КОНЕЦ МИФА О НЕПОБЕДИМОСТИ ВЕРМАХТА

22 июня 1941 года в 3 часа 30 минут гитлеровские полчища вторглись на землю Советского Союза. По иронии судьбы 129 лет назад также в июне, только 24-го, начал свой поход против России Наполеон. Однако урок бесславной гибели «великой армии» французского императора не пошел впрок новому захватчику. Когда Гитлер разместился в своей вновь созданной ставка около города Растенбург в Восточной Пруссии, ставке, которой он присвоил название «Волчье логово», он был, судя по всему, глубоко убежден, что не позже чем через шесть недель Германия одержит новый триумф на Востоке.

Уже начиная свой поход, Гитлер совершил гигантский непоправимый просчет: он исходил из совершенно иррациональной, по сути дела, мистической посылки о том, что кампанию в России удастся закончить еще летом, в крайнем случае осенью 1941 года. Неограниченная власть, которую Гитлер вкушал к тому времени восемь лет, сотворила свое «чудо превращения», Он уже считал для себя необязательными обычные критерии здравого смысла, логики и г. д. Он уже жил в фантастическом мире, все казалось ему дозволенным и осуществимым.

11 июня, еще до начала агрессии против СССР, фашистский диктатор издал «приказ № 32», в котором распорядился к осени 1941 года… значительно сократить вооруженные силы Германии. Из приказа явствовало, что Гитлер считал, будто «русская кампания» к тому времени закончится и Европа окажется в полной власти «Держав оси». «Для обороны европейского пространства и дальнейших наступательных операций, — говорилось в приказе, — можно будет ограничиться значительно меньшими вооруженными силами, чем мы держали прежде». О германской армии на Востоке в приказе упоминалось особо — и ее Гитлер предполагал значительно сократить: «По всей вероятности, для выполнения дальнейших задач, — вещал фюрер,— нам хватит 60 дивизий, не считая сил наших союзников и друзей». И это говорилось не за столом, не в порядке досужих домыслов, а черным по белому было записано в официальном приказе. Более того, посылка о блицпоходе на Восток легла в основу стратегического планирования Гитлера. Подобная самонадеянность накануне войны с великой державой, обладавшей к тому же гигантской территорией, воистину чудовищна. Такое «планирование» мог позволить себе только утративший всякий разум неограниченный диктатор.

Через три недели после начала агрессии против Советского Союза в дополнение к «приказу № 32» был издан «приказ № 32-б», в котором содержались конкретные меры по сокращению вооруженных сил. В параграфе первом приказа была дана общая оценка положения: «Военное господство над европейским пространством, — писал Гитлер, — после поражения России (!) позволяет нам существенно сократить размеры армии». Далее Гитлер предписывал начать перестройку военной промышленности, значительно уменьшить выпуск военных материалов, необходимых для сухопутной армии. «Размер резервной армии, — говорилось в приказе, — следует привести в соответствие с сокращенной действующей армией… Призыв резервистов 1922 года рождения надо отложить на возможно более дальний срок».

В заключение приведем еще один параграф этого знаменательного приказа: «Вооружение и техническое оснащение войск… следует сократить до размеров, необходимых для продолжения еще не законченных полевых операций».

Много писалось на Западе о «даре предвидения» Гитлера, о его «полководческом гении», о «мудрости» его приказов. Но разве можно представить себе более нелепый приказ, нежели приказ о сокращении войск и военного производства в самом начале грандиозной, неслыханной по своим масштабам кампании, которая в конечном итоге привела Германию к катастрофе, а самого Гитлера к самоубийству?

«Приказ № 32», опубликованный в полном собрании военных распоряжений Гитлера, западногерманская историческая литература часто обходит молчанием; уж слишком ярко он рисует фюрера как профана и авантюриста.

Итак, вермахт вступил в войну с Советским Союзом, руководствуясь идеей Гитлера о том, что восточная кампания будет закончена за шесть недель. Эта идея легла в основу всех военно-стратегических посылок, всего перспективного планирования. В исторической литературе часто ставится недоуменный вопрос: почему германское командование не позаботилось о снабжении армии зимним обмундированием? Да по очень простой причине: никому и в голову не приходило, что оно может понадобиться. Настолько сильна была вера в гитлеровское ясновидение и непогрешимость его военных расчетов. Характерно, что и в среде самых видных военных мало кто усомнился в возможности добиться окончания кампании в намеченные Гитлером сроки, В подробнейшем дневнике Гальдера, повествующем обо всех перипетиях подготовки нападения на СССР, нет и намека на сомнение в реальности гитлеровской программы — вплоть до того момента, когда крах блицкрига стал уже фактом.

Сам Гитлер в первые недели похода считал, что война развивается точно по намеченному в Берлине плану. Первые успехи нацистской армии, сумевшей глубоко вклиниться в советскую территорию, он воспринял как выигрыш всей кампании. Уже 7 июля 1941 года нацист-скин фюрер заявил, что Советский Союз практически проиграл войну. В дальнейшем он неоднократно повторял эти утверждения, несмотря на то, что на центральных участках фронта уже явно назревал кризис.

И даже тогда, когда в глубине души Гитлер понял, что блицкриг провалился, он продолжал в официальной пропаганде твердить, что Россия потерпела крах.

3 октября 1941 года Гитлер прямо объявил об одержанной победе над СССР. В официальном обращении к немецкому народу он сказал: «Я говорю об этом (о победе. — Авт.) теперь потому, что знаю точно: этот наш противник уже сломлен и никогда больше не поднимется!» Шесть дней спустя начальник отдела печати германского правительства OTTO Дитрих устроил, по настоянию Гитлера, пресс-конференцию, на которой заявил, что русская армия уничтожена. «С точки зрения военной с Советским Союзом покончено». Еще 29 ноября, примерно за неделю до советского контрнаступления под Москвой, Гитлер пытался внушить своему союзнику по «Антикоминтерновскому пакту» — Италии, что Германия уже добилась победы над Россией. В беседе с итальянским министром иностранных дел Чиано он заявил, что «в общем и целом, война уже выиграна». Приведя явно завышенные цифры советских потерь, Гитлер воскликнул: «От этих ударов Россия никогда не оправится!»

Некоторые историки на Западе весьма однобоко и неверно изображают положение, когда пишут, что один лишь Гитлер трубил о победе и объявлял русские армии уничтоженными. В действительности дело было отнюдь не только в Гитлере. Уверенность в победе в неменьшей степени выражали большинство генералов, сообщавших фюреру оценки военного положения. 3 июля 1941 года Гальдер записал в своем дневнике: «Можно без преувеличения сказать, что поход против России выигран за 14 дней». 8 июля он заверил Гитлера, что только 46 советских дивизий пригодны для боевых действий, а все остальные разбиты! 46 советских дивизий против 190 фашистских! При таком соотношении сил, естественно, не могло быть сомнения в исходе кампании.

12 июля группа армий «Центр» сообщила, что если ей разрешат, чтобы танковая армия сделала остановку на 7 дней для подвоза боеприпасов, она сможет в ближайшее время достигнуть Москвы. В конце этого же месяца фельдмаршал Мильх заявил, что сил авиации, имеющихся в распоряжении войск, вполне достаточно, чтобы одержать победу. Наконец, 15 июля завершилось составление доклада главного командования сухопутных войск о структуре сухопутных сил после окончания кампании «Барбаросса», в котором доказывалось, что для оккупации завоеванного русского пространства следует оставить в России всего 56 дивизий. На этом основании верховное командование решило, что с начала августа войска начнут возвращаться из России на родину, а число войск, завершающих последние операции, будет сведено до минимума.

В дневнике Гальдера приводится запись основных положений его доклада Гитлеру 23 июля. В них содержится следующий календарь продвижения германских войск: «Примерно через месяц (25.8) наши войска будут, очевидно, у Ленинграда, Москвы, а также выйдут на линии Орел, Крым. В начале ноября они выйдут на рубеж Волги. В начале ноября достигнут Баку и Батуми».

Генералы допустили двойной просчет: они совершенно недооценили силу противника и проявили абсолютное непонимание действий советского командования. Поэтому все их стратегическое планирование оказалось порочным, и впервые в полной мере это проявилось во время битвы под Москвой, . которая решила судьбу блицкрига, а во многом и всего восточного похода.

Но прежде чем прослеживать далее реакцию нацистского генералитета на сыгравшее столь большую роль в ходе всей войны наступление советских войск под Москвой, следует сказать хотя бы несколько слов о том, почему генералы нацистского фюрера проявили такое элементарное невежество и такой авантюризм.

Думается, что не стоит преувеличивать некомпетентность немецкого генералитета в целом, как это склонны делать некоторые историки и литераторы на Западе. Если бы это соответствовало действительности, вторая мировая война не была бы столь длительной и тяжелой и победа в ней не далась бы столь трудно.

Эйфория немецких военачальников в первые полгода кампании на советско-германском фронте опять-таки во многом объясняется особенностями нацистского режима. Режим этот был авантюристическим по своей сути. И не мудрено, что военная каста, самая авантюристическая прослойка общества в любой капиталистической стране, а особенно в милитаристской Германии, что называется, рвалась в бой. Здесь авантюризм, исконно присущий немецкому офицерству, наложился на авантюризм тогдашних правителей Германии и дал свои плоды.

Но это далеко не все. В результате негласных чисток в армии и контроля нацистской партии над армией (a нацистский контроль был в Германии всеобъемлющим!) произошел своего рода негативный отбор в самой немецкой военной касте. Люди неугодные, строптивые, обладавшие собственным мнением, либо выживались, либо переводились на незаметные посты. Некоторые воспитанники таких крупных военачальников, как Сект, который всегда предостерегал против войны с Россией, спешным образом перестраивались, другие исчезали с авансцены. Этих последних было не так уж мало, и раньше они пользовались большим влиянием. Назовем хотя бы таких военных, как Тренер, Фалькенхайн, Ветцель, фон Метч, Кабиш, Фрейтаг-Лорингхофен. «Отрицательный отбор» дал себя знать уже в 1939 году, т. е. к началу войны. Мудрая русская пословица гласит: «Каков поп, таков и приход». Постепенно руководство нацистской армии стало таким же, каким был нацистский «поп» — сам Гитлер.

Существовала еще одна немаловажная причина, вызвавшая вопиющий просчет немецкой военной касты в первый период войны на советско-германском фронте.

Генералы просто боялись Гитлера. Вероятно, наедине с самими собой многие из них более трезво оценивали обстановку. Может быть, кое-кто из них даже делился своими сомнениями и опасениями в кругу закадычных друзей, хотя при нацизме все общество было буквально прошито шпиками. Как показали дальнейшие события, в частности заговор 20 июля 1944 года, именно часть кадровых военных наиболее отчетливо пеняла гибельность курса Гитлера, Но в 1941 году надо было обладать недюжинной храбростью, а главное, независимостью мышления, для того чтобы осознать: затеяв войну против Советского Союза, Гитлер вступил на дорогу, ведущую к катастрофе.

И наконец, последнее. Гитлеровский режим, дезинформировавший всех и вся, неизбежно дезинформировал саму нацистскую верхушку, в том числе генералитет. Таково уж было свойство этого режима. Правда тщательно скрывалась как от фюрера, так и от его присных. Преградив дорогу любой объективной информации, нацисты сами оказались одураченными. Сообщения о силе и боевом духе Красной Армии, которые шли снизу, по мере своего прохождения наверх все время «смягчались», т. е. соответственным образом препарировались в угодном Гитлеру духе. Все эти факторы необходимо учитывать, рассматривая ход войны фашистской Германии с ее первым настоящим противником — Советским Союзом.

Как бы то ни было, сейчас нельзя без крайнего удивления читать строки дневника Гальдера, посвященные периоду Московской битвы. Перед нами предстает человек, который совершенно не подозревал, что творилось «по ту сторону холма», и не понимал значения событий даже тогда, когда битва уже была в полном разгаре. А ведь Гальдер считался одним из самых проницательных генералов нацистской армии и во время битвы под Москвой руководил генеральным штабом сухопутных войск.

23 ноября, когда советские войска сосредоточивались для контрнаступления, Гальдер записал в свой дневник: «Восток: Россия как военная сила не представляет более опасности для строительства Европы. Противник потерпел решающее поражение».

Но вот наступило 5 декабря — начало грандиозного контрнаступления Красной Армии. В этот день в дневнике Гальдера значится лишь следующая запись о положении в группе армий «Центр»: «Из Воронежа активность в северном, северо-западном и северо-восточном направлениях. На шоссе Дмитров — Москва усиленное движение. Эвакуация Москвы продолжается». На совещании у Гитлера, состоявшемся в тот же день, никто ни словом не обмолвился о начавшемся контрнаступлении.

Несколькими днями позже дается следующая оценка положения в группе армий «Центр»: «На участке 2-й армии и 2-й танковой армии события развиваются удовлетворительно. Можно думать о переходе к стабильной обороне на конечном рубеже (?) (ввиду неясности этой формулировки издатели дневника Гальдера поставили в этом месте вопросительный знак. — Авт.), северо-западнее Москвы вступила в бой с 6.XII 20-я русская армия. Здесь можно рассчитывать на усиление нажима, хотя до сих пор он не проявлялся». Запись от 9 декабря гласила: «Усиливающийся нажим на 2-ю армию… и восточный фланг 2-й танковой армии… Очень сильное напряжение на северном фланге 4-й армии. Хотя обнаруженные здесь радиоразведкой дивизии еще не вступили в бой, не следует ожидать каких-либо глубоких прорывов и значение наступления — чисто тактическое». Что же на самом деле происходило в эти дни? 6 декабря начали наступление войска Западного фронта, оборонявшие столицу. Вслед за тем двинулись войска соседних фронтов.

Развернулось грандиозное сражение. Уже в первый день наступления войска Калининского фронта вклинились в передний край обороны противника и шаг за шагом стали продвигаться вперед. 13 декабря войска Западного фронта подошли к Клину и 15 декабря освободили город. Успешно развивались наступательные действия южнее Клина — 8 декабря было освобождено Крюково, 12 декабря — Солнечногорск. На левом крыле фронта, в районе Тулы, завязалось танковое сражение. Танковая армия Гудериана вынуждена была отступить, оставив на поле боя 70 танков. В ходе десятидневных боев советские войска продвинулись на этом участка вперед на 130 километров^*.

^*В общей сложности в битве под Москвой немецкая армия потеряла более 500 тысяч человек, 1300 танков, 2500 орудий, свыше 15 тысяч машин и много другой техники. Советские войска продвинулись на Запад на 100—250 километров.

Таковы лишь некоторые эпизоды этой битвы, свидетельствующие о том, что немецкая армия потерпела серьезное поражение. Но ни масштаб сражения, ни его значение не были ясны германскому командованию в те исторические дни. они поняли все это только тогда, когда пришлось подсчитывать потери, т. е. когда уже было поздно.

Гнев фюрера, разумеется, обрушился на его полководцев, которые так «подвели» «величайшего военного гения». 19 декабря он вызвал Браухича. Между фюрером и главнокомандующим сухопутными войсками состоялась двухчасовая беседа с глазу на глаз. После этого Браухич заявил Кейтелю: «Я еду домой, он отправил меня в отставку, я больше не могу». Затем Гитлер вызвал Кейтеля и прочитал ему только что составленный приказ об отставке Браухича и о том, что он сам берет на себя командование сухопутными войсками. Таким образом, и генеральный штаб сухопутных войск непосредственно перешел в подчинение к фюреру.

За провал гитлеровских планов под Москвой и на других участках советско-германского фронта должен был поплатиться не один Браухич. Были смещены Рундштедт, Вейхс, Лееб, Бок, Гудериан, Штюльпнагель и другие. Разразился первый кризис в верховном командовании. Каждая из сторон хотела при этом взвалить вину на другую: Гитлер — на генералов, генералы — на Гитлера.

Некоторые генералы, в частности, припомнили, что еще в июне — августе 1941 года шел спор по вопросу о направлении главного удара. Многие высшие военные руководители (Рундштедт, Лееб, Рейхенау и другие) предлагали направить большую часть войск на юг. Однако существовала и другая генеральская группа (Галь-дер, Браухич и Бок), которая была против «распыления сил». Гитлер стал на сторону первой группы. В его директиве, подписанной 21 аегуста, говорилось: «Соображения главнокомандования относительно дальнейшего ведения войны на Востоке от 18 августа^* не согласуются с моими намерениями. Приказываю: 1. Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов Донбасса и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа; на севере — окружение Ленинграда и соединение с финнами».

^*В этот день Браухич представил в ОКБ докладную запуску, в которой отстаивал необходимость нанесения главного удара на Москву в конце августа — начале сентября наряду с проведением дальнейшего наступления на ленинградском направлении и на юге Украины.

Это решение Гитлера Гальдер в своей книге «Гитлер как полководец», вышедшей в 1949 году, изображает как поворотный пункт восточной кампании. Он утверждает, что главная цель — разбить русские армии — была тем самым отодвинута на задний план по сравнению со стремлением захватить военно-промышленные объекты и продвинуться в направлении русских нефтяных источников. До сих пор еще в Западной Германии ведется весьма бесплодная дискуссия на тему — можно ли было миновать поражения, если бы Гитлер послушался советов группы генералов и не повернул бы часть сил германской армии на юг?

В эту дискуссию надо внести ясность.

Совершенно очевидно, что не частные просчеты гитлеровского командования и самого Гитлера, а кардинальный просчет — авантюристическая война против Советского Союза привела к поражению фашистскую Германию. Спор о том, кто был более прав — одна генеральская группа или другая, Гитлер или генералы, в целом носит сугубо схоластический характер. Скажем заранее: неправы были обе генеральские группировки. Попытаемся доказать это.

По-видимому, Гитлер и часть генералов, поддерживавшая его точку зрения, уже летом 1941 года сомневались в возможности быстрого завершения похода и именно потому пытались захватить поскорее промышленные ресурсы юга Советского Союза. Напомним, что еще 11 августа в дневнике Гальдера появилась запись, которая явно расходится с его победными реляциями, написанными до этого, а отчасти и после: «При рассматривании общего положения становится все более ясным, что русский колосс… нами недооценивался. Эта констатация относится ко всем организационным и хозяйственным сторонам, к средствам сообщения и особенно к чисто военным возможностям».

Однако Гальдер не был в состоянии сделать из своего признания необходимые выводы. Он продолжал поставлять Гитлеру явно преуменьшенные данные о силе и боеспособности советских войск.

В конце августа стало уже совершенно ясно, что германская армия не сможет решить задачу захвата Москвы. Но германские генералы не понимали этого в той же мере, в какой не понимал ефрейтор Гитлер. Теперь же, через четыре десятилетия, бывшая фашистская военщина и ее нынешние защитники хотят выдать свои просчеты за премудрость, утверждая, что если бы Гитлер послушался советов генералов, то Германия выиграла бы войну.

В свою очередь, Гитлер и его окружение видели в ту пору причину поражения совсем в другом — в саботаже генералов. Геббельс сообщил в своем дневнике о беседе с Гитлером по этому вопросу, состоявшейся 20 марта 1942 года: «Если бы Браухич делал то, что от него требовали, — говорил ему Гитлер, — и что он обязан был в действительности делать, наше положение на Востоке оказалось бы совсем иным. Фюрер не имел ни малейшего намерения наступать на Москву. Он хотел захватить Кавказ и тем самым поразить советскую систему в ее самом уязвимом месте. Но Браухич и его генеральный штаб считали это неверным. Браухич все время требовал наступления на Москву. Он хотел успехов ради престижа вместо настоящих успехов».

