Ноль целых триста три тысячных процента
Нил Шустерман
Жнец
Посвящается Ольге Нёдтведт, далекой поклоннице и другу
Часть 1
Мантия и кольцо
*******************************************************************************
Закон требует от нас вести учет невинным людям, которых мы убиваем.
Да, я считаю всех невинными. Даже тех, кто виновен. Каждый повинен в чем-либо и каждый сохраняет в себе воспоминания о детской невинности — неважно, под сколькими слоями жизни она скрыта. Человечество невинно. Человечество виновно. Оба этих утверждения — безусловная правда.
Согласно закону, мы должны вести учет.
И начинается он в первый же день ученичества. Однако официально мы не зовем убийство убийством — это неправильно ни с социальной, ни с моральной точки зрения. Мы используем слово «прополка». Работа жнеца — тщательно очищать поле. Каждому ребенку, как только он подрастает достаточно, чтобы понять, внушают, что жнецы несут безмерно важную для общества службу. Наша миссия в современном мире священна.
Возможно, поэтому мы и должны вести записи — публичный дневник, объясняющий тем, кто никогда не умрет, и тем, кому еще предстоит родиться, почему мы, люди, делаем то, что делаем. Нас обязывают описывать не только свои деяния, но и чувства. Потому что надо, чтобы люди знали — они у нас есть. Раскаяние. Угрызения совести. Невыносимая скорбь. Потому что без этих эмоций мы были бы чудовищами.
— Из дневника д. ж. Кюри
|
|
|
******************************************************************************
1
Солнце не померкло
Жнец явился холодным ноябрьским вечером. Цитра сидела в столовой и мучилась над сложной алгебраической проблемой, тасуя переменные и так, и эдак, не в силах вычислить ни икса, ни игрека. И в этот момент в уравнение ее жизни вмешалась еще одна фатальная переменная.
Гости в квартире семьи Терранова бывали часто, так что когда раздался звонок, никто не заподозрил ничего плохого. Солнце не померкло, тень смерти не упала на порог. Наверно, вселенной стоило бы завести привычку посылать предупреждения, но ведь в великой картине жизни жнецы — явление не более сверхъестественное, чем сборщики налогов. Они приходят, делают свое неприятное дело и уходят.
Дверь открыла мама. Цитра не могла видеть гостя, потому что его загораживала открытая дверь. Зато она видела, как мама внезапно застыла, как ледяной столп. Если бы ее кто-нибудь толкнул, она упала бы и разбилась.
— Можно войти, миссис Терранова?
Голос прибывшего выдал его. Глубокий, неотвратимый, словно набат, уверенный, что его услышат все, кому предназначено услышать. Еще не видя гостя, Цитра поняла, кто это. «О Господи! К нам пришел жнец!»
— Да-да, конечно, входите. — Мама отступила в сторону, давая пришедшему войти. Она вела себя так, будто это она была гостем, а он — хозяином.
|
|
|
Он переступил порог. Его мягкие сандалии бесшумно ступали по паркету. Подол складчатой объемной мантии подметал пол, и при этом на льняной ткани цвета слоновой кости не было и намека на пыль. Цитра знала, что жнецы могут выбирать для своей мантии любой цвет, — любой, кроме черного, потому что он считался не подходящим для их работы. Черный — это отсутствие света; жнецы же как раз наоборот — его воплощение. Просвещенные, лучезарные, по общему признанию, лучшие представители рода человеческого. Именно поэтому им и доверили такую работу.
У одних жнецов мантии были броского цвета, у других более мягкого, но все они походили на одеяния ангелов эпохи Возрождения — одновременно тяжелые и воздушно-легкие. Уникальный покрой мантий, независимо от цвета и материала, делал жнецов заметными в любой толпе, за счет чего с ними легче было избежать встречи. Если, конечно, человек к этому стремился. Потому что существовало немало людей, которых тянуло к жнецам, словно магнитом.
Цвет мантии зачастую много говорил о личности ее носителя. У нынешнего гостя он был приятным, приглушенным, очень далеким от режущего глаз белоснежного, что, однако, никак не меняло того факта, кем и чем являлся этот человек.
|
|
|
Он опустил капюшон, открывая седые, коротко подстриженные волосы, печальное лицо с покрасневшими от холода щеками и темные глаза, которые сами по себе могли бы служить оружием. Цитра вскочила — не из почтения, а из страха. От потрясения. Девушка постаралась успокоить внезапно участившееся дыхание. У нее подгибались колени, и, чтобы устоять, она до предела напрягла мышцы ног. Какова бы ни была здесь цель этого жнеца, сломленной он ее не увидит!
— Можете закрыть дверь, — обратился гость к матери Цитры. Та закрыла, хотя Цитра видела, с каким трудом это ей далось. Жнец, даже переступивший порог, все еще мог повернуться и уйти, если бы дверь была открыта. А стоило только ее затворить, как факт становился фактом: жнец у тебя в доме, и это окончательно и бесповоротно.
Гость осмотрелся и сразу же заметил Цитру. Улыбнулся.
— Здравствуй, Цитра.
Ему известно ее имя! Девушка застыла, как это случилось с ее мамой, когда та увидела жнеца.
— Веди себя вежливо! — поспешно — слишком поспешно — сказала мать. — Поприветствуй нашего гостя.
