, но потом испытуемый неожиданно видит, что черные линии движутся вправо и, достигнув центра, заходят за «красное прозрачное стекло». Это красное стекло ясно воспринимается как поверхность впереди ленты, отделенная контуром 2.
• П. П. Блонский предъявлял испытуемым, лежащим на диване в максимально удобной позе, стимулы (тактильные, зрительные,
1 Альтман Я. А. Локализация движущегося источника звука. Л., 1983, с. 34.
2 Хрестоматия по ощущению и восприятию. М., 1975, с. 386-388.
373
словесные). Задача испытуемых — вызвать у себя зрительный образ. Вот его резюме: вызванные из памяти зрительные образы невозможно удержать без изменения — этот процесс Блонский называет трансформацией '. (По его мнению, только в патологических случаях, вызвавших сильное нервное потрясение, возможно очень долгое удерживание зрительного образа без изменения). Суть процесса трансформации состоит в том, что исходный образ сохраняется, «хотя бы и до неузнаваемости изменившись».
• Ход затухания зрительного послеобраза сходен с исчезновением изображений, стабилизированных относительно сетчатки. После-образы нестабильны: в них исчезают и появляются фрагменты изображения. Они перемещаются, теряют интенсивность, колеблются и пр. Если предъявляется фигура, в контуре которой имеется разрыв, то в послеобразе фигура предстает без дефектов. Описаны фазы зрительного послеобраза: сразу после раздражения темный промежуток длительностью 35-40 мс; затем возникает послеобраз, лишь немного уступающий раздражителю по яркости и сохраняющий цвета при хроматическом раздражении — длительность фазы до 80 мс; затем второй тёмный промежуток протяженностью до 160 мс; затем появляется послеобраз в дополнительных цветах, отчетливо воспроизводящий детали предъявленной фигуры — длительность фазы 170-500 мс; очередной тёмный интервал, но значительно более длительный; очередной послеобраз, длящийся уже секунды (а иногда и десятки секунд). Цветовая насыщенность образа мала, но он сохраняет цвет раздражителя...2 В течение нескольких секунд падает и интенсивность слухового послеобраза. Послевращательные вестибулярные послеобразы (т. е. иллюзии вращения после прекращения вращения) также носят волнообразный характер: по данным ряда авторов, эти волны могут продолжаться до 15 мин. и повторяться до 6 раз 3. Таким образом, эмпирические данные о после-образах также подтверждают неизбежность трансформации информации, если последняя не подвергается изменениям.
• При монотонности и бедности внешних воздействий у человека развиваются явления, сходные с утомлением: увеличиваются
' Блонский П. П. Избр. педагогические и психологические соч., 2. М., 1979, с. 185.
2 Балонов Л. Я. Последовательные образы. Л., 1971, с. 8-10.
3См. Курашвили А. В., Бабияк В. И. Физиологические функции вестибулярной системы. Л., 1975,0, 173.
374
ошибочные действия, снижается эмоциональный тонус, развивается сонливость и т. д. В 1956 г. был проведен едва ли не самый известный в мире эксперимент с длительной «сенсорной изоляцией»: испытуемые-добровольцы лежали на кровати, их руки вставляли в специальные картонные трубки, чтобы было как можно меньше осязательных стимулов, специальные очки пропускали только рассеянный свет, слуховые раздражители маскировались беспрерывным шумом работающего кондиционера. Испытуемых кормили, поили, они по мере надобности могли заниматься своим туалетом, но всё остальное время должны были оставаться максимально неподвижными. Испытуемые надеялись хорошо отдохнуть в таких условиях за большую плату, но не тут-то было. Очень скоро утратилось представление о времени, они не могли ни на чем сосредоточиться. Более 80% испытуемых стали жертвами зрительных галлюцинаций: стенки ходили ходуном, пол вращался, цвета становились такими яркими, что на них невозможно было смотреть и т. д. Никто из испытуемых не выдержал в таком состоянии более шести дней, а большинство оказалось не способно продержаться и три дня. Дж. Лилли провел несколько часов в темном звуконепроницаемом резервуаре, наполненном водой с высокой концентрацией соли при температуре, близкой к температуре человеческого тела. Через некоторое время он ощутил чувство необычайной легкости. Будучи мистически настроенным, он переживал и галлюцинации мистического толка: почувствовал разрыв с пространством и со временем, его «дух» перемещался с феноменальной скоростью, он ощущал себя так, как будто он может всё видеть и слышать '. При резко ограниченном притоке сенсорных ощущений всегда нарушается ориентировка в пространстве и координация движений и даже изменяется биоэлектрическая активность мозга 2.
• Уже первые психологи отмечали, что внимание подвержено непроизвольным периодическим колебаниям. Так, часы, которые держат неподвижно на одном и том же расстоянии от испытуемого, кажутся ему, если он их не видит, то приближающимися, то удаляющимися в силу того, что он то более, то менее явственно слышит их тиканье. По разным данным, периоды колебаний равны обычно 2-3 с, максимум — 12 с. С. Л. Рубинштейн не соглашается с
1 Годфруа Ж. Что такое психология, 1. М„ 1992. с. 219-222.
2 См., например. Ломов Б. Ф. Человек и техника. М., 1966, с. 208-209.
375
этим. Он утверждает, что можно в течение длительного времени удерживать устойчивое внимание на предмете, если раскрывать в этом предмете «новые аспекты в их взаимосвязях и взаимопереходах» '. По существу, однако, Рубинштейн говорит следующее: предмет внимания не может оставаться в сознании без непроизвольной или произвольной трансформации. Ведь «раскрытие нового содержания в предмете» — это и есть изменение того, что осознаётся. И Рубинштейн так и пишет: «Сосредоточение внимания — это не остановка мыслей на одной точке, а их движение в едином направлении. Предмет должен на наших глазах развиваться, обнаруживать перед нами всё новое содержание. Лишь изменяющееся и обновляющееся содержание способно поддерживать внимание».
• Человек, как уже отмечалось, запечатлевает всё подряд и не может оказывать влияния на этот процесс. Но — в соответствии с законом Джеймса — он может мешать забыванию, сознательно трансформируя содержание сознания таким образом, чтобы подлежащие запоминанию элементы не искажались. Это как раз и делают мнемонические приемы, способствующие «лучшему запоминанию» информации. Они побуждают испытуемого искусственно изменять стимульный материал. Вот типичные приемы: создание образов. Например, при предъявлении пары слов создавать зрительный образ, создающий воображаемую ситуацию, включающую оба эти слова (так, при предъявлении пары слов «щенок - педаль» испытуемый вспомнит, что на слово «щенок» ему надо отвечать «педаль», если он сможет представить себе щенка, едущего на велосипеде и энергично крутящего педали 2); мысленное размещение предъявленных для запоминания объектов в пространстве; создание слов-посредников и т. д.3 Для любителей гипотезы структурной ограниченности особо отмечу: вся облегчающая воспроизведение мнемотехника не уменьшает, а увеличивает объем подлежащего запоминанию материала, а иногда ещё и дополнительно усложняет способ его извлечения из памяти. Проанализируем вышеприведенный пример Аткинсона по созданию образов. Построенный им образ с равным успехом может быть применим к парам слов «щенок — колесо», «собака — велосипед», «лапа — педаль» и т. п. Поэтому испытуемый всё равно должен запомнить саму предъявленную пару слов, а заодно —
' Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946.
2См. Аткинсон Р. Человеческая память и процесс обучения. М., 1980, с. 191.
3См. Грановская P . M . Элементы практической психологии. М„ 1988, с. 128-137.
376
ещё и созданную им картину. Ещё более очевидно увеличение объема (и, соответственно, усложнение задачи запоминания) при мысленном размещении стимульного материала в пространстве — теперь ведь надо запомнить не только сам стимульный материал, но и то, где он размещен.
• Среди мнемонических приемов выделяется один, которым пользуются почти все люди не только в экспериментальных условиях, но и в обычной жизни (во всяком случае, при заучивании вербального материала). Речь идет о повторении. По мнению Д. Нормана, «никто не в состоянии выдвинуть удовлетворительные причины того, почему или каким образом повторение столь важно для процесса запоминания. Однако, по-видимому, все согласны, что оно имеет большое значение» '. Повторение — с развиваемой точки зрения — это такая трансформация предъявленного для запоминания материала, которая заведомо не искажает запоминаемый материал. Такая трактовка возможна, ведь повторение — это лишь перевод предъявленных стимулов на вербальный язык. Повторение, как и другие способы трансформации ускользающего из сознания материала, осуществляется или произвольно (тогда испытуемый осознаёт, что проговаривает вслух или про себя предъявленные знаки), или непроизвольно. Повторение вслух более эффективно, чем внутреннее проговаривание 2. Это объяснимо с рассматриваемой точки зрения. Перевод во внешнюю речь — более серьёзная трансформация запоминаемого материала, что и обеспечивает более длительное его сохранение на поверхности сознания.
• Как узнавание, так и воспроизведение параметров сигнала по памяти может происходить лучше, если сигнал предъявляется не в неизменном виде, а с небольшими различиями. В. И. Медведев просил испытуемых запомнить звуковой сигнал длительностью 150 мс, который повторялся от пяти до десяти раз подряд, и через 10 мин. воспроизвести эту длительность. Оказалось, что лучше повторять звуковой сигнал не фиксированной длительности в 150 мс, а «слегка варьирующим по длительности внутри предела порога» — тогда ошибка последующего воспроизведения значительно снижалась3.
' Норманн Д. Память и внимание. // Зрительные образы: феноменология и экспсри-3. Душанбе, 1973, с. 113.
2 Peterson L., Peterson Af. Short-term retention of individual verbal items // J Exp chol., 1959,58, 193-198.
3Нейрофизиологические механизмы психической деятельности человека. Л., 1974, с. 160
377
• Человеку труднее забыть предъявленный для запоминания материал, если он так организован, что заведомо поддается трансформации, не мешающей задаче воспроизведения. По моим данным, например, лучше воспроизводятся числа, отличающиеся от других чисел 4юрмой предъявления (наклоном, размером, фактурой, фоном и т. п.). По-видимому, такое отличие увеличивает возможность для сознания осуществления различных, иррелевантных задаче воспроизведения, трансформаций этих чисел '.
• Если сознание начинает обращать внимание на автоматизированные действия, то они сразу же трансформируются, что, естественно, приводит к неприятностям (наподобие курьеза с сороконожкой, которая, как говорят, после вопроса о том, с какой ноги она делает шаг, не смогла сдвинуться с места). Ряд сложных задач, требующих наибольшей точности и мускульной координации (балетные танцы, бокс, меткая стрельба, быстрое печатание на машинке), успешно выполняются только тогда, когда они доведены до автоматизма и практически не контролируются сознанием, а потому могут многократно повторяться без изменений. В дзэн-буддизме не случайно обучают каллиграфии, стрельбе из лука и боевым единоборствам путем непрестанного повторения, дабы человек овладел искусством «уступать природе», т. е. чувствовал, что его телодвижения управляются как бы внешней силой, а не его сознанием 2. Выученный пианистом сложный пассаж осуществляется, например, с такой беглостью, что контроль за конкретным движением пальцев ведёт к сбою 3. Ещё один пример отрицательного влияния акцентирования внимания на автоматизированные действия пианиста: разучивание в пассаже места, вызывающего ошибку, приводит, после исправления этой ошибки, к сбою сразу после разученного места, где до этого никаких ошибок не было (так, по опыту тридцатилетнего преподавания по классу фортепиано, утверждала моя мама).
• Человек имеет специальные механизмы для постоянного изменения неизменной стимуляции. У него всё время смещаются точки кожной чувствительности. Тремор пальцев, кистей рук и т. п. не позволяет стабилизировать мышечные ощущения, а непроизвольные микродвижения глаза не дают возможности удерживать взгляд на заданной точке. Важно отметить: тремор обеспечивается
' Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 230.
2См. об этом, например, в: Шибутани Т. Социальная психология. М„ 1969, с. 173.
3Ср. Валлон А. От действия к мысли. М., 1956, с, 208.
378
специальными механизмами, но не эти механизмы сами по себе автоматически вызывают тремор (иначе он наблюдался бы всегда, однако известно состояние каталепсии, т. е. полного мышечного обездвиживания, которое можно вызвать даже у здорового человека с помощью гипнотического внушения).
• Тезис о необходимости непрерывного изменения содержания сознания подкрепляется и простыми наблюдениями из собственной жизни каждого. Вот как об этом пишет Джеймс: «Нередко мы сами поражаемся странной переменой в наших последовательных взглядах на один и тот же предмет... С каждым годом те же явления представляются нам совершенно в новом свете. То, что казалось призрачным, стало вдруг реальным, и то, что прежде производило впечатление, теперь более уже не привлекает. Друзья, которыми мы дорожили больше всего на свете, превратились в бледные тени прошлого; женщины, казавшиеся нам когда-то неземными созданиями, звезды, леса и воды со временем стали казаться скучными и прозаичными; картины становятся бессодержательными, книги... но разве в произведениях Гёте так много таинственной глубины?»'.
Рассмотренные эмпирические данные направлены на то, чтобы подтвердить доказываемый тезис: любое осознанное содержание (будь то ощущение цвета, чувство зубной боли, следа памяти, образ, эмоциональное переживание, научная гипотеза или Я-концепция, т. е. теория самого себя) должно непрерывно изменяться, в противном случае оно «ускользает» из сознания, становится неуловимым. Психолингвисты, опираясь на свою рафинированную интроспекцию, особо отмечают такую неуловимость у значений слов :. Дело в том, что любая попытка «понять» слово тут же трансформирует его в какие-то другие слова. Именно так, кстати, построены все толковые словари: определяя значения слова, они самого этого слова в определении не содержат.
Люди не осознают полностью ожидаемые или абсолютно неизменные сигналы (здесь можно употреблять различные синонимы: не обращают на них внимания, не сохраняют в памяти, не думают о них и т. д.). Разумеется, в реальности никогда ничего не может произойти полностыо тождественно с ожидаемым. Тем не менее, как логический
1 Джеймс У. Психология, с. 129.
2M. Стаменов даже предлагает включить неуловимость значения слова в определение термина «значение» - см. Стаменов М. Восприятие смысла предложения как лингвистическая проблема. Взгляды Бхартрихари на членимость значения.// Теоретические и прикладные исследования психологии речи. М., 1988, с. 23.
379
постулат это утверждение вполне корректно. Итак, сознание постоянно трансформирует, персинтерпретирует информацию, которую осознаёт. Как только осознанная информация перестает изменяться, она перестает осознаваться.
Для самого механизма сознания появление базового содержания чаще всего остаётся таинственным, случайным. Ведь сознанию неведомо, ни откуда это базовое содержание возникло, ни почему возникло именно это содержание. Всякой случайности сознание приписывает неслучайные причины. Поэтому базовое содержание тоже не остаётся неизменным: оно каким-то образом объясняется сознанием — по крайней мере, упорядочивается. Иначе говоря, сознание работает и над соотнесением новой поступающей информации с базовым содержанием, и над самим базовым содержанием, и над своим поверхностным содержанием.
Забывание и феноменальная память
Сказанное позволяет иначе сформулировать психологические проблемы, связанные с мнемоническими процессами. Обычно процесс памяти принято считать наблюдаемым и потому непосредственно изучаемым процессом. Учебники психологии обязательно включают в себя тему «психология памяти». Это, однако, вряд ли терминологически правильно. Создание «следов памяти» — полностью автоматический физико-химический процесс. Человек не может сознательно управлять процессом запечатления, поэтому он и запечатлевает всё подряд. Если сознание не работает над информацией, то она преспокойно «уходит из памяти», или, как говорят, забывается. Как сказано ранее, процесс забывания — не особый процесс, а тривиальное следствие закона Джеймса. Если нечто забывается, то это нормально. Если же нечто продолжает сохраняться в сознании («в памяти»), то это происходит в нарушение нормального психического процесса.
