Рассказ сирийского моряка о невероятном событии,
Происшедшем на Бычьем рынке
1
- Ну и чудной город - этот ваш Рим, клянусь трезубцем Посейдона, по-вашему, значит Нептуна! За тридцать лет, во время которых я больше качался на волнах, чем топтал землю, каких только чудес не доводилось мне встречать: и двухголовых младенцев, и скелеты драконов, и поющих сирен... Не пережить мне следующего кораблекрушения, если хоть одно мое слово - неправда! Морских чудовищ я видел так же близко, как вижу сейчас вас, слышал их рев так же ясно, как слышу этот ваш недоверчивый ропот! Но, чтобы нищие делили между собой весь мир, как делят во всех странах поданную лепешку их собратья, да при этом вместо жалких медяков или огрызков хлеба получали в подаяние золотые монеты, такого чуда я не встречал, даже проходя мимо огнедышащих скал и земель амазонок!
Рослый чужестранец, оборванная одежда которого выдавала в нем моряка, а покрытые едва зажившими ранами лицо и руки говорили о недавнем несчастье, случившимся с его судном, обвел изумленными глазами сгрудившихся вокруг его столика зевак, и кивнул на танцовщицу, плясавшую посреди таверны при ярком свете факелов:
- Сколько, к примеру, может заработать за вечер эта сошедшая на землю Афродита Пандемия?[47]
- Денарий, а то и два, если, конечно, постарается хорошенько! - ответил хозяин таверны, пожилой еврей по имени Исаак.
- Вот! - торжествуя, поднял указательный палец моряк. - А те нищие, не трудясь, как она, в поте лица, зарабатывали такую сумму в одно лишь мгновенье!
|
|
|
- Какие еще нищие? - раздались возмущенные голоса.
- Ты что нас, за глупцов принимаешь?
- Как будто мы не знаем, что два денария для любого римского нищего такое же состояние, как для сенатора – два миллиона!
- Но только не для тех нищих! - покачал головой моряк. - Сколько может заработать в день египетский вельможа? - спросил он и тут же ответил: - Два-три золотых со всех своих земельных участков. Ровно столько, сколько получали они за одну минуту!
- Да он просто издевается над нами! - гневно воскликнул один из посетителей, и другой, постарше, усмехнулся:
- Сам-то ты хоть раз видел в глаза золотой? Я сорок лет живу на свете, но даже не представляю себе, как он выглядит. Что хоть там изображено, просвети нас!
Эти слова посетители встретили дружным смехом, но моряк и глазом не повел.
- Или сколько, например, получает у нас, в Сирии, ростовщик? - невозмутимо продолжил он свой допрос. - Пять, самое большее - десять золотых монет в месяц. Здесь же нищие зарабатывают их за каких-нибудь полчаса!
Казалось, теперь уже сама таверна вздрогнула от дикого хохота.
|
|
|
Посетители, среди которых было немало черни, ремесленников и распродавших свои товары крестьян, утирали выступившие на глазах слезы и тянули моряка за лохмотья, требуя замолчать, чтобы их животы не полопались от смеха.
Кое-кто крутил указательным пальцем у виска, давая понять, что он, очевидно, повредился умом во время кораблекрушения.
- Ах, так? - поняв, что его принимают за ударенного волной, а то и самой мачтой, возмутился тот и, швырнув на стол горсть денариев, рявкнул: - Ну так слушайте с самого начала, трезубец Посейдона вам в глотки! Эй, Исаак, вели подать кувшин вина! Да не того вонючего пойла, что я пил вчера, а самого наилучшего, которое только есть в твоих кладовых!
Посетители разинули рты при виде такого богатства.
Исаак же привычным жестом сгреб монеты в ладонь и почесал залысину.
Его глаза беспокойно заерзали с оборванного посетителя на готового броситься в подвалы слугу.
Он не знал, как поступить.
Хитрый и осторожный торговец, он сумел пережить страшные времена Тиберия и Калигулы потому, что не позволял никому развязывать языки в своем заведении, а императорским сыщикам и доносчикам любезно открывал щедрые и никогда неоплачиваемые кредиты.
|
|
|
Он даже название для своей таверны придумал такое, чтоб оно убеждало в его лояльности любого императора - «Слуга Юпитера», ибо какой же римский цезарь не мнит себя земным Юпитером?
И именно эта осторожность, по убеждению Исаака, уберегли от доноса и погромов его заведение в то время, как соседи лишились своих состояний, а их таверны и мастерские - прежних вывесок.
И хоть теперь, по словам посетителей, которым можно было верить, настали дни демократии, когда можно говорить обо всем, не опасаясь, что тебя обвинят в государственной измене или оскорблении императорского величества, Исаак сомневался.
С одной стороны, ему не терпелось воспользоваться благословенными временами и наверстать упущенное при прежних цезарях.
Но с другой - страх удерживал его.
«Мало ли что еще сболтнет этот моряк? - думал он. - Осмеивая Рим, как бы он не дошел и до замечаний в адрес самого... - не решаясь даже про себя произнести имя Клавдия, ужаснулся Исаак, но не в силах расстаться с серебром, которое так приятно тяготило ладонь, дал знак слуге выполнять заказ посетителя. - К тому же, какой может быть спрос с сумасшедшего? Да и мне самому невероятно интересно узнать, с каких пор у нас стали осыпать нищих золотым дождем?»
|
|
|
2
Увидев на столе кувшин с прекрасным фалернским вином и вдохнув его неповторимый аромат, моряк повеселел.
С нетерпением дождавшись, пока слуга торжественно наполнит золотистым напитком его кубок, он отпил глоток и неспешно начал:
- Итак, вчера вечером триера «Аретуза», на которой мы везли товар в Остию, напоролась на подводные рифы и затонула.
- Знаем! Знаем! - зашумели нетерпеливо посетители. - Ты нам про Бычий рынок давай!
- А я что говорю? - сделав еще глоток, вытер губы тыльной стороной ладони моряк. - Из всего экипажа и купцов спастись удалось только мне да еще рабу-гребцу, непростому, кстати, рабу, а эллину, из древнего царского рода! До сих пор удивляюсь, - задумался он, - как он спасся - ведь все рабы были прикованы к скамьям цепями!
- Что нам твой раб? - заторопили слушатели. - Ты про нищих давай!
- Про золото!
- Вот я и говорю! - очнулся моряк. - Подивился я на такую превратность судьбы, но, внимательно осмотрев раба, понял, что ни продать его, ни вылечить мне не под силу. Слишком уж он побился, пока выполз на берег. Делать нечего - отправил я его тогда, по вашему римскому обычаю, умирать на остров Эскулапа. А сам выпил на последний асс[48] самого дешевого вина, что только нашлось в этой таверне, и пошел в поисках пропитания. Так оно было, хозяин?
- Да-да! - машинально кивнул увлеченный рассказом Исаак, но тут же на всякий случай поправился: - А впрочем, не помню! Мало ли кто приходит ко мне с одним ассом в ладони!
- Ну, хорошо! - не стал спорить моряк, но в промежутке между двумя большими глотками проворчал: - Как виноградные выжимки вместо дешевого вина давать, это ты помнишь, а с кого деньги взял - нет!
- Тогда точно ты был здесь, это похоже на нашего Исаака! - усмехнулся пожилой посетитель.
Но на него дружно зашикали соседи:
- Дай послушать человека!
- Эй, моряк, говори!
