Некоторые аспекты правового положения военнопленных

Вермахта в районе Сталинграда

Преследование гитлеровских военных преступников

Из числа военнопленных

    

В Сталинграде и его окрестностях еще шли бои, когда сотрудники областного Управления НКВД приступили к “разработке” вражеских военнопленных на предмет выявления среди них участников зверств и злодеяний на оккупированной территории. Имели место также случаи их привлечения советским военным командованием к установлению и расследованию наиболее чудовищных военных преступлений, имевших место в отношении захваченных в плен солдат и офицеров Красной Армии. Так, для осмотра гитлеровского лагеря советских военнопленных, расположенного на хуторе Алексеевский Песчанского сельсовета Сталинградской области, оказавшегося в полосе наступления армии генерала Шумилова, была доставлена группа офицеров вермахта. Пораженные увиденным, они записали в своем заявлении:

- Нас, группу немецких офицеров, 28 января 1943 года провели по Алексевскому лагерю № 205. Мы никогда бы не поверили, если бы не увидели это своими глазами. На опоясанном колючей проволокой поле, из-под снега торчало множество трупов. Мы подошли ближе и увидели много ям, заполненных трупами умерших от голода и замерзших военнопленных. Многие трупы изувечены, тела обезображены иногда до неузнаваемости. У некоторых разрезаны животы и пробиты черепа … Мы все, увидевшие эту картину, глубоко потрясены условиями содержания советских военнопленных, неповторимыми в их жесткости[139].

5 февраля 1943 года начальником отдела контрразведки Управления НКВД области, подполковником Литманом был допрошен бывший сотрудник германской комендатуры Сталинграда, майор Шпайдель. На вопрос о политике гитлеровских военных властей в отношении местного населения, он показал:

- Сталинграде, как и вообще на оккупированной территории, она заключалась в том, чтобы изъять советский и партийный актив, евреев, вывезти их за город и передать Гестапо для расстрела. Оставшееся население, – зарегистрировать и выявить таким путем специалистов для восстановления пищевых предприятий. Остальных отправить на Запад. Промышленные предприятия – не восстанавливать. Сам город восстановить в масштабах, необходимых для германской армии, но не более[140].

20 марта 1943 года начальником областного Управления НКВД А.И. Ворониным был разработан специальный план, предписывавший органам внутренних дел в ходе допросов арестованных пленных, добывать показания о нарушении законов и обычаев войны со стороны противника. Во все лагеря военнопленных, по телеграфу, было направлено приказание, согласно которому на этот предмет были допрошены практически все их заключенные. В начале июля 1943 года, также по приказу А.И. Воронина была образована особая группа для допросов вражеских военнопленных и проведения соответствующей работы среди антифашистского актива лагерей. В ее задачу входило выявление дислокации в Сталинграде частей и соединений вермахта, комендатур; установление их командования и конкретных участников военных преступлений. Эта группа состояла из 3-х следователей органов внутренних дел и одного следователя госбезопасности. Возглавил ее начальник оперативного отдела УНКВД М.И. Дьяков[141].

О фактах насилий в отношении пленных красноармейцев и местного населения, у военнопленных вермахта сначала отбирали собственноручные заявления на родном языке, а затем уже для уточнения тех или иных обстоятельств по существу заявления, велись допросы. Наиболее результативным, оказался сбор данных о гитлеровских злодеяниях в Сталинградской области по линии использования сети лагерных осведомителей и опроса военнопленных, проявивших себя как антифашисты. Только за первые 3 дня работы (6, 7 и 8 июля 1943 года) по лагерю № 108 были опрошены 160 человек, в том числе 65 немцев, 89 румын, 4 чеха и 2 австрийца. В областную комиссию по установлению и расследованию злодеяний оккупантов[142] было направлено 27 заявлений военнопленных. 7 из них написали немцы, 13 румыны, 2 поляки и по одному – чех, хорват, австриец, югослав и украинец румынского подданства.

Наиболее известным злодеянием нацистов в Сталинграде, выявленном при помощи военнопленных противника, явился факт расстрела 30 местных жителей. Его обстоятельства стали известны чекистам в ходе допроса заключенного 108-го лагеря Генриха Мисслера, чеха по национальности, ранее проходившего службу в качестве писаря при штабе 274 пехотного полка вермахта. Он показал, что во 2-й половине декабря 1942 года, один из жителей Сталинграда донес немецкому командованию о том, что русский пленный, работавший ездовым в 274 пехотном полку 94 пехотной дивизии, имеет при себе пистолет. Последний признался на допросе, что в действительности имел пистолет, однако тот у него был украден в одном из домов, расположенных в Тракторозаводском районе города. Командованием 274 пехотного полка в указанном доме была организована облава, но лиц, на которых указал русский пленный как на похитителей пистолета, там не оказалось. Тогда всех жителей дома, в количестве 30 человек (преимущественно девушек и женщин в возрасте от 13 до 60 лет), привели в штаб полка. Там к одновременному допросу всех доставленных приступил адъютант командира полка лейтенант Шроершварц. Мисслер при этом выполнял обязанности переводчика. В ходе допроса, продолжавшегося около 10 минут, Шроершварц был груб, сквернословил и угрожал расстрелять всех задержанных, если они не укажут местонахождение пистолета. В ответ на это, местные жители утверждали, что о нем им абсолютно ничего не известно.

Ничего не добившись, Шроершварц объявил допрашиваемым, что по приказу командира полка, полковника Брендель, все они будут расстреляны. Для расстрела была вызвана специальная команда из состава караула (6 солдат). С тем, чтобы проверить имевшийся у него трофейный русский автомат, Шроершварц решил лично принять участие в расстреле. Мисслеру он приказал проверить, будут ли похоронены казненные и доложить ему об этом утром. Выполняя это распоряжение, тот на следующий день узнал от старшего команды, что все граждане, расстрелянные накануне, преданы земле.

Весной 1943 года с целью обнаружения места захоронения 30 расстрелянных при указанных обстоятельствах граждан, Мисслер был доставлен чекистами 108-го лагеря в Тракторозаводский район. Там он указал место расположения 274 пехотного полка, а также примерно обозначил место, где могли быть зарыты трупы. В результате произведенных раскопок, оперативники обнаружили останки 7-ми пленных красноармейцев и 4-х мирных граждан.

При появлении Мисслера в Тракторозаводском районе, проживавшая там гражданка Сафонова, опознала в его лице гитлеровца, избивавшего ее на допросе. Оперативным работникам она заявила, что была свидетелем расстрела 16 мирных граждан, произведенным одним румынским солдатом. Другая местная жительница, гражданка Ловягина также опознала Мисслера и назвала его по имени. По ее словам, тот являлся комендантом штаба немецкого полка и в период оккупации принимал активное участие в ограблении и избиениях местного населения[143].

Ввиду неразрешимых противоречий в данном деле (трупы расстрелянных в указанном количестве так и не были обнаружены), а также в связи с тем, что Шроершварц к моменту расследования уже находился за пределами Сталинградской области в одной из школ антифашистов, разбирательство в рассматриваемый период своего завершения не получило.

Также при помощи военнопленных, был выявлен ряд фактов жестокого обращения нацистов с советскими пленными. Например, по словам бывшего переводчика штаба 194 немецкого полка Спилка, содержавшегося в лагере № 108, в одном из разрушенных зданий Сталинграда размещался госпиталь, с примерно 150 захваченными ранеными и больными советскими военнослужащими. Его начальником был обер-лейтенант Шиллерман. Спилка показал, что здание госпиталя не отапливалось. Раз в день пленные красноармейцы получали жидкий суп. Хлеб же не выдавался совершенно. Медицинской помощи не оказывалось. Ежедневно умирали 5 - 6 человек. Немецкие солдаты избивали русских военнопленных, заставляли раненых и больных при 30 – 35 градусах мороза рыть окопы около Сталинградского вокзала. Пленные были плохо одеты, в рваной одежде и обуви. В декабре 1942 года, расстреляв одного из узников, немцы повесили его труп на воротах лагеря.

Как показывали многие допрошенные, эта и другие жестокие меры по отношению к русским пленным, применялись по непосредственному указанию генерала Паулюса[144]. Лично начальником УНКВД Сталинградской области А.И.Ворониным, был допрошен ряд немецких военнопленных, - для выявления среди германского военного командования лиц, ответственных за нарушения законов и обычаев войны 6-й армией вермахта. Проведенные мероприятия позволили областной комиссии по установлению и расследованию гитлеровских злодеяний составить список военных преступников из числа военнослужащих группировки Паулюса, направленный 17 мая 1945 года Прокурору СССР для их уголовного преследования.

В список попали (содержание и порядок - с оригинала): 1) командующий группой войск гитлеровцев под Сталинградом, генерал-фельдмаршал Паулюс; 2) начальник штаба генерал Шмидт; 3) командир 14 танкового корпуса генерал-лейтенант Шлеммер; 4) командир 51 артиллерийского корпуса генерал артиллерии Зейдлиц; 5) командир 4 армейского корпуса генерал-лейтенант Пфефер; 6) командир 100 легкой пехотной дивизии генерал-лейтенант Саннэ; 7) командир 29 мотодивизии генерал-лейтенант Лейзер; 8) командир 295 пехотной дивизии генерал-майор Корфес; 9) командир 297 пехотной дивизии генерал-майор Мориц фон Дреббер; 10) командир 376 пехотной дивизии генерал-лейтенант фон Даниэльс; 11) начальник артиллерии 4 армейского корпуса генерал-майор Вольф; 12) начальник артиллерии 51 армейского корпуса генерал-майор Ульрих; 13) командир 44 пехотной дивизии генерал-лейтенант Дюбуа; 14) командир 2 пехотной дивизии румын бригадный генерал Димитриу; 15) командир 1 кавалерийской дивизии румын Братеску; 16) исполняющий должность генерал-квартирмейстера полковник фон Куловский; 17) командир 254 пехотного полка 297 пехотной дивизии полковник Вильгельм Никкель; 18) командир 297 артполка полковник Генрих Рохт; 19) командир 121 пехотного полка 44 пехотной дивизии полковник Вегеманн; 20) командир 29 мотопехотного полка Больгу Сигур; 21) начальник штаба 4 армейского корпуса полковник Крамме; 22) начальник штаба 295 пехотной дивизии полковник Диссель; 23) командир 91 полка 20 пехотной дивизии румын полковник Попеску; 24) командир 17 танкового корпуса генерал Холлид; 25) командир 8 арткорпуса генерал артиллерии Хайтц; 26) командир группы генерал Шведлер; 27) командир 16 танковой дивизии Хубе; 28) командир 14 танковой дивизии генерал-майор Хейн; 29) командир 389 пехотной дивизии генерал-майор Ионке; 30) командир 305 пехотной дивизии генерал-майор Опелендер; 31) командир 79 пехотной дивизии генерал-майор Штреккер; 32) командир 71 пехотной дивизии генерал Гартман; 33) командир 24 танковой дивизии генерал-майор Хаушильд; 34) командир 371 пехотной дивизии генерал-майор Штемпель; 35) командир 34 пехотной дивизии генерал-майор Пфайфер; 36) командир 29 пехотной дивизии генерал-майор Фромерн; 37) командир пехотной дивизии генерал-майор Зиберт; 38) командир 20 пехотной дивизии румын генерал Георгеску; 39) командир 113 пехотной дивизии генерал-лейтенант Диквольф; 40) комендант Сталинграда генерал-майор Ленинг; 41) заместитель коменданта Сталинграда майор Шпайдель; 42) комендант капитан Вильгельми; 43) лейтенант танковых войск Квербах; 44) лейтенант Бандук; 45) фельдфебель Симри; 46) комендант капитан Виденрот; 47) лейтенант Вильгельми; 48) лейтенант Фогт Генрих; 49) инспектор Ешке Гельмут; 50) казначей Фрайнберг; 51) ефрейтор Вильгер; 52) фельдфебель Шиммель; 53) командир 211 пехотного полка полковник Пареберг; 54) обер-лейтенант Фармацек; 55) капитан Нитче; 56) секретарь комендатуры Митке; 57) фельдфебель Писене; 58) комендант Фет Григот; 59) комендант Кунат Альберт; 60) помощник коменданта Зейман Ганс; 61) сотрудник комендатуры Братоли Христиан; 62) сотрудник комендатуры Генскинхоф Ганс; 63) унтер-офицер Регор; 64) сотрудник комендатуры Шмидт; 65) комендант Ренгофен; 66) заместитель коменданта Бухгольц; 67) унтер-офицер Майер; 68) комендант Курду Василий; 69) начальник охраны комендатуры Пакант Артемий; 70) руководитель комендатуры майор Кечула; 71) комендант Лаурма; 72) комендант майор Ширмакер; 73) заместитель коменданта капитан Штаркбах; 74) заместитель коменданта капитан Мокасберг; 75) заместитель коменданта майор Гешкенднер Карл; 76) помощник военного коменданта майор Шульц[145].

Как это было установлено комиссией (в том числе на основании показаний вражеских военнопленных), в Сталинграде и его окрестностях гитлеровцы истребили 38554 мирных жителя и 6074 пленных солдат и офицеров Красной Армии, в том числе расстреляли 1744 и повесили 108 человек. Насилиям и пыткам подверглись 1598 граждан. От артобстрелов и бомбардировок с воздуха, погибли еще 42797 сталинградцев. Материальный ущерб, нанесенный оккупантами, был определен в сумме 9024985000 рублей[146].

Условия тяжелейшего положения, в котором оказались Сталинградские лагеря и спецгоспитали для военнопленных на первом этапе их существования, а также массовые перемещения их контингента, не позволили развернуть необходимые мероприятия по выявлению гитлеровских военных преступников. Кроме того, лагерным чекистам первоначально была поставлена задача, выявлять лишь тех лиц, злодеяния которых относились к территории Сталинградской области. Между тем, к 1944 году, в лагерях НКВД Сталинградской области, содержались почти исключительно военнопленные, доставленные из других регионов СССР.

Принимая во внимание невозможность эффективной борьбы с военными преступниками в отсутствие надежной системы их учета и регистрации, а также необходимых баз данных об их злодеяниях, органы внутренних дел занялись формированием мощной системы информационного обеспечения данной сферы своей деятельности. В декабре 1943 года заместителем наркома внутренних дел СССР, комиссаром государственной безопасности В.В. Чернышевым была утверждена инструкция об организации и системе оперативного учета по военнопленным и интернированным противника. Она ориентировала оперативно-чекистский состав лагерей и спецгоспиталей военнопленных, на систематическое негласное наблюдение за их контингентом, а также его “разработку”. Главным условием правильной организации оперативного учета являлось тщательное негласное изучение каждого заключенного. В числе наиболее важных объектов учета и разработки рассматривались бывшие военнослужащие вермахта, являвшиеся организаторами и участниками зверств и злодеяний на временно оккупированной территории СССР (каратели, активные участники убийств пленных красноармейцев и мирного населения, террористы, поджигатели, расхитители культурных ценностей и т.п.).

Выявленные в ходе изучения военнопленных и интернированных противника сведения, содержащие перспективу их последующего привлечения к уголовной ответственности, накапливались в особых делах-формулярах. Оперативный учет в отношении лиц, подозреваемых в военных преступлениях, велся в централизованном порядке и был сосредоточен в Оперативно-чекистском отделе (далее ОЧО) УПВИ НКВД СССР, соответствующих подразделениях НКВД союзных республик, Управлений НКВД краев и областей, лагерей и спецгоспиталей военнопленных и интернированных. На территории Сталинградской области его основными звеньями являлись, соответственно оперативные отделения Управлений лагерей военнопленных и оперативно-чекистский отдел ОПВИ УНКВД Сталинградской области[147].

24 января 1944 года в Сталинградские лагеря поступила директива начальника УПВИ НКВД СССР генерал-лейтенанта И.А. Петрова “О выявлении среди военнопленных участников совершения зверств”[148]. Она послужила сигналом к развертыванию крупномасштабной оперативно-следственной работы в отношении военнопленных гитлеровской Германии и ее союзников. Как отмечалось в директиве, судебные процессы над виновниками зверств и материалы, полученные в результате проведенной в лагерях оперативно-следственной работы, показали, что среди заключенных немало участников злодеяний над мирными советскими гражданами, а также свидетелей, которые могли бы указать конкретных военных преступников.

В то же время, решения антигитлеровской коалиции об ответственности преступников войны и приговоры военных трибуналов, вызвали среди указанных лиц вполне естественную реакцию, выразившуюся в попытках скрыть все известные им факты зверств и имена виновников их совершения. Отмечался ряд случаев, когда некоторые пленные, при поступлении во фронтовые приемно-пересыльные лагеря скрывали или пытались скрыть свои воинские звания, характер деятельности в вермахте, из-за опасения быть разоблаченными и привлеченными к ответственности. В этой связи директивой предписывалось мобилизовать внимание всего оперативного состава лагерей и спецгоспиталей на выявление оперативным и следственным путем (особенно среди немцев), участников совершения зверств над советскими гражданами в оккупированных районах СССР и документировать их преступную деятельность. Местным руководителям органов внутренних дел надлежало командировать квалифицированных оперативников в лагеря и спецгоспитали для организации там данной работы. Особое внимание при этом предписывалось обращать на военнопленных, ранее проходивших службу в СС, СА, специальных, охранных и карательных отрядах, полиции, тайной полевой жандармерии, гестапо, лагерях для советских пленных. Для выявления участников и пособников совершения военных преступлений, предписывалось привлекать только проверенных информаторов из среды заключенных, приняв при этом все меры к тому, чтобы проводимая работа не получила среди них широкой огласки. Как для выявления военных преступников, так и в качестве свидетелей при документировании их деяний, следовало также использовать надежных военнопленных-антифашистов. В заключение И.А. Петров призвал руководство местных органов НКВД, придать выполнению порученной работы особо важное значение и взять ее под свой личный контроль. Все добытые материалы о нарушении гитлеровцами законов и обычаев войны, подлежали немедленному направлению в ОЧО УПВИ НКВД СССР.

Поскольку сталинградские чекисты при проведении первых же допросов столкнулись с тем, что значительная часть вражеских военнопленных тщательно скрывает свое прошлое, то в качестве основного средства борьбы с гитлеровскими военными преступниками они избрали насаждение в лагерях и спецгоспиталях своих “добровольных помощников” – информаторов из числа заключенных. Основная ставка при этом была сделана на немцев, которых было большинство. Наибольших результатов данная работа достигла уже после войны. В лагере № 362, например, соотношение осведомителей с общим количеством военнопленных, находилось в следующих пропорциях: 1946 год – 0,7 %; 1947 год – 1,5 %; 1948 – 2,4 %; 1949 – 4,9 %.

Лагерные чекисты с удовлетворением отмечали, что практически все заключенные, на которых падал их выбор, охотно изъявляли свое согласие секретно сотрудничать с органами внутренних дел и в последующем результативно работали, разоблачив немало военных преступников. В каждом лагерном отделении, под видом кабинетов врачей, начальников групп, имелось по 2 – 3 пункта приема “добровольных помощников” оперативниками. Во избежание распознания остальными военнопленными, их приходилось часто менять. В качестве стимула к работе, на явках информаторам (в лагерном жаргоне они получили наименование “певчие птички”), выдавали продукты, которые они здесь же поедали.

Благодаря “добровольным помощникам” лагерным оперативникам удавалось выявить многих тяжких военных преступников. Среди них, например, был немец А. Бек, бывший командир отделения 22 кавалерийской дивизии СС. В январе 1947 года от одного из осведомителей в оперативное отделение 362-го лагеря поступили сведения о том, что тот возглавляя в Будапеште рабочий батальон с венгерскими евреями, при отступлении немцев ежедневно расстреливал до 100 из них. Находясь в районе Харькова, Бек лично расстреливал советских военнопленных и мирных жителей, отказывавшихся разминировать дорогу. В ходе следствия было установлено, что в 1943 году, находясь в составе указанной дивизии в деревне Мозырь Харьковской области, он принимал участие в принуждении 100 местных жителей к разминированию минных полей. При этом 5 из них за отказ от работы были расстреляны, а 25 погибли от взрывов мин. Помимо этого, Бек лично сжег 35 домов, в которых заживо сгорели 9 жителей, а также участвовал в грабежах населения. По приговору военного трибунала войск МВД Сталинградской области Бек был осужден к 25 годам ИТЛ[149]. Данное дело явилось одним из первых, рассмотренных в Сталинграде в отношении гитлеровских военных преступников. К данной категории обвиняемых военнопленных, применялась ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года “О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев…”, в качестве единственной меры наказания предусматривавшая смертную казнь. Поскольку 26 мая 1947 года Президиумом Верховного Совета СССР был принят Указ “Об отмене смертной казни”, военными трибуналами войск МВД, осужденным военным преступникам она заменялась на 25 лет ИТЛ[150].  

