Глава 2 Кельтская Британия – мир Артура

Nbsp;  

Говард Рид

Артур – король драконов. Варварские истоки величайшей легенды Британии.

 

 

Мифы и герои

Жизнь предков продолжается в памяти потомков.

Цицерон Марк Туллий 106-43 гг. до н. э.

 

От издателя русского перевода

 

В один из последних дней московской осени 2004 года в нашем издательстве произошла встреча, на которой присутствовали кинорежиссер Темина Туаева и мой друг Борис Александрович Басати, неоднократно оказывавший поддержку в моих издательских проектах.

Темина собирала материал к своему фильму о короле Артуре и к этому времени успела исколесить пол-Европы. В Британии этот артурианский квест, – поиск-странствие – свел ее с интереснейшим человеком – антропологом, журналистом и просто неутомимым исследователем тайн древних цивилизаций Востока и Запада Говардом Ридом, незадолго до того издавшим свою книгу о короле Артуре с необычным названием – «Артур – король драконов».

Сказать, что в Британии король Артур является одним из популярнейших легендарных исторических персонажей, значит не сказать ничего. Артур – это британское все, гипер-звезда всех времен и эпох, популярность которой не угасает на протяжении многих столетий. Книги на артурианскую тематику издаются ежегодно, их сотни, и чтобы появление в этом литературном многообразии еще одной работы привлекло особое внимание, должны быть серьезные причины.

Такой причиной в данном случае является убежденность автора в том, что великий король бриттов связан своим пронахождением с нашей страной, с древней цивилизацией ираноязычных племен – скифов, сарматов и алан, на протяжении полутора тысячелетий населявших бескрайние просторы степ – ной полосы Евразии. Эти идеи Говарда Рида оказались очень близки авторской концепции фильма об Артуре, над которым работала Темина, и она загорелась идеей познакомить с работой британского автора русскоязычную аудиторию.

Проведенная нашим режиссером презентация сочинения своего единомышленника была яркой и убедительной. Я с интересом ознакомился с содержанием книги, а вскоре в Россию по приглашению Темины приехал и сам автор, с которым у нас состоялся обстоятельный и долгий разговор с участием господина Б. А. Басати, в котором Борис Александрович, обсудив с автором отдельные аспекты затронутой в книге темы, высказал намерение привлечь спонсоров для финансирования перевода и издания книги на русском языке. Господин Рид подарил мне свою книгу с дарственной надписью, в которой высказал пожелание ее издания в русском переводе. Это пожелание издательство «Менеджер» выполнило с искренним удовольствием.

 

 

* * *

Увлекшись поиском ключа к исторической загадке о том, кем же все-таки был король Артур, только ли литературным персонажем или же реальной исторической личностью, Говард Рид выстроил в книге последовательную систему аргументации, основанную на сопоставлении сюжетов легенд об Артуре и исторических реалий. Поиск увел его далеко от туманного Альбиона. Вслед за рядом академических ученых, сопоставивших некоторые мотивы и сюжеты артуровских сказаний с эпосом скифов и их потомков, а также с достоверно известным и подтвержденным различными источниками фактом длительного пребывания значительного контингента сарматов в составе римских войск в районе англо-шотландского пограничья, Говард Рид склоняется к сарматской гипотезе истоков Артурианы.

Хронологические рамки Артуровской эпохи Темных Веков Британии и омывающие Британские острова моря не служат препятствием для писательского дара Рида. Непринужденно переносясь из эпохи в эпоху и растекаясь мыслию по бескрайним просторам, он восторженно прослеживает исторический путь своих главных героев – степных ираноязычных воителей, создавших яркую, самобытную цивилизацию и оставивших свой след, отзвук своего имени и славы в различных странах – от китайской Срединной империи до туманных островов Британии, от суровых гор Алтая, Урала и Кавказа – до побережья Северной Африки. Вслед за ними мы вступаем в огромные города Ассирии и Мидии, несемся в стремительную атаку в битве при Адрианополе, ставшей прологом к крушению Рима, громим орды Аттилы на Каталаунских полях, преисполняемся благоговейного трепета перед чашей Святого Грааля и слушаем у горящего костра на Валу Адриана песни о героях и их славных подвигах в далеких странах. Тени древних воинов оживают в старинных сказаниях, захватывая воображение и заставляя забыть, что за окном XXI век. Вспоминаются слова легендарных богатырей из осетинских «Нартских сказаний»^{1}[1], которые верили, что «мы будем живы, пока будет жива память о нас, а тот, кто возьмет арфу и споет о нас песню – он будет нашим».

Книга Говарда Рида производит очень сильное впечатление. С авторской концепцией кто-то может не согласиться, очень уж непривычно расставаться с давно сложившимся восприятием образа Артура как кельтского короля или с представлением о его соратниках как о типичных рыцарях эпохи высокого Средневековья, куртуазных героях, совершающих подвиги во славу Прекрасной Дамы. Мистическое очарование и притягательность мира рыцарских романов пленяли современников Мэлори и Чосера и продолжают захватывать воображение в постиндустриальную эпоху. Не удивительно, что не только в Британии, но и далеко за ее пределами книга Говарда Рида вызвала множество горячих откликов – от возмущенных «посягательством» на устои до восхищенной поддержки и полного приятия. Споры будут продолжаться долго, история – дама своенравная и любит подшутить над своими поклонниками, то напуская мистический туман и создавая миражи, увлекающие исследователя в ложном направлении, то легкими намеками приподнимая завесы своих сокровенных тайн. Но рано или поздно терпение и упорство приводят к цели. Еще в VII веке британский клирик Ненний писал, что предки скоттов прибыли из далекой Скифии. Среди ученых было принято с понимающей усмешкой относить это сообщение на счет созвучия имен скифов и скоттов, а также объяснять древней традицией составления мифических родословий народов.

Однако шутка истории может оказаться не вполне шуткой. Мы знаем о 5500 сарматских всадниках, прибывших в конце II века из степей Паннонии в край вересковых пустошей на севере Британии. Недавние исследования генетиков показали наличие у части населения этой области генов, которые могли быть занесены туда только сарматами. Среди носителей этих генов есть древние аристократические кланы… Впрочем, тотальный штурм артурианских тайн еще впереди, а пока читатель имеет возможность ознакомиться с русским переводом работы, принадлежащей к числу пионерных, написанных на переднем крае фронта современных научных исследований Артурианы.

 

 

* * *

Перевод книги Говарда Рида и ее издание были бы весьма трудной задачей, если бы не энтузиазм и добрая воля ряда моих единомышленников и соратников – Вячеслава Басати, Анатолия Дзантиева, Константина Кочиева, Александра Королева, Магдалины Гутиевой, Наталии Самуэльян, Александра Панченко, усилия которых по подготовке издания можно характеризовать как подвижнические.

Особую благодарность издательство «Менеджер» приносит Вячеславу Борисовичу Басати, щедрой помощи которого мы обязаны возможностью профинансировать все работы по переводу книги на русский язык и ее изданию.

 

Аузби Гутиев, директор издательства «Менеджер»

 

От автора

 

В начале XVI века император Священной Римской империи Максимилиан I (1459- 1519) решил соорудить мавзолей в Инсбруке, чтобы увековечить свою династию ^{2}[2]. Он заказал 28 бронзовых статуй высотой семь футов каждая, которые должны были изображать его самого, членов его семьи и его предшественников-императоров. Эти изваяния, выстроенные в два ряда, по сей день украшают интерьер церкви^{3}[3]. В центре одного ряда находится статуя человека, которого Максимилиан I считал основателем династии Габсбургов, – облаченная в доспехи фигура с большим мечом и простой надписью: Артур. Изваяние украшает искусно сделанная цепь, составленная из яростно извивающихся драконов.

Как получилось, что самый могущественный человек Европы Раннего Возрождения решает именовать основателем своей династии призрачного, полулегендарного британского короля и почему он украсил фигуру избранного родоначальника гирляндами из драконов?

За пять столетий до н. э. свирепые воины-кочевники хоронили умерших вождей в огромных погребальных курганах па самом краю известного тогда мира – в диких горах ЮгоЗападной Сибири. При раскопках богатых захоронений находят великолепные произведения прикладного искусства из золота, дерева, бронзы, тканей. Древние ковры, настенные войлоки, ювелирные изделия, оружие, доспехи украшены изображениями волшебных духов – мифических животных, среди которых преобладают кентавры, грифоны, сфинксы, драконы. Даже мумифицированные тела умерших украшены великолепными татуировками с изображением этих волшебных животных.

Около 700 года ирландские монахи приступили к написанию одного из величайших средневековых манускриптов – «Келлской книги»^{4}[4]. Манускрипт был украшен изображениями волшебных духов в образе животных, практически идентичных мифическим зверям, украшающим находки из сибирских захоронений.

 

 

Статуя Артура . Скульптор Петер Фишер Старший (1460-1529). Церковь Гофкирхе , Инсбрук .

Простое ли это совпадение или существуют нити человеческого общения и божественного вдохновения, которые сплели свой путь протяженностью в 3000 миль в пространстве и в 1000 лет во времени? Может, и душа Артура оказалась вплетенной в эту фантастическую паутину?

До сих пор в британской армии кавалеристов называют драгунами, словом, производным от слова «дракон», а его употребление восходит к эпохе римского завоевания Британии, к временам Артура.

Настоящий труд представляет собой синтетическую работу, в которой собраны точки зрения, изложенные в разнообразных источниках. Соединенные вместе, эти источники составили основу моей версии исторической реконструкции. Как часто бывает, когда имеешь дело с достаточно неопределенным материалом, создается впечатление, что существует только один или два настоящих специалиста в тех специфических областях, в которых мне хотелось бы добраться до истины. Поскольку я предпочел не использовать не вполне заслуживающие доверия материалы, я хочу здесь упомянуть основные источники информации, определившие направление моих мыслей.

Идея о «сарматском следе» в легендах о короле Артуре восходит, по крайней мере, к началу одиннадцатого века, хотя она была подвергнута серьезному научному анализу только в девятнадцатом веке. В последние годы в защиту этой точки зрения выступили двое американских ученых – С. Скотт Литтлтон и Линда А. Малкор. С их работами меня познакомил Виктор Мэйр, когда в 1996 году мы вместе с ним занимались изучением кочевого населения провинции Синьцзян, в западном Китае. Эти идеи имеют ключевое значение и обнаруживают много исторических и культурных связей между мирами Центральной Азии и древней Британии. В связи с этим я выражаю глубокую признательность упомянутым авторам за проделанную работу, которая была обобщена в их совместной книге «От Скифии до Камелота». Однако хотелось бы отметить, что как их методы исследования, так и выводы, к которым они пришли, сильно отличаются от моих собственных.

На протяжении веков о короле Артуре было написано огромное количество работ самого разного качества. Среди самых последних эпопея Джона Морриса «Век Артура» является наиболее всеобъемлющим и надежным исследованием в этой области, а книга «Король Артур в легенде и истории», изданная Ричардом Уайтом, содержит практически все основные источники в сокращенной (хотя и достаточной) форме. Книга Джона Дара «Язычество в артурианских романах» очень помогла мне конкретизировать символическое содержание артурианского канона, хотя его вывод о том, что все артурианское язычество произошло от дохристианской кельтской традиции, не совпадает с моими выводами.

Миранда Грин является нашим самым выдающимся ученым в области кельтских древностей, и ее работа, естественно, дала мне наиболее полное представление об образе жизни, обычаях и верованиях этих людей. Как смотрели в Римской империи на людей Британии и конницу степных варваров, к счастью, нам хорошо известно: Цезарь, Тацит, Кассий Дион и Аммиан Марцеллин^{5}[5] являются надежными источниками. Точно так же принадлежащие Геродоту^{6}[6] описания ранней скифской культуры и истории, на мой взгляд, являются наиболее ценными свидетельствами из когда-либо созданных. Их значение трудно переоценить.

Великий русский археолог Сергей Руденко предоставил нам как археологические материалы, так и их интерпретацию, подтверждающие труды Геродота и дающие нам наиболее полное представление о древней степной цивилизации скифов. Более поздние исследования, проведенные в России немецким археологом Ренатой Ролле и обобщенные в ее книге «Мир скифов», позволяет нам еще глубже понять этих загадочных людей.

Монография польско-британского ученого Тадеуша Сулимирского «Сарматы» была опубликована в 1970 году. Ни одна книга не может сравниться с ней по детальному описанию людей, которые, возможно, принесли многие элементы артурианских легенд на берега Британии. Спустя три года после публикации книги Сулимирского американский ученый Бернард Бахрах издал «Историю алан на Западе», которая также остается авторитетным источником по данному вопросу. Кроме того, одной из обширных работ, охватывающих большую часть исследуемого мною периода и многие народы, изучением которых я занимаюсь, является изданная Барри Кандиффом «Оксфордская иллюстрированная предыстория Европы». Эта работа оказала мне огромную помощь в попытках разобраться в той сложной и относительно мало изученной исторической загадке, о которой идет речь в данной книге. Написанная на более доступном уровне, книга Нила Асчерсона «Черное море» является не только прекрасным рассказом о путешествиях и приключениях, но и содержит захватывающие сведения по истории этого региона, где на границе Европы обитали киммерийцы, скифы, сарматы, а затем гунны и аланы.

