Сон игумена Германа (ок. 1966)
«...От себя, — пишет игумен Герман, — добавим интересный случай, показывающий, что старец и в ином мире продолжает молиться за любящих его, — как неоднократно говорила мать Мария. Хотя только понаслышке от нее, но я тоже к нему душой стремился. И вот однажды, уже живя в нашей убогой Платинской пустыни, я увидел чрезвычайно ясный, врезавшийся в память сон.
Когда я проснулся, я удивился, что отец Михаил предстал не совсем таким, каким я его воображал, судя по его фотографиям, а совсем оживленным и веселым.
Мы были с ним в его келье, и он мне толковал, в каком нужно быть устроении душевном, когда молишься, особенно когда читаешь акафист Иисусу Сладчайшему, который я особенно люблю. Его лицо было совсем рядом с моим [и было] очень похожим на ту фотографию, которую я увидел много лет спустя в финской книге
Николая Сайки... Увидев ее только несколько лет спустя, я сразу же вспомнил мой сон, бывший более двадцати пяти лет тому назад.
Отец Михаил мне тогда говорил, что нельзя увлекаться как бы внешним молитвенным настроением, а [нужно] входить во внутреннее тихое молитвенное настроение, располагающее больше к покаянию и смирению, чем к вдохновению. Пусть оно само приходит, а ты его не вызывай — так как бы он мне говорил.
А между тем у него за перегородкой читал кто-то престарелым голосом, как бы захлебываясь и восторженно. Отец Михаил посмотрел на меня с полуулыбкой, кивнув в сторону загородки или ширмы, куда я заглянул и увидал пожилого монаха в сером подряснике, страстно, с резкими поклонами получитающего нараспев, полувыкрикивающего икосы акафиста.
|
|
Я понял, о чем мне говорил отец Михаил, и понял тихость, необходимую для чтения акафиста.
Мне хотелось, чтобы старец Михаил со мной пропел мой любимый акафист, но он уклонился: мол, для тебя и этого достаточно...
Когда я проснулся и рассказал об этом отцу Серафиму [Роузу], который тоже любил этот акафист, то он, к моему удивлению, улыбнулся той же тихой полуулыбкой и задумался, а потом добавил: "Как просто все у Бога! Как близок потусторонний мир! Теперь и ты познакомился со старцем матери Марии”».
ИЗ МОНАШЕСКОГО ОПЫТА СТАРЦА МИХАИЛА
ПОУЧЕНИЯ, ПИСЬМА, НАСТАВЛЕНИЯ ИНОЧЕСТВУЮЩИМ
ИЗ ПОУЧЕНИЙ ИЕРОСХИМОНАХА МИХАИЛА
Воспоминания монахини Марии донесли до нас отдельные поучения старца Михаила, разбросанные в ее записках о нем без особой системы. В настоящем же издании они по возможности собраны вместе и, безусловно, представляют интерес не только для характеристики личности самого старца, но и для общего духовного нашего назидания, что, собственно, и было всегда единственной целью иноческих советов самого старца Михаила.
|
|
Слова, сказанные им некогда конкретным лицам и в конкретных обстоятельствах, вполне приложимы в целом к жизни каждого христианина, в том числе и монашествующего: за этими словами стоит общий духовный опыт всей Православной Церкви, а потому они жизненно полезны каждому из нас.
О МОНАШЕСКОМ НАПРЯЖЕНИИ
«..."Больше настоящих монастырей не найдешь. Мир с его обычаями вошел во все обители и вводит свои порядки. Есть еще уединенники и отшельники в глухих, неведомых местах. Но когда придет конец последнему монастырю, прекратится Литургия, — тогда будет всему конец”.
"Держи себя всегда в напряжении. То послушание спасительно, что тяжело дается, а что нравится и легко — дешево стоит”.