С 1944 года начались поголовные допросы заключенных о маршрутах следования частей и соединений вермахта, к которым они прежде принадлежали, о советских населенных пунктах, в которых им приходилось бывать вместе со своими подразделениями, об установочных данных на своих бывших командиров и сослуживцев. Особенно настойчиво задавались вопросы об известных заключенным фактах злодеяний, применительно к названным местам оккупированной советской территории и подразделениям вермахта.

Параллельно в освобожденные от оккупации регионы СССР, в которых приходилось бывать установленным частям и соединениям вермахта, в адрес местных органов НКВД направлялись запросы о наличии материалов, подтверждающих факты злодеяний и грабежей со стороны германских войск. Также, подробно выяснялись задачи и характер действий различных подразделений оккупантов, применявшихся ими методах, особенно тех, что могли быть связаны с различного рода насилиями, расстрелами, грабежами, уничтожением материальных и культурных ценностей. Таким образом, в ходе первоначальных оперативных мероприятий в лагерях военнопленных выявлялись не только отдельные факты нарушений законов и обычаев войны, но главным образом собирались данные, могущие охарактеризовать как преступные целые воинские части и соединения гитлеровской Германии и ее союзников, а также их командование.

Полученные данные (заявления и протоколы допросов военнопленных) сразу же приводились в состояние, пригодное для уголовного судопроизводства. К ним предъявлялись все требования уголовно-процессуальных норм. Предпочтение при этом отдавалось собственноручным письменным показаниям заключенных. Наиболее “перспективные” из них немедленно направлялись в Москву, в оперативно-чекистский отдел УПВИ НКВД СССР (в последующем Оперативное управление Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) МВД СССР).

Собранные обличительные материалы позволили советскому руководству и его карательным органам подготовить и провести в 1945 – 1947 годах, целый ряд крупных показательных процессов над военнопленными вермахта, обвиняемыми в военных преступлениях на оккупированной территории СССР. В последующий период, в основном начиная с 1947 года, все большее распространение стали получать закрытые судебные процессы, проводимые, как правило, военными трибуналами войск МВД.

Как это следовало из заключения Министра внутренних дел СССР С.Н. Круглова по итогам оперативной работы среди военнопленных в Сталинградских лагерях и спецгоспиталях в 1946 году, ее основным недостатком было названо невыполнение указаний ГУПВИ МВД СССР о заключении под стражу установленных военных преступников, для их “активных допросов” в тюремных условиях. Без сомнения, на данном этапе заключение подозреваемых военнопленных под стражу, явилось для лагерных чекистов одним из основных средств восполнения недостатка доказательственного материала путем принуждения в тюремных условиях к даче признательных показаний.

Для достижения максимального эффекта в изобличении участников военных преступлений, Сталинградским чекистам было предписано систематически выделять из общего оперативного учета наиболее “перспективных” военнопленных (т.е. тех, кого с наибольшей вероятностью можно было довести до суда – А.Е.), для их “активной разработки”, широко практикуя при этом обстоятельные допросы в тюремных условиях. Лиц из числа бывших сотрудников карательных органов гитлеровской Германии, уже изобличенных в злодеяниях, надлежало помещать в тюрьмы и там допрашивать о личном участии в нарушении законов и обычаев войны, а также об известных им пособниках военных преступлений из советских граждан. Также следовало активизировать разработку эсэсовцев, “обеспечивая” их для начала осведомителями, а затем водворяя в тюрьму для “активных допросов”[151].

Однако, обнаружив в тюрьмах военнопленных, содержавшихся там с грубейшими нарушениями норм законности, в дело вмешались сотрудники военной прокуратуры, осуществлявшие надзор за местами заключения и следствием. Ими были приняты меры по восстановлению прав заключенных. Главный военный прокурор Вооруженных Сил СССР Н.П. Афанасьев деликатно обратился к заместителю министра внутренних дел СССР В.В. Чернышеву. Он сообщил, что “в ряде мест отдельные работники органов МВД” допустили злоупотребления в изменении режима содержания пленных в лагерях. Под видом оперативных соображений, “отдельные военнопленные” переведены из лагерей МВД, в следственные тюрьмы на неопределенный срок, без санкции прокурора и даже без возбуждения уголовных дел, хотя в отношении них фактически велось следствие.

Лишь после продолжительной переписки между Главной военной прокуратурой и МВД СССР, на протяжении которой военнопленные, подозреваемые в совершении военных преступлений продолжали оставаться в тюрьмах, благодаря вмешательству Генерального прокурора СССР, был достигнут компромисс. Подозреваемые заключенные были возвращены в лагеря военнопленных, но подлежали содержанию в особых помещениях камерного типа.

В январе 1948 года в Москве состоялось Всесоюзное совещание руководящих работников министерств и управлений органов внутренних дел, а также лагерей военнопленных, о котором уже упоминалось. Руководствуясь принятыми на нем указаниями, заместитель начальника Сталинградского областного Управления МВД Петрухин отдал распоряжение о разработке в течение февраля 1948 года планов оперативно-следственных мероприятий по скорейшей реализации уголовных дел данной категории. С этой целью следовало использовать имевшиеся в лагерных отделениях карцеры. Также было организовано изучение военнопленных путем просмотра материалов, имеющихся в учетных группах, а также личных бесед с ними чекистов. Отправка на родину заключенных, стоявших на оперативном учете, была категорически запрещена.

Важнейшим источником обличительных материалов в отношении гитлеровских военных преступников из числа военнопленных послужила Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (далее ЧГК)[152]. Первое время практиковалось непосредственное обращение оперативников лагерей военнопленных непосредственно в ЧГК, минуя Оперативное управление ГУПВИ МВД СССР. Однако, указанные вопросы в большинстве своем были неконкретными и из них трудно было понять, что необходимо тому или иному лагерю, кто конкретно из пленных и где совершал свои преступления. Поэтому 20 февраля 1948 года, ГУПВИ вынуждено было издать специальное указание № 52/1471 “О порядке высылки запросов в Чрезвычайную государственную комиссию СССР”[153]. В соответствии с ним, все запросы документации о гитлеровских злодеяниях в том или ином регионе Советского Союза, подлежали направлению только в Оперативное управление ГУПВИ МВД СССР, - через соответствующие министерства или управления внутренних дел республик, краев и областей.

6 апреля 1948 года, заместителем начальника ГУПВИ МВД СССР А.З. Кобуловым в Сталинградскую область, как и в остальные регионы, был направлен розыскной список на 2001 человека. Они были взяты на учет его Оперативным управлением при рассмотрении поступивших с мест оперативно-следственных материалов, как участники разведывательной и карательной деятельности[154]. Учетно-регистрационные сведения в отношении этих людей подробностью не отличались. К числу наиболее полных относились такие, как, например № 1777: Шнайдер Вальтер, 30 лет, австриец, обер-вахмистр, который “чинил зверства над населением Советского Союза и Польши”. Гораздо чаще приводились лишь такие данные как № 339: “Вендель Гуго Оттович, служил в 588 гренадерской дивизии”. Нередко установочные данные разыскиваемых ограничивались только именем и фамилией. Поскольку их местонахождение установлено не было, то местным руководителям органов внутренних дел, лагерей военнопленных в частности, предписывалось тщательно проверить их наличие в подведомственных учреждениях. При получении положительных результатов, обо всех выявленных лицах из данного списка надлежало незамедлительно сообщать в Оперативное управление ГУПВИ МВД СССР, с направлением их фотографий для опознания. Месяц спустя, по мере проведения соответствующих оперативно-следственных мероприятий, на места был направлен новый, более конкретный список на 115 установленных разведчиков и карателей, заведомо содержавшихся в определенных лагерях и спецгоспиталях. При этом ГУПВИ МВД СССР преследовало цель не допустить их репатриации на родину[155].      

Также 6 апреля 1948 года, по указанию заместителя министра внутренних дел СССР И.С. Серова, на места был направлен список соединений и частей, карательных органов и войск бывшей германской армии, а также ее союзников, “совершавших зверства и злодеяния на подвергавшейся временной оккупации территории СССР”[156]. Он был составлен на основании материалов следствия в отношении гитлеровских военных преступников, а также актов Чрезвычайной государственной комиссии. В нем нашли отражение наименования подразделений вермахта, маршруты их движения, район и период действий. Всего там содержались 9 разделов: 1) “полевые соединения и части бывшей германской армии” - 216 наименований, “отдельные немецкие воинские части” - 128; 2) “соединения и части румынской армии” - 25; 3) “соединения и части венгерской армии” - 55; 4) “войска СС” - 41; 5) “полицейские части” - 54; 6) “охранные дивизии, полки и батальоны” - 53; 7) “военно-полевые комендатуры” - 81; 8) “сельхозкомендатуры” - 40; 9) “немецкие лагери для военнопленных” - 14[157]. Вместе с тем Оперативным управлением ГУПВИ МВД СССР на места был отдан приказ (№ 52/2877) о проверке каждого военнопленного на предмет установления его службы в частях и соединениях, указанных в данном перечне. Его автор А.З. Кобулов, отметил особо, что предложенный список не являлся исчерпывающим и поэтому материалы обо всех вновь выявленных соединениях и частях вермахта, совершавших зверства на оккупированной территории, следовало незамедлительно направлять в Оперативное управление, для их систематизации и выпуска новых списков[158]. 

15 мая 1948 года Оперативным управлением ГУПВИ МВД СССР в Сталинградскую область, как и в другие регионы, была направлена ориентировка “О выявленных и разоблаченных среди военнопленных организаторах и участниках зверств и злодеяний”[159]. Ею надлежало руководствоваться в ходе выявления гитлеровских военных преступников. С тем, чтобы проиллюстрировать признаки частей и соединений вермахта, признанных МВД СССР как преступные, приведем из данной ориентировки характеристику немецкой 383 пехотной дивизии. Как это следовало из указанной ориентировки, она находилась на оккупированной советской территории с конца апреля 1942 и до июля 1944 года. Ее бывшие военнослужащие находились под следствием в лагерях военнопленных Калининской, Вологодской и Архангельской областей. Злодеяния данного соединения заключались в следующем:

- До июля 1943 года дивизия дислоцировалась на территории Курской, Воронежской и Орловской областей в районах Глазуновка, Красная Слобода, Долгое, Змиевка, Малоархангельск, Ливны, Воронеж. С июля дивизия вынуждена была отступать через Орел, Карачев, Брянск, Орджоникидзеград (Бежица), Рославль … Следствием установлено, что во всех местах дислокации и на путях отступления личным составом дивизии учинялись расстрелы, сожжение живьем, повешение мирных советских граждан и уничтожение имущества и населенных пунктов. Эти злодеяния совершались по приказам командования дивизии. С мая 1943 года до июля 1944 дивизией командовал генерал-лейтенант Гофмайстер Эдмунд, содержащийся в лагере № 147 (Ставропольский край). Военнопленный - бывший писарь штаба дивизии Еске Вильгельм показал: “наиболее жестокие злодеяния совершала 383-я дивизия во время отступления от города Орла до города Чечерска. Командиром дивизии генералом Гофмайстером был издан приказ по частям - сжигать все населенные пункты, хлеб на корню и запасы продовольствия”. Военнопленный капитан Беннерт Эбергард на допросе подтвердил, что во исполнение приказа генерала Гофмайстера отступающие части дивизии оставляли после себя зону пустыни. Тогда же при отступлении, подразделениями дивизии были сожжены и разрушены города Малоархангельск, Навля и др. Военнопленный, бывший сотрудник полевой жандармерии при штабе 383 дивизии Фальвачный Бронислав в своих показаниях так характеризовал преступную деятельность личного состава дивизии: “в июле 1943 года в момент отступления, нашей дивизией были уничтожены все населенные пункты от города Орла до Орджоникидзеграда. Солдаты угоняли в тыл всех мирных жителей. Их имущество, дома и другие постройки сжигались. Хлеб, скот и другие продукты частично увозились в тыл, а большая часть их уничтожалась на месте. Кроме того, производилось отравление колодцев”. Военнопленный из роты самокатчиков 383 пехотной дивизии, унтер-офицер Иохим Франц на допросе показал: “в августе 1943 года по приказу генерал-лейтенанта Гофмайстера, ротой самокатчиков в 50-ти км. юго-восточнее Орджоникидзеграда была сожжена деревня с населением примерно 800 - 1000 человек. Жители этой деревни были согнаны в сарай, который подожгли и люди, пытавшиеся выйти из огня, расстреливались из автоматов. Операцией руководил капитан Клюге Берндт… Служивший в этой дивизии обер-ефрейтор Гуровский Бруно дал следующие показания: “Примерно в апреле 1944 года, когда штаб дивизии находился южнее г. Жлобина, недалеко от деревни Лесан, в лесу по приказу генерала Гофмайстера было расстреляно 125 женщин и детей за содействие партизанам. 25 июня 1944 года Гофмайстер приказал командирам полков при отступлении сжигать все населенные пункты. Этот приказ как я сам видел, во время отступления на Бобруйск, выполнялся…[160]

Ориентировку сопровождал приказ генерал-лейтенанта А.З. Кобулова № 52/4517. В нем сообщалось, что в результате проведения открытых и закрытых процессов над организаторами и участниками зверств, а также оперативно-следственной разработки военнопленных, был накоплен значительный опыт по выявлению и разоблачению военных преступников[161].

 Наряду с этим были установлены соединения, части и карательные органы гитлеровской Германии и ее союзников, совершавшие зверства и злодеяния над мирными советскими гражданами. В связи с начавшейся репатриацией военнопленных, работу по выявлению и разоблачению их участников предписывалось форсировать, с тем, чтобы ни один военный преступник не смог убыть на родину. С этой целью надлежало проверить по анкетным данным каждого военнопленного на предмет установления его службы в частях, соединениях и органах, приведенных в перечисленных ориентировках ГУПВИ. Среди выявленных лиц данной категории, следовало усилить работу по выявлению конкретных участников злодеяний. От оперативной разработки необходимо было “смелее переходить к активным следственным действиям”, особенно в отношении установленных по татуировкам эсэсовцам.

Согласно приказу, при допросе участников зверств, в первую очередь уточнялись данные о прохождении ими службы в период войны. К ним относились занимаемая должность; название или номер воинской части, вплоть до дивизии; установочные данные о сослуживцах, с целью их розыска и допроса по делу; конкретные факты зверств, место и время их совершения; известные им пособники из советских граждан. Выявленных таким образом сослуживцев и соучастников военных преступников, разыскивали в срочном порядке по всем лагерям и спецгоспиталям военнопленных Советского Союза. С этой целью запросы направлялись непосредственно в учетный отдел 1-го управления ГУПВИ МВД СССР. По полученным оттуда справкам, производились проверки через соответствующие министерства и управления внутренних дел на местах. О каждом вновь выявленном участнике военных преступлений лагерные чекисты доносили в Оперативное управление ГУПВИ МВД СССР отдельным спецсообщением, одновременно с его постановкой на строгий учет.   

С тем, чтобы наглядно продемонстрировать оперативно-следственные мероприятия органов МВД по этому поводу, обратимся к практике, имевшей место в Сталинградском лагере военнопленных № 362, которая имела все соответствующие характерные черты. С получением ориентировки ГУПВИ МВД СССР № 52/2877 от 6 апреля 1948 года с приложением упомянутого списка, весь содержавшийся в лагере № 362 контингент был проверен по этому перечню.

В общей сложности, в лагере за 1948 год из общего числа его заключенных (к первому кварталу 1949 года в нем содержалось 5627 человек), было выявлено 1302 таких лиц, служивших во время войны в подразделениях, упомянутых в ориентировке ГУПВИ. По результатам оперативно-розыскных действий в этот период было взято на учет только 144 военнопленных, подозреваемых в причастности к преступлениям войны.

С получением дополнительных списков частей и соединений вермахта, личный состав которых совершал военные преступления (ориентировки ГУПВИ МВД СССР № 52/4517 от 15 мая и № 556 от 2 сентября 1948 года), все заключенные были перепроверены вновь. В результате было выявлено еще 204 потенциальных военных преступника. В конечном счете, с учетом заключенных, поступивших из других лагерей, общее количество военнопленных, ранее служивших в частях и соединениях вермахта данной категории, составило 2862 человека, в том числе 2445 немцев, 123 австрийца, 199 румын и 95 венгров. Из их числа на оперативный учет по результатам произведенных оперативно-розыскных действий было взято 1344 человек[162].

