Фонд 1632, о. 1, д. 1. Бондарная спецпосёлка Конюхово.
За 1933 год произведено:
Бочек сельдянок – 2281, смолянок – 240, ушатов четырёх вёдерных – 405, лоханей – 300, вёдер – 300, судомоек – 300, квашен – 300, шаек банных 300, корзин двуручных 300, корзин одноручных – 500, корзин с крышками – 1000, корзин сёмужьих – 1000, корзин наважьих – 1000, подножек для цветов – 30, табуреток – 50, гардеробов – 4, столов канцелярских – 50, кроватей – 100, комодов – 20, шкафов кухонных – 20, шкафов канцелярских -15, буфетов – 2, стульев – 50, сундуков – 50, чемоданов – 50, счётов 50, столов письменных – 5, ломберных столов – 30, этажерок – 20, топорищ -1500, рам (погонных метров) – 2000.
Сведения о Лопатке из писем Валентины Тимофеевны
«Живу в Астрахани, а душой на Родине. Очень часто вспоминаю и всё как будто вижу наяву. То Лопатку прежнюю, то нынешнюю. Составила план Лопатки, я думаю, ты разберёшься.
Надо было побольше расспрашивать родителей. Хотя мы свою маму почти не видели. Мы ещё спали, она уже уходила на работу. А вечером приходила затемно. Спасибо бабушке – это отца мать, она нас и воспитывала. Если бы мама сейчас была жива, то многое бы рассказала. У неё очень хорошая память была до конца. Я один раз даже удивилась, как она стала по фамилиям мне рассказывать кто, где жил в селе, откуда их выслали. Там были земли татарские, везде в сельсоветах были татары, а русских было только 5 семей. Вот всех их и выслали, а татар – никого.
Дедушка Попсуйкин Михаил Сергеевич (по отцу) умер по дороге в Великом Устюге, а бабушку Надежду Васильевну взяли с Кеги с собой. Она умерла в Астрахани в 1957 году. Когда выслали, маме моей было 17 лет и она была беременная. Первый сын родился в Золотице и умер там от кори. Мама прожила очень тяжёлую, но долгую жизнь, не ожесточилась, была добрая, её все любили и внуки и правнуки. Отца забрали на войну, а нас детей трое, Саша – сестра родилась в 1941 году. Спасибо бабушке, что она помогла маме.
|
|
|
Да ещё я жила у бабушки на Кеге вместе с Зоей Головко два года. Малюсенькая была комнатка, и она не брала с меня деньги, и я их отдавала маме, а она мне покупала одежду. Спасибо Петру Фомичу, он был хороший друг дяди Вани Криони, и у меня у первой на Кеге были резиновые сапоги, мне купили зимнее пальто, а у старших девчат были только фуфайки.
Бабушка говорила, когда их привезли с Золотицы на Лопатку, то поселили в одной комнате пять семей: Попсуйкиных было 4 человека: мама, папа, бабушка (Надежда Васильевна) и Нюра – это сестра отца, ей было 13 лет. Семья Андреевых – по маминой линии - и две семьи Деменко: два брата, но не знаю, были ли у них тогда дети и ещё Дмитриевы. Даже не представляю, где они спали, конечно, на полу, но столько разложить, тут и пола не хватит. Потом стали строить бараки, и стали расселять. При моей памяти в первом бараке, где была больница, жили Иван Криони с семьёй, бабушка Негодова и Дмитриев, а одна комната была пустая. Люди уже стали уезжать. Ну, в общем, какие фамилии помню, напишу: 2 барак. Ткачёвы 2 семьи, Сысоевы, Степановы, Резниковы и ещё жила женщина, у неё муж был больной, не ходил. Я даже не знаю, как она его увезла. 