Реально в психологическом опыте при инструкции на запоминание наблюдается не деятельность памяти, которая работает как автомат, а три разных эмпирически наблюдаемых процесса: уход из сознания неизменной информации (в соответствии с законом Джеймса); попытки испытуемого — иногда мучительные — противостоять этому нормальному процессу и удержать в сознании информацию путем её трансформации; и, наконец, специфические действия испытуемого,
380
направленные на возвращение в поверхностное содержание сознания шедших из него знаков.
Рассмотрим важный пример, демонстрирующий отличие предлагаемого подхода от общепринятого. Человек безусловно лучше удерживает в поверхностном содержании сознания (т. е., как обычно говорит, «запоминает») более закономерную, более осмысленную информацию, нежели бессмысленную. Лучшее запоминание осмысленной информации побудило психологов со времен Г. Эббингауза считать, что осмысленная информация более сложна для испытуемых, что для восприятия и переработки более осмысленной информации требуется «меньше когнитивных усилий». На мой взгляд, такая точка зрения только запутывает исследователей. Повышение смысловой нагрузки на стимульный материал вполне правомерно рассматривать как усложнение его и соответствующее повышение когнитивной нагрузки на процесс запоминания. Ранее я пояснял это так: «Как-то не верится, что при восприятии связного текста осуществляется меньше когнитивных операций, чем при рассматривании колец Ландольта. Наверное, музыкант, смотря в нотный текст, решает всё-таки более сложные когнитивные задачи, чем испытуемый, не знакомый с нотной грамотой и воспринимающий этот текст как бессмысленный набор графических знаков» '. Но, как мы помним по мнемоническим приемам, усложнение материала, подлежащего запоминанию, позволяет дольше удерживать этот материал в сознании. Чем осмысленнее материал, тем больше возможностей у сознания работать над его трансформацией. И при этом находить такое изменение подлежащей запоминанию стимульной информации, чтобы не нарушалась возможность его воспроизведения в соответствии с требованием инструкции.
Из жизненного опыта хорошо известно и убедительно показано в многочисленных экспериментах, что осмысленная информация сохраняется в памяти (т. е. в сознании) лучше бессмысленной. Для иллюстрации этого тезиса можно обойтись небольшим числом примеров.
• Испытуемые запоминали следующий текст: «Если воздушные шарики лопнут, передача станет невозможной, поскольку громкоговоритель будет находиться слишком далеко от нужного этажа. Трудно будет слушать передачу и при закрытом окне, так как большинство зданий хорошо изолировано. Выполнение всей операции обусловлено протеканием по проводам электрического тока, поэтому разрыв в цепи также может создать затруднения...» Объём
'Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 223-224.
381
воспроизведения этого текста увеличивался вдвое, если перед предъявлением текста испытуемым показывали рисунок, придававший этому тексту понятный смысл. На рисунке молодой человек под аккомпанемент электрогитары пел серенаду любимой девушке, живущей на пятом этаже, а звук передавался с помощью репродуктора, поднятого к открытому окну девушки на воздушных шариках'.
• Лучше воспроизводятся: списки слов, поддающиеся естественной, логической группировке 2; осмысленные предложения, а не набор слов; слова, а не бессмысленные слоги или буквы (например, у читателя не возникнет никаких затруднений в запоминании слова «ПСИХОЛОГИЯ», но далеко не каждый запомнит ряд букв «ИОЯИОХГСПЛ», из которых составлено это слово); ряд чисел 1, 2, 3 и т. д. до ста или даже до миллиона будет легко запомнен и воспроизведён, хотя случайный ряд всего из 8-9 цифр уже не каждому окажется под силу, и т. д.
• В процессе запоминания осмысленной информации происходит обычно не осознаваемая испытуемыми трансформация текста. Это также показано в многочисленных экспериментах. И здесь ограничимся лишь несколькими примерами:
• При предъявлении списка слов для запоминания пар слов с «высокой степенью ассоциативной связи» между некоторыми из них, т. е. естественно сочетающимися друг с другом (например, бабочка — мотылёк, мужчина — женщина, стол — стул и т. п.), оказалось, что такие слова имеют тенденцию воспроизводиться вместе, даже если в списке они разделены 17 другими 3.
• Как отмечают все исследователи, в осмысленном тексте запоминаются мысли, а не грамматические конструкции4. Пусть, например, испытуемый читает большой фрагмент текста, где содержатся фразы: «Воробьи сидели в гнезде. Над воробьями пролетела сова». При чтении другого фрагмента текста с задачей опознать, какие из фраз уже содержались в предшествующем фрагменте, испытуемые уверенно опознают фразу: «Сова пролетела над воробьиным гнездом» 5. Пионерской работой в этой экспериментальной парадигме
' См. Хофман И. Активная память. М., 1986, с. 199-200.
2См., например, Ляудис В. Я. Память в процессе развития. М., 1976.
3 Клацки Р. Память человека. М., 1978, с. 225.
4См. Бюлер К. Теория языка. М., 1993, с. XIII; Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистики. М.,1975,с. 181.
45См. Исследование речевого мышления » психолингвистике. М., 1985, с. 213.
382
были эксперименты Дж. Брэнсфорда и Дж. Фрэнкса. Испытуемым предъявлялась группа из четырёх простых предложений, например: 1) На кухне были муравьи; 2) На столе стояло желе; 3) Желе было сладкое; 4) Муравьи съели желе. Когда спустя некоторое время испытуемым предъявлялось для опознания предложение, составленное из четырёх фраз до этого выслушанного ими текста («Муравьи на кухне съели сладкое желе, которое стояло на столе»), они именно это предложение с наибольшей уверенностью опознают как ранее предъявленное (хотя его они вовсе не слышали). И при этом могут отрицать своё знакомство с теми фразами, которые были им на самом деле предъявлены и из которых как раз и было составлено опознанное ими предложение'. Все эти примеры подтверждают, что в процессе запоминания происходит непроизвольная трансформация текста.
• Ф. Бартлетт считал, что подход Эббингауза к лабораторному изучению памяти скорее мешает, чем помогает понять естественный ход запоминания. Он начал исследовать процессы, происходящие при воспроизведении естественного осмысленного материала (небольшие рассказы, картины и т. п., а не наборы бессмысленных слогов или бессвязных предложений). И пришёл к выводам: во-первых, испытуемые при воспроизведении всегда вносят искажения в предъявленный им материал; во-вторых, эти искажения связаны не только с пропусками, но и с качественной трансформацией исходного материала (добавлением «отсебятины»); в-третьих, испытуемые ставят собственные смысловые акценты при воспроизведении предъявленного материала2.
Итак, чем сложнее осознаваемая информация, тем проще она поддаётся не столь существенным для задачи воспроизведения трансформациям, тем дольше она продолжает осознаваться, тем легче возмещается на поверхность сознания. Всё это вполне соответствует ранее высказанному утверждению, что забывание — всего лишь проявление закона Джеймса, и какого-то особого психического процесса, именуемого забыванием, просто не существует.
Посмотрим с этой позиции на феноменальную память — весьма загадочное для классических подходов явление. С обычной точки зрения, феноменальная память означает способность к удержанию в сознании
'См. Линдсей П., Нормой Д. Переработка информации у человека. М., 1974, с. 414 - 416; а также Клацки Р. Память человека. М., 1978, с. 211-212.
2 Bartlett F . С. Remembering. Cambridge, 1932.
383
огромного количества подлежащих запоминанию знаков. Столь огромного, что это вызывает удивление и даже восхищение. Однако введённая психологикой идеализация предполагает, что идеальный мозг любого человека обладает способностью к феноменальному запоминанию. Сама же феноменальная память характеризует не удержание знаков в сознании, а, наоборот, мгновенный уход этих знаков из поверхностного содержания сознания, а тем самым, их нетрансформируемость. Люди, обладающие такой памятью, как правило, не осуществляют даже невинных для задачи запоминания преобразований информации. Вот легенда об одном из самых известных мнемонистов Шерёшевском, которая и спустя много лет поражает психологов: когда на одном из публичных выступлений ему предложили запомнить ряд цифр: 3691215 и т. д. до 57, он это сделал, даже не заметив простой линейной последовательности чисел '. «Если бы мне даже дали просто алфавит, я бы не заметил этого и стал бы честно заучивать», — признавался сам Шерешевский 2.
При феноменальном сохранении никакая работа сознания над подлежащим запоминанию материалом не должна производиться (хотя мнемонисты и могут использовать мнемонические приемы). Просто феноменальные мнемонисты умеют считывать информацию с базового содержания без затруднений. Они воспроизводят знаки с поразительной легкостью, без всяких усилий. Известный советский музыковед И. И. Соллертинский мог, по свидетельству И. Андронникова, бегло пролистать впервые попавшую ему в руки книгу, а затем воспроизвести текст любой страницы этой книги — какие здесь могут быть способы запоминания? Ведь он даже не читал книгу, текст которой воспроизводил! Шерешевский запоминал первую строфу «Божественной комедии» Данте на незнакомом ему итальянском языке с помощью мнемонических приемов. И он смог её повторить при неожиданной проверке... через 15 лет! Ясно, что такое сохранение мнемоническими приемами не объяснить. Не случайно Шерешевского волновало не то, как лучше запомнить, а то, как научиться забывать...3 Сказанное не объясняет существование феноменальной памяти, но позволяет посмотреть на неё с другой стороны: феноменальная память, как возможность, присуща всем, но некоторые люди (часто, как уже говорилось, со сниженным интеллектуальным
' Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1996, с. 269.
2 Лурия А. Р. Маленькая книжка о большой памяти. М., 1968, с. 35. Мнемотехническис приемы, которые применял Шерешевский и о которых подробно пишет Лурия, — тема особого разговора, на мой взгляд, не противоречащая сказанному.
3Лурия А. Р. Ук. соч., с. 39.
уровнем или примитивным уровнем развития) вообще не делают сознательных усилий по запоминанию, а потому всё помнят.
Стоит подчеркнуть: из сказанного не следует, что непроизвольное запоминание лучше произвольного (это обычно неверно). Феноменальная память — это отсутствие (или специально натренированный отказ) от произвольного запоминания. И в этом нет ничего удивительного. Человек запоминает массу разных вещей, не умея запоминать их произвольно. Так, мы не знаем, какие, собственно, нужно совершать усилия, чтобы запомнить голоса своих знакомых, однако часто уже по первой фразе можем узнать человека, позвонившего нам по телефону. Аналогично: мы можем, увидев дерево, птицу или дом, понять, что перед нами дерево, птица или дом, хотя мы не умеем сильно напрягаться для того, чтобы научиться их узнавать. Вот точно так же, без всяких усилий, люди с феноменальной памятью помнят всё.
Почему же большинство людей в процессе своего развития не проявляет свою феноменальную память? Поскольку феноменальное запоминание не осознано, постольку оно безответственно. Оно выгодно разве лишь при сдаче экзаменов, когда, в большинстве случаев, требуется продемонстрировать экзаменатору механическое зазубривание учебного материала. Преимущества феноменальной памяти чаще всего иллюзорны. К примеру, в литературе описывается феноменальная память водного известного адвоката. Этот адвокат, вспоминая нужный юридический прецедент, представлял в памяти свой книжный шкаф, доставал из него нужную книгу, пролистывал в своей памяти до нужного места, а затем как бы зачитывал самому себе. Вряд ли этот способ очень выгоден — подойти к шкафу и достать книгу можно и в реальности без особых хлопот. Впрочем, в таких случаях феноменальное запоминание, по крайней мере, не мешает.
Иное дело, если некий человек, например, должен через неделю встретиться со своим деловым партнером и подготовить к этой встрече важный документ. Этот человек должен не только помнить о месте и времени встречи, но и проделать к этому моменту специальную работу. А для этого он должен принять ответственные решения, спланировать своё время и, следовательно, осознавать (помнить), что именно и когда он должен сделать на протяжении всей недели. Здесь само по себе феноменальное запоминание ничем не помогает. Более того, оно может даже помешать. Ведь для того чтобы принять сложное решение, человек должен перебрать и отвергнуть массу вариантов. Однако люди с феноменальной памятью периодически возвращают все эти варианты на поверхность сознания с абсолютной точностью. Вряд ли это способствует
385
быстрому принятию решения. Феноменальная память почти не обеспечивает преимуществ, но порождает много проблем. Стоит ли удивляться, что она так редко встречается? К тому же, любое сомнение в правильности решения (а именно сомнение, как отмечали ещё функционалисты, стимулирует сознательную деятельность) ставит перед сознанием вопрос и о правильности воспоминания об этом решении (например: неужели это я придумал такую глупость?), а такие вопросы, как мы увидим в следующем разделе, ведут к интерференции и к помехам.
В заключение отмечу: пусть психологика отказывает забыванию в теоретическом статусе какого-то особого психологического процесса. Но забывание, как привычное слово для обозначения эмпирических явлений, живёт своей самостоятельной жизнью. И в этом своём качестве вполне может сохраняться как термин и в экспериментальных исследованиях, и в психологических текстах, в том числе и в дальнейшем тексте этой книги.
Интерференция. Задачи на игнорирование
Ранее был сформулирован постулат: среди врожденных алгоритмов переработки информации существует такой, который автоматически побуждает мозг рассматривать любую информацию как строго детерминированную. Мозг — самый мощный компьютер на свете — автоматически находит все возможные закономерности, затем на основе их заранее предполагает, что ему будет предъявлено, и, соответственно, заранее готовит ответ на ожидаемый сигнал. Ожидания той или иной информации, т. е. предположения о будущем, могут быть построены только с опорой на какую-либо логику. Логика опирается только на самоочевидные истины и не подвергаемые сомнению факты. Самоочевидные истины и факты вначале осознаются в поверхностном содержании сознания, затем — по закону Джеймса — перестают осознаваться и переходят в базовое содержание сознания. Предсказания (ожидания) для сознания строятся не на всей доступной мозгу информации, а именно на базе этого содержания.
Базовое содержание сознания не следует прямо сопоставлять с конструкциями глубинных психологов — оно не является тем, что вытесняется в глубь бессознательного и превращается в принципиально неосознаваемое, хотя, как отмечалось, базовое содержание не может быть осознано полностью.
386
Однако отдельные фрагменты базового содержания легкодоступны для осознания. Поэтому одним из способов удержания неизменной информации на поверхности сознания может быть такой: поверхностное содержание временно замещается фрагментом базового содержания, не соответствующим прямо этому поверхностномy содержанию. Фрагменты поверхностного и базового содержания сознания как бы меняются местами, чередуются. Эффективность такого способа удержания информации в поверхностном содержании связана с тем, что поверхностное содержание регулярно замещается, но при этом не изменяется, а столь же регулярно возвращается без изменения ни своё место.
Такое чередование должно протекать быстро. Оно не может осознаваться самим человеком и почти не подлежит произвольному регулированию. А потому трудно поддаётся непосредственному экспериментальному изучению. Однако всё-таки существует способ экспериментальной проверки высказанного утверждения. Можно показать, что испытуемый не способен без ошибок выполнять задачи, запрещающие ем y осознавать базовое содержание. Невозможность их безошибочного решения характеризует несбыточность как отказа от чередования, так и невозможность полностью произвольно регулировать такое Чередование. Будем называть задачи, требующие игнорировать базовое содержание сознания, интерференционными.
Молла Насреддин издевался над простаками, проигрывающими ему пари, так как они не могли выполнить простую задачу: «не думать о белой обезьяне». Задача «нечто не осознавать (не обращать внимания, не думать, не вспоминать и т. д.)» — и есть задача на игнорирование. Всё дело как раз в том, что такая задача невыполнима. Вообще не думать или думать ни о чем невозможно. Если испытуемый всерьёз воспринял инструкцию «не думать о чем-либо», то выполнить её он может, только не думая о самой этой инструкции, которую, тем не менее, и должен выполнять. В противном случае он с неизбежностью подумает о том, о чем думать ему запрещено. Конечно, у испытуемого всегда есть возможность думать о чем-нибудь другом: о своих жизненных проблемах или о предстоящем путешествии, играть с собой самим в шахматы или решать арифметические задачи, вспоминать прочитанную книгу или просмотренный фильм и пр. Но как только испытуемый задумается: «а что, собственно, я сейчас должен делать?», он тут же начнёт вспоминать инструкцию, и задача окажется невыполненной.