Рассмотрение хода и результатов данной работы позволяет показать не только ее масштабы, но и дать представление о самом списке. По состоянию на 1 апреля 1949 года в лагере № 362 оперативниками были выявлены военнопленные из следующих частей и соединений вермахта, совершавших зверства и злодеяния на оккупированной территории СССР и составлявших данный перечень:

- 1) З-я танковая дивизия СС “Мертвая голова” – 157 человек; 2) Дивизия СС “Герман Геринг” - 11; 3) 8-я кавалерийская дивизия СС “Флориан Гайер” - 32; 4) Дивизия СА “Фельдгергалле” - 63; 5) Боевая группа СС “Мерен” - 5; 6) Дивизия “Бранденбург” - 74; 7) Дивизия СС “Великая Германия”- 28; 8) Дивизия СС “Дас Райх” – 21; 9) 35-я полицейская дивизия - 11; 10) Учебная танковая дивизия СС - 12; 11) 1-я артиллерийская дивизия СС - 3; 12) 27-я запасная рота СС - 1; 13) 37-я ветеринарная рота СС - 3; 14) 45-я саперная дивизия СС - 5; 15) 502-я тяжелая артиллерийская дивизия СС - 6; 16) 37-я кавалерийская дивизия СС - 16; 17) 206-й артиллерийский полк СС - 1; 18) 23-й полицейский полк - 5; 19) 2-й полицейский полк - 5; 20) 22-я кавалерийская дивизия СС - 14; 21) Дивизия СС “Адольф Гитлер”- 8; 22) Дивизия СС “Викинг”- 4; 23) 5-й батальон СС - 3; 24) 4-я полицейская дивизия - 4; 25) 1-й полицейский полк - 5; 26) 503-й танковый дивизион - 3; 27) Дивизия СС “Лейбштандарт” - 1; 28) 1-я танковая дивизия - 36; 29) 2-я танковая дивизия - 20; 30) 3-я танковая дивизия - 25; 31) 4-я танковая дивизия - 11; 32) 5-я танковая дивизия - 11; 33) 6-я танковая дивизия - 25; 34) 8-я танковая дивизия - 44; 35) 9-я танковая дивизия - 12; 36) 10-я танковая дивизия - 22; 37) 11-я танковая дивизия - 6; 38) 12-я танковая дивизия - 23; 39) 13-я танковая дивизия - 24; 40) 14-я танковая дивизия - 6; 41) 16-я танковая дивизия - 6; 42) 17-я танковая дивизия - 22; 43) 18-я танковая дивизия - 34; 44) 19-я танковая дивизия - 34; 45) 20-я танковая дивизия - 35; 46) 24-я танковая дивизия - 35; 47) 25-я танковая дивизия - 19; 48) 1-я лыжная дивизия - 7; 49) 1-я пехотная дивизия - 15; 50) 2-я парашютная дивизия - 4; 51) 3-я авиаполевая дивизия - 2; 52) 3-я пехотная дивизия - 15; 53) 3-я горная дивизия - 13; 54) 4-я горная дивизия - 36; 55) 5-я пехотная дивизия - 9; 56) 6-я пехотная дивизия - 44; 57) 7-я пехотная дивизия - 9; 58) 8-я егерская пехотная дивизия - 26; 59) 8-я горная дивизия - 4; 60) 9-я пехотная дивизия - 11; 61) 10-я пехотная дивизия - 17; 62) 11-я пехотная дивизия - 6; 63) 13-я пехотная дивизия - 7; 64) 14-я пехотная дивизия - 21; 65) 15-я пехотная дивизия - 37; 66) 16-я мотодивизия - 4; 67) 18-я мотострелковая дивизия - 16; 68) 21-я авиаполевая дивизия - 1; 69) 21-я пехотная дивизия - 1; 70) 17-я пехотная дивизия - 23; 71) 23-я пехотная дивизия - 6; 72) 24-я пехотная дивизия - 4; 73) 25-я пехотная дивизия - 9; 74) 26-я пехотная дивизия - 2; 75) 28-я пехотная дивизия - 5; 76) 31-я пехотная дивизия - 24; 77) 32-я пехотная дивизия - 5; 78) 35-я пехотная дивизия - 3; 79) 36-я пехотная дивизия - 10; 80) 44-я пехотная дивизия - 5; 81) 45-я пехотная дивизия - 16; 82) 46-я пехотная дивизия - 23; 83) 50-я пехотная дивизия - 9; 84) 52-я пехотная дивизия - 4; 85) 57-я пехотная дивизия - 22; 86) 61-я пехотная дивизия - 2; 87) 62-я пехотная дивизия - 36; 88) 68-я пехотная дивизия - 14; 89) 69-я пехотная дивизия - 3; 90) 71-я пехотная дивизия - 5; 91) 72-я пехотная дивизия - 4; 92) 73-я пехотная дивизия - 7; 93) 75-я пехотная дивизия - 14; 94) 76-я пехотная дивизия - 37; 95) 78-я штурмовая дивизия - 18; 96) 79-я пехотная дивизия - 10; 97) 81-я пехотная дивизия - 7; 98) 82-я пехотная дивизия - 3; 99) 86-я пехотная дивизия - 1; 100) 87-я пехотная дивизия - 53; 101) 94-я пехотная дивизия - 4; 102) 95-я пехотная дивизия - 12; 103) 96-я пехотная дивизия - 4; 104) 97-я пехотная дивизия - 13; 105) 98-я пехотная дивизия - 2; 106) 100-я пехотная дивизия - 10; 107) 100-я горная дивизия -1; 108) 101-я пехотная дивизия - 5; 109) 101-я горная дивизия - 1; 110) 102-я пехотная дивизия - 2; 111) 106-я пехотная дивизия - 19; 112) 110-я пехотная дивизия - 16; 113) 111-я пехотная дивизия; 114) 113-я пехотная дивизия - 4; 115) 121-я пехотная дивизия - 1; 116) 123-я пехотная дивизия - 12; 117) 125-я пехотная дивизия - 5; 118) 131-я пехотная дивизия - 6; 119) 132-я пехотная дивизия - 17; 120) 134-я пехотная дивизия - 5; 121) 153-я пехотная дивизия - 15; 122) 154-я пехотная дивизия - 4; 123) 156-я пехотная дивизия - 2; 124) 157-я пехотная дивизия - 1; 125) 161-я пехотная дивизия 23; 126) 162-я пехотная дивизия - 6; 127) 167-я пехотная дивизия - 4; 128) 168-я пехотная дивизия - 8; 129) 169-я пехотная дивизия - 1; 130) 170-я пехотная дивизия - 6; 131) 181-я пехотная дивизия - 2; 132) 183-я пехотная дивизия - 2; 133) 192-я пехотная дивизия - 1; 134) 193-я пехотная дивизия - 1; 135) 197-я пехотная дивизия - 3; 136) 205-я пехотная дивизия - 3; 137) 206-я пехотная дивизия - 20; 138) 208-я пехотная дивизия - 5; 139) 211-я пехотная дивизия - 8; 140) 217-я пехотная дивизия - 1; 141) 218-я пехотная дивизия - 2; 142) 220-я пехотная дивизия - 2; 143) 223-я пехотная дивизия - 3; 144) 239-я пехотная дивизия - 1; 145) 246-я пехотная дивизия - 14; 146) 252-я пехотная дивизия - 11; 147) 253-я пехотная дивизия - 15; 148) 254-я пехотная дивизия - 19; 149) 255-я пехотная дивизия - 5; 150) 256-я пехотная дивизия - 25; 151) 257-я пехотная дивизия - 7; 152) 258-я пехотная дивизия - 12; 153) 260-я пехотная дивизия - 17; 154) 262-я пехотная дивизия - 4; 155) 263-я пехотная дивизия - 11; 156) 267-я пехотная дивизия - 16; 157) 282-я пехотная дивизия - 19; 158) 290-я пехотная дивизия - 8; 159) 291-я пехотная дивизия - 1; 160) 292-я пехотная дивизия - 6; 161) 294-я пехотная дивизия - 8; 162) 295-я пехотная дивизия - 6; 163) 296-я пехотная дивизия - 12; 164) 297-я пехотная дивизия - 5; 165) 299-я пехотная дивизия - 11; 166) 302-я пехотная дивизия - 15; 167) 304-я пехотная дивизия - 15; 168) 306-я пехотная дивизия - 3; 169) 320-я пехотная дивизия - 22; 170) 329-я пехотная дивизия - 2; 171) 330-я пехотная дивизия - 1; 172) 335-я пехотная дивизия - 17; 173) 336-я пехотная дивизия - 2; 174) 339-я пехотная дивизия - 1; 175) 349-я пехотная дивизия - 2; 176) 361-я пехотная дивизия - 1; 177) 367-я пехотная дивизия - 4; 178) 370-я пехотная дивизия - 30; 179) 371-я пехотная дивизия - 21; 180) 376-я пехотная дивизия - 9; 181) 383-я пехотная дивизия - 10; 182) 384-я пехотная дивизия - 12; 183) 385-я пехотная дивизия - 2; 184) 387-я пехотная дивизия - 2; 185) 389-я пехотная дивизия - 11; 186) 402-я пехотная дивизия - 1; 187) 544-я пехотная дивизия - 5; 188) 551-я пехотная дивизия - 3; 189) 563-я пехотная дивизия - 29; 190) 707-я пехотная дивизия - 1; 191) 711-я пехотная дивизия - 8; 192) 715-я пехотная дивизия - 7[163].

Таким образом, на данный момент в 362-м лагере было выявлено 2298 человек, проходивших во время войны службу в указанных преступных частях и соединениях вермахта. Необходимо уточнить, что помимо данного списка, самостоятельную категорию учета составляли бывшие сотрудники полевых комендатур вермахта, персонал немецких лагерей для советских военнопленных, переводчики и некоторые другие лица, чьи функции подразумевали причастность к военным преступлениям на оккупированной территории. Все военнопленные, служившие ранее в данных частях и соединениях, были сфотографированы и подвергнуты допросам. По результатам показаний допрошенных, производился розыск их сослуживцев, скомпроментированных таким образом. По всем выявленным фактам военных преступлений производились запросы в местные органы МВД, на территории которых они имели место, - с целью их документирования. Для получения более конкретных данных на того или иного разрабатываемого военнопленного в местные органы МВД высылались его фотокарточки, которые предъявляли свидетелям из числа местных жителей.

 В 1948 – 1949 годах указанная работа приобрела большой размах. Только в 108-м лагере за 1-й квартал 1949 года для опознания свидетелями на местах военных преступлений, было сфотографировано до 150 предполагаемых участников зверств из числа военнопленных.

Лагерные чекисты не ограничивали сферу своей деятельности только пределами оккупированной территории Советского Союза. Ими также проводилась активная работа по выявлению лиц, чинивших зверства и злодеяния на территории других стран. Так, по оперативным данным, в лагере № 108 был разоблачен участник зверств – военнопленный К. Роод, ефрейтор 4 полицейской мотодивизии СС. На допросе он признался, что с ноября 1943 года участвовал на территории Греции в борьбе против партизан и принимал личное участие в расстрелах еврейского населения. В греческом городе Волос, с его участием было расстреляно до 50 человек, в том числе женщины и дети. Кроме того, оперативникам удалось выведать, что Роод в июне 1943 года участвовал в расстреле 25 мужчин, женщин и детей из числа еврейского населения, в районе станции Тарноград Краковской железной дороги (Польша)[164].

В 1 квартале 1949 года, в лагере № 108 стояли на учете 6 заключенных “совершавших зверства и злодеяния на территории демократических стран”. В подобных случаях перед ГУПВИ МВД СССР обычно ставился вопрос о передаче таких лиц властям заинтересованных государств. Вместе с тем, администрация лагерей военнопленных жаловалась на то, что документирование преступной деятельности военнопленных по этим делам затруднено. В этой связи ставился вопрос о целесообразности привлечения указанных лиц к уголовной ответственности через местный военный трибунал войск МВД, подвергнув их предварительно допросу с участием военного прокурора.

Как это хорошо заметно из оперативно-следственной практики, на первых порах прохождение службы в частях и подразделениях вермахта, причастных к зверствам и злодеяниям, автоматически не подразумевало передачу их бывших военнослужащих в военные трибуналы только на этом основании. Как правило, чекисты кропотливо и настойчиво выявляли конкретные доказательства вины подозреваемых военнопленных, совершая с этой целью необходимые розыскные действия, порой на протяжении нескольких лет. Например, в 362-м лагере “в стадии реализации” (т.е. на стадии оперативно-розыскных мероприятий и предварительного расследования – А.Е.) длительное время находилось дело с условным наименованием “Злодеи”, заведенное “по окраске[165] “участники зверств и злодеяний”” 5 марта 1947 года. По нему проходили 11 военнопленных вермахта. В ходе разбирательства 2-е из них умерли, один был осужден по Указу от 19 апреля 1943 года к 25 годам исправительно-трудовых лагерей, а в отношении 7 остальных оперативно-розыскные действия продолжались до конца 1949 года.

В процессе разработки указанных военнопленных, чекистами было установлено, что в июле 1941 года в местечке Зембино Борисовского района Минской области Белорусской ССР, они проходили службу в 3 роте 187 противотанкового дивизиона 87 пехотной дивизии вермахта (фигурировавшей в указанной ориентировке № 52/2877 от 6 апреля 1948 года). Ее командованием из числа солдат и унтер-офицеров роты была создана специальная зондеркоманда в количестве 25 человек. 22 июля 1941 года, ею совместно с эсэсовцами и при содействии местной полиции, под угрозой оружия было собрано 700 местных жителей, которые были доставлены в лес и расстреляны в специально подготовленном для этой цели рву.

Для проверки данного факта и получения “конкретных данных” о преступной деятельности взятых на учет военнопленных, чекистами 362-го лагеря был сделан запрос в Борисовский райотдел МВД. 16 мая 1947 года оттуда был получен ответ с подтверждением факта расстрела при указанных обстоятельствах (с приложением протоколов допросов очевидцев). Однако каких-либо конкретных данных о преступной деятельности “фигурантов” данного дела получено не было.

В ходе последующей разработки, военнопленный Бишов вынужден был признаться, что он служил в указанной зондеркоманде и участвовал в расстреле. На этом основании его привлекли к уголовной ответственности. В январе 1948 года военным трибуналом войск МВД Сталинградской области он был осужден. Поскольку Бишов своих соучастников не выдал, а сами они все отрицали, в феврале 1949 года в местечко Зембино был командирован старший оперуполномоченный лагеря № 362. Им были допрошены свидетели из числа местных жителей, обнаружено место расстрела и могилы жертв. По предъявленным фотографиям очевидцы опознали 2-х подозреваемых пленных, уточнив при этом, что те конвоировали обреченных на расстрел. В то же время, каких-либо конкретных данных об их непосредственном участии в нем, свидетели не дали. Учитывая недостаток прямых доказательств участия упомянутых военнопленных в данном злодеянии, военный прокурор войск МВД Сталинградской области в санкции на их арест отказал[166].

 Для быстрого и эффективного производства дел на военнопленных, ранее проходивших службу в частях и соединениях вермахта, совершавших военные преступления на оккупированной территории СССР, сталинградскими чекистами ГУПВИ МВД СССР было предложено сконцентрировать их в тех республиках и областях, в которых они имели место. В тех случаях, когда военнопленные признавались в совершении ими лично каких-либо злодеяний, а территориальные органы внутренних дел этого не подтверждали, их предлагалось этапировать в органы МВД по месту совершения военных преступлений, либо оформлять материалы для передачи в Особое совещание МВД СССР, для внесудебного рассмотрения.

К 1 апреля 1949 года, только в лагере № 108 на 59 человек, находящихся в “активной разработке”, были составлены справки для решения вопроса об их отправке в органы МВД по месту совершения ими военных преступлений. В числе арестованных и уже отправленных в органы МВД и МГБ других республик, краев и областей СССР для привлечения к ответственности за военные преступления, были 8 бывших военнослужащих войск СС, 14 сотрудников разведывательных и карательных органов, 4 жандармов, 2 военнослужащих войск СА и 2 полицейских.

Особое внимание чекисты обращали на установление персональной роли старшего и высшего командования вермахта в злодеяниях, преступного характера их приказов и инструкций, а также предполагаемого местонахождения. Нередко оперативникам ставились задачи в отношении конкретных генералов или подразделений вермахта.

Так, в производстве Сталинградских чекистов находилось отдельное поручение № 52/4757, направленное 8 мая 1948 года А.З. Кобуловым[167]. В нем сообщалось, что оперативным отделением ОПВИ УМВД по Московской области ведется следствие по делу организатора массовых зверств и злодеяний, военнопленного генерала Б. Эренфрида. До февраля 1943 года он командовал 197 немецкой пехотной дивизией. Как это было установлено в ходе следствия, личным составом 332 пехотного полка данной дивизии, в декабре 1941 года, в селе Петрищево Верейского района Московской области, была зверски замучена комсомолка – партизанка Зоя Космодемьянская. В этой связи оперативникам предписывалось выявить “официальным” и оперативным путем лиц, проходивших в 1941 году службу в 332 полку. Последних следовало подвергнуть допросу и взять в активную оперативно-следственную разработку для получения сведений об организаторах и исполнителях этой зверской расправы.

По состоянию на 1 апреля 1949 года, в Сталинградских лагерях и спецгоспитале № 5771 на оперативном учете состояли 3242 военнопленных. Среди них были 2444 немцев, 150 австрийцев, 462 венгра и 186 румын. Общее количество заключенных в это время составляло 8962 человека.

 4042 военнопленных были взяты на учет по признаку их прежней службы в подразделениях вермахта, проходящих по ориентировкам ГУПВИ МВД СССР, как преступные. Среди контингента лагерей Сталинградской области выявили 344 участника зверств. На данном этапе были привлечены к уголовной ответственности 96 и осуждены военным трибуналом войск МВД Сталинградской области за участие в военных преступлениях 35 военнопленных. Каждый из них был приговорен к 25 годам ИТЛ.

 Особенностью уголовного преследования военных преступников в рассматриваемый период было то, что многие его субъекты были специально доставлены в Сталинград, в связи с тем, что их преступные деяния имели место на территории его области. В соответствующей отчетности лагерных чекистов, уголовные дела данной категории попадают в разряд “наиболее характерных”.

Так, на основании указания ГУПВИ МВД СССР № 52/8996 от 22 июля 1948 года, был арестован и привлечен к уголовной ответственности по ст. 1 Указа от 19 апреля 1943 года, генерал-майор вермахта Фриц Роске. В ходе следствия были допрошены в качестве свидетелей жители Дзержинского района Сталинграда, на территории которого в период оккупации дислоцировался его 194-й пехотный полк, а также военнопленные из личного состава последнего. При этом было установлено, что как только в указанный район ворвались немецко-фашистские оккупанты, то они учинили массовый грабеж местного населения, безжалостно избивая и расстреливая всех сопротивлявшихся. Угрожая оружием, гитлеровцы угнали в немецкое рабство 15 тысяч жителей Дзержинского района, а их дома разобрали на топливо и строительство своих блиндажей. В организованном по указанию Роске лагере советских военнопленных были созданы невыносимые условия содержания. Захваченных в плен солдат и офицеров Красной Армии вешали и расстреливали. Помещения лагеря не отапливались, хлеб узникам не выдавался, а горячую пищу, они получали только раз в сутки. Немецкое командование использовало заключенных этого лагеря на тяжелых работах по укреплению немецкой линии обороны. При конвоировании к месту их проведения, немецкие солдаты жестоко избивали советских военнопленных, а ослабевших пристреливали. В результате голода и изнурительного труда в лагере имела место большая смертность.

Также согласно указанию ГУПВИ МВД СССР № 52/10505 от 1 сентября 1948 года, из тюрьмы № 1 Горького, в Сталинград был доставлен капитан бывшей германской армии Гельмут Ешке. Как это было установлено оперативниками, с сентября 1942 по январь 1943 года он являлся старшим инспектором немецкой комендатуры Дзержинского района Сталинграда. Совместно с уже упоминавшимся майором Шпайдель (который если бы не умер от сепсиса при обморожении 23 февраля 1943 года, очевидно, также был бы привлечен к ответственности), а также другими сотрудниками комендатуры, принимал участие в расстрелах, повешениях и угоне в рабство жителей этого района. Ешке руководил насильственной мобилизацией населения города на строительство оборонительных сооружений. Следует отметить, что в некоторых случаях, как например с Г. Ешке, обвиняемые проходили по списку гитлеровских военных преступников, составленному при указанных обстоятельствах еще 17 мая 1945 года.

По некоторым, “наиболее перспективным” делам, для производства расследований военных преступлений в соответствующие регионы Советского Союза были командированы следователи Сталинградских лагерей, что в некоторых случаях дало положительные результаты. Необходимость в этом возникала, в тех случаях, когда свидетели на местах были допрошены поверхностно и возникала необходимость выявления новых очевидцев и уточнения полученных показаний.

К числу основных методов выявления участников злодеяний по прежнему относилась “разработка” военнопленных, в годы войны проходивших службу в частях и соединениях, совершавших злодеяния и зверства на оккупированный территории. Для лагерных чекистов не составляло особого труда добиваться от заключенных сведений об их причастности к поджогам деревень, угону в тыл германской армии скота, изъятии у мирного населения продуктов питания. Однако, “документирование” преступной деятельности таких лиц существенно затруднялась тем обстоятельством, что значительная часть допрашиваемых, как это в частности имело место среди бывших военнослужащих дивизии СС “Мертвая голова”, не показывали названий тех населенных пунктов, где творились подобные злодеяния. Военный прокурор отказывал в санкции на их привлечение к уголовной ответственности по той причине, что не было никакой возможности проверить их показания.

Пленные указывали только примерное расположение мест военных преступлений, в основном по отношению к крупным городам Украины - Полтаве, Кременчугу, Харькову и т.д. В этой связи Сталинградским чекистам оставалось только рекомендовать руководству ГУПВИ МВД СССР этапировать таких военнопленных по месту прежней дислокации их воинских частей. Только там они могли определить на месте те населенные пункты, где совершали свои преступления. При этом же условии их могли опознать очевидцы злодеяний. С целью более глубокой оперативной и следственной разработки контингента лагерей, было предложено незамедлительно осуществить сортировку заключенных по национальному признаку[168].

В рассматриваемый период наблюдается разделение оперативного учета военнопленных на 2 основные категории: а) “главные преступники” и б) “военные преступники”. С тем, чтобы определить критерии, по которым происходило отнесение заключенных к той или иной из них, обратимся к соответствующей практике лагеря № 108. На 1 июля 1949 года там было зарегистрировано 268 главных и 1501 военных преступников[169].

