Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 59 страница
Ушел я тогда из мединститута, ушел. Заявление было вполне в духе обломков развалин романтизма еще кое-где торчавших в середине где-то вечно семидесятых. Декан, возможно, до сих пор хранит в архиве тот листок из лекционной тетрадки: «Лучше быть хорошим дворником, чем плохим врачом». Эффектно ведь написал, стервец! А было-то все так просто. В наш город (чувствуете, год прожил и уже «наш»!), так вот, в наш Архангельск приехали «Песняры». Вот тут и сошлось. Я знал их песни наизусть, как таблицу умножения. Ночью подними — в легкую воспроизвел бы любую с любого куплета. Просто в доме была единственная большая долгоиграющая пластинка, которую я купил в киоске сам, на деньги от своих школьных завтраков. «Песняры» настолько поразили необычностью, что дни напролет между школой и возвращением мамы с работы орал под них, гримасничая перед зеркалом так, что если б тогда существовала видеозапись, мне было бы стыдно и поныне. Хорошо, что иногда прогресс запаздывает. Потому как тогдашние брюки
клеш и рубаху петухами и сегодня могу достать из сундука, а вот как это всё выглядело на себе, любимом, слава богу, уже не увижу. Раздобрел, раздался? Хрен! Растолстел, расползся, мерзавец! Как бы там ни было, но «Песняров» я орал с упоением пару лет. А на третий и они и я приехали в Архангельск. Фаталист сказал бы: судьба-с. Фиг. Филармонический план. На том месте, где стояла архангельская филармония, сейчас ничего нет, и все равно, кажется, что от зданий тесно. Как она умудрялась втиснуться на углу Свободы (у архангельских «красных» переименователей была бездна чудного юмора — на топонимов они не тянули явно, уж если Свобода, то только вместо Полицейской, Энгельса — так вместо Воскресенской, а Троицкий вообще заменить на красного карателя Павлина Виноградова), так вот, как же втиснулась между Троицким, медицинской академией, домом архангельского правительства и памятником каждому северянину, а значит, и мне, отчего-то изображенном в виде ненца в малице с оленем, пилой и чуркой (обрезком бревна) сегодня, поглядывая на крохотный газончик и не представишь. Должно быть, совсем игрушечной была. К тому времени ее зал уже не работал — что-то там обвалилось,
|
|
|
и народ пускали не дальше касс. Последний десяток лет за чем только не стояли люди в очередь — на сдачу анкет для загранпаспорта, а раньше за хлебом, колбасой
и прочим по талонам, еще раньше, в пору очередного насильственного похмеления народа, стояли за водкой. Боже, какие это были очереди! Кстати, на заре перестройки
я запомнил последние очереди в концертные кассы ДК Строителей на проект рок-моста Ленинград-Архангельск архангельского рок-клуба с участием Миши-Майка Науменко и его «Зоопарка», братьев Сологубов («Игры»), их патронировал президент Лен-рок-клуба Коля Михайлов, Кинчева с «Алисой», «Чайфа» с Шахриным. Саши Ляпина с «Теле У» («ДДТ» без Шевчука. А еще в истории российского рок-н-ролла знают о творчестве Дюши Романова и «Трилистника» — «Аквариум» без БГ, было и такое. Такой занятный период, когда лидеры рок-групп как бы на время вдруг забывали о своих музыкантах, пускаясь в сольные проекты, и те катались по стране с такими странными составами, как «Аквариум» без БГ, «ДДТ» без Шевчука. «Воскресенье» до сих пор ездит без Никольского). Последнюю архангельскую концертную очередь я запомнил хорошо, поскольку будучи автором и организатором проекта сидел по совместительству ещё и за кассира. А первую, потому что стоял в ней всю ночь и полдня. В этой же очереди стояло еще пол-Архангельска. Стояла очередь за билетами на «Песняров». Стояла теплая осень в Архангельске. Непостижимо, но даже ночью парило. Отчего теперь на Русском Севере нет таких осеней? Что с ними сталось? Исчезли в озоновую дыру над Плесецком, пробитую "мирянами" своими мирными ракетами? Почему человек думает, что воевать можно только друг с другом? А вдруг, запустив свою гордость, всеобщую мечту человечества
|
|
|
|
|
|
— космическую ракету, мы развязали некую войну и втянули в нее всю Вселенную? Ну, если не всю, то часть. Пусть даже кусочек, нам и того хватит. Может, мы, сами того не зная, давно объявили кому-то войну и воюем с того самого первого запуска, что случился еще до моего рождения. Может, я — дитя войны, не какой-то там мировой, а вселенской? И Циолковский вовсе не гений возвышенной мечты, а гений войны? Таких теплых осеней у нас на Севере больше нет. И холодных зим
тоже. Под Новый год запросто может идти дождь, а летом спасают осенние куртки. И грибы растут не каждый год, а в какой им вздумается. А вот наши матушки вдруг вспомнили, что на Севере, даже на Соловках растили не только картошку и капусту. И теперь в нашем крае зеленеют огурцы, и, вовсю краснея, зреют помидоры. И весь мир изучает озоновую дыру... И очередь за билетом на концертный спектакль может присниться разве что в страшном сне.