— Добрый день, Ваша честь.
|
|
|
— Здра... — Это Бен, младший брат Цитры, привлеченный глубоким голосом жнеца, выглянул из своей комнаты. Мальчик был в состоянии лишь пискнуть что-то односложное. Он переводил взгляд с сестры на маму и думал то же, что и они: «За кем он пришел? За мной? Или это мне придется потерять близкого человека?»
— В коридоре очень вкусно пахло, — проговорил жнец, потягивая носом. — Вижу, что не ошибся — запах и в самом деле шел из этой квартиры.
— Я всего лишь готовлю макаронную запеканку, Ваша честь. Ничего особенного.
Еще никогда Цитра не видела свою мать такой робкой.
— Вот и прекрасно, — отозвался жнец. — Потому что мне ничего особенного и не нужно.
С этими словами он уселся на диван и принялся терпеливо ждать ужина.
Да ладно! Неужели этот человек пришел сюда просто поужинать? Жнецы ведь тоже должны где-то питаться. Рестораны никогда не требовали с них платы, но это же не означает, что им не хочется иногда обычной домашней пищи... Ходили слухи о жнецах, которые требовали от своих жертв приготовить им обед и только потом выпалывали их. Может, это тот самый случай?..
Каковы бы ни были его намерения, он держал их при себе. Хозяевам ничего не оставалось, как дать жнецу то, чего он хочет. Может, надеялась Цитра, если ему понравится еда, он их пощадит? Не удивительно, что народ готов был чуть ли не через спину назад переломиться, желая угодить жнецам. Надежда под сенью страха — самый мощный мотиватор в мире.
Мать Цитры по просьбе гостя принесла ему попить, а затем принялась трудиться в поте лица: этот ужин должен стать лучшим в ее жизни. Готовка не была ее сильной стороной. Обычно, придя с работы, она успевала лишь состряпать по-быстрому что-нибудь простое. Но сегодня, возможно, их жизни зависели от ее сомнительных кулинарных способностей. Да, а папа? Он придет вовремя, или все случится в его отсутствие?
Несмотря на страх, Цитра не могла оставить жнеца наедине с его мыслями, а потому направилась к нему в гостиную. Бен, в равной мере испытывавший ужас и очарование, пристроился рядом.
Гость наконец представился. Его звали достопочтенный жнец Фарадей.
— А я... ик... делал как-то доклад в школе про Фарадея, — сказал Бен, причем голос его дрогнул только один раз. — Вы выбрали классного ученого для своего имени.
Жнец Фарадей улыбнулся.
— Смею думать, я выбрал себе достойного исторического покровителя. Как многих ученых, Фарадея при жизни недооценили, и все же без него наш мир был бы совсем другим.
— По-моему, вы есть в моей коллекции карточек, — сказал Бен. — У меня есть почти все Средмериканские жнецы. Но на ней вы моложе.
Гость выглядел лет на шестьдесят, и хотя волосы на голове у него были седые, в маленькой бородке проглядывали черные пряди. Соль с перцем, что называется. Случаи, когда человек доживал до столь почтенных лет и лишь потом обновлялся до более молодого возраста, были редкостью. Цитра задавалась вопросом, сколько же ему на самом деле. Сколько лет он убивает людей?
— Вы правда старый или хотите так выглядеть по какой-то причине? — спросила она.
— Цитра! — Мать чуть не уронила противень, который только что вынула из духовки. — Что ты себе позволяешь!
— Я люблю прямые вопросы, — сказал жнец. — Они показывают искренность души. Поэтому я тоже отвечу искренне. Признаю — я уже четыре раза поворачивал за угол. Мой действительный возраст — около ста восьмидесяти лет, точнее не помню. В последнее время я специально выбираю эту почтенную наружность, потому что понял: тем, кого я выпалываю, так легче принять свою судьбу. — Тут он засмеялся. — Я произвожу на них впечатление мудреца.
— Значит, вы здесь за этим? — выпалил Бен. — Чтобы выполоть одного из нас?
Жнец Фарадей одарил его загадочной улыбкой.
— Я здесь, чтобы поужинать.
• • •
Отец Цитры пришел как раз к ужину. По-видимому, мама уже рассказала ему о случившемся, поэтому в эмоциональном плане он был подготовлен гораздо больше остальных. Едва войдя в гостиную, он сразу направился к жнецу Фарадею и пожал тому руку, притворяясь более дружественным и оживленным, чем был на самом деле.
Странный это был ужин. Он проходил в молчании, изредка прерываемом короткими репликами жнеца: «У вас такой уютный дом», «Какой вкусный лимонад!», «Должно быть, это самая прекрасная макаронная запеканка во всей Средмерике!» и т. д.. Несмотря на то, что всё сказанное им, было похвалой, при звуках его голоса их каждый раз сотрясала дрожь.
— Я вас раньше в наших краях не замечал, — наконец выдавил из себя папа.
— В этом нет ничего странного, — ответил жнец. — Я не выставляюсь напоказ, как некоторые другие жнецы. Им нравится находиться в центре внимания, но правильно исполненная работа требует известной степени анонимности.
— Вот как? — вскинулась Цитра. — Есть, значит, правильный способ прополки?
