Понятие опыта — неотъемлемый элемент современного мироощущения
Между тем рационализм нового времени и всецелая вера в собственный рассудок как раз базируются на эмпиризме, доктрине, основанной Дж. Локком на закате XVII в. В соответствии с ней все знания выводятся из опыта и не существует ничего, кроме того, что можно ощутить пятью чувствами или воспроизвести в исследовательской лаборатории. Однако на пороге XXI в. мало что осталось от наивной веры в то, что вселенная и сам человек — это простые механизмы, которые от пружинных часов отличаются лишь количеством "шестеренок"; разве что идея, что когда-то в будущем все тайны вселенной будут разгаданы и не останется места никакой мистике...
Сегодня установка на духовный опыт уже стала привычной. Уходящий век вернул серьезное отношение исследователей к внутреннему опыту человека, который позитивистское сознание XVIII—XIX вв. отвергало как "ненаучный". Понятие опыта оказалось центральным для феноменологии, экзистенциализма и структурализма, для прагматизма, фрейдизма и материализма. Новое по сравнению с классической философией — это то, что опыт как форма познания Действительности вобрал в себя практически все прочие познавательные формы; споры ведутся лишь о трактовках вокруг понятия опыта.
Для многих систем миропонимания исходной позицией стало признание уникальности, принципиальной неповторимости любого опыта. Такова позиция основателя феноменологии Э. Гуссерля и основателя прагматического инструментализма Дж. Дьюи. Х.-Г. Гадамер, развивавший герменевтическую феноменологию М. Хайдеггера, подчеркивал, что опыт действительности, ценный для науки своей принципиальной повторимостью, строго говоря, можно приобрести только однажды — уже приобретенный опыт нельзя получить еще раз заново: "То же самое не может стать для нас еще раз новым опытом" [4].
|
|
|
С начала XX в. в европейское философское мышление прочно вошло и понятие религиозного опыта. Этому способствовало философское направление прагматизма, развитое Ч. Пирсом, У. Джемсом, Дж. Дьюи и др. Благодаря им сложилась новая норма в богословии и религиоведении: все богословские рассуждения стали строить исходя из понятия религиозного опыта, то есть реальности, признаваемой всеми, в том числе позитивистами. Представители прагматизма, разумеется, трактовали религиозный опыт чисто материалистически. Тем не менее, признание позитивистами религиозного опыта как объективной реальности было значительной уступкой со стороны агрессивного неверия.
Сегодня наиболее авторитетные христианские проповедники и богословы, объясняя Откровение и Священное Писание, обращаются главным образом к внутреннему опыту, а не к рассудку аудитории. Современным миссионерам в основном приходится иметь дело с людьми, находящимися во власти агностических предубеждений. Разъясняя им, что такое христианское Откровение, или передавая содержание Евангельских писаний, проповедники вынуждены отбросить логическую и рациональную аргументацию как бесполезную.
|
|
|
Почему сегодня христианская проповедь обращена к внутреннему опыту, а не интеллекту человека
Для христианских миссионеров сегодня главная проблема состоит в том, что ныне человек если даже и признает действительность опыта знания Бога, его по большей части не имеет. Современный греческий богослов и философ Хр. Яннарас, например, для объяснения понятия Бога находит путь, способный убедить современного человека. Он обращается к тому минимуму метафизического опыта, который есть у каждого человека: "Какая-нибудь нелепая случайность, “авария” <...> автомобильная катастрофа, рак, сердечный приступ, — и вот уже броня самодовольства пробита, и человек предстает во всей своей беззащитной наготе <...> В такие мгновения “метафизического пробуждения” суть всех вопросов сосредотачивается для нас в одном резко запечатленном в сознании слове, таком привычном и вместе с тем остающемся вечной загадкой-Бог" [5].
|
|
|
В своей книге Хр. Яннарас раскрывает учение о Боге Троице, о человеке, о Христе, о Церкви, ориентируясь прежде всего на опыт знания Бога, зафиксированный в библейских текстах. Этим его книга отличается от традиционных катехизисов, где главный аргумент — догматический авторитет Писания, а не созвучие его содержания собственному опыту читателей. Греческое название книги "Азбука веры" точнее соответствует ее назначению. Это — почти энциклопедическое описание мироощущения современного человека в наиболее важных узловых моментах и вместе с тем, — переложение основ христианства на язык категорий и понятий, которыми привык мыслить современный человек европейской культуры.