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» также упоминает спор между генералами и Гитлером. Он пишет по этому поводу: «Что касается временного отказа от наступления на Москву и поворота части сил на Украину, то можно сказать, что без осуществления этой операции положение центральной группировки немецких войск могло оказаться еще хуже, чем это имело место в действительности. Ведь резервы Ставки, которые в сентябре были обращены на заполнение образовавшихся брешей на юго-западном направлении, в декабре — при контрнаступлении, могли быть использованы для мощного удара во фланг и тыл группы армий «Центр» при ее наступлении на Москву».

Как бы то ни было, уже в ноябре 1941 года Гитлера впервые после начала войны стал одолевать страх. Вера его в непобедимость нацистской военной машины после этого поколебалась. В середине ноября в беседе с Гальдером он мечтал уже не о победе, а о компромиссном мире.

О чем еще говорил Гитлер в эти дни в кругу своих приближенных в ставке? Сохранившиеся записи свидетельствуют о том, что он стремился как можно дальше уйти от гнетущей реальности, направить свои мысли в сферу абстрактных рассуждений о будущем «арийской расы», об антицерковной политике нацизма, роли христианства и т. д. К этому времени относится, например, следующее упомянутое нами уже раньше «гениальное» открытие фюрера: «Христос был арийцем. Но святой Павел использовал его учение для того, чтобы мобилизовать преступный мир и создать нечто вроде прабольшевизма». Любопытны также рассуждения Гитлера по поводу того, как следует разрешить религиозную проблему, и в частности вопрос об отношении к Ватикану: «Я просто вступил бы в Ватикан, — сказал он, — и захватил бы всю эту компанию. Потом я бы сказал: «Извините, я ошибся!» — но она была бы уже в наших руках».

Лишь один раз в период зимней кампании 1941/42 г. Гитлер вспомнил в ночных своих монологах о действительности. Это было в связи с предстоявшим выступлением по случаю дня захвата власти, когда впервые после Московской битвы он должен был публично высказаться о положении на фронтах. Первоначально фюрер вообще хотел уклониться от выступления, поручив его Геббельсу. Но 18 января он переменил решение: «Все же будет лучше, — сказал он, — если вместо Геббельса 30 января буду говорить я сам. Трудность в том, чтобы, ободряя народ, держаться середины между трезвостью и демагогией». Как мы видим, вполне здравая мысль. Еще более здраво то, что высказал Гитлер в эту ночь в адрес немецкого народа, попавшего к тому времени в сети нацистской пропаганды: «Какое счастье для правительства, — сказал он, — что люди не думают. Думать приходится только при отдаче приказа и при его исполнении. Если бы это было иначе, общество (читай: фашистское общество. — Авт.) не могло бы существовать».

Впоследствии Гитлер неоднократно возвращался к этой мысли, выражая свое восхищение и благодарность немцам за то, что они так безропотно терпели нацистский режим. Когда же поражение стало неминуемым, он их проклял. В этом тоже была своя «логика». Народ оказался «недостойным» фюрера.

Московская битва была тем военно-политическим событием, которое ознаменовало начало конца Гитлера и его империи. Под Москвой был развеян миф о непобедимости гитлеровской армии — впервые за всю вторую мировую войну ей было нанесено крупное поражение.

В своей книге воспоминаний маршал Жуков пишет: «Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву», А ведь после нее были другие, еще более крупнее сражения, после нее были другие величайшие победы, решившие исход войны. Но следует помнить и знать: закат фашистской империи начался именно здесь. Поэтому с течением времени значение Московской битвы не меркнет, а, наоборот, становится все более ясным и зримым.

СТРАТЕГИЯ ПОНЕВОЛЕ

После поражения германской армии под Москвой со страниц нацистской печати почти исчез термин «окончательная победа». Не о победе мечтал теперь фюрер, а о захвате таких позиций, которые дали бы возможность германским завоевателям прочно укрепиться на оккупированных территориях, затруднили бы попытки выбить их из занятых районов и разрушить фашистскую «крепость Европа». Геббельс в марте 1942 года характеризовал эти планы в своих дневниках следующим образом: «Для будущей весны и лета фюрер вновь создал совершенно ясный план… Его целями являются Кавказ, Ленинград и Москва… Возможно, на Востоке дело дойдет до столетней войны, но она не причинит нам более никаких забот».

Итак, Гитлер готов был продолжать войну хоть сто лет. Но, чтобы ее выдержать, он намеревался прежде всего захватить богатства юга России и нефть Кавказа,

1 июня 1942 года фюрер прибыл в штаб группы армий «Юг» в Полтаву, чтобы разъяснить свои замыслы. В беседе с фельдмаршалом фон Боком он сказал: «Если мы не возьмем Майкоп и Грозный, я должен буду закончить эту войну».

Отныне фюрер решил лично руководить всеми операциями на Восточном фронте. С июня по октябрь 1942 года он пробыл в своей ставке в районе Винницы, которую назвал «Оборотень».

План летней кампании 1942 года был изложен в директиве ОКБ № 41, подписанной Гитлером 5 апреля.

Операция распадалась на три этапа: на первом предусматривалось продвижение немецких войск из района Орла на Воронеж и оттуда вниз по течению Дона, на втором — удар из района Харькова на восток в направлении Волги, на третьем — объединение в районе Сталинграда войск, наступавших вниз по течению Дона и из района Таганрог — Артемовск.

На первый взгляд может показаться, что инициатива вновь перешла к германскому командованию, что Гитлер овладел положением и что война развивалась согласно его планам и воле. В действительности это было совсем не так. План летней кампании 1942 года был отчаянной попыткой исправить положение, возникшее в связи с крахом блицкрига. Гитлер не мог уже приспособить ситуацию к своим требованиям, он сам должен был приспосабливаться к создавшемуся положению. Не гитлеровская стратегия определяла ход боевых действий, а ход операций советских войск все более определял фашистскую стратегию. Она становилась стратегией поневоле.

Этот факт не может быть опровергнут и тем, что на первых порах летняя кампания 1942 года привела к новым успехам нацистских войск. Исход любой операции нельзя расценивать по реализации тех или иных частичных целей, тем более это недопустимо, когда идет речь о такой масштабной операции, какую задумал Гитлер. Это элементарное правило было, однако, незнакомо фюреру. И так же как на основании частичных успехов в первые месяцы войны Гитлер сделал вывод о выигрыше всей кампании, так и теперь он воспринял продвижение немецких войск в южном направлении как окончательное поражение Красной Армии и как победу своей стратегии.

23 августа немецкие войска вышли к Волге. На юге они совершили рывок в направлении Кавказа: 10 августа заняли Майкоп, 25 августа — Моздок, находящийся на пути к Грозному с его нефтяными скважинами. В это время у Гитлера зародились уже новые сумасбродные замыслы. Он сообщил Гальдеру, что собирается после окончания кампании в России нанести удар через Иран в сторону Персидского залива, чтобы сокрушить Британскую империю. В дальнейшем он задумал соединиться с японскими вооруженными силами. Успех операции на юге нацистский фюрер считал обеспеченным. В беседе с адмиралом Редером он заявил, что рассматривает Россию как «жизненное пространство, которое может устоять против любой блокады», и уверен, что вскоре Англия и США «вступят в переговоры о заключении компромиссного мира».

Ясно, что Гитлер нуждался в осуществлении двух взаимосвязанных задач: в закреплении позиций на линии Волги, что могло быть обеспечено лишь взятием Сталинграда, и в занятии нефтяных районов Кавказа. Однако выяснилось, что германская армия не в состоянии решить обе эти задачи сразу. Медленно, но верно именно в эту пору наивысших успехов гитлеровских войск в летней кампании 1942 года в недрах генерального штаба вызревало сознание того, что в расчеты фюрера вновь вкралась грубая ошибка. И снова началась знакомая уже с зимней поры свара среди командования нацистского вермахта. На этот раз речь шла о том, можно ли добиться осуществления всей программы захватов, поставленной Гитлером, сразу или следует сконцентрировать силы для решения одной из задач: а именно на взятии Сталинграда.

Особенно острой эта проблема оказалась во второй половине июля, когда германские войска заняли Ростов и вышли к Дону в районе Калача. Надо было решить, в каком направлении (или в каких направлениях) двигаться дальше. В этот момент Гитлером и была подписана известная директива № 41 о дальнейших задачах операции «Брауншвейг» (так была переименована операция «Блау» — план захвата Сталинграда и Кавказа). Перед группой армий «А» была поставлена цель: после уничтожения советских войск в районе Ростова направить главный удар на юг, овладеть Черноморским побережьем Кавказа, районом Грозного и вести дальнейшее наступление на Баку. Одновременно группа армий «Б» должна была захватить Сталинград и вслед за тем повернуть часть своих сил на Астрахань.

Издание этого приказа привело к разладу между Гитлером и Гальдером. В новой ставке Гитлера в Виннице разыгралась бурная сцена между фюрером и начальником генерального штаба сухопутных войск. Галь-дер пытался разъяснить Гитлеру, что германская армия не в состоянии выполнить поставленные перед ней задачи и что необходимо сконцентрировать все силы для занятия Сталинграда. Тем самым часть генералов во главе с Гальдером хотела отвлечь Гитлера от его главной цели — овладения нефтяными богатствами Кавказа, обеспечения Германии необходимым сырьем, что предусматривалось еще «планом Ост». Это не могло не вызвать ярость Гитлера. «Приступ бешенства и тяжелые обвинения против руководства«, — резюмирует сцену в Виннице Гальдер в своем дневнике. И далее продолжает: «Наблюдавшаяся и ранее недооценка возможностей противника принимает гротескные формы и грозит опасностью. Положение становится все более нетерпимым. О серьезной работе не может быть и речи».

После этой сцены дни Гальдера были сочтены. Он оставался на своем посту еще до конца сентября, однако фактически Гитлер отстранил его от руководства Операциями. На пост начальника генерального штаба вместо Гальдера был назначен Цейтцлер. В ту же пору впал в немилость и Йодль, один из самых послушных гитлеровских генералов. Дело в том, что после отстранения Гальдера фюрер послал Йодля на кавказский фронт, чтобы выяснить причины, по которым наступление приостановилось. Как бы ни лебезил Йодль перед Гитлером, он не мог не отметить, что немецкая армия была попросту не в состоянии выполнить задачу, поставленную Гитлером. В довершение всего Йодль попытался оправдать свои выводы ссылками на прежние высказывания и директивы фюрера. Но это только подлило масла в огонь. Гитлер выгнал генерала из кабинета и перестал с ним здороваться. Эта ссора продолжалась вплоть до конца января 1943 года, когда Йодлю было объявлено, что его переведут на другую должность. Но осуществить свое намерение Гитлеру так и не удалось — за два дня до предполагаемой отставки Йодля генерал, который должен был его заменить… сдался в плен советским войскам. Это был командующий 6-й немецкой армией в районе Сталинграда фельдмаршал Паулюс.

Итак, до поры до времени Гитлер не желал отступать от ранее задуманного. Операции как в направлении Кавказа, так и в районе Сталинграда развивались, казалось бы, успешно. Командующий 6-й армией Паулюс сообщил 25 октября по радио, что рассчитывает самое позднее к 10 ноября взять Сталинград. В ответ Гитлер приказал после занятия города двинуться вдоль Волги на юг. В конце октября фюрер счел положение настолько благоприятным и прочным, что решил покинуть свой штаб в Виннице и вернуться в главную ставку «Волчье логово» в Восточной Пруссии.

Обозревая ныне споры между Гальдером и некоторыми другими генералами, с одной стороны, и Гитлером, Кейтелем и другими генералами — с другой, нельзя не установить общности взглядов между ними по главным, решающим пунктам. Во-первых, это касается оценки силы советских войск. И Гитлер и его генералы совершенно не представляли себе реальной силы Красной Армии. Во-вторых, общность существовала и в недооценке возможностей советского командования. Эта узколобость прусского военного мышления, высмеянная в свое время еще Львом Толстым («Die erste Kolonne marschiert…»), помноженная на упрямство и самонадеянность гитлеровцев, была в равной степени свойственна как самому фюреру, так и его присным. Все это ярко проявилось в дни Сталинградской битвы. И Гитлер и генералы одинаково усердно (а в некоторых случаях генералы даже более усердно, чем их главнокомандующий) гнали армию туда, где она должна была найти свою могилу — к Сталинграду. Если в послевоенные годы иные бывшие генералы Гитлера выражали сожаление по поводу того, что туда было брошено слишком мало солдат, что именно на этом направлении следовало сконцентрировать больше войск, то можно лишь удивляться заскорузлости мышления таких стратегoв, Ведь в то время в районе Сталинграда советское командование готовило мощнейшую операцию, поэтому большая концентрация войск здесь могла привести лишь к еще большей катастрофе германской армии.

Вот как оценивал начальник немецкого генерального штаба (не Гитлер!) положение Красной Армии в дополнении к приказу от 23 октября 1942 года: «В настоящее время русские вряд ли в состоянии вести крупное наступление в широких масштабах».

Серьезный промах допустила также немецкая разведка, не заметившая сосредоточения мощной группировки советских войск под Сталинградом.

Тогдашний начальник Генерального штаба Красной Армии А. М. Василевский, прибывший по распоряжению Ставки в августе 1942 года в район Сталинграда, пишет в своей книге «Дело всей жизни»: «Примечательная черта контрнаступления под Сталинградом — скрытность его подготовки. Специальная директива Генерального штаба определила мероприятия, которые исключали бы просачивание сведений о масштабе контрнаступления, времени проведения, направлении главных ударов, способах действий… Сосредоточение войск из резерва Ставки Верховного Главнокомандования и перегруппировка войск внутри фронтов производились только ночью. Все это основательно спутало карты немецкого командования».

Маршал А. М. Василевский сообщает, что немецкая разведка еще в ноябре 1942 года докладывала Гитлеру, будто решающую операцию Красная Армия предпримет на центральном участке фронта в районе Смоленска, а менее крупную -— на Дону. Согласно этому докладу, действия Красной Армии на Волге преследовали ограниченную цель — оттеснить немецкие части, находившиеся в районе Сталинграда. Всего-навсего оттеснить! И это сообщалось высшему военному руководству Германии тогда, когда уже почти полностью были закончены приготовления к одной из грандиознейших операций в истории войн.

19 ноября, как было предусмотрено планом «Уран», началось наступление Красной Армии. Первый удар был нанесен войсками Юго-Западного фронта по 3-й румынской армии, оборона которой была прорвана; советские армии глубоко вклинились в расположение немецких войск. В тот же день начал наступление Донской фронт, a 20 ноября пришел в движение Сталинградский фронт. 23 ноября сомкнулось кольцо окружения вокруг группировки немецких войск, насчитывавшей 22 дивизии и около 160 отдельных частей общей численностью 330 тысяч человек.

Маршал Г. К. Жуков в своих мемуарах дает ответ на вопрос, возникавший в исторической литературе: кто был автором плана «Уран»? Он пишет, что план проведения операции такого стратегического масштаба мог возникнуть в полном объеме только в результате длительных усилий штабов войск и командования всех степеней. Непосредственными же инстанциями, воплотившими в жизнь эти идеи, была Ставка Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб. «Заслуга Ставки Верховного Главнокомандования и Генштаба, — пишет Г. К. Жуков, — состоит в том, что они оказались способными с научной точностью проанализировать все факторы этой грандиозной операции, сумели предвидеть ход ее развития и завершение. Следовательно, не о персональных претендентах на «авторство» идеи контрнаступления должна идти речь».

Это замечание одного из самых выдающихся полководцев времен второй мировой войны имеет принципиальное значение для понимания роли военного руководства в крупных военных операциях. Авантюризм стратегии Гитлера как раз и состоял в том, что он никогда не считался с мнением войск, не обобщал опыта штабов, командиров разных рангов, не анализировал объективные факторы, определявшие ход военных действий. Он и в руководстве войсками вел себя как диктатор, прикрывая произвольные поступки ссылкой на интуицию. В стратегии Гитлер придерживался того же принципа, что и в политике: «делать невозможное возможным», подчинять своей воле не только людей, но и обстоятельства. Однако никому не дано преодолеть границы возможного, поэтому-то фашистская стратегия с самого начала была обречена на провал.

Все эти свойства гитлеровского руководства ярко обнаружились именно в Сталинградском сражении.

Здесь не место описывать все перипетии Сталинградской битвы. Известно, что кольцо окружения становилось все уже и уже, а Гитлер с упорством маньяка продолжал настаивать на том, что Сталинград должен быть взят. Позднее некоторые бывшие гитлеровские генералы утверждали, что, если бы фюрер дал вовремя приказ 6-й армии идти на прорыв окружения, ее можно было бы спасти. Доказать эту версию невозможно, ибо она исходит из того, что советские войска не приняли бы контрмер и спокойно дали бы уйти окруженным войскам. К тому же авторы этой версии игнорируют тот факт, что мощная группировка немецких войск под командованием опытного фашистского полководца Манштейна, посланная на выручку Паулюсу (ей было приказано прорвать кольцо окружения извне), так и не смогла достигнуть цели. Она была остановлена в 40 километрах от Сталинградского котла. Где же гарантия, что измотанная в боях армия Паулюса вырвалась бы из окружения?

Если разобраться, то тезисы нацистских генералов о том, будто, дай им Гитлер волю, они дважды могли бы выиграть войну — один раз под Москвой, другой раз под Сталинградом, — выглядят просто смехотворно, и можно было бы пройти мимо этой генеральской легенды, если бы она не была столь опасна: предназначение ее — восстановить репутацию вермахта и обелить беспрецедентную в истории авантюру Гитлера.

Гитлер действовал, сообразуясь с собственной логикой авантюриста, логикой всего своего жизненного пути и созданного им разбойничьего государства. Никакие позднейшие «поправки» не могли бы спасти немецкую военную машину на советско-германском фронте… Поверить в то, что Сталинградская операция, а вместе с ней план завоевания «волжского пути» и Кавказа потерпели провал, значило для Гитлера признать крах всего плана создания неприступной «крепости Европа») в границах от Ла-Манша до Волги, плана, родившегося после Московской битвы взамен доктрины «блицкрига». Вот почему Гитлер до конца цеплялся за мысль о том, что Сталинград может и должен быть взят.

30 сентября 1942 года в берлинском Спортпаласте фюрер заверил немцев, что Волга перерезана, а Сталинград будет занят в ближайшие дни. «Можете быть уверены, —— воскликнул он с пафосом, — что уже никто не сумеет сдвинуть нас с этого места!» Утверждение это Гитлер повторял потом неоднократно. 8 ноября, после того как стало ясно, что бои в Сталинграде приняли неблагоприятный для гитлеровской армии оборот, фюрер продолжал уверять, что он у цели. «Я хотел достигнуть Волги, и притом в совершенно определенном месте, у совершенно определенного города, — сказал он. — По воле судьбы он носит имя самого Сталина. Не думайте, что я двинулся туда по этой причине. Нет, просто у Сталинграда мы можем перерезать коммуникации, по которым перебрасывалось до 30 миллионов тонн груза… Это был гигантский перевалочный пункт. Его я хотел занять и — вы же знаете, мы не любим хвастаться, — он теперь в наших руках! Осталось всего несколько маленьких плацдармов». Слова Гитлера потонули в восторженном реве толпы, собравшейся в огромном зале «Левенбройкеллера» в Мюнхене, где фюрер выступал по случаю годовщины «пивного путча» 1923 года.