Виктор Мэйр с самого начала оказывал этому проекту большую поддержку и содействие, вдохновлял, наставлял, помогал проникнуть в суть изучаемого вопроса. Марша Левин любезно помогла мне лучше понять как происхождение искусства верховой езды, так и ранний период истории степных народов в целом. Тим Тейлор, вклад которого в книгу Барри Канлиффа, а также в создание «Кембриджской древней истории» и «Словаря по искусству» представляет собой самый лучший материал по эстетике и истории степных воинов, щедро делился со мной своим временем и знаниями о рассматриваемых народах и соответствующем историческом периоде.

Хотя я нахожусь в большом долгу перед всеми людьми, о которых упомянул выше, за их научный вклад в предмет моего исследования, я несу полную ответственность за мнения, высказанные в этой книге, и за мои возможные ошибки в приведенных фактах или суждениях.

Два моих помощника, Пиппа Денис и Кейт Соломон, блестяще проявили себя, помогая отыскать малоизвестные источники, необходимые мне в работе, и посетили вместе со мной места моих исследований. Мой издатель, Дуглас Янг, как всегда, оказал поддержку и проявил обходительность, это настоящий рыцарь двадцать первого века, а мой агент Марк Лукас был на удивление бодр и, вопреки обыкновению, относительно терпим. Не знаю, это хороший знак или плохой. Редактор Барбара Нэш, как всегда, превосходно поработала над рукописью. Это человек, работа с которым доставляет одно удовольствие.

Наконец, хочу поблагодарить свою жену Вэл и моих трех дочерей – Эмми, Лейлу и Майю – за их поддержку, так как я занимался исследованием и писал эту книгу, в основном, в моем домашнем кабинете.

 

Глава 1 Могучая тень

 

Предания о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола по праву входят в число самых известных в мире легенд, выдержавших испытание временем. Большинство людей, говорящих на английском языке, знакомы с ними с детства: эти легенды фиксируют начало начал – зарождение нации, британского национального характера. До Артура население Британских островов было всего-навсего племенами, едва заметными в мрачной тени предыстории. При нем они стали народом. Артур – это воплощение образа доблестного короля-воина, который жил, любил и умер как герой романтической трагедии. Легенды о нем вдохновляли многих великих творцов героической литературы и искусства прошлого тысячелетия, начиная с Гальфрида Монмутского, автора «Истории бриттов», написанной в 1136 году^{7}[7], и заканчивая Джорджем Лукасом, изобразившим спустя 840 лет межгалактическое возрождение легенды в «Звездных войнах».

Я впервые услышал рассказы об Артуре еще ребенком. В семь лет я, конечно же, не сомневался, что знаю все об этом периоде британской истории. Мне, моему брату и каждому из нашей дружной ватаги требовалась всего лишь пара гвоздей, чтобы сбить вместе две деревяшки, затем заострить конец деревяшки подлиннее – и Экскалибур был готов. Порой мы втыкали меч в мягкие стенки небольшой меловой ямы в глубине нашего сада, затем вытаскивали его, торжествующе «высвобождая меч из камня». Мы даже знали, что нужно взять меч и дотронуться им до плеча преклонившего колено друга, повелевая ему подняться, но уже в качестве «сэра Галахада» или «сэра Ланселота».

Бывало, долгими зимними вечерами мой отец иногда читал нам отрывки из «Истории нашего острова» Х. Е. Маршалла, и моя фантазия вызывала к жизни образы умирающего короля, его волшебной лодки и Девы Озера, держащей Экскалибур над зыбкими водами, окружающими Аваллон. Призрачная фигура друида Мерлина связывалась в воображении не только с волшебным мечом, но и с окутанными тучами башнями Камелота, со знаменитым Круглым Столом, отважными рыцарями, такими как Ланселот, Галахад и Гавейн, в блестящих доспехах, с мерцающим золотом Святым Граалем. Я знал, что наступит день, и так же, как они, я отправлюсь в рыцарский поход на поиски приключений, я был готов освобождать попавших в беду дев и спасать родину от опустошительных набегов саксонских язычников.

Едва ли я задумывался тогда о том, что весь этот чудесный обман, в который нас поощряли играть, был чем угодно, но только не исторической правдой. Однако в том возрасте это не имело для нас ровно никакого значения. Легенды о короле Артуре и его рыцарях дали мне и моим друзьям ключ к совершенно иному миру – славному прошлому. Они перенесли нас в золотой век, населенный героями и чудовищами, где величайшие подвиги – как и низкое вероломство – были в порядке вещей.

Я любил эти сказки и старался их запомнить. Не помню, с чего все началось, но первые эпизоды, всплывающие в памяти, кажется, связаны с Мерлином.

… Король Утер Пендрагон воздвиг замок, но этот замок постоянно разрушался. Придворные маги посоветовали королю принести в жертву ребенка, чтобы укрепить фундамент. Жребий пал на мальчика по имени Мерлин. Тот обещал раскрыть тайну замка без жертвоприношения. Он приказал королевским каменщикам вырыть яму. Они рыли до тех пор, пока мальчик не обнаружил в ней двух сражающихся драконов – одного белого, олицетворяющего саксов, другого красного, символизирующего бриттов. В конце концов белый дракон одержал верх над красным, что было плохим знаком, предрекающим победу саксов над бриттами.

Утер Пендрагон усыновил маленького чародея и вырастил его. Однажды он потребовал от Мерлина величайшей услуги. Король влюбился в жену герцога Корнуолла и задумал разлучить супружескую пару. Он осадил замок герцога и, в конце концов прорвав оборону замка, убил герцога. Тем же вечером Утер стал умолять Мерлина придать ему облик герцога. Мерлин согласился, но с одним условием: дитя, которое родится в результате этого обмана, должно быть отдано на воспитание Мерлину до достижения совершеннолетия. Утер согласился и поскакал в замок Тинтагель, в котором укрывалась герцогиня.

 

Артур вытаскивает меч из камня . Миниатюра из французского манускрипта начала XIV в . Британская библиотека .

Она впустила двойника своего мужа, и неузнанный Утер провел с ней ночь, зачав в ее чреве сына. Узнав о смерти мужа и об обмане, который ввел ее в заблуждение, герцогиня все же согласилась выйти замуж за Утера Пендрагона, став, таким образом, королевой.

Новорожденного Артура отдали согласно уговору Мерлину, который должен был тайно воспитывать его вдали от двора. Хотя нам никто этого не говорил, но мне всегда казалось, что Артур вырос, оберегаемый магической силой Мерлина, воспитанный на ней и окрепший от этой силы, возможно, даже посвященный в какие-то секреты наставника. Очевидно, в то время он не догадывался о своем происхождении.

Шли годы, и, следуя обычаю тех времен, Артур был отдан в оруженосцы знатному рыцарю для обучения воинскому искусству и благородному обхождению. Артур еще проходил обучение, когда его учителя призвали к королевскому двору в связи со смертью Утера Пендрагона, который умер, не оставив наследника. Артур сопровождал рыцаря в составе его свиты.

При дворе вновь появился Мерлин. Он всадил меч глубоко в камень и объявил, что тот, кто сможет вытащить меч из камня, станет наследником трона.

Многие правители небольших королевств, бароны, рыцари пытались вытащить меч, но никто не добился успеха. Артур случайно увидел торчащий из камня меч, когда рядом никого не было. Без всяких усилий он извлек его и отнес к рыцарям. Изумленные рыцари заставили юношу вернуть меч на место и снова вытащить. Когда тот проделал все вновь, рыцарям пришлось признать его наследником великого престола.

 

Владычица озера вручает Артуру Экскалибур .

Художник Дж . М . Смит . Изразец . Ок . 1875.

Однако не вся знать приняла Артура, и вскоре разразилась междуусобная война. Для борьбы с молодым наследником объединились несколько малых бриттских королей. Из этой борьбы Артур вышел победителем. Окончательно взяв власть в свои руки, он потеснил мятежную знать и предложил дружбу всем, кто поклялся ему на верность.

В сражениях Артуру помогал волшебный меч Экскалибур, получить который у могущественной Владычицы Озера ему помог Мерлин. Итак, к этому времени у Артура уже было два волшебных меча – один он вытащил из камня, другим был Экскалибур.

Артур и его воины сражались верхом на лошадях, по крайней мере, до тех пор, пока рыцаря не выбивали из седла. Тогда продолжали биться на земле, пока рыцарь-товарищ, конюх или оруженосец не приходили на выручку тяжеловооруженному воину и не помогали ему вновь сесть на коня. Простой люд составлял пехоту; люди более высокого звания отправлялись на войну конными. Артур вел свои войска под собственным штандартом с изображением золотого дракона. Хотя большинство битв носило характер массовых столкновений, все равно было много возможностей для поединков, в которых сам король или кто- либо из его ближайшего окружения всегда побеждали. Порой они отсекали головы поверженным и поднимали их на острие своих копий, что являлось выражением презрения.

Усмирив мятеж внутри королевства, Артур перешел к решению важной задачи: ему было необходимо остановить вторжение саксов со стороны Северного моря, территории современных Голландии и Германии. Саксы были грозным противником. Они уже захватили большую часть Восточной Англии. За несколько лет до того как Артур пришел к власти, саксы притворились, что просят мира, а затем на празднестве устроили массовое убийство британской знати. Они были вероломны, и разговаривать с ними можно было только силой оружия. Произошла серия битв, окончившаяся великой победой при горе Бадон – считается, что это где-то около Бата, – когда конница Артура решительно разгромила саксов, отбросив их назад, к восточным границам его королевства.

Пришло время, и Артур влюбился. Влюбился в самую прекрасную женщину на земле – королеву Летней Страны Гвиневеру. (Одни считают этой страной графство Сомерсет, другие – Корнуолл.) С ее приходом в замок Камелот страна вступила в пору расцвета, в свой золотой век. На каменных стенах замка развевались знамена, под трепет которых рыцари переходили по подъемному мосту через ров, отправляясь в странствия и возвращаясь домой.

Когда не было сражений, рыцари устраивали турниры, в которых целью было не убить соперника, а одолеть его. Эти упражнения помогали рыцарям держать себя в хорошей физической и боевой форме, а также завоевывать расположение дам. Сильнейшие из рыцарей становились паладинами Артура, сражаясь за него и Гвиневеру на турнирах. Это порождало среди рыцарей соперничество за расположение Артура, что открыто демонстрировалось в Большом зале Камелота, где каждый стремился сесть рядом или, по крайней мере, близко к королю. Когда же соперничество достигло критической точки, и каждая трапеза грозила перерасти в побоище, Артур распорядился изготовить круглый стол, чтобы заслуги рыцаря не определялись близостью его места к месту короля за столом.

Этот справедливый и благородный порядок стал известен всей Европе и привлекал ко двору короля Артура лучших ее рыцарей. Среди тех, кто пришел к Артуру, был наихрабрейший, наиотважнейший, наилучший рыцарь в мире – Ланселот. У Ланселота тоже был волшебный меч, который он получил от Девы Озера, воспитавшей его в своем подводном царстве и научившей владеть оружием. Это делало его почти равным Артуру. Бретонец Ланселот славился своими подвигами, и Артур сразу принял его всем сердцем. Он доверил ему служить королеве Гвиневере, самой прекрасной женщине на земле. К сожалению, Гвиневера тоже приняла Ланселота и сердцем, и душой.

Так в яблоко забрался червь, и золотой век стал клониться к закату.

Но еще до того как благоденствие в стране пошло на убыль, Артур снарядил своих людей в последний грандиозный поход на поиски священной чаши – Святого Грааля. Из этой чаши Иисус Христос пил на Тайной Вечере, потом в нее же собрали кровь распятого Христа. По преданию, чашу привез в Англию первый христианский миссионер в Британии Иосиф Аримафейский, но потом следы ее затерялись^{8}[8].

Поход за Святым Граалем стал делом чести рыцарей Артура и суровым испытанием для каждого из них. Только рыцарь с безупречно чистой душой, сердцем и помыслами мог добиться успеха. Нечестивцу грозила смерть от огненного копья. Ланселот не был удачлив в походе за чашей, потому что был запятнан любовной связью с Гвиневерой. Персиваль, Гавейн, Борс и многие другие также вернулись ни с чем. Только Галахаду, сыну Ланселота, посчастливилось найти Святой Грааль. Он один достиг цели, которая сломила дух многих славных рыцарей Круглого Стола.

