Ленивотекучий эверест за двумерными чёрными водами
Триптих Евгения Маслова
Содержание:
«Странение» со второй по одиннадцатую страницы;
«В порезах тротуара» с двенадцатой по девятнадцатую;
«Набег на небо» с двадцатой страницы по двадцать седьмую.
Странение
Васька Многодур
посвящается Андреям
Я, Васька Многодур,
Как-то шёл куда-то
По Невскому проспекту, повернул
На улочку мощёную богато.
Иду, вдруг вижу: человек
До глаз моих доносится виденьем
Сквозь подворотню, где больше никого и нет,
И кожей под воротником я чувствую: оттуда же и вздох осенний.
Тот, в чёрном человек,
Стоял близ труб и прочих воздуховодов.
Не знал я тогда, что себя уж обрек
На вдыхание их дивных смрадов.
Тот, в чёрном человек,
Порвал
Наст, похожий на сливки и сталь,
Прыжком начав восхожденье по соплам и дыхлам,
После карабкаясь в вышнюю даль.
Я побежал,
Щедро разбросив топота эхо,
Сквозь ворота непреложные к стенам,
Что бежали со мною
Чёрной резьбою железа по теням,
Мимо выступов необъяснимых
В стенах
И столь же немыслимо прямых.
Я прибежал
С задранною головою,
Я усмотрел, что он, оседлав
Уже что-то похожее на крыши скат,
Но много ниже,
Присматривал себе седалище повыше.
Осторожно, чтобы не поскользнуться,
Я поставил ногу на коробку с вентилятором,
Потом на другую, потом за трубу…
И так поднимался как будто секунд
|
|
|
Не больше минуты,
Но так уже долго, что думал,
Что только что, думав
Спуститься,
Не был я прав,
Ведь так бы я выглядел глупо.
Ещё между тем я подумал:
Давно уж безвинно преследуем мной
Тот, другой.
Я голову вздёрнул
И, как я и думал,
Его уже нет надо мной.
Пришлось оглядеться
На крыше ли он
Иль в окно он забрался чужое
Или чёрным котом обернулся,
Что с крыши жёлтым глазом смотрит на меня;
А может голубем вспорхнул
На грубую вышивку проводов
На дешёвой небесной ткани
Серого дня.
И тут я увидел на противоположной стене:
Серебрилась квадратом труба.
В углу прямом замята
Была
И в ободранный рукав одета.
Никуда не вела.
Сужалась в конце, но даже в самом узком месте
Вместила б меня.
Чем дальше к запястью она,
Тем рукав серый больше коричневый.
А на ней наподобие лба
Дриопитека металлический скат
Из почти голубых правильных прямоугольников.
И чем он ближе к запястью,
Тем больше по-японски он выгнут и ржав.
Труба
Чем меньше под навесом лба,
Тем больше в ней от пятки.
Была
И это было.
Меня застали врасплох собаки,
Пока я наблюдал за трубой,
За её тайной жизнью
В подвешенном состоянии.
Они целою сворой собрались подо мной.
|
|
|
Раздавались ласковые «гав!».
Только что пришедшему могло показаться,
Что они меня сюда загнали,
Заставив спасаться
Не только ещё благородным человеческим бегом,
Но и уже не слишком человеческим способом бегства,
Стыдным наследством древних предков.
Тут у собак вырастают погоны
И они говорят:
«Тринадцатое отделение милиции,
Лейтенант Махровый.
Ваши документы, гражданин альпинист».
И потом чуть погодя:
«Чего вы залезли на Ленина?»
А я им: «Не надо мне лишнего преступления
Приписывать».
И ещё немного погодя:
«Разве бывают на ленинах сосульки?».
С этими словами я схватился за ближайшую
С целью мне самому ещё не ясной:
То ли бросить её в собак – пусть посмотрят поближе,
То ли оставить себе как сувенир – больно огромная.
Так или иначе,
Я отпустил трубу и обеими руками
Поскользнулся на весенней капели.
Моё падение было ужасно.
Я ощущал зудящее чувство в позвоночнике
И некоторых суставах,
Сообщавшее мне о чём-то.
Мои ноги переживали пустоту особенно остро.
Я провалился в свербящее напряжение падения
И не приземления.
Когда я вспоминал об этом в такси,
Которое везло меня, вероятно, домой,
Мои мысли прервал водитель
|
|
|
Какой-то не очень меткой фразой
О том, что закон нарушаем редко
Специально.
Я так и не понял, на что он намекал.
Прервал он меня на том,
Как я сравнивал духоту в его машине
С тем, куда я падал.
Сравнение было не совсем удачным,
Но оно мне напомнило, и я опустил стекло.
