Обострения большие и малые, трудные ситуации.
Человеческая жизнь полна неожиданностей. И те условия, в которых начинают действовать герои произведения, не могут оставаться постоянными. Если они, к примеру, путешественники, то, очевидно, их ожидает на пути масса неожиданностей и опасностей. Кто-то подкладывает топор под корабельный компас, и корабль сбивается с курса ("Пятнадцатилетний капитан"), подводная лодка попадает в ледяную ловушку среди айсбергов ("20 тысяч лье под водой"), в воздушном шаре образуется дыра ("Таинственный остров"). Да и сами герои… Каждый из них — не машина, не робот: то болеет человек, то нервничает, то трусит, а вдруг, охваченный какой-то идеей, начинает бурную деятельность — вопреки логике, здравому смыслу и советам друзей.
В общем, если мы хотим создать "жизненное" произведение, то должны не забывать о сюжетных осложнениях — больших и малых.
Они ценны для автора еще и тем, что помогают ему "строить" героев: каждое осложнение — это тест для персонажа. В зависимости от того, как он принимает и преодолевает жизненные трудности, ведет себя в различных острых ситуациях, читатель составляет о нем соответствующее впечатление (что, собственно, автору и нужно).
От осложнений отличают так называемые "трудные ситуации". Это такие коллизии, которые грозят фатальными, необратимыми последствиями. В принципе, трудные ситуации хороши для кульминации. Но могут оказаться полезными и в развитии конфликта. В них герой показывает, что способен не просто на многое, а на очень многое — демонстрирует недюжинную силу и ловкость, волю, специфические навыки, показывает незаурядные знания, умение находить нестандартные решения. В романе Александра Дюма "Граф Монте-Кристо" главный герой Эдмон Дантес становится узником замка Иф. Долгие годы вместе с аббатом Фариа он вынашивает планы побега, роет подземный ход, проявляет поразительные упорство и целеустремленность. А после смерти Фариа находит парадоксальное решение, обманывает стражу — зашивает себя в мешке, в котором должно лежать тело мертвого аббата, мешок выносят из замка, бросают в море — и бежит.
|
|
|
Перестановка ролей.
Довольно распространенный прием в приключенческой и детективной литературе: один из героев (это, конечно, может быть и группа персонажей) рано или поздно оказывается не тем, кем выдавал себя с начала повествования. Соответственно, мгновенно происходит перестановка ролей персонажей. Если, например, "тихая овечка" и добряк, какой-нибудь случайный робкий попутчик главного героя оказывается злодеем, смертельно опасной тварью, то наш герой превращается в жертву, беспомощную или не очень, он вынужден или бежать и скрываться, или обороняться. Так или иначе, он уже не тот, роли меняются. В романе Стивена Кинга "Мизери" главный герой после автомобильной аварии оказывается в полной зависимости от своей спасительницы, на первый взгляд доброй, заботливой женщины. "Добрый гений" героя оказывается тяжелой шизофреничкой и безжалостно истязает больного беспомощного человека.
|
|
|
Характер, намерения и возможности персонажа могут претерпевать и обратную метаморфозу. Например, в романе Джона Толкиена "Властелин Колец" представившийся простым следопытом и проводником Арагон оказывается могущественным королем. В судьбоносные моменты истории хоббита Фродо Арагон, используя свои скрытые возможности, решает исход битвы Добра и Зла в пользу Добра.
Таинственное.
Тайна в повествовании — ценнейшее "изобретение" для писателя. На ней держатся все детективы, ею они и живы. Когда в книге дан ответ на вопрос "кто убил?", детективная история заканчивается. Но таинственное хорошо "работает" и в произведении любого жанра. Тайна, пусть "локальная", небольшая, не важная, интригует читателя, "держит" его интерес. Апогеем эффективности применения этого элемента является такая тайна, которая постоянно присутствует на заднем плане, особо не тревожа читателя, не оказывая, казалось бы, никакого влияния на ход событий, но в конце концов решающая многое, если не все. В романе Шарлотты Бронте "Джейн Эйр" заглавная героиня постоянно сталкивается со страшноватой, тщательно скрываемой тайной дома мистера Рочестера. "Раздался сатанинский смех — тихий, сдавленный, глухой. Казалось, он прозвучал у самой замочной скважины моей двери…"; "Я лишь увидела эту страшную фигуру, склоненную надо мной, и потеряла сознание…" Она преодолевает страх, ничто не меняется в ходе вещей, читатель озадачен, но совсем немного: его больше волнует развитие любовной истории Джэйн и Рочестера. Но тайна раскрывается — оказывается Рочестер женат на безумной и прячет несчастную на верхних этажах дома! — и все летит в тартарары: свадьба героев срывается, Джейн уходит от Рочестера. Впоследствии безумная женщина устраивает пожар, и Рочестер, пытаясь спасти ее из огня, становится калекой…
|
|
|
Повышение ставок.