Люди, переходящие по перекинутой через ручей доске, могут потерять равновесие и упасть даже в том случае, если доска столь широка,
387
что они без каких-либо проблем пройдут по ней в случае, если она просто лежит на земле. Одна мысль — не падаю ли я? — заставляет некоторых людей терять равновесие. Для мистиков Востока это значит, что такие люди не достигли ещё предела самосовершенствования. Они не умеют не думать о том, о чём думать не следует. Поэтому в средневековом Китае существовал специальный тест психической тренированности: надо встать на камень над пропастью так, чтобы ступни ног наполовину повисли в пустоте над бездной, и при этом ещё поразить цель из лука.
Процессы «недумания о чём-либо» не поддаются непосредственному исследованию (хотя попытки интроспективного изучения выполнения задачи игнорирования встречаются в литературе). Но дадим испытуемому в эксперименте решать обычную задачу (назовем её основной) и при этом потребуем, чтобы он дополнительно решал другую задачу — задачу игнорирования. (Последняя может быть явно задана в инструкции, а может неявно подразумеваться самим испытуемым). Казалось бы, задача игнорирования не должна мешать решению основной задачи — ведь единственное, что требуется дополнительно: чего-то не делать или на что-то не обращать внимания. Зачастую, к изумлению исследователей, оказывается, что испытуемому это не удается без ошибок и дополнительных затрат времени.
Фольклор всегда уделял внимание «запретному плоду», который, как известно, сладок. То, о чём не следует думать, постоянно возвращается в сознание и иногда побуждает человека нарушать принятые нормы. Стоит человеку почувствовать сомнение в незыблемости социальных и культурных норм, как возникает неистребимое желание попробовать их нарушить. Художественная литература насыщена примерами на эту тему. Не случайно обязательным структурным элементом любой волшебной сказки является «нарушение запрета» '.
В реальных психологических экспериментах и основная, и игнорируемая задачи должны быть сравнительно простыми, решаемыми почти автоматически. Тогда можно не только наблюдать, но и количественно измерять характеристики протекающих процессов. Хотя предложенная трактовка обычно не использовалась, тем не менее, в психологии было создано большое число различных методических приемов для изучения явлений, связанных с задачей игнорирования. Эти явления чаще всего называются интерференционными.
'Пропп В. Я. Морфология сказки. М.» 1969.
388
Интерференционные феномены
Феномен Струпа. Дж. Струп опубликовал в 1935 г. статью, где осматривал реакции испытуемых в ответ на предъявление оригинального стимульного материала, получившего позднее название струп-стимулов '. Слова, обозначающие цвет (например, «красный», «жёлтый» и пр.), Дж. Струп писал чернилами другого цвета. Пример струп-стимула: слово «красный», написанное синими чернилами. Испытуемым предъявляется набор таких стимулов и даётся инструкция: «не читая слов, назовите цвет, которыми эти слова написаны». Оказалось, что выполнить эту инструкцию чрезвычайно затруднительно. Для называния цвета ста струп-стимулов требуется почти в два раза больше времени, чем для называния цвета сотни цветовых пятен. (Карта, состоящая из ста струп-стимулов, используется обычно в качестве стандартного теста). Такое различие во времени называется величиной струп-интерференции. Ошибки при назывании цвета струп-стимулов, разумеется, встречаются тоже существенно чаще, чем при назывании цвета пятен, но при изложении результатов для единообразия обычна практика их перевода во временную шкалу. Итак, несмотря на все сознательные усилия испытуемых, используемая в феномене Струпа задача игнорирования «не читайте слов» оказывается невыполнимой.
Запоминание с дистрактором: в интервале между предъявлением информации и её воспроизведением (в интервале удержания) испытуемому даются «отвлекающие» задачи — дистракторы. Это значит, что, готовясь к воспроизведению информации, испытуемый в интервале удержания не должен обращать внимания на те задачи, которыe выполняет. Величина ухудшения воспроизведения информации огромна. Предъявим испытуемым, например, ряд из трёх согласных букв, а затем трёхзначное число: например 167. Задача испытуемого в интервале удержания вести обратный счёт тройками от заданного экспериментатором числа (167, 164, 161, 158 и т. д.) в такт ударам метронома, а затем, по сигналу, воспроизвести предъявленные буквы. Оказалось, что испытуемые не могут запомнить и трёх согласных букв уже после 18 секунд такого счёта (эффект Петерсонов)2.
389
Рефрактерный период, т. е. задержка реакции на второй из двух быстро следующих друг за другом сигналов, объявляется «одним из наиболее известных феноменов интерференции» '. С момента поступления второго сигнала основной задачей для испытуемого становится требуемая инструкцией реакция на этот сигнал, при этом подразумевается (задача игнорирования), что он не должен следить за своей реакцией на первый сигнал.
Реверсия двойственных изображений. Если испытуемому поставить задачу удерживать внимание на одном значении двойственного изображения, когда оба значения известны испытуемому, то такая задача подразумевает ещё и задачу игнорирования другого значения. Как уже выше отмечалось, человек не способен выполнять такую задачу. Двойственные изображения при задаче удержания внимания только на одном значении обычно называются обращаемыми, или реверсивными.
Дихотическое прослушивание: испытуемым предъявляют разные сообщения отдельно на каждое ухо (ранее о таких экспериментах уже говорилось). Задача испытуемого — повторять вслух (вторить) сообщение, предъявляемое только на одно ухо. Оказывается, что испытуемый практически не способен без длительной тренировки следить за сообщением, подаваемым на другое ухо (как говорят, затеняет его). Он ещё может заметить резкие физические изменения в неповторяемом сообщении (например, переход с мужского голоса на женский), но почти не осознаёт текст самого этого сообщения — он ничего не может сказать о содержании текста и не замечает даже такое сильное изменение, как изменение языка сообщения2. При этом в многочисленных экспериментах когнитивистов показано (и примеры этого ранее приводились), что на самом деле испытуемый воспринимает текст затененного сообщения. Данный методический приём позволяет многосторонне изучать интерференцию. Ведь для того, чтобы осознать текст этого самопроизвольно игнорируемого сообщения, испытуемый должен перестать обращать внимание на другую задачу — задачу вторения.
Реакция испытуемого на прерванные задания и незавершённые действия. Пусть испытуемый получает задание нечто сделать. Чтобы выполнить такое задание, он должен создать алгоритм собственных действий и критерий, по которому определяет, что данное задание завершено. Если через некоторое время прервать испытуемого,
'Величковский Б. М. Современная когнитивная психология. М., 1982, с. 183.
2Норманн Д. Память и внимание. // Зрительные образы: феноменология и эксперимент, 2. Душанбе, 1973, с. 128.
390
не дать ему осуществить начатое до конца, то незавершённые действия выступают в роли игнорируемого задания: испытуемый должен их не делать. Эксперименты показывают: человек без всякой необходимости возвращается в мыслях или в действиях к этому заданию. Это показано в многочисленных исследованиях школы К. Левина:
• Его ученица М. Овсянкина давала испытуемым некое элементарное задание (сложить фигуру из разрезанных частей, нарисовать предмет, решить головоломку и т. п.). Испытуемый начинал выполнять задание, но где-то на середине Овсянкина прерывала испытуемого и просила его выполнить другое действие со словами:
«Пожалуйста, сделайте это». Если испытуемые спрашивали, оставить ли ему работу над предшествующим заданием, экспериментатор делал вид, что не слышит вопроса, и не отвечал. Пока испытуемый занимался вторым заданием, экспериментатор должен был как-то незаметно скрыть остатки материала первого задания (например, прикрыть этот материал газетой). По окончании второго действия испытуемого экспериментатор делал вид, что он чем-то очень занят, что-то искал или писал и т. д. Оказалось, что 86% испытуемых возвращались к прерванному действию. «Но почему, — спрашивал Левин, — взрослые люди, начав такую «глупую» работу, как складывание фигур, хотят вернуться к ней? Ведь никакого интереса к задаче нет!» '. (При всём моем уважении к блестящей интуиции К. Левина, приведшей к постановке подобных экспериментов, его собственный ответ не кажется мне объясняющим — по существу, этот ответ сводится к тому, что у субъекта возникает потребность в завершении задания).
• Незавершённые действия лучше сохраняются в поверхностном содержании сознания, чем завершённые. Этот эффект хорошо известен в экспериментальной психологии, где он носит имя другой ученицы К. Левина — Б. В. Зейгарник. Испытуемому давалось последовательно 18-20 заданий, половина из них прерывалась, а половина была завершена. Когда испытуемый заканчивал последнее действие, экспериментатор предлагал ему ещё одно задание и при этом спрашивал, как бы ненароком, какие задания он выполнял. Оказалось, что упоминаний незавершённых действий было почти в два раза больше, чем завершённых. Правда, замечает Зейгарник, если экспериментатор просил испытуемого перечислить
1 Зейгарник Б. В. Теория личности К. Левина. М., 1981, с. 20-22.
391
задания не «невзначай», а жёстко («я хочу проверить вашу память»), этот эффект почти не наблюдался '.
• • Эффект Зейгарник, однако, был подтверждён в многочисленных экспериментах и для ситуации прямой проверки памяти. Ж. Нюттен, например, давал испытуемым, родным языком которых был фламандский, перевести текст с французского. В этом тексте было несколько слов, которых испытуемые заведомо не знали. Когда им попадались эти слова, они спрашивали их перевод у экспериментатора. Испытуемые первой группы доводили работу до конца. По окончании экспериментатор просил испытуемых помочь ему — «помощь» длилась 5 мин. Работу испытуемых второй группы экспериментатор прерывал просьбой о помощи, когда им оставалось перевести ещё три строчки. После возникшего перерыва каждому испытуемому давался лист бумаги с написанными на нём французскими словами, перевод которых испытуемый спрашивал у экспериментатора. Испытуемый должен был вспомнить соответствующие фламандские слова. Испытуемые первой группы (полностью завершившие перевод) запомнили 47% слов, а испытуемые второй группы — 77%2. С. Розенцвейг, основываясь на своих исследованиях добавляет: когда испытуемый воспринимает прерванные задачи как такие, с которыми ему не удалось справиться, то прерванные задачи запоминаются плохо 3.
Вряд ли возможно описать все явления, связанные с психической интерференцией — они встречаются очень часто. Однако во всех известных случаях действительно наблюдается парадоксальное вмешательство в решение основной задачи другой, которую испытуемый старательно пытается не выполнять. Разумеется, высказанное представление о природе интерференционных феноменов необходимо ещё подтвердить, т. е. вывести из него экспериментально проверяемые следствия.
' Там же, с. 22-26.
2 Флорес Ц. Память. // Экспериментальная психология (под ред. П. Фресса и Ж. Пиаже), 4. М., 1973, с. 276-277.
392
Влияние сложности заданий на величину интерференции
Как бы ни были просты задачи, используемые при изучении интерференции, их всё-таки можно варьировать по сложности. Исходя из вышесказанного, можно утверждать: чем сложнее основная задача, тем менее испытуемому будет «мешать» задача игнорирования. Ибо чем сложнее эта задача, чем напряженнее её решает испытуемый (и, соответственно, трансформирует связанное с этой задачей поверхностное содержание), тем дольше она, в силу этого, удерживается на поверхности сознания. Но, значит, тем реже она будет «ускользать» из него. Из тех же соображений: как только игнорируемая задача сменит Основную в поверхностном содержании сознания, то чем сложнее задача игнорирования, тем дольше она будет находиться на поверхности и, тем самым, тем больше будет «мешать» решению основной задачи.
Речь, правда, идёт только о заданиях, относительно легко выполняемых испытуемыми. И только — об их сравнительной сложности между собой. Игнорировать сверхсложные задачи, требующие от испытуемого осуществления занимающих много времени осознанных операций, не составляет труда: испытуемый легко принимает решение не делать мощных сознательных усилий. Трудно игнорировать лишь те задачи, выполнение которых происходит настолько автоматически, что практически не требует целенаправленных усилий.
На такие переменные, как сложность интерферирующих задач, Исследователи далеко не всегда обращали должное внимание. Тем не менее, если под высказанным углом зрения просмотреть литературу, посвященную различным интерференционным феноменам, мы обнаружим удивительную для психологии согласованность результатов.
1. Струп-феномен. Рассмотрим, как влияют вариации сложности основного и игнорируемого задания на величину интерференции в феномене Струпа '. (Следует учесть, что другие факторы, влияющие на интерференцию, мы пока не анализируем.).
Увеличение сложности основной задачи. Величина интерференции падает при:
различении не цветов, а оттенков цвета;
' Более подробно см. Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 221 -225.
393
— различении (в многочисленных модификациях) не цветов, а геометрической формы (использовались, например, карточки различной конфигурации, на которых были написаны названия геометрических фигур, не соответствующих конфигурации карточки); определении ориентации предъявленных фигур, количества букв в словах «четыре», «пять», «шесть» и т. п.;
— совмещении двух основных заданий (например, от испытуемого требовалось одновременно с нажатием клавиш, соответствующих цвету струп-стимулов, разговаривать с экспериментатором);
— усложнении процесса называния цвета (например, в условиях, когда собственная речь испытуемого подается ему в наушники с небольшой временной задержкой);
— Оригинальный пример: Я. Ледовая (в своей курсовой работе) создала оригинальную модификацию теста Струпа для лиц, знакомых с нотной грамотой: испытуемые должны были вначале давать названия нотам обычного нотного текста, а затем называть их в случае, когда они обозначались на нотном стане вместо кружка словом, соответствующим другой ноте: например, на месте, обозначающем ноту «фа», написано буквами «си». Величина интерференции оказалась меньше у тех испытуемых, кто дольше выполнял задание называть обычные ноты, т. е. у тех испытуемых, для кого основное задание было труднее.
Увеличение сложности задачи игнорирования. Величина интерференции возрастает при:
— усложнении задачи чтения для испытуемых (величина интерференции выше у детей, у менее образованных взрослых испытуемых и т. п.). Я сам наблюдал, как шестилетняя девочка, достаточно уверенно называющая цвет цветовых пятен, но при этом едва умеющая читать по слогам, практически вообще не смогла справиться с задачей называния цвета струп-стимулов;
— повышении осмысленности использованного текста, окрашенного в разные цвета (меньше всего интерференция у бессмысленных слогов, чуть больше — у слов, а наибольшего значения эта величина достигает при использовании связного текста '; интерференция меньше для случайных четырёхзначных чисел, на которые не следует обращать внимание, чем для четырёхзначных
' Л. Е. Осипов, разработавший модификацию с применением связного текста, отмечает, что величина интерференции равна 86% от стандартного эффекта Струпа — такого не удавалось получить ни в одной другой модификации.
394
чисел, обозначающих известные для испытуемого даты, например— 1812,1917).
При одновременном увеличении сложности основной задачи и уменьшении сложности игнорируемой интерференция практически полностью исчезает:
— так, ещё сам Дж. Струп установил, что задача чтения слов, когда не следует обращать внимание на то, какими цветами эти слова написаны, практически никакой интерференции не вызывает. По данным Струпа, различие между чтением 100 слов, написанных чёрной краской, и 100 слов, написанных разными красками, составляет всего около 1 с. Однако чтение слов — существенно более сложная задача, чем называние цвета. Это становится очевидным, если сравнить трудности научения решению обеих задач в онтогенезе. Показательна и скорость поиска струп-элементов на карте Струпа: если надо, например, найти синий цвет, то это происходит на порядок быстрее, чем если требуется найти слово «синий».
2.3апоминание с дистрактором. Влияние дистракторов на воспроизведение огромно. Тем не менее, при одних дистракторах удержание осуществляется легко, а при других — с большими трудностями. Так как задача удержания в памяти может быть выполнена испытуемым при одновременном игнорировании отвлекающей задачи, то затруднения в процессе запоминания с дистрактором относятся к явлениям мнемической интерференции.