— Ну... — протянул жнец, — есть, во всяком случае, неправильные способы...
И больше он не сказал об этом ни слова. Просто сидел и ел свою запеканку.
Когда ужин подходил к концу, он заговорил снова:
— Расскажите мне о себе.
Это не было просьбой. Скорее, это прозвучало как требование. Цитра не могла решить, исполняет ли гость фигуру в своем маленьком танце смерти или ему и правда интересно. Жнец знал их имена еще до того, как вошел в квартиру, так что наверняка ему уже было известно все, о чем они могли бы ему поведать. Так зачем задавать дурацкие вопросы?
— Я веду исторические исследования, — сказал папа.
— А я инженер по синтезу пищевых продуктов, — сказала мама.
Жнец приподнял брови:
— И при этом готовите еду не из полуфабрикатов.
Мать опустила вилку.
— Всё из синтетических ингредиентов.
— Да, но если мы можем синтезировать все что угодно, — спросил жнец, — зачем нам по-прежнему нужны инженеры по синтезу?
Цитра увидела, как от лица мамы отхлынула кровь. Папа встал на защиту социальной полезности своей жены:
— Всегда имеется пространство для улучшений!
— Вот! — поддакнул Бен. — И папина работа тоже очень важная!
— Исторические исследования — важная работа? — Жнец взмахнул вилкой, отметая это замечание. — Прошлое никогда не меняется. И, насколько я понимаю, будущее тоже.
Реплики жнеца ввергли родителей и брата в тревогу и замешательство, но Цитра сразу поняла, что хотел сказать гость. Цивилизация достигла вершины своего развития. Это общеизвестный факт. В отношении самого человечества нераскрытых тайн не осталось. Ничто в нашем существовании не требовало расшифровки. А это значило, что ни одно человеческое существо не имело большей ценности, чем другое. Фактически, если брать общую картину, все были одинаково бесполезны. Вот что на самом деле говорил жнец, и это выводило Цитру из себя. Потому что в глубине души она знала, что он прав.
О несдержанности Цитры хорошо знали все вокруг. Она частенько заводилась с полуоборота и успокаивалась только тогда, когда уже наломала дров. Сегодняшний вечер — не исключение.
— Ну что вы тянете волынку! Если уж пришли полоть, то делайте свое дело и прекратите нас терзать!
Мать ахнула, а отец оттолкнулся в кресле, словно бы намереваясь встать и выдворить хулиганку из комнаты.
— Цитра, что ты творишь! — Голос матери дрожал. — Окажи уважение гостю!
— Еще чего! Он заявился сюда, чтобы сделать это, вот и пусть делает! Он уже все решил. Я слышала, что жнецы все определяют заранее и никогда не отступаются. Что, не правда, что ли?
Жнеца выходка Цитры не возмутила.
— Одни да, другие нет, — ответил он мягко. — У каждого из нас свои методы.
Бен уже плакал, не скрываясь. Папа обнял его, но мальчик не поддавался на утешения.
— Да, жнецы должны полоть, — сказал Фарадей, — но мы также нуждаемся и в еде, и в сне, и в простом общении.
Цитра выхватила пустую тарелку из-под его рук.
— Вот и отлично. Поели? Теперь валите отсюда.
Папа бросился к жнецу и рухнул на колени. Подумать только — ее отец на коленях перед этим человеком!
— Пожалуйста, Ваша честь, простите ее! Принимаю на себя полную ответственность за ее поведение.
Жнец встал.
— Извиняться ни к чему. Я люблю вызовы — они вносят свежую струю. Вы даже не представляете себе, насколько все это становится скучным: раболепие, лесть, просто какой-то бесконечный парад лизоблюдов. Пощечина встряхивает. Она напоминает мне о том, что я человек.
С этими словами он направился в кухню и выбрал там самый большой, самый острый нож. Пару раз рассек им воздух, пробуя в руке.
Рыдания Бена стали громче, и отец крепче прижал его к себе. Жнец направился к матери. Цитра приготовилась кинуться ему наперерез и подставить себя под лезвие, но вместо того, чтобы взмахнуть ножом, гость протянул матери другую руку:
— Поцелуйте мое кольцо.
Этого не ожидал никто, а Цитра меньше всех.
Мать глядела на жнеца во все глаза и трясла головой, словно не веря.
— Вы... вы даете мне иммунитет?
— За вашу доброту и прекрасный ужин я даю вам иммунитет на год. Ни один жнец не коснется вас в течение этого срока.
Но мать заколебалась.
— Лучше дайте его моим детям!
Однако жнец по-прежнему протягивал свое кольцо ей. Перстень был украшен огромным бриллиантом размером с фалангу пальца, внутри камня темнело таинственное ядро. Такие кольца носили все жнецы.
— Я даю его вам, а не им.
— Но...
— Дженни, делай, что тебе говорят! — прикрикнул отец.
И она сделала. Опустилась на колени, поцеловала кольцо. Ее ДНК была считана и переведена в базу данных Коллегии жнецов. В тот же миг мир узнал, что Дженни Терранова получила иммунитет на двенадцать месяцев. Жнец взглянул на кольцо — оно тускло светилось красным, указывая, что человек перед ним имеет иммунитет, — и удовлетворенно улыбнулся.
Вот теперь он наконец сказал им правду.