- Вот я и говорю - пошел я по Риму! - отставив пустой кубок, продолжил моряк. - Ну и чудной же город! На форум выйдешь - дух захватывает от чистоты и величия. А на десяток шагов отойдешь - словно с Олимпа в аид спустился: грязь, вонь, улицы узкие, всюду шум, давка!
- Да что мы, Рима не видели? - возмутился кто-то из посетителей.
- Вы - да, - согласился моряк. - А я - нет.
И, перекрывая своим могучим голосом недовольные крики, продолжил:
- Посмотрел я на храмы ваши, на лавки. Хорошие храмы, и лавки богатые! Не чета всем тем, что я видел в других городах… Постоял около менялы, поглядел, как он гремит на грязном столе серебром и медью. Вдруг, думаю, какая из монет на землю скатится, тут я ее ногой и прикрою! Но, видать, во всем свете менялы одинаковы... Он скорей сам упадет, чем последнюю лепту уронит! Послушал я дикие вопли процессии жрецов Беллоны[49], посмотрел на весталок - по нашим временам не меньшее чудо, чем двухголовый ребенок, и сам не заметил, как ноги вынесли меня к тому месту, что вы называете Бычьим рынком. Взглянул я на дымящиеся колбасы... на пирожки с мясом... на всякую съедобную всячину и задрожал от голода, как долон[50] на сильном ветру. А тут слышу, мальчик милостыню просит, да так жалобно, что нет-нет, да и звякнет мелкий медяк у его ног...
- А говорил золото! - торжествуя, уличил моряка во лжи широкоплечий ремесленник.
- Погоди! - остановил его тот. - Встал я рядом с мальчиком и тоже стал просить. Мол, спасите, граждане, помогите, не дайте пропасть свободнорожденному человеку, оказавшемуся по злой воле Посейдона, то есть вашего Нептуна, без единой драхмы, то бишь денария! Не дают! Плюют под ноги, в лицо смеются, а денег не дают. Взмолился я тогда к богам. Всех, кого знал, по имени перечислил!..
- И Афродиту Пандемию, надеюсь, тоже? - кокетливо подала голос оставшаяся без мужского внимания танцовщица.
- А как же! Ее в первую очередь! - усмехнулся моряк и припоминающе сузил глаза. – И тут вдруг гляжу – подходят пять… нет – шесть нищих! Нищие, как нищие - в грязных, оборванных рубищах, но почему-то, мне это сразу бросилось в глаза - с чистыми и холеными, как у господ, руками. Ни дать ни взять - философы, которых я немало повидал вовсех странах. Ездить по свету ездят, а денег у них не всегда хватает, вот и приходится просить подаяние. Много что ли тебе за пустые разговоры заплатят, если ты не Сократ или Платон?
- Ты и их знаешь? - язвительно заметил оказавшийся среди посетителей философ, задетый словами моряка.
- А как же? У меня такая память – что один только раз услышу – на всю жизнь запомню! – похвастался тот и горестно покачал головой: - Вот, думаю, удружили боги, зря только их о помощи просил. Уж если двум попрошайкам ничего не дают, то, что ожидать целой компании? Я хотел посоветовать им другое место найти, но тут, откуда ни возьмись - воины в красных плащах!
- Преторианцы? - удивился ремесленник.
- И эти - бородатые такие, крепкие, как Геракл, воины, с рыжими волосами и голубыми глазами, в блестящих доспехах!
- Германцы-телохранители?!
- Возможно… Они мне не представлялись! – усмехнулся моряк. - Окружила эта армия рынок - ни философам уже не уйти, ни нам с мальчиком с места сдвинуться. И нищие, слышу, переговариваются между собой. Высокий такой, седой, у которого голова то и дело тряслась, говорит:
«Ах, друзья мои! Да разве я так уставал во время своих ученых занятий, как на этих проклятых приемах?»
«Чуждые дела - яд для разума!» - ответил ему другой нищий, и седой снова затряс своей головой:
«Ах, Паллант, Паллант! - принялся упрекать он, - Да разве я сам этого не понимаю? Но ни в ком, с кем я пытался заговорить об этом, я не нашел даже тени сочувствия! Ну, на кого, ответь мне, или скажи ты, Нарцисс, я могу положиться, чтобы всецело отдать себя любимому делу? На Гальбу?»[51]
- На какого Гальбу? На сенатора?! - округлились глаза у Исаака.
- Откуда мне знать? - пожал плечами моряк. - Я только слышал, как этот Нарцисс стал говорить, что если довериться Гальбе, то еще неизвестно, как он себя поведет. Одно дело, сказал он, отказаться от власти, не имея ее, и, совсем другое, ощутив ее сладкий вкус! Тогда седой повернулся к другому своему соседу и спросил:
«А что скажет мне на все это Каллист?»
- О, боги! Паллант, Нарцисс, Гальба, да еще и Каллист! - затрясся от страха хозяин таверны. - Вот что, моряк! Я ничего этого не слышал и вообще не видел тебя в глаза! Иди отсюда, забирай свои проклятые денарии! И вам не советую слушать его бредни! - набросился он на принявшихся роптать посетителей. - Мало ли что может случиться с головой человека после кораблекрушения на подводных камнях?
- Бре-едни?! - медленно поднялся из-за стола моряк. Достав из-за пазухи узел, он просунул в него два пальца и бросил на стол ауреус. - Это тоже, по-твоему, бредни? Глядите и запоминайте, квириты, как выглядят ваши золотые монеты! А ты, Исаак, вели лучше подать нам вина и мяса! Я - угощаю!
3
Посетители во все глаза уставились на толстый желтый кружок с изображением Клавдия. Ремесленник осторожно, словно касаясь огня, перевернул его, и все увидели изображение этого императора среди преторианцев.
Исаак глотнул слюну.
«А-а, будь, что будет! - не выдержав искушения, выхватил он ауреус из рук пожилого посетителя, пожелавшего узнать его вес. - Расскажет историю моряк - и уйдет. А золото - со мной останется! В крайнем случае, откуплюсь от доносчиков серебром. Впрочем, какие теперь, при Клавдии, доносчики?!»
Окончательно успокоив себя такой мыслью, хозяин таверны подозвал слугу и приказал накрыть столы, а если еды окажется мало, то пусть повара зажарят еще мяса и запекут яиц.
- Так-то оно лучше! - усмехнулся моряк и, отмахнувшись от тут же подбежавшей к нему танцовщицы, продолжил: - Подошел я незаметно еще ближе к странным нищим и слышу, как бледный такой и худой, которого назвали Каллистом, говорит:
«Нет, на Гальбу нельзя полагаться!»
«А на Афера?» - спросил тогда седой.
«На него - тем более! - ответил Каллист. - Не забудь, что это чудовище погубило несчастную жену твоего брата, и ты не Калигула, чтобы прощать подобные злодеяния!»
«Тогда на Сенеку?» - никак не унимался седой.
Моряк оглядел, озадаченных его словами, посетителей и покачал головой:
- Вот, думаю, заноза этот старшой у философов! Ну, прямо, как мой триерарх, когда я плавал на «Галатее»! Но и ученики его оказались непростыми. Тот, который Нарцисс, осторожно так спросил:
«Почему именно Сенеку?»
«Он умен и очень обаятелен!» - объяснил седой, на что Паллант тут же ответил:
«Отдаленность увеличивает обаяние!»
«Что же мне тогда остается делать? Что?! - заволновался седой, но тут к нему, отделившись от преторианцев и германцев-телохранителей, подошел лекарь, пощупал пульс и дал какое-то снадобье. Вы можете себе представить - лекарь дал лекарство нищему!»