Нередко в романах-боевиках и триллерах используется такой метод: от читателя и от большинства персонажей произведения утаивается некая информация, но как только тайна раскрывается, ставка в игре оказывается не той, о какой шла речь в самом начале. Иногда этот трюк используется в романе не один раз. Происходит многократное повышение ставок.
|
|
|
Н.В. Басов поясняет это, приводя такой шутливый пример: "Вначале ты предлагаешь герою просто прогуляться по старому-престарому замку. И вдруг выясняется, что в этом замке банда уголовных вымогателей держит девушку и вот-вот собирается ее убить. Сотовый телефон ты, естественно, оставил секретарше в отеле и вызвать полицию не в состоянии. Поэтому тебе остается только освободить пленницу своими силами. Ты ее освобождаешь, и, когда вы убегаете от преследования, вдруг выясняется, что девица не простая, а дочь киномагната. Прежде чем вы добрались до отеля, вас уже захватывает группа других похитителей, использующих вертолет, подводную лодку и шайку бывших командос, потому что девица состояла в их банде, но решила порвать с темным прошлым… Каждый ход, обновляющий ситуацию, существенно повышает ставку в предложенной игре и, кроме того, освобождаться приходится самому герою, а фигура папаши-киномагната вообще сулит безумные перспективы по части дальнейшей карьеры героя… Так, по мере обновления сюжета, тебе придется еще и менять местами игроков, тасуя знаки персонажей…"
Простой пример повышения ставки и одновременной перестановки ролей можно найти в романе Артура Хейли "Отель". Заместитель управляющего самого крупного отеля в Новом Орлеане Питер Макдермотт отрывается от своих многочисленных служебных обязанностей, чтобы оказать скорую, действенную и сердобольную помощь одному из постояльцев — невзрачному старичку, страдающего от жестокого приступа астмы, некоему безликому "Альберту Уэллсу из Монреаля". Впоследствии старичок оказывается миллионером, он покупает отель и, в полной мере оценив человечность и профессиональную честность Макдермотта, исполняет его мечту — Питер становится управляющим отеля.
Как написать сказку?
Сочинить сказку не так уж просто, как кажется на первый взгляд. Если мы возьмемся за сочинительство не подумав, то сказка получится у нас или слишком простой, неинтересной и, скорее всего, короткой, или вытянется в бесконечную вялую сагу о похождениях героя. Что же нам может в этом деле помочь? Оказывается, классическая народная сказка состоит из совершенно определенных частей-элементов и имеет свои законы. Если мы будем их знать, то сможем сочинять оригинальные, увлекательные и очень интересные авторские "волшебные" истории.
Вот что пишет об этих законах и элементах и о том, как написать сказку, известный итальянский детский писатель Джанни Родари, автор любимых детьми историй "Приключения Чиполлино" и "Джельсомино в стране лжецов".
Из книги Д.Родари "Грамматика фантазии":
"Характерной чертой гения Леонардо, очень верно подмеченной автором одной статьи, является то, что он, впервые в истории, стал рассматривать машину не как нечто органически цельное, а как сочетание более простых устройств.
Леонардо да Винчи "расчленил" машины на отдельные элементы — "функции"; так, он специально изучил "функцию" трения, что позволило ему сконструировать подшипник, шариковый и конусный, он даже придумал устройство, которое стало производиться лишь в самое последнее время для гироскопов, применяемых в авиации.
Великому Леонардо эти занятия явно служили еще и развлечением. Недавно был обнаружен один его рисунок шуточного содержания: "амортизатор на случай падения человека с большой высоты". На рисунке изображен человек, откуда-то падающий, откуда — неизвестно, и целая система тормозящих падение перепонок; в конечной точке падения — кипа шерсти: ее амортизационные возможности регулируются самой нижней перепонкой.
Таким образом, вполне вероятно, что Леонардо, помимо всего прочего, занимался изобретением "бесполезных машин", которые он конструировал забавы ради, просто чтобы дать волю своей фантазии; рисовал он их с улыбкой — в противовес и в пику утилитаристским установкам научно-технического прогресса своего времени.