О ПОСТЕ И ЧИСТОТЕ
"А я смотрю так на пост, — говорил [батюшка] другим, — это воздержание, а не изнурение себя. Главное в посте — это сердце сокрушенное, с искренним покаянием и смирением: сердце сокрушенное и смиренное Бог не уничижит. Надо тебе работать, живешь в миру, нужны силы, — [но] не лакомься, не услаждайся, не позволяй себе излишества, и если по необходимости придется съесть тебе и в посте яйцо или молоко, Господь не взыщет, не вменит во грех..."
|
|
"Какой бы ты ни соблюдала пост, даже самый строгий, если без истинного покаяния, то Господь не приемлет его. Такой пост не приведет ни к спасению, ни к утешению. Главное, внутри очищай сердце”.
Старец Михаил приводил из "Духовных наставлений монаха Исаии пречестной монахине Феодоре” [наставление]:
"Послушай, добрая госпожа моя, что скажу тебе: творящих милостыню, целомудренно и праведно живущих в мире много, но делателей Божиих, то есть ревнителей доброго и блаженного безмолвия, возводящего к святой чистоте сердца и непрестанному лицезрению Бога, мало найдешь и между оставившими мир. Избери же малую часть избранных Божиих и не страшись идти сим неучащаемым путем”.
“Это идеал — не нашей меры подвиг; кругом суета, и даже у нас в монастыре; везде — мир с его искаженными обычаями", — заключил батюшка.
Далее говорил батюшка: "Чистота сердца нужна!"
К слабым чадам своим отец Михаил относился очень снисходительно, но сам во всем соблюдал — во всех мелочах — "чин” и строгий порядок, храня самый строгий пост. В понедельник, среду и пяток не ел ничего, а в последнее время даже и чай не пил — иногда себе это позволял, когда очень утомлялся от большого числа посетителей.
|
|
Однажды к празднику Благовещения ему прислали посылку, там были рыбные котлеты: "Ну, — подумал я, — ради праздника разговеюсь, попробую, что Еленушка прислала (монахиня-псаломщица). Помолился — и вот ответ: нет, не ешь. Подумал — отдам другим, нельзя же бросить. Стал опять молиться, опять ответ — и другим нельзя дать... Что же, думаю, сделать? Что мне надо сделать, Господи? Пусть рыба — рыбу и ест! Брось в озеро — был ответ. Так я и сделал, бросил в озеро. Вот, сказал он, не знаю, что это было... может быть, было на скоромном, хотя и писали, что это приготовлено на маргарине, — [так ведь] и он бывает скоромный. Надо быть очень внимательным, особенно — на монашеском пути: что простится одному — за то взыщется с другого. Чем выше кто поднимается на духовную степень, тем требования к нему — строже и труднее. Блюдите, како опасно ходите”, — заключил батюшка.
О ПРИСТРАСТИИ
Во всех своих потребностях отец Михаил поистине был нищим; он любил только, чтобы богослужебные облачения были чисты и красивы.
"Вот, видишь ли, — ответил он на желание духовной дочери сделать ему на полку с богослужебными книгами красивую занавесочку, — была у меня занавесочка понаряднее, да загорелась от свечи; это мне указание, что не надо нарядной... Подарили мне скатерть белую, она мне понравилась; [так] вскоре попал на нее спирт и прожег две дыры... вот и "понравилась”, — заключил батюшка. "Возьми ее, разрежь на две части, посади заплаты — так она мне больше подойдет”, — сказал батюшка, отдавая эту скатерть.
Мантия [у него] была одна за всю жизнь; только перед отъездом его в Россию подарила ему одна монахиня сшитую для него легкую мантию. Ходил он всегда в своей келлии босиком, иногда, при чужих, надевая легкие туфли. У него была особенно болезненно-чувствительная кожа, появлялась часто краснота и опухоль; было это от постоянного стояния. Подрясник, из сурового цвета дешевой бумажной материи, подпоясан толстой веревкой. В пасхальную ночь или в особых случаях он облачался в полную схиму со шнурами.
О МОЛИТВЕ
"В молитве прежде всего покаяние со смирением и — благодарение..."