Увеличение сложности основной задачи. Величина интерференции тем меньше, чем осмысленнее (т. е. сложнее!) материал, подлежащий запоминанию. Так, например, И. Шипош повторил эксперимент Петерсонов, но для запоминания предъявлялся не бессмысленный цифро-буквенный стимульный материал, а набор пословиц. Эффект забывания после 18 секунд обратного счёта тройками в этих экспериментах вообще не проявился! Пословицы воспроизводились и опознавались без всяких затруднений'.
Увеличение сложности задачи игнорирования. Величина интерференции (т. е. ухудшение воспроизведения под воздействием дистрактора) тем больше, чем сложнее дистрактор2. Например, более сложные арифметические операции сильнее мешают воспроизведению, чем простые.
' Плихтова Я., Шипош И., Арохова О., Халмиова О., Поташова А. Интерфункциональный подход в исследовании памяти человека. // Психологические исследования познавательных процессов и личности. М., 1983, с.35.
2 Клацки Р. Память человека. М., 1978, с. 128.
395
3. Рефракторный период, т. е. задержка реакции на второй из двух быстро следующих друг за другом сигналов.
— Сложность обеих задач можно повышать путём увеличения числа возможных сигналов, которые предъявляются испытуемым в первом или втором случае. Обобщая соответствующие экспериментальные данные, О. Нойманн отмечает «парадоксально грациозное взаимодействие»: эффект задержки уменьшается как при усложнении основной (второй) задачи, так и при уменьшении сложности первой задачи'. По данным А. А. Крылова, эффект задержки вообще исчезал, если первой задачей было реагировать на световую вспышку (зажигание сигнальной лампы), а вторая — основная — задача была существенно более сложной:
испытуемый должен был реагировать на чётность предъявленной цифры2. Величина интерференции (рефрактерности) имеет тенденцию к увеличению также с таким усложнением игнорируемой задачи, как рост временной неопределенности первого стимула3.
4. Реверсивные изображения. Известно, что усложнение одного из значений изображения облегчает возможность удержания его в поле внимания.
— В известном двойственном изображении Э. Рубина «лица — ваза» внимание испытуемых более устойчиво удерживается на лицах, но, как заметил Ч. Осгуд, стоит украсить вазу орнаментом, как задача удержания внимания на вазе станет более простой 4.
5. При дихотическом предъявлении на одно ухо осмысленной (более сложной) информации возникают затруднения в слежении за бессмысленной (менее сложной) информацией, подаваемой на другое ухо. Пусть, например, испытуемый должен вторить сообщение «Таня уронила буря кот сапоги», а в это время на другое ухо подается сообщение «Муха книга зебра в реку мячик». Испытуемый обычно повторит: «Таня уронила в реку мячик», хотя нередко замечает свою ошибку, останавливается и приносит извинения5.
'Neumann О . Informationsselektion und Handlungssteuerung. Inaug.-Diss. Bochum, 1980, p. 85.
2 Крылов А. А. Человек в автоматизированных системах управления. Л., 1972, с. 174.
3См. Гордеева Н. Д. Экспериментальная психология исполнительного действия. М.,1995,с.251.
4 Осгуд Ч. Перцептивная организация. // Хрестоматия по ощущению и вниманию. М., 1978, с. 293.
5См., например, Линдсей П., Норман Д. Переработка информации у человека. М., 1974, с. 341-349.
396
Как и предполагалось, во всех рассмотренных (и во многих других!) случаях величина интерференции падает при усложнении основной задачи и возрастает при усложнении игнорируемой.
Пути преодоления интерференции. Интерференционная склонность как индивидуальная переменная
Один из эффективных способов преодоления возникающих затруднений — снятие запрещения, замена задачи игнорирования задачей выполнения. В этих случаях интерференционный эффект ослабевает или вовсе исчезает. К сожалению, такую замену методически не всегда легко осуществить. Если позволить испытуемому завершить незавершённое действие или разрешить ему обращать внимание на любое изображение при предъявлении реверсивных изображений, то трудно понять, какую инструкцию мы должны дать испытуемому, чтобы сравнить результаты при наличии запрета и при его отсутствии. Однако иногда снять запрет удаётся.
• Цвет струп-стимулов называется быстрее, если разрешить испытуемому вначале читать струп-стимул, а потом называть его цвет '.
• Связанные с запретом трудности выполнения задачи игнорирования сами по себе ослабевают в процессе тренировки — ведь, в конце концов, и задача игнорирования, оставаясь неизменной, должна уходить из сознания. Например, интерференция навыков в результате тренировки полностью исчезает 2,
• Н. Морей после многочасовой тренировки в ситуации дихотического прослушивания довёл свои результаты по обнаружению чисел в неповторяемом сообщении до 83% по сравнению с 4% у среднего нетренированного испытуемого 3. Весьма заметно падает и время выполнения теста Струпа при повторных испытаниях. Даже если через 6-10 месяцев после тестирования дать испытуемому повторно выполнить тест Струпа, наблюдается существенное сокращение времени".
' Klein G. Semantic power measured through the interference of words with colornaning. // Amer. J. Psychol., 1964, 77, p. 576-588.
2 См. Уолфл Д. Тренировка. // Экспериментальная психология (под ред. С. Стивенса), 2. М., 1963, с. 923.
3См. Найссер У. Познание и реальность. М., 1981, с. 107.
4 Muller G. Differential-psychologische Untersuchungen zum Vigilanzverhalten. // Psychol. Forschung, 1970, 34, p. 10-47. По моим данным, при повторении теста несколько раз подряд без перерыва заметное улучшение наблюдается только после двух-трёх повторений.
397
Перевод умышленно игнорируемой информации из базового содержания на поверхность сознания снимает необходимость в чередовании этой части базового содержания с поверхностным содержанием сознания. Такой приём позволяет избавляться от устойчивых опечаток и орфографических ошибок.
• Данлап рекомендовал машинисткам, печатающим, скажем, ВДА вместо ДВА, сознательно несколько раз подряд напечатать ВДА. Это, по его мнению, позволяет избавиться от стандартной ошибки '. По моим наблюдениям, такой приём помогает и пианисту в борьбе с устойчивой ошибкой.
• Мама ребёнка, упорно писавшего «шол» вместо «шёл», спросила моего совета, как отучить его от этой ошибки. В соответствии со сказанным, она стала требовать, чтобы ребёнок написал несколько раз подряд именно «шол». После первой же попытки последовал бурный протест ребёнка, который настаивал на том, что после «ш» должна писаться буква «ё».
• В. Франкл ввёл в психотерапевтическую практику аналогичный приём, названный им парадоксальной интенцией. Суть приёма: психотерапевт требует от пациента, чтобы он осуществил (при неврозе навязчивых состояний) или захотел осуществления (при фобии) того, чего он так опасается и о чём запрещает себе даже думать. Франкл описывает случаи, когда бессонница излечивалась запрещением спать, треморофобия у хирургов — попыткой продемонстрировать, «как здорово у меня могут дрожать руки», импотенция — требованием воздержаться от половой жизни и т. д. Вот приводимый Франклом пример излечения от энуреза. Девятилетний мальчик, несмотря на все наказания, угрозы и уговоры, регулярно мочился в постель. Тогда был применен приём парадоксальной интенции: мальчику было обещано, что за каждую ночь, когда он намочит постель, он получит 5 центов. Мальчик обрадовался: он был уверен, что скоро разбогатеет. Он делал всё возможное, чтобы мочиться в постели каждую ночь и заработать кучу денег, однако, к его сожалению, ничего не получалось. «Мальчик просто не мог понять этого, ведь прежде с этим у него не всё ладилось» 2.
'Ховланд К. Научение и сохранение заученного у человека. // Экспериментальная психология (под ред. С. Стивенса) , 2. М„ 1963, с. 180.
2 Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990, с. 343
398
если природа всех интерференционных феноменов одинакова, если снятие запрета — общий способ преодоления интерференционных помех, то величина интерференционного воздействия на сознание может оказаться сравнительно устойчивой индивидуальной характеристикой человека. Психологи, во всяком случае, рассматривают интерференционную склонность, обычно измеряемую с помощью теста Струпа, как более-менее устойчивый признак когнитивного стиля человека. Трудно надеяться, что один и тот же человек одинаково реагирует на все возможные задачи игнорирования хотя бы потому, что такая реакция зависит от субъективной сложности заданий, а каждый испытуемый по-своему воспринимает сложность принципиально разных задач. Да и результат выполнения методик, измеряющих величину интерференции (включая и тест Струпа), характеризует не только интерференционную склонность. Поэтому неудивительно, что экспериментальные данные не слишком убедительно подтверждают единосущность интерференционной склонности, но некоторые основания для такого представления всё-таки есть.
• Во-первых, сам тест Струпа показывает сравнительно высокую надёжность данных при повторном тестировании (коэффициент корреляции между результатами первого и второго тестирования, по разным данным, составляет около 0,7 — конечно, маловато для надёжного тестирования устойчивых личностных свойств, но не так уж плохо для теста, при повторном выполнении которого весьма мощно сказывается эффект обучения). Таким образом, этот тест измеряет нечто более-менее устойчивое.
Также обнаружены значимые связи между выполнением стандартного теста Струпа и ряда других интерференционных методик, в частности:
• Положительные связи с выполнением практически всех его многочисленных аналогов. Это показано в различных экспериментах. Пример наугад: Г. Хёрманн обнаружил такую связь с акустическим аналогом, когда испытуемым зачитывают слова «громко» и «тихо», а они должны реагировать на реальную громкость звука, с которой эти слова произносятся '.
• Положительная связь со временем задержки реакции на второй из двух быстро следующих друг за другом сигналов, причём группа высокоинтерферируемых испытуемых (по тесту Струпа) имеет
399
тем большую разницу в рефракторном периоде с группой низкоинтерферируемых испытуемых, чем сложнее ситуация опыта '.
• Отрицательная связь с объёмом памяти на цифры, но только при запоминании с дистрактором (без задачи-дистрактора связь между величиной интерференции по тесту Струпа и объёмом кратковременной памяти не обнаружена)2.
Таким образом, выявлена однонаправленность влияния игнорируемого задания: высокоинтерферируемые испытуемые по тесту Струпа оказываются обычно высокоинтерферируемыми и по аналогам теста, и по своему рефракторному периоду, и по реакции на дистракторы в процессе удержания подлежащего воспроизведению материала в поверхностном содержании сознания. Всё это позволяет предполагать существование устойчивых индивидуальных особенностей протекания интерференционного процесса у разных людей. Частота обращения к базовому содержанию сознания может, тем самым, являться важной индивидуальной характеристикой.
400
Раздел шестой
ЗАКОНЫ ОТОЖДЕСТВЛЕНИЯ
Важное улучшение, которое я усвоил от Пеано, состояло в том, что класс, состоящий из одного члена, не тождественен этому одному члену. «Спутник Земли», например, есть класс, и он имеет только один член, а именно Луну. Но отождествить класс с его единственным членом — это значит создать совершенно неразрешимую проблему для логики совокупностей.
Б. Рассел
Идеальный мозг, по определению, безошибочно и мгновенно осуществляет физический процесс сличения и фиксирует малейшее расхождение между ожиданиями (тем, что сличается) и реальностью (тем, с чем эти ожидания сличаются). Поскольку даже в одну и ту же реку нельзя войти дважды, то, разумеется, не может быть абсолютно точного совпадения ожиданий с реальностью. То, каким будет признан результат сличения — положительным (совпадение) или отрицательным несовпадение), зависит от заданных критериев точности соответствия. На физиологическом уровне такие критерии или заданы генетически (организм, например, мгновенно и безошибочно реагирует на отклонения во внутренней среде, превосходящие допустимые значения), или конструируются в генетически же заданном процессе научения. Но как быть в буридановой ситуации, когда критерии неизвестны?
Работа сознания направлена прежде всего на подтверждение своих знаний. Защитный пояс как раз и включается для того, чтобы ожидания оправдались. Поэтому и начинается работа сознания прежде всего с отождествления этих ожиданий действительности. (В предшествующих
401
частях об этом много говорилось). При этом, поскольку результат сличения заранее принимается за подтверждение, у защитного пояса всегда есть возможность подогнать к этому решению соответствующие требования к точности сличения. Вначале наугад вводится некоторое предположение, а уже в соответствии с принятым решением механизм сознания работает над тем, чтобы подобрать удовлетворяющие этому предположению критерии точности соответствия.
В методологическом вступлении утверждалось, что естественная наука все явления рассматривает как неразличимые до тех пор, пока не доказано обратное. Это утверждение методологии науки дважды применимо в психологии. Во-первых, как методологический регулятив (и об этом как раз и говорилось во вступлении): психологика как наука не должна различать психические явления до тех пор, пока опыт и логика не докажут обратное. Но, во-вторых, как факт, описывающий сознательную деятельность учёного. Ведь, как выяснилось, в психической деятельности учёного явления не должны различаться между собой до тех пор, пока это не приводит к противоречию. Теперь обобщим выявленный эмпирический факт на все явления сознания, опираясь на высказанный методологический регулятив: сознание не должно различать явления между собой до тех пор, пока не доказано обратное.
Всё сказанное позволяет сформулировать утверждение, подлежащее экспериментальной проверке: сознание начинает свою работу с настолько слабых требований к точности соответствия, чтобы можно было любое ожидание отождествить со всем, чем угодно. Лишь затем, последовательно, требования к точности должны возрастать. Как уже говорилось, метод последовательных приближений используется в сознании при корректировке догадок в базовом содержании сознания. Теперь мы можем указать один из технических приёмов такой корректировки — путь последовательного ужесточения критериев точности соответствия поверхностного содержания сознания с наличной информацией, данной в базовом содержании.
Конечно, очень часто и ожиданий особых быть не может: какие знаки, например, должен ожидать опытный испытуемый при предъявлении ему рядов бессмысленных слогов для запоминания? Все стимулы, которые предъявляются испытуемому в экспериментах (для их узнавания, запоминания и пр.), по существу, неожиданны для испытуемого. И всё же, даже если заранее известно очень немного, всегда возможно отождествление хотя бы этих смутных ожиданий с реальной действительностью. Надо только, чтобы работа сознания начиналась с самых слабых требований к точности соответствия.
402
Это утверждение нельзя проверить непосредственно, так как самое первое осознанное впечатление человека не поддаётся исследованию. И всё же К. Коффка, как уже говорилось, на основании косвенных данных утверждал, что новорожденный, впервые открыв глаза, видит гомогенное пятно (т. е. однородное поле, тождественное самому себе в каждой своей части). Взгляд Коффки не противоречит указанному утверждению: дело в том, что при очень слабых требованиях к точности соответствия гомогенное пятно будет действительно соответствовать всему, чему угодно. Правда, в соответствии с законом Джеймса, осознанное содержание сознания должно непрерывно изменяться, а потому даже гомогенное пятно сразу же начнёт трансформироваться и превращаться в сознании во что-то другое.
Закон Ланге. Постепенное возрастание требований к точности соответствия
Хотя обсуждаемый тезис невозможно доказать непосредственно, но из него можно вывести экспериментально проверяемые следствия. Принятая идеализация позволяет полагать, что сенсорная система способна очень быстро и предельно точно отражать характеристики объекта, а значит, воспринимать поступающие раздражители с абсолютным совершенством. Однако сознание, в соответствии с выдвинутой гипотезой, должно начинать свою работу с применения таких слабых требований к точности соответствия, которые позволяют на первом этапе отождествить между собой почти всё, что угодно. Только постепенно требования к точности изменяются (критерии ужесточаются), и осознаваемый образ становится похож на предъявленный стимул со всё возрастающей точностью.
Сказанное тесно связано с законом перцепции, открытым блестящим русским психологом Н. Н. Ланге. Закон перцепции характеризует динамику осознания предъявленного стимула (обычно говорят: динамику становления перцептивного образа). В 1894 г. Ланге установил: при последовательном увеличении времени экспозиции перцептивный раз проходит несколько стадий до ясного осознания конкретного изображения. На первой, начальной стадии, происходит «толчок в сознании» и воспринимается «нечто» весьма неопределенной структуры, а не конкретный стимул (термин «нечто» употребляет сам Ланге)'.