Когда немецкие войска в конце ноября оказались в котле, Гитлер упорно отказывался разрешить Паулюсу принять советские условия капитуляции, хотя, согласись командующий 6-й армией на эти условия тогда, десятки тысяч немецких солдат могли бы остаться в живых. Еще 12 декабря во время обсуждения этого вопроса в гитлеровской ставке фюрер твердил: «Ни при каких обстоятельствах мы не должны отдавать Сталинград. Захватить его снова нам уже больше не удастся… Того, чего мы там лишимся, мы уже никогда не наверстаем. Если мы от него откажемся, весь поход потеряет смысл… Думать, что мы еще сможем вернуться туда — безумие… Поэтому нам так важно удержаться там, где мы сейчас стоим».

1 января 1943 года Гитлер направил солдатам и офицерам 6-й армии послание, в котором уверял, что окруженная группировка будет спасена и что немецкая армия… одержит победу под Сталинградом.

В ответ на просьбу Паулюса предоставить ему свободу действий (соответствующую радиограмму Паулюс послал 20 января, когда положение его армии стало совершенно безнадежным) Гитлер заявил: «Капитуляция исключена. Армия должна выполнить свою историческую миссию: выстояв до конца, она сделает возможным образование нового фронта севернее Ростова и отвод группы армий с Кавказа». Наконец, еще 27 января в сводке немецкого верховного командования, которую редактировал сам Гитлер, говорилось, что части 6-й армии «вгрызлись в Сталинград и удерживают город». Вслед за этим фюрер объявил, что он присваивает Паулюсу чин фельдмаршала за заслуги в деле защиты немецких позиций в Сталинграде. Это была своеобразная попытка подкупа командующего 6-й армией. Фюрер рассчитывал, что, присвоив Паулюсу новое высокое звание, он гарантирует себя от того, что Паулюс сдастся в плен — дескать, немецкий фельдмаршал не может капитулировать.

Но и этот расчет Гитлера оказался ложным. 31 января фельдмаршал Паулюс принял советские условия капитуляции и вместе с группой войск сдался в плен. Сталинградское сражение закончилось полной ликвидацией трехсоттридцатитысячной армии. 90 тысяч оставшихся в живых солдат, офицеров и генералов сложили оружие и сдались в плен.

Всего же с 19 ноября 1942 года, т. е. с начала операций «Уран», «Малый Сатурн» и «Кольцо» до завершения ликвидации сталинградской группировки фашистских войск 2 февраля 1943 года были уничтожены 32 дивизии и 3 бригады немецкой армии, остальные 16 дивизий потеряли от 50 до 75 процентов личного состава. Общие потери немецких войск в районе Дона, Волги, Сталинграда составили, согласно данным, приведенным в мемуарах Г. К. Жукова, около полутора миллионов человек, до трех тысяч пятисот танков и штурмовых орудий, двенадцать тысяч орудий и минометов, до трех тысяч самолетов и огромное количество другой военной техники. «Такие потери сил и средств, — пишет Г. К. Жуков, — катастрофически отразились на общей стратегической обстановке и до основания потрясли всю военную машину гитлеровской Германии».

Капитуляция Паулюса обсуждалась 1 февраля на очередном совещании в ставке, которое проводил фюрер. Гитлер не скрывал своего возмущения поступком фельдмаршала. «Ведь так легко пустить себе пулю в лоб, — сетовал он. — Каким надо быть трусом, чтобы испугаться этого. Ха! Лучше уж дать заживо закопать себя. Тем более он (Паулюс. — Авт.) хорошо знал, что его смерть послужит стимулом для того, чтобы люди выстояли в другом котле… Тут можно только сказать: надо было застрелиться, поступить так, как раньше поступали полководцы — броситься на меч, убедившись в том, что дело потеряно. Это ведь само собою разумеется».

Гитлер бушевал. Он никак не хотел понять, что снова потерпел поражение и что его расчеты как в отношении кампании в целом, так и судьбы 6-й армии оказались битыми. Фюрер винил Паулюса, генералов, итальянцев и румын (на Сталинградском фронте были итальянские и румынские части), погоду, русских, которые, мол, «воюют не по правилам», словом, обвинял всех, только не себя. Он сетовал на то, что его предают, ставят личные интересы выше интересов родины и т. д. и т. п,

Но в конце концов даже слепому было ясно: надежды на выигрыш войны рухнули. После Сталинграда вермахт не только потерял возможность добиться решающей победы в войне против Советского Союза, но и способность выигрывать крупные военные операции на советско-германском фронте. Однако не в характере Гитлера было признать истину. Он избрал другой путь — путь непризнания банкротства своей политики и стратегии. Отныне и до самой смерти фюрер жил в некоем иррациональном мире, где все происходило так, как он этого желал. Вот почему можно сказать, что катастрофа под Сталинградом имела далеко идущие последствия для образа жизни Гитлера, для его психики и методов руководства фронтом и тылом. Создав особый призрачный мир, Гитлер тщательно оберегал его от объективной информации и от предложений, которые противоречили бы его концепции длительной стабилизации положения, создания неприступной «крепости Европа».

* * *

Летом 1943 года немецко-фашистская армия предприняла попытку вернуть себе стратегическую инициативу, утраченную в Сталинградской битве, окружить и уничтожить советские войска на Курской дуге. 5 июля 1943 года в районе Курска началась операция «Цитадель». Немецкое командование бросило в бой огромное количество танков, которые должны были протаранить оборону советских войск и проложить дорогу пехоте. Но уже в первые дни стало ясно, что вермахт потерял свое превосходство. Наступление быстро захлебнулось. Ценой огромных потерь противнику удалось продвинуться лишь на 35 километров.

В районе Прохоровки советские войска нанесли мощный контрудар. Здесь 12 июля произошло крупнейшее в истории войн танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовало до 1500 танков и самоходных орудий, а также крупные силы авиации. За день боя фашистские войска потеряли свыше 350 танков и более 10 тысяч убитыми. В этот день произошел перелом в битве, враг перешел к обороне, а спустя четыре дня начал отводить свои силы.

Немецко-фашистские войска были отброшены на исходные рубежи, а затем под натиском Красной Армии вынуждены были снова отступать..

На очередном совещании в ставке Гитлеру доложили, что немецкое наступление на советско-германском фронте приостановилось и что Красная Армия продвигается вперед, так что возникла угроза потери новых территорий. Однако Гитлер не захотел поверить в поражение. Выслушав доклад, он сказал: «У меня такое чувство, что это конец не нашего, а русского наступления; очевидно, русские потерпели неудачу и изображают дело так, будто они сорвали наш план наступления. Этим они, по-моему, хотят оправдать собственное поражение. По всей вероятности, теперь поступят сообщения о том, что здесь (тут он показал на карту) у русских дело не вышло и застопорилось, так что от попытки превратить все это в крупную операцию пришлось отказаться. Мне так явно кажется».

Эта оценка Гитлера вновь показала, что он потерял представление о фактическом положении вещей на советско-германском фронте. Фюрер явно оказался лжепророком. Под Курском он получил новый сильнейший удар: потерял около 30 своих отборных дивизий.

Красная Армия освободила большую территорию, в том числе города Орел и Белгород (5 августа), Харьков (23 августа). Курская битва была решающей в обеспечении коренного перелома в ходе войны. Советские вооруженные силы окончательно закрепили за собой стратегическую инициативу.

* * *

Историк располагает ныне большим количеством материалов, позволяющих судить о том, каким был Гитлер в последние годы существования фашистской империи, когда произошел перелом в ходе войны и нацистская армия начала терпеть поражение за поражением. Отчасти это объясняется тем, что ссора Гитлера с Йодлем, о которой говорилось выше, имела несколько неожиданные последствия: она обогатила послевоенные архивы, ибо в результате ссоры Гитлер велел учредить в своей главной ставке «службу стенографии». Все высказывания и указания фюрера на совещаниях, посвященных обсуждению военного положения, стали фиксироваться на бумаге и сохраняться для потомства. Впрочем, в данном случае Гитлер думал не столько о потомстве, сколько о своих генералах, на которых он всегда старался свалить военные неудачи. Как заявил Гитлер, учреждение «службы стенографии» лишит Йодля и других генералов возможности делать в будущем «ложные ссылки» на его слова. К главной ставке были прикомандированы восемь стенографов, которые записывали буквально каждое слово Гитлера, В итоге к концу войны накопилась гора стенограмм; свыше ста тысяч страниц машинописного текста. Вспомнив об этих опасных документах, Гитлер накануне самоубийства приказал Борману увезти их из ставки и уничтожить. Но часть из них (свыше 10 тысяч страниц!) все же уцелела и стала доступной исследователям. В стенограммах с необычайной наглядностью отражена жизнь в ставке Гитлера в последний период войны, в то время, когда нацистский режим уже находился в агонии, а его фюрер, пытаясь продлить свою жизнь и жизнь созданного им режима, совершал одно злодеяние за другим.

Кроме того, как мы уже знаем, услужливый заместитель фюрера Борман позаботился о том, чтобы сохранить еще один важный документ того периода: «застольные беседы» Гитлера.

Знакомясь со стенограммами высказываний Гитлера на военные темы и с его «застольными беседами», не знаешь, чему больше поражаться: неслыханному цинизму и жестокости германского фюрера, который пытался распоряжаться судьбой целых народов, или же тому, что под конец жизни он потерял всякое представление о реальной обстановке.

Начиная с 1942 года фюрер почти не покидал своего логова в Растенбурге; из ставки он выезжал только в исключительных случаях, когда надо было произнести особо парадную речь в Мюнхене или Берлине, а это случалось все реже и реже. Наконец после заговора 20 июля 1944 года Гитлер вовсе перестал выступать публично. Все время сужался круг лиц, которые имели к нему доступ. В последние годы жизни фюрер желал видеть только тех, кто был предан ему совершенно слепо и повиновался беспрекословно. «Храбрецы», осмеливавшиеся сказать хоть слово правды—какой там правды — полуправды! — беспощадно изгонялись. И в этой обстановке Гитлер издавал свои приказы и вел жесточайшую кровопролитную войну!

Характеризуя последний этап войны на допросе в американском плену, генерал Гудериан показал: «У него (Гитлера. — Авт.) сложилось собственное представление о мире. Действительность он приспосабливал к этой картине, которая была плодом его фантазии. Мир должен был быть таким, каким он себе его представлял». Существует подробное описание ставки фюрера в Растенбурге, где, как уже говорилось выше, Гитлер почти безвыездно прожил с октября 1942 года до ноября 1944 года.

Растенбург находился в 560 км от Берлина, в самом дальнем уголке нацистской империи. Ставка была запрятана в густом и довольно-таки мрачном лесу, куда даже в жаркий летний день почти не проникало солнце. Первое время Гитлер жил в одном из деревянных строений, возведенных для него и его свиты. Но вскоре из боязни воздушных налетов он перебрался в большой бетонный бункер. Здесь он занимал три маленькие комнаты, сильно смахивавшие на тюремные камеры — в комнатах были голые бетонные стены и дешевая мебель. Генерал Йодль, который долгое время находился в «Волчьем логове» вместе с Гитлером, уверял, что ставка эта являлась чем-то средним между монастырем и концлагерем: «Там было много заборов и много колючей проволоки, — показал он на Нюрнбергском процессе. — На всех дорогах, которые вели к ставке, были установлены заставы, а в центре находилась так называемая «зона безопасности № 1». Постоянного пропуска в эту зону не имели даже сотрудники моего штаба; охранники обыскивали каждого офицера, которого не знали в лицо. За исключением военных сводок, в эту святая святых из внешнего мира проникала только очень скудная информация».

Рабочий день Гитлера проходил так: его будили примерно в 10 часов утра. Завтрак подавался в спальню; здесь же он прочитывал сводку сообщений иностранных агентств и печати, которую составлял для него Риббентроп. С 11 до 12 часов Гитлер принимал своего адъютанта и решал с ним различные текущие вопросы, В полдень начиналось обсуждение военного положения, главным образом положения на фронтах, в присутствии Кейтеля, Йодля, начальников штабов трех родов войск и приглашенных для обсуждения специальных вопросов офицеров. Обед длился с 14 до 16 часов и был заполнен длинными монологами Гитлера, главным образом на тему о планах «переустройства мира» по фашистскому образцу. Часа два уходило на послеобеденный сон, а в 18 часов Гитлер вновь созывал свой узкий штаб для обсуждения военного положения. Ужин продолжался тоже два часа — с 20 до 22 часов, затем Гитлер собирал для беседы своих приближенных, причем эти беседы опять-таки состояли из сплошных монологов фюрера и заканчивались часа в четыре утра.

Полная оторванность Гитлера от внешнего мира и его образ жизни раздражали даже высших нацистских сановников. Так, например, Геббельс записал в своем дневнике: «Просто трагично, что фюрер так отгораживается от действительности и ведет такой нездоровый образ жизни. Он не бывает больше на свежем воздухе, сидит в своем бункере, размышляет и принимает решения».

В конце 1942 года произошли заметные изменения во внешнем облике нацистского фюрера, а также в его физическом и психическом состоянии. Геринг, который увидел Гитлера после довольно длительного перерыва, сказал как-то: «С начала войны фюрер постарел по крайней мере лет на 15».

Днем 12 декабря 1942 года, в разгар Сталинградской битвы, Гитлер пожаловался своим приближенным: «Сегодня ночью я не спал ни секунды. Это от чувства неуверенности…» Как бы ни храбрился фашистский диктатор, его все чаще и чаще охватывали тяжелые предчувствия, а в душу заползал холодный страх. Мрачные мысли фюрер пытался заглушить многочасовыми тирадами о предстоящей победе, пророчествами о грядущей «всемирной империи», в которой будет господствовать «один народ» и «один фюрер», а также все новыми и новыми распоряжениями, приказами, указаниями, предписаниями, инструкциями, директивами.

С конца 1942 года у Гитлера появилась дрожь левой руки и левой ноги, которая все усиливалась. Он старался скрыть свой недуг от окружающих; на людях прижимал ногу к какому-нибудь предмету, а левую руку придерживал правой.

Таков был Гитлер в 1943—1944 гг. Конец эры легких побед и «блистательных» успехов на дипломатическом и военном поприщах, сознание собственного бессилия и краха всех «провидческих» планов не могли не наложить отпечатка и на психику фюрера. Совершенно очевидно, что в эти последние годы своей жизни он стал еще более опасен, если такие градации вообще применимы к тиранам типа Гитлера. Фюрером овладела мысль как можно дороже продать свою жизнь. Путь к могиле он отмечал неслыханными оргиями расправ и убийств, ибо прежде чем сойти со сцены, решил продемонстрировать миру хотя бы «черновой набросок» того «железного порядка», который он хотел установить на земле. Именно в этом состояла навязчивая идея фашистского диктатора.

КРУШЕНИЕ «КРЕПОСТИ ЕВРОПА»

Сталинградская катастрофа имела исключительно серьезные последствия для гитлеровской армии и гитлеровского тыла. Она означала окончательный перелом в ходе войны, вызвала кризис в верхах нацистского государства, приведший к событиям 20 июля 1944 года, к покушению на Гитлера, отрезвляюще подействовала на широкие массы населения —- усилила их недовольство войной. После Сталинграда значительно активизировалось антифашистское движение среди рабочего класса, крестьянства и интеллигенции Германии. Поражение фашистских войск на Волге вдохнуло также новую жизнь в движение Сопротивления на оккупированных территориях Западной Европы. Нацистская империя вступила в полосу кризиса, она начала неуклонно приближаться к гибели.

В книге «Правда о Гитлере» Курт Бахман пишет; «Разъяснительная работа среди солдат пошла на подъем особенно после битвы под Сталинградом и создания Национального комитета «Свободная Германия», равно как усилились акции солидарности в отношении военнопленных. Было проведено много мероприятий, которые содействовали более скорому окончанию войны и кровопролития,

Коммунисты оказывали сопротивление всюду, где они были. Конечно, и в концентрационных лагерях, под надзором СС и гестапо».

Однако именно в этот период Гитлер с небывалой энергией сколачивал свою рабовладельческую империю в Европе, железом и кровью насаждал так называемый «новый порядок», контуры которого наметил еще в «Майн кампф». Создалось воистину парадоксальное положение: фашистский рейх уже начал трещать по всем швам, союзники Гитлера только и мечтали о том, чтобы покинуть тонущий корабль (первой «крысой» была Италия, где 25 июля 1943 года был свергнут Муссолини и новое правительство под руководством маршала Бадольо начало переговоры о сепаратном мире), в оккупированных странах развернулась всенародная партизанская война против немецких захватчиков, и в то же самое время Гитлер и гитлеровцы со скрупулезной точностью выполняли свою чудовищную программу, вели себя так, словно в мире ничего не изменилось и власть фашистов в Европе не поколебалась. Заведенная нацистским диктатором машина крутилась вне всякой связи с меняющейся военной и политической обстановкой и продолжала крутиться вплоть до самой смерти Гитлера. Казалось, жизнь и деятельность нацистской верхушки уже не зависела от событий окружающего мира, приобрела призрачную самостоятельность, неподвластную человеческой логике и историческим законам…

Нам уже известна программа «переустройства» Европы, которую Гитлер так усердно воплощал в жизнь на последнем этапе войны.

В наиболее откровенном виде эту программу нацистский фюрер сформулировал на совещании гаулейтеров в его ставке 8 мая 1943 года. Присутствовавший на этом совещании Геббельс подробно изложил речь Гитлера в своем дневнике. Фюрер, согласно Геббельсу, заявил, что в Европе он прежде всего намерен покончить с наличием многих мелких государств, «Целью нашей борьбы, —- сказал Гитлер далее, — по-прежнему является образование единой Европы. Но Европа может быть четко организована только немцами. Другой руководящей силы практически нет». Далее Геббельс записывает: «Фюрер выражает твердую уверенность в том, что настанет время, когда рейх будет господствовать над всей Европой. Мы должны будем выдержать еще очень много боев, но они несомненно приведут к блестящим успехам. С этого времени перед нами фактически .откроется путь к мировому господству. Кто овладеет Европой, тот несомненно завоюет и главенствующую роль в мире». Это было сказано уже после решающего сталинградского поражения, когда фашистская армия неудержимо покатилась назад, и после тех чувствительных ударов, которые Гитлер получил на Западе. В Северной Африке под Эль-Аламейном в октябре 1942 года были разбиты войска Роммеля; английские и американские армии высадились на африканском побережье Средиземного моря, в Марокко и Алжире. Так называемая фашистская «крепость Европа» оказалась обложенной со всех сторон. И все же главари гитлеровского рейха продолжали слепо верить своему атаману, уверявшему их, что они вот-вот завоюют мир. «Гаулейтеры, — пишет Геббельс, — в полном восторге от обращения фюрера».

Наиболее интенсивно нацисты осуществляли свой план порабощения «восточного пространства?!, т. е. временно захваченных территорий Советского Союза. Бесчинства гитлеровцев на советской земле не знали пределов. Ужесточилась политика Гитлера и по отношению к народам Западной Европы, которую также предполагалось превратить в «жизненное пространство» немецких милитаристов.