Известный пастырь, митрополит Сурожский Антоний свои рекомендации к чтению Евангелия также полностью ориентирует на внутренний опыт читающего. Владыка Антоний предупреждает, что Писание может вызвать различный отзыв в душе; это может быть не только положительный опыт, но и отрицательный: "Некоторые места остаются непонятными, чуждыми, — мы можем их принять к сведению и пройти мимо, читать дальше, ожидая момента, когда мы дорастем до того, чтобы их понять. Другие места у нас могут вызвать отказ: “я не согласен с этим, я не могу этого принять” <...> Надо и это принять к сведению: значит, Евангелие и я не созвучны в каком-то отношении. И, наконец, будут такие места, на которые я могу отозваться всем сердцем, всей душой, от которых заволнуется все мое нутро, места, которые мне кажутся такими прекрасными, такими значительными, о которых хочется сказать: “Боже, как это хорошо!..”. Знайте, что такое место говорит о том, что вы и Бог единодушны, что, вчитываясь в это место, вы вчитываетесь в глубины Божий, вы познали Бога Каким Он есть, вы знаете, каковы Его мысли, каковы Его чувства, каково Его отношение. Но одновременно вы обнаружили какую-то глубину в себе, о которой вы не имели никакого представления" [6].
|
|
|
Личный опыт того, к кому обращена проповедь, — последний аргумент, который остался в руках миссионера; собственно, так было всегда, и только более чем двухвековое господство рационализма приучило думать иначе. Истина не рождается в споре, она открывается в опыте того, кто с нею соприкоснулся. Христос не доказывал теоремы Своим ученикам, как учителя Древней Греции. Он обращался к собственному опыту учеников: скажите, что слышите и видите: "слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне" (Мф 11:5—6). И Апостолы были посланы не для систематизации Его учения, а для свидетельства того, как меняется жизнь принявших Его Благую Весть: "вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли" (Деян 1:8).
Опыт веры и неверия
Первое и самое главное условие, которое сегодня проповедник не может не учитывать, заключается в следующем: требуется, чтобы прежде всего опыт встречи с Богом состоялся. Увы, многое, очень многое препятствует появлению такого опыта!
Для того, чтобы человек смог пережить опыт встречи с Богом через чтение Писания, митрополит Антоний Сурожский определяет два условия (впрочем, они одинаково необходимы для любого опыта в науке или искусстве): "необходимо приступить к чтению Евангелия непредвзято, с единственным желанием — открыть истину, понять, что там сказано. И во-вторых, относиться к этому занятию столь же серьезно и добросовестно, как должно относиться ко всякому научному делу" [7] Если эти условия будут соблюдены, то чтение Евангелия принесет опыт общения с Евангелистом, откроет его опыт как очевидца Христа или евхаристический опыт апостольской общины.
Поэтому и чтение Евангелия митрополит Антоний приравнивает к беседе с Евангелистом: "раньше, чем приступить к самому Евангелию, я хочу, во-первых, сказать кое-что о Евангелисте, потому что прежде чем беседовать с живым человеком, конечно, хочется узнать, кто он, что он говорит, почему его слушают..." [8] Убедительность проповеди самого владыки Антония в том, что он раскрывает только собственный опыт: "...почему я выбрал именно это Евангелие (от Марка). Выбрал я его по очень личной причине. Я стал верующим, встретившись именно с этим Евангелием" [9].