— Я пришел, чтобы выполоть вашу соседку, Бриджит Чедуэл. Но ее не было дома, а я проголодался.
Он ласково погладил Бена по голове, словно благословляя. Похоже, это успокоило мальчика. Затем жнец направился к двери, по-прежнему держа в руке нож, из чего ясно следовало, каким оружием он собирается воспользоваться для прополки. Но прежде чем уйти, он обернулся к Цитре.
— Ты проникаешь взглядом за фасад мира, Цитра Терранова. Из тебя вышел бы хороший жнец.
Цитра отпрянула.
— Да не хочу я!
— Это, — промолвил гость, — первое и самое важное требование.
Он повернулся и вышел, чтобы убить их соседку.
• • •
Тем вечером они об этом не говорили. Никто не упоминал прополку, как если бы стоило сказать слово, и она настигла бы их. Из-за соседней двери не доносилось ни звука — ни криков, ни жалоб, ни мольбы. А может, их заглушал телевизор в квартире Терранова. Это было первое, что сделал папа Цитры, как только жнец ушел, — включил телевизор и накрутил громкость до упора, чтобы не слышать, что происходит за стеной. Впрочем, это было ни к чему, потому что жнец выполнил свою работу тихо. Цитра поймала себя на том, что прислушивается. И она, и Бен вдруг обнаружили, что испытывают некое нездоровое любопытство, и обоим стало втайне стыдно.
Прошел час, и достопочтенный жнец Фарадей вернулся. На этот раз дверь открыла Цитра. На его светлой мантии не появилось ни единого кровавого пятна. Может, жнец носит с собой запасную? А может, он воспользовался стиральной машиной соседки после того, как выполол беднягу? Нож тоже сиял чистотой. Жнец протянул его Цитре.
— Не надо! — буркнула та, зная, что может сейчас говорить за своих родителей. — Мы никогда больше не будем им пользоваться.
— Но вы должны им пользоваться, — возразил Фарадей. — Пусть он напоминает вам.
— Напоминает о чем?
— О том, что жнец — только инструмент смерти, а управляет им ваша рука. И ты, и твои родители, и все, живущие в этом мире, — вот кто истинные жнецы. — Он осторожно вложил нож в ее ладонь. — Мы сообщники. Вы должны нести свою долю ответственности.
Может, он и прав, но после его ухода Цитра все равно швырнула нож в мусорное ведро.
****************************************************************************
Это самая трудная вещь, о которой можно попросить человека. Понимание того, что это делается для всеобщего блага, не делает задачу легче. Когда-то люди умирали естественным образом. Старость являлась трагической неизбежностью, а не временным состоянием. Существовали невидимые убийцы, которые разрушали тело — их называли «болезнями». Старение нельзя было остановить. Случались катастрофы с необратимыми последствиями. Самолеты падали, автомобили разбивались. Повсюду царили боль, несчастье, отчаяние. Для большинства из нас трудно даже вообразить такой страшный мир, — мир, в котором за любым углом тебя подстерегает опасность. Все это теперь позади. И однако существует одна простая истина: людям надо умирать.
Мы никуда не можем деться со своей планеты — это доказали катастрофы при колонизации Луны и Марса. У нас всего один ограниченный мир, и хотя смерть побеждена, как побежден, например, полиомиелит, люди все равно должны умирать. Раньше кончина человека была делом рук природы. Мы украли у нее эту возможность. Теперь монополия на смерть принадлежит нам. Только мы можем решать, кому жить, кому умереть.
Я понимаю, почему существуют жнецы и насколько важна их служба. Но я часто задумываюсь, почему выбор пал на меня. И если за пределами нашего мира есть иной, вечный мир, то какая судьба ждет тех, кто забирает жизнь?
— Из дневника д. ж. Кюри
******************************************************************************
2
Ноль целых триста три тысячных процента
Тайгер Салазар выбросился с тридцать девятого этажа и оставил внизу, на мраморном тротуаре, ужасающее месиво. Его собственным родителям проделки сына настолько надоели, что они даже не пришли в центр оживления проведать его. А Роуэн пришел. Роуэн Дэмиш был настоящим другом.
Он сидел у койки Тайгера и ждал, пока тот не очнется после ускоренного исцеления. Роуэн не сердился на приятеля. Центр оживления был тихим, спокойным местом — приятный контраст по сравнению с дурдомом, который творился в доме Роуэна. Туда сейчас набилось гораздо больше родичей, чем это может выдержать любой нормальный человек. Двоюродные, троюродные, родные и сводные братья и сестры... А тут еще и бабушка, повернувшая за угол в третий раз, заявилась с новым мужем и ребенком в животе.
— У тебя будет новая тетя, Роуэн, — объявила она. — Ну разве не чудесно?
Мать Роуэна выходила из себя — по большей части оттого, что бабуля обновилась до двадцати пяти, сделавшись на десять лет моложе собственной дочери. Теперь мама ощущала настоятельную потребность самой завернуть за угол, чтобы хотя бы не уступать бабушке. Дедушка проявлял гораздо больше здравого смысла. Он сейчас очаровывал дам в Евроскандии, держась в респектабельном возрасте в тридцать восемь лет.