К первой категории были отнесены 18 бывших сотрудников Абвера, 3 сотрудников иных разведорганов гитлеровской Германии, 87 военнослужащих дивизии СС “Мертвая голова”, 102 “участника зверств и злодеяний”, 8 участников карательных отрядов, 11 сотрудников Гестапо, 30 сотрудников отдела 1-ц и 9 руководящих работников НСДАП (имеющих золотой значок). В качестве военных преступников были зарегистрированы 827 бывших солдат и офицеров войск СС, 15 человек из “общих СС”, 275 членов СА, 119 военнослужащих войск СА, 32 сотрудника концлагерей, 21 сотрудник комендатур, 5 сотрудников СД, 60 сотрудников полиции, 7 переводчиков, 21 служащий жандармерии, 21 “реакционно настроенный” член НСДАП, 27 лиц рядового состава соединения “Бранденбург”, 6 военнослужащих дивизии “Великая Германия” и 3 сотрудника органов юстиции. Очевидно, что данное разделение носило чисто условный характер и свидетельствовало о тех приоритетах в оперативно-розыскной работе, которые имели место на том или ином этапе. Так, уже в 3 квартале 1949 года в число главных преступников попали 5 военнопленных, “подозреваемых в принадлежности к американской разведке”. К военным преступникам в свою очередь, были причислены 13 “специалистов”, 5 таможенных чиновников, 1 член имперской палаты Германии и даже бывший сотрудник немецкой военной миссии в Бухаресте[170].

 Таким образом, во 2 квартале 1949 года, оперативными отделениями лагерей и спецгоспиталя № 5771, расположенных в Сталинградской области, на оперативный учет были вновь взяты 475 военнопленных (или на 349 человек больше чем в предшествующий квартал). Наряду с этим резко возрастает количество заключенных, привлеченных к уголовной ответственности за зверства и злодеяния на оккупированной территории. Если в 1 квартале 1949 года их было арестовано 4, то во 2-м уже 15. В отличие от предшествующего периода, оперативные отделы начинают привлекать военнопленных к уголовной ответственности по обвинению в преступлениях войны, даже в отсутствие конкретных данных о последних. Так были возбуждены уголовные дела в отношении пленных, ранее проходивших службу в 8 кавалерийской дивизии СС. Поводом для этого послужили упоминавшиеся ориентировки ГУПВИ со списками преступных частей и соединений гитлеровской Германии. Заключенные И. Промер, И. Гегер, И. Майкенер, В. Бальцер, Г. Пробет и П. Ильг признались в своем участии в расстрелах советских граждан, в сожжении сел и деревень, ограблении мирного населения. Однако места их преступлений чекисты смогли определить только “районами” Смоленской, Минской, Брянской, Великолукской, Харьковской и Кировоградской областей. Характерно, что при “документировании преступной деятельности” указанных лиц они ограничились лишь направлением ориентировок в УМВД данных регионов, а также показаниями “косвенных свидетелей”. Вопрос об их этапировании по месту совершения преступлений уже не поднимался.

Тем не менее, в ряде случаев это все еще происходило, причем уже по инициативе судебных органов. Например, в военный трибунал войск МВД Сталинградской области из лагеря № 362 было передано по подсудности законченное следствием уголовное дело в отношении обер-ефрейтора Б. Файхтельбауэра. В годы войны он проходил службу старшим команды при сельхозкомендатуре. Его обвинили в том, что находясь в Отрадненском районе Краснодарского края, он изымал продукты и скот в колхозе им. Литвинова, руководил угоном населения в рабство, а также в станице Мало-Тишинской участвовал в разрушении памятника В.И. Ленину. Однако, в связи с тем, что Файхтельбауэр виновным себя не признал, трибунал вынес определение о его этапировании в Краснодарский край для рассмотрения дела по месту совершения преступлений.

Вместе с тем, продолжалось уголовное преследование военнопленных, совершавших злодеяния непосредственно на территории Сталинградской области. Так, несмотря на то, что все румынские военнопленные подлежали отправке в лагерь МВД № 152 (Одесса), 7 из них были оставлены в лагере № 362 и спецгоспитале № 5771, в основном для производства оперативно-следственных мероприятий. В частности, были арестованы и привлечены к уголовной ответственности по ст. 1 Указа от 19 апреля 1943 года румыны Цення и Ионеску. В ходе следствия они были доставлены в Серафимовичский район Сталинградской области, где их сразу же опознали местные жители. Последние показали, что Цення и Ионеску в период оккупации, на хуторах Средне-Царицынский, Песчаный и Баски грабили население, также издевались над местными женщинами и девушками[171].

В марте 1949 года, в Сталинград были доставлены и привлечены к уголовной ответственности по Указу от 19 апреля 1943 года В. Шроершварц и Г. Мисслер, разработка которых производилась чекистами с 1943 года[172]. Шроершварц признал себя виновным в расстреле 7 советских граждан. Однако, свое участие в казни 30 жителей Тракторозаводского районе Сталинграда, имевшей место при указанных обстоятельствах, он упорно отрицал. Тем не менее, трибунал нашел, что он достаточно изобличается показаниями обвиняемого Мисслер и многочисленными актами комиссий по установлению и расследованию гитлеровских злодеяний. В конечном счете, Шроершварц и Мисслер были приговорены к 25 годам ИТЛ.

В отдельных случаях основанием для привлечения военнопленных к уголовной ответственности служили акты Чрезвычайной государственной комиссии, которые затребовались лагерными чекистами практически по каждому делу. Так, в акте ЧГК по городу Брянск, в числе лиц, ответственных за истребление 17011 советских граждан был обнаружен военнопленный лагеря № 108 А. Гинтермаер, бывший жандарм при немецкой полевой комендатуре. На основании ст. 1 Указа от 19 апреля 1943 года он был осужден на 25 лет ИТЛ[173].

Оперативным управлением ГУПВИ МВД СССР регулярно рассылались розыскные циркуляры и ориентировки на лиц, потенциально причастных к совершению военных преступлений на оккупированной территории СССР. Их источниками служили самые разнообразные материалы. Так, например, 23 марта 1949 года генерал-лейтенантом А.З. Кобуловым на места была разослана ориентировка о розыске военнопленных из числа личного состава немецкого Генерального комиссариата, а также подчиненных ему областных комиссариатов и сельхозуправлений на оккупированной территории Белоруссии, с целью их изобличения в военных преступлениях. Поводом для этого послужило обнаружение МВД БССР, в фондах Центрального государственного архива имени Октябрьской Революции трофейного списка на 30 сотрудников указанных структур гитлеровцев.

После указанных подготовительных мероприятий, в период с 1 июня по 10 сентября 1949 года, на основе распоряжения МВД СССР, получившего в свою очередь соответствующие полномочия от Советского правительства, была произведена “фильтрация” контингента лагерей военнопленных, В ее задачу входило не допустить выезда из пределов СССР лиц, виновных в совершении военных преступлений.

Инструкция о проведении фильтрации была утверждена 16 июня 1949 года заместителем министра внутренних дел СССР И.С. Серовым[174]. В ней содержались требования к организации работы оперативно-следственного аппарата лагерей. Ее основным содержанием должно было стать выявление и разоблачение военнопленных, которые ранее проходили службу в частях СС, СД, СА, полиции, жандармерии, разведывательных и контрразведывательных органах, а также других формированиях и организациях карательного и специального назначения.

При фильтрации пленных, первоочередное внимание предписывалось уделять контингенту, взятому на учет по так называемым “формальным признакам”. К их числу относились лица, в отношении которых никаких других компроментирующих данных, кроме как о службе в СС, СА, СД, членстве в НСДАП, “Гитлерюгенд” и различных других гитлеровских организациях и формированиях, перечисленных в соответствующих приказах МВД СССР, не имелось. Оперативно-следственная разработка должна была внести ясность по следующим вопросам: а) какую роль военнопленный играл в преступных органах и формированиях, в связи с принадлежностью к которым он был взят на оперативный учет; б) его служба в их составе на территории СССР или стран “народной демократии”, с точным указанием по карте населенных пунктов дислокации, а также времени пребывания в них; в) установочные данные на начальников и сослуживцев по организациям и частям вермахта, в которых ранее проходил службу подучетный военнопленный; г) конкретный состав преступления, за которое он должен нести уголовную ответственность перед советским судом или судами стран “народной демократии”.

В соответствии с инструкцией, в деле каждого военнопленного, взятого на оперативный учет, должны были присутствовать обличительные материалы по специальному перечню. К ним относились: специальная анкета с исчерпывающими ответами на перечисленные выше вопросы; собственноручная автобиография; справка медицинского осмотра о выявлении эсэсовских татуировок; протокол допроса самого подучетного лица, свидетелей из числа военнопленных; перепроверенные донесения осведомителей (от 2 - 3 источников); материалы проверки по перемещениям военнопленного на территории СССР в период войны; заключение оперативного отдела лагеря о необходимости привлечения к уголовной ответственности, либо возможной репатриации (на тот случай, если конкретные материалы о его виновности отсутствовали).

Упомянутые заключения, по сути определявшие исход дела, составлялись рядовыми чекистами лагерей и согласовывались с заместителями начальников последних по оперативной работе. В последующем заключения подлежали утверждению соответствующими министрами внутренних дел республик, начальниками Управлений МВД областей, либо их заместителями. С особой тщательностью оформлялись дела военнопленных, подлежащих передаче правительствам социалистических стран.

На тот случай, когда данные для привлечения военнопленных к уголовной ответственности оказывались недостаточными, инструкцией предписывалось ставить перед прокурором вопрос о даче санкции на арест, после чего пленного надлежало водворять в тюрьму и проводить в отношении него следствие. Законченные следствием дела на военных преступников направлялись на рассмотрение военного трибунала войск МВД, приговоры которого объявлялись перед строем всего лагеря. На тот случай, когда прокуроры “неправильно отказывают в санкции” на заключение под стражу военнопленных, обвиняемых в совершении военных преступлений, инструкцией предусматривалось обращение по этому поводу непосредственно в МВД СССР. Туда же при этом следовало направлять все соответствующие оперативно-следственные материалы, с тем, чтобы “решить этот вопрос в центре”.

 Учитывая положительные результаты этапирования военнопленных для ведения следствия, в распоряжение органов МВД по месту совершения их злодеяний, инструкция предписывала заинтересованным республиканским и областным органам внутренних дел заблаговременно возбуждать об этом ходатайства перед МВД СССР. Также инструкция закрепила практику командирования оперработников лагерей на места совершения военных преступлений, для сбора необходимых свидетельских показаний и документов.

В соответствии с распоряжениями МВД СССР №№ 380, 387 и 389, изданными в 1949 году, в Сталинградской области были подвергнуты фильтрации 6623 военнопленных. В их числе были 5725 граждан Германии, 466 – Австрии, 65 – Венгрии, 176 – Румынии, 39 – Чехословакии, 79 – Польши, 67 – Югославии, 5 – Италии, а также один бельгиец. Из профильтрованных репатриации подлежали 274 человека: 234 немца, 20 австрийцев, 6 венгров, 5 румын, 4 поляка, 2 чехословака и 3 югослава. На родину в советскую зону оккупации разрешили вернуться 192 военнопленным, в западную зону – 62.

Только на основании личных признаний о принадлежности к СА, СС, полиции, жандармерии и другим гитлеровским карательным органам, от репатриации были отведены 4943 человека[175]. При этом никакими материалами, изобличающими их как непосредственных участников преступных действий против СССР, органы МВД не располагали. 1406 военнопленных были отведены от репатриации на основании оперативно-следственных материалов, свидетельствующих о личном участии в преступлениях против СССР и “стран народной демократии”.

Работа по фильтрации военнопленных серьезно осложнялась тем обстоятельством, что большинство военнопленных, отведенных от репатриации “по формальным признакам”, поступили в Сталинградскую область из других регионов Советского Союза, причем всего лишь за 4 месяца до ее начала. Какие либо оперативно-следственные материалы в отношении них отсутствовали, а в делах заключенных, прибывших из лагеря № 149 не было даже опросных листов. Поэтому Сталинградским чекистам пришлось разрабатывать этих лиц в крайне сжатые сроки, в основном в процессе самой фильтрации. Таким образом было дополнительно выявлено и взято на оперативный учет 759 военнопленных. Среди них в основном были такие, как унтер-офицер, немец Напиральский Эрвин. На допросе оперативникам удалось выведать, что находясь в марте 1942 года в составе 206 артиллерийской дивизии вермахта в деревнях Кувшиново и Сталица Ржевского района Калининской области, он участвовал в грабеже и угоне в рабство их жителей.

Дала свои результаты и активизация разработки уже имевшегося подучетного элемента. Так, состоявший на оперативном учете немец Пуделко Гергард, бывший шофер при штабе 369 немецкой пехотной дивизии, на допросе был вынужден признаться, что участвовал в повешении партизан в селе Подласово Орловской области.

Обличительные материалы собирались впрок, на случай возможных процессов в отношении лиц, находящихся за пределами Сталинградской области, причем даже если перспектив на это было мало. Так, лагерными чекистами были добросовестно зафиксированы показания военнопленных В. Фрайер, Р. Крель и Р. Лоренц. Они свидетельствовали о том, что бывший командующий 6-й армией вермахта генерал-фельдмаршал Ф. Паулюс, в ходе Сталинградской битвы отдал приказ о том, чтобы при появлении советских парламентеров, по ним открывали огонь[176]. Подобные протоколы допросов незамедлительно направлялись в Оперативное управление ГУПВИ МВД СССР.

Кроме того, в соответствии с распоряжением начальника ГУПВИ МВД СССР генерал-лейтенанта Филиппова № 8/ОУ/1559 от 18 февраля 1949 года, компроментирующие материалы, полученные на пленных генералов вермахта в ходе следствия, могли направляться непосредственно заинтересованным министерствам и управлениям внутренних дел на местах. Это требование было вызвано тем, что в январе 1949 года, по распоряжению МВД СССР, большинство гитлеровских генералов были этапированы из лагеря № 48 для расследования совершенных ими военных преступлений, в распоряжение местных органов внутренних дел (шестеро таким образом оказались в Сталинграде). Для информации об их местонахождении, оперативный отдел каждого из лагерей военнопленных СССР, был снабжен соответствующим списком генералов с кратким изложением сведений о прохождении ими службы в период войны[177].    

В период проведения фильтрации оперативными отделениями Сталинградских лагерей были арестованы и привлечены к уголовной ответственности 37 военнопленных, в том числе 30 – за совершение зверств и злодеяний на оккупированной территории СССР. На 10 пленных были оформлены и отправлены в ГУПВИ МВД СССР следственные материалы об их злодеяниях на территории “стран народной демократии”.

Как и в других лагерях и спецгоспиталях военнопленных, весь оперативный состав 362-го лагеря также был привлечен к мероприятиям по фильтрации своего контингента. В основном она была проведена в 2 этапа. На первом происходило изучение учетных материалов на участников военных преступлений, их доклад межведомственной комиссии представителей местных управлений МВД, МГБ и Генеральной прокуратуры СССР, проведение арестов и следствия по делам данной категории, подлежавших по решению данной комиссии передаче в суд. 1-й этап проходил с 18 октября по 15 ноября 1949 года. 

На следующем этапе, с 1 декабря 1949 года, оперативный состав лагеря и прикомандированные к нему сотрудники других отделов Управления МВД по Сталинградской области, были переключены на исполнение совместного указания МВД, МГБ и Генеральной прокуратуры СССР № 746/364/213сс от 29 ноября 1949 года по “реализации” подготовленных на предшествующем этапе дел. В соответствии с ним, в тех случаях, когда достаточных следственных материалов о конкретной преступной деятельности не имелось, военнопленных офицеров, ранее проходивших службу на командных и оперативных должностях в органах и войсках СС, предавали суду по ст. 17 УК РСФСР (соучастие) и Указу от 19 апреля 1943 года за саму принадлежность к СС. Во всех случаях, когда это оказывалось возможным, при этом надлежало ссылаться на акты Чрезвычайной государственной комиссии, устанавливавшие сам факт преступления воинской части, к которой принадлежал обвиняемый. В аналогичном порядке надлежало привлекать к уголовной ответственности пленных, прежде принадлежавших к рядовому и командному составу концлагерей, лагерей для советских военнопленных и мирных граждан, а также работников карательных органов суда, прокуратуры, полиции и следствия гитлеровской Германии. Этот этап был закончен 25 декабря 1949 года[178].

 В 362-м лагере, таким образом, были профильтрованы 3921 человек, в том числе 3550 немцев и 316 австрийцев. Из их общего количества от было отведено от репатриации и оставлено в лагере 3738 пленных. Репатриации подлежали лишь 183 человека. В соответствии с уже рассмотренными директивными указаниями, из общего числа отведенных от репатриации изобличались только данными ориентировок о принадлежности к подразделениям вермахта, причастным к насилиям в отношении мирного населения и советских военнопленных - 2465 заключенных; изобличались показаниями свидетелей - 362; изобличались личным признанием в совершении военных преступлений и оперативными данными - 476; были оставлены по формальным признакам (ранее служили в СС, полиции, жандармерии и состояли в СА) – 435 человек[179]. Обличительные материалы на военнопленных, подлежащих привлечению к уголовной ответственности, были доложены междуведомственной комиссии, после чего все они были преданы суду.

Среди них, в ноябре 1949 года военным трибуналом войск МВД по Сталинградской области к 25-ти годам ИТЛ были приговорены 9 “фигурантов” (т.е. обвиняемых) по делу с условным наименованием “Разбойники”. Оно было заведено 29 сентября 1949 года на военнопленных вермахта, проходивших ранее службу в 187 артиллерийском полку 87 немецкой пехотной дивизии. Основанием для этого послужили данные, добытые чекистами в процессе фильтрации. Допрошенные пленные вину свою признали. В частности, заключенный Редлих 18 августа 1949 года показал на допросе, что будучи на службе в указанном подразделении вермахта, он “выполнял функции преступного характера и участвовал в октябре 1944 года в угоне советских граждан из города Фрауденбург (Латвийской ССР) на германскую каторгу”. В тот раз было собрано и угнано примерно 250 человек. Впоследствии он также участвовал в угоне из Фрауденбурга в Германию 300 местных жителей. Преступные действия самого Редлиха выражались сначала в охране советских граждан, собранных для угона и их сдаче полевой жандармерии для дальнейшего сопровождения. Затем он лично выгонял советских граждан из их домов.

Со слов Редлиха, из домов угнанных советских граждан солдаты 187 артполка брали отрезы материи, костюмы и обувь. Он же, ничего кроме носков и носовых платков из этих домов не брал. Кроме того, Редлих признался в том, что в октябре 1944 года его дивизион огнем из орудий сжег и разрушил 2 деревни. Лично он при этом помогал подносить снаряды. В ходе последующих допросов выяснилось, что подобным образом Редлих участвовал в разрушении и других населенных пунктов на территории Латвии. Также Редлих сообщил о своем участии в борьбе с партизанами. Так, в апреле - мае 1943 года в ходе одной из карательных операций его подразделением было захвачено 30 партизан, в том числе 10 женщин, о дальнейшей судьбе которых ему ничего известно не было[180].

На заключительном этапе уголовного преследования гитлеровских военных преступников (4-й квартал 1949 года), вся работа оперативных отделений лагерей была направлена на выполнение приказа МВД СССР № 643 от 14 октября 1949 года, а также совместных указаний МВД, МГБ и Прокуратуры СССР № 746/364/213сс от 29 ноября 1949 года. В результате проделанной работы были подготовлены и доложены межведомственной комиссии УМВД, УМГБ и военной прокуратуры войск МВД Сталинградской области дела на 6458 военнопленных. По решению последней, из их числа подлежали: преданию суду - 2204 человека, репатриации - 5466, передаче польским властям - 2. Справки на 46 человек (бывших сотрудников вражеских разведывательных и контрразведывательных органов) были направлены на рассмотрение “Центральной комиссии” МВД, МГБ и Генеральной прокуратуры СССР. “Окраска” оперативного учета на военнопленных, подлежащих преданию суду военного трибунала, была следующей:

- 1) Гласные и негласные сотрудники разведывательных и контрразведывательных органов противника – 166 человек; 2) офицеры и рядовой состав немецких карательных органов (суда, прокуратуры, полиции и следственных органов) – 360; 3) офицерский и рядовой состав СС – 287; 4) офицерский и рядовой состав СА – 48; 5) офицеры и рядовой состав военных и местных комендатур – 119; 6) офицерский и рядовой состав охранных, полицейских и других карательных частей и формирований – 548; 7) руководящий состав, чиновники и рядовой состав германских политических, административных и хозяйственных органов на оккупированной территории СССР и “стран народной демократии” - 29; 8) офицерский, рядовой и обслуживающий состав немецких лагерей для советских военнопленных и концлагерей – 219; 9) руководящий состав НСДАП – 4; 10) офицерский и рядовой состав соединений и частей (полевых, саперных, инженерных и т.п.), “уличенных в совершении преступлений (очевидно связанных с причинением материального ущерба) – 202; 11) офицерский и рядовой состав частей и соединений вермахта, совершавших зверства и злодеяния (согласно ориентировок ГУПВИ МВД СССР № 52/2877, 52/4517 и 556 от 1948 года) – 218; 12) “реваншистски настроенные” военнопленные из общекомандного состава вермахта – 4.