Посетители, набросившиеся на дармовое угощение, согласно кивали моряку.
- Да-да, именно так оно и было! - воскликнул он. – И вот здесь началось самое интересное! Охранники расступились, и мимо нас начали проходить знатные римляне в белых тогах с широкими пурпурными полосами...
- Сенаторы! - подсказал Исаак, оглядываясь на дверь.
- И другие - с полосками поуже.
- Всадники!..
- Те и другие принялись громко сочувствовать несчастной судьбе римских нищих и стали подавать нам... золотые ауреусы! Редко, очень редко кто протягивал денарии! Монеты сыпались, словно из рога изобилия. Я подумал, что сплю, но монеты были настоящими, нищие, и сенаторы - тоже! Поднимая упавшее к ногам золото и серебро, я настолько увлекся, что прослушал часть разговора нищих, и только немного придя в себя, услышал, как седой озадаченно спросил:
«Так значит, вы предлагаете во всем положиться на вас?»
«О, да! - ответил ему Нарцисс. - Еще божественный Август сделал вольноотпущенника Лициния прокуратором в Галии!»
«Что Август! - перебил его Паллант. - Когда божественный Юлий Цезарь послал своего раба Галла Лицина собирать налоги на свою родину, то тот, стараясь угодить господину и собрать как можно больше денег великому Риму, разделил год на четырнадцать месяцев! Вот истинный помощник Цезаря!»
«Пожалуй, вы правы… - задумчиво сказал седой. - Мне нужны не столько люди, внушающие уважение своим высоким положением, сколько надежные, преданные и пригодные делу! Но откровенность за откровенность. Ответьте мне, с чего бы начал каждый из вас, если бы на его плечах вдруг оказалась такая ноша, как весь Римский мир? Нарцисс!»
Видя, что посетители, насытившись, снова увлеклись его рассказом, моряк сделал паузу и ответил тоном воображаемого Нарцисса:
«Прежде всего, я вернул бы из ссылки сына несчастного Пизона!»
«Но ведь завтра - Сатурналии!» - напомнил ему седой, однако я успел заметить, что этот ответ пришелся ему по душе.
«Ну и что? - не задумываясь, сказал Нарцисс. - Я бы издал эдикт о его возвращении прямо сегодня!»
«А как же отцы-сенаторы?» - удивился седой, и этот хитрец Нарцисс, снова, не думая ни секунды, ответил:
«Что тебе отцы! Они бы тоже сегодня собрались в курии и в течение пяти минут - ровно такого времени, сколько потребуется для зачтения эдикта, согласились с твоим решением и еще назвали его справедливейшим и мудрейшим! Ибо в этом эдикте будет сказано не просто о возвращении Гнея Пизона, но и о том, что надо отдать ему все имущество, отобранное Калигулой, так как донос, по которому он был так сурово наказан, на проверку оказался ложным!»
«А ведь, пожалуй, ты снова прав... Да-да, прав!» - с уважением посмотрел на Нарцисса седой, и тот понес на него, как военный парусник на торговую галеру:
«Но это еще не все! Я бы немедленно избрал Гнея Пизона консулом, чтобы его отец мог умереть с легким сердцем, благословляя твое имя! Потом я объявил бы, пожалуй, войну Британии, куда намеревался вторгнуться еще Калигула, и племена которой становятся все опасней, так как уже готовы заключить союзный договор с германцами. Затем осушил бы Фуцинское озеро, о чем мечтал еще божественный Юлий. Наконец, построил в Остии новую гавань, что так и не удалось Августу и Тиберию, разобрался бы с Фракией, Мавретанией и вообще навел порядок во всех провинциях. В том числе и на зарвавшемся, с их несговорчивым царем Митридатом, Боспоре...»
4
Моряк прервал рассказ, услышав вокруг себя шум.
Разгоряченные вином люди подзывали слуг и требовали еще вина, заказывали колбасы, хлеб, бобы с ветчиною.
Развязывались заветные узелки и к великой радости Исаака сыпались на столы красные ассы с похожими профилями Клавдия и его брата Германика, тяжелые сестерции с гордой головой Агриппины Старшей, еще не успевшие потускнеть монеты Калинулы и даже старые динарии, бережно хранимые их владельцами, судя по изображениям, еще со времен прежних Цезарей.
Моряк нахмурился и, достав из-за пазухи свой узел, снова запустил в него пальцы.
- Я угощаю! - бросил он на ладонь подбежавшего Исаака второй ауреус и, поднимая руку, чтобы остановить восторженный рев, спросил: - Ну, и как вам мои чудеса?
- Они чудесны! - принялись заверять посетители, глядя, как слуги вносят новые яства и кувшины с дорогим вином.
- В жизни никогда не слышали ничего подобного!
Даже философ, протягивая руку к кубку, который осторожно наполнял янтарным вином слуга, признал:
- Судя по твоему слогу, ты плавал не только с моими коллегами, но и с великими ораторами, а может быть, и с поэтами! Клянусь посохом Сократа, твой рассказ полон чудес, как эта моя чаша!
- Так наполняй ее так, чтобы лилось через край! Ведь такие чудеса!.. - захохотал моряк и, видя, что слуга медлит, выхватил из его руки кувшин и сам наполнил кубок философа.
Залив ароматной лужей стол, он обвел довольными глазами посетителей:
- Между прочим, я не только вам, но и тем нищим так и сказал: - Второй раз за сутки вижу в вашем государстве небывалое чудо. И это, пожалуй, будет даже удивительнее того, что потомок аркадских царей, после крушения судна, ухитрился расковаться на дне моря!
Тут один из нищих, тот, который Паллант, побелел, задрожал, и пока остальные что-то говорили седому, стал допытываться у меня, что это за потомок, правда ли, аркадских царей и как его зовут?
«Феликс!» - отвечаю.
Моряк обвел захмелевшим взглядом жующих посетителей и, залпом осушив кубок, пояснил:
- Вообще-то у меня нет привычки запоминать имена рабов. Но у этого было уж очень удачное - Феликс, что означает, «Счастливый!». Паллант как услышал мой ответ, так и стал одаривать меня своими золотыми. Скажи да скажи, что произошло с этим Феликсом! А что с ним теперь? Ответил я, что отнес его на остров Эскулапа с разбитой головой и добавил, что он хоть и жив, но надежд на исцеление ни-ка-ких, потому что ему, по всем римским законам, один только путьс этого острова: в подземное царство! Тут как раз очередь дошла до этого Палланта отвечать седому. Подумал он и говорит: «А я бы начал с того, что немедленно, прямо с этогочаса издал эдикт, дарующий свободу всем рабам, которые выживут на острове Эскулапа!»
- Свободу? Рабам?! - не поверил философ, но на него зашикали и он, обидевшись, замолчал.