Прохладный ветерок летнего вечера
И быстрой езды.
Мой взгляд упал на тот дом,
Который я пытался было преодолеть.
Отсюда было видно,
Что это большой и квадратный
Серый панельный дом,
Ветшающий и простой.
Солнечный свет беспрепятственно обличался,
Обливался в каждой чёрточке,
В каждом уголочке и каждой трещинке находя себе себя,
Забиваясь в каждую щёлочку каждого шва,
Облизывая прямоугольнички лоджий,
Укалываясь о их углы,
И обрамляя квадраты окон белыми отражениями,
Подчёркивая грани нерукотворные
И перечёркивая рукотворные границы.
Я вспоминал о тайной жизни трубы.
Я так и не догнал его.
Старику
Ботинки зарываются в песок,
Вонь сырой земли еле щекочет ноздри,
Старик молча строит себе песочницу,
Сколачивая доски и роя яму.
Серый день, холодные порывы
И выцветшая зелень, чуждая мне -
Декорации этого фильма в замедленной съёмке.
|
|
|
Я, наблюдая эту вечную драму,
Улыбаюсь,
Но края моих губ смотрят вниз.
Порой кажется:
Одни
Ванны не глубже в облуплинах ржавых,
Другие -
Словно могилы.
Да вот кто в чём стоит?
***
Вряд ли следующее удастся понять,
Если вас никогда не радовал мелкий дождь,
Чёрной ночью
Капающий в подфонарную лужу,
Если мигающие обломки лучиков
Эти слабого солнца окрýг
Не заставляли вас заточиться от изумления.
Если вы никогда не расшагивались упруго
По мокрой дешёво мощёной дорожке
И взгляд ваш в канавках её
Своим бегом по камню
Искр не высекал
Рыжекипучих;
Если парные ног ваших взмахи
Не раздували огня по канавкам,
Рядом с вами бежать заставляя
Целые копья холерно горящих светил;
И если тогда зрелая скорость шага,
Вас на асфальта чёрное небо перенося,
Вам не показывала ни разу,
Как световая рябь бежит по вóлнам шероховатым,
И молнией если слепящей
В порезах тротуара
Та рябь не становилась под натиском ваших шагов,
То дальше взглядом следить за петельками письма,
Может быть, незачем вам.
Давéча я скрывался от дождя
В трамвае
Разглядывал декоративности несметной я узор
Дорожками что пролегал меж капелек
Которые как твёрдое или скорей желе
Налипли на очков прозрачную пластмассу
Так был я увлечён что мне они созвездием казались
Густым кристальных звёзд
Вот та поближе, та подальше
Иллюзию пространства размерами легко создать
Вот эта пара – звёзды-близнецы
Сиамские слились по перешейку влаги
Пуская ручеёк холодных бликов света
Я так был вовлечён что сердце моё б пело
Когда бы не рождал я звёзд от скуки и тоски
Тогда границу зрения нарушив
Пожаловал в страницу скромный гость
Через двери вагона проникшим
Ветром или полётом машины
Восхищенный небрежно гонимый
Зацепился сухо за взгляд
Выцвел когда-то зелёный
Ободранным
Подрагиванием полный
Неизвестно взялся откуда
В эту голую, чёрную пору
Коренной обитатель вагона ль
Или, как все, выйдет на своей остановке
Он пристал посреди прохода
Среди мокрых следов толпы многоногой
Что к счастью прошла
Но вот и новой очередь она
Вблизи листа и топчет и толкает
Вперёд себя не пропуская
Но вот уже как под волнами
В пучине ног он скрылся
Потерявшись для взора и надежд моих
Есть остановки на которых
Нам всем придётся выходить
И к радости моей вот на такой
Мне выйти следовало за толпой
Сначала между ног мелькающих
Как дальний образ взора избегающий
Он показался
Затем ясно
Он повод радости нелепой дал
Недвижен он был и нетронут
Как будто дождь и ночь и осень
Сухого моего героя не одолеют никогда
Тому я радовался
Зря
Я вышел в ночь
Шагнул я в дождь –
Невольничьей моей кручины
Частый, если не причина,
То повод точно –
И всё же видел солнце я
Отчётливей всего же под ногами
Я к переходу подошёл
И был я светофором ослеплён
Зелёный свет
Иду я слеп
Благодаря очкам дождливым
Как в старых фильмах призма-множитель они
Ногой нащупав выход из людей и перехода
С глубокой грудью я пошёл
И вот на стороне другой я с новыми глазами
И взгляд мой свеж
Как петрихор разлитый в жилах у богов
Старушки
Пока я, утончённый и уточнённый,
Пытался уехать на выцветшем трамвае
От старушек с мраморными лицами
С зелёными и голубыми прожилками
И зубами, как у пираний,
С полными мешками в руках
И мешками пустыми под подбородками,
Я встретил старушек,
Сморщенных от серьёзной древности
И болтающих ногами
В слишком больших для них сиденьях.
