Из книги «Жертвенные песни» («Гитанджали»), 1910 26 страница
Испуганная Комола бросилась в соседнюю комнату.
Глава 19
– Кто эта девушка? – обратился Джогендро к Ромешу.
– Моя родственница.
– Какая еще родственница? Она явно не принадлежит к твоим старшим родственникам, но я надеюсь, вас связывают не узы любви. Ты рассказывал обо всех своих близких, но об этой девушке я что-то ни разу не слыхал.
Тут вмешался Окхой:
– Ты не прав, Джоген. Неужели человек не может иметь тайну даже от друзей?
– Разве у тебя действительно есть тайна, Ромеш? – спросил Джогендро.
– Да, есть, – вспыхнув, ответил Ромеш. – И вообще я не желаю говорить с вами об этой девушке.
– Но я-то, к несчастью, испытываю сильное желание поговорить с тобой, – настаивал Джогендро. – Если бы ты не делал предложения Хем, поверь, никто не стал бы интересоваться твоими родственными связями. Скрывай тогда что хочешь, дело твое.
– Могу сказать вам лишь одно, – заявил Ромеш. – Ни с кем в целом свете меня не связывают отношения, способные служить препятствием к моему браку с Хемнолини.
– Это с твоей точки зрения, – возразил Джогендро, – но родственники Хемнолини вправе усмотреть здесь весьма основательные препятствия. Мне лишь хочется тебя спросить, для чего вообще держать в тайне свои родственные связи, каковы бы они ни были?
– Назвать сейчас причину значило бы раскрыть тайну, – ответил Ромеш. – Ведь ты знаешь меня с детства, прошу тебя, не выпытывай ничего, просто поверь мне на слово.
|
|
|
– Девушку зовут Комола?
– Да.
– Ты выдаешь ее за свою жену?
– Да.
– И тем не менее требуешь, чтобы мы поверили тебе на слово? Намерен убедить нас, что она тебе не жена, тогда как всем другим говоришь обратное? Как тебе угодно, но это отнюдь не похоже на правду.
– Ты хочешь сказать, – заметил Окхой, – что подобное высказывание вряд ли является классическим примером логического мышления? Но, дорогой Джоген, в жизни бывают такие положения, когда одним приходится говорить одно, а другим другое. В конце концов что-то должно ведь соответствовать истине. Почему не предположить, что рассказанное тебе Ромешем-бабу как раз и есть истина?
– Больше ничего я вам сообщить не могу. Повторяю лишь, что женитьба на Хемнолини не противоречит требованиям моей совести. У меня слишком серьезные основания не осведомлять вас о Комоле, это было бы непорядочно с моей стороны. И я буду молчать даже в том случае, если вы не захотите отказаться от своих подозрений. Коснись дело личных моих неприятностей, огорчений или обид, я не скрыл бы от вас ничего. Но я не хочу причинить зло другому человеку.
– А Хемнолини ты рассказал? – спросил Джогендро.
– Нет. Я собирался сделать это после свадьбы, но, если она изъявит желание, объясню ей все теперь же.
|
|
|
– Можно задать несколько вопросов Комоле?
– Нет, ни в коем случае! Если вы считаете виновным меня, применяйте ко мне любые меры, но я не допущу, чтобы подвергалась допросу ни в чем не повинная девушка.
– Допрашивать кого бы то ни было совершенно ни к чему. Все, что нам хотелось знать, мы узнали. Доказательств более чем достаточно. И теперь я говорю тебе прямо: только посмей после всего этого явиться к нам в дом, тебе не миновать оскорблений.
Лицо Ромеша покрылось смертельной бледностью, он словно окаменел.
– И еще, – продолжал Джогендро, – не вздумай писать Хем. Между вами не должно существовать никаких отношений, ни явных, ни тайных. Если же ты ей напишешь, знай, что я перед всеми разоблачу так тщательно скрываемую тобой тайну и приведу имеющиеся у меня доказательства. А пока на расспросы, почему расстроилась свадьба, буду отвечать, что сам не дал согласия на этот брак, и настоящую причину никому не открою. Однако имей в виду – один твой неосторожный шаг, и все получит огласку. Ты легко отделался, Ромеш, только не думай, что меня удержало сострадание к такому лицемеру и мошеннику, как ты. Мой поступок вызван единственно любовью к Хем, моей сестре. И теперь последнее, что я хотел сказать тебе: никогда, ни единым словом, ни намеком не обнаруживай, что имел какое-то отношение к Хем. Я, конечно, не собираюсь полагаться на твое честное слово, даже правда неубедительна в устах лжеца. Но если у тебя еще сохранилась капля стыда и ты не хочешь быть разоблаченным, не вздумай пренебречь моим советом!