3 барак. Деменковы 2 семьи, немцы, Осиповы, Плаксины, дядя Федя Сыроватский с семьёй. А в нашем бараке: мы, Журавлёвы, Коган, Якущенко тётя Клава с двумя детьми, в другой половине Криони Илья с семьёй, Якущенко Иван с семьёй, Панкратовы, тётя Катя Борисова, Негодовы. А в том бараке, где рядом избушка, жили Кольченко с семьёй, он был слепой, Медоновы, Штепо, Сильгеиновы. В Следующем бараке жили Книжниковы, Согновы, Балакоревы, Сыроватский Николай, Сысоев дядя Паша, у него жена была немка и много детей. В последнем бараке жили заводские, я только помню, что ходила с своей соседкой Валей Якущенко, там жила немка, а муж Якущенко, его убили на войне, сын был большой и не ходил. Она с моря приносила воду и делала ему ванночки, но так он и не стал ходить. В двух домах, что на два хозяина жили: в одном Немцы и Головко, в другом – Крестлинги и Поповы. Во время войны к нам приехало много народу, им рассказывали , что здесь рыба на берегу валяется. Эти фамилии я помню хорошо: Юшковы, Байковы, Башловские, Ширяевы, Фирсовы, тётя Маруся Прохорова, а дочь Нина Дмитриева, её муж Нил Михайлович с сыном Лёшей, Семёновы. Много приезжало с Ленинграда: девчата молодые, и рассказывали, что там творилось. Мама у них тарелки на картошку выменяла. Ленинградцы уехали быстро. Дядя Федя Сыроватский с войны пришёл без глаз, у него были дырки вместо глаз. Он к нам приходил, бабушка давала ему закурить, она выращивала табак, всё думала сынок придёт с войны. А ещё бабушка нашла на берегу очки, которые носили лётчики, и тоже отдала дяде Феде, у него была большая семья.
|
|
|
|
|
|
Ещё не всё написала, колхоз наш назывался «Сталинский путь», в 1948 году его соединили с Золотицким. У нас выращивали рожь, ячмень, овёс, репу, турнепс, брюкву, морковь. Я уже в 48 году училась в Золотице в 5 классе. Вот помню, как я шла зимой пешком, в первом году у меня не было лыж. Деревенские женщины зимой перевозили с Лопатки в Золотицу овощи. Они едут на телеге и едят турнепс. Я была удивлена, что холодно, а они кушают. Они этого же ничего не видели, для них было это лакомство. Не зря же на вечере у Полины в 2008 году один из Устиновых благодарил наших людей, что благодаря нам, они многому научились. Бабушка моя Надежда Васильевна говорила: «Не кулаки мы, а дураки, работали и не знали отдыха». Я очень любила свою бабушку, если бы не она, то не знаю, как бы мы выжили. Мама одна с тремя детьми, война, да ещё и в колхозе работала. Кто в заводе работал, им было легче, они получали деньги, а в колхозе - только трудодни. Платили 10 копеек за трудодень.
|
|
|
Может, ты знаешь, что такое чигирь? Это как колесо обозрения в парках, только меньше. На это колесо закреплены ковши не из металла, а резина толстая, и этот чигирь стоял в озере, а на берегу была площадка из доски, круглая. Там запрягали лошадь, и она крутила этот чигирь. Был сделан жёлоб, и вода в него лилась. Поливали капусту, она росла на возвышенности, но только почему-то не было кочанов, а только зелёные листья. Люди наши были с толком, а особенно немцы. Дядя Порот был умница. Вот они работали в кузне и мельницу он соорудил. Я всё удивляюсь, где они взяли два колеса, и мы их крутили, и мололи муку. А ещё я удивляюсь, как они делали бочки деревянные, ведь ни света, ни техники никакой. А обруча для бочек делали из ивы. Я помню, как женщины зимой ходили за озеро и резали ветки ив. Бочки нужны были для масла сливочного топлёного и творога и для рыбы. Меня, как закончила 7 класс, сразу поставили на маслобойку с Любой Самойловой. Мы молоко сепарировали, масло взбивали, творог варили и ещё масло перетапливали. Коров было много, четыре доярки по 14 коров на одну, доили вручную, летом по 3 раза, третий в обед ездили доить. Моя мама была дояркой, мы её почти совсем не видели. Немцы у нас были. Один был врач, а его жена тётя Тереза Майер была медсестрой. Один был председатель колхоза дядя Яша, а молодой Отто был продавцом. Во время войны их забрали, вернулся только Отто. А потом их ещё раз выслали в 1948году. Одна семья Сысоевых, он был русский, а она немка, у них было пять детей. Ему говорили, что ты можешь остаться, а жену и детей вышлем, но он уехал с ними. Мария Ивановна Юшкова с тётей Терезой переписывались.