Давая указания, [старец] велел читать каждый день молитву Филарета Московского:
"Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя. Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить себя. Отче! Даждь рабу Твоему, чего сам я и просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения. Только предстою пред Тобою. Сердце мое отверсто. Ты зришь нужды, которых я и не знаю. Зри и сотвори со мною по милости Твоей: порази и исцели, низложи и подыми меня! Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Предаюсь Тебе. Нет у меня желания, кроме желания исполнить волю Твою. Научи меня молиться. Сам во мне молись. Аминь".
"...Смиряться надо и за все благодарить”.
О молитве Иисусовой говоря, батюшка спросил: "Да как ты молишься? Ко всему должна быть подготовка.
Все эти приемы и дыхание, о которых читала, — оставь; только сердце может повредить, такие случаи бывали.
С Иисусовым именем, с этой молитвой, должен быть вопль из глубины сердца — тогда и будет молитва"».
Вообще о. Михаил — как валаамский духовник — весьма трезво, ибо опытно, ориентировался в учении о Иисусовой молитве. Недаром, когда в 1939 году в монастыре чуть ли не целый год жил о. Сергий Четвериков, готовивший тогда книгу об Иисусовой молитве, то тот нередко советовался по этому поводу с наиболее духовно опытными валаамскими иноками, творившими Иисусову молитву, и, как вспоминала монахиня Мария, «иногда в обсуждении разных вопросов на эту тему принимали участие и старцы, и о. Михаил — тогда еще Тимон».
Но продолжим поучения старца.
«В другой раз [батюшка] сказал:
"Молись так:
1. Иисусе Сладчайший и Дражайший, молю Тебя и умоляю — вся мне прости и спаси мя.
2. Иисусе Сладчайший и Дражайший, научи меня молиться, научи любить Тебя, исполнять заповеди Твои.
3. Иисусе Сладчайший и Дражайший, обогати меня смирением, кротостью и слезами, ибо нету меня другого пути к Тебе на небушко.
В такой молитве больше смирения".
И еще в другой раз сказал:
"Какая тебе молитва Иисусова?! — Мытареву молитву читай!" [то есть молитву евангельского мытаря: Боже! будь милостив ко мне грешнику! (Лук 18,13)]».
"Всегда надо иметь хотя самую краткую молитовку и стараться всегда помнить, что Господь тебя видит, — ходить перед Господом старайся.
Идти вперед надо терпеливо, постепенно отстраняя все лишнее и многозаботливое (смотря по внутреннему состоянию)"
«Две силы в нас действуют: добрая воля и сопротивление плоти. Хочу молиться... а плоть возражает: не могу, не хочу. Молитву нельзя оставлять, но и плоть не изнурять — все в меру... А без меры — и хорошее не будет на пользу».
«БУКВАРИ», ИЛИ ФАРИСЕЙСТВО
Особенно характерно было отношение отца Михаила к «букве законной», к мнимо-фарисейскому, мнимоправедному. Все должно быть внутренне живым, жизнью, и молитва должна быть живой жизнью.
Однажды мать Сергия (Фредерикс) получила [от батюшки] такой ответ на свое недоумение:
«Ты спрашиваешь об уставе, а знаешь ли, что устав родился от молитвы? И сам устав весь должен быть молитвой. А если не так и [если] будете только "букварями”, [то] хоть все правила вычитывай, сколько их ни есть, и сколько ни хвались ими, — они [то есть молитвословия из монашеского молитвенного правила. — Авт.] будут не на пользу душе, а даже на осуждение, если нет в них сердца сокрушенного и смиренного».
Как-то духовные чада спросили батюшку: «Теперь мы тайные монахини, батюшка; нам нужен устав — укажите нам».