Моряк же важно кивнул:
- Именно так и было! Седой поблагодарил нищих за искренние ответы и сказал:
«Ну что ж, теперь я знаю, что с легким сердцем и спокойной совестью за судьбу государства могу поручить каждому из вас. Ты, Нарцисс, станешь заведовать государственным секретариатом. Должность эта не только самая почетная, но и хлопотная: эдикты, прошения, переписка с наместниками провинций... Однако я уверен, что именно ты, как никто другой, справишься с этим и будешь столь же справедлив ксенаторам и консулам, как к Кальпурнию Пизону. Ты,Паллант, будешь заведовать императорскими финансами. От тебя будут зависеть все налоги с провинций, учет хлеба, постройки, чеканка монет. Отныне я спокоен за это. Уж, коль ты так заботишься даже о рабах, то сумеешь быть рачительным и в делах государства. Ну, а за тобой, Каллист, - канцелярия по делам прошений. Ты станешь рассматривать все жалобы, запросы и прошения на имя Цезаря. Тебе будет помогать Полибий, которого я, помимо этого, назначаю своим советником по ученым делам! Ну, а теперь, когда мы вдоволь повеселили друг друга своим видом, а главное, отвели от меня гнев богов, самое время заняться каждому своими делами. Нарциссу - возвращением сына Пизона. Палланту - спасением рабов на благо государству. Каллисту - разбором жалоб. А мне - наконец-то своим трудом по истории этрусков!»
Моряк замолчал. Осушив еще два кубка кряду, он уронил голову на свои израненные руки и захрапел.
- Да! - переглянулись посетители. - Ну и мастера же моряки на выдумки!
- Надо же - так ловко сплести кружева из самых известных имен! Наверняка солгал, что он впервые в Риме!
- А золото! Откуда тогда у него золото? - усомнился ремесленник.
- Пират, наверное! - предположил философ.
Исаак сорвался с места, и, ощупав узел за пазухой моряка, клятвенно заверил посетителей:
- Камни! Самые настоящие камни! Два ауреуса и горсть денариев - все его состояние, которое он скопил, тридцать лет плавая по морям. А весь рассказ - сплошная выдумка! Идите теперь домой и посмейтесь над ним по дороге!
Посетители нехотя поднялись со своих мест и потянулись к выходу.
- Да, и приходите ко мне завтра! - крикнул им вдогонку Исаак. - Я постараюсь задержать этого моряка, вы расспросите его на трезвую голову обо всем снова и, поймав на слове, обязательно уличите во лжи! То-то будет потеха! Не забудьте привести друзей! Но предупреждаю: каждый будет платить за себя, потому что в его узле, как я уже сказал, остались морские камни!
«Те, что дадут мне выручку, которой не знала еще ни одна таверна Рима! - торжествуя, добавил он про себя и мысленно ахнул, предвкушая еще и завтрашнюю прибыль: - Только бы не сойти с ума от такого счастья!»
5
Все пять дней Сатурналий моряк развлекал многочисленных посетителей таверны «Слуга Юпитера».
И хотя с каждым разом его рассказ пополнялся все новыми и новыми подробностями, никто не мог уличить его во лжи, и римлянам оставалось только изумляться.
Особенно довольны были рабы.
Восседая за столами наравне со своими господами, что было разрешено во время этих празднеств, они плакали от счастья, когда речь заходила об острове Эскулапа и умоляли моряка повторить это место еще и еще.
Однако самое удивительное началось после окончания праздника.
Весь вечер в таверну врывались возбужденные посетители и один за другим сообщали, что глашатаи объявили указы о возвращении из ссылки опального Пизона и высылке на безлюдную Корсику Сенеки, об отъезде в далекую Африку Гальбы и, наконец, о том, что всем больным и старым рабам, оставленным своими хозяевами без помощи, всемилостивейшим Цезарем дарована свобода.
Добавляли, что по всему Риму ходят слухи о скорой войне с британскими племенами...
Исаак и все посетители его заведения бесследно исчезли в ту же ночь.
Что с ними стало - никто так и не узнал.
Только наутро, когда люди, словно в недавние страшные времена доносов, старались говорить шепотом и поменьше обращать внимания на то, что творится вокруг, на таверне сменилась вывеска.
Прежняя бережно - чтобы никто не обвинил снимавшего ее человека в оскорблении Юпитера и императорского величества - была положена на повозку, а взамен ее прибили новую, извещавшую римлян о том, что здесь вольноотпущенник Паллант открывает одну из своих ювелирных мастерских.
Клавдий в то утро проснулся как никогда поздно.
Всю ночь просидев над историей этрусков, он, наконец, завершил ее и теперь после необременительного заседания сената и разбора нескольких судебных дел, к которым он имел давнее пристрастие, собирался взяться за новый труд.
Увы, за неимением ничего более масштабного и достойного, по его окончательному решению, им должна была стать история Рима, начиная с великого дня, когда утвердил свою власть божественный Август.
А чтобы больше ничто не мешало ему, Клавдий распорядился изготовить четыре золотых перстня со своим изображением и вручить их Нарциссу, Палланту, Каллисту и Полибию, дабы они в любое время дня и ночи могли вершить государственные дела, действуя от его имени.
Этот приказ был в точности выполнен.
По горькому стечению обстоятельств, в той самой ювелирной мастерской, в которой сирийский моряк рассказал о невероятном событии, происшедшем на Бычьем рынке великого города Рима.
Глава VIII
ШЕСТОЙ ДЕНЬ САТУРНАЛИЙ
1
Прошло без малого одиннадцать лет, и Клавдию снова явился во сне его полусумасшедший племянник.
Император проснулся от собственного крика.
Оглядел смутные очертания статуй.
С облегчением узнав свою дворцовую спальню, он трясущимися руками зажег светильник, стараясь не смотреть на статуи, чтобы не увидеть среди них поразившую его однажды своей схожестью с сыном Агриппину Старшую.
Затем повернулся к жене и зажал ладонью рот, чтобы не вскрикнуть.
О, ужас!
На его ложе, сладко посапывая во сне, лежала сильно похожая на Калигулу женщина: родная сестра Гая, дочь Агриппины Старшей, его новая жена - Агриппина Младшая...
Осторожно, чтобы не разбудить ее, Клавдий приподнял светильник и замер, вглядываясь в лицо тридцатипятилетней женщины.
Строгий, жесткий профиль, большие, неплотно закрытые глаза, из-под которых она, казалось, даже во сне присматривает за ним...
Единственная разница между ней и Гаем - маленький рот, унаследованный, безусловно, ею от своего отца - Германика.
И тем не менее, именно такое лицо могло быть у Калигулы, доживи он до этих лет...
Не выпуская светильника, Клавдий встал и сделал шаг к двери, чтобы найти Полибия и поделиться с ним страшным сном.
Агриппина открыла глаза и неожиданно бодрым голосом спросила:
- Ты куда?
- Да так... - пробормотал Клавдий и, зная, что ему не удастся так просто отделаться от жены, признался: - Понимаешь, мне опять приснился Гай Цезарь...
Император не стал объяснять ей подробности.
Ведь тогда пришлось бы рассказать и о Мессалине.
А после того, как его распутная жена справила при нем, живом муже, свадьбу с красавцем Гаем Силием и была казнена за это по приказу Нарцисса, он старался не вспоминать о ней.
И был благодарен друзьям и сенату, что они помогли ему в этом, изъяв имя Мессалины и ее статуи из общественных мест, дворца и частных домов.
Поэтому он просто сказал:
- Твой брат хохотал и требовал, чтобы я пошел к нему в рабство! Напоминал, что его слуги когда-то швыряли в меня на пирах косточками от маслин и привязывали к ладоням сандалии, чтобы я тер ими себе лицо, когда просыпался. Заявлял, что после всего этого имеет надо мной полное право господина. Опять угрожал. Обещал убить… Но, хвала богам, я знаю верное средство, как отвратить от себя этот сон!
2
За завтраком Клавдий слово в слово повторил разодетым в белоснежные тоги и пурпурные плащи вольноотпущенникам то, что говорил жене и спросил, кто из них желает разделить с ним компанию на Бычий рынок.