Возвратившись ко двору Артура, рыцари рассказывали о своих приключениях, и хотя каждый из них выбирал дорогу сам, их рассказы походили один на другой. Пробираясь по дремучему лесу, рыцарь оказывался на берегу озера или ручья. Там он устранимся на короткий привал. Здесь ему обычно встречалась красивая дева, отдыхающая в тени деревьев или в своем шатре. Плененный ее красотой, он старался завоевать ее расположение. Но тут неожиданно появлялся свирепый рыцарь, как правило, одетый в черное, который был одновременно стражем священной рощи и защитником девы, а возможно, ее похитителем. Черный рыцарь вызывал пришельца на смертельный поединок, сначала на копьях, верхом на лошадях, а затем, если кто-то из соперников или оба будут выбиты из седла, пешими. Рыцарь неизменно выходил победителем и отрубал голову злодею. Освобожденная дева иногда просила отдать ей голову злодея, чтобы использовать его кровь для приготовления волшебного снадобья. А рыцарь-победитель продолжал путь к великой цели.

Пока рыцари Артура странствовали в поисках Святого Грааля, король оставался на заднем плане. Но тайная связь Ланселота и Гвиневеры становились все более очевидной, и Артур в конце концов вынужден был изгнать Ланселота из Англии обратно во Францию. Изгнанный Ланселот убил брата Гавейна. Теперь Гавейн стал соратником Артура. Именно он убедил Артура преследовать Ланселота во Франции. Регентами королевства на время своего отсутствия Артур назначил своего незаконнорожденного сына Мордреда и Гвиневеру. Мордред был рожден от кровосмесительной связи Артура со своей сестрой-колдуньей феей Морганой, которая, одурманив брата, совратила его.

Поручение бастарду управлять королевством было роковой ошибкой Артура. Пока он преследовал Ланселота, Мордред захватил трон и подчинил себе Гвиневеру.

Узнав о предательстве, Артур поспешил в Англию, но был встречен войском, поднятым против него Мордредом. Битва была жестокой, кровь лилась рекой. К концу сражения только Артур и Мордред остались стоять друг против друга, лицом к лицу. Мордред нанес отцу мощный удар по голове, рассек шлем и пробил череп. В ярости Артур разрубил Мордреда Экскалибуром. Мордред упал замертво, а немногие оставшиеся в живых верные рыцари вынесли на щите раненого Артура с поля боя.

Смертельно раненого короля отнесли на берег озера, посреди которого находился остров Аваллон (по одной из версий, это был холм Гластонбери)^{9}[9]. Здесь он велел своему вассалу Бедиверу бросить чудесный меч Экскалибур в озеро, а затем рассказать об увиденном. Бедивер спустился к воде, но не решился бросить меч в озеро. Когда он вернулся, Артур спросил его, что он видел. Бедивер ответил, что не случилось ничего, что могло бы предвещать несчастье. Артур понял, что Бедивер лжет, и повторил свое приказание. Бедивер снова отправился к озеру и опять не смог расстаться с чудесным мечом. Но на этот раз Артур сказал вернувшемуся Бедиверу, что жизнь его стремительно угасает и надо распорядиться мечом так, как он приказал.

Бедивер взял меч и снова отправился к озеру. Он обмотал его ремни вокруг рукояти и швырнул оружие далеко в воду. Лишь только меч оказался над поверхностью озера, из воды появилась рука. Она схватила меч, три раза взмахнула им в воздухе и скрылась с ним в глубине.

 

 

Смертный час Артура . Экскалибур возвращается к Владычице озера .

Миниатюра из французского манускрипта. Около 1316 г. Британская библиотека.

Возвратившись, Бедивер рассказал обо всем. Узнав, что меч возвращен Владычице Озера, Артур велел перенести себя к воде, где его ожидала лодка, в которой сидело много прекрасных дам. Три королевы взяли на себя заботу об умирающем короле. Одна из них положила его голову к себе на колени, и лодка заскользила по воде, удаляясь от берега. Когда она исчезла из виду, Бедивер оплакал кончину короля и отправился в лес. Однако говорят, что Артур на самом деле не умер, и в один прекрасный день, когда его страна будет нуждаться в нем, он, Король Былого и Грядущего, вернется…

Эту версию легенд об Артуре я слышал ребенком. Замечательная сказка о человеческих страстях. Но есть ли во всем этом хотя бы малая доля правды? Существовал ли Артур в реальности?

 

Смерть Артура . Художник Дж . М . Смит . Изразец . Ок . 1875.

Почти столько же, сколько существует легенда об Артуре, люди ищут человека, который стоял за этим мифом. Но, по-видимому, Артуру и Мерлину, Гвиневере, Ланселоту, Камелоту и даже Святому Граалю не нашлось места в анналах истории. Большинство ученых прослеживали события легенд об Артуре вплоть до кельтского прошлого, примерно до времен падения Римской империи на рубеже V и VI веков. Тем не менее, не найдено ни одного письменного упоминания об Артуре ни в те времена, когда предположительно он должен был править, ни несколькими столетиями позже. Первое весьма ненадежное упоминание церковным летописцем встречается в IX веке. При этом Артура он называет не королем, а военачальником. В этом же источнике о нем говорится как о мифической фигуре: рассказывается, будто он убил своего сына в битве, а его охотничья собака оставила отпечаток своей лапы на знаменитом камне^{10}[10].

Многие из ранних упоминаний об Артуре являются письменным изложением изустных фольклорных произведений – баллад, хвалебных песен или эпической поэзии. Эти записи сделаны несколькими веками позднее того времени, в котором мог бы жить Артур, но нередко подчеркивается, что уже тогда Артур был героем мифов и легенд. Картина остается попрежнему весьма туманной: могущественный король или военачальник, иногда жестокий тиран, победитель во многих сражениях, хотя неизвестно, где именно и против кого он воевал. «Могучая тень» ускользает от нас снова.

Существуют два возможных объяснения отсутствию достоверных сведений об историческом существовании Артура. Первое: такого человека не существовало вовсе. Второе связано с периодом его предполагаемой жизни, когда не только Британия, но и вся Европа и даже территория далее на восток, к центру Азии были охвачены колоссальными потрясениями. В такие времена не много времени оставалось для упражнений в письме, но зато открывались широкие возможности для уничтожения любых документов. Время Артура попадает в середину огромнейшей черной дыры, образовавшейся в письменной истории.

После того как римляне были вытеснены из Британии в начале V века, в стране воцарилась анархия ^{11}[11]. Коренные бритты, говорящие на кельтском языке, с севера подвергались грабительским набегам пиктов и каледонцев, с запада – ирландцев (ошибочно называемых скоттами), а с востока – англов, саксов и ютов. В континентальной Европе Римская империя приходила в упадок от нескончаемых нашествий. Вторгшихся врагов римляне называли варварами, повторив за греками прозвище тех, кто говорил на непонятных им языках ^{12}[12]. Римская империя в течение долгого времени была вынуждена сдерживать варварские нашествия на своих границах. Эту борьбу Рим в конце концов проиграл. С тех пор народы Европы жили в страхе перед дикими ордами с Востока.

Мощные потрясения уничтожили цивилизацию римлян. Классические идеалы «цивилизованного» поведения канули в небытие вместе с римским общественным устройством, когда хаос Раннего Средневековья охватил Европу. Тем не менее за относительно короткий период времени из тьмы возникли новый порядок и идеология. За нравственную основу был принят рыцарский кодекс чести, появился культ коня. Умением сражаться верхом на коне определялась боеспособность рыцаря, а женщины были вознесены до уровня божества. Приверженцы рыцарского кодекса чести искали благосклонности дам, что и являлось основной целью рыцарского похода или турнира. Эти представления находят блестящее отражение в средневековых легендах о короле Артуре, рыцарях Круглого Стола, странствиях в поисках Святого Грааля.

Чтобы усилить значение рыцарского кодекса чести, стали применять магические символы. Изображения грозных хищников, как реально существовавших, так и вымышленных, – львов, медведей, орлов, кабанов, грифонов, единорогов, драконов – были приняты рыцарями, кланами и династиями как символы их могущества, что подготовило почву для развития геральдики.

Легенды об Артуре насыщены множеством эпизодов, описывающих мистические события с участием сверхъестественных существ. По установившейся практике их относят к языческой кельто-бриттской культуре, но в ней можно найти далеко не все персонажи. Значит, нельзя утверждать, что истоки легенды об Артуре следует искать в ранней кельтской Британии.

Так откуда же пришла эта новая идеология? Без всякого сомнения, не из Рима. Римляне относились к женщинам в лучшем случае как к гражданам второго сорта и не имели развитой культуры верховой езды. За пределами Колизея они не проявляли интереса к военному единоборству и полагались в основном на свою способность к быстрому передвижению, снабжению войск и особому порядку выстраивания своей пехоты в главных военных столкновениях ^{13}[13]. В Древнем Риме, там, где императоры придумывали военные победы, чтобы славить себя в триумфальных парадах вдали от полей жестоких сражений, героизм был предметом политических манипуляций. Несмотря на то, что имперский орел простирал свои крылья над головами легионеров, римляне слабо верили в мистическую силу волшебных существ. Поэтому в пепле Римской империи невозможно найти признаки рыцарства.

Не остается места общепринятым представлениям, связывающим появление нового порядка с воскрешением традиций кельтских народов доримского периода, замаскированным тонким слоем идеологии христианства. Такое представление является отправной точкой для ученых, пытающихся отыскать следы реального Артура в скудных исторических записях и археологических находках или найти подтверждение подлинности его существования в более поздних письменных памятниках XI-XV веков, обессмертивших Артура.

Очевидно, есть веские причины принять эту точку зрения. Если Артур действительно жил в Британии в V-VI веках, тогда он, безусловно, был бриттом, говорящим на кельтском языке ^{14}[14]. Как король или военачальник (большинство ученых склоняется к последнему) и как представитель постримской знати, он обязательно должен был ощутить на себе влияние римского господства, под гнетом которого его страна находилась всего лишь за несколько поколений до его рождения.

Но мы располагаем свидетельствами, пусть и скупыми, которые вполне ясно подтверждают, что в Британии постримского периода было не так уж много тяжеловооруженных рыцарей, готовых верхом на лошадях отправляться в поход во славу своих дам. Начало истории о короле Артуре, без сомнения, было положено в постримской кельто-британской культуре, и моим первым шагом в попытке разгадать эту величайшую загадку стало изучение древней культуры Британии. Но с самого начала следует учесть, что легенды об Артуре никогда не были точным отражением ситуации в Британии V-VI веков. В них много элементов, которые не могут быть отнесены к тем временам. В этом мы не раз убедимся.

Где же искать недостающие элементы? Западнее Ирландии на 3000 миль простирается океан; на северо-востоке находится Скандинавия, но народ этих стран не играл существенной роли в истории Британии до нашествия викингов и датчан, имевшего место столетия спустя после времени Артура; восточнее лежит материковая Европа, которая в конце V века только начала выбираться из хаоса. Угроза исходила в основном из Северо-Восточной Европы, а затем и из Центральной Азии – от ее конных воинов с огромными развевающимися и шуршащими на ветру боевыми шелковыми штандартами в виде драконов.

С точки зрения римлян эти люди были варварами – низшими существами, угрозой цивилизованному миру. Такое представление преобладает и сегодня. Мы считаем степных кочевников, а вместе с ними и могущественную армию Чингисхана^{15}[15] «Ураганом с Востока», ордами варваров, нацеленных на грабеж, мародерство, насилие и уничтожение цивилизованного мира. Они нам представляются беспощадными разрушителями, несущими с собой хаос и анархию.

Археологические и исторические документы из Греции и Китая решительно опровергают эту характеристику. Около 1000 года до н. э. кочевники Центральной Азии впервые оседлали лошадей, их цивилизации переживали культурный взрыв. Здесь сформировались мощные, сложные по своей структуре общества. В археологических раскопках находят удивительные по красоте предметы из золота, шелка, бронзы и железа. Уже к 300 году до н. э. эти племена могли выставить в сражении 50 тысяч и более вооруженных воинов, они одержали столько значительных побед над китайцами, что те воздвигли Великую Китайскую стену, чтобы оградить свои земли от набегов. Их вооружение и тактика ведения боевых действий были самыми передовыми в мире.

Лошадь и величайшее искусство верховой езды существенно повлияли на формирование культуры этих племен, предоставив им свободу передвижения по необъятным просторам. Конные воины приобретали большое превосходство над пешими – конница могла наносить молниеносные удары по врагу и отрываться от преследователей при отступлении. Обретя такую свободу передвижения, племена снимались с обжитых мест, они жили в круглых шатрах, скарб и детей перевозили в повозках; женщины тоже были отличными наездницами, некоторые из них брались за оружие и становились воинами, настоящими «амазонками».