Нечто подобное леонардовскому расчленению механических устройств на "функции" проделал с народными сказками советский фольклорист Владимир Яковлевич Пропп[4] в своей книге "Морфология сказки" и в своем исследовательском труде "Трансформации волшебных сказок". Пропп снискал заслуженную славу также благодаря своей работе "Исторические корни волшебной сказки", где он увлекательно и убедительно, по крайней мере с поэтической точки зрения, изложил теорию, согласно которой волшебная сказка уходит своими корнями в первобытное общество и связана с обрядами инициации, сопровождавшими вступление человека в пору зрелости.
То, о чем сказки повествуют, или то, что они, в результате целого ряда метаморфоз, в себе таят, некогда происходило на самом деле. Детей, по достижении определенного возраста, изымали из семьи и уводили в лес (как Мальчика-с-Пальчик, как Нино и Риту, как Белоснежку), где шаманы племени в одеждах, наводивших ужас, в страшных масках (у нас сразу вызывающих ассоциации со злыми волшебниками и с ведьмами) подвергали их тяжелым, подчас гибельным испытаниям (все герои сказок так или иначе подвергаются испытаниям)… Дети выслушивали мифы племени и получали оружие (вспомним волшебные дары, которые сказочные герои получают от сверхъестественных существ в момент опасности)… Наконец они возвращались домой, нередко уже под другими именами (герой сказки тоже зачастую возвращается неузнанным), достаточно взрослыми, чтобы идти под венец (то же самое в сказках: девять историй из десяти кончаются свадьбой)…
Структура сказки повторяет структуру древнего ритуала. На этом наблюдении Владимир Яковлевич Пропп (и не он один) построил теорию, согласно которой сказка, как таковая, обрела жизнь после того, как древний ритуал отмер, оставив по себе лишь воспоминание в виде рассказа. Сказители на протяжении тысячелетий все больше и больше отклонялись от конкретного воспоминания и все больше и больше заботились о потребностях самой сказки, а та, переходя из уст в уста, обогащалась вариантами, сопровождала народы, в частности индоевропейские, в их скитаниях, впитывала в себя плоды исторических и социальных преобразований. То же было и с языками: люди говорили на них и, говоря, преобразовывали их настолько, что в течение каких-нибудь нескольких столетий из одного языка получался другой: много ли понадобилось веков, чтобы из латыни эпохи упадка Римской империи родились романские языки?
Словом, рождение сказки, судя по всему, — это результат упадка мира верований; аналогичным образом причалили к берегу детства и низведены были до роли игрушек аксессуары древних ритуалов, предметы культа. Например, такие, как кукла или волчок. А разве у истоков театра не тот же процесс перехода от культового к светскому?
Сказки сосредоточили вокруг изначальной магической сердцевины и другие десакрализованные мифы, рассказы о приключениях, легенды, анекдоты; рядом со сказочными образами поместили персонажей из крестьянского мира (например, пройдоху и балду). Так образовалась плотная и многослойная порода, намотался клубок из ниток ста цветов, однако самая главная из них, как говорит Пропп, — это та, о которой мы сейчас ведем речь.
Что касается теорий, то их немало и каждая по-своему хороша, хотя на исчерпывающее объяснение происхождения сказки ни одна из них, видимо, претендовать не может. Теория, выдвинутая В.Я. Проппом, обладает особой притягательностью еще и потому, что только она устанавливает глубокую (кое-кто сказал бы, "на уровне коллективного подсознания") связь между доисторическим мальчиком, по всем правилам древнего ритуала вступающим в пору зрелости, и мальчиком исторически обозримых эпох, с помощью сказки впервые приобщающимся к миру взрослых. В свете теории Проппа тождество, существующее между малышом, который слышит от матери сказку о Мальчике-с-Пальчик, и Мальчиком-с-Пальчик из сказки, имеет не только психологическую основу, но и другую, более глубокую, заложенную в физиологии.
Проанализировав структуру народной сказки, причем особенно тщательно — ее русский вариант (являющийся в значительной мере частью индоевропейского наследия, к которому принадлежат также немецкие и итальянские сказки), В.Я. Пропп сформулировал следующие три принципа:
— Постоянными, устойчивыми элементами сказки служат функции действующих лиц, независимо от того, кем и как они выполняются.
— Число функций, известных волшебной сказке, ограниченно.
— Последовательность функций всегда одинакова.
Согласно системе Проппа, этих функций — тридцать одна, а если учесть, что внутри они еще варьируются и видоизменяются, то материала вполне достаточно для того, чтобы дать описание формы сказки. Вот она:
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 244; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!