Но тогда очередь стояла теплой осенней ночью. И под теплым дневным дождем тоже стояла. Только что появились японские зонтики. Они были еще одним чудом прогресса — автоматическими и вдвое короче, но не меньше отечественных. Однако, как мне казалось, главным их достоинством было совсем иное ----- их пестренькие цветастые купола. Они тут же вытеснили отечественные тотально радикально черные.
|
|
|
Вот. Очередь за билетами на «Песняров», когда брызнул архангельский дождик, враз накрылась разноцветными японскими куполами. И было столь радостно и весело, будто праздник. Билетов мне не досталось... Собственно, их еще и не продавали, их только собирались принести в кассу. Принесли. Остатки. От чего-то остатки. Самые бесцеремонные, наплевав на стоящих всю ночь, рванули в кассу, устроив неимоверную давку. Те, кто стояли ночью, по каким-то своим внутренним соображениям, давиться не могли... Они честно ждали пока схлынет эта нагловатая, вдруг привалившая толпа, в которой, кстати, было много студентов меда, в том числе и с моего курса. Нахалы схлынули и кассу закрыли. Остатки билетов кончились. Кто-то из возмущенных «ночников» решил пойти в обком КПСС, благо тот стоял по-соседству. Тогда модно было ходить к партии за справедливостью. Конечно, это никому ничего не дало. Кассу не открыли. А билет на концерт я все же купил. Мне его предложил за тройную цену парнишка из моей же группы. Он не стоял ночью в очереди. Просто его папа работал где-то в профкоме.
— Купи штуки три, а то у меня много, — уговаривал он...
Официально это называлось спекуляцией. И каралось. Свой первый билет на концерт я, выходит, купил у спекулянта. Но вот ведь как забавно устроено сознание Плесецкого пацана, попавшего в город — я подумал об этом только сейчас, через 20 лет. А запах осенней очереди с разноцветными зонтами под теплым дождем остался. Может, всё и не так было, но так запомнилось...
После концертов «Песняров», с которыми я прожил всю неделю, пока они пели
в Архангельске, в институт я уже не вернулся. «Песняры» тогда переживали свои не лучшие времена. Летом погиб один из братьев Мулявиных, Валерий. Эго случилось во время гастролей в Сочи. Ярушкин рассказывал мне, труп нашли на пляже набережной. С тех пор Владимир, брат, круто запил. В этом состоянии он и приехал в Архангельск. В ансамбле что-то рушилось. Выезжали практически на былой страшной силы популярности. Всего пересказать невозможно. Журналистов они тогда уже ненавидели, поскольку кто-то написал о пьяных гастролях Мулявина. Но я явно не тянул на акулу пера, и Ярушкин взялся меня опекать. «Песняры» жили в гостинице «Двина», кою нынче один из «новых русских» при поддержке старого партаппаратчика, приходящегося ему родственником, превратил в реставрационные руины, в пещерах которых окопались офисы разбойников помельче. А тогда в
просторных номерах с по-питерски немыслимо высокими потолками жили белорусские настоящие музыкальные звезды. Встреча с Мулявиным состоялась и потом с ним уже постоянно обедал в гостиничном ресторане. Но то ли от робости, то ли от волнения во время большого разговора с протрезвевшим мэтром я пару раз назвал его Валерой, что послужило поводом к лишнему водковозлиянию. Из номера я был своевременно эвакуирован сердобольным Ярушкиным, поскольку в противном случае пришлось бы пить, а водку тогда я еще не пил ни разу. Ярушкин решил компенсировать недосказанное Владимиром Мулявиным и прочел мне лекцию об истории и жизнедеятельности «Песняров». Попсовую «Вологду» они споют через несколько лет. На концерте же всех «убрали» не столько пением, сколько галогенной лампой. Ее включили в момент исполнения композиции «Птицы», которую, должно быть, нынче уже никто не помнит. На припеве лампа раскалилась вовсю и во время взмаха руками резко высветила белые вставки рукавов. Эффект был потрясающим.