1 Ланге Н. Н. Закон перцепции. Одесса, 1894
403
Следовательно, на этой первой стадии восприятия любой стимул легко отождествляется с ожидаемым «нечто». На каждой следующей ' стадий перцептивный образ уточняется и доходит до ясного осознания конкретного стимула. Этот закон (назовём его законом отождествления Ланге) легко переносится с перцептивных на все осознаваемые явления: вначале осознаётся нечто, отождествлённое с точностью до самых слабых критериев соответствия, а затем образ уточняется путём последовательного ужесточения этих критериев. Впрочем, ещё Т. Рибо сформулировал в общем виде: ум идёт от неопределенного к определенному; вначале появляется не частное и не общее, а неясное '. Заслуга Ланге в том, что он не умозрительно обсуждал эту проблему, а установил эмпирический закон. Взглянем на известную эмпирику.
• Л. М. Веккер обобщил различные, в том числе и собственные, эксперименты по стадиям формирования зрительного и осязательного образа. Он трактовал отмеченный Ланге первый этап как этап выделения аморфной и вариативной структуры предъявленного объекта2. То, что осознаётся на начальной фазе формирования перцептивного образа после предъявления воспринимаемого изображения или объекта, в силу своей неопределенности и аморфности тождественно многим другим возможным изображениям и объектам.
• Р. Грегори так описывает первые зрительные впечатления 52-летнего мужчины после операции по пересадке роговицы — операции, вернувшей ему зрение, утраченное в возрасте 10 месяцев: «Когда повязки были впервые сняты с его глаз, и он больше не был слепым, он услышал голос хирурга. Он повернулся в направлении голоса и не увидел ничего, кроме расплывчатых очертаний. Он сообразил, что, судя по голосу, это должно быть лицо, но не мог его увидеть» 3.
• М. Е. Киссин обнаружил, что при предъявлении наклонной прямой линии на 20 мс 87% испытуемых создают диффузный зрительный образ этой линии (нечёткая расплывчатая линия, полоса, эллипс и т. д.) и только 13% испытуемых осознают чёткую линию. При предъявлении этой же линии на 40 мс всего лишь 52% испытуемых ещё имеют диффузный образ, а при
'Рибо Т. Эволюция общих идей. М., 1898, с. 46.
2 Веккер Л. М. Психические процессы, 1. Л., 1974, с. 186.
3Грегори Р. Глаз и мозг. Психология зрительного восприятия. М., 1970, с. 213.
404
времени предъявления, равном 70 мс, уже все 100% испытуемых видят чёткую линию '.
• Существует описание стадий восприятия короткого (от 3-4 мс до 500 мс) синусоидального тона. При очень коротких длительностях человек слышит не чистый тон, а треск. На следующей стадии уже слышен звук, похожий на щелчок, воспринимаемый как звук определённой высоты. Затем уже различимы два треска: один при включении, другой — при выключении звука, а в промежутках между двумя тресками воспринимается звук установившейся высоты2. Но ведь любой звук при слабых критериях соответствия может быть отождествлён с треском или щелчком.
• При болевом восприятии выявляется восходящая лестница ощущений. Первая ступень — неопределённое чувство прикосновения. Вторая — острое, колющее ощущение, не сопровождающееся отчётливой эмоциональной реакцией. И, наконец, третья ступень — боль с отрицательными эмоциями, со стремлением избежать раздражения 3.
• Использование языка начинается с аморфного гуления, затем переходит в стадию однословных высказываний с характерной для этого периода сверхгенерализацией значений слов. Ребёнок приписывает слову значение для предельно широкого класса предметов на основе одного или двух ведущих признаков. Слово мяч (в произнесении ребёнка «baw» вместо «ball») может означать все круглые предметы (включая яблоки, виноград, тыкву и пр.), ножницы («sizo») — все металлические, а, например, отъезд («atta») — открывание или закрывание дверей, поднятие крышки ящика, любое исчезновение из поля зрения 4.
• Отмечается, что при решении задач в условиях неполной информации испытуемый также начинает с опробования самых общих гипотез. Пусть задача испытуемого — обнаружить одно и то же пропущенное слово в серии из четырёх предложений. Например:
а) Дядя Элиот обожает...; б) Эта страна всё ещё достаточно отсталая, чтобы делать спиритизм нежелательной темой для... ; в) Когда репутация женщины начинала ухудшаться в
'См. Шехтер М. С. Зрительное опознание. Закономерности и механизмы. М., 1981, .-64.
2 Соловьёва А. И. Основы психологии слуха. Л., 1972, с. 87.
'Кассиль Г. Н. Наука о боли. М., 1975, с. 200.
4 Кларк Е. Универсальные категории: о семантике слов-классификаторов и значениях первых слов, усваиваемых детьми. //Психолингвистика. М., 1984, с. 227-233.
405
результате ... , любой предлог служил основанием для её преследования; г) Среди других ... , слишком многочисленных и интересных, чтобы их рассказывать, миссис Септимус Смолл упомянула, что Соме и Ирен не уезжали. Вначале предъявляется одно предложение, потом другое и т. д. Какие гипотезы в первую очередь строит испытуемый? Л. Л. Гурова утверждает: «В процессе решения обязательно используются гипотезы общего характера, позволяющие очертить широкую, ещё недостаточно определённую область поиска». При этом, добавляет Гурова, даже если испытуемый предлагает конкретные гипотезы, то они являются как бы вариантами более общей гипотезы для проверки искомой гипотезы '.
• Даже научная концепция, по мнению историков науки, «начинает своё существование в сознании автора в форме её апокрифического образа — сначала размытого и неопределенного (курсив мой —В. А.), но по мере работы всё более отчётливого и регулирующего познавательную деятельность творца новой системы взглядов» 2.
• Впечатление, возникающее при встрече с незнакомым человеком, как правило, является весьма общим и плохо дифференцируемым. В исследованиях это проявляется, например, при регистрации влияния первого впечатления от человека на последующую оценку его личности и поведения (т. н. эффект ореола). Если первое впечатление в целом благоприятно, то часто в дальнейшем всё, что бы ни сделал оставивший такое впечатление человек, начинает переоцениваться в положительную сторону. И наоборот: негативное первое впечатление приводит к недооценке поступков при гипертрофированном внимании к недостаткам. Для нас в данном контексте важно, что оценки типа «хороший» — «плохой», конечно же, являются самыми общими и плохо дифференцированными.
Предлагаемый подход к интерпретации данных означает: на протяжении своей работы механизм сознания вообще не делает и не может делать никаких ошибок. Испытуемый в эксперименте заранее знает, что ему будет предъявлено нечто. Механизм сознания услужливо устанавливает такие критерии точности соответствия, чтобы то, что будет предъявлено, соответствовало ожиданиям (так сказать,
' Гурова Л. Л. Психологический анализ решения задачи. Воронеж, 1976, с. 163, 165 и др. Кстати, решением приведённой задачи является слово «сплетни».
2 Левченко Ё. А. Идея отношения в отечественной психологии конца ХIX — первой трети XX веков. Пермь, 1999» с. 13.
406
с точностью до «нечто»). На следующем шаге (за счёт уже полученной информации) ожидания сознания корректируются, и требования к точности соответствия возрастают. Однако они возрастают последовательно: чем больше возможностей у сознания для уточнения своих ожиданий (например, чем больше времени), тем жёстче требования к соответствию.
Мешающее влияние сходства
Обычно в эксперименте испытуемому предъявляются какие-нибудь стимулы, а также указывается, что он с ними должен делать. Если сознание начинает работу с отождествления и, следовательно, со слабых требований к точности соответствия, то при кратковременной экспозиции в экспериментах возможно появление ответов испытуемых, которые могут не замечать каких-либо существенных, с точки зрения экспериментатора, различий между стимулами. Например, испытуемому предъявляют на короткое время какое-то слово, а он убежденно видит другое. Очевидно, что эта ошибка не может быть ошибкой сенсорного аппарата: глаза видят (лучше или хуже) только то, что им предъявлено: они могут (если мозг не идеален) не увидеть предъявленного слова, но они не могут увидеть другое слово. Такая ошибка возможна, только если в сознании оба эти слова оказались тождественными.
Отождествление оказывается возможным за счёт слабых требований к точности сличения. Но тогда отождествляться должны и многие другие стимулы, которые становятся не различимыми между собой с точностью до этих критериев. Сознание, иначе говоря, должно отождествлять сходные в каком-либо отношении объекты. Это хорошо известно в классической психологии, во всех разделах которой обычно говорят о мешающем влиянии сходства стимулов на решение тех или иных задач. Перепутывание сходных стимулов возможно только потому, что они отождествляются в результате работы сознания. Правда, само понятие «сходство» не имеет строгого определения. Оно «частую отражает лишь интуитивное чувство наблюдателя (экспериментатора), что стимулы в каком-то смысле соответствуют друг другу по времени или в пространстве, по смыслу или по форме).
Рассмотрим подробнее влияние сходства.
• Открытый И. П. Павловым условный рефлекс (или, по терминологии независимо открывшего этот феномен В. М. Бехтерева,
407
сочетательный рефлекс) первоначально является недифференцированным. В школе Павлова был введён специальный термин, характеризующий эту недифференцируемость, — генерализация: на начальной стадии условный рефлекс возникает не только в ответ на определенный (условный) сигнал, но и на другие физически сходные стимулы. Собака, у которой выработали пищевой условный рефлекс на стук метронома, реагирует слюноотделением и на звонок. При этом, утверждает К. Ховланд, величина условной реакции на сходные раздражители может быть такой же, как и на условный сигнал '. Если выработать сочетательный двигательный рефлекс, замечает Бехтерев, на какой-либо определенный тон (или цвет), то первоначально любой тон (и всякий другой цвет) вызовут тот же рефлекс 2. Фактически это значит, что если какому-либо раздражителю придаётся, по терминологии Павлова, сигнальное значение, т. е. он запускает условную реакцию, то первое время группа сходных физических раздражителей воспринимается животными и человеком как имеющее тождественное сигнальное значение.
• Основатель бихевиоризма Дж. Уотсон провёл в 1920 г. вместе со своей сотрудницей эксперимент (отражающий, в том числе, гуманистические идеалы собственного учения) с шестимесячным Альбертом. Альберт был в восторге, когда ему показывали белую лабораторную крысу. Однако исследователи стали сочетать предъявление крысы с резким неприятным звуком. На это ребёнок реагировал плачем и криком. После нескольких сочетаний уже один вид крысы стал вызывать у Альберта испуг. Этот условный рефлекс страха вскоре распространился на все предметы с белым мехом, включая Санта Клауса 3.
• Экспериментатор произносит набор слов. После конкретного слова (например, «доктор» или «здание») испытуемому дается чувствительный удар током, резкая вспышка света в темноте или что-нибудь подобное, вызывающее регистрируемую автоматическую реакцию организма. После выработки условного рефлекса выраженная генерализованная реакция наблюдается на слова, сходные с этим словом по смыслу («врач», «строение»), а не по звучанию («диктор», «задание»). Впрочем, у нормальных людей в сонном
'Ховланд К. Научение и сохранение заученного у человека. //Экспериментальная психология (под ред. С. Стивенса), 2. М„ 1963, с. 128.
2 Бехтерев В. М. Объективная психология. М., 1991, с. 222.
3 Годфруа Ж. Что такое психология, 1. М., 1992, с. 328.
408
состоянии или у умственно отсталых генерализованная реакция наблюдалась и на слова, сходные по звучанию. Сами испытуемые обычно не осознавали проявляющуюся в таких экспериментах существующую у них семантическую связь со словом, ставшим условным раздражителем '.
• При тахистоскопическом (т. е. при кратковременном, обычно не более 300-500 мс) предъявлении букв или неосмысленных трехбуквенных сочетаний (типа КРИ, ДЕС, НИВ и т. п.) часто наблюдается смешение одних букв с другими, наблюдается даже в тех случаях, когда испытуемый уверен в том, что он узнает эти буквы правильно. Часть таких смешений обусловлена графическим сходством отдельных букв (буква Б, например, часто смешивается с В, Р, Е)2. Почему происходят ошибки смешения, если в данных условиях предъявления буква Б почти всегда правильно воспринимается сознанием? Вспомним упомянутый ранее эффект Марсела: испытуемый способен правильно узнавать слова всего за 10 мс, хотя при этом не способен осознавать сами эти слова. Для того чтобы при предъявлении буквы Б в течение 200-300 мс уверенно увидеть непредъявленную букву Р, испытуемый должен в сознании отождествить буквы Б и Р, т. е. так изменить критерии соответствия, чтобы Б и Р не различались относительно этих критериев.
• При воспроизведении зрительно предъявленного набора букв наблюдаются ошибки смешивания по акустическому сходству: при тахистоскопическом предъявлении буквы Д в ответах испытуемого может появиться буква Т, а буква 3 чаще будет смешиваться не со зрительно похожей буквой В, а с буквой С. Это обычно объясняется повторением во внутренней речи. Впрочем, можно показать и непроизвольное зрительное смешивание в памяти акустически предъявленного материала. Так, я предъявлял испытуемым на слух названия игральных карт и их масть (например, «дама пик») и обнаружил зрительное смешение сходных мастей: при правильном воспроизведении названия самой предъявленной карты чаще перепутываются такие масти, как черви и пики (сходная форма), черви и бубны (обе масти красные), пики и
' См. Лурия А. Р., Виноградова О. С. Объективное исследование динамики семантических систем. // Семантическая структура слова. М., 1971, с. 27-63.
2 Муравьева Е. Н. Некоторые данные о распознаваемости букв (на материале тахистоскопических опытов с триграммами). // Вероятностное прогнозирование в речи. М., 1971, с. 109-111.
409
крести (обе масти чёрные), чем перепутывание трёх других комбинаций этих же мастей (червей и крестей, бубей и крестей, пик и бубей). Т. е. при акустическом предъявлении происходит перепутывание мастей по их форме или цвету. (Следуя предшествующей логике, следует признать, что непроизвольное повторение осуществляется как при переводе во внутреннюю речь, так и при переводе во внутренние образы ').
• Многократно показано: задачи на различение решаются тем труднее, чем больше сходство различаемых стимулов. Возрастание сходства раздражителей только ухудшает показатели эффективности различения.
• Более того: чем сложнее задача различения, которую решает испытуемый, тем больше сходство мешает её решению. В частности, сходство больше мешает решению задачи на последовательное различение по сравнению с задачами на одновременное различение. Дело в том, что различение стимулов осуществляется быстрее при одновременном предъявлении стимулов, чем при их последовательном предъявлении 2.
• Задача идентификации (определение соответствия стимула заданному эталону с использованием ответов испытуемых: «да»-«нет») решается с тем большим числом ошибок и тем медленнее, чем меньше стимул отклоняется от эталона. Правда, данная зависимость не действует в зоне очень малых отличий от эталона и в зоне очень больших различий 3.
• При воспроизведении текста, как ранее уже указывалось, человек путает слова и предложения, сходные по смыслу.
• Число проб, необходимых для безошибочного заучивания, возрастает с увеличением сходства между элементами материала. Это было показано для бессмысленных слогов и бессмысленных изображений, для прилагательных, для согласных букв и т. д.4
' Клацки Р. (Память человека. М., 1978, с. 87) только ставит вопрос: может ли повторение принимать форму «внутреннего видения» образами? Данное исследование отчасти на него отвечает.
2 См., например, Спайкер Ч. Гипотеза о взаимодействии раздражителей и объяснение образования сложного раздражителя. // Изучение развития и поведения детей. М., 1966,с. 305.
3 См. Шехтер М. С. Зрительное опознание. Закономерности и механизмы. М., 1981, с. 31-33.
4 Флорес Ц. Память. // Экспериментальная психология (под ред. П. Фресса и Ж. Пиаже), A . M ., 1973, с. 230-231.