Обитатели Центральной Азии – номады – издавна слыли меткими стрелками из лука, умеющими поразить врага на скаку. Ко времени Римской империи они создали конницу, вооруженную копьями и длинными сокрушительной силы мечами и одетую в чешуйчатые доспехи. Их знали как бесстрашных воинов, сами же они считали себя непревзойденными. Их традиции и обычаи не позаимствовали у классических обществ Европы ничего. У них были свои собственные боги и духи, священнослужители и пророки. Самым могущественным богом они считали бога войны, принявшего облик чудесного меча. Наивысшей честью для них было умереть в бою, а те, кому это не удалось, иногда изменяли свой пол, одевались как женщины и становились прорицателями-транссексуалами^{16}[16].

В первом тысячелетии до н. э. один вид сомкнутого боевого клина этих бесстрашных конных воинов, устремляющихся на битву, внушал ужас почти всем цивилизованным народам от Ассирии и Палестины до границ Древнего Египта, от центра Азии до зарождающейся Китайской империи на Дальнем Востоке.

Римляне быстро разглядели в этих варварах грозного противника и стали искать пути приближения их к себе. Они давали им пристанище и даже нанимали на службу. При этом использовались разные способы – от прямых контрактов с наемными подразделениями конницы кочевников до насильственного переселения пленных и требования у побежденных вождей-кочевников предоставить воинов в качестве дани. Такая политика способствовала рассеиванию варваров с Востока по всей Римской империи, охватывая территории Испании, Северной Африки, Северной Франции (области, населенной бретонцами и известной как Арморика) и даже до северных границ римской провинции Британия.

Итак, восточные варвары были привлечены к управлению другими покоренными Римской империей варварами даже на самой ее западной оконечности – в Британии. Они прибыли тяжеловооруженными, верхом на лошадях. И наверняка принесли с собой обычаи, верования, легенды и мечты, которые выковали новый мировой порядок и дали направление формированию мира после того, как осела пыль на руинах Римской империи. И разве не могли представления этих варваров воплотиться в легендах о великом короле Артуре?

Мы видим разницу между цивилизованным поведением и поведением варвара. Мы легко отличаем дикость гунна Аттилы^{17}[17], Чингисхана от благовоспитанности людей античной Греции и Рима, эпохи Ренессанса, от демократических цивилизаций второй половины XX века. Не требует доказательств то, что мы цивилизованны, а они – варвары. И это больше чем простое умозаключение – это вопрос веры и убежденности.

На самом деле в данной идее мало объективной исторической правды. На протяжении двух тысячелетий существовали представления, что наш мир неоднократно подвергался угрозам со стороны ужасных и жестоких, не похожих на нас «других» народов, зачастую приходящих с Востока. Артур – защитник нашей западной веры и этой убежденности, типично героическая фигура, сражавшаяся против сил зла и хаоса, что является одной из самых привлекательных его черт. В связанных с ним легендах «варварами» являются саксы, темные силы, вторгающиеся с Востока и грозящие погубить все его королевство. Но на самом деле сам Артур в глазах римлян выглядел бы чистейшим варваром.

Между тем саксы – злодеи из легенд об Артуре – скорее могут претендовать на роль наших предков, чем какой-либо кельто-бриттский полководец или король. В конце концов, мы до сих пор говорим на их языке, используем их имена, живем в их деревнях и городах. И точное определение, кто цивилизован, а кто варвар, зависит в большой степени от того, с какой исторической позиции мы на это смотрим. На протяжении всей истории существует множество свидетельств цивилизованного поведения варваров, можно привести столько же примеров варварского поведения так называемых цивилизованных людей. С моей точки зрения, эти искусственно создаваемые различия препятствуют пониманию того, каким образом складывался средневековый мир, но они же, вероятно, и породили легенды о короле Артуре.

Итак, если мы собираемся добраться до истины, нам придется преодолеть близорукость «цивилизованных» людей, противостоявших «варварам», чтобы оценить по заслугам актеров на сцене раннего средневековья. Отправным пунктом в поисках Артура станет для нас «варварская» страна, в которой, по преданиям, он жил, – кельтоязычная Британия.

 

Глава 2 Кельтская Британия – мир Артура

 

До прихода римлян, примерно с 700 года до н. э., бритты, которых иногда называли островными кельтами, держали под своей властью большую часть Британии. Когда римляне покинули остров, около 410 года, власть бриттов была восстановлена. На протяжении всего предполагаемого периода правления Артура (конец V – начало VI века) власть принадлежала бриттам, хотя и постоянно подвергалась опасности из-за набегов германских племен – англов, саксов и ютов, вторгавшихся из континентальной Европы.

Будучи ребенком, я думал, что Артур говорил по-английски, да и на каком же языке говорить основателю британской нации! По нашему недавно купленному черно-белому телевизору я видел, как он говорил по-английски, и слышал его в радиопостановках. И поэтому я никогда не задумывался о том, что если Артур жил в те времена, которые ему приписывались, он должен был говорить на гэльском или кельтском языках. Английский же был языком его смертельных врагов – саксов. Саксы оттеснили бриттов к западным окраинам острова, обеспечив господствующее положение своего языка и придав ему достаточную силу, чтобы ассимилировать сперва носителей скандинавских наречий (датчан и викингов), а затем и франкоязычных норманов. И все это происходило до того, как этот язык стал языком Чосера и Кэкстона, первого издателя артурианских легенд. Но 2000 лет назад язык, на котором говорили бритты, безусловно, был одним из кельтских наречий, родственным языкам близлежащей Галлии (современная Франция), Иберии (Испания) и Эйре (Ирландия).

В Британии не осталось практически ничего в том виде, как было 2000 лет назад, будь то природные объекты или созданные руками человека. Наше воздействие на ландшафт было настолько велико, что лишь немногие скалистые утесы и горные вершины, небольшая часть неровных участков береговой линии и, возможно, небольшая часть лесистой местности остались такими, какими они были во времена Христа. Но процесс изменения ландшафта начался за много тысяч лет до нашей эры. Первые земледельцы стали расчищать земли приблизительно на рубеже V-IV тыс. до н. э., и к началу нашей эры около половины лесистой части Британии было расчищено под пастбища или пашню. В те времена климат был немного мягче, чем сейчас, что позволяло деревьям расти гораздо выше по склонам холмов, лето было чуть длиннее и жарче, а зимы немного теплее, чем в наши дни.

 

Стоунхендж

Древние жители Британии активно преобразовывали свое жизненное пространство: они не только расчищали и заселяли свои земли, но создавали выдающиеся памятники. Каменные круги, святилища и курганы были разбросаны по всей территории, указывая на религиозные верования, познания в астрономии и почитание умерших. Глубокие рвы и земляные насыпи – убежища и оборонительные сооружения на случай войны – обнаруживаются на вершинах многих из расчищенных холмов. Поселения людей были связаны узкими и широкими тропами, что говорит о том, что между племенами уже тогда существовали общение и натуральный обмен. Там были даже непостижимо таинственные сооружения, такие как Стоунхендж, Эйвбери^{18}[18] и огромная округлая ступенчатая пирамида Силбери-Хилл^{19}[19], построенная около 2600 года до н. э., то есть именно тогда, когда древние египтяне только начинали возводить ступенчатые пирамиды значительно меньшего масштаба. Эти поразительные рукотворные сооружения – древние и таинственные – безусловно должны были занять свое место в мифах и легендах кельтов, которые примерно с 700 года до н. э. колонизировали Британию.

 

Силбери - Хилл

И, естественно, спустя 2000 лет эти сооружения нашли отражение в письменных повестях о короле Артуре.

Если кельты Британии действительно были народом Артура, жившим в его эпоху, тогда мы должны возвратиться в этот мир, чтобы найти истоки рассказывающих о нем преданий. Сделать это непросто. До прихода римлян кельты Британии не имели письменности. Римляне не только записывали свои наблюдения за бриттами, но и обучали их грамоте. Но со времен Британии римского периода сохранилось очень мало ценных свидетельств, написанных на латыни руками бриттов, а то, что уцелело, обычно отражало предубеждения римлян. В конце концов только бритты, попавшие под сильное влияние римлян, могли научиться читать и писать на латыни. Свидетельства археологии этого периода многочисленны и информативны, но предположения, основанные только на материалах археологических раскопок и не содержащие какой-либо исторической, зафиксированной в летописях информации, недостаточно надежны для интерпретации.

Мы полностью полагаемся на описания жизни галлов и бриттов, сделанные римлянами, в связи с чем главной становится проблема необъективности этих описаний. Юлий Цезарь писал много и проницательно о своих противниках в галльских войнах. Самое образное и известное его изречение о покорении Британии -Veni, vidi, vici - «Пришел, увидел, победил»^{20}[20], – однако еще целых сто лет после 55 года до н. э. ни ему, ни другим римлянам не удавалось покорить Британию.

 

 

* * *

Около 96 года римский историк Тацит опубликовал рассказ своего тестя о пребывании в Британии – «Агрикола», содержащий подробное описание подданных римского консула – бриттов. В то же самое время Тацит публикует свою «Германию», где описывает германские племена, живущие к северу от римской границы, проходившей по линии естественных преград – рек Рейна и Дуная. Этот труд, как и более поздние сочинения Аммиана Марцеллина, содержит сведения о кельтских племенах европейского континента. Многие классические авторы, от Цицерона до Ливия, находили удовольствие в провозглашении своего превосходства над галлами-варварами, и почти каждый император и правительство оставляли записи о том, как они управляли галльскими землями и народами, включая Британию. Эти записи дают возможность составить достаточно ясное представление как об укладе жизни кельтов, так и об их традициях на заре новой эры, хотя необходимо помнить, что римские оценки не беспристрастны и представляют взгляд со стороны.

Кельты добились заметного положения в Европе еще до расцвета Римской империи. Являясь, очевидно, выходцами с территории современной Южной Австрии, кельты затем распространились по всей Европе. Они создавали колонии вплоть до Черного моря на востоке Европы и на некоторое время оккупировали значительную часть Северной Италии. Кельты массово расселялись в западном направлении, захватив Францию, большую часть Иберийского полуострова и почти все Британские острова. К 390 году до н. э. они стали столь сильны в военном отношении, что даже сожгли и разграбили большую часть Вечного города, хотя по-настоящему они никогда не покоряли римлян. В конечном итоге, именно это и предопределило наступление продолжительного периода упадка кельтской культуры.

Кельты были земледельцами, они выращивали злаковые культуры и овощи, разводили домашних животных – овец, гусей, свиней, рогатый скот и лошадей. Как и все другие народы в те времена, они умели охотиться и рыбачить, хотя эти занятия не всегда были важными для их существования. Искусные ремесленники, они, вступив в железный век, создали декоративно-художественный стиль, процветавший на протяжении тысячи лет, который известен и сегодня. Животные обеспечивали их мясом, шкурами, костью, молоком, шерстью и использовались как тягловая сила для плуга, повозки и колесницы. Кельты были хорошими наездниками, вероятно, переняв мастерство верховой езды от степных народов и народов Восточной Европы. Их малорослые лошади были выносливыми. Среди всей живности наиболее ценным и необходимым был крупный рогатый скот, служивший мерилом богатства и зачастую становившийся основной целью набегов.

Кельты имели представление о строительстве лодок и плотов, на которых они передвигались по рекам и даже выходили в море. Они регулярно пересекали проливы между Британией, континентальной Европой и Ирландией. Почти такая же ситуация существовала до и после римского завоевания, во времена Артура, хотя в канонической артурианской традиции мало внимания уделялось основным сторонам жизни кельтов.

Основное население было сосредоточено в деревнях. Жилища кельтов того времени – это хижины из лозы или камня, крытые соломой. Поселения обыкновенно имели внешнюю оборонительную стену, ров или частокол. Хотя у них, конечно же, были святые места, они не строили основательных церквей или храмов и не возводили каменных укреплений. Основной предмет кельтской одежды – длинный плащ, скрепленный на шее брошью или булавкой. Богатые мужчины, занимавшие высокое положение в обществе, носили облегающие льняные рубашки и штаны. Женщины под плащами носили свободные юбки и блузы. Мы знаем мало об их кулинарном искусстве, хотя определенно известно, что из зерна они делали хлеб и жидкую кашу, жарили и варили мясо и были неравнодушны к медовухе – хмельному напитку из сброженного меда.