В мединституте на лекциях по истории КПСС старый строгий старик читал нам
о том, как на Архангельск во время большой войны упала бомба. В склад с шоколадом. Он убеждал студентов, что старые архангелогородцы помнят об этом до сих пор. Когда «Песняры» взмахнули крыльями, зал оцепенел. Тогда мне казалось, что архангелогородцы будут об этом помнить дольше, чем о бомбе в склад с шоколадом. Ошибся. И не мудрено. То был первый светоэффект, увиденный городом. Бобм-то
больше на Архангельск не падало. Да и о складах с шоколадом можно было разве что пофантазировать... А вот светоэффектами и пиротехникой с тех пор город бомбит каждая вторая заезжая знаменитость, да еще местные звезды без вспышек и взрывов на сцене чувствуют себя хуже, чем без штанов.
Но тогда все было впервые. И все настоящее. Когда «Песняры» уехали, я понял, что жизнь проходит. Проходит мимо. Мне было 18. Казалось еще пара лет и наступит глубокая старость. Среди костей, мышц, сосудов и связок из атласа Синельникова. Такого допустить было ну никак нельзя. И я отнес в деканат опус о преимуществе хороших дворников над плохими докторами и перестал ходить в институт.
Как-то быстро наступила зима. Выпал снег. И я действительно взялся за лопату. В 530 в полной темноте разгребал снег, а в 10 шел искать творческого счастья в архангельских редакциях. Принимали и понимали везде. Не приняли ни в одну. Занятно было, если б приняли. Не в том времени все случилось, не тот год был на дворе — 1976-ой. Леонид Ильич не только еще не вставил себе немецкую челюсть, но даже не получил титул «нашего дорогого и горячо любимого». Но получит, через пару лет и получит. Пока же все они еще довольно бодренько, хоть и без былого рвения, вели массы к светлому будущему. Время тотальных партсобраний, заседаний, отчетов. Время взращивания диссидентов.
Их растили, все равно что капусту. Вначале тонкий стебелек вольнодумства прел под банкой комсомола. Завязавшийся кочашок грелся уже под лучами песен Высоцкого, Окуджавы и сам шелестел капустными листами стихов, что пишутся в стол, песен, что поются только в узком кругу друзей. Периодически в почву вносились мощные порции удобрения в виде спектаклей столичных театров (читай: Любимов, Высоцкий и Таганка). И, наконец, в разговорах на кухне о том, что всё не так,
кочаны крепли, матерели, уплотнялись. Дозревали. Те, что не выдерживали своей свежей спелости, выкатывались из кухонь вон. Вот тут на свободе их аккуратненько и подрезали. Частично рубили в капусту, шинковали и квасили. Частично, сняв верхний, потрепанный лист, отправляли на хранение за бугор. Имена и тех, и других сейчас хорошо известны. Их знают и помнят. Подавляющее же большинство дозревших кочанов так и осталось на кухне. Со временем перезрело, обмякло, и только кочерыжка внутри остается твердой. Но и это не мало. Сусловский период брежневской эпохи.