Естественно, нацистская верхушка понимала, что для «онемечивания» всей Европы, а далее всего мира необходимо сколотить широко разветвленный аппарат террора. И именно эту часть своей программы гитлеровцы выполнили — аппарат террора они сумели построить. Всю Европу Гитлер покрыл сетью концентрационных лагерей. Еще до 1939 года нацисты создали шесть крупных концлагерей в самой Германии: Дахау, Заксенхаузен, Бухенвальд, Флоссенбург, Нейенгамме, Равенсбркж; в годы войны их значительно расширили, число заключенных в них увеличилось в 2—4 раза. Но наибольшее значение получили «лагеря смерти», расположенные на территории оккупированных стран. До 1942 года было создало девять таких лагерей: Маутхаузен, Освенцим, Гузен, Натцвейлер, Гросс-Розен, Майданек (возле Люблина), Нидерхаген, Штуттхоф, Арбайтсдорф, В 1942 году началось сооружение трех гигантских лагерей на территории Советского Союза: в Риге, Киеве и Бобруйске. Кроме того, существовали еще «особые лагеря», лагеря для малолетних и т. д.

В одной из «застольных бесед» Гитлер изрек: «Того, кто выступает против моего порядка, я безжалостно уничтожу. Порядок, который я создаю, вовсе не должен быть понятен широкой массе. Но кто выступит против этого гранитного порядка, расшибет себе лоб. Любая попытка сломить наше государство будет утоплена в крови».

По существу, все наказания в нацистском рейхе были пожизненными; Гитлер считал, что человек, который хоть раз «провинился» против нацистского строя, навсегда останется «врагом». «После 10 лет тюрьмы,— говорил он, — человек все равно потерян для народной общности. Кто захочет дать ему работу? Такого человека лучше всего либо заключить в концлагерь, либо убить. На данном этапе лучше всего убить его, чтобы запугать других».

Так откровенно Гитлер высказывался лишь в узком кругу посвященных. Но его высказывания очень быстро становились известными функционерам НСДАП. И не только известными. Устные замечания фюрера были для фашистского аппарата негласным законом, куда более обязательным, чем все писаные декларации и законы. Так, например, высказывание Гитлера о том, что людей, отсидевших в тюрьме, лучше убивать, Гиммлер сразу же принял «к исполнению»; свои жертвы он не выпускал из рук. Человеку, попавшему в гестаповскую тюрьму (пусть даже по ошибке!), уже не было пути назад. Для Гиммлера он оставался «врагом нации», потенциальной угрозой. Известно, например, о некоем Неймюллере, который был арестован по ошибке, потому что его спутали с однофамильцем, замешанным в событиях 30 июня 1934 года. На суде выяснилось, что произошло недоразумение. Однако подсудимого не выпустили на свободу, его вновь отправили в тюрьму, где он просидел до начала войны. А после начала войны гитлеровцы устроили большую «чистку» тюрем, и тогда несчастного Неймюллера убили.

В последние годы войны в фашистском рейхе происходили невиданные массовые убийства • людей, или, как выражались сами гитлеровцы, «ликвидация» неугодных элементов. Вот статистика смертных приговоров, вынесенных в годы войны нацистскими судами. (Все цифры взяты из отчета министра юстиции Германии Тирака, опубликованного в секретном нацистском бюллетене «Ди Лаге» 23 августа 1944 года).

1940 год — 926 смертных приговоров, 1941 год — 1292, 1942 год — 3660, 1943 год — 5336. Притом в отчете Тирака учтена лишь незначительная часть жертв фашистского террора, В этот отчет не входили лица, уничтоженные в застенках гестапо и «ликвидированные» в лагерях, а также люди, казненные по приговорам военных трибуналов.

Из того же секретного бюллетеня «Ди Лаге», но уже от 5 октября 1944 года стало известно число арестованных в тылу немцев в первые месяцы 1944 года. В январе было «изъято» 42 580 человек, в феврале — 45 044, в марте — 46 302. В последующие три месяца, когда была проведена специальная «акция Тирака», прокатилась новая волна арестов — в тюрьмы попали 170 670 человек. За первое полугодие 1944 года было таким образом арестовано 304596 человек. А за весь 1944 год, по оценке одного из историков немецкого движения Сопротивления писателя Гюнтера Вейзенборна, было брошено в тюрьмы более полумиллиона человек. Цифры эти характеризуют разгул фашистского террора внутри самого гитлеровского рейха. Только учитывая их, можно понять, на чем держалась диктатура Гитлера в тот период, когда нацистская империя все более быстрыми шагами двигалась к катастрофе.

Однако как ни свирепствовали нацисты в самой Германии, террор никогда не достигал там такого размаха, как на оккупированных территориях. По прямому указанию Гитлера воинство Гиммлера перешло в Европе к физическому уничтожению целых народов и этнических групп.

Это касалось прежде всего востока Европы — Советского Союза. На его территории, как мы уже указывали выше, действовали четыре эсэсовских отряда «особого назначения», которые занимались массовым истреблением людей.

«Фабрики смерти», созданные Гитлером, работали бесперебойно. Нескончаемым потоком в газовые камеры гнали людей, обреченных на уничтожение. Комендант Освенцимского концлагеря Рудольф Гёсс показал на процессе в Нюрнберге: «Я служил комендантом Освенцима до 1 декабря 1943 года и полагаю, что там было уничтожено не менее двух с половиной миллионов человек путем удушения газами и сожжения; полмиллиона, а то и больше умерли от голода или болезней. Таким образом, общее число уничтоженных составляло примерно 3 Миллиона человек». Но цифры Гёсса явно занижены. Теперь известно, что в Освенциме погибло около 4 миллионов человек.

В газовые камеры — эту дьявольскую выдумку гитлеровских палачей — посылали русских и украинцев, поляков и белорусов, чехов и югославов, словом, сотни тысяч представителей славянских народов, которых Гитлер объявил «низшей расой». Полному истреблению, согласно фашистской доктрине, подлежали евреи.

Так Гитлер создавал свою «коричневую империю», которая, согласно его замыслам, должна была раскинуться на гигантском пространстве.

Но монолитная и организованная «крепость Европа» так и осталась порождением больной фантазии Гитлера. В действительности на последнем этапе войны Европа походила на бурлящий котел; на Востоке шли беспрерывные сражения, германские войска, неся огромные потери, откатывались назад под натиском героической Красной Армии, которая неудержимо приближалась к границам рейха. На юге Европы союзные войска высадились в июле 1943 года на о. Сицилия, а в начале сентября, после выхода из войны Италии, вторглись на Апеннинский полуостров, откуда начали продвигаться на север к границам Германии (правительство Бадольо объявило войну Германии). Над Германией днем и ночью стоял гул самолетов — союзники ожесточенно бомбили немецкие города. Сотни тысяч жителей рейха потеряли кров, число жертв воздушных налетов росло с каждым днем. Словом, немецкий тыл фактически также превратился в зону боевых действий. Наконец, в оккупированных странах все сильнее разгоралось пламя освободительной войны: вольготные времена для немецких оккупантов давно миновали, теперь смерть подстерегала их на каждой улице. Партизаны пускали под откос немецкие эшелоны, взрывали склады и штабы, убивали карателей.

По мере приближения советских войск к германским границам, по мере того как гитлеровские армии теряли живую силу и боеспособность, все более реальной становилась угроза войны на два фронта, Наконец в июне 1944 года второй фронт был открыт в Нормандии, на севере Франции. Война на два фронта стала фактом,

Так выглядела в действительности «крепость Европа» в 1944 году. Однако главные события, которые положили конец господству Гитлера, разыгрались на советско-германском фронте. Именно здесь совершалось историческое возмездие.

С января 1944 года начался новый, завершающий период войны. Экономическое и военное положение Германии значительно ухудшилось. В этом году Советская Армия в ходе стремительного наступления полиостью освободила оккупированные немецко-фашистскими войсками советские земли и перенесла войну на немецкую территорию. Из войны были выведены все союзники Германии.

В период с декабря 1943 года по апрель 1944 года была освобождена Правобережная Украина, С января по март 1944 года последовал разгром немецко-фашистских войск под Ленинградом и Новгородом, а в апреле— мае того же года завершилась полной победой советских войск Крымская операция. Летом 1944 года потерпела поражение финская армия и 19 сентября Финляндия вышла из войны.

В том же году выходом советских войск на Вислу закончилась Белорусская операция. Полностью была освобождена Белоруссия, а также восточная часть Польши. В июле — октябре немецко-фашистские войска потерпели сокрушительное поражение в Прибалтике, а в августе — сентябре была успешно завершена Ясско-Кишиневская операция, в итоге которой бывшая союзница фашистской Германии — Румыния вступила в войну с Германией. В результате последующих боевых действий на Балканах была освобождена Болгария, которая также вступила в войну против Германии,

Общим итогом дальнейших операций, проведенных в конце 1944 года, было освобождение части Венгрии, а также Северной Норвегии и Восточной Югославии,

С января по апрель 1945 года продолжались операции по освобождению Польши и большей части Чехословакии; были заняты Восточная Пруссия, Померания и Силезия, освобожден Будапешт, взята Вена. И наконец, с 16 апреля по 8 мая была проведена Берлинская операция, о которой и пойдет речь далее.

ГЛАВА IX
ФИНАЛ

АГОНИЯ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Агония фашистской империи продолжалась почти целый год. А между тем с того времени, как Советская Армия окончательно изгнала гитлеровских оккупантов с территории СССР и перенесла войну в Германию, а союзники высадились во Франции и начали продвигаться к германским границам, — с этого времени продолжение войны для Германии было совершенно бессмысленно.

Тем не менее фашистские заправилы решили драться до последнего немецкого солдата, ибо военное поражение означало гибель гитлеровского режима, конец царствования нацистской верхушки, которая в 1933 году захватила власть в Германии. До тех пор, пока Германия еще сражалась, гитлеровская машина власти функционировала, тотальная диктатура существовала. У Гитлера и его сатрапов была только одна цель — продлить существование нацистского строя. И вот, несмотря на бесцельность сопротивления, нацистская верхушка заставляла целый народ или громадное большинство его слепо следовать за ней, сражаться до конца и приносить бесчисленные жертвы за безнадежное дело.

Разумеется, все это не могли не понимать и те круги немецкого общества, которые в свое время привели к власти Гитлера и поддержали его в предвоенные и военные годы. Теперь, когда Гитлер оказался банкротом, они разочаровались в нем. Уже после битвы на Волге в правящем лагере нацистской Германии возникло сильное недовольство фюрером, которое привело к покушению на него 20 июля 1944 года, т. е. уже тогда, когда судьба Германии была предрешена.

В заговоре 20 июля 1944 года принимали участие очень разные люди с очень разными программами и побуждениями. Грубо говоря, существовало два крыла заговорщиков: реакционное под руководством бывшего бургомистра Лейпцига Герделера и патриотическое, которое возглавлял полковник Штауффенберг. В то время как большинство заговорщиков, примыкавших к Герделеру, заботились лишь о спасении германского империализма, искали пути для сепаратного сговора с западными державами и были настроены антисоветски, группа Штауффенберга стремилась к антифашистскому перевороту и к заключению мира как на Западе, так и на Востоке. Именно группа Штауффенберга настояла на том, чтобы заговорщики установили связь с коммунистами. Состоялась встреча между социал-демократами, участвовавшими в заговоре, и руководителями подпольного коммунистического движения в Германии. Однако эти контакты не могли быть продолжены, так как гестапо, напав на след заговора, арестовало участников встречи.

День 20 июля 1944 года Гитлер начал как обычно: он прогуливал свою овчарку Блонди по территории «особой зоны № 1» «Волчьего логова«. По пятам за фюрером шествовали два вооруженных охранника — даже внутри огороженной зоны Гитлера тщательно охраняли. Фюрер встал поздно и был в дурном расположении духа. В этот день в ставке ожидали Муссолини; после переворота в Италии дуче был арестован и заключен в крепость в Абруццах, но оттуда его освободила эсэсовская команда, предводительствуемая полковником Скорцени. Ничего утешительного своему другу и сообщнику Гитлер сказать не мог и вообще мысль о свергнутом диктаторе действовала на него удручающе. Но отказаться от визита Муссолини было нельзя. И Гитлер приказал начать совещание, на котором обсуждалось положение на фронтах, на полчаса раньше, чем всегда. На совещании среди других докладов предполагалось заслушать сообщение полковника Штауффенберга о резервах. Штауффенберг был начальником штаба резервной армии. Его доклад перенесли соответственно с 13 часов на 12.30. Кроме того, буквально в последнюю секунду Гитлер распорядился, чтобы совещание собрали не в обычном месте, т. е. не в бункере, а в бараке, где были развешаны карты. Оба эти приказа о перемене времени и места совещания, как оказалось впоследствии, имели важное значение для неблагоприятного исхода акции, задуманной заговорщиками.

Когда Штауффенберг, который должен был подложить бомбу в бункер, где обычно проходили совещания, прибыл в Растенбург, он узнал от Кейтеля об изменениях, внесенных фюрером в распорядок дня. Но отступать было уже поздно еще и потому, что попытки убрать Гитлера, предпринимавшиеся до этого, каждый раз срывались в последний момент. Штауффенберг решил довести свой план до конца. Однако у него и его помощников оказалось очень мало времени на приготовления. Помогать Штауффенбергу должны были его адъютант фон Хефтен, с которым он приехал, а также генералы Штиф и Фельгибель, работавшие в ставке. Их задача состояла в том, чтобы немедленно передать в берлинский центр сообщение о гибели Гитлера, а затем вывести из строя систему связи ставки и изолировать ее от внешнего мира. Особые надежды заговорщики возлагали при этом на Фельгибеля, который занимал должность начальника связи ставки.

Самое важное заключалось в том, что из-за перемены места совещания удача покушения всецело зависела от того, насколько близко от Гитлера разорвется бомба.

Штауффенберг должен был направиться на совещание из кабинета Кейтеля. Но ему требовалось время, чтобы привести в действие механизм бомбы. Поэтому он под предлогом того, что забыл у Кейтеля свою фуражку, вернулся в штабное помещение и незаметно произвел необходимую операцию с бомбой. Теперь каждая минута была дорога — до взрыва осталось 10 минут.

Проходя мимо дежурного телефониста в бараке, Штауффенберг в присутствии Кейтеля крикнул ему, что ждет срочного звонка из Берлина. Затем он вошел в комнату заседания. В этот момент заканчивал свой доклад о положении на фронтах начальник оперативного отдела генерального штаба Хойзингер. После него слово должны были предоставить Штауффенбергу. Однако Кейтель, прервав Хойзингера, когда тот коснулся вопроса о резервах, предложил сразу же заслушать Штауффенберга, Если бы предложение Кейтеля было принято, у Штауффенберга не было бы повода уйти с совещания до взрыва бомбы. Однако Гитлер велел Хойзингеру продолжить доклад. Штауффенберг поставил портфель с бомбой под стол напротив Гитлера. Шепнув своему соседу Брандту (заместителю Хойзингера), что он должен срочно переговорить с Берлином, Штауффенберг вышел из барака, оставив портфель под столом. Но тут Брандт, нагнувшись над одной из карт, задел ногой портфель и отодвинул его в сторону. Именно это, очевидно, и спасло жизнь Гитлеру.

Штауффенберг поспешил к служебному помещению Кейтеля, перед которым его ожидал в машине Хефтен. Сел в машину и стал ждать. Ровно в 12 часов 42 минуты бомба взорвалась. В бараке находились в это время 24 человека. Один из них — стенограф Гитлера — был убит на месте; трое умерли от ран (Брандт, начальник штаба военно-воздушных сил Кортен, начальник отдела кадров ОКБ Шмундт); двое были тяжело ранены (представитель Геринга в ставке Гитлера Боденшатц и адъютант Гитлера Боргман). Еще несколько человек получили легкие ранения. Сам Гитлер отделался ожогами и сравнительно легкими увечьями: была парализована его правая рука и на время он потерял слух.

Штауффенберг и его адъютант услышали оглушительный грохот, увидели пламя взрыва, в ставке завыли сирены тревоги и поднялась невообразимая паника. И Штауффенберг и Хефтен двинулись в путь, абсолютно убежденные в том, что Гитлер погиб. С трудом они миновали контрольные посты, обманывая дежурных офицеров, и в конце концов прибыли на аэродром, где Штауффенберга ждал тот самый самолет, который привез его в ставку три часа назад. В 13 часов 15 минут самолет поднялся в воздух и взял курс на Берлин.

Паника в ставке охватила, однако, не только фашистских руководителей, но и офицеров, на которых были возложены ответственные задания по заговору, — Фельгибеля и Штифа. Когда они увидели, что Гитлер жив, то настолько растерялись, что не стали связываться по телефону со штабом резервной армии, как это было условлено заранее. Тем более они не осмелились вывести из строя систему связи ставки.

В это время к «Волчьему логову» уже мчался Гиммлер, штаб-квартира которого была расположена в 25 километрах от Растенбурга. Он сразу же связался с Берлином, с «имперским ведомством безопасности» и временно наложил вето на сообщения о покушении. Сотрудники Гиммлера довольно быстро установили, что покушение было совершено Штауффенбергом, и в Берлин полетели приказы арестовать его.

В ставку потянулись и другие подручные Гитлера: Геринг, Риббентроп, Дениц. Один Геббельс остался в Берлине — на него была возложена задача разобраться в обстановке в столице и в случае необходимости принять меры к подавлению мятежа.

Когда Муссолини с некоторым опозданием прибыл в ставку, ему продемонстрировали совершенно разрушенный барак. Сохранилась фотография, на которой дуче с явным испугом смотрит на хаотическое нагромождение балок, разбитого стекла и т. д. Затем состоялся официальный прием, во время которого нацистские главари дружно восхваляли «провидение», спасшее Гитлера. Первый шок к тому времени уже миновал, паника улеглась, и гитлеровский террористический аппарат был пущен на полный ход.

Без особых трудностей гитлеровцам удалось подавить мятеж. Ведь заговорщики не были связаны с широким антифашистским движением. Жертвами нацистского террора стало около 5 тысяч человек, так или иначе замешанных в заговоре.

Гитлер воспринял свое «спасение» как перст судьбы, как чудо, которое, дескать, повлечет за собой перелом в ходе войны. «После моего сегодняшнего спасения от верной смерти, — сказал он Муссолини, — я более, чем когда-либо, убежден в том, что смогу довести до счастливого конца наше общее великое дело». К тому же нервное потрясение на короткое время излечило фюрера — у него перестали дрожать рука и нога. Зимой 1945 года болезнь возобновилась, и Гитлер стал полным калекой. Но пока что окрыленный провалом заговора, взвинченный своим «исцелением», он развил лихорадочную деятельность: жестоко расправлялся с оппозицией, запугивал народ и засыпал фронт приказами, повелевая удерживать позиции любой ценой. Каждый вечер Гитлер смотрел кинохронику — заснятые на пленку допросы, а впоследствии и судебные заседания по делу заговорщиков. Пытки и унижения, которым подвергались обвиняемые, вызывали у фюрера радость.