|
|
|
– Ах, не довольно ли, Джоген? – заметил Окхой. – Посмотри, как безропотно принимает все это Ромеш-бабу! Неужели в твоем сердце нет ни капли жалости? Пойдем. Не волнуйтесь, Ромеш-бабу, мы уходим.
Наконец оба покинули комнату. Ромеш застыл на месте, неподвижный, словно изваяние. Затем, придя немного в себя, решил уйти из дома, чтобы наедине с самим собой обдумать все происшедшее. Но тут он вспомнил о Комоле – нельзя же бросить ее одну.
Войдя в соседнюю комнату, Ромеш увидел, что Комола, приподняв жалюзи, молча смотрит вдаль. Заслышав шаги Ромеша, она опустила жалюзи и обернулась. Ромеш сел на пол.
– Кто это приходил? – спросила девушка. – Сегодня утром они приходили к нам в школу.
– В школу? – удивленно переспросил Ромеш.
– Да, – подтвердила она. – А с тобой о чем они говорили?
– Спрашивали, кем ты мне приходишься.
|
|
|
Комоле не привелось жить в доме свекра, поэтому она не знала, когда нужно проявлять стыдливость. Но скромность была в ней воспитана с детства, и, услышав слова Ромеша, она вспыхнула.
– Я им ответил, – продолжал юноша, – что ты мне чужая.
Комола решила, что он просто хочет досадить ей.
– Перестань, – резко сказала она и отвернулась.
А Ромеш все размышлял, как рассказать ей обо всем.
Внезапно девушка забеспокоилась:
– Взгляни, ворона таскает твои фрукты!
Убежав в другую комнату, она отогнала птицу и вернулась обратно с подносом.
– Ешь, пожалуйста, – сказала она, ставя поднос перед Ромешем.
У Ромеша пропал всякий аппетит. Однако заботливость девушки тронула его.
– А ты?
– Возьми ты первый.
Конечно, это была мелочь, совершенный пустяк, но в теперешнем его состоянии робкий сердечный порыв Комолы так его растрогал, что он едва удержался от слез. Не говоря ни слова, он заставил себя приняться за еду.
Когда с едой было покончено, Ромеш сказал:
– Сегодня вечером мы поедем домой, Комола.
– Мне там не нравится, – опустив глаза, огорченно ответила девушка.
– Значит, ты хочешь остаться в школе?
– Нет, нет, пожалуйста, не отсылай меня туда. Мне стыдно. Девочки только и делают, что расспрашивают меня о тебе.
– И что же ты им отвечаешь?
– Ничего. Они, например, все допытывались, почему ты собирался оставить меня на каникулы в школе. А я…
Комола не договорила. При одном воспоминании об этой обиде рана в ее сердце заныла снова.
– Почему же ты не сказала им, что ты мне чужая?
Комола окончательно рассердилась. Исподлобья взглянув на Ромеша, она вымолвила:
– Перестань!
Вновь и вновь спрашивал себя Ромеш, как ему поступить. Словно червь, грызло его чувство гнетущего отчаяния, то и дело грозя вырваться наружу. Что сказал Джогендро Хемнолини? Что она подумала? Каким образом объяснить Хем истинные обстоятельства? Как перенести разлуку с ней?.. Этих мучительных вопросов скопилось так много, что он был не в состоянии хорошенько продумать свое положение. Ясно было одно: в Калькутте, в кругу друзей и врагов, его отношения с Комолой стали предметом живейшего обсуждения. Вероятно, все уже говорят о том, что Комола его жена. Ни одного дня нельзя здесь больше оставаться.
Неожиданно Комола взглянула прямо в лицо Ромеша и ясно прочла на нем выражение растерянности и озабоченности.
– Чем ты расстроен? – спросила она. – Если тебе так уж хочется жить в деревне, я согласна туда поехать.