Старец сказал: «Жили эти три тайные монахини вместе, в деревне ходили на работу или брали работу домой, постоянно имели общение с мирянами, бывали в их сообществе. [На просьбу монахинь батюшка ответил так:] А вот вам устав — заповеди блаженства знаете? Возьмите первую заповедь, начинайте ее, трудитесь над ней — вот вам и устав! Все добродетели и уставы — ничто без этой заповеди. Это у Лествичника читали ведь? (Это батюшка однажды рассказал духовной дочери, предостерегая от “внешнего только"). А если и все службы выстаивать будете, всё вычитывать, весь устав выполнять, а внутри не будете очищаться, то будете мнимо праведны, как фарисеи. И устав, и чтение — сами должны быть молитвою. От молитвы родился и создался устав и чин, и должен он быть внутренним, как и внешним. Готовиться надо к нему постепенно, со ступени на ступень восходить, а не сразу браться за высокое, — труд и труд нужен повседневный.
Без борьбы и труда нельзя обойтись. Кто без труда и опыта об уставе и чине только думает, тот подобен едва прошедшему сельскую школу и желающему понимать книги, которые изучают в Академии.
Вот, смотри, у нас на Валааме все вычитывают всё по уставу и чину... а как себя ведут, какая это монашеская жизнь? Как в храме стоят? Как один к другому относятся? К начальствующим?! К старцам?! Игумен — не игумен, духовник — не духовник: ничего будто не понимает. Это — не так сказал, это — не так сделал; всё переберут... и то — не то, и то — не так. Хорош — только когда по головке гладишь. А всё ведь вычитывают и кланяться умеют. О нестяжании и постничестве и не говори — слушать не станут. Вот какое пришло время”».
Это было уже на Новом Валааме после войны — сравнить нельзя было с настоящим Валаамом.
Фарисейства и одной только «буквы законной» отец Михаил не переносил. Для этого у него было свое особое слово «букварь»: «Не будь никогда букварем; я не говорю, что надо упускать, не выполнять, нет, — всё надо, но если только это, то это будет в осуждение».
Как-то раз две его духовных дочери, приехав на Валаам, захотели особороваться.
Отец Михаил дал с радостью свое благословение, но сам не мог совершить этот чин по болезни глаз — один глаз ничего не видел, а второй «глазик закапризничал», очень утомляясь от долгого [молитвенного] чтения. Он послал приехавших к благочинному о. Симфориану, — но тот отказался на том основании, что, когда он получал иеромонашество, в числе прочих правил от церковных властей было предписано соборовать только «в случае болезни».
Отец Михаил очень расстроился: «Вот так всё у нас и делается "по уставу"; вот уж этот Симфориан — букварь! У нас нынче и до Причастия допускают по уставу — через 3 недели».
«Был, — рассказывал батюшка, — такой случай: один брат плохо себя почувствовал, захотел исповедаться и причаститься, — нет, говорят, еще трех недель не прошло, не положено, подожди. Пошел я к ним и говорю: “Что вы делаете? Забыли, как жили первые христиане? Забыли апостольские правила? А что о. Иоанн Кронштадтский говорит?” Не послушались меня, а наутро брат этот и умер. Вот до чего могут дойти эти буквари».
Правила такого рода были строго предписаны финским Духовным Управлением.
О ЖЕРТВАХ БОГУ
«Многими скорбями — вот жертва Богу», — говорил батюшка.
«Какая бы ни была тучная жертва — не угодна она Богу, если хоть капля жаления в ней есть, хоть малая доля стяжания и пристрастия. Всё главное — в искренности,
правдивости, чистоте сердца. Жертва, угодная Богу, была жертва бедной вдовицы, потому что была всецелая, от чистого сердца, — такую жертву Он приемлет с любовью».
(Бывали случаи, когда отец Михаил, получая множество посылок и подарков, — не принимал их, отдавал сразу другим или же просто отказывался. Остальное — всегда раздавал другим, а денег совсем не брал, — а если брал, то или для церкви, или когда знал, что надо помочь другим. Бывало, приедут его чада — он и дорогу им всю оплатит, и с собой даст.)