После покушения Гитлер еще четыре месяца прожил в Растенбурге. Только в ноябре 1944 года он навсегда покинул свою главную ставку «Вольфсшанце». Пробыв несколько дней в Берлине, фюрер отправился на запад в резиденцию «Орлиное гнездо» («Адлерсхорст»). Здесь, в отдалении от восточного театра военных действий, он пытался оправиться от тех потрясений, которые испытал в связи с поражениями на советско-германском фронте. В разговоре с одним из своих приближенных Гитлер как-то признал, что необъятные просторы России вызывают у него ужас и что при виде снега ему становится дурно. Именно в это время Гитлер, по-видимому, впервые явственно ощутил, что его ждет бесславный конец.

В середине января 1945 года фюрер вернулся в Берлин, который уже стал фронтовым городом. Имперская канцелярия, построенная Шпеером по вкусу и при участии Гитлере, — огромное помпезное здание из гранита и мрамора — частично лежала в развалинах. Гитлер перебрался в заблаговременно построенное большое бомбоубежище. В этом бомбоубежище он пробыл до самой смерти. Здесь и разыгралось заключительное действие той драмы, которая началась 30 января 1933 года.

Что представлял собой Гитлер в эти последние три с половиной месяца физически и психически?

Сохранилось множество свидетельств людей, допущенных в этот период в ставку Гитлера. Все они в один голос утверждают, что нацистский фюрер превратился в больного старика. Гудериан, который явился на аудиенцию к Гитлеру в конце января 1945 года, писал: «У него теперь уже дрожала не только левая рука, но и вся левая половина туловища… Он с трудом волочил ноги, движения его стали замедленные, Когда он хотел сесть, ему пододвигали стул».

Это описание можно дополнить рассказом командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга, встретившегося с Гитлером незадолго до его самоубийства. «Я увидел Гитлера 24 апреля, — показал Вейдлинг, — в день переговоров с советским командованием о капитуляции берлинского гарнизона, до этого меня в последний раз вызывали к нему год назад. Вид фюрера поразил меня. Он стал развалиной: голова у него бессильно свисала, руки дрожали, он что-то невнятно бормотал».

Таких описаний Гитлера можно привести десятки. На основе их и была создана версия о том, будто Гитлер был шизофреником и будто в последние год — полгода жизни его заболевание настолько обострилось, что он стал совершенно невменяемым. Считается также, что нацистский фюрер страдал болезнью Паркинсона. Таким образом, выходит, что Германией правил сумасшедший паралитик. Однако новейшие исследования физического и психического облика Гитлера показывают, что многие западные биографы нацистского диктатора сильно сгустили краски. Безумие, которым был одержим Гитлер, было безумием политического свойства. А вид Гитлера, который поражал всех, кто сталкивался с ним в последние месяцы его жизни, объяснялся не врожденными и не благоприобретенными недугами, а страхом, полной растерянностью, перемежаемой вспышками необузданной ненависти, бессилием, подозрительностью, злобой. Болезни Гитлера были болезнями абсолютного властителя, авантюриста и кровавого тирана, который увидел, что его планы провалились, а его могущество вот-вот рухнет.

Английский историк Дэвид Ирвинг, изучивший множество архивных материалов, дал довольно полную и убедительную картину действительных и мнимых болезней Гитлера. Вот что пишет Ирвинг: «Мне удалось разобрать большую часть этих бумаг (архива лечившего Гитлера с 1937 года врача Морелля. — Авт.) и еще протоколы высказываний других врачей о нем. Я нашел врачебные записи, электрокардиограммы, рентгеновские снимки, анализы… пациента «А» или «МФ» («Майн фюрер». — Авт.), как именовали Гитлера его врачи в своих бумагах.

На основе этих документов можно, по-видимому, считать опровергнутыми многие упорные слухи и легенды: Гитлер не был импотентом и не страдал какими-либо сексуальными отклонениями, он не болел также болезнью Паркинсона (дрожательный паралич, мозговая болезнь). А главное, не был ни параноиком, ни шизоидом».

Ирвинг опровергает и установившееся мнение о том, что врачи накачивали Гитлера наркотиками и ядами. Правда, английский историк признает, что благодаря методам лейб-медика Гитлера Морелля фюрер злоупотреблял лекарствами (в течение многих лет он принимал от 120 до 150 таблеток в неделю, не считая многочисленных инъекций), часть которых была далеко не безобидна. Тем не менее Гитлер не стал (может быть, не успел стать) наркоманом. Он был в состоянии «вменяемости», как говорят юристы, и, следовательно, мог полностью отвечать за свои поступки. Подробнейший анализ болезней Гитлера и методов его врачевателей Морелля, Брандта и Хассельбаха и, наконец, последнего лейб-медика Штумпфеггера (каждый из них имел свою «опору» среди ближайших приближенных фюрера, которые с помощью врачей влияли на него; Брандт и Хассельбах ориентировались на Шпеера, Морелль был человеком Бормана, Штумпфеггер — Гиммлера) привел Ирвинга к следующему выводу: весной 1945 года Гитлер «не был собственно болен, хотя и был совершенно опустошен и превратился в развалину»^*. И далее: «Что следует из этой истории болезни диктатора? Был ли он сумасшедшим, накачивали ли его наркотиками и ядами? Ничего подобного. Конечно, желудочно-кишечный тракт, дыхательные пути и нервная система Гитлера всегда функционировали не безупречно. Несомненно также, что Морелль искусственно взбадривал своего пациента, мобилизуя все его физические ресурсы с помощью таблеток стрихнина, вливаний глюкозы, витаминов, гормональных препаратов, вдыханиями чистого кислорода, что в конце концов привело к тотальному истощению его организма. Но не более».

^*22 апреля фюрер выгнал Морелля, прорычав бывшему любимцу: «Немедленно покиньте мою комнату, Морелль. Вы хотите оглушить меня, чтобы силой вывезти из Берлина. Этого хотят все они, но я не сдвинусь с места».

В общем и целом, к тем же выводам приходит и западногерманский историк Мазер, хотя на всем протяжении своей книги он пытается вывести многие поступки Гитлера, особенно те, которые кажутся нам в свете последующих событий наиболее авантюристическими и безумными, непосредственно из его психического и физического состояния. Однако предоставим опять слово Ирвингу:

«В последние годы жизни (по свидетельству всех очевидцев, это случилось после разгрома немецких армий на Волге. — Авт.) Гитлер был ослаблен, нервен, раздражителен…»

Политика, тактика и практическая деятельность Гитлера перед катастрофой были такими же, какими они были раньше. Фантасмагорические черты, которые они приобрели, объясняются только тем, что изменилась обстановка на фронтах и в мире и зловещий отблеск гибели уже лежал на всем «коричневом рейхе» и на его абсолютных властителях. Авантюристический блицкриг обернулся тяжелейшими военными поражениями для Германии. Легкие победы на Западе — катастрофой в России… Но сам Гитлер остался таким же. Поэтому он хотел теперь, чтобы конец его преступной жизни стал концом Германии. И будь это в его власти, он превратил бы весь мир в развалины.

«Если война будет проиграна, — сказал Гитлер Шпееру, — народ окажется обреченным. И нет никакой нужды сохранять для него базу, чтобы он влачил потом жалкое существование. Напротив, лучше самим разрушить все, самим уничтожить себя». И это были не пустые слова! Нельзя забывать, что к тому времени Гитлер еще обладал огромной властью. И всю эту власть он употребил на то, чтобы претворить в жизнь свою программу уничтожения, или, как он говорил, «самоуничтожения». Согласно этой программе, сотни тысяч немецких солдат должны были вести бессмысленные бои. Преступная гитлеровская стратегия обернулась против самой Германии.

Что же происходило в последние недели существования гитлеровского рейха в его верхушке?

Хорошо известно, что Геринг, Гиммлер и часть генералитета пытались договориться с Англией и США о сепаратном мире. Гораздо менее ясно освещено поведение двух других паладинов фюрера — Геббельса и Бормана. Согласно версии западных историков, они остались верными Гитлеру до конца и решили умереть с ним вместе.

Думается, что в этой версии много неточностей. Интриги среди нацистских главарей были куда более сложными. Геббельс и Борман вовсе не были в этот период столь преданы Гитлеру и думали не о смерти, а о возможности улизнуть от возмездия.

Попробуем все это доказать, хотя скажем сразу, что в наших доказательствах будут некоторые пробелы, потому что главные свидетели — Борман, Геббельс и генерал Кребс — отсутствуют, а все остальные деиствующие лица были второстепенными персонажами и не могли в силу этого знать планы организаторов спектакля «гибель фюрера». Тем более, что события развивались с калейдоскопической быстротой, бункер Гитлера был фактически отрезан от всей остальной Германии советскими войсками, да и каждый из оставшихся в живых лиц больше всего заботился о том, чтобы спастись самому.

Однако, несмотря на эти оговорки, мы все же попытаемся воссоздать картину того, что происходило в среде главарей нацистского рейха и в ставке Гитлера под имперской канцелярией во вторую половину апреля и в первые два майских дня 1945 года.

16 апреля началась заключительная операция второй мировой войны а Европе — Берлинская операция Советской Армии. Уже тогда, по свидетельству Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, советскому Верховному командованию было известно «о закулисных переговорах гитлеровских агентов с официальными представителями союзников, из которых становилось ясно, что немцы предлагали союзникам прекратить борьбу против них, если они согласятся на сепаратный мир на любых условиях». Части немецкой армии без боя сдавались в плен англичанам и американцам, пытаясь продемонстрировать этим свою «лояльность» и свое желание бороться на стороне англо-американцев против «большевизма». Так что сепаратные переговоры Гиммлера и Геринга не могли быть неожиданностью ни для Гитлера, ни для Бормана и Геббельса, как это изображают сейчас некоторые буржуазные историки.

План сепаратных сделок с Западом, если можно так сказать, был генеральным планом всей нацистской верхушки. И в свете этого генерального плана надо рассматривать, гитлеровский план битвы за Берлин. Пытаясь сковать и обескровить советские войска под Берлином и в самой столице рейха, нацисты хотели создать наиболее благоприятные позиции для сговора с Западом. Битва за Берлин вовсе не была с этой точки зрения бессмысленным и иррациональным предприятием со стороны немецкой верхушки, как это пытаются изобразить сейчас многие западные историки. В Берлин было стянуто огромное количество немецких войск. В общей Сложности берлинская группировка насчитывала 1 миллион солдат и офицеров, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 самолетов, 10,4 тысячи орудий и минометов. Кроме того, в самом Берлине формировался гарнизон численностью 200 тысяч солдат и офицеров.

«Для того чтобы обеспечить необходимое пополнение частей Восточного фронта к началу предстоящего решительного наступления русских, — показал на допросе в Нюрнберге Йодль, — нам пришлось расформировать всю резервную армию, то есть все пехотные, танковые, артиллерийские и специальные запасные части, военные училища и военно-учебные заведения, и бросить их личный состав на пополнение войск».

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков дает подробную картину тщательно продуманной немецкой обороны под Берлином: «Прикрывавшая город 9-я армия генерала Буссе усиливалась людским составом и техникой. В ее тылу формировались новые дивизии и бригады. Укомплектованность соединений первой линии доводилась почти до штатной численности. Особое внимание уделялось сосредоточению и использованию в обороне танков и штурмовой артиллерии.

От Одера до Берлина создавалась сплошная система оборонительных сооружений, состоявшая из ряда непрерывных рубежей, по нескольку линий окопов. Главная оборонительная полоса имела до пяти сплошных траншей. Противник использовал ряд естественных рубежей: озера, реки, каналы, овраги. Все населенные пункты были приспособлены к круговой обороне.

В районе северо-восточнее Берлина формировалась армейская группа «Штейнер»… Сюда же перебрасывались отборные части морской пехоты.

Кроме того, проводились «специальные мероприятия» по обороне Берлина. Город делился по окружности на восемь секторов обороны. Кроме них, имелся еще особый, девятый сектор, охватывающий центр Берлина, где находились правительственные здания, имперская канцелярия, гестапо и рейхстаг.

На непосредственных подступах к городу создавались три рубежа обороны: внешняя заградительная зона, внешний оборонительный обвод и внутренний оборонительный обвод. На улицах самого города строились тяжелые баррикады, противотанковые заграждения, завалы, бетонированные сооружения. Окна домов укреплялись и превращались в бойницы…

Для усиления артиллерийской обороны подступов к Берлину и самого города привлекались все силы зенитной артиллерии. Свыше шестисот зенитных орудий крупного и среднего калибра были поставлены на противотанковую и противопехотную оборону города. Кроме того, в качестве огневых точек использовались даже танки, находившиеся в ремонте, но имевшие исправное артиллерийское вооружение. Их закапывали на перекрестках улиц, у железнодорожных мостов. Из членов союза фашистской молодежи гитлерюгенда были сформированы танкоистребительные отряды. Их вооружали фаустпатронами.

На оборонные работы в Берлине было привлечено свыше четырехсот тысяч человек. В городе сосредоточились отборные полицейские и эсэсовские части. Для обороны особого сектора были стянуты многие эсэсовские полки и отдельные батальоны, располагавшиеся в ближайших районах».

Во время битвы за Берлин нацистское командование перебрасывало на восток все новые и новые части для борьбы «против большевистского смертельного врага». В приказе прямо говорилось, что не надо обращать внимания на то, какие территории потеряют немцы в результате продвижения англо-американцев. В ночь с 23 на 24 апреля в ставку Гитлера был вызван некий генерал Крукенберг, которому было передано командование одной из дивизий. Крукенбергу было ясно сказано, что главная задача немецкого командования — это, с одной стороны, продержать еще хоть несколько дней русских под Берлином, а с другой — открыть ворота к Берлину с Запада и пустить в столицу «западного противника, с армейскими штабами которого уже налажена связь». 28 апреля, т. е. за два дня до самоубийства Гитлера, в приказе верховного командования немецкой армии в весьма напыщенном стиле дано то же самое указание: «В героической борьбе в Берлине весь мир снова видит исторический бой немецкого народа против большевизма. В то время как в единственном в своем роде грандиозном сражении обороняется столица, наши войска на Эльбе показали американцам спину…»

Как сказано выше, о планах сепаратного мира с Западом хорошо знала вся гитлеровская партийная верхушка, включая самого фюрера. Еще 27 января в одной из бесед в ставке Гитлер внезапно спросил: «Неужели вы думаете, что англичане искренне восхищены русскими успехами?»

Геринг сказал: они наверняка рассчитывают, что мы не станем задерживать их на западе, в то время как русские завоюют всю Германию, Если все пойдет так дальше, мы через несколько дней получим телеграмму от них…

Йодль ответил: они всегда смотрели на русских с подозрением.

Верный своей политике блефа, Гитлер выдвинул на этом совещании такой план: «Я приказал подбросить им сообщение. Из него они узнают, что русские выставили армию из 200 тысяч немецких пленных под командованием немецких офицеров, совершенно зараженных коммунизмом, и что эта армия войдет s Германию. Это окажет на них такое действие, словно их проткнут булавкой».

Итак, оборона Берлина во что бы то ни стало. И сговор с Западом…

Но генеральный план немецких политиков и фельдмаршалов, равно как и частные планы Гитлера и его сподвижников, были сорваны поистине грандиозным штурмом Берлина советскими войсками. Эти планы рухнули в те дни, когда советские фронты прорвали линию обороны немцев на Одере и вплотную подошли к столице «коричневого рейха». Тут началась вакханалия интриг среди главарей нацистской империи. Каждый из них стал спасаться на свой лад,

На этом этапе, на наш взгляд, существовали три варианта «окончания войны», выдуманных самыми влиятельными и сильными людьми в Германии: вариант Геринга, вариант Гиммлера и вариант Бормана — Геббельса. Первые два из них довольно хорошо освещены в исторической литературе, а третий, как ни странно, остался в тени.

20 апреля 1945 года Гитлеру исполнилось 56 лет. В этот день в подземелье имперской канцелярии в последний раз собрались все «великие» фашистского рейха: Гиммлер, Геринг, Риббентроп, Геббельс, Борман, Дениц, Кейтель, Йодль. Как о чем-то само собой разумеющемся шла речь об отъезде Гитлера из Берлина в Берхтесгаден, откуда он намеревался руководить дальнейшими операциями. Уже за десять дней до этого и за шесть дней до решающего наступления советских войск фюрер отослал большую часть своего обслуживающего персонала в Берхтесгаден. В горы отправились и министры со своими канцеляриями. Все остальные штатские и военные деятели лихорадочно готовились к эвакуации. В ночь с 20 на 21 апреля из осажденной столицы убежали Риббентроп и Гиммлер. Из замка Геринга «Каринхаль» потянулись грузовики с ценностями, награбленными рейхсмаршалом в Европе. Геринг также выехал из Берлина. 21-го эвакуировались штабы гитлеровского командования. В тот же день в бункер позвонили Гиммлер, Риббентроп и Дениц — все они предлагали Гитлеру как можно скорей покинуть Берлин.

Из этого мы видим, что ближайшее окружение фюрера (исключая Геббельса и Бормана, о которых речь будет идти ниже) еще действовало в рамках первоначального плана нацистской верхушки обороняться в Берлине до последнего немецкого солдата, а самим во главе с фюрером продолжать сепаратные переговоры с западными союзниками. Однако Гитлер медлил с бегством из Берлина. Так прошло еще три дня, и Геринг решил действовать самостоятельно.

Вариант Геринга. У рейхсмаршала авиации были некоторые формальные основания предпринять попытку сговора с Западом без Гитлера: в июне 1941 года специальным указом фюрер назначил Геринга, в случае своей смерти, преемником, а в случае непредвиденных обстоятельств — своим полномочным представителем. Кроме того, 22 апреля в приступе отчаяния Гитлер сказал, что он остается в Берлине и что, если дело дойдет до мирных переговоров, «Геринг более подходящая фигура, чем я. Он гораздо лучше умеет обходиться с противной стороной». Генерал Коллер, представитель Геринга в ставке Гитлера, незамедлительно вылетел из Берлина в Берхтесгаден, чтобы сообщить об этой фразе Герингу; 23-го днем Коллер прибыл в ставку Геринга и посоветовал ему начать переговоры, пока не поздно. Геринг, хотя и с некоторыми опасениями (он сказал, что боится отдать себя в руки «своему злейшему врагу Борману»), решил последовать рекомендации Коллера. Перед этим он еще вызвал из Берхтесгадена Ламмерса — начальника канцелярии, и взял у него, так сказать, юридическую консультацию — вынул из сейфа Указ Гитлера и спросил; можно ли считать, что «непредвиденные обстоятельства» наступили? Ламмерс счел, что Геринг вправе поступать как наместник фюрера. После этого Геринг дал весьма верноподданническую телеграмму Гитлеру, в которой говорилось:

«Мой фюрер!

Согласны ли Вы, чтобы я, учитывая Ваше решение, остаться на командном пункте в крепости Берлин, согласно Вашему указу от 29.VI. 1941, немедленно взял бы на себя в качестве Вашего наместника руководство с полной свободой действий как внутри, так и вовне? Если до 20.00 от Вас не последует ответа, то я буду считать, что свобода действий у Вас отнята. Тогда, учитывая Ваш указ, я сочту себя вправе действовать на благо народа и отечества. Мое отношение к Вам в этот тяжелейший час моей жизни Вы знаете, словами его не выразишь. Господь да сохранит Вас и да даст Вам возможность, несмотря ни на что, как можно скорей прибыть сюда. Ваш верный Герман Геринг».