И тут включили свет!
Он тоже был то цвета сала,
То холодца.
Трамвай остановился. И тут я понял,
Что это не движение по рельсам раскачивало наш вагон,
А коллективное дрожание
Голов этих изюмных старушек.
Страшно и подумать, что тогда заставляет трамвай бежать по рельсам.
Я сошёл в аллею голых деревьев.
Мои бёдра были одеты в холод,
И скоро уже я почувствовал бы,
Как из них потекла кровь.
Недолго осталось. Я приду домой
И, забыв принять холодный грамматический душ,
Усну под мягкий тембр трансформатора.
К сожалению, на этот раз
Никакой оранжевый диск не прожжёт медового марева моего сна.
***
Сегодня
Звучат наши цепи.
Я иду по глубоко ночным проспектам,
Пьяный от охоты,
Крепкой, как ДСП,
И подошвы моих ботинок раздаются
В квадратной пустоте,
Как в комнатах Эрмитажа.
Переклятие видунов
Вот, навидьте виды видные
Да провидьте видь видальную.
Видь видальную да видалую.
Виждьте, виждите!
Завидите завиждь и завиди -
Возвидитесь невидано да невидало,
Перевидитесь да перевидьтесь.
Уж вижу вижу видатую.
В порезах тротуара
***
Нервный тик у фонаря
Стрункой слюнною струя
Плюнь-ка лунною звеня
Монетой
Вздетой
Где-то
Лето
Убежало
Нас в беспамятстве оставив
В стране этой
Переулочных огней
И дворовых светил над парадными,
Те - шары мятные
Глубоких удил домов,
Рыжельющих фонарей
И асфальта чёрного блеска
Веток переспелых веско
Лепестками резными листов
Греби лужи, не робей
Слышал: берег бережёт
Предмет славы.
Кончики пальцев в гладкой прогулке по острию коленки,
Тискают коромысло.
Документы, которые мы ищем,
Это наши ресницы.
Радужка-объектив.
Я уже предвижу,
Что когда я это читаю,
Я секунды дня потею
И варёно говорю.
Узкоколенная, остролокотная дева,
Тонкоплечая,
Ей нравится, когда я называю её разными словами,
Когда я делаю её своей, зовя своими именами.
Предмет славы.
Плоскость положенного предплечья
Перетекает в степную тыльность руки.
Стол дерётся!
А кто талантлив в дружбе?
Нежное небо и древний океан.
У неба корона из хны, как известно.
Давай, остановись уже на подбочине.
Что, позвонки перезванивают?
Котлетный сок и вкусная замесь.
Мне и тебе.
Я вытираю руки о солнце,
Я вытираю руки, о, солнце,
Я тебе пьяный как-то писал:
Она умеет лучше всех
А я не знаю как сказать спасибо
Полночный полулунный спех
Съедает память пробегая мимо
И будто бы не я уже
И нет вины моей – в беспамятстве мне мнимо
Я вру и нет меня уже
Я вру, что я, что вру, что Ӻᴤᶝᶧᵹᵮ |
А у кого-то пышет письмом:
«Я ей: Мнемозина,
Она мне: Образина».
И ленты ограничительные
На ′Кадемической закрытой на ремонт
Резинками из под купюр
Столбы фольговые квадратно единят
Пока я пьяный мимо еду вот
Опять
Трясутся складками желе
Вертясь тревожным знаком
Кавказский господин одетый хорошо
Так коротко пострижен.
Он в чёрной пуговке пальто
Весь мира свет содержит
Подвижной бездной красного огня.
А нет нам просто красный.
Пока я не забыл про светофор:
Вы замечали,
Что от того, что все они
Зажгутся иной раз – не все и сразу,
А как бы кто задержится,
Запнётся,
То: город будто бы живой.
Сойдём скорее в лужу.
Огни, как сами по себе,
Застыли в вышней темноте,
Земными звёздами паря,
Не виден стебель фонаря,
И тают рыжие лучи,
Не властно притяженье
Над снегом, что течёт под ними,
И лишь по своему желанью
К земле стремится тот прильнуть.
Автобус в парк не едет,
Автобус едет в ночь.
И сладких слов ему.