Надменные, важные, разговаривавшие со слугами не иначе, как движением головы, эллины встревоженно переглянулись.
- Но, цезарь! - поправив висевшую на боку шпагу, осторожно заметил Нарцисс. - Я бы не советовал тебе выходить сегодня из дворца. На улице дождь. Клянусь богами, нынешняя мягкая зима даже здорового человека может сделать инвалидом!
- К тому же, этот сон цезаря мне видится не таким опасным, не так ли, Каллист? - торопливо добавил Паллант.
Каллист, обменявшись быстрым взглядом с Паллантом, через силу усмехнулся и кивнул:
- Конечно! Даже наоборот! Этот твой сон к удаче! К неслыханной удаче!
- Очевидно, ты так же блестяще закончишь свою очередную книгу по истории Карфагена, как и предыдущую! - подхватил Полибий.
Клавдий благодарно кивнул ему и вопросительно посмотрел на Луция Вителлия, окончательно состарившегося за эти годы:
- А что посоветуешь мне ты?
Сенатор знал причину беспокойства вольноотпущенников.
В городе назревал бунт.
Хлеба оставалось всего на пятнадцать дней, а тот, что выдавали римлянам, годился разве что на пищу скоту.
Это тщательно скрывалось от Цезаря.
Спроси он, почему государство доведено до такого состояния, и многое стало бы ему ясным.
Например, на какие средства разбил на Эсквилинском холме сады, поражавшие всех своей роскошью, Паллант.
Откуда на столах вольноотпущенников сосуды, на выделку которых шел весь доход с серебряных рудников.
Почему в их банях находится множество бесценных статуй и колонн, а по рядам ступенек струятся бесчисленные водяные потоки.
Да и что говорить, если стоимость одного зеркала, перед которым наряжаются их дочери, превышает ту сумму, которую в прежние времена получали дочери заслуженных римских мужей в приданное от государства?!
- Луций! - напомнил замешкавшемуся Вителлию о своем вопросе Клавдий, - Что молчишь?!
Сенатор виновато улыбнулся и старчески пошамкал губами.
С каким удовольствием он открыл бы глаза Цезарю на истинного Нарцисса! Нет, не того, который приписал себе всю заслугу в осушении Фуцинского озера. А того, что нагрел на этом руки, совершенно не заботясь, что через десяток-другой лет канал придет в негодность.
На Каллиста, который приказал казнить своего бывшего господина.
На Гарпократа, разъезжающего по Риму в пышных носилках и дающего, словно сенатор, всенародные зрелища.
На всех этих эллинов, торгующих гражданскими правами, должностями и местами наместников провинций, освобождающих от смертных приговоров за деньги виновных и, наоборот, казнящих ни в чем не повинных людей...
Но тот же Нарцисс носил шпагу, которую не имел права носить даже проконсул!
Паллант был облечен знаками преторского достоинства.
Его брат Феликс, которого удалось спасти на острове Эскулппа, будучи начальником когорт и конных отрядов в Иудее, поочередно стал супругом трех цариц.
Полибий и вовсе одним движением глаз мог решить его судьбу.
И Вителлий, раздираемый противоречивыми чувствами, не желая предать цезаря и не смея возразить вольноотпущенникам, золотые статуи которых он установил в своем дворце рядом со скульптурами богов, смиренно сказал:
- Конечно, величайший, тебе не стоит выходить на форум в такую погоду. Но, если все-таки пойдешь, я тоже отправлюсь с тобой...
- А вы, друзья мои? - снова обратился к эллинам император.
- Да-да! - с нарочитой готовностью воскликнул Нарцисс. - Мы как всегда, с тобой! А пока, не дожидаясь окончания завтрака, разреши нам удалиться, чтобы подыскать подходящую одежду!
3
Выйдя в коридор, Нарцисс сразу же ухватил за локоть Палланта:
- Нужно немедленно стянуть вокруг Бычьего рынка все когорты преторианцев!
- Не успеем! - покачал головой бледный вольноотпущенник. - Сегодня, как назло – у Клавдия малый прием, и уже через час мы должны быть на форуме.
- Может, попробовать затянуть прием? - предложил Каллист.
- Чтобы дать посетителям удобную возможность излить свою душу Цезарю? - криво усмехнулся Нарцисс. - Паллант, ну-ка изреки на латыни, что будет с нами после этого?
- Примерно то же, что и с Троей после ее взятия нашими предками!
- Странная поговорка! - удивился Нарцисс. - Я, вроде бы, никогда не слышал ее от римлян.
- Еще бы! - презрительно поджал губы Паллант. – Ведь я теперь пользуюсь только своими выражениями!
Проклиная судьбу, что явилась в облике Калигулы в эту ночь императору, вольноотпущенники принялись рассылать своих слуг за агентами и сыщиками, слабо надеясь, что они сумеют удержать разъяренную толпу до того времени, как к Бычьему рынку подоспеют преторианцы.
Тем временем ни о чем не подозревающий Клавдий закончил завтрак и, пройдя в залу, начал прием.
Рядом с ним на помосте в окружении знатных матрон сидела Агриппина Младшая.
Тут же находился и пятнадцатилетний Нерон - ее сын от первого брака, которого она приобщала к государственным делам.
Особенно после того, как Клавдий, по ее настоянию, усыновил Нерона и сделал опекуном своего родного сына Британника[52].
- Тит Флавий Веспасиан! - объявил имя первого посетителя номенклатор, и в залу вошел заметно поседевший полководец.
Багровый от унижения, которому его подвергли, тщательно обыскивая в коридоре, слуги, этот бесстрашный участник тридцати крупных сражений в Британии, где он покорил два сильных племени и двадцать селений, тем не менее, блаженно улыбался.
- С чего это ты такой веселый? - нахмурился Клавдий. - Или считаешь, что должность консула, в которую ты вступаешь, принесет тебе одни радости?
- Так ведь сын у меня родился! - пожал плечами Веспасиан.
В голове Клавдия промелькнуло что-то давно позабытое...
- Сын? – мягчея гололсом, переспросил он. - И как же ты назвал его?
- Очень просто, цезарь - Домицианом![53] - четко ответил полководец, с опаской покосившись на Агриппину.
У него были все основания опасаться этой женщины, хотя вся его вина перед ней заключалась в том, что в свое время он был ставленником Нарцисса.
Когда решался вопрос о новой жене императора, Нарцисс был категорически против Агриппины: утверждая, что эта женщина будет для Рима опаснее сотни Мессалин вместе взятых.
Так оно и получилось.
С первого дня она набросила на Клавдия невидимую узду и держала ее так крепко, словно она находилась в мужской руке.
На людях, как и сейчас, на приеме, она выглядела суровой.
И дома, по словам Нарцисса, не допускала ни малейших отступлений от строгого семейного уклада, если только это не способствовало укреплению ее власти.
Свою же непомерную страсть к золоту она оправдывала желанием скопить побольше средств для нужд государства.
Нарцисс, словно прочитав мысли полководца и опасаясь, как бы тот по своей простоте не сказал чего лишнего о нужде римского народа, дал знак привратнику вызвать следующего посетителя.
Но Клавдий, все еще находясь под властью воспоминаний, остановил номенклатора.
- Значит, Домицианом - от нашего слова «укрощенный»? - уточнил он. – А… как поживает твой первенец?
- Тит? - еще шире улыбнулся Веспасиан. - О! Это уже почти мужчина! А твой?