….
Пишу тебе о Степанове. Это очень плохой человек. Он был какое – то время председателем колхоза. Моя бабушка Василиса Михайловна, у неё было много детей, пришла просить к нему денег. Он ей сказал: «Бери верёвочку и иди на ёлочку!» Зоя говорит, что он предавал, по его доказу садили людей. Её отца и ещё двух мужчин забрали, правда, её отца отпустили, а те двое не вернулись. Потом мама мне рассказывала, что все люди были недовольны. Было перевыборное собрание, но почему-то не в посёлке, а на агаровом заводе. Наши не пошли, но ночью проснулись от ликования, все в бараке кричали: «Ура!» это сняли Степанова. Вот тогда поставили немца Яшу. Степанова на Лопатке боялись, это уже при моей памяти. Не разрешали рвать траву для коз. Я рвала в том месте, где мы шли по поляне к озеру, там была вырубка. Я целый день рвала и расстилала, а ночью с мамой и Виктором ходили её собирали и носили в посёлок, чтобы не видел Степанов. Один раз я нарвала, а днём Нил Михайлович пустил туда коров, и они всю траву перегадили. Я так плакала, мне было жаль свой труд.
Кем он работал (о Степанове) не знаю, но рыбаком он был. Жена его тётя Нюся была хорошей женщиной, она с мамой доила коров. Тётя Нюся была, как заведующей, а мама младшей. Из-за его и детей не любили. У нас был такой случай: два мальчика Валя Степанов и Ткачёв Коля взяли санки и спустились на озеро, а лёд был тонкий, и они провалились. Когда их достали, то все кинулись к мальчику Коле, а к Вале никто не подошёл, кроме моей мамы и нас с Витей. Валентин остался жив, а Коля умер.
Саша, моя сестра, рассказывала, как они в школе в грязную воду в тазик под умывальником окунули его (Вале) голову. Им за это попало!
Когда я жила на Кеге, то мы ходили в Л. Наволок к портнихе, она очень хорошо шила, я шила у неё костюм. Платья мне мама шила. Я не помню, чтобы мы там ночевали, а в клуб на танцы ходили. И я была удивлена: сколько там было ребят. Все высокие, красивые. Я не знаю, кто мне говорил, что в деревне в некоторых семьях по 5 – 6 детей и все ребята. Вот у Люси Шевчук муж тоже настоящий помор (Репин Пётр). Я всё не могу себя простить, что купила заранее билеты на обратный путь. Я бы с вами тоже съездила в Л. Наволок и там бы увидела Сашу (Бронникова (Шаликова) Александра – мать мэра Архангельска), она со мной работала в больнице медсестрой. Люся мне сказала, что она плакала и очень сожалела, что меня не увидит».
Привет с Ахтубинска!
(выдержки из писем Негодовой Лидии Дмитриевны, адресованных Зинаиде Жуковой)
- Зина! О твоём дедушке добрая слава осталась. О нём отзывались только хорошо все люди, которые ушли в мир иной, а теперь как мы встречаемся, у нас все разговоры о Родине и в первую очередь вспоминаем о Семене Илларионовиче. После коменданта Карманова люди говорили: «Мы свет увидели при Семене Ил.! Он людей жалел, охранял, оберегал. Знал, кого куда направить на работу, по состоянию здоровья и семейной жизни. Вот, например, Данилова Анна Михайловна воспитывала одна пятерых детей. С.И. находил для неё работу такую, чтобы женщина не надорвалась и зарплату получала не меньше, чем мужчины.
- А первым председателем колхоза был Молоков Кузьма Ил? О нём тоже добрая слава осталась, его также уважали и любили колхозники.