Климат большей части равнинной Британии достаточно мягкий, поэтому земледельческий образ жизни обеспечивал обитателей этих местностей едой на протяжении всего года. Собранный урожай закладывался на хранение, а животных забивали к концу кельтского года – 31 октября (сегодняшний канун дня Всех Святых, Хэллоуин). Но в гористой части и в более северных районах Британских островов климат был холоднее, сезон, когда возможно выращивание сельскохозяйственных культур, короче, и земледелие было едва возможно. Чересчур дождливая весна или осень могли уничтожить урожай, оставляя людей под угрозой голода. Вероятно, именно из-за неблагоприятных климатических условий и гористого рельефа римляне никогда не ставили перед собой цель завоевать Шотландию и Уэльс^{21}[21]. Вероятно, по этой же причине бритты не делали попыток вытеснить своих враждебных северных соседей – пиктов и каледонцев^{22}[22]. Их земли представляли незначительный интерес. Экономическая уязвимость, постоянная зависимость от погоды определяли мировоззрение представителей этих племен: возможно, под влиянием обстоятельств пикты и каледонцы стали смелыми и воинственными, будучи вынуждены в голодные времена совершать набеги на более южные территории. Они пользовались благоприятными для себя обстоятельствами, неизменно нападая во время политических и военных потрясений на территорию, позднее ставшую Англией. В любом случае, эти племена являлись головной болью и для бриттов, и для римлян.

Тем не менее мир кельтов Британии не был ограничен исключительно этими островами. Я уже упоминал, что бритты доплывали до материковой Европы и Ирландии, и они, безусловно, поддерживали торговые отношения со своими кельтскими сородичами па континенте. Благодаря этому они стали частью торговой системы, объединявшей всю Европу: от Скандинавии через Венгерскую равнину до Центральной Азии, от Черного моря через Балканы до Южных Альп, через Францию и далее на запад в Иберию, где одно только название Португалии («порт галлов») выдает продолжительное присутствие кельтов.

На крайних точках этих торговых путей кельтоязычные народы Европы напрямую соприкасались с Римом и Грецией, а через них – с Древним Египтом, Ближним Востоком и Северной Африкой. На востоке самые отдаленные колонии кельтов соприкасались с номадами Центральной Азии, а на севере, то враждуя, то примиряясь, – с народами, говорившими на германских языках и занимавшими земли современных Германии, Польши, Венгрии и Скандинавии. По торговым путям перемещались не только собственно товары – они были проводниками идей, изобретений, основой культурного взаимопроникновения народов. Вот два ярких примера: при раскопках Лондона доримского периода в иле реки Темзы была обнаружена статуя египетской богини Изиды, а из торфяного болота в Дании был извлечен Гундеструпский котел^{23}[23], вероятно, наиболее значительное произведение искусства всей эпохи кельтов. Скорее всего, этот котел был изготовлен кельтами или даками ^{24}[24], жившими возле Черного моря, около 200 года до н. э.

Думается, тесные связи между людьми, которых мы сейчас называем бретонцами, жителями современной Бретани, и островными британцами сложились очень-очень давно. Такая близость существовала на протяжении тысячелетий и, безусловно, была важным фактором в сложении и распространении различных версий легенд об Артуре в Средние века. Во времена Рима Бретань была известна как Арморика.

Наивысший расцвет кельтской культуры пришелся на IV век до н. э., и ее центр находился во Франции, где по мере развития специализированных ремесел создавались и расширялись оседлые поселения. Кельты были великолепными мастерами по металлу, освоили бронзовое литье, изготовляли изделия из железа, серебра, золота. Их кузнецы составляли элиту общества и гордились своей работой. Они ввели клеймо мастера, которое ставилось на их лучшие изделия, особенно мечи.

Кельтские ремесленники добились также большого мастерства в работе по дереву – в строительстве домов, ограждений, в изготовлении плугов, повозок и даже изящных легких деревянных колесниц. Чтобы обеспечить свои потребности в древесине, они, вырубая леса, видоизменяли природный ландшафт Северо-Западной Европы. С одной стороны, кельты сохраняли большие деревья твердых пород, таких как дуб, для использования в кораблестроении и для сооружения домов, а с другой стороны, развили систему лесопосадок для периодической вырубки молодых деревьев, которая обеспечивала их материалом для изготовления древков оружия, изгородей, плетеных изделий и сооружения стен хижин – мазанок.

У кельтов было достаточно времени и мастерства, чтобы украшать свое оружие, инструменты и ювелирные изделия характерным орнаментом, напоминающим накрученную спираль, который знаком нам сегодня. Как подтверждают археологические находки, их умения и мастерство широко перенимались всем кельтским миром, включая Британию, несмотря на то, что в разные времена в разных частях кельтской Европы появлялось огромное количество своих собственных, местных традиций и обычаев.

У кельтов не только были развиты сельское хозяйство и ремесла, их социальное устройство также было сложным. Кельтское общество было разделено на три сословия – первое составляла знать, включающая верховных вождей, военачальников и королей; второе составляли свободные простолюдины, к третьей принадлежали рабы. Цезарь называл кельтскую знать, или аристократов, термином equites (всадники), это название вызывает понятный резонанс при рассмотрении вопроса об истоках рыцарства и легенд об Артуре. Нельзя отрицать тот факт, что мастерство верховой езды и гордость от владения им были достоинством кельтов, хотя этими навыками в основном обладали иберийские кельты.

Свободные люди, как правило, были земледельцами или ремесленниками, которые составляли пехоту кельтского войска. Сословие рабов пополнялось захваченными воинами противника, также рабов покупали и продавали. Они использовались для выполнения черных работ, но следует отметить, что, в отличие от роли рабов в Римской империи, здесь их труд не имел решающего экономического значения. Рабам отводилась и важная роль в некоторых наиболее жестоких ритуальных практиках кельтов^{25}[25]. Привилегированным положением пользовался определенный круг людей – маги, или друиды, барды, поэты, кузнецы, музыканты, толкователи законов и врачи^{26}[26].

Большинство ученых сомневается в том, что те, кого мы называем кельтами, имели представление о своей принадлежности к кельтам. Само слово «кельты» употреблялось чужеземцами для обозначения совокупности людей, имевших схожие язык, культуру и идеологию. Мы можем провести параллель с сегодняшним днем и сравнить, как европейцы, жившие в колониях, отзывались об африканцах или индусах. Последних устраивает все, кроме термина, используемого для описания их отличительных черт и своеобразия.

Самосознание народа в период существования кельтской Европы не распространялось до масштабов всего огромного кельтского мира. Цезарь для определения этого использовал термин civitas ^{27}[27], что обычно переводится как «племя». Но у меня есть много замечаний в отношении использования данного термина, так как, по нынешним воззрениям, он содержит намек на примитивность. Пожалуй, взяв за основу корень civis ^{28}[28] в термине Цезаря, было бы правильнее переводить вышеуказанный термин как «нация» или, может быть, «общность» или «народ». Вот пример ошибочного употребления слова «племя» в данном контексте: Цезарь покорил «племя» гельветов, предков швейцарцев (они сами себя сейчас называют Communes Helvetiques), которых насчитывалось около 265 000 человек, и во главе которых был собственный король.

Политическая система работала таким образом, что каждое «племя» делилось на более мелкие группы, над которыми стояли владетель или аристократ – беспристрастные и справедливые. Могущественная и успешная знать господствовала над менее удачливыми представителями общества, точно так же как могущественные короли могли потребовать повиновения и преданности от нижестоящих правителей королевской крови. Вся система была связана воедино понятием патроната и клиентелы. Знатный патрон обеспечивал своему клиенту защиту и поддержку, наделял его землей, скотом, орудиями труда. Клиент оплачивал такую заботу патрона натуральным оброком, преданностью и военной службой. Чем больше клиентов, тем могущественнее патрон, независимо от того, был ли он местным деревенским вождем или великим королем нескольких племен (civitates).

В теории это должно было создать стабильную модель социальной организации. На практике же все обстояло иначе. Поскольку кельты не придерживались строгих правил наследования, например права первородства, каждый раз, когда умирал знатный человек, его поместье обязательно кем-то захватывалось. Набеги, междоусобица и даже военные столкновения были обычным явлением, поскольку претенденты на власть не стеснялись в выборе средств борьбы со своими соперниками. Все это делало политическую систему чрезвычайно нестабильной, открытой для интриг и заговоров как изнутри, так и со стороны внешних врагов, образовывавших временные альянсы с какой- либо из сторон для победы над другой, чтобы вслед за тем обратиться против своих недавних союзников. Цезарь неоднократно подчеркивает, что галлы «легко склоняются к перемене замыслов и обычно приветствуют политические изменения».

С самого начала я должен сказать, что это была именно та политическая ситуация, которая, насколько мы знаем, существовала во всей кельтской Европе, особенно в Британии, до римского завоевания, во времена римлян и после их ухода, в дни Артура. Именно в такой обстановке и происходило действие первых частей артуровских легенд, записанных в XII- XV веках. Все артурианские легенды изображают его восхождение к власти как череду сражений и создания альянсов с соперничающими королями различных областей Британии.

Это ощущение напряженной нестабильности, нескончаемой борьбы за власть и ее сохранение в трясине быстро меняющихся политических и военных союзов придает драматический оттенок легендам об Артуре. Необходимо также отметить, что такой вид политической организации, породивший свои собственные исторические последствия, на самом деле очень распространен. По его подобию англичане создали свою империю, хитроумно эксплуатируя принцип «разделяй и властвуй» в Индии, Африке и Азии. Подобный подход был и остается основной частью политики практически каждой нации, не имеющей централизованной системы управления. Присмотритесь к тому, какими методами и способами решали и до сих пор решают политические вопросы, к примеру, туареги в Сахаре, или пуштуны в Афганистане и их индоиранские предки, и вы увидите сегодня ту же модель поведения, что существовала и две тысячи лет назад. На мой взгляд, если мы детально разберем политические игры в артурианских легендах, то сможем выделить более отчетливые элементы в действиях фигурирующих персонажей, которые, возможно, и не происходят напрямую от модели политического поведения кельтов.

 

 

* * *

Роль женщин в кельтском обществе, хотя они и были в целом подчинены воле мужчин, все же не была настолько строго предопределена, чтобы исключить с их стороны всякую инициативу. Например, королева бриттского племени иценов Боудикка после того, как ее дочери были изнасилованы, а ее саму римляне подвергли бичеванию, подняла восстание и собрала под свои знамена тысячи воинов^{29}[29]. У бригантов, могущественного и мятежного народа, жившего на территории нынешних Йоркшира и Нортумберленда, тоже была королева, ее звали Картимандуя^{30}[30]. В те времена роль женщины в британском обществе была намного многограннее, чем в римском обществе, где к женщинам редко относились лучше, чем к гражданам второго сорта.

Однако, отметив все это, нельзя утверждать, что пьедестал, на который была вознесена женщина в соответствии с рыцарским кодексом чести и представлениями о куртуазной любви, превалирующими в легендах об Артуре, имеет свои основания в кельтской культуре. Но можно сказать, что культура кельтов Британии была достаточно гибкой и давала возможность добиться высокого положения всем тем, кто стремился к нему и был способен подняться наверх – будь то мужчина или женщина. Социальный статус не был незыблем с рождения, и возможность возвыситься в социальном положении или потерять его была открыта для всех.

Одним из способов повысить свой статус в обществе было участие молодых людей в военных отрядах. Мужчинам запрещали жениться до тех пор, пока они не унаследуют землю, что означало постоянное наличие свободных молодых мужчин. Молодой человек мог очень сильно повысить свой авторитет, возглавив своих сверстников в удачном набеге за скотом, пленными или сокровищами. Тремя основными источниками и мерилами богатства были рабыни, коровы и серебро, являвшиеся также своеобразной «валютой».

Накопление богатства в виде рабов, скота и сокровищ составляло цель кельтской политической системы. Если какой-либо человек обладал ювелирными изделиями, дорогими украшениями, оружием, он охотно демонстрировал их соплеменникам, дабы повысить свой социальный статус. Обычно все ценное имущество выставлялось напоказ во время торжеств и пиров, на которых гостей обслуживали рабыни и развлекали барды, поэты, сказители и музыканты. Пиры и развлечения играли важную роль в формировании и поддержании союзов, которые часто скреплялись браком. Однако такие пиры могли закончиться ссорами, драками, враждой. Если во время пира нарушался этикет, обстановка накалялась. Легенды об Артуре изобилуют подобными эпизодами.

Так как схваткам и военным столкновениям в легендах отведена важная роль, нам необходимо обратить внимание на исторические факты, свидетельствующие о том или ином поведении сторон во время военных действий. Большинство римских писателей, рассказывая о любви галлов к войне, подчеркивали то, как страшно было столкнуться с их армиями лицом к лицу. Хотя некоторые воины носили кольчуги, изобретение кельтов, многие шли в бой полностью обнаженными, но в своих украшениях и с оружием. Известно, что их абсолютная доблесть устрашала врагов.