Клавдий перехватил гневный взгляд Агриппины, которая зеленела при одном упоминании о Британике, и махнул рукой номенклатору.
Сенаторы, среди которых оказался сын Пизона - Гней, приятный, чрезвычайно любезный в общении молодой человек, чем-то неуловимо похожий на своего отца, гонцы из провинций и послы прошли перед императором в течение получаса.
После этого он, по обыкновению не глядя, подписал заранее подготовленные вольноотпущенниками указы.
- Все! - приложив перстень к последнему листу пергамента, решительно заявил он. - А теперь - на Бычий рынок!
- Но, цезарь! - еще раз попытался остановить императора Нарцисс.
- На рынок! - не слушая его, повторил Клавдий и, быстро переодевшись в рубище нищего, первым стал спускаться со ступеней дворца.
4
Однако дойти до Бычьего рынка ему не удалось.
Какие-то люди принялись подавать милостыню «нищим» прямо на форуме.
К их ногам летели жалкие медные ассы, единственное, чем были богаты сыщики и агенты вольноотпущенников.
Неожиданно в оттесняемой когортой преторианцев толпе праздных зевак раздался крик:
- Клавдий! Глядите, это же Клавдий!
- Где? Где?! - заволновались простолюдины.
- Вон, который нагнулся за монетой!
- Ах, негодяй! - послышались голоса.
- Довел государство до того, что нашим детям есть нечего, и теперьсам собирает милостыню?
- Хорош римский цезарь, нечего сказать!
Клавдий выронил из пальцев собранные медяки и непонимающе взглянул на вольноотпущенников:
- Ч-что это?..
- Чернь! - успокаивающе улыбнулся белый, как полотно, Каллист. - Не обращай на нее внимания, цезарь!
- А еще лучше, возвращайся во дворец!
Император обвел ошеломленными глазами площадь.
- Как! Это они мне?!
- Цезарь, да мало ли что может сказать народ? Разве он бывает хоть когда-нибудь довольным?
- Мне? Своему любимому и обожаемому цезарю?! – не слушая тянущего его за полу рваного плаща назад, ко дворцу, Нарцисса, прошептал Клавдий. – Но - за что?!!
Он поднял выроненные монеты, протянул их на ладони шумевшей толпе и, показав рукой на дворец, где была его библиотека и рабочий кабинет с рукописями, пробормотал:
- Вот... Мне больше ничего не нужно! Возьмите, если я этим обидел вас...
Этот его жест и слова переполнили чашу терпения римлян.
- Да он просто издевается над нами! - послышался вопль.
- Возьми себе эти грязные ассы, на которые теперь уже ничего невозможно купить!
- И засунь их в глотки своим друзьям-кровососам!
- Этим разорившим нас эллинам!
- Бей их!
Сминая преторианцев, толпа хлынула вперед.
Вид крови своих товарищей только раззадорил плебеев.
Клавдий во все глаза смотрел, как приближаются к нему размахивающие руками люди.
Что-то больно ударило его в плечо.
Отшатнувшись, он увидел, как от него отскочил, упав на мостовую, серо-зеленый камень.
Второй, точно такой же, угодил ему в шею.
Третий – прямо в лицо...
Дико закричал, бросившись к толпе, кто-то из друзей.
Кто это был, Клавдий так и не понял.
Его, обезумевшего от страха, не в силах постичь происходящего, жестко подхватили под руки подоспевшие германцы-телохранители и, отбивая от наседавших людей своими длинными, прямо на глазах покрывающихся кровью, мечами, успели-таки втолкнуть в дверь императорского дворца...
Целый час Ксенофонт отпаивал снадобьем Клавдия, который от потрясения потерял дар речи и только беспомощно озирался по сторонам.
Рядом с ним находились Агриппина с Нероном и воспитатель наследника - Сенека, возвращенный из ссылки женой императора, несмотря на все протесты вольноотпущенников.
- Мои друзья… Нарцисс... Паллант... - наконец, разлепил бесцветные губы Клавдий - Где они?..
- Да живы, живы! - не скрывая сожаления, ответила Агриппина. - Что с ними сделается? Вителлий - тот, действительно, плох!
- Его хватил удар, когда он попытался остановить толпу, и думаю, что ему не дожить до сегодняшнего вечера! - подтвердил Ксенофонт.
- А Каллист?
- Наверняка уже дома! - усмехнулся Сенека и пояснил императору: - Трясется, чтобы чернь не раздробила хотя бы одну из тридцати колонн, что поддерживает его дворец! Ведь это было бы для него хоть и не самым большим, но все же убытком - ибо даже государство сумело приобрести для театра лишь три подобных колонны. На большее - увы, в казне не хватило средств!
- Да-да, деньги... Где же их взять, чтобы накормить народ? - пробормотал Клавдий. - Казна пуста, совсем пуста...
- Так войди в долю с Нарциссом и Паллантом, и у тебя будет вдоволь денег! - спокойно посоветовал Сенека.
С минуту Клавдий ошеломленно смотрел на него, потом прошептал:
- О, боги... а меня забросали камнями!
- То были не камни, а хлеб! - поправил императора философ.
- Что?! Х-хлеб?..
- Да, цезарь хлеб, который едят твои сограждане, и которым они, справедливости ради, надо сказать, имеют все основания быть недовольными.
- Что же ты раньше не сказал мне об этом?
- Чтобы снова отправиться на Корсику?
- Ну, нет! Хватит! - простонал Клавдий, не замечая, что с его губ уже срывается пена. - Мои книги читают ежемесячно по одному тому во всех концах римского мира... Я пишу о царях, осуждая их за ошибки, а сам? С кем сравнят мои потомки - меня?! И какую пищу я оставлю будущим историкам, которые станут писать о времени моего правления? Тот самый хлеб, которым меня забросали на форуме?! Привратник! Где мои «друзья»?! Если через час... нет - через полчаса здесь не будет Нарцисса, Палланта, Каллиста и всех остальных, то...
Он не успел договорить.
Привратник, впервые видя цезаря в таком состоянии, зажал под мышкой золоченную трость и опрометью бросился вон из спальни.
Нерон озорно свистнул ему вслед.
- Что? - повернулся к нему Клавдий. - Как ты смеешь? Британник! Где Британник? Где мой родной сын?!
Теперь уже Ксенофонт выбежал в коридор и через несколько минут вернулся с Британником, бледным и болезненным, в отличие от пышущего здоровьем и сытостью Нерона, юношей.
Император обнял сына и, не скрывая слез, принялся целовать его, желая, чтобы он поскорей вырастал и принимал от несчастного, обманутого всеми, отца отчет в его государственных делах.
- Ранивший - исцелит![54] - по-гречески воскликнул он и, выдержав взгляд Агриппины, которая одной рукой гладила голову Нерона, а другой протестующе указывала на Британника, добавил. - Пусть, наконец, у римского народа будет истинный, а не усыновленный цезарь!
5
Не успела Агриппина придумать, чем бы ей на этот раз очернить Британника в глазах его родного отца, как двери распахнулись, и один за другим в спальне стали появляться вольноотпущенники.
Нарцисс…
Паллант…
Каллист…
Полибий...
- Вот что, друзья мои! - вкладывая в последние слова гневно-укоризненный смысл, сказал Клавдий. - Я долго не замечал ваших грехов и прощал вам то, за что любой другой римлянин, будь он сенатором или даже консулом, давно бы лишился жизни, как лишился ее, скажем, Силан! Ради выгоды, прихоти любого из вас я щедро раздавал должности, прощения и наказания, даже не спрашивая, за что вы казните одного человека и милуете другого! Но чем вы отплатили мне за это доверие?