Покорность Комолы причинила ему новую боль. В сотый раз встал перед ним вопрос: что же делать дальше?
Занятый своими мыслями, он ничего не ответил Комоле, лишь молча смотрел на нее.
Сразу став серьезной, Комола сказала:
– Признайся откровенно, ты, должно быть, рассердился на меня за то, что я не хотела остаться на каникулы в школе?
– Уж если говорить правду, Комола, не на тебя я сердит, а на самого себя.
С трудом выбравшись наконец из паутины собственных размышлений, Ромеш попробовал переменить тему разговора.
– Хотелось бы мне узнать, Комола, чему ты научилась за это время?
Девушка с величайшей готовностью принялась выкладывать перед ним все свои познания. Уверенная, что поразит Ромеша, она прежде всего заявила, что земля имеет форму шара. И он с очень серьезным видом выразил сомнение и спросил, возможно ли это.
Комола широко раскрыла глаза.
– Да ведь об этом написано в книге, и мы так заучили!
– Что ты говоришь? – удивился Ромеш. – Даже в книге написано? А большая она?
Уязвленная Комола ответила:
– Книга небольшая, зато печатная. В ней есть даже картинки.
Перед столь вескими доказательствами Ромешу оставалось лишь отступить. Поведав все, что могла, о своих школьных занятиях, Комола принялась болтать о подругах и учителях, о том, как она проводила время в школе. Ромеш изредка отвечал ей, продолжая думать о своем. Порой, уловив лишь конец фразы, он задавал вопросы совершенно невпопад.
– Но ведь ты меня не слушаешь! – воскликнула вдруг Комола и, очень рассерженная, поднялась с места.
– Ну, не сердись, Комола, – поспешил успокоить ее Ромеш. – Мне сегодня что-то не по себе.
Услышав это, Комола быстро повернулась к нему.
– Что случилось? Ты нездоров?
– Да нет, я не болен. Вообще-то ничего особенного, Это со мной иногда бывает. Скоро пройдет.
Тогда Комола, решив совместить полезное с приятным, сказала:
– Хочешь, я покажу тебе картинки в учебнике географии?
Ромеш с готовностью согласился. Девушка тотчас же принесла книгу и раскрыла ее перед Ромешем.
– Два шара, которые ты здесь видишь, на самом деле один, – принялась она объяснять. – Ведь мы не можем видеть у круглого предмета сразу обе стороны, правда?
Сделав вид, что он сильно озадачен и должен немного подумать, Ромеш заметил:
– Но и у плоских предметов тоже не видны сразу обе стороны.
– Потому-то и нарисованы на этой картинке обе половины шара отдельно, – продолжала Комола.
Так провели они этот вечер.
Глава 20
Оннода-бабу от всей души хотел, чтобы Джогендро вернулся с хорошими вестями и скандал удалось бы уладить. Когда сын и Окхой вошли к нему, он с надеждой и в то же время со страхом взглянул на них.
– Кто бы мог подумать, отец, – обратился к нему Джогендро, – что ты позволишь Ромешу зайти так далеко? Знай я, какой он, я никогда бы вас с ним не познакомил.
– Но ты же сам так хотел этой свадьбы, Джоген, – заметил Оннода-бабу. – Сам не раз говорил мне об этом. Если ты был против, то почему мне…
– Разумеется, мне и в голову не приходило возражать. Но вместе с тем…
– Вот видишь, еще и «вместе с тем»! Разве так можно? Либо ты согласен, либо против, тут никакой середины быть не может!
– Но вместе с тем, хочу я сказать, нельзя было позволять ему заходить так далеко.
– Во многих делах, которые нежданно-негаданно вторгаются в жизнь человека, достаточно лишь толчка, – со смехом сказал Окхой, – а уж потом никакого поощрения не нужно. Какой смысл теперь спорить о том, что случилось? Надо лучше подумать, что делать дальше.
Оннода-бабу слушал его со все возрастающей тревогой и наконец спросил:
– Вы видели Ромеша?
– Видели, и, надо сказать, нам повезло, – ответил Джогендро. – На такую удачу мы и не рассчитывали. Даже познакомились с его женой.
Оннода-бабу глядел на них, онемев от изумления.
– С чьей женой вы познакомились? – переспросил он.
– С женой Ромеша, – повторил Джогендро.