Послание это было составлено довольно ловко. Оно давало возможность Гитлеру самоустраниться от унизительных переговоров с Западом, но не посягало на его власть в дальнейшем. Более того, оно указывало Гитлеру путь к бегству. В то же время оно давало Герингу свободу рук для любых сделок^*. И как утверждают все очевидцы, фюрер на первых порах правильно понял намерения своего рейхсмаршала. Даже после того, как Борман представил телеграмму Геринга как наглый «ультиматум», как «предательскую попытку захватить власть в свои руки», Гитлер, побушевав немного, сказал: «Но переговоры о капитуляции пусть он все же ведет…»

^*По свидетельству людей из окружения Геринга, послав телеграмму, рейхсмаршал воспрянул духом, нацепил на себя все ордена (он снял их после скандала с Гитлером, который обвинил его в том, что он не обеспечил безопасность рейха от воздушных налетов) и решил на следующий же день лететь к Эйзенхауэру, чтобы «как мужчина мужчине» предложить капитуляцию на Западном фронте.

Однако, как мы увидим дальше, вариант Геринга отнюдь не устраивал Бормана и Геббельса. Не для того они остались сторожить Гитлера в осажденном Берлине, чтобы Геринг за их счет и за их спиной договаривался с англо-американцами. Поэтому и Борман и Геббельс начали принимать свои меры. Прежде всего Борман потребовал от Гитлера, чтобы тот объявил Геринга предателем, заслуживающим казни. В этом духе Гитлер послал свой ответ Герингу, но в конце телеграммы добавил, что, «учитывая его (Геринга. — Авт.) долголетние заслуги перед НСДАП и государством, он дарует ему жизнь, хотя и лишает всех постов». Борману и Геббельсу этого было мало. Им надо было парализовать активность Геринга любой ценой. И вот Борман, открыто ослушавшись фюрера, передал эсэсовскому штабу в Берхтесгадене приказ арестовать Геринга, его штаб и Ламмерса за «государственную измену». Этот приказ был приведен в исполнение. Второй человек в фашистском государстве, Геринг, был взят под стражу эсэсовцами. Так провалился вариант Геринга.

Вариант Гиммлера. Рейхсфюрер СС оказался более хитрым, чем Геринг. Он решил действовать без всякого согласования с Гитлером. Но положение у него было еще более щекотливое, чем у Геринга. Поговорить «как мужчина с мужчиной» с Эйзенхауэром он не мог — ведь Гиммлер был непосредственным организатором всех кровавых расправ в «третьем рейхе», главным нацистским палачом. Гиммлер начал переговоры с второстепенными лицами. Единственным козырем его в этих переговорах было то, что он действовал вопреки Гитлеру.

К сделке с Западом Гиммлер стал втайне готовиться уже с начала 1945 года, взяв себе в помощники эсэсовского главаря Шелленберга, В феврале Шелленберг организовал в Берлине встречу Гиммлера с графом Бернадоттом — представителем шведского Красного Креста. Во второй раз Бернадотт приехал в Берлин в начале апреля. Но и тогда Гиммлер еще не счел возможным выложить свои карты на стол. В ночь с 23 на 24 апреля Гиммлер решил, что время настало. Гитлер был ему уже не страшен, Он потерял реальную власть: Берлин был окружен почти со всех сторон, и фюрер мог Действовать только по телефону, а у самого Гиммлера еще сохранилась власть — эсэсовские части были с ним.

В разговоре с Бернадоттом Гиммлер был цинично откровенен. Гитлер, сказал он, наверное, уже мертв, а если нет, то умрет в ближайшие дни. Поэтому он, Гиммлер, будет вести переговоры от имени империи.

Сохранились подробные воспоминания Бернадотта о встрече с Гиммлером. И, что самое главное, — запись их беседы. Вот самая важная часть этой записи.

Гиммлер: «В том положении, какое сейчас создалось, у меня развязаны руки. Чтобы спасти возможно большие части Германии от русского вторжения, я готов капитулировать на Западном фронте, с тем чтобы войска западных держав как можно скорей продвинулись на восток. Однако я не хочу капитулировать на Востоке. Я всегда являлся заклятым врагом большевизма и всегда останусь таковым»^*.

^*По некоторым источникам, Гиммлер тут же при свечах (электричество в Любеке потухло в результате воздушного налета) написал письмо Эйзенхауэру с тем же предложением.

Уже тот факт, что Бернадотт согласился не только вести переговоры с главой гестапо, но и передать его «запрос» о мире западным правительствам, характерен. Более того, заявив, что он мало верит в успех дела Гиммлера, Бернадотт поставил ему все же вполне конкретные условия. Так, он попросил у Гиммлера заверения, что «Дания и Норвегия также войдут в акт о капитуляции (перед Западом), подписанный Гиммлером». «Гиммлер, — пишет Бернадотт, — ответил не размышляя, что он на это согласен».

После отъезда Бернадотта Гиммлер почувствовал себя окрыленным. Он уже начал прикидывать примерный состав нового правительства и заявил Шелленбергу, что вместо НСДАП создаст партию «национального единства».

Но и план Гиммлера провалился. 27 апреля Бернадотт снова прилетел в Германию с известием, что западные державы отклонили предложение Гиммлера. О сговоре на Западе не могло быть и речи, ведь Красная Армия фактически разгромила военную машину нацистов. Сделать что-либо за ее спиной было невозможно. Да и народы всего мира, приветствовавшие своих спасителей и освободителей — советских воинов, расценили бы сепаратный мир как акт величайшего предательства.

Сам того не зная, Гиммлер сыграл на руку своим соперникам Геббельсу и Борману. 28 апреля телеграфное агентство Рейтер передало предложение Гиммлера и ответ западных держав. С этим сообщением Геббельс пришел к Гитлеру. Фюрер впал в дикое бешенство и вместе с тем в отчаяние. И это дало лишний козырь Геббельсу и Борману в их игре.

Вариант Геббельса — Бормана. Как уже было сказано, считается, что Геббельс и Борман без всякого умысла, а только из чистого «идеализма» решили разделить участь фюрера до конца. Однако в этой гипотезе (которая почему-то выдается на Западе за абсолютную истину) очень много уязвимых мест. Во-первых, Борман не покончил с собой, а пытался бежать из Берлина, стало быть, не собирался разделить участь Гитлера. И непонятно, почему ему понадобилось оставаться столь долго с Гитлером, ведь буквально с каждым днем шансы на благополучный выезд из столицы становились все более мизерными. Во-вторых, Геббельс покончил с собой не вместе с Гитлером, а только после того, как его посланец — генерал Кребс, возвратился и сообщил, что советское командование никаких переговоров ни с ним, ни с Борманом, ни вообще с кем-либо из гитлеровцев в одностороннем порядке вести не будет. В-третьих, все происходившее в бункере Гитлера в последние десять дней апреля кажется совершенно бессмысленным и диким, если не принять версию, что и у Бормана и у Геббельса был совершенно конкретный план действий. И наконец, свои замыслы Борман и Геббельс раскрыли, но только не до, а после смерти Гитлера.

Исходя из этого, можно предположить, что план Геббельса — Бормана был основан на том, что Гитлер умрет и оставит завещание, в котором предложит именно этим лицам вести переговоры. Для осуществления этого плана необходимо было: задержать Гитлера в имперской канцелярии в полной изоляции до тех пор, пока его бегство из Берлина станет немыслимым; заставить Гитлера написать завещание; по возможности, заставить Гитлера покончить с собой.

Проследим с этой точки зрения по дням, что происходило в подземелье имперской канцелярии…

В апреле всем без исключения приближенным Гитлера стало ясно, что столицу удержать сколько-нибудь значительное время невозможно. Натиск советских войск, их мощь и боевой дух были столь очевидны, что никаких иллюзий на этот счет гитлеровцы питать не могли. Поэтому и Гиммлер, и Риббентроп, и Геринг, и весь немецкий генштаб настаивали на немедленном отъезде фюрера из Берлина. Только Геббельс и Борман не предприняли ни одной попытки употребить свое влияние в этом направлении. Наоборот, они все время подбадривали Гитлера, уверяя, что в ближайшие дни положение изменится. Первую скрипку в этом играл Геббельс.

21 апреля. В разговоре по телефону Гитлер кричал: «Вы еще увидите: перед воротами Берлина русские потерпят крупнейшее поражение, самое тяжелое поражение во всей своей истории??) И 20 и 21 апреля он надеялся, что группировке обгргруппенфюрера СС Штейнера и 9-й армии Буссе удастся ударить по советским войскам и задержать их. В этот день в бункер перебралась Магда Геббельс, ярая нацистка, которая безусловно имела некоторое влияние на Гитлера. Геббельс также поселился бок о бок с Гитлером, а Борман уже давно жил в бункере.

22 апреля стало ясно, что армии Штейнера и Буссе разгромлены. По свидетельству людей, присутствовавших в имперской канцелярии, Гитлер сперва пришел в ярость, потом разразился рыданиями. После этого он начал отдавать распоряжения о подготовке к скорейшей капитуляции на Западе.

Но Геббельсу и Борману удалось переубедить его, они обещали мобилизовать все силы и бросить их против советских войск. В изданном в этот день в ставке Гитлера приказе говорилось: «Главнейшая задача верховного командования с помощью наступления всеми силами и средствами с максимальной скоростью вновь установить связь с Берлином с северо-запада, юго-запада и юга и тем самым победоносно решить битву за Берлин». В тот же день Гитлер впервые сказал, что он покончит жизнь самоубийством. Этой фразы и Борман и Геббельс могли ожидать. Гитлер грозил покончить с собой и в 1923 году, и в 1933, и в 1944, Для него это был обычный шантаж. Но на этот раз Борман и Геббельс поймали его на слове. Они начали муссировать план самоубийства. А Геббельс в разговорах с фюрером исподволь стал подготовлять его к «героической кончине».

23 апреля. В разговоре со Шпеером, который прибыл на короткое время в бункер, Гитлер еще рассуждал о возможном положительном для Германии исходе войны. Пришла телеграмма от Геринга. Мы уже писали, какую панику она вызвала у Геббельса и Бормана. Писали, что Борман, нарушив волю фюрера, приказал арестовать Геринга.

24 апреля. Гитлер вызвал из Мюнхена к себе в ставку генерал-полковника Риттера фон Грейма — командующего 6-м воздушным флотом. Этот вызов кажется непонятным историкам. Как выяснилось, фюрер всего-навсего хотел сообщить Грейму, что он назначает его на пост главнокомандующего воздушным флотом вместо Геринга. Историки дружно замечают, что это можно было сделать и по телефону, При этом они исходят из того, что Гитлер будто бы твердо решил остаться а имперской канцелярии и покончить с собой. Предположим, однакоа что у Гитлера еще были планы бегства. В таком случае он мог воспользоваться самолетом Грейма, чтобы не выбираться из Берлина пешком. Трудно сказать, что предприняли бы стражи Гитлера, если бы он захотел улететь с Греймом и с известной летчицей Ганной Рейч, которая прибыла вместе с ним. Но события сложились так, что Грейм и Ганка Рейч прилетели только 26 апреля и ни в тот же день, ни на следующий не могли покинуть подземное убежище; их самолет был подбит над Тиргартеном и Грейма ранило. В бункер фюрера его внесли на носилках. После этого между Греймом и Гитлером произошел следующий разговор:

«Гитлер. Знаете ли вы, почему я вас вызвал?

Грейм. Нет, мой фюрер.

Гитлер. Потому что Геринг предал меня и свою родину».

Действительно, странный разговор. Однако Грейм вылетел только 29 апреля. Шансов на то, чтобы благополучно долететь, у него было очень мало.

25, 26 и 27 апреля. В ставке Гитлера лихорадочно обсуждался план прорыва окружения советских войск армией генерала Венка, действовавшей на рубеже Эльбы. Эта армия была брошена против советских позиций западнее Берлина, чтобы пробить брешь в «котле» и соединиться с 9-й армией. Но когда Гитлер приказал Венку прорываться к району имперской канцелярии, армии уже больше не существовало. Она была разгромлена советскими войсками, так и не дойдя до Берлина. Тем не менее Гитлер продолжал передвигать на карте части Венка, посылать приказы его штабу и т. д, Геббельс и Борман не сообщили Гитлеру о разгроме армии Венка ни 25, ни 26, ни 27 апреля. 26-го Гитлер сказал Ганне Рейч: «Я все еще надеюсь, милая Ганна, что генерал Венк со своей армией подойдет с юга. Он должен отогнать русских подальше… Тогда мы снова овладеем положением», А вот что написал генерал Вейдлинг, командующий обороной Берлина, о 26 апреля: «26-е — день надежд! Все время Кребс звонил и каждый раз передавал какое-нибудь радостное сообщение… То передовые части армии Венка уже сражаются южнее Потсдама, то… в столицу прибыли три маршевых батальона, то Дениц обещал на самолетах перебросить в Берлин самые отборные части флота». Вейдлинг рекомендовал Гитлеру прорываться на запад через одну-единственную еще оставшуюся лазейку. Однако Геббельс и Борман отвергли этот план и быстро «утешили» фюрера.

28 апреля. Утром этого дня Гитлер передал по радио телеграмму Кейтелю: «Я ожидаю освобождения Берлина. Что делает армия Хейнрици? Где Венк? Что с 9-й армией? Когда Венк соединится с 9-й армией?» Вечером в ставке стало известно о переговорах Гиммлера с западными державами. Эту новость Гитлеру сообщили без всяких проволочек, что очень показательно. Геббельс и Борман, досконально знавшие психологию фюрера, исходили в своих планах из двух его «комплексов»: страха перед насильственной смертью и мании измены.

Конечно, если бы нацистский фюрер был государственным деятелем в общепринятом смысле слова, его мучили бы совсем иные мысли — об историческом возмездии, о судьбе мира и немецкого народа, о попранной справедливости и законах. Но он был тираном, и страхи его были страхами тирана. В эти последние дни Гитлер не раз повторял, что он боится, как бы его не посадили в клетку и не провезли по столицам оккупированных им государств. На предложение Вейдлинга уйти из Берлина он сказал: «Я не хочу блуждать по лесам до тех пор, пока меня не схватят». Геббельсу и Борману даже не надо было особенно подогревать этот страх: достаточно было молча выслушивать Гитлера, не возражая ему.

Второй «комплекс» Гитлера, комплекс измены, развивался с той же быстротой, что и первый. Уже в марте фюрер сказал своей секретарше: «Я не могу положиться ни на одного человека, все меня предают. От этого я совершенно болен…» Разговоры о тотальном предательстве шли в бункере Гитлера ежедневно. По свидетельству Рейч, Ева Браун бушевала и кричала, что все оказались неблагодарными свиньями и бросили своего фюрера. Последним ударом для Гитлера была измена Гиммлера. Он заплакал и разразился таким монологом: «Никто меня не щадит. Мне пришлось испытать все — разочарование, предательство… А теперь еще и он. Все кончено. Нет такой несправедливости, какую бы мне не причинили».

28 апреля. В этот вечер Геббельс был очень занят: он готовил спектакль под названием «свадьба фюрера» с Евой Браун, многолетней любовницей Гитлера. На объятых пламенем улицах Берлина Геббельс разыскал чиновника, который имел право совершать бракосочетания. Свадьба проходила с соблюдением всего нацистского ритуала. Только жених и невеста не смогли представить справок, удостоверяющих их расовую чистоту. Справок достать было негде… Бракосочетание фюрера с Евой Браун должно было, видимо, отвлечь его от реальных планов бегства. Кроме того, по замыслу режиссеров этого бракосочетания Бормана и Геббельса, оно должно было настроить Гитлера на торжественный лад, морально подготовить к другой торжественной и театральной церемонии — «героическому» уходу из жизни. По мнению некоторых очевидцев, Геббельс и Борман внушали Гитлеру, что его самоубийство будет как бы последним аккордом в духе Вагнера и древнегерманских саг. Выстрел… Яд… Верная жена Ева, которая, наподобие героинь эпоса, убивает себя на могиле вождя… и т. д. и т. п. Дешевая символика всегда была близка сердцу фюрера. На этом и сыграли его приближенные…

Существует очень много описаний фантасмагорической свадьбы ночью 29-го. Во всех этих описаниях особенно поражает лихорадочная спешка. Ее устроители не дождались даже утра — бракосочетание состоялось глубокой ночью. И еще — облик Гитлера во время церемонии. Из рассказов свидетелей видно, что он был совершенно разбит физически и морально, походил на марионетку, действующую по чужой воле^*.

^*Здесь, кстати говоря, Геббельсу и Борману могла помочь и нацистская медицина, которая не раз выводила из строя противников Гитлера, тем более что фюрер, как уже говорилось, прибегал к разного рода лекарствам в больших дозах.

После свадьбы в четыре часа утра Гитлер продиктовал два завещания — политическое и личное. Теперь у него уже не было пути назад. Бежать из Берлина можно было только с неимоверными трудностями. Кроме того, Гитлер сжег за собой мосты — в обоих завещаниях говерилось, что он уходит из жизни. В то же утро Геббельс сделал «приложение» к завещанию фюрера, где объявил от своего имени, от имени своей жены и шести малолетних детей, что они также намерены покончить жизнь самоубийством. Подпись на завещаниях Гитлера была удостоверена четырьмя свидетелями: Геббельсом, Борманом и генералами Кребсом и Бургдорфом. Геббельс и Борман подписались также под актом о женитьбе Гитлера — теперь эти двое ни на секунду не выпускали «своего» фюрера из виду.

29 апреля Вейдлинг сообщил обитателям бункера, что не позже 1 мая советские войска займут весь Берлин, включая имперскую канцелярию. Несмотря на это, Вейдлинг снова предложил Гитлеру покинуть Берлин, К его просьбам присоединился и новый «рейхсфюрер молодежи» Аксман, который «гарантировал» Гитлеру жизнь, уверяя, что около имперской канцелярии сражаются члены гитлерюгенда, которые, дескать, умрут, но спасут фюрера. Однако Борман подсунул Гитлеру иной план — пусть, мол, из Берлина прорывается группа военных, она поторопит армию Венка, которая, как мы знаем, фактически уже была разгромлена советскими войсками. И Гитлер согласился на предложение Бормана. В этот день фюрер получил еще один психологический толчок к самоубийству — в имперской канцелярии стало известно о бесславной смерти Муссолини: 26 апреля партизаны схватили его вместе с Кларой Петаччи, 28 апреля застрелили, а 29-го переправили трупы дуче и его любовницы в Милан, где повесили на фонарях для всеобщего обозрения.

И все же, несмотря на все это, Гитлер продолжал медлить с самоубийством — трусил. 29-го в бункере еще, как обычно, проходило обсуждение военного положения. И вообще день катился своим чередом — в болтовне фюрера, в видимости какой-то деятельности, в бессмысленных приказах и распоряжениях. А между тем для Бормана и Геббельса каждая минута была дорога… Борман потребовал от Гитлера, чтобы тот написал письмо Кейтелю — благо и оказия нашлась. Один из второстепенных военных, еще оставшихся в свите Гитлера, намеревался выйти из берлинского «котла». Гитлер продиктовал письмо Кейтелю — свое последнее послание немецкому генералитету. В нем он взваливал на Кейтеля и на других немецких военачальников всю вину за поражение Германии (Борман внушил Гитлеру, что и Кейтель его предал). «Неверность и измена на протяжении всей войны, — писал фюрер, — разъедали волю к сопротивлению. Поэтому мне и не было дано привести мой народ к победе… Этот генеральный штаб нельзя сравнить с генеральным штабом в период первой мировой войны».