Он обвел взглядом каждого вольноотпущенника и тоном, какого они никогда не слышали от слабохарактерного и миролюбивого императора, предупредил:
- Если через месяц... нет! Если ровно через две недели вы не накормите народ и не наведете в Риме порядок, то...
- Накормим, цезарь! - клятвенно прижал ладони к груди Нарцисс.
- Наведем порядок, можешь не сомневаться! Только не гневайся так на нас! - пролепетал Паллант. - Как говорит мудрейшая латинская пословица - человеку свойственно ошибаться...
- Мы сейчас же отправимся ко мне во дворец и составим нужные эдикты! - добавил Каллист.
- За кувшином такого дорогого вина, которое не может позволить себе даже цезарь? - вскричал Клавдий. - Среди твоих тридцати колонн? А может, закусывая из серебряного блюда, для отливки которого пришлось раздвигать стены мастерской? Вот уж поистине, что дозволено быку, не дозволено Юпитеру! - намеренно исказил он другую, не менее известную пословицу и хотел было потребовать отчета от вольноотпущенников за все десять лет, но, вспомнив, что его ждет недописанная история Карфагена, вяло махнул рукой:
- Ладно... Делайте пока это дело, а я, как только завершу историю карфагенян, будьте уверены, проверю все до единого эдикты, которые подписывал, доверившись вам.
Позвав с собой Британника, он направился к выходу.
6
- Да-а... - первым вымолвил Паллант, едва только захлопнулась дверь. - Надо срочно что-то предпринять!
- Что? - видя мстительные усмешки на лицах Сенеки, Нерона и Агриппины, простонал Каллист.
- А вот что, пиши! - решил Нарцисс.
И принялся диктовать сидевшему в углу скрибе:
- Первое: обеспечить твердую прибыль торговцам, которые помогут срочно доставить в Рим продовольствие...
- Но сейчас зима - штормы, бури! - напомнил Полибий.
- Поэтому мы пообещаем всем, кто пострадает от непогоды, что все убытки возьмем на себя! - кивнул Нарцисс.
- На себя? - поморщившись, переспросил Паллант.
- Второе! - не слушая его, продолжил Нарцисс. - Предоставить большие льготы для лиц всякого сословия...
- Гражданам - свободу от закона Паппия-Поппея! - вставил Каллист.
Нарцисс кивнул скрибе:
- Добавь и это!
- Латинам - гражданское право! - добавил Гарпократ.
- Годится! - одобрил Нарцисс и, подумав, продиктовал: - А также предоставить гражданское право всякому латину, который построит морской корабль, способный вместить не менее пяти тысяч модиев зерна...
- Десяти тысяч! - поспешно поправил Паллант и, встретив недоверчивый взгляд Нарцисса, пояснил: - За такое право эти люди пойдут на любой риск и не то, что за две - за неделю завалят Рим хлебом!
Нарцисс с трудом дождался, когда раб допишет последнее слово и, приложив к пергаменту свой перстень с изображением Клавдия, помахал готовым эдиктом перед лицами друзей и Агриппины:
- Вот наша вольная, по крайней мере, до тех пор, пока цезарь не допишет историю Карфагена!
- А при чем тут мы? - нахмурилась жена императора.
- А разве мы одни составляли за него эдикты? - вопросом на вопрос ответил Нарцисс. - И мы одни превратили в твое золото доходы с провинций, на которые можно было бы накормить римлян на пять лет вперед?
Агриппина жестом приказала скрибе удалиться и обеспокоенно взглянула на своего давнего врага:
- Не время разводить ненужные споры, Нарцисс! Неужели ты думаешь, что мой муж действительно выполнит свое обещание?
- Думаю? - удивился Нарцисс. - Да это было написано на его лице! И не только проверит эдикты, но и напишет новое завещание, лишив этим права наследства Нерона.
- Думаю, что это он сделает в первую очередь! – подал голос Паллант.
- Положим, такое завещание всегда можно признать недействительным! - возразил Сенека. - Когда Клавдий умрет, а в его годы и при таком слабом здоровье, увы, это случается так часто, я готов написать такую сатиру, что каждый усомнится в его умственных способностях!
- А его ученые труды? - резонно напомнил Нарцисс. - Вряд ли кто поверит, читая даже гениальную сатиру, что она - о человеке, который написал более ста книг!
- И весьма ученых и полезных потомкам! – подтвердил Полибий. - Один его труд о происхождении этрусков...
- Остановитесь! Я не могу спокойно слушать об этом чудачестве моего мужа! - гневно сказала Агриппина. - Не хватало еще, чтобы потомки говорили, что отец моего сына, пусть хоть и неродной занимался таким делом, недостойным римского гражданина, как занятия наукой! Так что успокойся, Нарцисс, мы сделаем так, что люди поверят сатире Сенеки. А все труды Клавдия – предадим забвению! - усмехнулась она и, несмотря на возражения Полибия, добавила: - Вечному забвению! И те, что хранятся во дворце, и те, что развезены по библиотекам всего мира. Мы уничтожим их так, что никто, никогда не вспомнит об их существовании!
- Чего не излечивают лекарства, излечивает железо, чего не излечивает железо, излечивает огонь! - чуть слышно прошептал на латыни Паллант.
- Тогда нам остается только одно: ждать, когда Клавдий закончит свой труд, и тогда... - подытожил Нарцисс и выжидательно взглянул на Агриппину.
Та выдержала его взгляд и перевела глаза на лекаря.
Ксенофонт вздохнул и чуть приметно кивнул.
Судьба Клавдия была решена, хотя прямо об этом не было сказано ни единого слова.
Чрезвычайно довольные этим, повеселевшие эллины вышли из спальни.
— А потом мы примемся за них! - кивая на закрывшуюся дверь, сказала Сенеке Агриппина и, сузив глаза, добавила: - И первым будет Нарцисс!
7
Тем временем Клавдий, удобно разместившись на ложе в своем кабинете, диктовал Британнику очередной абзац своего ученого труда.
Увидев, что сын с непривычки устал, он сделал паузу и доверительно заметил:
- Потерпи, сынок, осталось совсем немного. И тогда мы с тобой начнем делать историю уже не на листе пергамента. И никто после этого не посмеет ни в чем упрекнуть меня, клянусь Августом!
Призывая в свидетели своего великого родственника, он кивнул на статую Августа, изваянного в образе Юпитера, и в ужасе отшатнулся.
Мраморный Август, такой же холодный и неприступный, как и в жизни, презрительно усмехался над ним, словно в далекие, полузабытые годы.
Наконец догадавшись, что это отблеск огня светильника, рванувшегося от его резкого движения, сыграл с ним такую шутку, Клавдий хотел рассмеяться, но смех застрял у него в горле.
Он замер, не осмеливаясь диктовать дальше.
Да так и сидел, не в силах шелохнуться.
Август продолжал смотреть на него, словно Медуза Горгона[55].
И Клавдий, казалось, уже сам превращался в неуклюжую, жалкую статую, сделанную из непривычного для римских дворцов и храмов живого и теплого мрамора...
1989 –2012 гг.
[1] Гай Цезарь Август Германский - римский император 37-41 гг., вошедший в историю под именем Калигулы.
[2] Куском полотна для удобства движений подпоясывались прислуживавшие на пирах рабы.