410
• Величина интерференции существенно возрастает при сходстве основной и игнорируемой задач. Хорошо известно, что информация, которую человек упорно не хочет вспоминать, автоматически всплывает в поверхностном содержании сознания при осознании стимулов, сходных по смыслу или по какому-либо другому основанию с игнорируемым содержанием. (Это утверждение иллюстрирует известная поговорка: «В доме повешенного не говорят о верёвке»). Иначе говоря, чередование базового и поверхностного содержания сознания облегчается, когда критерии соответствия позволяют рассматривать это содержание как тождественное:
• В экспериментальной парадигме, изучающей феномен Струпа, установлено: величина интерференции тем больше, чем больше слова, написанные разными цветами, по смыслу соответствуют этим цветам. Слова, имеющие явно выраженную «цветовую» окрашенность — томат, трава, небо и т. п. — более мешают выполнению основной задачи называния цвета, которым написаны эти слова, чем слова, лишенные цветовой характеристики. А использование в качестве слов названий тех цветов, в которые окрашены эти слова (т. е. собственно феномен Струпа), даёт максимальное значение величины интерференции '. Оказалось, что фактор сходства в феномене Струпа более важен, чем сложность задач. (Здесь стоит отметить фиктивность обсуждаемой в литературе проблемы, почему не вызывают интерференцию так называемые конгруэнтные струп-стимулы, т. е. слова, обозначающие названия цветов, написанные тем же цветом — например, слово «красный», напечатанное красной краской. Ведь конгруэнтные струп-стимулы, якобы, максимально сходны друг с другом. Дело, однако в том, что они не сходны, а тождественны. Правда, для испытуемого, наученного выполнять тест Струпа и готового к восприятию обычных струп-стимулов, появление конгруэнтного струп-стимула способно вызвать дополнительные трудности 2).
• В задаче запоминания с дистрактором обнаружено: чем более сходен дистрактор с материалом, подлежащим запоминанию, тем хуже воспроизведение. Однако в этой экспериментальной
411
парадигме фактор сходства менее существенен, чем фактор сложности '.
• В экспериментальной парадигме дихотического прослушивания оказалось, что помехи, вызванные отвергаемым сообщением, тем больше, чем выше сходство отвергаемого сообщения с основным. Так, по данным А. Трейсман, когда между двумя сообщениями было заметное физическое различие (например, музыка и речь), испытуемые без затруднений повторяли одно сообщение, и им не мешало другое. Если на оба уха подавалась речь на разных языках, успехи испытуемых уменьшались. Самая большая трудность для испытуемых возникала тогда, когда оба сообщения были речевыми, читались одним и тем же голосом и на одном языке 2. Подведём итог.
При слабых критериях соответствия существует огромное количество разнообразных вариантов ответов испытуемого. Ужесточение критериев последовательно отсекает целые классы ответов. В каждый момент времени всегда остаётся много вариантов, соответствующих данному стимулу с точностью до выбранных критериев. Эти варианты относятся к некоторому ограниченному множеству, включающему вариант, адекватный стимулу с точки зрения внешнего наблюдателя. Само это множество на языке внешнего наблюдателя выглядит как в чём-либо сходное со стимулом. Таким образом, все варианты ответа, которые кажутся внешнему наблюдателю ошибочными (т. е., только сходными с правильными), для сознания вообще неразличимы между собой. Ибо просто такова точность принятых на данный момент критериев соответствия.
Закон классификации. Синонимия и зона осознанного неразличения
Итак, работа сознания по отождествлению ведёт к тому, что в базовом содержании сознания хранятся не единичные образы конкретных стимулов, а некоторые фиксированные множества сходных стимулов. Л. М. Веккер отмечает, что единичный объект в акте восприятия всегда осознаётся в качестве представителя класса, и называет это явление
'См., например, Смирнов А. А. Избр. психол. труды, 2. М., 1987, с. 311,
2 HopмaнД. Память и внимание.//Зрительные образы: феноменология и эксперимент, 2. Душанбе, 1973, с. 133.
412
феноменом обобщённости '. Стоит расширить позицию Веккера, так как этот феномен обнаруживается не только при изучении восприятия, но и во всех других экспериментальных парадигмах исследования сознания.
Сформулируем закон классификации: любой конкретный стимул (объект) всегда появляется в поверхностном содержании сознания лишь в качестве члена некоего класса стимулов (объектов), при этом класс не может состоять только из одного члена. Закон классификации позволяет механизму сознания отождествлять между собой разные предметы или явления. Попробуем пояснить это на примере использования понятий, ибо проблема наименования является частым случаем проблемы классификации. Вообще говоря, отождествлено разных вещей содержит в себе некую логическую нелепость. Впрочем, когда одна из героинь А. П. Чехова говорит: «Мой муж — Отелло», то вряд ли она всерьёз полагает, что её муж — венецианский мавр или выдуманный литературный персонаж. Однако такое отождествление становится осмысленным, поскольку и муж, и Отелло легко объединяются в один класс — класс ревнивцев. Поэтому текст и понимается без затруднений.
Заимствуем у лингвистики термин и будем называть членов одного класса психологическими синонимами (или просто синонимами). Разумеется, это весьма вольная трактовка лингвистического термина: обычно синонимы понимаются как понятия, объединённые в один класс только по одному параметру — по смыслу. Впрочем, далее ещё будет говориться о нестрогости лингвистических терминов, что, отчасти, даёт право на их расширительное толкование.
Закон классификации, по сути, утверждает: всё, что осознаётся, обязательно осознаётся через принадлежность к некоему классу и отождествляется с другими членами класса, т. е. имеет синонимы. Этот закон логически неизбежен. Если хотя бы одно слово не имело синонимов, то это слово не могло бы быть выраженным с помощью других слов. О нём, например, ничего нельзя было бы сказать в толковом словаре. Без синонимов язык не мог бы существовать как структура, отмечают Дж. Миллер и Ф. Джонсон-Лэрд2. Эту же мысль логики выражают так: если бы каждый знак имел только своё собственное значение, отличающееся от значений остальных знаков, то все определения пришлось бы рассматривать как ложные, а потому логические рассуждения были бы невозможны3.
'Веккер Л. М. Психические процессы, 1.Л., 1974, с. 231.
2 Miller J., Johnson-Laird P. Language and Perception. Cambridge (Mass.), 1976, p. 266.
3 Фреге Г. Мысль; логическое исследование. // Философия, логика, язык. М., 1987,
413
Обычно считается, что класс определяется теми свойствами (параметрами), которыми обладают все его члены. Если формализовать обычный подход, то отнесение к классу следует трактовать как отождествление знаков по какому-либо заданному и различимому сознанием параметру (форме, размеру, смыслу и т. д.) с точностью до фиксированной величины. Существует, таким образом, диапазон классообразования, внутри которого находятся все знаки, включённые в данный класс, а сам диапазон является зоной осознанного неразличения знаков (стимулов, объектов). И в диапазоне классообразования (в зоне осознанного неразличения) не бывает одного-единственного элемента.
Закон отождествления Ланге говорит о том, что с течением времени (с тренировкой) диапазон классообразования последовательно уменьшается, а закон классификации — о том, что этот диапазон никогда не уменьшается до нуля'. При этом сам закон классификации не объясняет, какие именно предметы объединяются в класс. Он констатирует лишь неизбежность процесса и обязательность существования синонимов, т. е. элементов, сходных (не различимых) между собой в заданном диапазоне. Однако из общих соображений нельзя решить, что является «сходными вещами», а что — нет. Закон классификации не даёт критерия, позволяющего принять решение, являются ли, например, молодость и любовь достаточно сходными, чтобы входить в один класс и, тем самым, объединяться под одним общим для всего этого класса названием. Может ли одно слово означать и поезд, и сквозняк, и шествие, и черту (в том числе, характера), и ход в шахматах? Может, но только в немецком языке (немецкое Zug, кстати, породило русское выражение «ехать цугом»). В русском языке для выражения этого обычно требуют разные слова. И бессмысленно обсуждать, в каком языке слова используются лучше или правильнее. В современной философии и методологии науки это убедительно продемонстрировали тысячи трудов и многочисленных бурных дискуссий как по проблеме классификации, так и по проблеме формирования понятий.
На общепсихологическом языке закон классификации выражает хорошо известные истины: одно и то же ощущение может вызываться разными раздражителями, один и тот же перцептивный образ или след в памяти — разными предметами, а одна и та же мысль — выражаться разными фразами. Существует группа экспериментальных феноменов это убедительно демонстрирующих:
• Вспомним учение об условных рефлексах И. П. Павлова. Именно экспериментальное доказательство того, что разные стимулы могут вызывать одинаковую реакцию, принесло И. П. Павлову
414
мировую славу. Любой раздражитель, утверждал Павлов, может вызывать всевозможные (а не определенные только) действия.
• Человек с помощью внушения или самовнушения осознаёт разные вещи как одинаковые. Д. Н. Узнадзе, например, давал испытуемым определить на ощупь предмет и приходит к выводу: «Чувственное содержание не предопределено раз и навсегда раздражителем. Так, например, твёрдость металла один из испытуемых переживает как мягкость каучука до тех пор, пока убеждён, что данный ему объект является каучуковым штампом» '.
• Феномен константности характеризует тенденцию сознания рассматривать окружающие человека предметы как одинаковые, даже если органы чувств фиксируют их изменение. Когда мы удаляемся от предмета или приближаемся к нему, его размер на сетчатке глаза меняется весьма значительно, но в нашем осознании размер предмета остаётся неизменным (Правда, если предметы достаточно удалены, они всё-таки кажутся маленькими — например, когда мы смотрим на них из иллюминатора самолёта). Лицо матери, меняющееся в зависимости от условий освещения, расстояния, поворотов головы, косметики, головных уборов и т. п. узнаётся ребёнком как нечто неизменное уже на втором месяце жизни. Белую бумагу мы воспринимаем как белую даже при лунном освещении, хотя она отражает примерно столько же света, сколько чёрный уголь на солнце. Если мы смотрим под углом на колесо велосипеда, то реально наш глаз видит эллипс, но осознаём мы увиденное как круглое колесо.
Феномен константности ещё более очевиден применительно к использованию понятий. Поясняет Ф. де Соссюр: мы говорим о тождестве двух скорых поездов «Женева — Париж», отходящих в 8 час. 45 мин. утра, т. е. один за другим каждые 24 часа. «На наш взгляд, это тот же самый скорый поезд, а между тем и паровоз, и вагоны, и поездная бригада — всё в них, по-видимому, разное»2.
Другие подобные примеры читатель сам создаст без каких-либо затруднений. Особое место в ряду этих феноменов занимает тот факт, что разные раздражители могут вызывать одинаковое ощущение. Этому направлению исследований, связанному с изучением порогов чувствительности, стоит уделить больше внимания, поскольку обычная интерпретация резко расходится с той, которая предлагается в данной работе.
1 Узнадзе Д. Н. Психологические исследования. М., 1966, с. 35.
2 Соссюр ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1998, с. 106.
415
О порогах чувствительности
В психофизике изначально предполагалось, что порог чувствительности предопределен разрешающей способностью сенсорной системы и является, тем самым, следствием несовершенства органов чувств человека. Как психологические, так и физиологические эксперименты сделали это предположение крайне сомнительным. Оказывается, ухо столь чувствительно, что способно слышать соударение больших молекул (будь оно ещё более чувствительно, оно бы слышало соударение молекул в самом себе). Глаз реагирует на 3-5 квантов света, т. е., говорят, способен увидеть ночью пламя горящей спички на расстоянии трёх десятков километров, — при ещё большей чувствительности глаз видел бы собственное свечение. Пришли к выводу: весьма правдоподобно существование абсолютной чувствительности рецепторов'; или, в иной формулировке, чувствительность глаза и уха близка к теоретическим пределам возможностей физической системы2. Всё это хорошо вписывается в принятое в психологике представление об идеальном мозге. Казалось бы, после всего этого следовало бы искать причину возникновения наблюдаемых в опыте ограничений не в структурной заданности порога, а в чём-то ином.
Ан нет! Новая теория, пришедшая на смену классической психофизике, ввела лишь новую идею физиологических ограничений: пороги чувствительности объясняются неизбежными ошибками при выделении сенсорного сигнала на фоне шума сенсорной системы как неотъемлемой части сенсорных процессов 3. Эта идея была явно связана с популярными тогда подходами к проблеме передачи информации в технических системах. В любом реальном информационном канале существуют какие-то шумы. Значит, эти шумы существуют и в сенсорной системе.
Естественно, что когнитивисты восторженно приняли гипотезу о сенсорном шуме как гипотезу, говорящую о структурной заданности ограничений. Тем не менее, связь измеряемых в эксперименте порогов различения с сенсорным шумом физиологически ничем не была оправдана.
'Леонов Ю. П. Теория статистических решений и психофизика. М., 1977,с. 83.
2 Вудсон У., Коновер Д. Справочник по инженерной психологии для инженеров и художников-конструкторов. М., 1968, с. 48.
'Ср. Светс Дж., Тэннер В., Бёрдзалл Т. Статистическая теория решений и восприятие. // Инженерная психология. М., 1964, с. 269-335.
416
связь не имеет независимого экспериментального подтверждения к тому же, эмпирически сомнительна. Человек делает ошибки при восприятии слабых сигналов, говорит обсуждаемая теория, потому что принимает шум за сигнал. Но почему, отмечают критики этой гипотезы, в отсутствии стимуляции якобы существующий сенсорный шум не порождает у человека восприятие сигналов?'
При исследовании абсолютной световой чувствительности исследователи вначале решили, что шум, мешающий воспринимать сигнал, — это собственный свет сетчатки, «фоновое возбуждение нейронов зрительной коры мозга»2. Однако выяснилось, что собственное свечение сетчатки испытуемый никогда не перепутает с подаваемыми вспышками света: он видит лишь нечто вроде перемещающихся полос или клоков мерцающего тумана, искр и т. д. — всё это, непрерывно меняясь, постоянно присутствует в поле зрения 3. И всё же, хотя сам испытуемый никогда не путает сигнал с шумом, в море книг и статей до сих пор написано: измеряемые в псисихофизических опытах пороги — следствие невозможности безошибочного выделения сигнала из естественного шума нервной системы.
Наконец, были получены данные (отчасти они были уже упомянуты при рассмотрении аргументов в пользу представления об идеальном мозге): организм (мозг) воспринимает и адекватно реагирует на сигналы, которые не способен осознать. Уже в середине XIX в. было известно, что у людей в состоянии гипноза слух становится в 12 раз чувствительнее, чем в нормальном состоянии4. Но не может же человек, в каком бы состоянии он ни находился, воспринимать нечто, превосходящее его физиологические возможности восприятия!
Почему же тогда человек не осознаёт, если воспринимает? Нежели из-за шума? Но шум тогда должен быть не там, где предполагается: «шумят» не физиологические процессы сенсорной системы, а сознание. Поэтому тем более надо понять и объяснить логику этого шума сознания, а затем уже проверить в эксперименте предсказательную силу этой логики. Но этого, разумеется, сделано не было: бихевиористы и когнитивисты не строят гипотез о логике сознания.
1Чуприкова Н. И. Возможные источники реакций ложной тревоги и психофизиологические механизмы оптимизации процесса обнаружения слабых сигналов. // Психофизика сенсорных систем. М., 1979, с. 121-126.
2 Соколов Е. Н. Статистическая модель наблюдателя. // Инженерная психология. М, 1964, с.93.
'Миславский Ю. И. Динамика сенсорной чувствительности и сознательно-произвольная регуляция деятельности человека в задачах обнаружения. Авторсф. канд. дисс. 1977.
4 См. Бехтерев В. М. Гипноз, внушение, телепатия. М„ 1994, с. 65.
417
Известно, что измеряемый в экспериментах порог чувствительности не является постоянной величиной. Не удаётся точно определить ни минимальный по интенсивности раздражитель, который всегда начинает осознаваться испытуемым (т. е. абсолютный порог чувствительности), ни минимальное различие в интенсивности двух стимулов, позволяющее оценить эти стимулы как различные (т. е. дифференциальный порог). «Как правило, — пишет С. Стивене, — порог не является инвариантным во времени: скорее, о нём можно сказать, что в тех или иных пределах он непрерывно меняется... То, что фиксируется как порог, есть, таким образом, произвольная точка внутри области вариативности» '.