В конечном счете, в военный трибунал войск МВД Сталинградской области поступили дела на 2200 военнопленных. Из них были осуждены 2169 человек и оправданы 16. 4 дела были прекращены на стадии подготовительного заседания. Из числа оставшихся в производстве оперативных отделений лагерей 17 дел, 13 были возвращены военным трибуналом на доследование, а в отношении 4 военнопленных следствие было приостановлено ввиду их тяжелой болезни. 18 дел остались без разрешения в военном трибунале.

Также, в производстве оперативно-чекистского отдела ОПВИ областного УМВД и оперативных отделений лагерей находились 5 следственных дел на 7 пленных. На рассмотрение местной межведомственной комиссии они не поступали, поскольку для передачи в суд нуждались в санкции МВД СССР. По одному из них проходил генерал-полковник Карл Штреккер, бывший командир 79 пехотной дивизии, а затем 17 и 11 корпусов 6 армии вермахта. Он обвинялся в том, что находясь на оккупированной территории СССР, издавал приказы о расстреле партизан, угоне в рабство советских граждан, грабеже у них продуктов питания, скота и фуража. Также Штреккеру вменялось то, что находясь в окружении советских войск под Сталинградом, он издал приказ открыть огонь при появлении советских парламентеров. Прочие пункты обвинения составляли деяния вверенных ему войск. Так, согласно материалам следствия, во исполнение его приказов, личным составом 79 пехотной дивизии в 1941 – 1942 годах в районе Белгорода был расстрелян комиссар Красной Армии, публично повешено 6 партизан, капитан РККА и 2 подростка, подозревавшихся в связях с партизанами. Войсками 79 пехотной дивизии, 11 и 17 корпусов, которыми командовал Штреккер, в районах Белгородской и Сталинградской областей были произведены разрушения жилых и надворных построек местных жителей, а сами они ограблены и угнаны в немецкое рабство.

 Процент приговоров, оставляемых ныне в силе органами реабилитации Российской Федерации, при пересмотре уголовных дел данной категории, крайне низок. По данным Главной военной прокуратуры, в четырех случаях из пяти, осужденные в указанном выше порядке германские подданные подлежат ныне реабилитации как жертвы политических репрессий. Разумеется, основные причины этого явления кроются в политических процессах, имевших место в рассматриваемый период, как внутри страны, так и за рубежом. По сути, уголовное преследование военнопленных вермахта по обвинению в нарушении законов и обычаев войны явилось одним из эффективных инструментов международной политики Советского государства. Связанные с этим события происходили в основном в Москве или за рубежом. Они уже достаточно хорошо освещены в литературе[181] и останавливаться на них нет необходимости. В то же время, с учетом изложенного, необходимо попытаться дать оценку деятельности компетентных органов Советского государства в данной сфере, раскрыть причины и условия, способствовавшие необоснованным репрессиям военнопленных, осуществлявшимся по политическим мотивам.

Разумеется, карательные органы сталинской тоталитарной деспотии действовали в данном случае с применением всех присущих им методов. Военнопленные не стали исключением в плане нарушения элементарных норм законности, допущенных в ходе их уголовного преследования. Самым отрицательным образом сказалось несовершенство его правовых основ, допускавших возможность расширительного толкования соответствующего уголовного законодательства. Наряду с этим было бы несправедливо сбрасывать со счетов и ряд объективных факторов, помешавших советским органам борьбы с преступностью осуществить правосудие в отношение гитлеровских военных преступников с надлежащим качеством. События, имевшие место в Сталинградских лагерях и спецгоспиталях военнопленных достаточно хорошо свидетельствуют о той настойчивости и добросовестности, с которой чекисты проводили весь комплекс необходимых оперативно-следственных мероприятий, возможных в создавшихся неблагоприятных условиях.

Однако, подгоняемые жесткими установками “директивных инстанций”, в отведенные крайне сжатые сроки, они не могли проявить должную объективность. Порой, при очевидной невозможности добыть конкретные данные о личном участии военнопленных в зверствах и злодеяниях на оккупированной территории, но при наличии достоверных данных о причастности к ним их воинских частей и соединений, дело доходило даже до того, что оперативному составу лагерей приходилось выполнять такие задачи:

- Наряду с активизацией оперативно-следственной работы по разоблачению участников зверств и злодеяний, что является основным, не упускать вместе с тем ни 1-й возможности привлечения к уголовной ответственности эсэсовцев и других участников зверств за различные преступления, совершаемые в лагере. 

В 1-м квартале 1949 года, многие бывшие эсэсовцы лагеря № 108 подобным образом были осуждены на 10 лет ИТЛ каждый: Даверков, - за хищение нескольких килограмм бензина; Дойч и Пек, - за хищение нескольких буханок хлеба; Гензелер и Граффундер, за хищение жмыха и другие[182].

Органам МВД и МГБ на местах, выполнявшим отдельные поручения лагерных чекистов, приходилось допрашивать свидетелей по фактам, имевшим место 5 и более лет до этого. Данное обстоятельство, а также отсутствие на месте проведения расследования подозреваемых пленных, самым отрицательным образом отражалось на качестве его результатов. В большинстве случаев они признавались крайне неудовлетворительными. Необходимое во многих случаях производство очных ставок между обвиняемыми и свидетелями, затруднялось невозможностью направления военнопленных в отдаленные местности, по месту совершения ими военных преступлений. К примеру, в производстве оперативного отдела 108-го лагеря имелось следственное дело в отношении арестованного зондерфюрера Альминдингера. Поступившие на него из Херсонской области обличительные материалы оказались “неконкретными”, в силу чего военный прокурор войск МВД по Сталинградской области потребовал производства очных ставок свидетелей и обвиняемого, который обвинения в военных преступлениях не признал. В производстве оперативного отдела только 108-го лагеря на 1-й квартал 1949 года имелось до 60 таких “перспективных дел”, следствие по которым могло быть закончено в полном объеме и в установленные кратчайшие сроки, лишь по месту совершения преступлений.

Практикуемые по некоторым делам командировки лагерных чекистов в те места, где в годы войны военнопленными совершались злодеяния, не смотря на их эффективность, также не получили достаточного распространения. Применять их как систему в условиях крайнего дефицита кадров, времени и средств оказалось невозможным[183].   

Затруднения, с которыми оперативникам приходилось сталкиваться в ходе ведения следствия по делам военных преступников, были настолько серьезными, что в апреле 1949 года им приходилось выдвигать предложения такого плана:

- В связи с тем, что части и соединения СС, а также СД, Гестапо и НСДАП (руководящий состав) по приговору на Нюрнбергском процессе, а Абвер, 1-Ц, СА и концлагери, согласно директивы № 38 Контрольного Совета в Германии, признаны преступными организациями, служивших в них военопленных, на которых не имеется конкретных данных об участии в зверствах и злодеяниях, подвергать дополнительному допросу и за принадлежность к этим организациям предавать суду военного трибунала по месту содержания в лагере[184].

Одним из важнейших факторов, оказавшим большое влияние на качество уголовного преследования гитлеровских военных преступников, несомненно являлись личные и профессиональные качества осуществлявших его сотрудников органов внутренних дел. На 1 апреля 1949 года в Сталинградской области этим занимались 53 оперативных работника. Их обеспечивали 19 переводчиков. Ни один из чекистов не имел высшего образования. Среднее имели 21 человек, низшее – 32. Среди переводчиков 4 были с высшим образованием, 27 со средним и 36 с низшим. Руководство областного УМВД отмечало, что из оперативного состава лагерей, 19 человек не могут эффективно использоваться для разработки подучетного элемента (т.е. военнопленных состоящих на оперативном учете), ввиду их совершенно слабой чекистской подготовки и низкого общеобразовательного уровня. В ходе проверки были выявлены серьезные недостатки в проведении как оперативной, так и следственной работы. Даже протоколы допросов военнопленных оформлялись крайне неграмотно, а вопросы им ставились не логично. Администрация лагерей отмечала, что их комплектование оперсоставом производится крайне неудовлетворительно. Преобладающая часть вновь прибывших в разгар фильтрации чекистов, вследствие низкого общеобразовательного уровня и грамотности вообще, оказались совершенно неподготовленными для работы с подучетным контингентом. Некоторые направленные в лагерь № 108 оперативники были сняты в местах их прежней работы как не соответствовавшие своему назначению. Отдельных офицеров пришлось вскоре откомандировать в виду их абсолютной непригодности к оперативной работе. Не лучшим образом обстояло дело и с переводчиками, многих из которых в силу их “деловых и политических качеств” также пришлось вернуть обратно. Только в 108-м лагере, к апрелю 1949 года, из 40 сотрудников оперативного отдела, 12 не представлялось возможным использовать для работы с подучетным элементом[185]. Все это потребовало серьезных мероприятий по повышению их профессионального уровня. Не способствовали повышению качества оперативно-следственной работы в лагерях военнопленных и уровень должностных окладов чекистов, который был значительно ниже, чем в исправительно-трудовых лагерях. Бытовые условия, из-за которых офицерам приходилось добираться до лагеря на поезде несколько часов, также не способствовали эффективности оперативно-следственой работы. Несмотря на особую государственную важность, которая придавалась работе оперативных отделов лагерей военнопленных, некомплект их личного состава носил хронический характер. К сентябрю 1949 года, в самый разгар борьбы с гитлеровскими военными преступниками, в лагере № 108 не хватало 51 оперативника и 13 переводчиков, в 362-м соответственно 79 и 25. Прибытие оперативных работников, как это было запланировано, из УССР, Куйбышевской и Саратовской областей затягивалось. Для оказания практической помощи в проведении следствия по делам военнопленных, подлежащих преданию суду военного трибунала, в лагеря были командированы 30 сотрудников аппарата УМВД и 5 – УМГБ по Сталинградской области. Кроме того, учитывая значительный некомплект кадров и огромный объем следственной работы, из числа жителей Сталинграда были мобилизованы 13 человек, владеющих немецким языком, которые были использованы в качестве переводчиков.

Учитывая изложенное, руководством областного Управления МВД перед ГУПВИ МВД СССР был поставлен вопрос о полном укомплектовании оперативно-чекистских кадров, обеспечении каждого следователя и оперативника переводчиком, а также о повышении их денежного содержания.

 

§ 2. Режимные лагеря военнопленных (1948 – 1956 гг.)

 

Образование режимных лагерей для военнопленных, явилось воплощением планомерной и продуманной политики руководства органов внутренних дел, нашедшего в этом вопросе поддержку партии и правительства Советского государства. Ее основной целью было разделение военнопленных на лиц, подлежащих освобождению в 1947 – 1948 годах и оставляемых в лагерях МВД после 1948 года, с последующей концентрацией последних в тыловых, специально организованных лагерях. Конкретное обсуждение необходимых для этого мероприятий явилось одной из основных тем оперативного совещания заместителей министра внутренних дел СССР, состоявшегося 6 июня 1947 года. Разработанные на нем предложения были утверждены министром и в качестве первого пункта предусматривали изоляцию от остальной массы военнопленных бывших сотрудников и военнослужащих органов и войск СС, СА, СД, Гестапо, участников зверств и других преступлений на территории СССР, злостных саботажников, беглецов, “промотчиков казенного имущества”, расхитителей и т.п.

Первоначально предполагалось, до 1 октября 1947 года сосредоточить указанный контингент в специально отведенных тыловых лагерях, в восточной части СССР (на Урале и в Сибири). С этой целью, руководителям ГУПВИ МВД СССР И.А. Петрову и А.З. Кобулову, было поручено до 1 июля этого же года, полностью учесть наличие особого контингента по каждому лагерю МВД в отдельности. Им же отводилась разработка конкретных мероприятий по его сосредоточению, режиму содержания, охране и оперативному обслуживанию. Предназначенные для указанных военнопленных лагеря, были отнесены к группе особо режимных, что выражалось в организации надежной охраны с применением специально подобранных гарнизонов конвойных войск, усиленных режиме содержания и оперативном составе[186]. В последующем, во всех лагерях, отдельных рабочих батальонах и спецгоспиталях военнопленных был произведен тщательный учет и одновременно изоляция “особого контингента”. В лагере № 108, в рамках этих мероприятий образовывались специальные режимные бригады, а в 362-м лагере в разряд режимного перешло даже целое лагерное отделение (№ 3). В конечном счете, в августе 1948 года было принято решение о сосредоточении в режимных лагерях на строительствах Главгидростроя МВД СССР, всех военнопленных, не подлежащих репатриации и осужденных военными трибуналами.

18 августа 1948 в соответствии с приказом МВД СССР № 00989 лагерь МВД для военнопленных № 108 был преобразован в режимный. Его основной производственной задачей было обеспечение строительства соединительного канала Волга – Дон. В этой отношении он переходил в ведение Главгидростроя МВД СССР. Максимальное количество его заключенных первоначально было определено в 8 тысяч человек. В состав режимного лагеря № 108 вошли 4 лагерных отделения: № 1 около Кирпичного завода, в Красноармейском районе Сталинграда – на 3 тысячи заключенных; № 2 у Нефтебазы Красноармейского района – на 2,6 тысяч; № 3 на станции Жирново Тацинского района и № 4 на станции Репное Каменского района Ростовской области, - на 800 заключенных. Кроме того, во 2-м лагерном отделении предусматривались две “подкомандировки” (лагерных пункта) - при лесокомбинатах заводов имени Ермана и Куйбышева в Кировском районе Сталинграда, - по 200 человек. Первые военнопленные прибыли на “особый режим” в сентябре 1948 года. До декабря их временно разместили в бывшем 1-м лагерном отделении прежнего лагеря № 108, при заводе № 264 в Красноармейском районе Сталинграда[187].

К этому времени, в связи с производственной необходимостью и сложностями в размещении военнопленных, режимный лагерь МВД № 108 несколько изменил свое расположение. 1-е лагерное отделение передислоцировалось непосредственно к устью строящегося канала и расположилось при “Строительстве № 1”. Количество заключенных в нем достигло 2237. Лагерное отделение № 2 временно разместилось в поселке Веселая балка Кировского района Сталинграда (при электростанции СталГРЭС). В нем было всего 309 военнопленных. Впоследствии оно также передислоцировалось в лагерный городок поселка Красноармейск, для обслуживания Строительного района № 1 соединительного канала Волга-Дон. В поселке Бекетовка при заводе имени Ермана расположилось 3-е лагерное отделение с 418 заключенными. Здесь же развернули центральный лазарет 108-го лагеря, в котором на 30 ноября 1948 года лечились 134 военнопленных. Лагерное отделение № 4 представляло собой подсобное хозяйство лагеря № 108 и находилось в селе Цаца Красноармейского района. На нем работали 71 заключенный. На заводе имени Куйбышева в поселке Ельшанка Ворошиловского района Сталинграда, работали 435 военнопленных 5-го лагерного отделения, располагавшегося там же. Своей максимальной отметки количество заключенных в режимном лагере № 108 достигло в январе 1949 года, - 4616 человек, в том числе 3670 немцев[188].

 По воспоминаниям ветеранов, положение заключенных в нем мало чем отличалось от обычных лагерей военнопленных, разве что более строгой охраной. Бывший заместитель начальника лагерного отделения № 1 по политической части Д.А. Тюленев рассказывает, что заключенные, строившие канал долгое время жили в палатках. Они возводили главным образом 1-й шлюз, а также производили самые значительные и сложные отделочные работы. Для этого со всех лагерей были собраны лучшие мастера. Военнопленным были доверены даже строительство и отделка гигантского монумента И.В. Сталину, который был установлен у входа в канал[189].

Л.А. Белякова до 1949 года работала в центральном лазарете режимного 108-го лагеря. По ее воспоминаниям, ей помогали 3 врача военнопленных - 2 немца и один венгр. Санитары также были в основном немцами. Четвертая часть всех больных была дистрофиками, таких от работы освобождали. Смерть заключенного рассматривалась как чрезвычайное происшествие. За весь период своей службы Лидия Алексеевна не допустила ни одного случая смерти военнопленного. Однажды, во время лечения одного из них, она сама заразилась скарлатиной. В результате последовавших затем осложнений на сердце и почки получила инвалидность[190].

В октябре 1949 года в недрах МВД СССР было разработано положение о режимных лагерях, предназначенных “для содержания подучетного контингента из числа военнопленных и интернированных, не подлежащих согласно приказам и директивам МВД СССР репатриации”[191]. По имеющимся сведениям министром внутренних дел СССР С.Н. Кругловым оно утверждено не было. Однако его текст был распространен для руководства в соответствующих местах содержания режимных категорий военнопленных, в 108-м лагере в том числе. В соответствии с указанным документом, в режимные лагеря направлялись военнопленные и интернированные, состоящие на оперативном учете по спискам, утвержденным министрами внутренних дел республик, начальниками УМВД краев и областей, либо их заместителями. Конвоирование заключенных в режимные лагеря производилось только в тюремных или специально оборудованных вагонах исключительно конвойными войсками МВД. В соответствии с текстом положения, все военнопленные по прибытии в режимный лагерь, прежде всего, подлежали тщательному обыску сотрудниками охраны и режима, с участием оперативных работников и переводчиков. Изъятию подлежали запрещенные к хранению записи и предметы (такие как топографические и географические карты, бинокли, компасы, фотоаппараты, оружие и острорежущие предметы), а также все без исключения ценные изделия из благородных металлов, иностранная валюта и советские деньги сверх разрешенной суммы.

Военнопленные и интернированные режимного лагеря подлежали размещению строго по национальному признаку и по бригадам (отделениям, взводам). Во главе указанных подразделений, по согласованию с оперотделом назначались старшие, из среды самих заключенных. Офицеры размещались отдельно от рядового и унтер-офицерского состава. Для поддержания порядка в зоне лагерного отделения, а также в бараках, из числа военнопленных назначались комендант зоны и старшие бараков. Коменданты зон, старшие бараков и бригадиры по отношению к подчиненным военнопленным и интернированным дисциплинарными правами не пользовались. Свободное перемещение заключенных в зоне режимного лагеря допускалось только от подъема и до сигнала “отбой ко сну”. В оставшееся время, всякое передвижение людей в зоне лагеря запрещалось, за исключением лиц суточного наряда и естественной надобности. Продуктами питания и вещевым довольствием режимные заключенные обеспечивались в соответствии с нормами, установленными для военнопленных.

Охрана и режим содержания контингента в режимных лагерях был организован таким образом, чтобы обеспечить его надежную изоляцию и исключить всякую возможность побега. Охрану военнопленных в зонах лагеря, лагерных отделений, а также на объектах работ осуществляли только подразделения конвойных войск МВД. Вывод военнопленных и интернированных на работы без войсковой охраны категорически запрещался. Расконвоирование заключенных и организация вспомогательных команд в режимных лагерях не допускались.

Места работы режимных категорий военнопленных и интернированных в обязательном порядке ограждались колючей проволокой или деревянным забором. На те объекты работ, где отсутствовали надлежащие ограждение и освещение, режимных заключенных выводить запрещалось. Предусматривались строгие меры по осмотру и тщательной проверке военнопленных и интернированных при их возвращении с работы, без принятия которых допуск заключенных в зону был запрещен. В целях обнаружения и изъятия у военнопленных и интернированных запрещенных к хранению предметов, в бараках режимного лагеря не менее 2-х раз в месяц производились внезапные обыски.