- Зина, ты ещё спрашивала, где я родилась. Я родилась в п. Лопатка 1938 г. 22 июля и жила там примерно до 1943 года. Отца нашего отправили в Кислуху ловить рыбу для фронта, ему в команду прислали после ранения солдат несколько и местные люди были. Но папу нашего сразу забрали, как началась война, а нас он после забрал. А тонЯ находилась в п. Сосновке на берегу моря. А посёлок выше в лесу у озера находился. Я была ещё мала, ходила в этот посёлок через речку. Мостик красивый был и рядом стояла баня. А ещё я видела загоны и мне объяснили, что здесь разводили лис - чернобурок. И жили мы на тоне до конца сезона ловли рыбы, а после переезжали в Кислуху зимовать. А зимой ловили навагу, морозили и на санях увозили в сторону Архангельска. В Кислухе я жила до 1950 г., потом меня отправили жить к бабушке Насте Негодовой на Лопатку, я училась в школе в четвертом классе у Юшковой Марии Ивановны. В 1951 г. семья моя Негодовы переехали на Кегу и работали на агаровом заводе, а мы учились в Золотице и жили на агаровом заводе и жили в интернате.
- Зина, на этой странице напишу о Церкви Золотицкой. Много просматривала кассет, а вопрос вставал, почему не видно ни на какой кассете церкви? И вот ты сообщила, что церкви нет. Зина, ты знаешь, какое состояние было у меня? Вот как будто что-то из души вынули и до сих пор это состояние не проходит. Я училась 3 года и жила в интернате напротив этой церкви, и она всегда стояла перед глазами. Душа болит и скорбит о ней. Как поднялись руки на такую святыню? Деревня Золотица без Божьего храма – это не деревня!
- Агар-агар вырабатывал Кегский завод. Я временами там работала, даже этот продукт сушила на паровых барабанах. Анфельсию сначала вываривают, разливают в корытах специальных, застывает в студень, режут на пластинки на специальных струнах, вымачивают в чанах больших с добавлением хлора, пластинки обесцвечиваются, становятся прозрачными. И тогда отправляют в сушильный цех. Агар-агар получается тонким, средним и потолще, это зависит от варки. Мне приходилось выгружать варошную, так называли емкость, где хранилась анфельсия. Меня опускали в емкость, я там накладывала ведра, а сверху вытаскивали, грузили в вагонетку, которая стояла на рельсах. Это происходило на крыше. После эту вагонетку отвозили на определенное место, около речки. Летом там всегда роилась мошкара. Работа была интересной. Семен Ил. следил за работой этого завода. Иногда и ночью приходил, проведывал рабочих. Они за честь считали, что директор беспокоится и днем, и ночью за них.
- Доехали до Котласа, и здесь остановка была долгой. Хоронили мертвых. Бабушка Таня пошла на речку и там в проруби стирала бельишко, и просчитала, сколько гробов вынесли – 80! После местный народ стал возмущаться, что мол заполонят кладбище, тогда стали хоронить в одну братскую могилу. Дед Иван прошелся по берегу реки и встретилась ему небольшая пристань, и там стояли небольшие судёнышки. Люди там работали, занимались ремонтом двигателей. Дед стоял, слушал гул моторов, потом им подсказал, что надо делать, он по звуку знал причину поломки. Люди пригласили его на судно. Дед несколько дней ходил помогал им. Перед тем, как уезжать, люди ходили к своему начальству, чтобы деда оставили здесь, но по ихнему не получилось. Едем дальше.
Чем ближе продвигались на север, тем холоднее становилось, для южного народа это грозило болезнями. Стали болеть люди и разразился тиф. Мама моя в возрасте 14 лет заболела. Маму Евдокию Ивановну сняли с поезда в Архангельске, других тоже, а остальных повезли дальше на север. Мама лежала до лета и как только начали ходить пароходы, тогда она снова встретилась с родителями. В больнице она была послушной и помогала всем и во всем. Ухаживала за одним мальчиком, а мать бегала и под окном все плакала. Ее больные успокоили: «Не плачь и не расстраивайся, за ним ухаживает девочка не хуже мамы. Тогда та женщина стала приносить на двух пареные яблочки.