Последняя анафема Гитлера своим генералам кажется совершенно нелепой, если не учитывать, что для Бормана и Геббельса она в тот день была очень важна. Они боялись, что инициативу переговоров с союзниками возьмет на себя военная клика.

Вообще Борман не терял в этот день времени: он послал трех курьеров (адъютанта Гитлера майора Иоганмейера, своего советника штандартенфюрера СС Цандера и человека Геббельса Лоренса) в ставку к Деницу с завещанием Гитлера, в котором было сказано, что власть в стране передается Деницу, Геббельсу, Борману. Борман, как уже было сказано, отправил также письмо Гитлера Кейтелю и, наконец, поздно вечером послал телеграмму Деницу, в которой также писал о «предательстве» Кейтеля. Телеграмма заканчивалась словами: «Фюрер жив и руководит обороной Берлина». В той сложной интриге, которую затеяли Борман и Геббельс, им было выгодно до последней минуты действовать от имени Гитлера.

Только к вечеру 29-го Гитлер занялся своими «личными делами», т. е. подготовкой к самоубийству: велел отравить любимую овчарку Блонди и застрелить еще двух собак, находившихся в бомбоубежище. Потом он роздал своим секретаршам ампулы с ядом, начал жечь бумаги и приказал, чтобы никто не ложился спать.

В два часа тридцать минут ночи (уже наступило 30 апреля) Гитлер вышел в один из отсеков бункера, где выстроились 20 человек, и, пройдя вдоль строя, пожал каждому руку. После этого он удалился в свою комнату. А присутствовавшие на церемонии прощания… пошли в бар и начали танцевать под патефон. Они протанцевали до самого утра. Шум музыки донесся до комнаты Гитлера. Он потребовал, чтобы это безобразие кончилось. Однако Гитлер так и не решился в эту ночь на самоубийство.

Утро 30 апреля прошло, так же как всегда. Обсуждали военное положение. В 14 часов Гитлер пообедал в обществе секретарш и поварихи. Потом началось новое прощание, новые рукопожатия и невнятный лепет фюрера. Затем он и Ева Браун удалились в комнату Гитлера. На этот раз Борман и Геббельс остались дежурить у входа в узком коридорчике, причем Борман уже заблаговременно подготовил канистры с бензином, чтобы сжечь труп фюрера.

Далее, по весьма сбивчивым показаниям шоферов, секретарш, адъютантов и прочих лиц, пребывавших в это время в бункере, раздался выстрел. Это было в 15 часов 30 минут. Люди, вошедшие в комнату, увидели два трупа — труп будто бы застрелившегося Гитлера и труп Евы Браун, умершей от яда.

Для Геббельса и Бормана это был сигнал к действию. Все планы они разработали заранее и прежде всего обезвредили соперников; Геринг сидел под арестом, попытка Гиммлера вести переговоры с Западом провалилась. Нацистские генералы также не представляли опасности: после 20 июля 1944 года они как каста потеряли лицо и были объяты страхом перед гестапо. И наконец, последнее послание Гитлера Кейтелю должно было окончательно парализовать руководство немецких штабов. Таким образом, полновластными хозяевами нацистской Германии становились Геббельс и Борман, имевшие в руках завещание Гитлера. Правда, согласно этому завещанию, рейхом должен был править триумвират: Дениц, Геббельс, Борман. Но до поры до времени Геббельс и Борман могли не посвящать во все события своего партнера Деница.

Геббельс и Борман первоначально скрыли от населения Германии факт смерти Гитлера. Они сразу же призвали Вейдлинга, который мог узнать о самоубийстве фюрера от разбегавшихся из имперской канцелярии эсэсовцев, и приказали ему молчать. Вот что сообщил Вейдлинг на допросе: «Меня обязали вплоть до дальнейшего развития событий не выдавать тайны» (смерти Гитлера. — Авт.). В 18 часов 35 минут, т. е. часа через три после самоубийства Гитлера, Борману удалось связаться с Деницем. Его радиограмма гласила: «На место рейхсмаршала Геринга фюрер назначает вас, господин гросс-адмирал, своим преемником. Письменные полномочия уже посланы». В радиограмме Бормана не было ни слова о смерти Гитлера, поэтому на следующий день Дениц прислал также по радио верноподданнейшее послание Гитлеру, которое начиналось словами: «Мой фюрер, моя верность вам неизменна…»

Почему Геббельс и Борман до последней возможности скрывали от своего третьего партнера Деница действительное положение вещей? Они боялись, что Дениц начнет действовать на свой собственный страх и риск. При этом он мог сговориться с любым из нацистских фюреров — с Гиммлером или с Герингом, которого после смерти Гитлера мог выпустить из-под стражи.

Предприняв эти необходимые меры предосторожности, Геббельс и Борман начали готовиться к решающему шагу — посылке Кребса к советскому командованию с предложением капитулировать на Востоке. С этой целью они сочинили соответствующее письмо советскому Верховному командованию. В качестве парламентера Кребс был в глазах нацистов наиболее подходящей фигурой. Он не служил в гестапо, знал русский язык, был до войны помощником военного атташе в Москве. И, видимо, считался в окружении Гитлера «прорусским человеком». Характерно, что именно Кребса Борман и Геббельс сохранили до последних дней в бомбоубежище и назначили начальником генерального штаба сухопутных войск. Далеко не случайно 30 апреля Кребс оказался, что называется, под рукой у этих деятелей. На наш взгляд, это еще одно доказательство того, что план сепаратных переговоров с советским командованием возник в головах Бормана и Геббельса задолго до самоубийства фюрера.

Западные историки, как правило, не уделяют почти никакого внимания попытке Геббельса и Бормана заключить мир на Востоке. Попытку эту они оценивают как совершенно бессмысленную и даже безумную. Она и впрямь была бессмысленной и даже безумной. Но только по одной-единственной причине — Советское правительство, верное своему союзническому долгу, не пошло и не могло пойти ни на какие сепаратные переговоры с гитлеровцами.

Однако в глазах Геббельса и Бормана план этот был вполне осмысленным и даже очень хитрым. Ведь они обращались к Советскому Союзу, т. е. к той державе, которая сыграла решающую роль в победе над гитлеровской Германией. Все попытки договориться с другими военными противниками Германии за спиной СССР ни к чему не привели бы. Реалистична была с их точки зрения лишь попытка связаться с командованием Красной Армии, с главной силой, которая нанесла решающий удар по немецкой военной машине.

Далее. У Геббельса и Бормана было в руках завещание Гитлера, делавшее их полномочными представителями фашистского государства. Иными словами, они выступали в роли новых руководителей рейха.

Наконец, у Геббельса и Бормана был еще один важный козырь: минуя союзников, они сообщили СССР о смерти Гитлера и формировании нового правительства. И тем самым, по их разумению, дали советским властям явное преимущество — возможность распорядиться этим сообщением себе на пользу, а другим союзникам во вред.

Всю эту макиавеллистскую игру нельзя оценивать по меркам сегодняшнего дня. Надо понять, что, исходя из тогдашней обстановки, Борман и Геббельс вполне могли верить в осуществимость своего, продуманного до мельчайших деталей, коварного плана.

1 мая в 3 часа 50 минут утра на командном пункте 8-й гвардейской армии появился начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал пехоты Кребс. Он заявил, что уполномочен установить непосредственный контакт с Верховным командованием Красной Армии для проведения переговоров о перемирии. С момента смерти Гитлера прошло ровно 12 часов. Не так уж мало, но и не так уж много, если учесть, что Кребсу было нелегко выбраться из осажденной имперской канцелярии и дойти до командного пункта генерала В. И. Чуйкова… У Кребса было при себе письмо Геббельса, того самого Геббельса, которого западные историки пост-фактум именуют самым верным гитлеровцем, решившим покончить с собой сразу же после смерти «обожаемого» фюрера. Зачем было ему в таком случае писать письмо советскому командованию? Не следует ли предположить, «то болтовня о самоубийстве и приписка к завещанию Гитлера были необходимы Геббельсу только для того, чтобы подтолкнуть фюрера к решающему шагу?

Итак, Кребс вручил советскому командованию письмо Геббельса. Вот текст этого важного документа:

«Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера, мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем: мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 30 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Деницу, мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа, Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери в войне».

К письму Геббельса было приложено завещание Гитлера со списком нового имперского правительства.

Все дальнейшее известно нам по мемуарам Г. К. Жукова. Маршал направил на командный пункт В. И. Чуйкова своего заместителя генерала армии 8. Д. Соколовского. Соколовский должен был потребовать от Кребса безоговорочной капитуляции фашистской Германии. «Тут же соединившись с Москвой, я позвонил И. В. Сталину,— пишет Г. К. Жуков —… Очень скоро И. В. Сталин подошел к телефону. Я доложил о самоубийстве Гитлера и письме Геббельса с предложением о перемирии». Далее Жуков приводит заключительные слова Сталина: «Передайте Соколовскому, — сказал Верховный, — никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести».

Совершенно очевидно, однако, что формула о безоговорочной капитуляции не могла устроить никого из гитлеровцев. Для Геббельса и Бормана она была равнозначна полному провалу их расчетов-—ведь они выступали при этой формуле уже не как партнеры, а как разгромленные фашисты, как военные преступники.

Естественно, что Кребс не имел полномочий на безоговорочную капитуляцию. Он всеми силами пытался выторговать у Соколовского и Чуйкова разрешение создать новое правительство, которое будет вести сепаратные переговоры, а пока что заключить перемирие на Востоке.

Часов в 5 утра маршал Жуков соединился по телефону с Соколовским и сказал ему: «Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться. Пусть гитлеровцы подумают о бессмысленных жертвах немецкого народа и своей личной ответственности за безрассудство».

В назначенное время ответа не последовало.

«В 10 часов 40 минут, — вспоминает Жуков, — наши войска открыли ураганный огонь по остаткам особого сектора обороны центра города. В 18 часов В. Д. Соколовский доложил, что немецкое руководство прислало своего парламентера. Он сообщил, что Геббельс и Борман отклонили требование о безоговорочной капитуляции.

8 ответ на это в 18 часов 30 минут с невероятной силой начался последний штурм центральной части города, где находилась имперская канцелярия и засели остатки гитлеровцев».

Утром 2 мая сдавшийся в плен генерал Вейдлинг, командовавший обороной Берлина, отдал приказ немецким войскам о прекращении сопротивления. К 15 часам с сопротивлением фашистов в столице было полностью покончено. Остатки берлинского гарнизона сдались в плен. Многие из тех, кто дрался с оружием в руках,

в последние дни разбежались и спрятались.

* * *

9 мая 1945 года Германия капитулировала. День Победы стал днем торжества советского народа, его союзников по антигитлеровской коалиции и всех свободолюбивых народов.

ЛОГИКА БЕЗУМИЯ

И смерть Гитлера, и агония нацистской верхушки весьма поучительны. Именно поэтому мы так подробно остановились на событиях в подземелье под имперской канцелярией. Глубоко неправильно считать их сплошным нагромождением нелепостей, хаоса, следствием нелогичных и немотивированных поступков фюрера и его окружения. Нелепость, жестокость и бессмысленность последних приказов и указов Гитлера являлись логичным продолжением его старой политики и тактики. Можно с полным правом сказать, что Гитлер и гитлеровцы остались верны себе и в дни катастрофы.

На защиту «крепости Германия» (это выражение сменило термин «крепость Европа», после того как от «крепости Европа» ничего не осталось) было брошено почти все мужское население страны. В конце сентября 1944 года Гитлер издал приказ об образовании «фольксштурма» — ополчения. Согласно приказу, все способные носить оружие мужчины были призваны в его ряды. Отряды «фольксштурма» в большинстве случаев состояли из стариков, инвалидов и подростков. Их гнали в бой почти безоружными. Естественно, что ополченцы были обречены на бессмысленную гибель, — остановить или замедлить продвижение войск Советского Союза, США и Англии они не могли.

Полновластным хозяином нацистского тыла стал Гиммлер.

5 февраля руководитель СС объявил, что он будет арестовывать родственников так называемых «изменников». Один из параграфов этого приказа Гиммлера гласил: «Ответственность за служащих вермахта, которые, сдавшись в плен, изменяют родине и которых немецкий суд приговорил к смертной казни, несут родственники: они должны будут поплатиться либо своим имуществом, либо свободой, либо жизнью. Меру наказания для родственников определяет в каждом отдельном случае рейхсфюрер СС».

Наконец, 15 февраля министр юстиции Тирак, сославшись на приказ Гитлера, сообщил о создании полевых судов во всех прифронтовых районах. В официальной мотивировке закона говорилось, что суды образованы для ускорения судопроизводства. Полевые суды состояли всего из трех человек: судьи и двух заседателей — представителей нацистской партии, вермахта, полиции и войск СС. Суды эти выносили, как правило, только смертные приговоры, и их «пропускная способность» была необычайно велика. За последние месяцы войны по приговорам полевых судов были расстреляны тысячи людей. Нацистская печать и радио во всех подробностях сообщали о казнях «изменников родины». Таким образом, Гитлер изыскал еще одну возможность удовлетворить снедавшую его жажду мести, разрушения и крови.

В феврале 1945 года фюрером овладела новая идея: официально объявить о том, что Германия не считает себя более связанной Женевскими конвенциями о правилах ведения войны, и в широких масштабах начать химическую войну. План Гитлера имел вполне реальную базу. Как раз в это время в лабораториях «ИГ Фарбениндустри» были получены два новых отравляющих вещества—«табун» и «сарин». Только страх перед тем, что ядовитые газы задушат и нацистскую «элиту», заставил Гитлера в конце концов отказаться от этой затеи.

Примерно в то же самое время в мозгу фюрера созрел другой чудовищный план. Он решил устроить напоследок гигантскую резню среди миллионов узников фашистских тюрем и лагерей. В бомбоубежище к Гитлеру прибыл руководитель одного из главных управлений СС Бергер. Фюрер вызвал его для того, чтобы обсудить с ним меры по умерщвлению узников концлагерей, эвакуированных в Баварию. В Баварию была вывезена группа заключенных — известных в прошлом политических деятелей, немецких и иностранных.

О своем разговоре с фюрером Бергер рассказал следующее: «Рука у него дрожала, нога тоже, голова дергалась и он не переставая выкрикивал: «Всех расстрелять! Всех расстрелять!»

В последние недели в гитлеровских концлагерях творилось нечто поистине чудовищное. Часть заключенных была уничтожена прямо на месте. Другую часть, и притом большую, начали увозить в глубь Германии, чтобы умертвить там. Ликвидировав лагеря в районах, которым угрожало вторжение войск союзников, гитлеровцы надеялись скрыть следы своих преступлений. Уже сама эвакуация концлагерей превратилась в акцию убийства — лишь очень незначительная часть заключенных прибывала на новое место назначения: большинство узников либо умирали в дороге, либо были уничтожены.

Воистину на последнем этапе существования гитлеровской Германии в стране разыгралась оргия убийств. Приказ следовал за приказом. Уничтожить узников концлагерей! Освободить тюрьмы! Ликвидировать находящихся в них заключенных! Полевые суды! Расстрелы! Расстрелы! Виселицы! Виселицы! Уже самый язык приказов чудовищен. Это не обычный канцелярский язык, а язык убийц. В § 6 приказа о создании полевых судов говорилось: «Смертный приговор приводить в исполнение через расстрел поблизости от места суда, А если дело идет об особенно бесчестных подлецах, то — вздергивать их на виселицу». В секретном приказе, разосланном комендантам 20 лагерей, рекомендовалось применять особую «упрощенную обработку ликвидированных особей» (жертв массовых казней. — Авт.) с целью «экономии бумаги и времени». В другом приказе, касавшемся концлагерей, в конце добавлено: «Следы обезвреживания (казней. — Авт.) тщательно устранять».

Крейслейтер Кенигсберга выпустил воззвание, в котором призывал: «Убивайте каждого труса, умника и пессимиста!»

В воззвании Геббельса от 23 апреля, которое было помещено в армейском листке «Панцербер» (газеты в Берлине уже перестали выходить), говорилось: «Запомните: каждый, кто агитирует или просто одобряет мероприятия, ослабляющие наше сопротивление, — предатель».

Но на бумаге все это выглядело даже безобиднее, чем в жизни. На практике судьи в полевых судах были желторотые мальчишки, вновь испеченные каратели, опьяненные неожиданной властью над жизнью беззащитных людей. Отбросив все формальности, всякий намек на судопроизводство, они вешали на перекрестках и вдоль дорог своих соотечественников. Иногда они прикрепляли им к груди табличку с надписью, вроде следующей: «Я, унтер-офицер Леман, был слишком труслив, чтобы защищать женщин и детей. Поэтому я и повешен здесь». Иногда обходились и без табличек.

В последние дни Гитлер был одержим особой яростью.

«Все руководство авиации надо повесить без промедления!» — орал он срывающимся голосом. Накануне смерти фюрер приказал расстрелять свояка, эсэсовского генерала Фегелейна (Фегелейн был женат на сестре Евы Браун), потому, что подозревал, его, как связного Гиммлера, в измене. Гитлер заклинал Грейма накануне его отлета (29 апреля!) из Берлина, чтобы тот захватил Гиммлера, отдал его под полевой суд и расстрелял. Даже в своем завещании он не забыл предать анафеме Геринга и Гиммлера: «Накануне моей смерти я изгоняю из партии бывшего рейхсмаршала Германа Геринга и лишаю его всех прав…» А в следующем абзаце: «Накануне моей смерти я изгоняю из партии бывшего рейхсфюрера СС и имперского министра внутренних дел Генриха Гиммлера и лишаю его всех постов…»

И в то же время, в те месяцы и недели, когда на фронте и в тылу гибли тысячи безвинных людей, Гитлер занялся «проблемой» возрождения и обновления «биологического потенциала» Германии в послевоенные годы. Размышления фюрера на сей счет сохранил для потомства его верный сатрап Мартин Борман.

В свое время Борман направил свою запись (сейчас она находится в одном из архивов ФРГ) двум чиновникам министерства внутренних дел со следующей пометкой: «Прошу Вас продумать еще раз тщательно весь этот комплекс вопросов и поставить меня в известность о Вашей точке зрения».

В чем же заключался зафиксированный Борманом план Гитлера? Коротко говоря, в введении в Германии… двоеженства. В беседе с Борманом Гитлер «обосновал» свое предложение таким образом: после войны в стране, мол, окажется 3—4 миллиона женщин, у которых не будет мужей. Это означает, что рождаемость резко уменьшится. «Представьте себе только, — сетовал фюрер, — какая это будет потеря в дивизиях через 20— 45 лет». Каков же выход? В протоколе Бормана он излагается так: «При достаточно высоком уровне сознания, — сказал Гитлер, — каждая женщина, родившая всего одного ребенка, должна быть заинтересована в том, чтобы другие женщины имели как можно больше детей… Но дети, естественно, не могут появиться сами собой. Кроме того, мы заинтересованы в том, чтобы не всякий мужчина имел много детей; для зачатия детей надо привлекать только наиболее здоровых мужчин и в физическом и в психическом отношениях». Отсюда Гитлер делал вывод: «Мы должны стремиться к тому, чтобы женщины, которые после войны не смогут выйти замуж, вступали бы в длительные связи с женатыми мужчинами, для того чтобы производить на свет как можно больше детей». По замыслу Гитлера, такого рода связи должны были официально приравниваться к бракам. А некоторые мужчины (очевидно, особо здоровые физически и психически) получали, согласно проекту Гитлера, право состоять в браке сразу с двумя женщинами, причем вторая жена также была обязана носить фамилию мужа. Разумеется, Гитлер рекомендовал поощрять не только связи, «приравненные к бракам», но и любые другие внебрачные отношения. В заключение документа говорилось, что государство будет наказывать всех лиц, которые вздумают воспротивиться этому порядку. «Все те, кто будет выступать против этого урегулирования, соответствующего интересам народа,— заявил фюрер, — должны быть сурово наказаны».