Содержащиеся в режимном лагере военнопленные и интернированные, за исключением больных, а также заключенных, не выводящихся на работу “по оперативным соображениям”, привлекались к работе в обязательном порядке. Текст положения содержал примечание о том, что весь офицерский состав немецкой национальности в соответствии с их физическим состоянием, до капитана включительно, привлекается к контрагентским работам на общих основаниях с остальными военнопленными. Офицерский состав в звании выше капитана использовался на работах только по их желанию, оформлявшемуся личными рапортами на имя начальника Управления лагеря. Все работы, выполнявшиеся заключенными режимного лагеря, должны были нормироваться и оплачиваться на основании действовавшего Положения о военнопленных. Продолжительность рабочего дня для военнопленных и интернированных устанавливалась в 8 часов. Для не выполнявших нормы выработки, лагерной администрации и хозяйственным органам разрешалось увеличивать рабочий день с учетом физического состояния заключенных до 10 часов в сутки. Помимо общих праздничных дней, режимным заключенным предоставлялся полный выходной день через каждые 6 дней работы. Условия работы военнопленных и интернированных в режимных лагерях должны были отвечать следующим требованиям: полная изоляция заключенных во время работы от окружающего населения и от другой рабочей силы; эффективное использование военнопленных и интернированных и постоянное наблюдение за их работой со стороны административно-технического состояния хозяйственных органов.

Основными формами и методами политической работы в режимном лагере, которые закрепил текст положения, являлись, как и прежде, читки газет и литературы, беседы, собрания, митинги, лекции, кружки и курсы, демонстрация кинофильмов, художественная самодеятельность и организация трудового соревнования среди заключенных.

Судя по имеющимся архивным материалам, местные органы внутренних дел при комплектовании контингентов режимных лагерей руководствовались также распоряжением заместителя наркома внутренних дел СССР В.В. Чернышева, изданным еще в 1944 году[192]. Последнее предусматривалось для первых режимных лагерей, организованных на территории СССР: Карагандинского № 99 и Суслонгерского № 171. В соответствии с ним на особый режим подлежали направлению военнопленные офицеры и приравненные к ним солдаты следующих категорий:

1. Участники зверств и злодеяний, совершенных на территории СССР и в оккупированных странах Европы. Основанием при этом служили “достаточно проверенные” материалы о совершении ими военных преступлений, такие как личное признание (независимо от приказа), свидетельские показания и достоверные оперативные данные.

2. Активные фашисты, сотрудники и агенты разведывательных и контрразведывательных органов гитлеровской Германии и ее союзников, активные участники карательных органов и отрядов, бывшие агенты-двойники, внедрившиеся в секретную сеть органов НКВД с “вражескими замыслами”. К этой категории относились бывшие военнослужащие и сотрудники “зондеркоманд”, частей СС, тайной полевой полиции, Гестапо, концлагерей для советских военнопленных, комендатур, разведывательных и контрразведывательных органов; лица, проявившие себя в борьбе с партизанами и при проведении репрессий мирного советского населения, принимавшие участие в ограблении советских граждан; военнопленные отличившиеся “как фашисты” и разоблаченные “агенты-двойники”.

3. Пытавшиеся бежать из лагерей и задержанные пленные, а также лица, проявлявшие активные намерения (подтверждавшиеся “проверенными” оперативными и следственными материалами) к организации и совершению побегов из лагерей.

Руководство режимного лагеря № 108 отмечало в своей отчетности за 1 квартал 1949 года, что лагеря военнопленных, направляя своих заключенных на особый режим, проявили несерьезное отношение к отбору соответствующего контингента. Из 4041 человека, прибывшего в сентябре 1948 года, на централизованном оперативном учете оказались только 2521. Значительная часть подучетного элемента, поступившего из разных лагерей, была направлена к ним неправильно. Так, на 12 человек, прибывших из лагеря № 260 никаких компроментирующих материалов не было; лагерь № 185 на особый режим направил военнопленных по признакам их принадлежности к НСДАП и Гитлерюгенд, что само по себе основанием для этого не являлось. Очевидно, что данные обстоятельства самым негативным образом повлияли на качество мероприятий, проводимых в рамках фильтрации военнопленных.

По мере того как надежд на возвращение домой оставалось все меньше, среди заключенных режимного лагеря № 108 крепло движение сопротивления, принимавшее самые разнообразные формы. Большое распространение получают такие проявления “враждебной деятельности” военнопленных как членовредительство и доведение себя до физического истощения. Все чаще проявления сопротивления принимают организованный характер, а ответные меры лагерной администрации становятся более жестокими. К примеру, бывший шофер дивизии СС “Мертвая голова” К. Венцель, военнопленный режимного лагеря № 108/1, 25 декабря 1948 года, перед выходом на работу обратился к своей бригаде (25 человек). Он призвал в организованном порядке собрать вещи и 1 января 1949 года выйти к проходной будке с заявлением, что они собрались домой. При этом Венцель заверял своих товарищей, что в организованную толпу конвой стрелять не станет[193]. За указанную “враждебную деятельность”, Венцель по ст. 19-58-14 УК РСФСР был приговорен к 10 годам ИТЛ.

В связи с “определенной задержкой репатриации” лагерные оперативники отмечали значительное усиление “отрицательных и враждебных настроений” среди военнопленных, что было особенно характерно для 4 квартала 1948 года. К числу “наиболее типичных” высказываний военнопленных по этому поводу относились, например, такие:

- Россия делает большую ошибку в том, что военнопленных так плохо содержат и так долго задерживают. Конечно, когда мы приедем домой, то кто из нас сможет говорить хорошо о Советском Союзе. Кто из тех военнопленных, которые были в Советском Союзе, в будущей войне избежит того, чтобы добровольно и охотно взять оружие в руки и пойти воевать против СССР? Из России здоровым и работоспособным не уедешь, можно уехать только инвалидом[194].

Бывший рядовой 17 отдельного учебно-разведывательного батальона СС Г. Гаусман с горечью писал своим родителям из 1-го лагерного отделения:

- В СС я был всего лишь 4 недели, а в плену нахожусь уже свыше 4 лет и конца этому не видно. Здесь не делают никакого различия между настоящими нацистами и теми, кто не по своей воле служил в войсках СС, пусть даже всего 4 недели[195].

В этот же период и по тем же причинам значительно активизируются “побеговые настроения” военнопленных, особенно со стороны подучетного элемента. Например, лагерным чекистам стало известно высказывание обер-ефрейтора, члена СА А. Мительштадт такого рода:

- Если я в этом 1948 году не буду отправлен на родину, то при любых обстоятельствах совершу побег из лагеря, ибо мне все равно – или жить в плену, или умереть при побеге[196].

В целом по режимному лагерю № 108, в 4 квартале 1948 года в штрафную роту были переведены 17 военнопленных, выражавших подобные настроения. Администрация лагеря отмечала неудовлетворительное обеспечение должной охраной подучетного элемента. Оно существенно затруднялось тем, что на большинстве объектов места работ заключенных огорожены не были (хотя это и было предусмотрено проектом положения о режимных лагерях). Как крайне неудовлетворительное характеризовалось несение службы личным составом 318 конвойного полка. Его военнослужащие так и не прониклись “чувством особой ответственности” за охрану режимного контингента военнопленных. Грубейшие нарушения конвойной службы с их стороны носили характер системы. Имели место, например, такие случаи:

- 9 февраля 1949 года рядовой Кравцов, охраняя группу военнопленных на работах СталГРЭС, оставил их без присмотра и ушел к девушкам в строящееся на расстоянии 200 метров здание. 16 февраля 1949 года, конвоир Ефименко, приняв под охрану группу военнопленных, вывел их за зону и оставив одних, ушел в санчасть. Заключенные, пройдя 300 – 400 метров и обнаружив отсутствие Ефименко, вернулись в лагерное отделение.

Во многих случаях, при проверках обнаруживали конвоиров, которые покинув охраняемых, уходили спать. Вследствие крайне неудовлетворительной охраны военнопленных режимного лагеря № 108, в 1948 году совершили побег 10 заключенных, из которых удалось задержать только 9. В 1949 году бежали двое, из них задержан один. Ввиду создавшегося положения, которое в связи с фильтрацией военнопленных представляло серьезную угрозу, администрация лагеря вынуждена была обратиться для принятия мер в Управление конвойных войск МВД СССР[197].

Многие пленные высказывали намерение покончить жизнь самоубийством или заняться ухудшением состояния своего здоровья, - ввиду невозможности вернуться на родину. Лишь после усиления разъяснительной работы среди заключенных о том, что репатриация будет продолжаться, а также опубликования в печати ряда сообщений по этому поводу, “отрицательные настроения” резко пошли на спад.

В связи с проводимой фильтрацией, администрацией лагерей всеми имевшимися в их распоряжении средствами, а также силами конвойных войск, поддерживался порядок, исключающий возможные попытки со стороны “наиболее активного фашистского элемента” совершать какие-либо акты саботажа на производстве, где использовались военнопленные. Специальные меры предосторожности предпринимались по недопущению эксцессов в виде голодовок, побегов и другой деятельности “реакционных групп военнопленных”. Их инициаторов и организаторов предписывалось арестовывать и привлекать к уголовной ответственности.

Несмотря на активные политические мероприятия, проводимые органами МВД и антифашистскими группами, а также показательные репрессивные меры по отношению к “реваншистски настроенным” заключенным, оперативники фиксировали все более резкие политические суждения и критику в адрес лагерной администрации со стороны военнопленных. Проявления сопротивления с их стороны начинают принимать агрессивный характер. Чекистами режимного лагеря № 108/1, в апреле 1949 года из разговоров между заключенными были зафиксированы следующие “важные данные” на этот счет:

- Я служил в общих войсках СС, был активным членом нацистской партии, ранее служил в иностранном легионе “Кондор”, участвовал в гражданской войне в Испании, где был награжден золотым испанским крестом за зверское отношение к антифашистам и противникам Франко. В Испании мы очень много расстреляли антифашистов. Если меня отпустят из лагеря, то я поеду в Испанию, т.к. Франко хорошо поощряет солдат. С 1941 года я участвовал в войне против СССР, в составе дивизии “Лейбштандарт – Адольф Гитлер”. За участие в боях против Советской армии и партизан я награжден рыцарским крестом с дубовыми листьями. Здесь в лагере очень много агентуры, которая доносит в МВД. Таких субъектов надо немедленно уничтожать, ибо они очень опасны. Пока с ними надо обращаться хорошо, а по дороге домой рассчитаться. Англичане и американцы обратят особое внимание на таких шпионов. В лагерях СССР погибло очень много немцев и венгров, 80 % из них замучено или погибло от голода. В Сибирь, на Урал и в Караганду привезли сотни тысяч немецких женщин и детей из Восточной Пруссии и Силезии. Их используют на принудительных работах и бесчеловечно к ним относятся. Поэтому их не отпускают домой, чтобы они не рассказали об отношении к ним. В 1940 году русские расстреляли 15 тысяч польских офицеров, а еще говорят, что поляки их друзья[198].

- Здесь мы вынуждены слушать в политкружках, читать из немецких газет Восточной зоны и русских газет, как выражают ненависть против англо-американцев и их сторонников из Социал-демократической партии Германии, Христианско-демократического союза – Шумахера, Аденауэра, Кайзера и других, и как хвалят коммунистическую партию и Макса Реймана. А сам я в газетах читал, что компартия собрала только 4,7 % голосов, в то время как те партии получили все остальные голоса. Из этого видно, что Компартия Германии имеет гораздо меньше сторонников, чем до 1933 года, т.е. до прихода Гитлера к власти. Люди из Западной зоны с мая 1945 года полностью смогли убедиться в деятельности всех партий. Нам говорят здесь, что почти 95 % немцев желают единую Германию, а Социал-демократы и Христианско-демократический союз подрывает это единство, однако за последних проголосовало 85 % немцев. Немцы вынуждены слушать крики газет Восточной зоны о конфискациях в Западных зонах, о Рурском статуте. В то же время они думают про себя о Восточной Пруссии, о Силезии, Бреслау, Кенигсберге и об исчезновении миллионов немцев в СССР. В Восточной зоне имеется одна СЕПГ и несколько прокоммунистических партий, которые находятся под контролем. В Восточной зоне все бывшие концлагеря действуют, в них содержатся женщины и дети, как интернированные или осужденные. Они направляются в СССР как рабочая сила на 15 – 25 лет. Говорят красивыми словами о гуманности советских людей, миролюбии, а сами мстят. Военнопленным в СССР угрожают автоматом, применяют рабский труд, а также угрозы карцером, голодом и тюрьмой, все время допрашивают. Советский Союз провозглашает “Свобода!”, а стоит только шире открыть глаза и увидишь, что свободы нет, рабочий связан с местом работы и сам не в состоянии его менять. Кругом видишь лагеря для заключенных, но об этом в газетах не написано ничего. Люди, которые в 1946 -–1947 годах прибыли из Германии, рассказывают, как там демонтируют завод за заводом, погружают и везут в СССР из Восточной зоны. Мы тоже много видели, например на Масложирстрое, где было много даже туалетных дверей с немецкими надписями. В немецких газетах пишут как хорошо военнопленным в Советском Союзе, но у них ежемесячно удерживают 456 рублей за питание, обмундирование и содержание. Только некоторые, в частности антифашисты, получают 200 рублей. А сколько советских граждан получают по 200 – 400 рублей в месяц, чего не хватает на жизнь, т.к. за эти деньги он должен сам все себе покупать. Не удивительно, что гражданские просят у военнопленных денег, чтобы купить себе кусок хлеба[199].

14 сентября 1949 года в оперативный отдел поступило агентурное сообщение о том, что в 1 лагерном отделении образовался “КДУ – клуб нерентабельных”. Его члены поставили перед собой задачу не работать и вести пропаганду среди других военнопленных за сокращение и ухудшение работы, а именно: давать 14 % вместо 140. Своим товарищам они заявляли:

- В том, что мы находимся в плену, виноваты сами военнопленные, которые из месяца в месяц поднимают процент производительности и темпы работы. Русские нас используют рентабельно и оттягивают отправку на родину. Если бы мы еще в 1946 – 1948 годах давали по 10 – 15 %, то были бы уже дома. Надо быть бесполезными и тогда быстро начнется репатриация. В числе репатриируемых военнопленных – “ОК”, дистрофики и инвалиды, которых русские не могли использовать на работах. Остались только здоровые и специалисты. Обещание о том, что лучшие рабочие будут репатриированы, остались только обещаниями. Когда наши рабовладельцы заметят, что мы плохо работаем, то они некоторых посадят в карцер или отлупят. Если это будут делать все военнопленные, то они будут вынуждены отправить нас на родину[200].

Принимая во внимание характер указанных взысканий, а также тот эффект, который они производят среди основной массы заключенных, лагерные чекисты вынуждены были уже в апреле 1949 года обратиться в областное Управление МВД с просьбой, разрешить им привлечение к уголовной ответственности тех военнопленных, которые “выражают враждебные и реакционные настроения против СССР и стран народной демократии”. По этим же соображениям, 23 ноября 1949 года приказом МВД СССР № 370сс переписка осужденных и подследственных военнопленных с родственниками, была запрещена.

В такой атмосфере происходило выполнение лагерем его основных задач, главной из которых была фильтрация подучетного элемента и подготовка репатриации. С целью проведения соответствующих мероприятий, в каждом лагерном отделении были созданы оперативные группы из расчета 1 оперативник и 1 переводчик на 75 заключенных. Для содержания военнопленных на время допросов и проведения следствия, организовали специальные изолированные помещения, по тюремному принципу.

 Наиболее характерные результаты фильтрации в режимном лагере № 108, имели место по “немецкой линии”. Из 3496 немцев, содержавшихся в лагере, на завершающем этапе его функционирования, 899 были арестованы и преданы суду, 161 направлены в лагерь № 362, 18 – в спецгоспиталь № 5771, 1960 репатриированы на родину. 27 декабря 1949 года из лагеря № 108 была отправлена последняя партия военнопленных. 5 января 1950 года он был расформирован, а его основные отделения переданы под размещение советских заключенных[201].

После завершения репатриации военнопленных 362-го лагеря, по состоянию на 15 января 1950 года в нем осталось 2187 осужденных военных преступников, а также 329 военнопленных и интернированных, репатриация которых была задержана до особого указания МВД СССР. Таким образом, лагерь № 362 также перешел в разряд режимного, с той лишь разницей, что в нем содержались в основном лица, осужденные военными трибуналами войск МВД к отбыванию наказания в исправительно-трудовых лагерях.

Помимо этого, в Сталинграде продолжал функционировать спецгоспиталь Министерства здравоохранения № 5771, в котором также остались только осужденные военнопленные. На 24 июля 1950 года в 362-м лагере находились 1905, а в спецгоспитале № 5771 - 294 заключенных[202].

В числе заключенных 362-го лагеря были:

 

                          Всего Старших Младших Рядового

                                          офицеров офицеров  состава

___________________________________________________________

Немцы               1808        82            796                   930

Австрийцы            82          5              36                 41

Поляки                     1          -                 -                   1

Румыны                    3          -                3                   -

Венгры                     8          -                 -                   8

Литовцы                   2          -                 -                   2

Русские                       1          -                 -                   1

 

На излечении в спецгоспитале № 5771 в это же время числились:

___________________________________________________________  

Всего Старших Младших Рядового

                                          офицеров офицеров  состава

___________________________________________________________

Немцы                  274        14            131               129

Австрийцы            18           1                9                8

Румыны                    1          -                -                   1

Венгры                     1          -                 -                   1

Литовцы                   1          -                 -                   1

__________________________________________________________[203]

Заключенные 362-го лагеря к этому времени размещались в 3-х лагерных отделениях: № 3 - 1514 человек; № 5 - 126; № 11 - 265. Военнопленные 3-го лагерного отделения (начальник капитан Гаврилов) размещались в трех 2-х этажных кирпичных домах и пяти землянках в Баррикадном районе Сталинграда (участок “40 домиков”). 5-е лагерное отделение (начальник майор Жижимов) размещалось в двух деревянных бараках и семи землянках, расположенных в “Верхнем поселке” Тракторозаводского района Сталинграда. Лагерное отделение № 11 (начальник майор Бондарь), состоявшее из пяти землянок, находилось на площади имени 9-го января, на самом берегу Волги, рядом с известной Мельницей. Жилой фонд спецгоспиталя № 5771, остававшегося на прежнем месте (в “Северном поселке” Краснооктябрьского района Сталинграда), состоял из двух бараков и пяти землянок.

Поскольку осужденные военнопленные поступали в Сталинград непрерывно (в 1950 году прибыли еще свыше 3 тысяч), для их размещения начали приспосабливать бараки исправительно-трудовых лагерей для советских заключенных. Комиссия, обследовавшая 362-й лагерь летом 1950 года, отметила крайнюю запыленность его помещений и внутренней обстановки, а также ветхость обмундирования и белья заключенных, которые подлежали немедленной замене. В лагере по-прежнему действовали ларьки бытовых комиссий военнопленных. Их оборотные средства в сумме 30 тысяч рублей находились в распоряжении самих заключенных и хранились у одного из них, выполнявшего обязанности заведующего ларьком.

Месячная зарплата осужденных колебалась в пределах 130 - 150 рублей. В 1950 году количество заключенных, получающих денежное вознаграждение, составляло 913 человек, в мае 586. На заработанные деньги осужденные военнопленные могли приобрести в основном хлеб, жиры, сахар, молоко и табак. За выполнение и перевыполнение производственных норм, в мае 1950 года 357 военнопленных получили дополнительный хлебный паек, в июне 663. Лишь 77 % общего количества заключенных являлись трудоспособными. На оплачиваемые же работы выводились 73,6 % осужденных. Производительность труда среди них в это время составляла в среднем 132,8%. Средний дневной заработок заключенных не превышал в рассматриваемый период 20 рублей 45 копеек[204].