Однажды врач пришла старая еврейка и стала больных обслуживать. Один пожилой мужчина лежал в палате женской, некуда было положить. Врачиха прочитала на спинке кровати описание больного – кто он, откуда и диагноз. И начала на него кричать и кружкой металлической бить по груди – «Это вы, кулаки, прятали хлеб!», и что-то другое. Больные пожаловались при обходе врачам. Этой еврейки больше никто не видел.
Перед выпиской нянечки приготовили маме гостинец. Они насушили сухарей и собрали, отцедили сухофрукты из компота, завернули в пергаментовую бумагу и получилась посылка, чуть меньше полмешка. И отправили ее на пристань к теплоходу. А пароход ушел и будет через неделю. Она жила в такой комнате, где были одни мужчины. Кругом непролазная грязь, а стол неузнаваемым был. Она попросила одного, чтобы нашел ведро полы помыть. Нашла воду, какую-то тряпку, стеклышко, отскоблила стол стеклом. Помыла полы, мужики не узнали свою ночлежку. Каждый день один человек приносил ей булочку французскую, ей специально выписали, после тифа надо было кушать белый хлеб. Вот на этом и закончилась красивая еда, а потом по приезду к родителям начался голод.
Мама говорила, подъезжая на пароходе к Зимней Золотице и приближаясь к берегу видит, что её мама Татьяна бегает по берегу, мечется. Встретились, и бедная бабушка Татьяна за этот мешок уцепилась крепче, чем за дочь. Да, голод делает непредсказуемые вещи.
Зимняя Золотица из двух частей Нижняя Золотица и Верхняя Золотица. Местные люди выделили им баню и в ней проживала семья Бибиковых. Дед и бабушка в Верхнюю Золотицу ходили подработать на проживание. Дед мастером, бабушка занималась шитьем. Платили продуктами. Однажды родители были на заработках, мама моя и сестра её младшая гуляли по берегу моря и попался на пути какой-то червяк, они принесли домой и сварили его в чугунке. Очень вкусный был и бульон тоже был вкусный.
Николая, брата маминого за неуместную шутку наказали, посадили в яму, 3 или 6 дней он там сидел, не помню, с маминых слов. Дело это было зимой, в хромовых сапожках и в одежде южной. Семья сильно переживала за него.
Пришло время умирать дедушке. Ночью сказал Татьяне поднять детей, чтобы попрощаться. Попрощался и детям наказ дал. Дети, верьте в Бога. Бог на свете есть! Повторил три раза. Верьте в Бога! Верьте в Бога! Верьте в Бога! И сомкнулись уже губы навсегда! Дед мой умер с голоду!
Не знаю, какой это голод был, но я так думаю 1931-1932. Люди, которые остались живыми, перевезли в Архангельскую область п. Лопатка. Рядом находилась д. Л. Золотица. Поселок Лопатка, когда она образовалась, назывался Лопахтой, но людям было проще называть Лопаткой, народ был многонациональный, не все могли называть Лопахтой.
Новое место, новое местожительство. До их приезда построили бараки. Народу было много и жилья не хватало, приходилось в одну комнату поселять по три семьи, а потом расчерчивали полы мелом, для семьи каждой был свой уголок.
Со временем стройка шла, и переселяли каждую семью по комнатам. Началась жизнь. Создали колхоз, занимались скотоводством, рыболовством, сельскохозяйством. Все работали и даже дети.
- Моя мама Евдокия работала везде, куда не пошлют, и к каждому празднику получала подарки, сверстники злились. Однажды зимой в 40-градусный мороз она согласилась поехать на пожню за сеном для скота, потому что все отказались ехать. Поехала Евдокия за сеном, привезла, а снегу было по брюхо лошади. На ней были хромовые сапожки и эти сапожки уже снимали в амбулатории вместе с подошвой ног. Доктор был немец Андрей Васильевич Майер. Мама долго лежала в больнице, лечили ей ноги. По весне привезли. По просьбе доктора, какой-то аппарат. Мама так говорила: «Стали водить этим аппаратом по ногам и я ощутила покалывание. Такая была радость для всех, а особенно у доктора, он ликовал. А у начальства местного груз такой с души спал». Мама поправилась и приступила к работе.