Если все вопросы так просто разрешаются с точки зрения опыта, тогда правомерно задать противоположный вопрос: почему же есть скептики, не верящие Библии? Неужели все они неискренни в своем восприятии веры? Ответ следует искать не в недостатке путей решения той или иной проблемы, а все в том же внутреннем опыте. Любой человек, даже неверующий или агностик, имеет собственное представление о Боге — свой опыт Бога. Чаще всего человек не помнит, когда и как пришло его понимание того, что есть Бог и какой Он. Религиозное чувство присуще человеку, и что значит быть верующим, достаточно ясно понимают верящие в то, что Бога нет. Главная проблема веры и неверия состоит не в отсутствии понятия Бога, а в содержании, которое человек вкладывает в это понятие.
Неверующий обычно не может принять Бога в силу полученного им некогда отрицательного опыта. Это может быть и отсутствие (пока еще) опыта встречи с Ним, но чаще всего — это опыт страха ответственности перед Ним, безусловно, отрицательный в эмоциональном отношении, или богоборческое нежелание уступить Богу право "распоряжаться мной". Этот отрицательный опыт отнюдь не исчерпывает всей реальности Бога, но в том-то и дело, что неверующий, утвердившийся в своем опыте, об этом и слышать не хочет! Поэтому неверующий удивляется, как можно в Него верить, даже не догадываясь, что верующие знают Бога совсем другим.
Что открывает Благая Весть?
Христианское мышление изначально было экзистенциальным. Что такое весть, известие? Это — новое знание, новый опыт, открывшийся человеку. Евангелие, Благая Весть — это переживание любви Божией, вдруг ставшей доступной человеку во всей реальности и близости. Радость приносят не слова и буквы, а Весть, воспринимаемая на опыте. Можно услышать слова и прочесть Писание, но не получить Вести, и в этом — вся сложность.
Весть состоит не в словах, а в живом опыте, который вырастает из слов, но в то же время без слов ему не обойтись. Однако и в апостольское время, и в век мужей апостольских, и в патриотическую эпоху хорошо понимали, что первичен сам опыт; слова — это лишь знаки, о нем свидетельствующие. Нельзя в центр всего ставить слова и считать их истиной; нельзя словесную модель истины объявить самой истиной, поскольку любое описание подобно фотографии — оно отражает только один момент всего существования реальности.
За написанными Апостолами книгами закрепилось название Благой Вести, Евангелия. Но когда евангелист Матфей записал: "И ходил Иисус по всей Галилее, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия" (Мф 4:23), он, разумеется, имел в виду не собственное произведение. В категориях сегодняшней догматики к понятию Евангелие, как его употребляли тогда, больше подходит термин Предание, чем Писание. Благая Весть — то, что Христос принес в мир от Отца и передал Церкви. Благая Весть — это Предание Церкви, так же как одной из форм Предания является Священное Писание. Это — опыт благодати, которым живет Церковь, открывшаяся человеку реальность ни с чем не сравнимой радости единения с Богом, которая сделалась доступной ему вдруг, неожиданно, в то время как он пребывал во мраке безнадежности.
Сложность в том, что реальность эту нельзя познать иначе, чем сделавшись ей причастным. Церковь понимала это всегда, но философская мысль получила инструмент для такого отношения к жизненной реальности только с появлением направлений, которые, грубо обобщая, можно назвать экзистенциальными; до них понимания межличностной причастности в философии не прослеживается. Бытие — это и есть причастность — по крайней мере именно так назвал свою программную книгу крупный современный православный богослов митрополит Пергамский Иоанн (3изиулас) [10]. Бытие человека — это всегда его со-бытие с реальностью, познаваемой через опыт.
С другой стороны, и познавание реальности также возможно только в причастности человека к этой реальности. В хрис тианском учении познаниетакже изначально отождествлялось с причастностью, как, например познание Бога во Втором послании Петра (1:3—4) сопоставляется с возможностью соделаться "причастниками Божеского естества" (1:4). Благая Весть онтологична по своей природе, поскольку она есть то, что Христос вынес из глубин внутритроичного бытия, и в то же время остается именно Вестью, то есть является герменевтической реальностью, направленной на усвоение через истолкование. Предание и онотологично, и герменевтично одновременно [11].