Инспектор по труду 11-го лагерного отделения 362-го лагеря Н.Г. Волгин вспоминает, что под его руководством пленные в 1949 - 1950 годах строили Драмтеатр и Набережную. По его словам, немцы норму не выполняли, но зато делали все на совесть. Заехавший как-то на стройку 1-й секретарь Сталинградского областного комитета партии А.С. Чуянов страшно рассердился, увидев насколько медленно работают военнопленные и приказал заменить их русскими заключенными. Однако, проверив некоторое время спустя результаты работы последних, распорядился вернуть немцев обратно и даже выдать им дополнительный паек. Русские хотя и быстро работали, делали все наспех. Как-то раз приехали корреспонденты с красивыми девушками. Пленных согнали в подвал, а привезенных девушек установили на фоне только что уложенных заключенными кирпичей и стали фотографировать для Правды “ударниц производства”. Однако немцы и тому были рады, приговаривая: - “почаще бы так снимали, нам побольше отдыхать”[205].

Работать осужденным военнопленным приходилось до изнурения. Только за первое полугодие 1950 года в оздоровительную команду было направлено 1577 человек. Комнаты отдыха в режимном лагере № 362 отсутствовали, но их заменяли “ночными профилакториями”, которые в мае и июне 1950 года посетили 72 человека.

По заболеваемости заключенных, наибольший удельный вес, как и прежде, составляла дистрофия. За ней шли хирургические заболевания, туберкулез, простуда, малярия, болезни сердца и сосудистой системы, а также производственные травмы. За первую половину 1950 года умерли 7 военнопленных - 5 в спецгоспитале и 2 в лагере. Причинами их смерти стали кровоизлияние в мозг, инфаркт миокарда, туберкулез, заболевания печени и мочевого пузыря[206].

После ликвидации в 1950 году режимного лагеря № 362, специально для содержания осужденных военных преступников в Сталинграде были организованы 5 лагерных отделений ОПВИ УМВД по Сталинградской области. 1-е лагерное отделение находилось в Баррикадном районе Сталинграда (участок “40 домиков”). Его 1853 заключенных обслуживали своей рабочей силой строительные тресты заводов Баррикады и Красный Октябрь. 2-е лагерное отделение располагалось в поселке Ельшанка Ворошиловского района (на улице Тугуйской). 613 военнопленных из него, работали на строительстве дороги и различных крупных зданий культурного назначения. 3-е лагерное отделение дислоцировалось почти в центре Сталинграда, в его Сталинском районе, на улице Голубинской. В нем содержались 581 заключенный, которые работали главным образом на постройке здания Управлений МВД и МГБ, а также возводили кинотеатр и некоторые другие сооружения. 4-е лагерное отделение находилось в Дзержинском районе Сталинграда, на улице Кладбищенской. Его 722 заключенных строили жилые дома и различные культурные учреждения. 5-е лагерное отделение непродолжительное время действовало в “Верхнем поселке” Тракторозаводского района Сталинграда. Его контингент занимался возведением Алюминиевого завода, Дома техники Тракторного завода и некоторых других зданий жилого и производственного назначения. Кроме того, по-прежнему продолжал функционировать спецгоспиталь № 5771. Он оставался на прежнем месте. Количество его пациентов насчитывало 338 человек.

На 1 июля 1951 года в лагерных отделениях Сталинградского ОПВИ содержалось 4095 осужденных военных преступников (из них 3511 немцев). Среди заключенных были 10 интернированных, 6 генералов, 208 старших офицеров, 462 младших офицеров и 2825 человек рядового состава. По категориям, осужденные распределялись следующим образом: ст. 1 Указа от 19 апреля 1943 года - 3191 человек; ст. 58-2, 58-11 УК РСФСР (вооруженное восстание и организация совершения контрреволюционных преступлений) – 16; ст. 58-4 УК (оказание помощи международной буржуазии, стремящейся к свержению коммунистической системы) - 344; ст. 58-6 УК (шпионаж) - 265; ст. 58-7 УК (подрыв государственной промышленности в контрреволюционных целях) – 15; ст. 58-8 УК (террористический акт) – 7; ст. 58-10 УК (призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти) – 10; ст. 58-14 УК (контрреволюционный саботаж) – 10; Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года и ст. 162 УК РСФСР (хищение социалистической собственности) – 111; иные преступления – 126 человек[207]. На 12 декабря 1951 года в Сталинграде содержалось 4107 военнопленных, из которых лишь 2955 выводились на работы.

Несмотря на то, что осужденные военные преступники приговаривались советскими военными трибуналами к отбыванию наказания в исправительно-трудовых лагерях, порядок и режим их содержания в основном регулировались директивными указаниями, исходящими из ГУПВИ МВД СССР, а также неутвержденными положениями, тексты которых неофициально распространялись на места и зачастую закрепляли уже сложившуюся практику. Каких либо правовых актов, которые узаконили бы положение осужденных военнопленных, так и не было принято. 24 декабря 1950 года министр внутренних дел СССР С.Н. Круглов и заместитель министра иностранных дел А.А. Громыко доложили И.В. Сталину о том, что в спецлагерях МВД содержатся 19547 военных преступников. При этом они отметили, что правила, предусмотренные для военнопленных, на указанных лиц распространяться не могут. В этой связи они просили утвердить предложенный ими проект правительственного постановления, регулировавший режим содержания осужденных военных преступников, их котловое, вещевое и денежное довольствие, условия труда и размер заработной платы. Однако никакой реакции от И.В. Сталина не последовало[208]. Тем не менее, некоторые меры, направленные на облегчение участи осужденных военнопленных, Советским руководством предпринимались. Так, в октябре 1950 года, осужденным из числа бывших военнопленных и интернированных Венгрии, Румынии, Германии и Австрии, решением ЦК ВКП(б) предоставлялось право поддерживать переписку с родственниками и получать от них посылки[209].

В начале 1951 года, по поводу организации и деятельности лагерей для осужденных военнопленных, в МВД СССР было разработано специальное положение[210]. Министром внутренних дел СССР С.Н. Кругловым оно также утверждено не было, однако как свидетельствуют некоторые источники, было объявлено для руководства на места в январе 1951 года. Очевидно, что его текст отразил не только желаемую, но и уже сложившуюся ситуацию в местах содержания осужденных военных преступников. В соответствии с ним, “специальные лагеря МВД для содержания осужденных военных преступников из числа военнопленных”, вводили особые условия содержания этого контингента. При их формировании должны были учитываться целый ряд требований. Они включали: наличие жилого фонда, необходимого для нормального размещения заключенных, охраны и личного состава лагеря; возможность обеспечения надежной охраны контингента, его строгой изоляции от населения и заключенных других категорий; возможность трудового использования осужденных в народном хозяйстве СССР, преимущественно на строительных работах.

Лагеря МВД для осужденных преступников формировались с учетом раздельного содержания в них лиц различной национальности. Заключенных, ранее отбывавших наказание в особых лагерях и лагерях ГУЛАГа МВД СССР, надлежало содержать в отдельных лагерных подразделениях. Зону лагерей (лагерных отделений) для осужденных военных преступников требовалось максимально приближать к месту работ их контингента и по возможности удалять от населенных пунктов. Руководство лагерями данной категории осуществлялось ГУПВИ МВД СССР через МВД - УМВД, на территории которых они дислоцировались. Их личный состав комплектовался из проверенных работников, преимущественно коммунистов и комсомольцев, имевших опыт работы в лагерях.

Направление и прием осужденных военных преступников в данные лагеря производился только по персональным нарядам ГУПВИ МВД СССР. Основанием для приема помимо наряда служило личное дело осужденного, в котором в обязательном порядке должны были присутствовать следующие документы: копия приговора, опросный лист, дактилокарта и фотоснимок осужденного. На подследственных военнопленных или интернированных, в личных делах должны были присутствовать постановления следственных органов о их привлечении к уголовной ответственности, утвержденные прокурором.

Порядок и режим содержания в лагерях МВД для осужденных военных преступников, во многом были схожими с практиковавшимися в режимных лагерях для подучетных военнопленных, отведенных от репатриации. В отличие от последних, вход во все жилые помещения лагерей для осужденных военнопленных оборудовался тамбурами со смотровым окошком в дверях, а оконные проемы заделывались железными решетками. От отбоя ко сну и до утреннего подъема двери жилых помещений находились на запоре. После сигнала “отбой” и до подъема всякое передвижение в зоне лагерных отделений запрещалось.

“Строгий режим содержания”, предусмотренный для военных преступников предусматривал использование трудоспособных преимущественно на строительных, тяжелых физических работах, под усиленной охраной; категорическое запрещение расконвоирования осужденных; усиление надзора за ними в жилых зонах и на промышленных объектах; строгое наказание в виде перевода на штрафной режим, содержания в карцере, лишения на длительное время переписки и других наказаний, за отказ от работы, нарушение лагерного режима, попытки к бегству, а также совершение уголовных преступлений.

Внезапные периодические обыски, в лагерях для осужденных военнопленных, дополнялись обязательным личным обыском всех заключенных. При обнаружении в штрафном изоляторе запрещенных предметов, владельцы которых установлены не были (или не признавались), наказанию подлежали все осужденные, находящиеся в изоляторе. Для пресечения каких-либо организованных выступлений осужденных военных преступников (включая коллективный отказ от приема пищи или массовый отказ от работы), руководству лагеря предписывалось применять для их ликвидации все необходимые меры административного или “оперативно-чекистского порядка”, не останавливаясь даже перед применением оружия, когда все остальные предупредительные меры воздействия окажутся безрезультатными.

В соответствии с текстом положения, из числа работоспособных осужденных администрацией лагеря формировались рабочие бригады по 20 - 25 человек, во главе с бригадиром. Бригады в свою очередь разбивались на 4 - 5 звеньев во главе со звеньевыми. Продолжительность рабочего дня для осужденных военных преступников устанавливалась в 10 часов, не считая времени перерыва на обед, с предоставлением 4-х выходных дней в месяц. Кроме того, для заключенных предусматривались нерабочие дни - 1 и 22 января, 1 и 2 мая, 7 и 8 ноября, а также 5 декабря. Освобождение осужденных от работы в дни религиозных праздников не разрешалось. За отказ от работы осужденных переводили на штрафной режим, в штрафной изолятор (как правило, с выходом на работу) или в карцер. За работу (в обязательном порядке нормируемую) на производстве, осужденным выплачивалось денежное “премиальное” вознаграждение, размер и порядок выдачи которого устанавливался МВД СССР.

“Правила внутреннего распорядка для осужденных военных преступников из числа военнопленных”, разрешали им в свободное от работы время посещать медико-санитарные и культурно-воспитательные учреждения (амбулаторию, библиотеку, парикмахерскую), держать у себя в помещении и пользоваться носильными вещами, металлической посудой, шашками, шахматами, книгами, журналами, газетами, починочным материалом; пользоваться личными деньгами (которых допускалось иметь при себе не более 50 рублей); пользоваться ларьком; отправлять и получать письма (в незапечатанных конвертах и в установленном порядке); подавать в устном и письменном виде жалобы и заявления (только лично и с указанием установочных данных жалобщика) [211].

Еще одним руководящим документом, который хотя и не был утвержден, но без сомнения отразился на положении осужденных военных преступников стала инструкция “О порядке направления, содержания и охраны осужденных военных преступников из числа военнопленных в штрафных лагерных отделениях лагерей МВД”[212]. Текст этого документа, автором которого также значился заместитель начальника ГУПВИ МВД СССР генерал-лейтенант А. Кобулов, был датирован декабрем 1950 года. В соответствии с ним, штрафные лагерные отделения организовывались по указанию МВД СССР.

Содержанию в штрафном лагерном отделении подлежали осужденные повторно за преступления, совершенные в лагерях; злостные нарушители и “дезорганизаторы” лагерной и производственной дисциплины; совершившие побеги из лагерей или спецгоспиталей, либо проявлявшие активное стремление к организации побега. Направление осужденных в штрафное лагерное отделение производилось распоряжением ГУПВИ МВД СССР, на основании мотивированного постановления оперативного отдела лагеря, утвержденного его начальником, с указанием срока содержания. Он определялся от 6 до 12 месяцев. Распоряжением ГУПВИ МВД СССР заключенный мог быть переведен из штрафного лагерного отделения в общий лагерь досрочно, но при условии примерного поведения и добросовестного отношения к труду. Все трудоспособные осужденные военные преступники использовались в штрафном лагерном отделении преимущественно на тяжелой физической работе. По имеющимся данным, подобные места для содержания осужденных военнопленных в Сталинграде организованы не были.

В соответствии с распоряжением А.З. Кобулова от 20 ноября 1950 года, военные преступники, осужденные повторно за совершение преступлений в лагере, по нарядам ГУПВИ МВД СССР направлялись для дальнейшего содержания в штрафное лагерное отделение лагеря № 483 (поселок Дегтярка Свердловской области)[213]. Такая же участь ожидала заключенных, склонных к побегу и нарушителей внутрилагерного режима, в отношении которых “достаточных основания” для предания суду не усматривалось. Из Сталинграда, в указанном порядке, только во 2-м квартале 1951 года, в штрафное лагерное отделение были направлены 11 военных преступников, повторно привлеченных к уголовной ответственности. В их числе были 7 человек, обвинявшихся по ст.ст. 19-58-2, 19-58-7, 19-58-9 и 58-11 УК РСФСР (покушение на вооруженное восстание; подрыв государственной промышленности; разрушение или повреждение с контрреволюционной целью средств сообщения, сооружений или имущества; организация совершения контрреволюционных преступлений), а также 4 обвиняемых в хищении социалистической собственности (по ст.2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года)[214].

В октябре 1952 года Сталинград посетила специальная комиссия УПВИ МВД СССР с участием местных представителей. Наибольшее внимание она уделила состоянию различных систем охраны заключенных. Как отмечалось, ограждение жилых зон лагерных отделений надежно обеспечивало охрану осужденных военнопленных, а также их изоляцию от местного населения. Помимо основного ограждения, лагерные отделения были обнесены как внутренними, так и внешними предзонниками. Они представляли собой особые участки земли, регулярно и тщательно рыхлившейся. Для предупреждения побегов заключенных, в ночное время внутри внешнего предзонника были установлены специальные приспособления с ракетными патронами, которые срабатывали от натяжения идущих от них нитей. В местах, наиболее вероятных для совершения побегов, с внешней стороны ограждений жилой зоны устанавливались особые малозаметные препятствия. Производственные зоны осужденных ограждались сплошными деревянными заборами и оборудованными внутри предупредительными ограждениями. Для охраны этих зон были построены вышки. Все было устроено таким образом, что снаружи охранные сооружения выглядели вполне благопристойно и почти не выдавали того, что внутри работают заключенные. Каждая зона имела проходную вахту у проездных ворот, которая одновременно служила караульным помещением. Помимо основных ворот имелись предупредительные ворота и шлагбаумы. 

Если до объекта работ расстояние не превышало 3-х километров, то заключенные шли туда от основного лагеря пешком. На отдаленные же объекты их отвозили автомашины. За соблюдением лагерного режима, внутренним распорядком и дисциплиной заключенных следили администрации лагерных отделений и их дежурные офицеры. Как установила комиссия, предоставленные после сигнала “отбой” сами себе, осужденные в значительной части спать не ложились, а продолжали общаться между собой, играть в настольные игры, а то и просто гуляли по зоне. Часть заключенных, по наблюдению комиссии, завела себе в жилой зоне собак и голубей, которые “могли быть использованы для связи”. Несмотря на все меры предосторожности, контингент лагерных отделений при каждом удобном случае “поддерживал отношения” с местным населением. Так, комиссией было отмечено, что при выводе заключенных в сопровождении вахтеров в колхоз, осужденные “пьянствовали и имели связь с местным населением”. Военные преступники, выводившиеся на Кирпичный завод № 8 работали в непосредственной близости с вольнонаемными русскими рабочими, большую часть которых составляли женщины. В этой связи органам МВД поступили сигналы об “интимных связях” заключенных с рабочими завода[215].

Подвергла критике комиссия и лагерное самоуправление. Как оказалось, имевшиеся в каждом лагерном отделении и спецгоспитале старшие по зонам, которые назначались начальниками лагерных отделений из числа заключенных, являлись по мнению комиссии явно не нужной и даже вредной административной единицей, поскольку им предоставлялось право давать указания всем остальным осужденным. В результате устанавливалось как бы двоевластие: с одной стороны советская лагерная администрация, а с другой стороны немецкая. Сложилась такая ситуация, когда старшие по зоне захватили значительную часть обязанностей дежурных офицеров МВД и приобрели значительный авторитет. Созданные для старших зон особые условия (отдельная комната, отдельное место в бане и т.д.), еще более выделили их из общей среды заключенных. Практически же их работа, по наблюдению комиссии заключалась “в умении лавировать между настроениями контингента и требованиями лагерной администрации”. Было установлено, что старшие зон, пользуясь своим исключительным положением и льготами в режиме, пьянствовали, позволяли себе различные вольности, заставляли других заключенных мыть себя в бане, следить за информаторами органов МВД и даже занимались педерастией. Особо комиссию возмутило то обстоятельство, что отдельные комнаты, выделенные для старших зон и их исключительное положение, позволили им сколачивать вокруг себя “наиболее реакционную часть осужденных”, с целью дезорганизации внутреннего распорядка в зоне и срыва выполнения работ на производстве[216].

13 апреля 1951 года МВД СССР было издано распоряжение № 389 “О контроле за работой осужденных военных преступников из военнопленных”[217]. В соответствии с ним все лагерные офицеры были закреплены за объектами работ осужденных военных преступников. Им были поставлены задачи правильной организации трудового использования заключенных; повышения производительности их труда и выполнения норм выработки; обеспечения на объектах работ таких условий, которые полностью исключали бы возможность совершения осужденными диверсионных актов. Согласно распоряжению, офицерских состав лагерей должен был проводить на объектах работ осужденных не менее 60 % своего рабочего времени. Помимо этого, МВД СССР потребовало более качественного подбора бригадиров из среды заключенных и повышения их ответственности за производственные показатели и поведение членов своих бригад. При этом устанавливался такой порядок, при котором все жалобы осужденных военных преступников по вопросам, связанным с использованием их труда, разрешались в трехдневный срок.

В основном заключенные лагерных отделений Сталинградского ОПВИ были заняты на строительных работах, за исключением Кирпичного завода № 8, где они использовались на погрузочно-разгрузочных и транспортных работах. Строили осужденные военнопленные жилые дома, больницы, учебные заведения, клубы, заводские корпуса, дороги; заготавливали в качестве строительного материала шлак от металлургического производства. Вплоть до окончания 1952 года заключенные 1 и 3 лагерных отделений достраивали сооружения Волго - Донского канала, его 5 и 6 шлюзы, в частности.

Максимальные показатели выполнения осужденными военными преступниками производственно-финансовых планов в 1952 году имели место во 2-м квартале. В этот период на оплачиваемые работы выводилось 3376 (80,8 %) заключенных; производительность труда составляла 147,5 %; средний заработок колебался от 28 до 73 рублей; процент покрытия расходов по содержанию контингента достигал 130,6. Заработок каждого из заключенных складывался из фактической суммы заработка его бригады, - согласно нарядов на выполненные работы и в соответствии с его разрядом. Следует отметить, что к заработку осужденных прибавлялись 15 - 20 % (в зависимости от предприятий), - начисления положенные строителям Сталинграда, так называемые “Сталинградские”. Помимо работ в городе и его окрестностях, в лагерных отделениях ОПВИ были организованы различные внутрилагерные производства, в том числе изготовление столов, железных кроватей, дверных замков и т.п[218].

С того времени, как в лагерях остались только осужденные военные преступники, органам МВД стало все труднее заставлять их работать. Обычным и довольно массовым явлением стал отказ от работы в различных формах. Некоторые заключенные проявляли в этом большое упорство. Так, в апреле 1952 года, осужденный из 1 лагерного отделения Ф. Рат, только что отбывший наказание в карцере за отказ от работы, при освобождении вновь категорически отказался приступить к ней. При этом Рат заявил, что он немец и не будет работать для русских. За это он вновь был водворен в карцер на 10 суток строгого ареста[219].