– Не понимаю, о чем ты говоришь. С женой какого Ромеша?
– Нашего Ромеша! Несколько месяцев назад он ездил к себе на родину и там женился.
– Но ведь в то время умер его отец, и никакой свадьбы быть не могло.
– Ромеш женился как раз перед смертью отца.
Оннода-бабу оцепенел. Затем после некоторого размышления озадаченно провел рукой по волосам и сказал:
– Значит, теперь и речи быть не может о его женитьбе на нашей Хемнолини?
– Об этом мы и говорим, – заметил Джоген.
– Но ведь свадебные приготовления уже сделаны! Как же вы не подумали об этом? Все оповещены, что свадьба состоится в будущее воскресенье! Выходит, надо рассылать письма, что свадьбы вовсе не будет?
– Зачем же? – заговорил Джоген. – Придется лишь произвести небольшую замену – и дело улажено.
– Что ты говоришь?
– Но это же так просто, отец! Конечно, замену производят, лишь когда она возможна. Короче говоря, если мы на место Ромеша поставим другого жениха, свадьба так или иначе будет отпразднована в ближайшее воскресенье. В противном случае нам нельзя будет показаться людям на глаза.
И Джогендро выразительно посмотрел на Окхоя. Тот скромно потупился.
– Где же в такой короткий срок отыщешь жениха? – спросил Оннода-бабу.
– Об этом можешь не беспокоиться.
– Но ведь прежде всего надо добиться согласия Хем!
– Уверен, что она согласится, когда узнает, что произошло.
– Ну, если так, поступай, как находишь нужным. А все же жаль, и состояние у Ромеша значительное, и заработать он прилично может благодаря своему образованию. Подумать только! Еще позавчера мы с ним решили переехать в Этойю, где он займется практикой, а тут вдруг… Надо же было случиться такому несчастью!
– Что ты о нем беспокоишься? Ему и сейчас никто не мешает отправиться в Этойю. Пойду позову Хем, времени терять нельзя.
Через несколько минут Джогендро возвратился вместе с Хемнолини. Окхой остался сидеть в углу комнаты, скрытый книжным шкафом.
– Садись, Хем, – сказал Джогендро. – Нам нужно кое-что сообщить тебе.
Хемнолини молча опустилась в кресло. Она чувствовала, что ей предстоит тяжелое испытание. Джогендро начал так:
– Не кажется ли тебе подозрительным поведение Ромеша?
Хемнолини молча пожала плечами.
– Он отложил свадьбу. Значит, у него есть какая-то причина, о которой нельзя нам сообщить.
– Разумеется, какая-то причина есть, – не поднимая глаз, ответила Хемнолини.
– Правильно, есть. А разве уже одно это не подозрительно?
Хемнолини снова молча пожала плечами. Нет, ничего подобного она не думает.
Ее упорное желание верить Ромешу больше, чем всем своим родным, вывело наконец Джогендро из себя. Осторожные намеки, разговор издалека были явно не к месту. И он резко продолжал:
– Ты, конечно, помнишь, как несколько месяцев назад Ромеш вместе с отцом уезжал к себе домой? Потом мы еще удивлялись, что так долго не имеем от него никаких вестей. Вряд ли забыла ты и о том, что Ромеш, обычно заходивший к нам по два раза на день, тот самый Ромеш, который все время занимал соседний с нами дом, возвратившись в Калькутту, совершенно перестал здесь показываться и скрылся в другом конце города. А вы, несмотря на все это, отнеслись к нему с прежней доверчивостью, даже пригласили его к себе! Будь я здесь, могло ли произойти что-либо подобное?
Хемнолини продолжала хранить молчание.
– Пытались ли вы вникнуть в смысл такого поведения Ромеша? Неужели оно не вызвало у вас хоть малейших подозрений? До чего же глубоко ваше доверие к нему!
Хемнолини молчала.