Роуэн в свои шестнадцать решил, что в первый раз повернет за угол не раньше, чем у него поседеет голова; и даже тогда он не обновится до неприлично юного возраста. Бывало, люди восстанавливались до двадцати одного года — крайней нижней границы, которую могла обеспечить генная терапия. Ходили, правда, слухи, что ученые работают над способами обновления до подросткового возраста. Вот умора. Ну кто в здравом уме и твердой памяти захочет опять стать подростком?!
Он в очередной раз взглянул на Тайгера и обнаружил, что друг открыл глаза и пристально смотрит на него.
— Привет! — сказал Роуэн.
— Сколько? — спросил Тайгер.
— Четыре дня.
Тайгер с триумфом вскинул кулак:
— Ха! Новый рекорд! — Он посмотрел на свои руки, как будто оценивая урон. Конечно, ни малейших следов. Ускоренное исцеление в этом и состоит: сначала вылечивается абсолютно все, и только потом человек приходит в себя. — Как считаешь — это из-за высоты или из-за мраморного тротуара?
— Скорее всего, из-за тротуара, — ответил Роуэн. — Как только достигаешь предельной скорости, там уже не важно, с какой высоты падаешь.
— Я его расколол? Им пришлось заменять мрамор?
— Не знаю, Тайгер. Слушай, может хватит уже этих трюков?
Друг откинулся на подушку, невероятно довольный собой.
— Блямс! Лучшая клякса всех времен!
Роуэн обнаружил, что у него хватало терпения ждать, пока друг проснется, но как только тот проснулся, оно кончилось.
— Зачем вообще ты это делаешь? В смысле — это же пустая трата времени!
Тайгер пожал плечами.
— Люблю ощущение, когда летишь вниз. И потом, должен же я напоминать родителям, что латук никуда не делся.
Роуэн невольно улыбнулся. Собственно, это он ввел термин «латук». Оба друга были средними сыновьями в своих огромных семействах и особого внимания родителей не удостаивались. «У меня пара братьев — они ветчина; пара сестер — они сыр с помидорами. Значит, я лист салата, проложенный между ними», — рассудил Роуэн. Сравнение получилось в точку, и Роуэн организовал в школе клуб под названием «Головы садовые», который мог похвастать почти двумя десятками членов. Правда, Тайгер время от времени дразнился «А вот хрен вам!» и грозил устроить революцию.
Тайгер начал «ставить кляксы» несколько месяцев назад. Роуэн тоже попробовал разок и нашел, что это доставляет слишком много неприятностей. Он сильно отстал в школе, и родители пригрозили всяческими карами, правда, позабыв привести их в исполнение, — что ж, в положении листа латука есть свои преимущества. И все равно — прилив адреналина при полете вниз не стоил всех этих хлопот. А вот Тайгер, напротив, сделался заядлым блямсоманом.
— Завел бы ты лучше себе новое хобби, — посоветовал другу Роуэн. — Знаю, первое оживление бесплатное, но все остальные, должно быть, стоят твоим предкам кучу денег.
— Ага. Наконец-то они потратят хоть что-то и на меня.
— Может, лучше пусть купят тебе машину?
— Оживление — штука обязательная, — возразил Тайгер. — А машина — нет. Если их не заставлять тратить на меня хоть что-то, то они вообще забудут о моем существовании.
С этим Роуэн поспорить не мог. У него тоже не было машины, и он сомневался, что родители когда-нибудь купят ее. Они говорят, мол, публикары чистые, эффективные и ездят без водителя. Зачем тратить деньги на то, без чего можно прекрасно обойтись? И в то же время они швыряли бабки направо и налево, но только не в сторону Роуэна.
— Мы грубый корм, — сказал Тайгер. — Если не вызывать иногда небольшое расстройство кишечника, нас никто и замечать не будет.
• • •
На следующее утро Роуэн нос к носу столкнулся со жнецом. Не то чтобы никто и никогда не видел жнецов в их микрорайоне — время от времени кто-нибудь на них натыкался — но в старшую школу они захаживали нечасто.
Виноват во встрече был сам Роуэн. Пунктуальность не принадлежала к числу его сильных сторон, в особенности сейчас, когда от него требовалось сначала провожать младших братьев-сестер и кузенов в их школу и только потом прыгать в публикар и мчаться в свою. Он как раз направлялся к дежурному по посещаемости, когда из-за угла вышел жнец в развевающейся за плечами безупречно чистой мантии цвета слоновой кости.
Однажды в семейном походе на природу Роуэн отбился от своих и напоролся на пуму. Сейчас, при встрече со жнецом, с ним случилось то же, что и тогда: дыхание перехватило, ноги стали ватными. Инстинкт подсказывал ему: дерись или беги. Но Роуэн не сделал ни того, ни другого. Тогда, увидев пуму, он не пошел на поводу у инстинкта, а поступил, как рекомендовали в книжках: спокойно поднял руки вверх, делая себя визуально больше. Это сработало, зверь испугался и убежал. Отправляться в центр оживления не понадобилось.
Сейчас, неожиданно наткнувшись на жнеца, Роуэн ощутил нелепое желание сделать, как тогда, — воздеть руки над головой, вдруг жнец испугается. При этой мысли он невольно расхохотался. М-да, рассмеяться в лицо жнецу — поступок не из самых умных.