Христианское догматическое мышление оставалось экзистенциальным до воцарения европейской схоластики, послужившей колыбелью позитивистской науки. Ни в новозаветных текстах, ни в патриотической литературе не абсолютизируется никакая словесная формула, образ или метафора, выражающие Благую Весть. Апостол Павел очень различными способами передает, что, собственно, совершил Христос, достойное называться Благой Вестью. Он говорит, что Христос наш Спаситель (Еф 5:23; Флп 3:20; 1 Тим 4:10; Тит 1:4 и др.), что Он освободил нас от греха, проклятия и смерти (Рим 8:21), что Он искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою (Гал 3:13; 4:5), что Он — мир наш, примиривший нас с Богом (Еф 2:14—17), что Он — Новый Адам: "Первый человек — из земли, перстный; второй человек — Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного" (1 Кор 15:47-49), что Он — Завещатель, и пока Он жив, мы не вступили в права наследников: "Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя, потому что завещание действительно после умерших; оно не имеет силы, когда завещатель жив" (Евр 9:16-17).
Только в средние века на Западе динамическое экзистенциальное восприятие Откровения было подменено стремлением сковать истину словесными формулировками, да так, чтобы истины вне ее определений уже не оставалось. Юридическое мышление, сделавшееся господствующим там, по своей природе не могло не быть статичным. Экзистенциальную реальность взаимоотношения человека с Богом оно сводило к застывшим схемам правовых отношений.
Что же совершил Христос
Из всего множества образов, через которые Новый Завет и патристика выражали совершенное Христом, в западном средневековье был выделен и абсолютизирован образ Искупления. Очевидно, именно этот образ оказался наиболее близким юридическому мышлению европейского Запада. Но образ Искупления не может исчерпать всего, что совершено Сыном Божиим. По выражению В. Н. Лосского, застывание этого образа в сознании означает "недопустимые правовые отношения" между Богом и человечеством, в то время как правильнее включить его "в почти бесконечный ряд других образов, из которых каждый является как бы одним аспектом события, самого по себе неизреченного. В Евангелии перед нами встает образ и Доброго Пастыря, ищущего заблудшую овцу, и “крепкого мужа”, побеждающего разбойника, его связывающего и отнимающего у него добычу, и женщины, нашедшей и очистившей потерянную драхму [12] на которой, сокрытый пылью греха, начертан образ Божий. Основная тема литургических текстов, в особенности Страстной седмицы, это тема воина-победителя, разрушающего вражескую крепость, сокрушающего врата ада, в которые “победоносно вступают его знамена”, — как пишет Данте. У отцов мы находим множество образов физического порядка — и образ огня очищающего, и, очень часто, образ врача, исцеляющего раны своего народа: так, начиная с Оригена, Христос — Добрый Самарянин, врачующий и восстанавливающий израненную разбойниками, то есть демонами, человеческую природу.
Образ Искупления у апостола Павла в какой-то мере и сам по себе носит юридический характер. Однако его юридический символизм следует рассматривать как завершение всей библейской, и в особенности новозаветной и христианской образности, суть которой не в торгово-правовых отношениях с Богом, а в распинающейся любви Божией. "Тема жертвы — нечто гораздо большее, чем простая метафора: это завершение символики, которая причастна к предвозвещенной реальности — “Крови Христовой”, принесенной “вовек”, как сказано в Послании к Евреям, где этим образом дополняется и углубляется юридический символизм" [13]
Тем самым мы сталкиваемся с уже знакомой проблемой. Как только словесные модели перестают восприниматься внутри вечно обновляющегося Предания как передающие знание отчасти (1 Кор 13:12), как только они застывают в самодостаточности, они тут же обращаются в свою противоположность. Они больше не указывают на реальность Благой Вести, но уводят от нее прочь. Такова плата за потерю экзистенциального восприятия и самой Благой Вести, и языка, которым она передается.
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 118; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!