– Ну хорошо! Вы люди честные и не в состоянии подозревать в чем-либо дурном других. В таком случае, надеюсь, что и ко мне вы питаете хоть какое-то доверие? Так вот: я сам лично отправился в пансион, где и узнал, что Ромеш поместил туда свою жену Комолу и даже на каникулы не захотел взять ее домой. Но три дня назад он неожиданно получил письмо от начальницы пансиона, в котором она просила его приехать за Комолой. Сегодня начало каникул, и школьный экипаж доставил Комолу на прежнюю квартиру Ромеша в Дорджипаре. Я сам побывал на этой квартире. Когда мы пришли, Комола чистила ата и разрезала их на дольки, а Ромеш, сидя напротив, отправлял эти дольки себе в рот. На мой вопрос, в чем дело, Ромеш ответил, что в настоящий момент рассказать нам ничего не может. А ведь вздумай он только намекнуть, что Комола ему не жена, и можно было на этом основании попытаться как-нибудь рассеять возникшие подозрения. Но он не пожелал дать никакого определенного ответа… Ну, так как же? Вы и теперь будете ему верить?
Пристально глядя на сестру, Джогендро ждал, что она скажет.
Хемнолини страшно побледнела и, изо всех сил ухватившись за ручки кресла, старалась сохранить спокойствие, но через мгновение она покачнулась в кресле и без чувств упала на пол.
Испуганный Оннода-бабу склонился над дочерью и, обеими руками прижав ее голову к своей груди, без конца повторял:
– Что с тобой, дорогая? Что с тобой? Не верь им, все это ложь!
Отстранив отца, Джогендро отнес сестру на диван и принялся брызгать ей в лицо водой из стоявшего рядом кувшина. Окхой усердно обмахивал ее веером.
Через несколько минут Хемнолини приоткрыла глаза, вздрогнула и простонала:
– Отец, пусть Окхой-бабу немедленно уйдет отсюда!
Окхой положил веер и, выйдя из комнаты, остановился за дверью. Оннода-бабу сел рядом с Хемнолини и с тяжелым вздохом погладил ее по голове:
– Дочка, моя дорогая! Успокойся!
Слезы брызнули из глаз Хемнолини, грудь ее судорожно вздымалась от рыданий. Она прижалась к отцовским коленям, стараясь подавить взрыв нестерпимого горя.
– Успокойся, дорогая, перестань, – твердил прерывающимся от слез голосом Оннода-бабу. – Я слишком хорошо знаю Ромеша. Никогда он не поступит так бесчестно. Джоген, конечно, ошибся.
Раздосадованный Джогендро не выдержал:
– Не обнадеживай ее напрасно, отец. Успокаивая Хем сейчас, ты готовишь ей еще большие муки в будущем. Дай ей время все обдумать.
Хемнолини выпрямилась, пристально взглянула на брата и твердо сказала:
– Все, что мне нужно, я уже обдумала. Запомни, пока я не услышу обо всем от него самого, я ни во что не поверю.
С этими словами она встала.
– Только не упади, – забеспокоился Оннода-бабу, поддерживая ее.
Опираясь на его руку, Хемнолини поднялась к себе в спальню и легла в постель.
– Оставь меня одну, папа, – попросила она, – я попробую заснуть.
– Может, прислать к тебе мать Хори с опахалом? – спросил Оннода-бабу.
– Нет, нет, мне ничего не нужно, папа.
Оннода-бабу вышел в соседнюю комнату. Он думал сейчас о матери Хем, умершей, когда девочке было всего шесть месяцев. Ему вспомнились ее самоотверженная преданность, мужество и постоянная жизнерадостность. Он вырастил девочку, ее дочь, и она стала воплощением своей матери, Лакшми его дома. Сердце Онноды-бабу обливалось кровью от сознания, что Хем страдает, и он мысленно обращался к ней:
– Не знай горя, моя дорогая девочка, будь всегда счастлива! Как хотелось бы мне, прежде чем я соединюсь с твоей матерью, увидеть тебя радостной и довольной, знать, что ты нашла приют в доме человека, которого любишь!
Он вытер влажные глаза краем одежды.
Джогендро и раньше был не высокого мнения о женщинах, теперь же он окончательно убедился в том, что они не умны. Что поделаешь, если они не верят даже неопровержимым доказательствам! Они могут отрицать, что дважды два четыре, и им совершенно безразлично, что другие об этом думают. Разумные доводы говорят, что черное – это черное, но если любовь подскажет женщине, что черное – это белое, она с гневом обрушится на любые разумные доводы! Непонятно, как еще может существовать мир, когда в нем есть женщины!
Наконец, прервав свои размышления, Джогендро окликнул Окхоя. Тот осторожно вошел в комнату.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 103; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!