После 65 лет возраста все в Финляндии получают маленькую пенсию; получали и монахи. За небольшим вычетом, эти деньги выдавали им на руки, но отец Михаил от них отказался, оставив их в пользу монастыря. "Разве монаху нужны деньги?! Я вот ничего не беру и от монастыря, а смотри — сколько всегда Господь мне дает; у меня все есть в изобилии — и масло, и вино, и свечи, и ладан". О пище отец Михаил даже не упомянул... "Кто всецело предал себя Богу — того Господь не оставит", — добавлял старец.
«Вот, послушай, что недавно было со мной. Кончался у меня ладан. Пошел просить у отца Луки (он был много лет гостинником, деловой, коммерческий и очень экономный), а отец Лука, как всегда, стал думать и медлить. Ладан кончается. Встал я на молитву и говорю: "Господи, знак ли это, что я должен кончить служить?.."
И вот ладан пришел к концу — отец Лука все медлит. А я получаю совсем неожиданно посылку из Америки. Прислал ее мой друг — отец Герман, через других. Отец Герман был канонархом на Старом Валааме; во время разделения — как старостильник — уехал с Валаама в Болгарию, потом в Сербию. В этой посылке было 2 килограмма чудного ладана: вот он», — показал отец Михаил. Более двадцати лет отец Герман ничего не давал о себе знать и — после такого перерыва! — прислал этот ладан в тот день, когда у отца Михаила кончился свой.
О ДАРАХ И ГРУЗАХ
[Учил старец Михаил:]
"Жизнь наша — это море, по которому надо плыть в своей лодке. Одни плывут ровно, благополучно — не перегруженные, другие — с волнением и опасностью, если есть большой груз, а третьи — с особой опасностью, сильно перегруженные.
Если ты принимаешь дары, ты обязываешься принять на себя и часть долгов этого человека. Какие это долги? Не вещественные, нет, а это — грехи. Должна молиться о прощении этих грехов, как о своих, — всё с тебя взыщется. Принимать можно только в случае крайней необходимости — не иначе; никакого лишнего груза не прибавляй к своим грехам. Едва ли кто сможет одолеть и снести тяжесть груза своего и чужих еще грехов в житейскую бурю. Безопаснее переплывают в своей лодке — не взяв чужих грехов со своими.
И еще скажу тебе: что не есть необходимость для мирян — то необходимо для монахов.
По мере устроения — каждому свои требования; других не суди — но смотри только на себя.
...И чем дальше идет человек по духовному пути, тем больше и теснее его окружают бесы, не терпящие сего пути. Бояться их не надо, но борьба — чем дальше, тем сильнее, и так до конца и должна быть — не на жизнь, а на смерть, во всем и во всех мелочах. Тут нужна большая осторожность и внимание, чтобы не утратить легко [то], что с трудом приобрел, и не потерять душевный мир — что драгоценнее всего”.
ВЗЯТКИ
[Учил старец:]
"Во всем надо быть очень внимательным к себе, во всех мелочах, не допускать ни малейшей лжи, или неискренности, или лести и человекоугодия.
Вот у меня одна мантия с того дня, как я пострижен. Схимочка тоже одна, давно ее себе приготовил, а куколя и теперь нет, а надо бы иметь его. Пошел к игумену за благословением — говорит: да пойди сам к портному, пусть сделает... Пошел я к нему, а он: нет и нет, не могу, не умею... Да ты — говорю — только скрой, а мне сошьют другие. Нет — говорит — не могу, не умею...
Я знал, что ему надо подарок сделать, и за подарок он всё сделает, что надо, — сумеет. Но знаю я и то, что за самое малое участие в этом деле подкупа, взятки, в этом грехе, — я буду в ответе, буду истязаем на мытарствах. Так ни с чем я и ушел от него. Давать повод другим и соучаствовать в их грехах — надо очень остерегаться...
Мы, монахи, даем обет нестяжания; обет надо всегда помнить”.
О ЛЮБВИ
"Главное же — это смирение и любовь. Кто много любит, тому многое и простится”.
Говоря о любви к ближним, отец Михаил указал на житие Пафнутия Великого: "Проявление любви к ближнему может спасти и большого грешника. Любовь покрывает всё”».
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 211; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!