Обычно массовые сражения начинались с вызова на поединок и со схватки один на один. Во время битв кельты издавали громкие крики, подбадривая друг друга. Сражения неизменно сопровождались сигналами боевых труб и стуком оружия о щиты. Цезарь описывает боевые кличи галлов как «вой». В начале битвы римляне осыпали своих врагов градом тяжелых копий, в результате чего враг либо был пронзен копьем, либо ему приходилось глубоко вжаться в свой щит, что резко ограничивало свободу движений и возможность защитить себя. Кельтские щиты были больших размеров и обычно изготавливались из дерева, покрывались кожей, а иногда отделывались металлом. Хотя они и закрывали более половины тела, Цезарь не считал их достаточной защитой.

 

Кельтская монета с изображением боевой колесницы

В конце первого тысячелетия до нашей эры знатный воин отправлялся на войну в колеснице, запряженной двумя лошадьми. Его сопровождали возница и слуга, которые должны были помочь своему господину скрыться, если тот будет ранен в бою. Целью первой атаки было разбить на части линию обороны противника. После этого колесница останавливалась, и знатный воин сходил с нее, чтобы продолжить битву пешим. К началу III века до н. э. на европейском континенте колесницы в основном были заменены конницей. В это время верховая езда и навыки конного боя у континентальных кельтов уже были широко распространены. Бритты, пытавшиеся дать Цезарю отпор, в 55 и 54 годах до н. э. все еще полагались на устаревшие колесницы, чему Цезарь был очень рад.

За первой атакой следовала всеобщая рукопашная схватка, основной целью которой было обратить противника в бегство. Если же это не удавалось, противоборствующие стороны продолжали биться до тех пор, пока одна из них не сдавалась. Так как битвы в основном велись на открытой местности, исход их редко представлял собой «организованное отступление». Чаще терпящая поражение сторона, расстроив ряды, пыталась найти укрытие в лесах, на возвышенностях или в болотистой местности. Победители неотступно преследовали их, убивая или беря в плен как можно больше врагов.

Эта модель ведения военных действий была всем хороша, но только тогда, когда кельты сражались с кельтами или против германцев. Когда же они столкнулись лицом к лицу с римскими легионами, превосходящими их в дисциплине и тактическом мастерстве командиров, шоковая тактика кельтов не всегда приносила успех. Римское оружие как нельзя лучше подходило для ближнего боя. У легионеров были большие щиты, и когда римляне смыкали их вместе, эти щиты представляли собой почти непроницаемую стену против града копий и стрел. Их длинные копья могли быть эффективно использованы против атакующей кавалерии или колесничных воинов. Головы, лица и торсы римских воинов были защищены доспехами. Их короткие мечи были предназначены для того, чтобы поразить врага в ближнем бою.

В отличие от римлян многие кельты и бритты совсем не носили доспехи; их мечи представляли собой длинное сокрушительное оружие с тупым концом, пригодное для поединков или для битвы на открытом месте, но таким мечом было невозможно пронзить противника, а их длина мешала сражаться на ограниченном пространстве.

Римляне быстро поняли, что, сочетая свое военное мастерство с тактической хитростью, могут побеждать пехоту кельтов. Со своей стороны кельты, казалось, были оскорблены дисциплиной и коварством своих врагов. Делегация кельтов гельветов^{31}[31] фактически сделала выговор Цезарю за ночную атаку на их соплеменников, когда те пытались пересечь реку:

Он неожиданно напал на один клан в тот момент , когда их товарищи , уже переправившиеся на другую сторону , не могли прийти им на помощь ; но он не преувеличивает свою доблесть и не относится к ним свысока . Они научились от своих отцов и предков драться как отважные мужчины , а не полагаться на хитрости и уловки .

Несколько римских авторов отмечали психологическое воздействие колесничной атаки. Запряженная двумя могучими боевыми конями колесница производила своими колесами такой устрашающий грохот, что лишала пехоту присутствия духа. Но колесницы были и самыми неустойчивыми средствами передвижения; они легко опрокидывались на неровной земле. Из древности, от Ассирии до Китая, к нам дошло несчетное количество сведений о королях и знатных людях, которые были выброшены из своих колесниц, и о неуправляемых лошадях, несущихся во весь опор. Фактически невозможно было пускать стрелы или метать копья с движущихся колесниц, и единственная реальная польза от них заключалась в обеспечении мобильности на поле боя. Большинство из нас смотрели фильм «Бен-Гур» и могут подтвердить тот трепет, который испытываешь от вида несущихся колесниц. Возможно, это и есть ключ к разгадке в сущности традиционной роли этого средства передвижения. Колесницы были идеальны для триумфальных процессий на Аппиевой дороге, грандиозных публичных демонстраций военной доблести, но их использование в качестве средств передвижения в военных действиях было очень ограничено.

Однако в те времена конница могла стать решающим фактором в сражениях, а кельты были, безусловно, хорошими всадниками. Греческий географ Страбон писал:

Все галльское племя до безумия воинственна . Хотя все они прирожденные воины , все же они более искусные всадники , чем пехотинцы .

Когда в 390 году до н. э. галлы двинулись на Рим^{32}[32], говорили, что у них насчитывалось 5 000 пехоты и 20 000 конницы. Римский легион на заре империи обычно насчитывал около 5 000 человек, из них было только 200 всадников. Несмотря на всю важность конницы, галлы и бритты, которые не знали стремян (стремена необходимы для того, чтобы, нанося таранный удар копьем на скаку, удержаться на лошади), в основном использовали всадников как стрелков в цепи и на флангах пехоты.

Во многих случаях, когда разворачивалась битва, всадники спешивались и вступали в бой. Испанские галлы даже прикрепляли к поводьям специальные колышки, которые они вбивали в землю, привязывая своих лошадей на время сражения. Но если события разворачивались в их пользу, они вскакивали в седло и, преследуя отступающих врагов, безжалостно истребляли их. Их способность настигать бегущую пехоту во много раз увеличивала число убитых в бою.

Очевиден и тот факт, что в течение столетий, предшествующих римскому завоеванию Галлии и Британии, конница не использовалась для фронтальных атак. Атака тяжелой кавалерии – основная форма ведения боя в сказаниях об Артуре – еще не была изобретена. Однако ситуация изменилась в период римского завоевания Британии.

Кроме открытого сражения на поле брани, бритты в оборонительных целях строили укрепления также на возвышенностях, следуя традиции, которая появилась еще до прихода кельтов в Британию. Хотя при пахотных работах на протяжении столетий большинство укреплений этого и последующих периодов были разрушены, часть из них все же сохранилась – огромные, в форме кольца, крепостные валы и рвы, окружающие вершины открытых холмов. Некоторые из этих земляных укреплений занимали такую большую территорию, что за ними размещались жилые строения и пастбища для скота и лошадей. Во время войн их, очевидно, использовали как укрытия, где большая часть местного населения могла собраться под защитой своих соплеменников. Выбираемые для этих целей холмы, как правило, имели крутые склоны со всех сторон, кроме одной. Именно на этой стороне сосредотачивались основные оборонительные силы, а труднодосягаемые подступы могли быть слабо защищены.

Галлы и бритты не просто копали рвы и насыпали землю, чтобы соорудить оборонительные валы. Они строили хорошо спроектированные каменные и деревянные заградительные стены с укреплениями и частоколами. Находившееся в таком укреплении население было хорошо защищено, хотя во многих случаях способность противостоять осаде сильно зависела от наличия достаточного запаса воды. Многие из наиболее известных и сохранившихся укреплений такого рода были построены в Южной и Юго-Западной Британии на вершинах меловых холмов, где не было возможности копать водяные колодцы. Если разобраться, идея создания оборонительных позиций для того, чтобы выдерживать осаду, идет вразрез с представлением бриттов о ведении военных действий. У них были ограниченные знания о способах ведения осадной войны.

Цезарь описывает, как легионеры, образовав защитную «крышу» своими большими щитами, сомкнутыми над головой, строят земляные насыпи, чтобы по ним ворваться в укрепление бриттов. Другие сражения ясно показали, что у бриттов отсутствует римская изобретательность в организации осады с применением стенобитных таранов, катапульт для метания тяжелых камней и других орудий такого рода. Во время своей второй кампании Цезарь, который пишет о себе в третьем лице, пришел на взятие укрепления бриттов под командованием Кассивелауна. Вот как он описывает эти события:

Бритты называют «крепостью» всякое место в лесной чаще , укрепленное валом и рвом , где они укрываются от нападения вторгшихся врагов . Он направился с легионами к этому месту и обнаружил , что оно защищено естественными преградами и прекрасно укреплено , однако двинулся на штурм сразу с двух сторон . Вскоре враги оказались не в состоянии сдерживать яростный натиск легионов и бросились из крепости с другой ее стороны . Там оказалось большое количество скота , и многие из бежавших были взяты в плен и перебиты .

Хотя я не сомневаюсь, что Цезарь чрезмерно преувеличил легкость, с которой он взял укрепление, существует много сведений о победах римлян при осадах укреплений. Основной причиной быстрого преодоления сопротивления галлов после начала римлянами штурма, по всей вероятности, была неспособность галлов создавать и удерживать хорошие оборонительные позиции.

Существуют археологические свидетельства, подтверждающие, что в постримской Британии в V веке бритты возобновили использование укреплений на холмах, сражаясь в междоусобных войнах и отражая набеги вторгающихся саксов. Но когда 600 лет спустя люди стали записывать легенды об Артуре, укрепления на холмах были полностью вытеснены каменными замками норманнов и их наследников.

В этих каменных замках с их отвесными из темного камня стенами, опускающимися решетками, заградительными рвами, наполненными водой, подъемными мостами и тому подобными атрибутами, происходило действие артурианских драм и типично средневековых конфликтов. Эти замки часто осаждают, но население и воины отважно обороняются, сопротивление длится долго, подтверждая историческую правду о том, что в Позднем Средневековье хорошо защищенные замки было очень трудно взять силой. Сочинители легенд об Артуре предприняли попытку несколько «приукрасить» Британию периода Темных Веков с укреплениями на холмах, предпочтя этому вымышленный готический Камелот с отвесными каменными стенами, коническими башенками с зубцами, подъемными мостами, – тот самый Камелот, образ которого впоследствии позаимствовали Теннисон и Уолт Дисней. Сами по себе восхитительные и романтические замки являются принадлежностью средневековой Британии позднего периода и не имеют ничего общего с Темными Веками – эпохой Артура.

Изучая литературу о политике, дипломатии и войнах Рима с галлами и бриттами, я обратил внимание на то, что обе стороны прибегали к одному и тому же методу – взятию заложников. Для обеспечения длительных союзов от ненадежного партнера часто требовали, чтобы он передал свою жену, детей или даже всю семью под чье-то покровительство. Римляне часто требовали это от вождей и королей «варваров», которым не доверяли, но подобная практика также широко применялась среди вождей галлов и бриттов.

Интересно, что в артурианских легендах тема взятия заложников не является значимой, так как, похоже, эта практика канула в небытие, когда большая часть Британии была объединена под властью единого короля. Хотя союзы и цементировались браком (Гвиневера была королевой Летней Страны, Сомерсет), главным становилось подчинение нравственному (рыцарскому) кодексу и преданность своему господину, основанная на этом, а не на использовании заложников как гарантии такой верности. В ответ на это от вождя ожидалась щедрость по отношению к подданным, наделение их землями и богатством.

И, повторимся, Realpolitik^{33}[33] Позднего Средневековья отразилась в артурианских легендах с малой долей исторической достоверности. Я полагаю, что тема взятия заложников не встречается в легендах вовсе не из-за отсутствия сведений об этой практике. Труд Цезаря «Записки о галльской войне», без сомнения, был доступен сочинителям этих легенд, которые гордились своей ученостью. Но, возможно, они исключили из своих работ тему взятия заложников по этическим соображениям. Если обстоятельства складываются не так, как было предусмотрено, то есть союзник, которому доверяют, переходит на сторону врага, у «покровителя» заложников имеется право безжалостно убить их. Без сомнения, это постоянно происходило в описываемое время, но героический ореол, который писатели старались придать Артуру, плохо сочетался бы с перерезанным горлом невинных младенцев и благородных женщин.

Другой обычай, также связанный с войной, который сочинители предпочли не упоминать – это человеческие жертвоприношения. В нашем распоряжении есть ужасающие свидетельства этой практики, представленные «болотными людьми» – жертвами казней, чьи тела были брошены в топь и хорошо сохранились в торфянике. Хотя такие жертвоприношения были более характерны для германских племен Скандинавии, Германии и Нидерландов, но останки «болотных людей» находили и в Северной Англии, и в Ирландии. Наиболее известен из них британский экспонат «Пит Марш» («Человек из Линдоу»^{34}[34]). Этого человека дважды ударили по голове, нанесли один удар в спину, затем удушили; после этого ему перерезали горло, – предположительно, таким образом совершился акт кровопускания. Данное «троекратное убийство» имеет характерные кельтские корни – как известно, у кельтов люди приносились в жертву и для того, чтобы предсказать исход военных действий, и в качестве дара богине плодородия.