— Ты не мог бы проводить меня в главный офис? — спросил мужчина в мантии.
Роуэн хотел было просто показать ему, куда идти, и направиться в противоположную сторону, но решил, что это трусость.
— Я как раз туда, — сказал он. — Пойдемте со мной.
Может, жнец оценит его желание помочь. Задобрить жнеца никогда не повредит.
Они пошли по коридору, обгоняя других учащихся — либо таких же опоздавших, как Роуэн, либо отправленных с поручениями. Ребята таращили глаза и пытались просочиться сквозь стены. Вот странно — идти рядом со жнецом не так страшно, когда твой страх разделяют другие, и Роуэн не мог отрицать, что это даже слегка опьяняет — показывать жнецу путь, плыть на гребне оказываемого ему почтения. И лишь когда они пришли в офис, правда представилась юноше во всей красе: сегодня жнец собирается выполоть одного из его одноклассников.
Завидев жнеца, все в офисе сразу вскочили на ноги. А тот не стал зря терять время:
— Будьте добры, вызовите Кола Уитлока, немедленно!
— Кола Уитлока? — переспросила секретарша.
Жнец не стал повторять — он знал, что его прекрасно расслышали. Просто женщина не верила своим ушам.
— Да, Ваша честь. Будет исполнено.
Роуэн знал Кола. Да елки-палки, вся школа знала его! Будучи всего лишь юниором[1], он уже занимал суперпочетное место квортербека в школьной футбольной команде. Впервые за всю историю школы он привел бы ее в финал чемпионата лиги.
Голос секретарши дрожал и срывался, когда она делала вызов по интеркому. Произнося имя Кола, она поперхнулась и закашлялась.
А жнец терпеливо ожидал прихода своей жертвы.
Последняя вещь, на которую когда-либо отважился бы Роуэн — это противоречить жнецу. По уму, надо бы подойти к окошку дежурного, взять разрешение и валить на урок. Так нет же. Как и с пумой, ему приспичило показать свою смелость.
Это мгновение навсегда изменило его жизнь.
— Вы хотите выполоть звезду нашей команды... надеюсь, вы это знаете...
Поведение жнеца, до этого столь дружественное, резко изменилось. Он стал мрачен, как могильный камень.
— С чего ты взял, что это твоего ума дело?
— Вы в моей школе, — ответил Роуэн. — Значит, это моего ума дело.
Но в этот момент сработал инстинкт самосохранения, и юноша шагнул к окошку дежурного, лишь бы уйти от пронзительного взгляда жнеца. Протягивая служащему свою штрафную карточку, он все время бормотал под нос: «Дурак, вот дурак, вот дурак!..» Счастье, что он родился не в те времена, когда смерть была естественным явлением, не то не дожить бы ему до взрослого возраста!
Повернувшись, чтобы выйти из офиса, он увидел, как жнец провожает побелевшего от страха Кола Уитлока в кабинет директора. Директор, не дожидаясь просьбы, сам вылетел из собственного кабинета и стоял, озирая подчиненных вопрошающим взглядом. Но никто ничего не говорил, все лишь качали головами. В глазах людей стояли слезы.
Никто, казалось, не замечал, что Роуэн по-прежнему в офисе. Да кому есть дело до латука, когда идет пожирание бифштекса?
Юноша скользнул было мимо директора, который заметил его в самый последний момент и схватил за плечо.
— Сынок, не стоило бы тебе туда идти.
Он был прав, действительно, не стоило. И все же Роуэн пошел и закрыл за собой дверь.
Перед столом директора, содержащимся в идеальном порядке, стояли два стула. На одном сидел жнец, на другом — сгорбившийся и всхлипывающий Кол. Жнец пронзил Роуэна жгучим взором. «Прямо как та пума», — подумал Роуэн. Только нынешний зверь обладал властью забрать у человека жизнь.
— Его родителей нет здесь, — проговорил Роуэн. — Надо, чтобы с ним кто-то побыл...
— Ты ему родственник?
— А это что, имеет значение?
Кол поднял голову.
— Пожалуйста, не выгоняйте Рональда, — взмолился он.
— Я Роуэн.
В одно мгновения страх на лице Кола сменилось выражением крайнего ужаса — как будто эта ошибка окончательно решила дело.
— Я знаю! Знаю! Я правда знаю!
Несмотря на все свое массивное телосложение и браваду, Кол Уитлок был всего лишь маленьким перепуганным мальчиком. Неужели все ведут себя так в конце? Наверно, решил, Роуэн, это известно только жнецу.
Но вместо того, чтобы выгнать юношу, жнец сказал:
— Тогда возьми стул. Устраивайся, как тебе удобно.
«Это у него такой сарказм?» — раздумывал Роуэн, обходя стол, чтобы взять директорское кресло. Или жнец вообще не сознает, что чувствовать себя удобно в его присутствии невозможно в принципе?
— Пожалуйста, не делайте этого! — умолял Кол. — Папа с мамой умрут! Они просто умрут!
— Нет, — возразил жнец. — Они будут жить дальше.
— Не могли бы вы дать ему по крайней мере несколько минут, чтобы подготовиться? — попросил Роуэн.
— Ты указываешь мне, как выполнять мою работу?
— Я прошу у вас хоть немного милосердия!