Итак, Гитлер вознамерился не только перекроить карту мира, не только стереть с лица земли целые народы с тысячелетней культурой, но и… уничтожить моногамию.

19 марта 1945 года Гитлер издал приказ, в котором говорилось: «На территории империи подлежат уничтожению все военные объекты, промышленные предприятия, транспорт, предприятия по снабжению населения, а также материальные ценности, которые могут быть использованы противником». Ответственность за исполнение приказа возлагалась на армейское командование (военные объекты) и на гаулейтеров и имперских наместников (промышленные предприятия и органы снабжения). Согласно приказу Гитлера, в Германии следовало взорвать все электростанции, газовые предприятия, склады продовольственных и промышленных товаров, мосты, почту и телеграф, вокзалы, вагонный парк, речные пароходы и даже водопроводные сооружения. Таким образом, фюрер пытался обречь свою империю на вымирание. Приказ о «сожженной земле» привел в удивление даже видавших виды нацистских главарей. Как мы уже писали, министр вооружения Шпеер направил Гитлеру меморандум, в котором умолял его взять обратно свое распоряжение.

Меморандум сошел Шпееру с рук. Ясно, что, если бы речь шла не о достоянии немецких монополий, приказ Гитлера был бы выполнен и министра вооружений посадили бы за решетку. Немецкие монополисты даже накануне тотальной катастрофы сумели позаботиться о себе. Фюреры нацистской экономики не хотели «без пяти минут двенадцать» связывать свое имя с приказом, затрагивающим интересы промышленников. Благо и оговорки было нетрудно найти. Союзные войска двигались так стремительно, что нацистские чиновники всегда могли сослаться на то, что они не успели уничтожить все, что им было предписано.

Приступы отчаяния сменялись у фюрера краткими периодами оптимизма и надежд. В эти часы Гитлер строил различные планы спасения. Частично они были связаны с расчетами диктатора на то, что антигитлеровская коалиция не выдержит испытания временем и рассыплется. Пожалуй, наиболее откровенно Гитлер высказал эти свои надежды на совещании в ставке 31 августа 1944 года: «В один прекрасный день напряженность во взаимоотношениях между союзниками достигнет такого накала, что наступит разрыв. Мировая история знает — все коалиции когда-нибудь да распадались. Надо только дождаться этого момента, как бы это ни было тяжело». Ту же мысль Гитлер повторил в одной из своих последних речей перед фашистским генералитетом 12 декабря 1944 года. «Коалиция наших врагов,— сказал он, — это коалиция государств, цели которых все более и более расходятся. И тот, кто, подобно пауку, сидит в своей паутине и наблюдает за развитием событий, видит, как между отдельными государствами с каждым днем обостряются противоречия. В итоге несколько значительных ударов уничтожат этот искусственно созданный фронт; он может рухнуть в любую минуту».

Разговор о непрочности антигитлеровской коалиции фюрер в большинстве случаев подкреплял одним-единственным историческим примером, примером прусского короля Фридриха И, который добился победы над Австрией благодаря тому, что распалась австро-русская коалиция после внезапной смерти царицы Елизаветы в 1761 году. Желая угодить Гитлеру, Геббельс в один из вечеров в апреле 1945 года прочел вслух выдержку из сочинения английского ученого Карлейля, в котором была изложена история этого «чуда». Чтение настолько взволновало Гитлера, что он впал в транс и начал выкрикивать: «Судьба Фридриха… судьба Фридриха… судьба Фридриха». Геббельс также пришел в состояние мистического транса и велел принести два гороскопа, которые всегда хранились в его несгораемом шкафу. Один гороскоп был составлен для Гитлера 30 января 1933 года, т. е. в день захвата власти нацистами, другой,— составленный 9 ноября 1918 года, т. е. в день, когда в Германии была свергнута монархия, — предсказывал судьбу страны. И вот нацистский диктатор и его самый «интеллигентный» министр (в «третьем рейхе» «доктор Геббельс» считался рафинированным интеллигентом, чуть ли не энциклопедистом) углубились в изучение старых гороскопов, дабы обнаружить в них «счастливые знамения».

Оказалось, что оба гороскопа сошлись на том, что в 1939 году разразится война и что в этой войне наиболее тяжелый период для Германии будет во второй половине апреля 1945 года. Далее гороскопы пророчили «стабилизацию» и даже… победу в августе 1945 года. Гороскопы настолько поразили воображение Гитлера, что, по свидетельству Геббельса, у него на глазах появились слезы. Да и сам Геббельс был потрясен до глубины души — два преступника накануне своего бесславного конца бурно возликовали. А когда через несколько дней в имперскую канцелярию поступило сообщение о смерти президента Рузвельта, Гитлер, по словам его секретарши, «впал в совершеннейший экстаз». Шутка ли, предсказания гороскопа начали сбываться! С ним, с Гитлером, повторилось то, что произошло два столетия назад с «великим Фрицем» — умерла царица Елизавета, то бишь Франклин Делано Рузвельт… Коалиция врагов Германии вот-вот рухнет!

Мы подробно описали этот эпизод, поскольку он как нельзя лучше характеризует и атмосферу в гитлеровской ставке и умонастроение главаря фашистской империи.

Но прошло еще некоторое время, и обнаружилось, что надежды на развал антигитлеровской коалиции тщетны. Экстаз, овладевший Гитлером, сменился глубоким унынием, он впал в плаксивый тон и начал, как обычно, винить весь мир в собственных просчетах и ошибках.

Наибольшие разочарования и страхи приносили Гитлеру, разумеется, события на советско-германском фронте. Час расплаты близился.

Сам по себе отказ от безоговорочной капитуляции в тех условиях был преступлением против немецкого народа. Гитлер и Геббельс — гаулейтер Берлина, отказались эвакуировать гражданское население столицы (3 миллиона человек), более того, они не стали вывозить из района боев 120 тысяч детей до десятилетнего возраста. Фюрер отдал приказ взорвать все берлинские мосты.

Наконец, по приказу Гитлера были взорваны камеры берлинского подземного канала. Для этого сформировали специальные команды саперов. Целью взрыва было затопление метро, которое, по свидетельству берлинцев, было до отказа забито людьми, спасавшимися от бомбежек и обстрелов, в том числе ранеными и больными,

Ту же тактику, что и в Берлине, сатрапы Гитлера проводили в других городах, особенно на востоке страны. В Бреслау (Вроцлаве) много месяцев подряд взрывали целые жилые кварталы и памятники старины якобы для того, чтобы обеспечить маневренность немецким войскам. 13 апреля Гиммлер отдал приказ об обороне всех немецких городов без исключения в любой ситуации. За переговоры о сдаче города он объявил смертную казнь.

20 апреля, в день рождения Гитлера, руководитель гитлеровской молодежи Аксман торжественно преподнес фюреру «подарок»: он заявил, что юнцы 1929 года рождения — иными словами, пятнадцатилетние подростки — все поголовно изъявили желание вступить в СС и ринуться в заранее обреченный бой.

Трусливо уходя от расплаты, Гитлер требовал в своем завещании от немецкого народа продолжения бессмысленной бойни. Мое желание, заявил он, чтобы немцы «ни при каких обстоятельствах не прекращали борьбу и вели ее и впредь против врагов отечества…» В другом месте завещания он написал, что дает немцам правительство, которое «выполнит обязательство всеми средствами вести войну дальше…»

На последней своей пресс-конференции Геббельс сказал: «Если даже национал-социалистов заставят уйти, то мир содрогнется, как от удара грома».

Нацистский режим с самого начала был бессовестным и лживым. До самого конца Гитлер и его сообщники обманывали народ. Они не только не хотели признать своих просчетов и провалов, но с маниакальным упорством блефовали и врали даже в трагические для Германии дни тотальной катастрофы.

31 марта статс-секретарь министерства пропаганды Науман произнес речь, в которой заявил: «Фюрер 24 февраля сказал, что в этом году мы добьемся исторического поворота. Для нас это реальность. Откуда она исходит, мы не знаем. Это знает фюрер». 20 апреля Гитлер провозгласил: «Теперь начинается тот бой фанатизма, который напоминает нашу борьбу за власть. И как ни велик в данный момент перевес наших врагов, в конце они точно так же, как раньше, несмотря ни на что, будут сломлены».

Большинство населения Германии, наглухо отгороженное от всякой объективной информации, верило самым невероятным небылицам. Более того, в нацистскую ложь до самого конца верили не только одураченные обыватели, но и часть верхушки рейха. Ведь и она, как показано выше, была в какой-то степени жертвой тотальной дезинформации. Даже в самые последние дни магия лжи сохранилась в полном объеме во всей Германии. Дурача народ, нацисты одурачили и себя. Фельдмаршал Кессельринг в своих мемуарах писал: «Еще 12 апреля 1945 года во время моего последнего доклада у Гитлера он был оптимистически настроен. …Оглядываясь назад, я хочу сказать, что он был прямо-таки одержим идеей спасения, что он цеплялся за нее, как утопающий за соломинку. Он, по-моему, был уверен в успешной борьбе на Востоке, верил в формирующуюся 12-ю армию, в различное новое оружие и, может быть, в крушение вражеской коалиции».

Лживы и сообщения о смерти Гитлера. 1 мая 1945 года по радио в Германии передали некролог, в котором говорилось: «Из главной ставки Гитлера сообщают, что наш фюрер Адольф Гитлер сегодня (!) после полудня на своем командном пункте в имперской канцелярии, борясь до последнего вздоха с большевизмом, пал за Германию». В первом обращении Деница к немецкому народу говорилось: «Наш фюрер Адольф Гитлер пал… Конец его борьбы и его безошибочно прямого жизненного пути венчает его геройская смерть в столице немецкого рейха».

И наконец, нацистский режим был до предела догматичным. Он раз и навсегда создал свою идеологию, политику и пропаганду. И никакие потрясения, никакие внешние факторы не могли ничего изменить. Гитлер не раз говорил о себе, что он идет своим путем «с уверенностью лунатика». И действительно, намеренная слепота, вернее, тупое упрямство поражают каждого, кто знакомится с документами последних дней нацистского государства… Германия переживала невиданную катастрофу— гибель миллионов людей. Берлин и десятки других городов превратились в развалины, окутанные дымом пожаров. Поезда не ходили. Электроэнергия не подавалась, грохотали взрывы, все гибло, а сгорбленный, как столетний старик, фюрер диктовал трясущимися губами своей секретарше: «И прежде всего я обязую руководство нации самым тщательным образом соблюдать расовые законы…»

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Прошло 36 лет с того дня, когда фашистский рейх рухнул под ударами Советских Вооруженных Сил и армий других стран антигитлеровской коалиции — Соединенных Штатов, Англии, Франции и всех государств и народов, внесших вклад в достижение великой Победы. Основную тяжесть войны вынесли на своих плечах народы Советского Союза — она стоила им 20 миллионов человеческих жизней. Нет более фашистского рейха. На обломках гитлеровской империи возникли два германских государства — Германская Демократическая Республика, избравшая социалистический путь развития, и Федеративная Республика Германии.

Для ныне живущего поколения история германского фашизма — далекое прошлое. Да и сама по себе история существования гитлеровского рейха укладывается в необычайно краткий отрезок времени: всего 12 лет были у власти нацисты.

Однако пережитая человечеством тяжелая кровавая трагедия, в которую его вверг фашизм, привлекает и еще долго будет привлекать пристальное внимание людей, стремящихся извлечь уроки из горького прошлого.

В кратком заключении невозможно, естественно, дать исчерпывающее обобщение содержания книги. Приходится ограничиться лишь суммированием некоторых итогов господства Гитлера и фашистского режима, который он олицетворял.

Все описанные в книге события, вся история нацизма неотделимы от истории возвышения и падения фашистского фюрера, тотального краха всех его расчетов и планов завоевания европейского, а затем и мирового господства для германского монополистического капитала. Не случайно в политический лексикон прочно вошли термины «гитлеровская Германия», «гитлеризм» для обозначения страны и ее строя в тот период, когда там правили фашисты.

Прошлое показало, что существовали различные формы фашистского господства. В данной книге мы постарались проанализировать специфическую гитлеровскую разновидность фашизма, олицетворявшего в условиях Германии 1933—1945 гг. господство самых воинствующих, агрессивных и реакционных элементов монополистического капитала. А это потребовало скрупулезного показа анатомии фашистской власти и фашистского государства, в котором центральной фигурой был фюрер и канцлер германской империи — Адольф Гитлер.

Поражение нацистского рейха было закономерным. Этот вывод вытекает из анализа самой природы фашизма с его гегемонистскими, захватническими целями, с его программой порабощения целых народов и государств, с его реакционными, антидемократическими устремлениями.

Нацистское движение, возглавляемое Гитлером, с самого начала провозгласило своей важнейшей задачей уничтожение социализма и его главного оплота — Советского Союза. Вся внутренняя и внешняя политика нацистской Германии была направлена на выполнение именно этой задачи, Такая цель, однако, противоречила закономерностям общественного развития. Фашистская империя рухнула, а мировой социализм стал могучей силой современности, определяющей во все большей мере ход событий на мировой арене.

Между внешнеполитическими целями и возможностями, которыми располагал гитлеровский рейх для их достижения, всегда зияла пропасть. Это обнаружилось с особой наглядностью в войне, развязанной Германией против Советского Союза Поставив перед собой задачу ликвидации социализма, уничтожения первого в мире социалистического государства, установления безраздельного господства германских монополий над народами СССР, нацизм обрек на катастрофу «третий рейх». В тяжелой войне с фашизмом советский социалистический строй доказал свою жизнеспособность и превосходство над самой сильной в тридцатых и в начале сороковых годов в военном отношении капиталистической державой, располагавшей к тому же ресурсами своих союзников по фашистской коалиции в Европе, а также европейских стран, оккупированных вермахтом. Уинстон Черчилль назвал победу, одержанную Красной Армией в схватке с вермахтом на советско-германском фронте, чудом XX века.

В действительности, тот факт, что Советский Союз внес главный вклад в уничтожение германского фашизма и что именно ему в первую очередь народы всего мира обязаны спасением цивилизации, устранением угрозы фашистского порабощения для десятков и сотен миллионов людей, закономерен. В нем отражена важнейшая особенность современной эпохи, наступившей после победы Великой Октябрьской социалистической революции в России, — продвижение человечества по пути прогресса, демократии и социализма. Учитывая это обстоятельство, крах фашистского тоталитарного строя также предстает перед нами как закономерное явление, в котором заключен важный урок для ныне живущего и будущего поколений.

Фашизм и война всегда были неразрывно связаны друг с другом. Тотальная война должна была привести к тотальному порабощению народов и государств мира. В этом заключалась и суть расовой теории нацизма. Она должна была подвести идеологическую базу под экспансионистскую программу германского империализма. Расизмом определялись также методы обращения с другими народами, которым была уготована либо участь «младших партнеров», либо слуг, либо рабов германской «расы господ». На самую низшую ступень в этой пирамиде ставились славянские народы, народы Советского Союза, который был объявлен «германским жизненным пространством» и должен был стать колонией фашистского рейха.

Из истории известны примеры попыток установления господства над Европой и другими континентами завоевателями различного происхождения и масштаба. Хорошо известно также, чем кончались подобного рода попытки. «Новое», что внесли нацистские захватчики в сию позорную летопись, заключается лишь в особой жестокости, методичности и скрупулезности, с которыми они осуществляли свои намерения. Свидетельства тому—десятки концентрационных лагерей, разбросанных по всей Европе в годы фашизма, дымившиеся днем и ночью трубы крематориев, в которых сжигались жертвы гитлеровского террора, изощренная система взращивания и утверждения предательских режимов в подвассальных фашистской Германии европейских государствах.

Неправильно было бы, однако, сделать вывод о предопределенности поражения фашизма в любом случае и при любых обстоятельствах. Уроки прошлого учат нас, что, когда фашизм приобретает государственную базу для своего существования, когда он может опереться на мощь государства и его аппарата насилия и слежки, фашистская власть превращается в смертельную угрозу для мирного существования всех народов, в угрозу, которую можно ликвидировать лишь ценой величайших усилий и жертв. Фашистскую опасность нельзя «канализовать», т. е. направить на определенную, заранее избранную цель, как о том мечтали недальновидные мюнхенские политики. Она распространяется, подобно эпидемии, не зная границ, лишь только для нее создается благоприятная питательная среда.

Конечно, фашистские методы подрыва демократии, установления диктаторских режимов и распространения идеологии шовинизма, милитаризма и мракобесия меняются. Неофашизм принимает различные формы, применяясь к изменившимся обстоятельствам. Живучесть фашизма наглядно проявляется в наши дни в существовании диктаторского режима в Чили, в сохранении расистского господства в ЮАР, в оживлении деятельности праворадикальных элементов в различных капиталистических странах и особенно в акциях неонацистского и неофашистского движения в Италии и в Западной Германии.

История гитлеризма подтверждает, что буржуазия прибегает к фашистским методам правления, когда наступает кризис парламентского строя и когда правящие круги во имя спасения своего классового господства прибегают к открыто террористическим формам расправы с демократическим движением. Тогда и появляются фюреры, подобные Адольфу Гитлеру. Поэтому борьба за демократию и социализм теснейшим образом переплетается с борьбой против фашизма, в каких бы новых формах он ни возникал. Нельзя забывать и о том, что нацизм — явление социальное и что борьба против него — определенная форма классовой борьбы против всевластия монополий, против установления господства самых реакционных и самых воинствующих элементов империализма.

Именно наиболее реакционные элементы монополистического капитала выступают ныне инициаторами нового тура гонки вооружений, несущего угрозу мировой термоядерной катастрофы. Это те элементы, которые олицетворяют в наши дни военно-промышленный комплекс в ведущих капиталистических государствах.

Теперь они пытаются внушить народам, будто возможно «ограничить» размах термоядерной войны, придать ей «локальный» характер. Разоблачая этот опасный миф, Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев подчеркивал на XXVI съезде КПСС: «Но это же прямой обман народов! Ведь «ограниченная», по американским понятиям, ядерная война, скажем, в Европе означала бы уже в самом начале верную гибель европейской цивилизации»^*.

^*Материалы XXVI съезда КПСС. М., Политиздат, 1981, стр. 21.

В наше время важнейшей задачей миролюбивых сил во всех странах и на всех континентах является избавление человечества от угрозы новой мировой войны. Путь к достижению этой цели — мирное сосуществование государств с различным общественным строем, разрядка и мир.

 

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 174; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!