Поэтому многие исследователи утверждают, что в экспериментах измеряется пороговая зона, внутри которой происходит осознание наличия стимула или различия двух стимулов, а не о пороге как таковом 2. Сторонники гипотезы «о шуме сенсорной системы» удовлетворённо кивают: так и должно быть, выделение сигнала из шума — вероятностный процесс, сигнал характеризуется вероятностью обнаружения, а значит, существует такая зона интенсивности сигнала, при которой вероятность обнаружения больше нуля, но меньше единицы — это и есть, по их мнению, пороговая зона.
Рассмотрим пороговую зону в терминах психологики. Порог чувствительности — это порог осознания сигнала, а не порог приёма сигнала нервной системой. Осознание означает отнесение сигнала к некоторому классу, внутри которого сигналы не различаются. Пороговая зона — это и есть зона осознанного неразличения. Разумеется, это только утверждение о необходимости порога, а не объяснение его природы. Из закона классификации следует лишь необходимость существования таких раздражителей, которые различаются сенсорной системой, но при этом ощущаются как одинаковые.
В предшествующей работе мной был указан подход к пороговой проблеме, с которым ещё предстоит встреча в дальнейшем: был сформулирован своеобразный принцип неопределённости, более детально описывающий процесс возникновения порогов. В соответствии с введённой идеализацией, отражение раздражителя идеальной сенсорной системой абсолютно точно, но платой за эту точность является невозможность для механизма сознания проверить точность отражения и, как следствие, субъективная неопределённость в
' Стивенс С. Математика, измерение и психофизика. // Экспериментальная психология (под ред. С. Стивенса), 1. М„ 1960, с. 66.
2 См, Бардин К. В. Проблема порогов чувствительности и психофизические методы. М„ 1976,с. 57.
418
оценке этой точности. И наоборот, осознание того, что отражение точно, с неизбежностью приводит к уменьшению точности данного отражения '. Позднее мы к этому ещё вернёмся. Пока важно только одно — ели закон классификации верен, то порог чувствительности должен существовать при самой идеальной чувствительности сенсорной системы.
В эксперименте испытуемый обычно имеет возможность отнести предъявляемый сигнал к одному из трёх возможных классов: классу сознаваемых сигналов и дать правильный, с точки зрения экспериментатора, ответ, классу неосознаваемых сигналов и совершить пропуск сигнала или к классу таких сигналов, в поступлении которых он сомневаются (последнее очевидно в тех случаях, когда испытуемому разрешён ответ «не уверен», но даже если такой ответ не разрешён, то зона сомнения, как называет её К. В. Бардин, всё равно обнаруживается по времени принятия испытуемым решения). Если сигнал не предъявляется, т. е. сигналом является отсутствие сигнала, то испытуемый и здесь стоит перед таким же выбором. Он может или дать правильный ответ, что сигнала нет, или выразить сомнение, или допустить ошибку, решив, что сигнал есть. Таким образом, можно говорить о двух зонах неразличения: для ситуации наличия сигнала и для ситуации отсутствия сигнала. Пороговая зона чувствительности тогда оказывается объединением этих двух зон. Эта пороговая зона и определяет диапазон классообразования для сенсорных сигналов.
Но возникает проблема: почему при измерении абсолютного порога чувствительности одни раздражители, входящие в этот диапазон, осознаются чаще, чем другие. Ведь это значит, что члены одного класса не являются равноправными, они чем-то отличаются друг от друга. Однако со времён Аристотеля считалось само собой разумеющимся, что объекты принадлежат некоторому классу тогда и только, когда им присущи определённые общие свойства. Отсюда, полагал Аристотель, следует, что все члены класса равноправны, так как обладают этим свойством, и ни один из членов класса не может являться лучше соответствующим данному классу, чем другой. Это казалось очевидным не одному поколению логиков. Однако не будем удивляться, что оно неверно для сенсорных раздражителей. Можно доказать, что такое преставление принципиально неверно даже для слов (вербальных раздражителей).
' Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 205.
419
Закон Витгенштейна-Рош. Члены класса неравноправны, среди них есть более и менее типичные
Первым дерзнул не согласиться с мнением Аристотеля Л. Витгенштейн. А. Вежбицкая заявляет даже так: «Своей популярностью это направление мысли обязано в первую очередь интеллектуальной харизме Витгенштейна»'. Экспериментальное подтверждение позиции Витгенштейна получила Э. Рош. В серии её исследований было показано, что о равноправии членов одного класса говорить не приходится. Она обнаружила, что среди членов класса обычно удаётся найти наиболее типичные члены. Назовём это утверждение законом Витгенштейна-Рош. Сказанное означает, в частности, что внутри диапазона классообразования одни члены класса могут находиться в центре (быть более типичными), другие — дальше, на границе этого диапазона. Сам этот диапазон становится относительным, поскольку он не является зоной абсолютного неразличения, так как члены одного класса всё-таки отличаются друг от друга. Класс может определяться как множество, члены которого отличаются по заданному параметру от центральных, наиболее типичных представителей данного класса не более, чем на некоторую заданную величину. Когнитивисты этих наиболее типичных представителей обычно называют прототипом. Э. Рош как раз и доказывает существование прототипов как «наилучших примеров класса».
Рассмотрим эксперименты, подтверждающие точку зрения Э. Рош и её последователей:
• Испытуемым предлагают оценить по какой-либо шкале (например, от 1 до 7), насколько хорошо соответствуют некоторому классу различные его представители. Оказывается, что ВОЛК более соответствует классу ЖИВОТНЫХ, чем, скажем, ЧЕЛОВЕК, который, в свою очередь, более ЖИВОТНОЕ, чем ПИНГВИН. Д. Норман утверждает, что для учащихся средней школы в Северной Каролине прототип животного оказывается чем-то вроде ВОЛКА или СОБАКИ2. Дж. Лакофф приводит примеры типичных фруктов
'Вежбицкая А. Язык, познание, культура. М., 1996, с. 212.
2 Hopмaн Д. Память и научение. М.. 1985, с. 76-77.
420
(ЯБЛОКИ и АПЕЛЬСИНЫ), инструментов (ПИЛЫ и МОЛОТКИ)'. Люди устойчиво оценивают типичность (т. е. близость к прототипу) отдельных представителей класса.
• Измеряется время реакции подтверждения или опровержения испытуемыми высказываний вида: «ЦЫПЛЁНОК — это ПТИЦА». Оказывается, что время реакции для более типичных представителей класса (например, для ВОРОБЬЯ или ГОЛУБЯ) короче, чем для менее типичных (ЦЫПЛЁНОК, СТРАУС, ПИНГВИН)2.
• Ещё в 1950 г. Н. Н. Волков заметил, что, вопреки непрерывному изменению физических характеристик света в спектре, цвета субъективно распадаются на несколько относительно обособленных отрезков, связанных с их словесными названиями, причём внутри каждого отрезка находится наиболее типичный представитель данного цвета 3. Однако только Э. Рош первой начала систематическое экспериментальное изучение цветовых прототипов. В рамках непрерывного спектра цветов ей и её последователям удалось выделить цвета, являющиеся как бы исходными при построении классификации цветовых впечатлений. Эти цвета наиболее уверенно и быстрее всего идентифицируются. Для этих цветов в различных языках, как правило, используются наиболее короткие названия, которые, к тому же, раньше других усваиваются детьми в процессе овладения языком. Например, утверждают, что для людей, говорящих на немецком языке, такими цветовыми прототипами являются красный, жёлтый, зелёный, синий, розовый, оранжевый, коричневый и пурпурный4.
• Существует асимметрия при сравнении членов одного класса друг с другом 5. Это поясняется, например, так: для жителей Соединенных Штатов прототипом СТРАНЫ является их собственная, поэтому они могут легко сравнить МЕКСИКУ с СОЕДИНЁННЫМИ ШТАТАМИ, но не сравнивают США с МЕКСИКОЙ. Приведу собственный пример. Мой БРАТ для меня в большей степени соответствует моему представлению о БРАТЕ, чем я сам, хотя я, разумеется, тоже брат — своему брату. Отсюда, оценивая кого-либо другого как БРАТА, я буду сравнивать его поведение с поведением
'Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов. // Новое в зарубежной лингвистике, XXIII, М., 1988, с. 34.
2 См. Лакофф Дж. Когнитивная семантика. // Язык и интеллект. М., 1995-96, с. 157
3 Волков Н. Н. Восприятие предмета и рисунка. М., 1950.
4 Хофман И. Активная память. М., 1986, с. 75-76.
421
своего брата, а не со своим поведением. (Добавлю: в любом учебнике по социальной психологии можно найти много примеров асимметричных социальных отношений).
• Некоторые исследователи уверяют: то, что случается с прототипом, оказывает большее влияние на остальных членов этого же класса. Так, испытуемые, для которых МАЛИНОВКА — более типичный представитель класса птиц, чем УТКИ, полагают, что болезнь среди птиц чаще распространяется именно от малиновок к уткам, а не от уток к малиновкам '.
• Очевидна несимметричность лингвистических синонимов (т. е. понятий, объединенных в один класс по смыслу). Например, ассоциативные эксперименты показывают: одни синонимы к заданному слову чаще встречаются у людей в ассоциациях на это слово, чем другие (лингвисты в этом случае говорят о разной семантической близости слов). Пример. Испытуемому даётся слово-стимул и предлагается реагировать на это слово первым «пришедшим в голову» словом или словосочетанием. Оказывается: в ответ на слово «ДУМАТЬ» 17 человек из 186 дали ассоциацию «МЫСЛИТЬ», но только 1 человек высказал другую синонимичную ассоциацию — «ШЕВЕЛИТЬ МОЗГАМИ»; а в ответ на слово «СКАЗАТЬ» 32 человека из 223 дали ассоциацию «ГОВОРИТЬ», 4 человека — «ПРОИЗНЕСТИ» и только один — «МОЛВИТЬ» :. Очевидно также, что изменение стимулов на синонимы приведёт к изменению оценки семантической близости между синонимами. Например, ассоциативный ответ «ДУМАТЬ» на стимул «ШЕВЕЛИТЬ МОЗГАМИ» или ответ «СКАЗАТЬ» на стимул «МОЛВИТЬ» будет встречаться существенно чаще одного раза.
• В разнообразных экспериментах было продемонстрировано, как испытуемых можно спровоцировать на создание прототипа. В исследовании Р. Солсо и Дж. Маккарти, например, при помощи фоторобота был нарисован ряд лиц. Эти лица служили для самих экспериментаторов прототипами для создания другого набора лиц-образцов, имеющих различную степень сходства с придуманными прототипами. Сами прототипы испытуемым не показывались, им на первом этапе предъявлялись лишь лица-образцы. На следующем этапе эксперимента испытуемые знакомились уже с другим набором изображений, содержащим как некоторые из ранее
' См. Лакофф Дж. Когнитивная семантика. //Язык и интеллект. М., 1995-96, с. 157
2См. Словарь ассоциативных норм русского языка, (под ред. А. А. Леонтьева). М., 1977.
422
предъявленных лиц-образцов, так и новые лица, ранее не предъявлявшиеся, а также лица-прототипы. Испытуемые должны были опознать те изображения, которые были им показаны на первом этапе. Основной результат эксперимента: испытуемые принимали все прототипы за безусловно виденные ими ранее и даже выставляли наивысшую оценку уверенности в собственном ответе (что они, разумеется, делали отнюдь не для всех ранее предъявленных им образцов). Эффект уверенногоопознания до этого не предъявленных прототипов, т. е. смещение воспоминания в направлении прототипа Р. Солсо называет псевдопамятью '.
• Своеобразной формой псевдопамяти является память о самом себе в прошлом. Представление о себе у каждого человека имеет свой естественный прототип — представление о себе в данный момент времени. Поэтому воспоминание о самом себе (т. е. о своей прошлой Я-концепции, а не о фактах жизни) смещается в сторону этого прототипа. Молодые американцы заполняли анкету, где высказывали свои мнения и оценки по разным вопросам. Через 10 лет они повторно отвечали на эту же анкету, заодно припоминая, как они отвечали 10 лет назад. Припоминаемые оценки первого опроса были ближе к результатам второго опроса, а не реального первого 2. Описанные эксперименты соответствуют исходному утверждено о неравноправии членов класса. Поэтому нет ничего удивительного, что это неравноправие проявляется, в частности, и в пороговых экспериментах. Выбор ответа в зоне неразличения соответствует закону Витгенштейна-Рош: стимулы неравноправны друг другу — одни из них чаще осознаются, чем другие. В итоге при предъявлении одних сигналов испытуемый не ошибается почти никогда, а при предъявлении других — почти всегда. Всё дело в том, что чаще осознаваемые стимулы являются более типичными членами класса. Этот класс включает в себя только те стимулы, которые подлежат осознанию.
' Солсо Р. Когнитивная психология. М„ 1996, с. 97-98.
2 Maйеpс Д. Социальная психология. СПб. 1997, с. 124-125.
423
Ширина диапазона эквивалентности как индивидуальная переменная
Р. Гарднер ввёл термин «диапазон эквивалентности», которым, по существу, обозначил то, что выше было названо диапазоном классообразования. Он давал испытуемым много предметов, которые различались по форме, материалу, цвету, размеру и т. д. (например, портфель, леденец, серьги, кофейная чашка, мыло, отвёртка, почтовые марки, сигара и т. п.), и просил их рассортировать эти предметы по группам наиболее естественным, наиболее логичным и наиболее удобным с их точки зрения образом. В инструкции «теста на сортировку» подчёркивалось: тест не имеет правильного решения, каждый человек раскладывает предметы по-своему; в каждую группу можно собрать любое количество предметов: можно много, можно мало — всё зависит от того, как хочется самому испытуемому; если некоторые предметы, по мнению испытуемого, не относятся к другим, их вообще можно положить отдельно.
Гарднер обнаружил, что одни люди объединяют различные объекты в относительно небольшое число групп или классов — у них широкий диапазон эквивалентности; другие, наоборот, предпочитают создавать много групп, обращая большее внимания на различия в предъявленных для классификации объектов — у них узкий диапазон эквивалентности'. В результате многолетних исследований выявилось также, что ширина диапазона эквивалентности практически не зависит от исходного стимульного материала, подлежащего сортировке. Тем самым оказалось, что тест измеряет устойчивую индивидуальную переменную.
• Те испытуемые, которые обладают узким (или широким) диапазоном эквивалентности по тесту, и через три года используют такую же ширину диапазона — тест даёт надёжные результаты при повторном тестировании (коэффициент корреляции — 0,75 р<0,01). Испытуемые более-менее устойчиво выбирают число групп, на которые сортируют стимульный материал, из самого разнообразного материала: предложений, описывающих разнообразные поступки людей, китайских иероглифов, различных рисунков, фотографий людей и т. п. Более того: если попросить испытуемого оценить выраженность 80 свойств своей личности по шкале от 0 до
424
100, то обнаруживается значимая корреляция числа групп при сортировке с числом разных количественных самооценок '.
После исследований Гарднера и его последователей ширина диапазона эквивалентности стала трактоваться как существенная характеристика когнитивного стиля человека. Эта характеристика измеряется не только с помощью теста сортировки, но и другими разработанными методами, результаты которых обычно, хотя и не всегда, коррелируют друг с другом:
1. Тест Т. Петтигрю. Испытуемым даётся 20 задач следующего типа: «Орнитологи считают, что средняя скорость полёта птиц — около 27 км/час. По вашему мнению, а) какова может быть скорость полёта самой быстрой птицы? 40 км/час; 169 км/час; 118 км/час; 55 км/час, б) а какова будет скорость полёта самой медленной птицы? 16 км/час; 3 км/час; 19 км/час; 8 км/час. Выберите вариант ответа, соответствующий вашему мнению». Те испытуемые, которые выберут в данной задаче ответы 169 км/час и 3 км/час, относятся к испытуемым с самым широким диапазоном эквивалентности. Те же испытуемые, которые предпочтут оценки 40 км/час и 19 км/час, будут отнесены к испытуемым с узким диапазоном эквивалентности. У этого теста высокая стабильность. Результаты выполнения первой половины теста значимо коррелируют с результатами выполнения второй половины (г = 0,81)2.