[3] После смерти Гая Юлия Цезаря, его имя стало отождествляться с понятием «император», позднее все римские императоры принимали титул Цезарь и присваивали его своим сыновьям.
[4] 24 января по календарю древних римлян.
[5] «Делай свое дело!» - ритуальная команда жрецов, подававших знак к началу жертвоприношения.
[6] Германик - родной внук Августа, усыновленный по его воле Тиберием и отравленный наместником Сирии в возрасте 34-х лет. Превосходный полководец, славящийся своей добротой и справедливостью, он был горячо любим войсками и народом. Его кончина вызвала в Риме такой гнев на несправедливость богов, что в день, когда он умер, люди осыпали камнями храмы и опрокидывали алтари.
[7] Агриппина Старшая - жена Германика и мать Калигулы, после смерти мужа была отправлена в ссылку Тиберием, где после долгих издевательств и пыток покончила жизнь самоубийством.
[8] Паллиум - вид шапки, закрывающей уши с горлом, носить которую в Риме считалось приличным только инвалидам.
[9] Эскулап - бог врачевания у древних римлян.
[10] Этруски - древний народ, населявший территорию Средней Италии до завоевания ее римлянами, проблема происхождения которого до сих пор остается нерешенной.
[11] Акростолий - оконечность корабельного носа, украшаемая в древности скульптурными головами рыб, животных или богов.
[12] Рома - богиня, олицетворение римского государства, культ которой объединялся с почитанием обожествленного императора.
[13] Юл - легендарный родоначальник, рода Юлиев, к которому принадлежал Юлий Цезарь.
[14] На латинском языке - Рома.
[15] Не путать его, из-за созвучия имен с императором Траяном, который правил Римом спустя более полувека после описываемых в этой повести событий.
[16] По древней традиции, всякая трапеза римлян начиналась с яиц и заканчивалась фруктами.
[17] Проскинеза - восточный обычай падать ниц перед правителем, вошедший в Риме в моду при Калигуле.
[18] Ауреус - древнеримская монета высшего номинала.
[19] От латинского слова «патер» - «отец».
[20] Позднее с этой скалы стали сбрасывать приговоренных к смертной казни государственных преступников.
[21] Которая, кстати, через несколько лет унесла и его жизнь…
[22] Сенека имел в виду заседание сената, на котором Калигула выступил с тщательно подготовленной речью, желая рассчитаться с Афером за то, что тот запятнал одним из своих доносов честь его матери, с чего и началась ее травля Тиберием. Заручившись поддержкой Каллиста, Афер выступил с ответной речью, в которой заявил, что подавлен красноречием Калигулы и, признав собственное поражение, назвал его величайшим оратором, чем вернул к себе расположение польщенного императора.
[23] Аппий Силан был вторым (или третьим) мужем матери Мессалины.
[24] Стих из «Илиады».
[25] Остров посреди Тибра, куда вывозили старых и больных рабов, где они умирали от голода.
[26] Пирр – эпирский царь, произнесший после одной из своих побед знаменитые слова: «Еще одна такая победа – и мы окажемся разбитыми!».
[27] Так называлась мифическая богиня справедливости и мщения за несправедливость, которую особенно любил помещать на своих серебряных монетах император Клавдий. Несмотря на то, что за спиной у нее были крылья, что означало, что она успевает везде и всюду следить за порядком, весь мир погрязал в несправедливости и во зле…
[28] Харон – мифический перевозчик душ умерших в подземное царство, для которого платой служила мелкая монета - обол, (древние греки, согласно обычаю, клали его за щеку покойному).
[29] Атропа - одна из трех богинь человеческой судьбы, перерезающая ножницами нить человеческой жизни.
[30] Календы – первое число месяца в календаре древних римлян.
[31] В одном лесу никогда не могут ужиться два вепря. Это - римская пословица сродни русской: «Одним выстрелом двух зайцев убить».
[32] Сатуралии – пятидневный ежегодный праздник в Древнем Риме, во время которого в память о золотом веке Сатурна, когда не было классов и частной собственности, как бы снималась разница между рабом и господином. Рабы в это время наслаждались мнимой свободой, а господа, согласно обычаю, пировали с ними за одним столом или даже прислуживали им, выслушивая весьма вольные шутки и замечания в свой адрес.
[33] Дамокл - один из приближенных тирана Сиракуз Дионисия, завидовавший власти и счастью своего правителя. Узнав об этом, Дионисий дал ему власть на один день, и, посадив на трон, велел повесить над головой Дамокла меч на конском волосе. Увидев над своей головой обнаженный меч, Дамокл понял истинную цену высшей власти.
[34] Эдил – одна из первых сенаторских должностей, в обязанности которой входил надзор за строительством, состоянием улиц, храмов и рынков, а также раздача хлеба, проведение общественных игр и охрана государственной казны.
[35] Богатые и могущественные этрусские города.
[36] От греческого слова «масса», «народ».
[37] Пролетарии - от латинского слова «пролес» (потомство). Так прозвали римлян, все имущество и богатство которых заключалось лишь в их потомстве.
[38] Парис - троянский царевич, выступивший судьей в споре Геры, Афины и Афродиты (по римской мифологии - Юноной, Минервой и Венерой), во время которого каждая из богинь пыталась склонить его на свою сторону.
[39] В 69 году во время гражданских войн, когда власть над Римом поочередно брали в свои руки Гальба, Отон и Вителлий Младший, Веспасиан, разгромив войска последнего, сам стал императором и заслужил любовь народа своей простотой и презрением к роскоши.
[40] Друз - сын Клавдия от первого брака умер, когда играл, подбрасывая грушу. Он задохнулся, поймав ее ртом.
[41] 28 лет спустя, как сын императора, Тит сам удостоится титула «цезарь», а после смерти Веспасиана станет императором, прославившись, по горькой иронии судьбы, не столько своей мягкостью, сколько тремя страшными бедствиями, случившимися всего за двухлетний срок его правления: моровой язвой, пожаром Рима и извержением Везувия, в результате которого погибли Помпеи, Стабии и Геркуланум.
[42] Курия - во времена царей Рима - место собраний и жертвоприношений; позднее - здание, в котором проходили заседания сената.
[43]Т. е. - «Тупица».
[44] Гораций Коклес, прикрывая отход войск, сражался до тех пор, пока его товарищи не разрушили мост у него за спиной, чтобы враги не смогли взять Рим приступом.
[45] Муций Сцевола после неудачного покушения на царя этрусков положил руку в огонь, чтобы доказать свое мужество, поразившись которому, враги сняли осаду Рима.
[46] В переводе с латинского - «общее дело».
[47] Афродита Пандемия - Афродита Всенародная или Афродита – почти для всех народов в древности - божество грубой, чувственной любви, особенно чтимое в портовых городах.
[48] Асс - медная монета.
[49] Беллона - от латинского слова «война» - италийская богиня войны, мать Марса.
[50] Долон – малый передний парус четырехугольной формы
[51] После убийства Калигулы многие сенаторы предлагали Гальбе воспользоваться случаем и захватить власть, но он отклонил их советы, чем и снискал расположение Клавдия.
[52] Так стал называть своего сына Германика после победы над Британией император.
[53] Домициан - император Древнего Рима 81-96 гг.
[54] Слова оракула Телефу, который был ранен копьем Ахилла и которого должна была исцелить ржавчина того же копья.
[55] Медуза Горгона – мифическая женщина-чудовище, голова которой, согласно верованиям людей античности, обращала всех смотревших на нее в камень.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 136; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!