***
Черви блестят
Светом вывесок
На черноте асфальта,
Перетекая не спеша
Пульсирующим перекатыванием,
Подставляя красным и синим огням
То одно колечко,
То другое
Капелькой кристалла,
Общей для червя и для дождя.
***
Сразу и заранее скажу,
Что если открыть рану,
То в ней окажется нож.
Я разбежался в разные стороны
У меня теперь много острых углов
И вытянутых игл
С треугольными рёбрами
А ещё я химически голубой, блещу и отражаю
Так и хочется обломать свои лучи
Как сосульки
И раздарить леденцами да сладким льдом
Тут терпения надо откуда-то зачерпнуть.
Да так чтоб хватило.
Это в большей степени по поводу обвинителей.
Надрывный крик и плоский смех.
Всё коротко.
Всё больше по поводу обвинителей.
И жёлтой молнией звенит: «Не говори».
Я кристаллическая модель морского ежа
Многоконечная.
Тесная.
Мои пластиковые остроты
И надтреснуты и глáдки
Они же и поверхность стекла
И слепая бирюза
Я вращаюсь в центре комнаты,
Но уже близко к углам,
Посылаю колдовство на каждую из света сторон.
***
Слишком углы
Слишком трещины
Среди чёрного и белого
По стенам и страницам
А страницы жухнут и рвутся
Волосами падает дерева жизнь, застыв
Святые это разводы краски
На стене
Колоннами буквицы
Строчками волны
Страницы это дуб
Страницы это кожа
Страницы это камень
Страницы это воздух
Косыми узорами волны лежат
Угол запятнан
Стороны света с братьями ест он
Сырой ветер
И цветастый пепел
Мокрый значит мятый
Мокрый значит рваный
Мокрый значит даром
Углов либо нет
Либо они загнуты
Всё пришло из чужих городов
Отчеканено в допечатный период
Свёрнуто в сбитки
Запечённый кусочек
Песни чтобы благодарить
Песни чтобы тянуть
Из букв растут травы
Из букв растут павлины
Хвосты точно уж
Буква загнись
Буква заткнись
В себя забейся
Именами сыновьими
Невинными как под ними похороненные
Забирайся ко мне в горло
Да за шиворот
Камень в дверь
Ведь он в бордовой обложке, как из морщи кожи
На зеркале выжжены чёрные облака
Белый кирпич в округе меня
За мной приедет лифт
Возвещая своё приближение
Барабанным шорохом троса
***
Когда мы остро чувствуем сходство воды и стекла?
Когда разбили стакан в раковине.
А вообще, семена и вода
Требуют схожего обращения:
Посуде лучше приподнять края.
Или в землю.
Или в землю.
***
Я без дна,
Меня не исчерпать
Ни замыслом,
Ни коромыслом.
Я одет в какую-то глупость
И во взгляд, от которого чешутся усы.
Тоска под тёплыми струями
Полнее благородной чистотой,
Чем прикосновение чужого тела.
Меня рассыпало и растеряло,
Я решетом не помню где.
Один ребёнок считал когда-то,
Что дырки в сыре - самое вкусное.
Не сплю
Железный скрип крикливым стоном
Раздался на всю улицу и двор.
Ветер хлопает самим собою
И своим плащом.
Дыхание по телу твоему волною.
За стеною стук вдруг раздаётся -
Это дверь стучится к стене,
За другою эхо чьих-то шагов
Облизало лестницы углы.
Выстрелы гейзеров сопения из твоих ноздрей.
Перевернуться что ли на другой бок?
Набег на небо
***
Зюзюка-зюзюка, куда мне ползти?
Или текстиль твой без текста?
И даже без теста?!
Ну так уж нечестно!
Вот брошу мешок с погремушкой, да на белый день!
Молчишь? Ну, смотри мне.
Смотри, я уже.
Оставляю земле лишь тень.
Потьма
Кирпичная кладка песочной чешуёй
Греется на зимнем солнце
Багровая бесприютность пустыни
И тайное согласие между землёй и ступнями
Вспоминается вечный склон холма и туман
Все в атаку бегут
И ты беги
И ура вот над этим всем
И уран
Баю-бай
Вышибай
Объятое листвой
Я – бетонная тень огня
***
Ружейный залп
И полно дыма поле
Кавалерист бедняга
Уж пережил один
Один
Теперь он близится
Как завтра
Своих товарищей оставив
Вереницей позади
Споткнувшихся закатов
Безлунных сёдел
В даль скачущих
От грязи потемневших
Прошедших дней
И с вылупленным глазом
И пеной и копыта взмахами
Рытьём земли бессильным
Пытается себя о ставить
Пред взором нашим каждый уходящий день
Опору прочную в глубинах поселить
Иль просто суетным движеньем
Отбиться от напасти, плыть
С нами дальше по туману
Ружейных выстрелов следам
Он близится, кавалерист
Густую грязь взметая
Землёй родной я дуло заправляю
Вот саблю поднял он приветствуя могилу
Взвожу курок
Команда
Цельсь
Осечка
Не дуры пули попадают в грудь
Конь спотыкается и всадник пролетает
Через себя
Через коня
И приземляется на зад
Обида
Удивленье
Он ноги раскидав сидит так с удар сердца
Он смотрит на коня
На нас по-детски
«За что же не меня?»