Жнец снова воззрился на него, но на этот раз что-то в его глазах изменилось. Мужчина не просто нагонял страх, он что-то пытался разглядеть в Роуэне.
— Я делаю это уже много лет, — сказал он. — Судя по моему опыту, быстрая и безболезненная прополка — это самое великое милосердие, которое я могу оказать.
— Тогда хотя бы объясните ему причину! Почему вы выбрали именно его?!
— Это чистая случайность, Роуэн, — простонал Кол. — Все знают, что это всего лишь случайность.
Однако что-то в глазах жнеца выдавало, что это не так. Поэтому Роуэн продолжал настаивать:
— У вас есть причина! Чувствую, что есть.
Жнец вздохнул. Ему необязательно было что-либо кому-либо объяснять — как-никак, он был жнец, он стоял над любым законом. И все же он решил объяснить свой выбор.
— Если убрать из уравнения старость, статистика Эпохи Смертности показывает, что семь процентов от общего числа смертей приходилось на автокатастрофы. Из этого количества тридцать один процент погибали из-за употребления алкоголя, а из этих последних сорок один процент приходился на подростков. — Он сунул Роуэну маленький калькулятор, взятый с директорского стола. — Посчитай-ка сам.
Роуэн не торопился, зная, что каждая секунда продлевает Колу жизнь.
— Ноль целых триста три тысячных процента, — проговорил он наконец.
— А это означает, — подхватил жнец, — что примерно трое из тысячи человек, которых я выпалываю, подходят под это описание. Один из трехсот тридцати трех. Твой друг только что получил новый автомобиль. Вдобавок есть точные сведения, что он не раз уже напивался допьяна. Вот поэтому из всех подростков, подходящих под описание, я чисто случайно выбрал его.
Кол схватился за голову, слезы полились из его глаз еще сильнее.
— Какой же я идиот! — Он прижал ладони к глазам, как будто хотел вдавить их внутрь.
— Вот и скажи теперь, — спокойно обратился жнец к Роуэну, — мое объяснение облегчило ему боль или сделало ее еще сильнее?
Роуэн съежился в кресле.
— Довольно, — сказал жнец. — Время. — Он достал из кармана мантии небольшую пластину, по форме и размеру подходящую к его ладони. С внешней стороны пластина была обшита тканью, внутренняя сияла металлом. — Кол, я избрал для тебя электрошок, он остановит твое сердце. Смерть будет быстрой и безболезненной — совсем не такой, какая наступила бы в результате автокатастрофы в Эпоху Смертности.
Внезапно Кол схватил ладонь Роуэна и крепко сжал ее. Роуэн не отнял руку. Он не приходился Колу родственником; еще сегодня утром он не был даже его другом. Но как там говорится в пословице? «Смерть всех делает братьями». Получается, подумал Роуэн, что мир без смерти делает всех чужими? Он стиснул ладонь Кола, молча давая знать, что не отпустит ее.
— Может, ты хотел бы что-то сказать родным? — спросил Роуэн. — Я передам.
— Много чего хотел бы, — сказал Кол, — но мне сейчас не до того.
Роуэн решил, что придумает последние слова Кола, предназначенные его близким. Это будут хорошие слова. Слова, от которых станет спокойно на душе. Роуэн найдет способ придать смысл бессмысленности.
— Боюсь, тебе придется отпустить его руку на время процедуры, — предупредил жнец.
— Нет, — отрезал Роуэн.
— Шок может остановить твое сердце тоже.
— И что с того? — возразил Роуэн. — Меня-то оживят. — И тут же добавил: — Если, конечно, вы не решите заодно и меня выполоть.
Роуэн сознавал, что только что призвал жнеца убить его. Но несмотря на опасность, был рад, что сделал это.
— Очень хорошо. — И не теряя ни мгновения, жнец прижал электрод к груди Кола.
Глаза Роуэна залило белизной, затем упала тьма. Тело юноши конвульсивно дернулось. Кресло опрокинулось, и он, вылетев из него, ударился спиной о стену. Возможно, Кол и не страдал, но Роуэн... Было очень больно. Больно так, что трудно было понять, как человек может вынести такие муки. Однако микроскопические наниты выпустили в кровь свои болеутоляющие опиаты, и боль быстро пошла на спад. Когда зрение прояснилось, он увидел поникшее на стуле тело школьного товарища. Жнец движением ладони закрыл его незрячие глаза. Прополка завершена. Кол Уитлок был мертв.
Жнец встал и протянул Роуэну руку, но тот не взял. Он поднялся с пола собственными силами и, хотя не ощущал ни малейшей благодарности, сказал:
— Спасибо, что позволили остаться с ним.
Жнец всмотрелся в него долгим взглядом, а затем произнес:
— Ты не спасовал перед жнецом ради человека, которого едва знал. Ты утешал его в миг смерти, разделил его боль. Ты стал свидетелем всего, хотя никто тебя об этом не просил.
Роуэн пожал плечами.
— Каждый поступил бы так же.
— А разве еще кто-то так поступил? — возразил жнец. — Ваш директор? Или служащие офиса? Или хотя бы один из учащихся, которых мы миновали в коридоре?
Роуэн был вынужден признать:
— Нет... Впрочем какая разница, как я поступил? Он же все равно мертв. А вы знаете, что говорят про добрые намерения.