Всё, что вы прочли абзацем вьше, типичный образчик, может, не самый удачный, но типичный способ в околоинтеллигентских кругах высказывать свои мысли и соображения «по поводу». Язык иносказаний. Прозрачных намеков. Серый кардинал нас круто обучил этому языку. Все вдруг вспомнили Эзопа. Вот в это время я и взял в руки лопату и пошел по редакциям. Но я еще далеко не обо всем знал. Мне еще только предстояло узнать, что в Архангельске тоже есть своя Таганка — студия Виктора Панова. Ее немудренные спектаклики, более напоминавшие в те времена по слабости исполнительского... немастерства участников сценки школьных драмкружков, только дольше (или длиннее?) вызывали чувство восторга, когда в эпизодах зал узнавал, понимал, чувствовал что-то запретное, угадывал нечто из жизни, о чем говорить официально нет, не запрещалось, а как бы ...не рекомендовалось, что, впрочем, при сером кардинале партидеологии Суслове было одно и то же... И театру Панова была благодарность за некий глоток воздуха, еще один глоток некой свободы, что ли... в архангельской провинции. Откуда нам, провинциалам, было знать, что наиболее эффектные приемы, как бы помягче... спроецированы на сцену провинции со столичных подмостков. Да и не важно это было тогда. Вообще, так ли это важно? — в мире все повторяется. Важнее, что у Архангельска была своя Таганка. Точнее, город создал себе свою Таганку и своего Любимова. И Высоцкий в Архангельске тоже был. Не какой-то там а'ля хрипящий Джигурда, а нормальный архангельский Высоцкий. Саша Сутырин. Коллекционер. В его собрании многие сотни бобин с пленками до сих пор хранят голоса тех, кто пел еще задолго до Сашиного рождения и кто жил в одном временном отрезке с ним и с нами, и кто жив еще. Последних отчего-то меньше. Подавляюще меньше. Сашина коллекция все равно, что давно забытая хорошая библиотека, где-то пролежавшая десятилетия, а возможно и век и вот нашлась. Книги неплохо сохранились, хоть время, несомненно, коснулось; и вроде знакомы, но как-то подзабыты. Перечитываешь, и открывается совсем иное - то ли ты стал иным с годами, то ли жизнь изменилась, изменив и твое восприятие. В общем, Сашина коллекция, как собрание хорошей литературы - сколько живешь, столько и открываешь. Сейчас в его коллекции как-то особенно звучат пленки с голосами русских эмигрантов. Не теперешних, которые в то время кое мы с вами тут вспоминаем не учили эзопов язык со своим народом, со всей страной, не набирались вольнодумства в разговорах на кухнях, тем более не выпускали его на волю. Они просто тихо уехали. Кто их за то упрекнет или похвалит? Прошло время, Эзопа в России опять забыли, перейдя к нормальному русскому языку при котором не надо
читать между строк, и "дослышивать" между слов в телерадиорепортажах. И они вернулись. Теперь рот "под фанерку" без кучки баксов не открывают. Про баксы они очень хорошо усвоили. Про "фанерку” за которую в любой западной дыре надают по морде очень хорошо как бы подзабыли. Мне не понятно, за что их зовут русскими эмигрантами, скорее уж русские возвращенцы. Русский возвращенец Вилли Токарев, Миша Шуфутинский. Русская возвращенка Люба Успенская. Неблагозвучно для эстрады. Не так-то просто сшибать "зелень" под эдакой крышей. Потому умненькие акулы сегодняшнего шоу-бизнеса, еще только бегущего к индустрии придумали лукавый ход. Сытых мальчиков и девочек по настоящему-то не стоявших рядом с подлинным риском, раздобревших от спокойной жизни смешали с теми, кто и сегодня являет собой гордость русского народа - россиянами, покинувшими свою землю с пулей в спине. Русская эмиграция была одной единой гордостью России. Все остальные - вторая, третья волны, как и сегодняшний поток это от лукавого. Это отлив. Нормальный такой, вполне европейский отливчик. Что, между прочим, очень даже здорово. Наконец-то естественная земная миграция. Дождались. Только с русской эмиграцией начала века ее не мешайте, хорошо?