Как и прежде, особо упорных отказчиков лагерная администрация отдавала под суд военного трибунала, после чего те отправлялись в тюрьму. Осенью 1951 года к уголовной ответственности за невыход на работу были привлечены 3 заключенных. 24 сентября 1951 года, например, было возбуждено уголовное дело по ст. 58-14 УК РСФСР в отношении осужденного О. Гольвих, который демонстративно отказался выйти на работу и в присутствии остальных заключенных демонстративно заявил:

- Я работать не буду и только потому, что считаю – меня незаконно осудили и неправильно содержат в лагере как военнопленного. Отказом от работы я решил добиться пересмотра своего дела, по которому я сейчас отбываю наказание (по Указу от 19 апреля 1943 года – А.Е.)[220].

 С тем, чтобы заставить осужденных работать, применялись и другие средства, особенно в случаях острой необходимости. Бывший вахтер 4-го лагерного отделения ОПВИ Е.Е. Юрепин вспоминает, что однажды, в начале 50-х годов, на Набережной Сталинграда осужденные военнопленные отказались разгружать прибывший железнодорожный эшелон, мотивируя это тем, что рабочий день уже закончен. Заключенные принялись за разгрузку только после того, как их бригадир в назидание был избит прикладом автомата[221].

Тем временем, в спецгоспитале № 5771 на 15 октября 1952 года находились на излечении 265 осужденных военнопленных, причем 154 из них уже более полугода. В хирургическом отделении находились 49 человек, в терапевтическом - 79 и в туберкулезном - 137. Вместе с русскими медиками работали и четверо врачей – осужденных.

В октябре 1952 года физическое состояние заключенных лагерных отделений Сталинградского ОПВИ УМВД представляло собой следующую картину: трудовой фонд - 3444 человек (82,9 %), в том числе полноценный - 2837 (68 %); группа легкого физического труда - 607 (14,55 %); нетрудоспособные - 728 (17,4 %); “ослабленная команда” - 95 (2,3 %); инвалиды - 607 (14,55 %); коечные больные - 26 (0,6 %). Общее количество заключенных составляло при этом 4172 человека[222].

Как известно, в феврале 1950 года органами МВД СССР для репатриации “путем выдворения” были отобраны 5126 немецких военнопленных. В 1943 – 1949 годах они были осуждены за бандитизм, преступления против жизни и здоровья, хищения, симуляцию, членовредительство, нарушение режима в лагерях, другие бытовые и воинские преступления. Также выдворению подлежали 7038 человек, осужденных после 1 ноября 1949 года по формальным признакам. В качестве таковых рассматривалась принадлежность к рядовому и унтер-офицерскому составу СС, СА, полицейским и охранным частям, совершение мелких грабежей на временно оккупированной территории СССР и стран народной демократии. Соответствующее решение в отношении таких осужденных было принято межведомственными комиссиями МВД, МГБ, МЮ, МИД и Прокуратуры СССР. Кроме того, в отношении 5293 лиц, находящимся по формальным признакам под следствием, также было принято решение об их репатриации, с предварительным прекращением возбужденных против них уголовных дел. Проверка и окончательный отбор немецких военнопленных указанных категорий на предмет их освобождения, осуществлялись специальной оперативной группой в Брестском лагере МВД № 284[223]. Поэтому из Сталинграда, как и из других регионов СССР, кандидаты на выдворение направлялись туда. Осенью 1953 года в аналогичном порядке в лагерь № 69 (Франкфурт-на-Одере) только из Сталинграда были отправлены 1027 осужденных военнопленных.

Об осужденных военных преступниках среди ветеранов лагерей МВД Сталинграда воспоминаний осталось очень много. В 1950 - 1954 годах в 1 лагерном отделении зубным врачом работала А.И. Абросимова. Она рассказывает, что по специальности ей почти ничего не приходилось делать. Немцы все выполняли сами. Ей приходилось проверять санитарное состояние зоны, снимать пробы пищи. Заключенные готовили очень вкусно, всегда делали какую-нибудь особенную подливку или соус. Норма питания, у осужденных военнопленных была такой же, как и у советских заключенных. Дистрофиков кормили по особой диете. По воскресеньям немцы пекли пироги и даже иногда делали мороженое. Один из осужденных, бывший адъютант Паулюса, жаловался А.И. Абросимовой: - “я Паулюсу дверь открывал, - дали 10 лет, а Паулюс под Москвой на даче”. Хорошо запомнился ей также хирург лагерного лазарета Цитен[224].

Движение сопротивления среди осужденных военных преступников получило еще больший размах и остроту, чем прежде. Теперь оно принимало открытые и крупномасштабные формы. Сосредоточенные в лагерях осужденные военнопленные, с одной стороны представляли собой лиц, необоснованно привлеченных к суровой ответственности, а с другой – настоящих военных преступников, непримиримых врагов советского строя. Вместе взятые, они все больше напоминали гремучую смесь, готовую взорваться в любую минуту. Настроения заключенных в данный период характеризуют высказывания такого рода:

- Меня сильно угнетает то положение, что ничего нельзя предпринять против своей участи. Химики, доставлявшие удушливые газы и японские военные преступники, подготовившие бактериологическую войну, частично получили по 3 – 5 лет, а нам, которые в действительности не совершали никаких преступлений, дали по 25 лет. Этого положения я не могу понять, оно не укладывается в моей голове[225].

- Во время войны я слишком гуманно относился к советским гражданам, но после того, как меня осудили на 25 лет, я намерен только мстить Советскому Союзу и всем немцам, исполняющим роль бригадиров.

- В том случае, если меня освободят из лагеря, то я через 2 дня опять являюсь к генералу Гудериану и немедленно приму танк, чтобы воевать против мирового врага – большевизма, ибо большевизм должен быть уничтожен. Черчилль хорошо сказал в одной из своих речей, что западные державы в состоянии уничтожить 70 миллионов советских людей в течение 3-х дней.

- Если я еще буду иметь счастье носить форму, то отомщу русским собакам, которые погубили всю мою жизнь. Эта кровавая расправа обойдется им очень дорого.

- Лагери смерти действительно существовали в Германии и там на самом деле погибли миллионы людей. Все это говорит о том, что немцы были гуманными. Мы должны были уничтожить всех большевиков до последнего. Только таким путем можно было успокоить мир и не было бы Сталинграда.

- Если я когда-нибудь приеду на родину, и начнется война с Россией, я покажу, как надо воевать. Все русские – негодяи и лжецы. Нужно их всех перевешать или уничтожить другим способом. Только тогда станет спокойно во всем мире. До тех пор, пока русские будут существовать, покоя на земле не будет[226].

21 февраля 1951 года “певчие птички” сообщили чекистам о том, что утром осужденные военнопленные бригады № 6, на объекте “кинотеатр Гвардеец”, в кирпичной стене при пробивке продольного углубления для труб парового отопления, обнаружили неразорвавшийся артиллерийский снаряд, вмурованный в стену[227]. В ходе проведенных оперативно-следственных мероприятий было установлено, что найденный снаряд был умышленно заложен в стену осужденными военными преступниками Аккерман, Меркнер и Розе. Таким образом, органами МВД была вскрыта “реакционная фашистская организация”, во главе с Г. Беккером, генерал-майором СС – бывшим командиром 3-й танковой дивизии СС “Мертвая голова”. По официальной версии, данная организация ставила своей целью осуществление диверсионных вредительских актов и организацию вооруженного восстания осужденных военных преступников. Согласно оперативным данным органов МВД, Беккер вовлек в свою группировку 17 других заключенных и организовал совершение ряда диверсий. В частности, в конце сентября 1950 года в стене Сталинградского драматического театра были оставлены пустоты “для его промерзания”. В октябре 1950 года в том же театре забетонировано чердачное перекрытие. В октябре и ноябре “вредительски” сложена стена кинотеатра “Гвардеец”. В ноябре, в фасад стены последнего заложен упомянутый снаряд, “способный взорваться от тепла и механического воздействия”.

Беккер и 3-е его ближайших сподвижников были приговорены к расстрелу. Перед казнью Беккер, по воспоминаниям исполнителя приговора начальника Тюрьмы № 1 Сталинграда В.И. Руднянского, просил встречи со Сталиным, в чем ему по вполне понятным причинам было отказано.

Осужденные военные преступники в отличие от прошлых лет, практически не скрывали своего отвращения к лагерным мероприятиям, периодически затеваемым администрацией в рамках предусмотренной политработы. Так, 16 января 1952 года, на собрании осужденных 2-го лагерного отделения, администрацией был объявлен конкурс на лучшие оформление, чистоту и порядок в жилых бараках. В ответ на это, заключенный Фоня попытался “дискредитировать” лагерную администрацию следующим заявлением:

- Мы не можем включиться в этот конкурс, т.к. мы рабы, осужденные на 25 лет. Администрация вводит культуру – это не плохо, но это подходит для людей свободных. Какая может быть культура у людей с нашим положением. Мы живем здесь, как жили и питались в средние века. Какое может быть настроение, когда мы голодаем. Наш быт и наше состояние не могут быть изменены чистым полом и белыми стенами. Лично я с каждым днем иду к низу, т.е. деградирую. Поэтому у людей недоверие к словам “трудовое соревнование” и “конкурс”[228]. 

Осенью 1952 года в местах содержания осужденных военных преступников Сталинграда прокатилась волна убийств заключенных, тайно или явно сотрудничавших с органами МВД. 30 сентября 1952 года в спецгоспитале № 5771 осужденный Г. Баккер хирургическим ножом убил военного преступника Г. Риц. Произведенным расследованием было установлено, что погибший Риц в прошлом выступал свидетелем на процессах других военных преступников. Баккер признался, что покончил с ним на почве мести за его обличительные свидетельские показания. Несколько дней спустя в лагерном отделении № 2 осужденный Г. Лисиану самодельным ножом трижды ударил в живот заключенного Э. Ланд, в результате чего тот умер. Как удалось выяснить чекистам, причиной убийства явилось то, что Ланд являлся бригадиром и секретным осведомителем оперативного отдела. В ночь с 10 на 11 октября 1952 года в лагерном отделении № 3 шесть осужденных военных преступников во главе с заключенным М. Лайденрот задушили осужденного Р. Шварц. Расправа над ним также была совершена в связи с тем, что убийцы заподозрили его в сотрудничестве с лагерными оперативниками. Кроме того, расследование показало, что указанная группа готовила побег, для чего пыталась установить связи с местными жителями[229].  

Подробности последнего дела уточнил бывший оперативный работник 3-го лагерного отделения А.П. Емельяненко. В 1952 году в помещении для посылок был обнаружен труп заключенного, подвешенного за половой орган. При нем была записка: “подарок серому глазу” (так осужденные называли А.П. Емельяненко). В ходе расследования выяснилось, что убитый был заподозрен в тайном сотрудничестве с органами МВД, что и послужило причиной его смерти. В действительности же это оказалось ошибкой, поскольку как утверждает Адам Павлович, никаких заслуг перед оперативной частью у того не было. В ходе расследования был обнаружен подземный тоннель, прорытый заключенными из лагерной зоны с целью совершения побега. По его словам, немцы верили в свое скорое освобождение. Они с презрением говорили: - “25 лет - закон русский, туфта, все равно скоро поедем домой”. В марте 1953 года, после смерти И.В. Сталина, заключенные не скрывали своей радости, и, прекратив работу, стали бросать камни в охрану. После ответных мер со стороны охраны, начались беспорядки, пришлось даже вызывать войска МВД[230].

Действительно, в день смерти советского вождя произошло немало эксцессов. Некоторые из них окончились для осужденных военных преступников весьма печально. 6 марта 1953 года, на строительном объекте “Жилой дом”, что на улице Коммунистической Сталинграда, конвойный ефрейтор Аничкин двумя выстрелами из карабина убил осужденного военного преступника Г. Герец-Клоке. На допросе Аничкин показал, что в тот день, после правительственного сообщения о смерти И.В. Сталина он был сильно взволнован. Осужденные военные преступники, которых он охранял, напротив, вели себя весело, а один из них – Герец-Клоке, заявил ему, что “сегодня очень веселый день”. Это и послужило причиной убийства. Уголовное дело в отношении ефрейтора Аничкина было прекращено, поскольку следствием было установлено, что тот действовал в состоянии “кратковременного расстройства психической деятельности – патологического аффекта”[231].

 16 марта 1953 года, к уголовной ответственности по статье 17-58-8 УК РСФСР (подстрекательство к совершению террористического акта), был привлечен военнопленный Андрш. Поводом для этого явилось “выкрикивание среди советских граждан 6 марта 1953 года, в день всенародного траура и скроби, крайне нецензурных выражений террористического характера, по смыслу одобрявших смерть Руководителя Партии и Советского правительства”[232]. 

Чувство безысходности и нервное напряжение, царившие среди военнопленных, нередко толкали их на открытое сопротивление лагерной администрации. Так, 21 февраля 1951 года, на 25 лет ИТЛ каждый, были осуждены по ст.ст. 17, 58-2, 58-11, 58-8 УК РСФСР (подстрекательство к вооруженному восстанию и участию в организации, образованной для подготовки или совершения контрреволюционных преступлений; совершению террористических актов) немцы К. Пинч и В. Шетце. Они обвинялись в том, что в ночь с 31 декабря 1950 на 1 января 1951 года нарушили внутрилагерный режим: после отбоя зажгли свечи и не ложились спать. Когда же дежурные офицеры МВД приказали погасить свечи и лечь спать, Пинч и Шетце “стали их оскорблять, оказали сопротивление, и призвали осужденных к организованному восстанию и террору против лагерной администрации”[233].

 Обычным явлением в лагерных отделениях стало появление листовок с призывом к саботажу и даже террористическим действиям. Так, в феврале 1951 года оперативно-следственным путем администрацией 1-го лагерного отделения было установлено, что осужденные военные преступники К. Отто, Р. Демский и Г. Шель пытались создать “реакционную фашистскую группу” с целью убийства старшего зоны и бригадиров, а также организации саботажа лагерных мероприятий. Для этого ими была написана и распространена листовка соответствующего содержания[234].

24 мая 1953 года, в 5.45 часов утра, в уборной, расположенной в зоне 3-го лагерного отделения, была обнаружена и снята анонимная листовка, написанная химическим карандашом, печатным немецким шрифтом на нестандартном листе белой бумаги. По определению лагерных чекистов, листовка призывала осужденных к отказу от пищи и саботажу:

- Офицеры, унтер-офицеры и солдаты! Немцы, осужденные против всех народных прав! Если в нашем лагере режим не изменился, так только из-за неорганизованного поведения во время последнего случая объявления голодовки. Научитесь сначала врага ненавидеть и тогда побеждайте его же собственным оружием. При следующем воззвании весь лагерь без исключения объявит общую голодовку на 3 - 6 дней[235].

Тем временем, в начале января 1953 года, высшим руководителям страны, МВД и МИД СССР было направлено новое предложение об урегулировании правового положения осужденных военнопленных[236]. В этой связи сообщалось о том, что в лагерях МВД СССР содержатся 19067 осужденных преступников из числа бывших военнопленных. Установленный режим их содержания отсутствовал. На практике они содержатся совместно с советскими гражданами, питаются по нормам, установленным для военнопленных рядового и офицерского состава, в зависимости от звания. В виду того, что осужденные “бывшие военнопленные и интернированные” являются новой группой спецконтингента, указанные министерства рекомендовали решить вопрос о порядке дальнейшего их содержания, обеспечения, трудового использования, оплаты их труда, переписки, получения ими посылок и перевода денег своим родственникам за границу. Последнее предложение было выдвинуто в расчете на значительный политический эффект, который можно было извлечь из этого шага.

Наряду с указанным ходатайством, поступил проект правительственного постановления “о режиме содержания осужденных бывших военнопленных, интернированных и иностранных граждан”[237]. Его текст предусматривал согласие с предложением МИД и МВД СССР о том, чтобы осужденные из числа бывших военнопленных и интернированных содержались отдельно от заключенных советских граждан, в отдельных лагерях МВД, организованных в пунктах использования их труда. В числе последних были названы и районы Сталинграда. Для осужденных бывших военнопленных и интернированных текстом проекта устанавливались нормы питания, независимо от их бывших званий, принятые для военнопленных рядового и унтер-офицерского состава. Исключение составляли нетрудоспособные бывшие генералы, для которых сохранялась офицерская норма.

Для больных осужденных, содержащихся в лазаретах и спецгоспиталях, предусматривалось питание по нормам, утвержденным для больных военнопленных. Аналогичный порядок предлагался и в отношении выдачи обмундирования. Всех трудоспособных осужденных предполагалось привлекать, независимо от их бывших званий, к трудовому использованию в советском народном хозяйстве, главным образом на строительных работах. При этом для всех работающих устанавливались единые нормы выработки, утвержденные для вольнонаемных рабочих соответствующих отраслей. Причем при одинаковом с рабочими выполнении норм, оплата труда для осужденных вводилась в среднем на 35 % ниже тарифных ставок, установленных для вольнонаемных. Образующуюся разницу, в результате такого понижения тарифных ставок, предполагалось перечислять в доход государства. Из оставшихся 65 % удерживались стоимость питания, обмундирования и подоходный налог. Выдаче на руки подлежали лишь 250 рублей заработка, остаток которого также подлежал передаче в доход государства. Инвалидам, хронически больным и нетрудоспособным по возрасту осужденным, обеспечивалось гарантированное питание и обмундирование по смете содержания лагерей МВД СССР. За исключением испанцев и югославов, всем бывшим военнопленным и интернированным разрешался перевод заработанных денег своим родственникам за границу, а также переписка и получение посылок и денежных переводов. По имеющимся данным, данные предложения в основном были претворены в жизнь лишь после кончины И.В. Сталина, в частности постановлением Совета Министров СССР № 1423-572сс от 6 июня 1953 года[238].

По мере отправки в другие лагеря, либо репатриации на родину осужденных военных преступников, некоторые места их содержания прекращали свое существование. Приказом МВД СССР № 00301 от 2 июня 1951 года было расформировано 5-е лагерное отделение ОПВИ УМВД Сталинградской области. 16 октября 1953 года МВД СССР был издан приказ № 0266, о расформировании лагерного отделения № 4 УМВД Сталинградской области[239].

В начале 1954 года, оставшихся заключенных стали готовить к отправке. Чтобы усыпить внимание узников и избежать эксцессов, лагерной администрацией среди них был пущен слух о том, что они едут домой. Тем не менее, от внимания заключенных не ускользнули те обстоятельства, что окна вагонов заделывались колючей проволокой, а эшелон оцеплен усиленной охраной. Начальником этапа был назначен заместитель начальника ОПВИ областного УМВД Т.С. Тыщенко. По его словам, покидая Сталинград с осужденными военными преступниками, пункта назначения он не знал. Но как вскоре выяснилось, ехали не на Запад, а в противоположную сторону. На каждой станции Трофим Степанович телеграфом запрашивал руководство, куда же следует поезд, во главе которого он был поставлен. Ему долго не отвечали. В конце концов, конечный пункт назначения был указан – Свердловская область, город Асбест[240].

После отправки всех заключенных, оставшиеся лагерные отделения УМВД Сталинградской области для осужденных военнопленных и интернированных, приказом МВД СССР № 0038 от 25 января 1954 года были ликвидированы. Дальнейшая судьба военнопленных вермахта в Советском Союзе и их окончательная репатриация на родину выходят за рамки настоящего исследования. Остается лишь добавить, что спецгоспиталь для осужденных военных преступников продолжал функционировать в Сталинграде до января 1956 года и его пациенты возвратились на родину в числе последних. Дождаться освобождения довелось далеко не всем. 14 из них умерли в 1954 году и 5 в 1955. Последние 93 осужденных прибыли в Германию из Сталинграда 9 января 1956 года.

О местах захоронений

---

Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 196; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!