Жнец кивнул и бросил взгляд на свое роскошное кольцо.
— Полагаю, сейчас ты попросишь меня об иммунитете.
Роуэн покачал головой.
— Мне от вас ничего не надо.
— Разумно.
Жнец повернулся, чтобы уйти, но задержался у открытой двери.
— Послушай, что я тебе скажу, — промолвил он. — Никто, кроме меня, не выразит тебе благодарности за твой сегодняшний поступок. Но помни, что добрыми намерениями мостят много разных дорог. Не все из них ведут в ад.
• • •
Удар был столь же болезнен, как и электрошок, и даже еще хуже, потому что Роуэн его не ожидал. Это случилось перед обедом, на большой перемене, когда он стоял у своего шкафчика. Юноша врезался головой с такой силой, что весь ряд шкафов загудел, словно стальной гонг.
— Ты был там и ничего не сделал! — Глаза Мары Павлик полыхали скорбью и праведным гневом. Казалось, она готова впиться своими острыми ногтями ему в ноздри и вырвать мозг. — Просто позволил ему умереть, и все!
Мара больше года встречалась с Колом. Как и он, девушка училась в юниорском классе и относилась к клике популярных, а посему активно избегала каких-либо контактов с презренными софоморами вроде Роуэна. Но сейчас сложилась экстраординарная ситуация.
— Все было совсем не так! — успел выпалить Роуэн, прежде чем она снова размахнулась. На этот раз он блокировал ее удар. Мара сломала ноготь, но, кажется, даже не заметила этого. Смерть Кола, похоже, научила ее смотреть на вещи немного иначе, чем раньше.
— Именно так все и было! Ты специально пошел туда, чтобы полюбоваться, как он будет умирать!
Вокруг начали скапливаться учащиеся, привлеченные, как это часто бывает, ароматом конфликта. Роуэн поискал глазами в толпе хотя бы одно сочувственное лицо, хотя бы одного человека, который стал бы на его сторону, но увидел лишь всеобщее презрение. Мара выступала и била его от имени всех.
Для Роуэна это было как ушат холодной воды на голову. Он не думал, что его станут хлопать по спине в знак признательности за поддержку Кола в его последние минуты, но такого немыслимого обвинения он не ожидал.
— Вы что, все с ума посходили? — заорал Роуэн на Мару. И на всех них. — Жнеца остановить невозможно!
— Да плевать мне! — завопила Мара. — Ты мог бы что-то сделать, не только стоять и пялиться!
— Я и сделал! Я... я держал его за руку.
Она с удвоенной энергией опять толкнула его на шкаф. Роуэн и не предполагал, что она такая сильная.
— Врешь! Он никогда не взял бы тебя за руку! Он никогда бы и пальцем не притронулся к такой поганой твари, как ты! — А потом добавила: — Это я должна была держать его за руку!
Окружающие их ребята хмурились и перешептывались, причем так, чтобы обвиняемый слышал, что они говорят:
— Я видел, как он шел со жнецом по коридору — ну прямо тебе лучшие друзья!
— Да они пришли в школу утром вместе!
— А я слышал, что это он назвал жнецу имя Кола.
— Мне сказали, что он вообще помогал ему!
Роуэн рванулся к противному пацану, произнесшему последнюю реплику. Как его — кажется, Ральфи какой-то там.
— Кто тебе это сказал?! В кабинете никого, кроме нас, не было, козел!
Без толку. Слухи не подчиняются ничьей логике, кроме своей собственной.
— Вы шизанулись? — кричал Роуэн. — Я помогал не жнецу, я помог Колу!
— Как же, помог ему отправиться на тот свет, — прокомментировал кто-то, и остальные согласно загомонили.
Бесполезно. Его уже осудили и вынесли приговор; и чем больше он упирался, тем прочнее они уверялись в его вине. Им не нужен был его подвиг. Им было нужно найти виноватого. Объект для ненависти. Поскольку жнец был недосягаем, они изливали свой гнев на самого подходящего кандидата — Роуэна Дэмиша.
— Бьюсь об заклад — он получил иммунитет за помощь в прополке, — сказал один парень. Парень, которого Роуэн всегда считал своим другом.
— Ничего я не получал!
— И прекрасно! — с презрением процедила Мара. — Надеюсь, следующий жнец придет за тобой.
Он понял, что она действительно желает этого — не только в настоящий момент, но и на будущее; и если следующий жнец в самом деле придет за Роуэном, Мара будет наслаждаться известием о его конце. В осознании того, что в этом мире есть люди, активно желающие ему смерти, было нечто мрачно-отрезвляющее. Одно дело, когда тебя вообще не замечают, и совсем другое, когда ты служишь вместилищем для враждебности всей школы.
Только сейчас он постиг всю справедливость предупреждения, данного ему жнецом: никто не скажет ему ни слова благодарности за то, что он сделал для Кола. Жнец был прав, и Роуэн ненавидел его за это, как все остальные ненавидели самого Роуэна.
[1] Напомним тем, кто позабыл или не знает. В русском языке нет устоявшейся традиции названий для ступеней старшей школы в США, поэтому я пользуюсь американскими. Они таковы: 1-й год — фрешман, 2-й — софомор, 3-й — юниор и 4-й — сениор.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 122; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!