Теперь он выражение плаксивое
Лица сменил решимость предпочтя
Себя собрав встаёт с трудом он, в раскорячу
Но вот
Ко мне бежит он
Выбрал он меня
Я руки опускаю
Пока все прочие юнцы торопятся
По пуле заложить в ружьё,
Затем в собрата
Он близится день завтрашний
Срываю грушу солнца
Последней трапезой палящей
Мгновенно всё я утолю
Ещё раз солнце вижу
В сабле
Не от того ль её зову?
***
В ряби на воде больше напряжения,
Чем в полосатом небе,
(Где поперёк пушистых и мягких
Лежат те, что острее,
Будто нитки другого цвета вплели,
Хотя всё белое.)
Она бы выплеснулась,
Прыгнув своей тёмной глубиной
На тонкое голубое дно,
И, может быть, даже разбила его.
***
Луна в дозоре прозревает ночь.
И облака ладонь к безбровной бледности прижата,
Как отдавая честь. Открыт один глаз у солдата,
И нету тела или рук. И нечем гнать незваны прочь
Рассветы.
Крылец.
Кофейная гуща. Сражения почва.
Поле бритвы ветрено шустро
Птицей лежит на дороге, папертью
Подбирающейся к сердцу, что устало стрекотать.
Гречечное дыхание, сбивчивый дым,
Стиснутый дуб, манёвр отрешения.
***
Чёрный набег в туман
Душным всполохом
Дельта улиц молчит
Слоями крем сходит на крыши
Дым в кучу собрался столбовую
Хотя его никто не просил
Из баллончика пурпурно разбрызнутые
Длинные тонкие крылья
Чёрный ворон будто
Стоит петух знаменуя
Слов недостачу
Розовоскальных и коленободранных
Пылковершинных и яснобоких
ленивотекучий эверест за двумерными чёрными водами
Белая пена горою лоснится
Запечёнными солнцем клубами лежит
Ваты утёс
Светясь из нутра
А краями пыль собирая
Подступы чёрные волны встречают
Конь из глубин до вершины взлетает
Чёрный, как вакса, и всадник в свинцовом плаще
Желтится, желтится
Серые клочья отбросив
Длинною грязною сажистой пряжей
Иссинет, иссинет
Как если бы кто-то наложил
На белковый гриб
На твёрдый взрыва дым
Плоскую чёрную плесень
Бугрится, грудится, нагромождается
Словно бы твёрдое тело кипело
И пузыри бы имели вогнутые стенки
И острые края
***
Все забыли уже о Наполеоне
А ведь каждая рана глубиною в легенду
И имя его – жертвенный алтарь
И дело тут вовсе не в силе памяти
Ведь если песок в руках
То и руки в песке
***
Голову в холоде, ноги в тепле.
Что не сказывается, то не повторяется,
Что не лечится, то не речится.
Храни
Голову в Вологде, ноги в Чечне.
Крепость Спиналонга
Быть тебе больше идёт лепрозорием,
Чем туристов собой развлекать.
Ты лежишь руиною солнцем истомленной,
А они не стервятники, глазеют на стать,
Догола что осыпалась, крошится.
Камни плотно друг к дружке лежат
Где-то, где-то клетками в микроскопе
Дырами щеголяет из умершей рой стервенят.
То ли башня торчит, то ли обрубок,
Смотрит посаженными неровно выщерблинами бойниц.
Впрочем, внутри у неё очень строго,
Хоть и криво, да и балки торчат из-под отсутствия черепиц.
Среди серых суровых ступеней
И мозаичной кладки конфет ассорти
Торжествуют стены растений
Корневисных и рыже-колючи трава и кусты.
Ты красива, как корпус больничный,
Лупится с коего краска цвета кровавых корост
И сквозит провалами из шифера хрупкого крыша
И балкон нависает с угрозой над сметанным семейством берёз.
Твои стены слепят и квадратятся,
Иссыхая над цветоприливной волной,
Что, наверно, и до твоего так же складчато
Возводилась из струн близкосшитых горой.
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 94; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!