Так вот, Саша Сутырин собрал в своей коллекции и сохранил музыку голосов русской эмиграции. Слышать ее сегодня, все равно что во времена серого парткардинала читать булгаковского "Мастера", олешинскую "Зависть", зощенские бытописания, аверченские наблюдения. А в те годы, когда я менял архангельские редакции, наиболее светящимся бриллиантом Сашиной коллекции было собрание пленок со всевозможными квартирными концертами, студийными и черновыми записями Владимира Высоцкого. Весь город знал об этом. Весь город этим гордился. Но пик гордости архангелогородцев случился, когда Саша подобрал этому бриллианту оправу. Он запел песни Высоцкого. Не хрипел, не рычал - пел. В том не было и, хвала небесам, до сих пор нет ничего от внешней иммитации. Саша пел и поет песни Владимира Семеновича так, как хороший рассказчик, оказавшись очевидцем, живо и точно повествует о случившемся, но при этом мы еще чувствуем и его личные переживания. Может где-то в России еще и встречаются такие живые памятники Высоцкому. Но в Архангельске есть точно. И был уже. Правда памятник этот ныне изрядно подточен временем да обильными застольями и возлиянием - кто в этой жизни без российского греха... А тогда я был еще счастливым человеком, мне только предстояло все это узнать, услышать и увидеть. Какое время!
Кстати о времени. Сейчас, когда все уже в прошлом и даже красные лозунги сняты (правда, первая площадь страны все еще остается главным красным кладбищем) мы все-таки с некой долей ностальгии (если это понятие применимо ко времени), вспоминаем те годы. Годы Брежнева, его серого кардинала Суслова. Что такое, неужели колбаса по два двадцать покоя не дает? Чушь. Со жратвой и сейчас не плохо. Упуская массу моментов, отмечу всего один, но, по глубоко субъективному ощущению, весьма существенный и достойный. Как прежде говорили, тогда было место подвигу. Ругая на кухне власть, что-то там шифруя и расшифровывая между печатных строчек, устраивая запретные концерты, общаясь с опальными музыкантами и такой же литературой, тем более попадая в разряд неблагонадежных
люди чувствовали себя героями. Да-да. Макаревич потом очень метко усмехнулся: "Потому что мы герои, только маленького роста... Нас почти не замечают из-за разницы в размерах, и за это нас прощают очень маленьких, но смелых..." Вот ведь беда-то в чем - мы все немного в те времена были героями. Кто карликовыми, кто побольше, а кто и вовсе гигантами. Но для себя-то каждый был героем не понарошку, а взаправду. Рухнуло еще два занавеса - красный и денежный и оказалось, что героем больше быть вовсе не обязательно. Как что-то обломили. Все герои, даже маленького роста, перестали ими быть. Надо просто жить, оказывается, а не геройствовать. Но народ-то наш совестливый и довольно скромный, он не может сказать, что раньше лучше было, потому что все были пусть и маленькими, только для себя, но героями. Вот и ностальгирует с лозунгом: "Верни зарплату в 100 рублей и колбасу по два двадцать!” Они не время хотят вернуть, они хотят снова почувствовать себя героями, пусть очень маленького роста и даже вобще не настоящими. Они хотят войти в одну и ту же реку дважды. Очень хотят. И что интересно, их можно понять. А разве нет? В свою первую редакцию я пришел в то самое время, которое многие нынче как-то враз стоптавшиеся герои требуют скоропостижно вернуть. Но вот что забавно: если б я тогда только рискнул появиться не то что в редакции - на улице с лозунгом "Спасибо за зарплату в сто рублей и колбасу по два двадцать!" меня бы, да любого, тут же замели. И не потому что лозунг плох - они б его даже не прочли. Замели бы за попытку вообще написать какой-либо лозунг от себя, не утвержденный "сверху" и не спущенный "вниз" по разнарядке. Даже и не за это, а за то, что просто лозунг написал. Какое было время! Так что не возвращайте народу колбасу по два двадцать и зарплату в 100 рублей. Он на сегодняшнюю купит больше. Верните ему, если можно, звание героя пусть и очень маленького роста...
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 159; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!