2. Тест С. Филленбаума. Испытуемому предлагается оценить какой-либо параметр (например, рост мужчины), указав максимально возможное, среднее и минимально возможное значение этого параметра. Чем больше разница между максимальным и минимальным значением, тем шире диапазон эквивалентности 3.
3. Тест синонимов. Он имеет много разных параллельных форм. Испытуемому, например, предъявляется набор предложений и к каждому предложению прилагается список слов (прилагательных). Задача испытуемого — определить, какие слова из этого списка могут заменить определённое слово в предложении без значительного изменения смысла. Количество слов, принятых в качестве синонимов, служит мерой широты диапазона эквивалентности. По
' См. обзор в: Колга В. А. Дифференциально-психологическое исследование ког-вного стиля и обучаемости. Канд. дисс. Л., 1976, с. 17 и далее.
2 Clauss G. Zur Psychologie kognitiver Stile. Neuere Entwicklungen im Grenzbereich lAllgemeiner und Persiinlichkeitspsychologie. // Zur Psychologie Peraunlichkeitsforschung V.Vorwerg), 1, Berlin, 1978, p. 130-131.
3 Fillenbaum S. Some stylistic aspects of categorizing behavior. // J. Pers., 1959, В. 187-195.
425
данным Филленбаума, чем меньше слов принимается в качестве синонимов, тем дольше время принятия решения в психофизических (пороговых) задачах '.
4. Тест «квадрат — прямоугольник». Испытуемый вначале рисует квадрат. Затем на другом листе бумаги он рисует прямоугольник. Чем больше групп испытуемый образует в тесте на сортировку, тем больше различие между прямоугольником и квадратом 2.
5. Испытуемому предъявляют в на экране случайном порядке большое число точек (от 20 до 28). Задача испытуемого — за 1,5 с решить, соответствует ли предъявленное число точек эталонному. Чем больше ошибок, тем шире диапазон эквивалентности 3. Методы измерения ширины диапазона эквивалентности, используемые в подобных исследованиях, ставят испытуемых в трудное положение — ведь им предлагается решать весьма неопределённую задачу. Поэтому во многих случаях испытуемые прибегают к самоинструкциям, которые, разумеется, оказывают сильное влияние на результат тестов. Например, если испытуемого попросить нарисовать квадрат и прямоугольник, то, находясь в сознании, он не может их нарисовать просто так. Он должен хоть как-то понимать, что хочет измерить экспериментатор. В эксперименте, вдруг задумается он, проверяется точность глазомера? Тогда испытуемый может пытаться нарисовать квадрат и прямоугольник почти не отличимыми друг от друга — так, чтобы сам экспериментатор по линейке определял, где квадрат, а где прямоугольник. Проверяется оригинальность? Тогда можно нарисовать часть квадрата на одной стороне листа, затем перевернуть его и продолжить рисунок на другой стороне. Внушаемость, способность подчиняться любым глупым инструкциям? Тогда испытуемый может начать скандалить и отказываться выполнять задание... И, тем не менее, несмотря на всё это, тенденция испытуемых устойчиво пользоваться той или иной шириной диапазона эквивалентности обнаруживается в самых разных экспериментах.
Исследователи параметров когнитивного стиля совершенно с другой стороны подошли к процессу классификации. Они выявили индивидуальные особенности при создании диапазона классообразования (диапазона эквивалентности). Тем самым показали (пусть, на мой вкус, не
' Там же. В. В. Кочетков и И. Г. Скотникова (Индивидуально-психологические проблемы принятия решения. М., 1993, с. 122-123) отмечают роль когнитивного стиля в целом именно на время принятия решения в пороговых задачах.
lKoлгa В. А. Ук. соч.
426
всегда методически изящно), что такой диапазон реально существует и что каждый субъект может выбирать свою собственную величину этого диапазона. Люди, однажды выбрав свой диапазон, имеют тенденцию в дальнейшем ориентироваться на него. Хотя ширина этого диапазона вариативна, но она более-менее устойчива. Сделанный выбор, утверждают исследователи, хотя бы отчасти определяет различные аспекты познавательной деятельности испытуемого: зависимость от поля, точность восприятия, гибкость когнитивного контроля и т. п.
Обобщение лингвистического закона и закона классификации: все знаки - и синонимы, и омонимы одновременно
Снова заимствуем термин у лингвистики и снова в расширительной трактовке: стимул, принадлежащий одному классу, будем называть (психологическим) омонимом, если он принадлежит ещё к какому-нибудь другому классу. Лингвисты утвердили как закон: «Всякий лингвистический знак является в потенции омонимом и синонимом одновременно» '. Л. С. Выготский писал, по существу, об этом же так: «Одна и та же мысль может быть выражена в различных фразах, как одна и та же фраза может служить выражением для разных мыслей»2. Заменим формулировке закона не очень внятное выражение «в потенции». Тогда обсуждаемый лингвистический закон можно переформулировать так: в разовом содержании сознания любой знак — омоним, т. е. может быть отнесён к разным классам в поверхностном содержании сознания, но при отнесении к какому-либо классу он становится синонимом, так как всегда существуют другие знаки, отнесённые к тому же классу. Эта формулировка обобщает закон классификации, Называющий лишь на то, что у каждого знака есть синонимы.
Обобщённый закон классификации логически обязателен. Один и тот же знак (один и тот же текст) действительно должен иметь разные значения, т. е. быть омонимом. Ведь когда разные высказывания обозначают одно и то же, они не перестают от этого быть разными высказываниями, отличающимися какими-то своими значениями друг от друга.
' Карцевский С. Об асимметричном дуализме лингвистического знака. // История языкознания XIX— XX вв. в очерках и извлечениях. М., 1965, 2, с. 87.
2 Выготский Л, С, Собр. соч., 2, с. 355
427
В противном случае никакие определения были бы не нужны. Б. Рассел поясняет это примером: «Суждение «В. СКОТТ ЕСТЬ АВТОР «ВА-ВЕРЛЕЯ» отлично от суждения «В. СКОТТ ЕСТЬ В. СКОТТ»: первое сообщает историко-литературный факт, а второе выражает не больше, чем обычный трюизм»'.
То, что каждый знак является омонимом, т. е. имеет множество разных значений, написано в огромном количестве книг. А. Р. Лурия говорит о скрытой омонимичности каждого слова (его примеры: слово острый может относиться к иголке и к дискуссии, слово разделить может выражать как отделение одной части от другой, так и объединение, согласие: например, в выражении «Я разделяю это мнение» и т. п.) — в противоположность открытой омонимичности (типа слов «коса», «ключ» и т. д.), целиком определяемой контекстом2. А. Уайтхед утверждает: в любых предложениях есть не поддающийся анализу фон, меняющий смысл предложения. И для иллюстрации этого тезиса анализирует самое, казалось бы, однозначное высказывание: «один плюс один равняется двум» 3. А вот пишет Г. Гадамер: «Основу языка, похоже, образует способность слов, вопреки определённости своих значений, быть неоднозначными, т. е. способность любого слова располагать гибким веером значений, и в этой именно гибкости проявляется своеобразная дерзость такого предприятия, как речь»4.
Лингвисты добавляют: даже фразы типа «А есть А» для носителя языка не является тавтологией. За счёт омонимичности такая конструкция используется во всех языках мира, причём осознаётся специфичным для каждого языка способом 5. В русском языке, например, тавтология интерпретируется как примирение с действительностью, как признание присущих данному явлению качеств и осознание необходимости действовать в соответствии с этими качествами6. Примеры: закон есть закон; жизнь есть жизнь; женщина всегда женщина; жена — это жена; «Таня есть Таня. Обижаться на неё невозможно» (В. Астафьев) и т. д. Ср. также конструкции сходного типа: дружба дружбой, а
' Рассел Б. Дескрипции. // Новое в зарубежной лингвистике, 13, М., 1982, с. 48.
2 Лурия А. Р. Язык и сознание. Ростов-на-Дону, 1998, с. 283-284.
3 См. Полани М. Личностное знание. М., 1985, с. 129.
4 Гадамер Г. Языки понимание. //В его кн.: Актуальность прекрасного. М., 1991, с. 58.
5 См. Wierzbicka A. Boys will be boys: «radical semantics» vs. «radical pragmatics». // Language, 1987, 63,p.95-114.
6Ср. Булыгина Т. В., Шмелёв А. Д. Языковая концептуализация мира. М., 1997, с. 506-507.
428
служба службой; «песня песнею, а верёвка верёвкою. Одно другому не мешает» (А. Пушкин); «Геройство геройством, а танки танками» (В. Некрасов)'.
Аналогично и фразы типа «А есть не-А» не обязательно выражает противоречие. Например, вполне осмысленными текстами русского языка будут фразы: «Полная свобода — это всегда несвобода»; «Ложь — всегда ложь»; «Геройство обернулось трусостью»; «Есть правда и неправда, есть много правд, но каждая из них — ложь» и т. д. Как известно, Дж. Оруэлл, опираясь на это свойство языка, создал в своём романе «1984» гениальную серию антонимичных тождеств: «война — это мир»; свобода — это рабство» и т. п. Поскольку любому тексту может быть приписано любое значение, то и противоречивому тексту может быть приписано непротиворечивое значение. Это, к сожалению, обычно не признаётся.
Так, Дж. Миллер и Ф. Джонсон-Лэрд характеризуют антонимы как такие термины, когда один или другой могут использоваться в одной и той же ситуации, но никогда вместе. И приводят пример: живой и мёртвый2. Они ошибаются: всегда существуют ситуации, в которых любые слова могут мысленно применяться вместе через союз и, в том числе слова «живой и мёртвый», кстати, соединённые союзом и прямо в их тексте. Вот пример более естественного соединения из текста известной русской песни: «А новы, потупив очи, ни жива и ни мертва, молча слушает хмельные атамановы слова». Ну, а разве не существует понимаемого контекста у фразы: «Он был уже мёртвый и всё-таки ещё жил»? (Ср. у А. Платонова описание переживания самоубийцы: «Отчаяние его было столь велико, что он умер раньше своего выстрела»). Великий американский поэт У. Уитмен вообще продемонстрировал способ универсального преодоления любых противоречий: «Вам кажется, я противоречу себе? Что же! Я достаточно велик, чтобы вместить в себя это противоречие».
Рассмотрим пример. Все мы знаем, что Наполеон — тиран и император. Но ведь он одновременно и проповедник республиканских идеалов французской революции. Известно также, что Наполеон — полководец, ценивший жизнь своих солдат и знавший многих из них по именам. Но он же бестрепетно бросал их на убой и цинично относился к ним как к пушечному мясу. (Стендаль в «Жизни Наполеона» приводит красочные примеры отношения Наполеона к жизни тех, кто ему подчинялся). Можно ли всё это столь разное соединить в одно непротиворечивое целое? Как
'Примеры заимствованы в: Булыгина Т. В., Шмелёв А. Д. Языковая концептуализация. М., 1997,с.313-314.
429
показывают многочисленные толстые книжки историков о Наполеоне - можно. Да ведь и я только что соединил все эти конструкции воедино.
Но если любой текст всегда воспринимается как имеющий океан значений, то как же всё-таки можно надеяться понять автора этого текста? Конечно, важную роль играет расширение текста, позволяющее отвергать те значения, которые ему не соответствуют. К сожалению, даже расширение текста не может окончательно решить проблему. Так, услышав слово «Наполеон», человек может думать о разных вещах — об императоре, коньяке, пирожном, пасьянсе и т. д. Но как только текст будет продолжен, некоторые из значений станут маловероятными. Пусть продолжение будет таким: «Наполеон предал республиканские идеалы». Это высказывание, как и любой текст, многозначно. Например, возможно, что оно выражает неудовольствие появлением пирожных типа «Наполеон», поскольку они привели к крушению демократических идеалов в кулинарии. И всё же гораздо проще понять это высказывание как текст о Наполеоне — императоре и тиране, чем как текст о торте или коньяке. Если этот текст будет продолжен дальше (например, «Наполеон предал республиканские идеалы. Он относился к солдатам как к пушечному мясу»), вероятность понять его как текст про пирожное или про коньяк станет ещё меньше. Хотя всё равно остаётся много возможностей понимания, например, такое: «Коньяк Напо-леон заставил солдат забыть об их былом стремлении к народовластию и так отнёсся к ним, что превратил их всех на поле боя в пушечное мясо»; или: «После того как дети, считавшие до этого, что все пирожные одинаковы, увидели пирожное «Наполеон» — этого императора среди пирожных — они стали относиться к шоколадным солдатикам так же, как к пушкам, сделанным из ветчины, — они перестали их есть».
Даже большой по объёму сложный текст может иметь разнос толкование. Чтобы в этом убедиться, достаточно почитать работы историков и искусствоведов, посвящённые одному и тому же событию или произведению искусства. Вспомните соответствующие примеры из вступления. Здесь приведу лишь ещё один. И. М. Фейгенберг приводит разные переводы концовки одного и того же (66-го) сонета Шекспира '.
Вот перевод Б. Пастернака:
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу будет трудно без меня.
А вот перевод С. Маршака:
Всё мерзостно, что вижу я вокруг,
Но как тебя покинуть, милый друг!
430
Перевод Ф. Червинского:
Усталый, льнул бы я к блаженному покою,
Когда бы смертный час не разлучал с тобою.
М. Чайковский:
Я, утомленный, жаждал бы уйти,
Когда б тебя с собой мог унести!
О. Румер:
Когда б не ты, любовь моя, давно бы
Искал я отдыха под сенью гроба.
С проблемой невозможности дать однозначное толкование слов сталкивается и лингвистика. Рассмотрим популярный пример лингвистических изысканий — попытки определения людей, именуемых холостяками. Несмотря на огромное число проб, дать строго однозначное определение не удалось. Лингвисты упражняются в придумывании примеров, ставящих под сомнение возможность ясного описания даже для такого простого, казалось бы, слова. Как, например, определить, являются ли холостяками Кощей Бессмертный, Римский Папа или измученный семейными проблемами мусульманин, который должен жениться на третьей жене, но ещё не женился?
А. Вежбицкая возражает. Она считает, что возникающие проблемы во многих случаях лишь прикрывают интеллектуальную леность и небрежность филологов'. Она полагает, что надо просто точнее определять слова. Например, дать слову «холостяк» такую дефиницию: «неженатый мужчина, который мыслится как такой, который мог бы вступить в брак»2. А. Вежбицкая как филолог пытается решать очень важную задачу; максимально точно отразить и закрепить в словарях языковую норму, а для этого дать понятиям исчерпывающее определение. Однако невозможно описать все значения слова — в живом языке значение слова определяется контекстом, а все возможные контексты нельзя ни зафиксировать, ни перечислить. Однозначно выразить все омонимичные значения знака невозможно уже потому, что эти значения находятся у субъекта в базовом содержании сознания и не осознаются. В частности, всегда можно найти понятное окружающим употребление слова «холостяк», которое противоречит определению Вежбицкой. Разве нельзя, например, называть ребёнка «наш принципиальный холостяк» после заявления малыша, что он никогда не женится? Думаю, также поймут человека, если он в обычной речи назовёт
' Вежбицкая А. Язык, познание, культура. М., 1996, с. 224.
'Вежбицкая А. Ук. соч., с. 203.
431
холостяком, скажем, своего кота или черепаху. По дефиниции, данной Вежбицкой, однако, подобные словоупотребления в принципе невозможны.
Конечно, всегда можно сказать, что отсутствие точных определений — результат интеллектуального бессилия определяющих. Проблема, однако, принципиальнее. Перечислить все возможные классы, к которым может принадлежать данное слово, невозможно. Любой стимул, любой знак, любое слово могут быть отнесены в воспринимающем сознании к фактически бесконечному числу классов.
Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 264; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!