К VI веку в Британии утвердилось христианство, хотя далеко не все восприняли его единодушно, а завоеватели-саксы все еще оставались язычниками. Этот тонкий налет христианства, под которым скрывались традиционные кельтские религиозные культы, с моей точки зрения, был довольно точно отражен в письменном артурианском каноне^{35}[35]. Все авторы стараются придать Артуру внешние признаки христианина, изображая его королем, молящимся по несколько раз в день и окруженным епископами, монастырями, монахами и подобными атрибутами. Хотя в самих текстах легенд очень мало христианского духа. Ближе всего к этому подходят сочинители в описаниях долгих и трудных странствий в поисках Святого Грааля.

Известно, что с незапамятных времен во многих мастях Европы существовали сказания о священных чашах и питье человеческой крови.

 

Гундеструпский котел . Общий вид и пластина с изображением сцены перерождения . Серебро , позолота . II-I вв . до н . э .

Представляется, что наряду со многими артурианскими мотивами поиск Святого Грааля является христианской интерпретацией широко распространенного культа священной чаши. Как уже упоминалось ранее в этой главе, Гундеструпский котел, возможно, является наиболее известной чашей древности. Вероятно, он был сделан кельтскими мастерами, жившими в Причерноморье около 200 года до н. э. Этот великолепный предмет был аккуратно разобран его германскими владельцами (возможно, выходцами из племени кимвров) и опущен в торфяное болото в Дании в качестве приношения. На одной из составляющих его пластин изображен развернутый строй воинов. Следуя вдоль Древа Жизни, они проходят мимо собаки (символ смерти) и оказываются подхваченными огромной фигурой божества, которое осторожно опускает их в большой котел, а над ним изображены конные воины, удаляющиеся от этой сцены перерождения, заново возродившиеся в качестве всадников.

Из других источников нам известно, что кельты верили в перерождение. Цезарь рассматривал их безрассудную отвагу в битве как прямой результат презрительного отношения к смерти и веры в возрождение. А эта необычная сцена, изображенная на котле, похоже, олицетворяет пути достижения той новой жизни, которая должна быть качественно лучше прежней, именно поэтому пешие воины волшебным образом превращаются во всадников.

В сущности, в письменных легендах мы будем наталкиваться на такое множество примеров «языческих» мотивов, что возникает совершенно очевидная необходимость определить источник, из которого эти мотивы возникли, и выяснить, являются ли они кельтскими по происхождению. Для этого необходимо остановиться на отличительных особенностях религиозной идеологии кельтской Британии.

Поскольку доримский кельтский мир был бесписьменным, мы располагаем очень незначительным количеством источников по этому вопросу, главным образом, когда дело касается особенностей верований бриттов. Римские авторы в основном фокусируют свое внимание не на мифологии или космологии, а на ритуальных практиках (которые они имели возможность наблюдать), хотя, безусловно, их записи дают нам важные сведения о кельтских представлениях, связанных со смертью и загробной жизнью.

Археологические находки свидетельствуют об образах кельтского пантеона, а также иллюстрируют некоторые ритуалы. Существуют еще два других важных источника, которые ученые используют, чтобы проникнуть в кельтский мир сверхъестественного. Такими источниками являются древние мифические циклы Уэльса и Ирландии. Эти эпические сказания дают великолепную возможность прочувствовать то, как древние кельты представляли себе потусторонний мир, его персонажей и происходящие в нем события. Но для решения поставленной нами задачи распоряжаться этой информацией необходимо с осторожностью.

Хотя в сказаниях упоминаются события, дающие основание предположить, что до этого они существовали в устной форме на протяжении нескольких столетий, они фактически были записаны приблизительно в то же самое время, что и легенды об Артуре в Англии и во Франции. Некоторые ирландские материалы восходят к VI и VII векам, но никак не к периоду, когда трудились классические авторы, и не к периоду, когда, как считается, жил Артур. Несмотря на то что в одном из валлийских сказаний «Добыча из Аннувна» встречается наш герой Артур, отправляющийся в рыцарское странствие вместе со своим кузеном, эта легенда впервые легла на бумагу в XIII веке, столетием позже того, как валлиец Гальфрид Монмутский впервые привлек внимание английского просвещенного мира к Артуру.

Принимая во внимание эти замечания, мы можем в общих чертах наметить картину мира в мифологических представлениях кельтов. Как и у всех других народов той эпохи, у кельтов имелось стройное представление не только о мире живых, но и о потустороннем мире, в котором время остановилось. Это был дом предков, душ умерших и божеств, а также место возрождения. Однако мир живых не был абсолютно отделен от мира мертвых. Люди, обладающие высоким духовным знанием – друиды, живущие среди людей, мифические герои, духи и даже боги и богини – могли переходить из мира в мир, хотя делать это было рискованно.

Согласно ирландским мифологическим представлениям в потусторонний мир можно было попасть, если плыть на запад (в сторону Атлантики)^{36}[36]. У других народов типичными «вратами» в мир иной был ход вниз – в пещеры, туннели и шахты или под воду. Через родники, колодцы, озера, водопады, топи и торфяные болота можно было также попасть в потусторонний мир, в центр перерождения. Деревья также были связующим звеном между мирами – с их корнями, глубоко уходящими в подземный мир, стволами, находящимися в мире живых, и кронами, достигающими божественного неба, где был дом самого могущественного из всех богов – Солнца. Деревья также обладали магическими свойствами умирания и возрождения. Осенью они «умирают», роняя свои листья и принимая вид скелета; весной они заново рождаются, одеваясь в листву; а поздним летом, в зените года, они приносят плоды – свое потомство. Конечной целью последнего путешествия Артура был волшебный остров Аваллон, остров Яблоневых Садов^{37}[37].

Вода и водоемы, необходимые для существования всех форм жизни, не только служили «входом» в Иной мир, они были признаны святыми местами – местами плодородия. Тацит описывает, как на ежегодном великом празднике богиня плодородия Нерта была вынесена из воды, посажена в повозку и торжественно провезена по всей округе. Когда она находилась за пределами своего жилища, все военные действия должны были приостанавливаться, а все оружие прятаться. По окончании торжественного шествия богиня возвращалась в воды, а всех рабов, сопровождавших се, тут же предавали смерти (топили). Несомненно, у кельтов и бриттов также была своя собственная «Дева Озера», и она ассоциировалась не только с плодородием, но и с оружием.

В землях германских и кельтских народов на всей территории Северо-Западной Европы был чрезвычайно распространен обычай хранить в воде ценные предметы. В ранние века от Дании до Швейцарии, по всей Франции, в Британии и Ирландии приношения по обету опускали в озера, реки, болота и торфяники. Эти приношения включали человеческие жертвы («болотные люди»), украшения, драгоценности, такие, например, как браслеты, знаменитый Гундеструпcкий котел, а также огромное количество оружия. Почти все оружие намеренно приводилось в негодность, так как было принято считать, что предмет, подходящий богам, должен быть непригодным для живых.

Хотя ни в одном толковании артурианских легенд не упоминается о том, что Экскалибур был поврежден, возвращение волшебного меча водной богине находится в полном соответствии с представлениями и обычаями древних британцев. Однако мы должны помнить, что хотя идея бросать божественное оружие водным женским божествам полностью согласуется с древней британской космологией, но ни в одном из британских (или ирландских) мифов, записанных до сказаний об Артуре, примеров подобных событий не приводится.

Котлы и чаши являются своего рода миниатюрными версиями прудов, озер и родников. Являясь емкостями, в которых могла находиться вода, вино или человеческая кровь, они обладали способностью преображать любого, кто символически искупается в них, выпив их содержимое. В ирландской и валлийской мифологии известны «котлы возрождения», которые могут возвратить к жизни погибших воинов, если их варить в этих котлах всю ночь. Нет сомнения в том, что у древних бриттов были сходные представления; подобным образом поступало большое количество других народов и культур.

Несмотря на то, что ранние кельты и бритты не были великими строителями священных памятников (по крайней мере, они не соорудили ничего, что сохранилось бы до наших дней или привлекло внимание античных авторов), они чтили священные места. Как правило, они почитали священные рощи и деревья, располагающиеся вокруг водоемов. Здесь обычно находился дом какой-нибудь «нимфы» или, возможно, богини, здесь же проходили священные церемонии. Растущие в этих местах деревья считались священными, представляли собой убежище или приют, являлись зримым проявлением циклов жизни – смерти и возрождения.

Рощи и поляны являются прототипом той обстановки, на фоне которой разворачивается большинство событий в легендах об Артуре. Время от времени кто-то из наших героев попадает на поляну, засыпает у ручья, пересекает реку, или с ним заговаривает враждебный рыцарь, который, как уже упоминалось, является одновременно и стражем этого места, и тюремщиком девицы. Происходит битва, от исхода которой зависит судьба и защитника, и бросившего вызов, и девицы-«нимфы». Я не вижу никакой другой альтернативы, кроме как напрямую приписать этот распространенный сценарий легенд об Артуре кельто-бриттскому представлению о священной поляне или роще. Однако когда в четвертой главе мы подойдем к оценке событий, происходящих в этих священных местах, мы обнаружим, что там часто происходит все не так, как это могло быть в Британии в V веке.

Главенствовали в этих святых местах друиды. Цезарь утверждает, что они были бриттами по происхождению и их культы распространились отсюда к континентальным галлам. Он говорит, что обучение друидов могло длиться двадцать лет и включало в себя изучение всех видов древних сказаний, религиозных догматов и заклинаний, передаваемых из поколения в поколение. Несомненно, они были влиятельными людьми и благодаря своим способностям предсказывать будущее играли важную роль в политике. Следуя традициям, которые могли существовать еще до кельтов, использовался один важный способ гадания – человеческое жертвоприношение, когда человека закалывали или удушали и при этом наблюдали за предсмертными муками жертвы, а потом исследовали ее внутренности.

Разумеется, в легендах об Артуре эта мрачная роль друидов не связывалась с именем Мерлина, хотя в них и имеются примеры кровавого ритуального действа, например, отсечение головы. Иногда голова отрубалась в качестве трофея, для демонстрации личной победы на поле брани. Но еще задолго до кельтов отрубленные головы служили важными магическими объектами. Входы в стоящие на холмах древние укрепления иногда украшались человеческими головами, насаженными на пики, чтобы отвращать зло. В кельтские времена, вплоть до VII века, в Уэльсе отрубленные головы помещали в колодцы и источники в качестве вотивных приношений.

Таким образом, отрубленные головы являются важными символами в валлийской и ирландской мифологии. Бытовало представление, что эти головы обладали свойством исцелять раны. В одной ирландской легенде отрубленная голова как бы превратилась в Котел Возрождения: люди восстанавливают свою силу, выпив молоко, налитое в этот череп. Подобные события отмечаются в легендах об Артуре, хотя отсеченные головы в качестве мощного магического символа встречаются далеко за пределами мира кельтов.

Но вернемся к пантеону кельтских богов. Существует ряд свидетельств того, что солнце считалось верховным божеством. Это подтверждается тем, что многие знатные кельты были погребены в своих могилах вместе с солярными дисками или колесами. Однако нам ближе версия о том, что солнце пересекает небесный свод в колеснице, которую везут божественные лошади. У кельтов была богиня-покровительница лошадей – Эпона, ее имя происходило от кельтского названия лошади – epos. Хотя ее не представляли в образе лошади, она считалась покровительницей всадников, богиней, способствующей разведению и плодовитости лошадей. Она всегда изображалась либо верхом, либо рядом с лошадьми. Возможно, из-за христианского приукрашивания в письменных источниках об Артуре, в христианские времена эта богиня нигде в них не упоминается.

Многим животным, не только лошадям, приписывались особые сверхъестественные силы. Олени, вепри, вороны, быки олицетворяли различных богов и богинь или являлись их живыми атрибутами. Имеются также свидетельства о животных, объединяющих черты разных видов, когда в магических целях «качества» двух или более представителей фауны соединены вместе. Считалось, что змеи с бараньими рогами отображают в символической форме плодородие и возрождение, а исключительно изящная бычья голова с головой орла между его рогов символизирует абсолютную власть. Но в доримские времена кельтские ремесленники еще не начали так причудливо изображать мифических животных, хотя в других культурах того времени это уже происходило. Бросается в глаза отсутствие в этом мифологическом зверинце драконов, грифонов, кентавров, сфинксов и прочих фантастических чудовищ. На это стоит обратить особое внимание, ведь всевозможные чудовища постоянно появляются в письменных повестях Артуровского цикла.