- Мама работала на острове Жижгин и на острове Жужмуй, и в других местах. Она рассказывала, шли с работы по обочине дороги, видят, ноги человека из-под земли торчат. Старичок проводил нас вперед, а сам прикопал людей, снег стаял, а мертвые на виду остались.
- Рабочим выдали ботинки на деревянном ходу. Ходить было невозможно, берег каменистый и покрыт морскими водорослями, ноги скользили и люди разбивались. Они выкинули эти ботинки и ходили у кого что есть.
- В основном мама работала на Лопатке, носили на носилках туру-ламинарий с берега моря, жгли в печах, получали йод, занимались сенокосом, посевы убирали, корнеплоды.
- В то время над ними надзиратель был комендант с оружием, фамилия Карманов. Издевался над людьми. Люди летом бегут с работы, надо вовремя детей забрать, где гриб сорвут, где ягодку, кто клок травы для козы или дровеняку на плече надо принести для топки плиты. А комендант смотрит, у кого дым идет из трубы, заходит в комнату, берет ведро воды и заливает в плиту. И доволен.
Осень, дело шло к зиме, пригнали лес плотом, мужчины должны были вытащить этот лес на берег. Этот комендант ночью собрал всех молодых девчат и пригнал на берег. Девочки вытаскивали бревна на берег, а у берега уже образовалась вода кашей. Мужики утром вышли на берег, так и ахнули, увидев эту картину. После много девочек заболели и поумирали.
И ещё ночью придумал, ночью поджег лес у малиновой горы, недалеко от моря и ночью поднял народ тушить лес. Так и осталось название – пожня Карманова.
Много бед творил. Старика одного сжег в печке, в той, которой жгли туру на йод. Печь была свободной. Дед залез погреться в эту печь и получил смерть.
Золотицкие коммунисты не выдержали и сообщили в Архангельск начальству, и быстренько прибежал катерок, забрали коменданта, но до места назначения он не прибыл, так говорили люди. И в Архангельске его уже никто не видел.
- Рыбу солили в чанах в большом леднике. Начало его от берега и тянулся далеко под землёй. У папы был маленький ледничек в виде домика небольшого, он засаливал рыбу для спецзаказа. В ясную погоду прибегал небольшой катерок, забирал рыбу и тут же уезжал. Ему начальство доверили засаливать рыбу для спецзаказа.
Во время плохой погоды папа своих работников баловал соленой семгой, очень вкусная. Но находились из этой бригады доброжелатели и докладывали начальнику Кравченко. Начальник, он тоже из репрессированных, папу на ковер вызывал, но никогда не наказывал. А ты что хочешь, чтобы ловить рыбу и не попробовать, отвечал папа?
- К концу лета и началу осени начинали готовить снасти к зимовке. Начинали с самого дальнего, третьего котла. Хорошо просушивали на вешалах, заносили в жилой дом, приготовленное место находилось в углу. Там из досок готовили нары на подставках и раскладывали сети аккуратно, каждый прослой посыпали солью, и чтобы сети не касались стен, и чтобы мышам не было раздолья. А весной - начало лета варили смолу, смолили сети, просушивали на вешалах.
Мы, дети, помогали чем могли, вили канаты, раскладывали соленую рыбу в большие бочки. До середины бочки укладывали взрослые, а потом мы – дети, ставили нам под ноги ящики.
- В 1951 г. переехала семья наша, а также все остальные люди в поселок Кега. В Кислухе организация спецторг распалась и люди уезжали кто куда. На Кеге заготавливали морскую траву анфельсию (по книжному она называется по другому), драгировали со дна моря. Зимой заготавливали дрова в лесу для завода агар-агар, весной шили карбаса. Но из Кеги тоже люди стали уезжать на свои исконные Родины.
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 230; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!