Невзирая на отсутствие каких-то особых мифических созданий, кельто-британская культура была сильной и сложной и являлась важной часть общеевропейской кельтской культуры, которая к IV веку до н. э. простиралась от берегов Северного моря до Венгрии и Малой Азии. Основываясь на устоявшейся традиции, устное народное творчество стало основным средством передачи элементов кельтской культуры из поколения в поколение. Поэты и барды создавали свои сказания в стихах, музыканты – в песнях; сказителей было в изобилии.

Кельты с удовольствием рассказывали предания и легенды, которые с давних времен стали основным выражением их этнической идентичности. В Ирландии, где традиции сохранились лучше всего, до сих пор есть известные сказители, живущие в области Гэлтахт на западной оконечности острова^{38}[38]. В 80-х годах мне посчастливилось познакомиться с доктором Шеймасом О’Кахонем, преподавателем кафедры ирландского фольклора Университетского колледжа в Дублине. Тот любезно познакомил меня с потрясающим богатством ирландского фольклора. Существует несколько больших мифических циклов на ирландском гэльском языке, и кафедра доктора Шеймаса О’Кахоня располагает примерно 800 вариантами каждой из основных легенд. Почти все деревни в Ирландии имеют свою собственную версию каждой из основных легенд.

Существует интересная сказка под названием «Человек, которому нечего было рассказать». В ней говорится об усталом и заблудившимся путешественнике, который постучался в крестьянский дом, умоляя дать ему воды, пищу и ночлег. Хозяин впустил путника и предложил ему все, что он просит, но при условии, что вместо оплаты тот расскажет ему какую-нибудь историю. Путешественник не смог этого сделать, и вдруг он неожиданно обнаружил, что проваливается сквозь землю во мрак подземного царства. Затем с ним стала происходить череда несчастий, которая длилась до тех пор, пока, наконец, он не приобрел достаточного опыта, чтобы сочинить собственную историю. И, в конце концов, именно рассказанная им история спасла его.

Когда мы начнем рассматривать истинные корни артурианских легенд, очень важно обратить внимание на то наслаждение, которое испытывал рассказчик от самого процесса рассказывания, от возможности передать опыт от человека к человеку через живое слово. Многие элементы этих легенд изустно проходили сквозь множество поколений, пока благодаря письменности не оказались зафиксированными на пергаменте.

Есть что-то особенное в кельтском искусстве владения словом, такое же мгновенно узнаваемое и характерное, как их декоративное искусство. И это «что- то» – назовем его частицей кельтского сердца – является настолько мощным и настоящим, что пережило все удары и суету двух тысячелетий, подарив нам только в этом веке таких мастеров слова, как Иейтс, Джойс, Синдж, Дилан Томас и Шеймас Хейни, не считая многих других. Легенды об Артуре, где большую часть текста занимают приказания Артура разным рыцарям отправиться в странствие и на поиски приключений, предоставляют нам прекрасную возможность насладиться этим искусством. Когда рыцари в конце концов возвращаются ко двору, Артур неизменно приказывает им перечислить все, что с ними произошло, и рассказать свои истории. Он прекрасно понимает, что мы учимся через опыт, и через обмен опытом мы становимся мудрее.

Истории об Артуре имеют глубокие корни в кельтской традиции сказительства, в этом не приходится сомневаться. Но возникает вопрос, до какой степени содержание легенд является воспроизведением кельто-британской культуры Темных Веков или даже предшествующего периода? На этот вопрос я собирался ответить в данной главе, и теперь подошло время свести собранные сведения воедино.

Во-первых, если начать с самого простого, легенды, изложенные на бумаге, представляют собой смесь исторических реалий Раннего Средневековья и событий тех времен, когда были записаны эти легенды. Мы рассмотрим это более пристально в третьей главе, в которой прослеживаются изменения, происходившие с нашими сказаниями между 1136 годом, когда Гальфрид Монмутский написал «Историю бриттов», и годом 1485, когда Кэкстон^{39}[39] опубликовал «Смерть Артура» Мэлори^{40}[40].

Эти изменения точно отражают эволюцию культур, представителями которых были авторы на протяжении 350-летнего периода европейской истории. Но, глядя на эти события из сегодняшнего дня, становится очевидным, что многие детали перенесенных на бумагу легенд прямо взяты авторами из своего повседневного опыта, а не из знания ими ранней (или даже поздней) кельтской культуры и истории. В частности, описание окружающего мира – двора, ежедневных христианских религиозных обрядов, ристалищ, кодекса рыцарской чести и куртуазной любви – напрямую отражает особенности ХП-XV веков, но никак не реалии IV века. Военные аспекты легенд имеют тот же уклон – абсолютное преобладание конницы и равнодушие к пехоте более соответствует летописям Позднего Средневековья, а не Темных Веков Британии.

Что касается костюма и платья, то письменные источники неоднократно и детально описывают средневековые одежды мужчин и женщин. Мужчины в этих летописях – бородатые, тогда как Цезарь отмечает, что галлы брили свое тело полностью, кроме головы и верхней губы. На художественных изображениях кельтские мужчины предстают или с усами, или с бородой. Оружие, доспехи, сбруя и украшения для лошадей, встречаемые в письменных источниках, также явно родом из Средневековья, хотя надо отметить, что существует некая неразрывная связь между кельтским периодом и временем авторов сочинений.

У кельтов были длинные мечи, кольчуги и искусно сделанные шлемы, но всадники не могли использовать тяжелые копья, так как у них не было стремян. Удары копьем на полном скаку и рыцарские турниры были невозможны, пока в Британии не появилось стремя.

При том, что римляне широко использовали военную атрибутику, мне не встретилось ни одного свидетельства ее применения кельтами: у них не было ни знамен, ни флагов, а украшали они только свои щиты и шлемы. Однако в артурианских легендах приводится много упоминаний о том, что свои штандарты и прочие предметы военной доблести кельты украшали изображениями и реальных животных, таких как вепрь, орел, и мифических зверей, в особенности дракона. Сообщения об этих символах на зубцах и башнях, венчавших каменные стены замков, часто встречаются в письменных источниках и являются еще одним отражением средневековой культуры, бритты же и до и после римского завоевания полагались в основном на земляные фортификационные сооружения.

Взаимоотношения между королями и королевствами, королями и их вассалами, военными предводителями и их подданными, возможно, наиболее исторически достоверно отображены в письменных источниках, хотя элементы системы феодальной вассальной зависимости также привнесены в большинство легенд из позднейших времен. Однако теме рабства в этих источниках уделено незначительное внимание, возможно в силу того, что к тому времени прямое владение людьми как собственностью в широком масштабе было заменено договорными системами, закрепляющими сервов и вилланов за их сюзереном. Также в письменных источниках редко упоминается об использовании заложников, возможно, потому, что эта форма политического давления стала менее значимой в обретших большую стабильность централизованно управляемых монархиях средневековой Европы. Но роль хозяина на пирах и торжествах, где можно было продемонстрировать бросающееся в глаза богатство и утвердить политический престиж, все еще считалась важной частью «большой игры» в Средневековье, так же, как это было в Темные Века.

Вот что удивительно: прослеживается определенное единообразие в изложении мистических и волшебных событий в книжной традиции артурианского цикла и в кельтских представлениях в сфере мистики и волшебства. Странствия в поисках Грааля имеют только поверхностный налет христианства. Гораздо лучше он заметен в традиционных представлениях о вечной жизни, покоящейся в Котле Возрождения. По аналогии центральная роль святой воды и священных полян, а также их ассоциация с целомудренными девами в белых одеждах (имя королевы Гвиневеры переводится как «белая женщина»^{41}[41]) несомненно являются прямым отголоском кельтского прошлого. Такие мотивы, как отсеченные головы, кровь, исцеляющая сила отсеченной головы, также имеют кельтские корни. Хотя мы увидим, что эти глубокие мистические представления были распространены далеко за пределы кельтского мира.

Поразительно, что такое множество этих крайне мрачных мотивов вошло в сочинения людей, принадлежавших к народу, который исповедовал христианство на протяжении нескольких столетий до того как они прикоснулись пером к бумаге. Для меня это является свидетельством недоказуемого – того, что мистическая эзотерика язычества была пронесена через столетия в устной традиции. Я уже говорил, насколько значимым и важным для бриттов и их кельтских родственников было пересказывание мифов. Мы знаем из великолепного «Беовульфа»^{42}[42] и скандинавских саг о том, что саксы, а позже викинги, тоже очень почитали традиции своего устного народного творчества. Мы также знаем о том, что держать горящим факел мифического героизма «Золотого Века» считалось священным, если не христианским, долгом. Эти волшебные сказания подразумевают наличие связующих нитей со сверхъестественным прошлым, преемственность наследия, которое христианство – чуждая и агрессивно обращающая в свою веру догма – не могло никогда полностью подавить. Пожалуй, единственно безопасным способом сохранить этот волшебный мир живым в обществе, где доминировала враждебная доктрина, была возможность рассказывать предания старины шепотом на ухо, передавая их из поколения в поколение, из уст в уста.

Как мы увидим в третьей главе этой книги, языческая мифология была в известном смысле отодвинута на задний план вплоть до тех времен, когда стало политически выгодно вернуть ее миру в новой светской форме – в виде легенд об Артуре. Язычникам-бриттам, верящим в цикл жизни, смерти и возрождения, казалось совершенно естественным то, что их величайший король никогда не умрет, а превратится в «Короля Былого и Грядущего».

Итак, существует достаточно много соответствий между Темными Веками Британии и ее средневековыми хрониками, что дает возможность для существования устойчивой тенденции изображать далекое прошлое в современном ключе. Нам также необходимо полностью изменить эту формулу и обратить внимание на те свидетельства, которые мы не можем отыскать в письменных источниках кельтской Британии. В этом и заключается вся проблема.

Если вы спросите людей, что они знают о короле Артуре, они обязательно ответят: «меч в камне… рыцари Круглого Стола… Экскалибур… Камелот…» Возможно, они смогут продолжить перечень и вспомнят также Владычицу Озера, Мерлина, Гвиневеру и Ланселота.

Итак, откуда пришли центральные персонажи, перед которыми все преклоняются, откуда взялись символы, придавшие легенде об Артуре жизнеспособность? Собственно, эти составляющие напрочь отсутствуют в кельто-британском мире. Например, абсолютно достоверно то, что не было никакого бога-меча; сама идея волшебных мечей появилась только в поздней кельтской мифологии, в сказаниях, которые, очевидно, относятся к периоду после короля Артура. Нигде нет какого-либо упоминания о вытаскивании меча из камня, несмотря на то, что это очень эффектная метафора для процесса производства металла. Нигде также в нашем британском прошлом не обнаружено следа круглых столов, и хотя по всем британским островам выдвигаются соперничающие друг с другом притязания, ни одно из них не подтвердило тождественность какого-то определенного места Камелоту.

Более того, хотя кельты были, безусловно, хорошими конниками, нет ни одного свидетельства, подтверждающего то, что они развивали и оттачивали свое военное искусство верховой езды так, как, по легендам, это делали Артур и его рыцари. Вескими фактами подтверждается: за исключением редких атак, кельты не часто сражались верхом, и у них не было соответствующих условий, чтобы формировать отряды тяжелой конницы, способной вести бой, сидя в седле. Также нет ни одного свидетельства того, что древние бритты стояли у истоков искусства верховой езды и применения его в военных целях. Однако представить Артура спешившимся перед вступлением в битву весьма проблематично.

Рыцарство – кодекс конного воина с его понятиями о чести, справедливости и куртуазной учтивости не является частью кельтского канона, так же как и кельтские традиции не возносят прекрасный пол до уровня обожания; и, несомненно, такой взгляд был чужд и римлянам. Как уже говорилось, римлян мало заботили вопросы чести и галантности, еще меньше они считались со своими женщинами. Римлян также мало волновали мечи в камне или кавалерийское искусство – они охотнее предпочитали платить за службу иноплеменной коннице, чем развивать свое собственное мастерство. Итак, коль скоро ни римляне, ни бритты не могут дать нам ключ к раскрытию происхождения наиболее известных сюжетов легенд об Артуре, нам придется дать нашему поиску другое направление.

Одно вероятное место поиска находится среди наемных конных когорт Рима, действовавших в Западной Европе. Одна такая группа, отряд под командованием римского полководца с примечательным именем Луций Арторий Каст, была отправлена в Британию в конце II века. С боевых штандартов дышали огнем свирепые драконы, воины облачались в чешуйчатые доспехи и были вооружены длинными мечами. Они знали истории о легендарном короле, который обладал волшебным мечом. Но прежде чем ближе познакомиться с этими людьми, изучим веские доказательства существования короля или военачальника по имени Артур, – как это изложено в письменных источниках или определяется по археологическим свидетельствам.

 

---

Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 87; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!