IX. Решение трибунала по пункту один обвинительного заключения
Председательствующий: Генеральный секретарь отметьте для протокола присутствие всех подсудимых в суде.
Трибунал сейчас объявит о своём решении по ходатайству отдельных подсудимых против пункта I обвинительного заключения по обвинению в заговоре.
Военный трибунал I
Пункт I обвинительного заключения в настоящем деле вменяет, что подсудимые, следуя общему умыслу, незаконно, умышленно и осознано составили заговор и согласовали совместное совершение военных преступлений и преступлений против человечности определенных в статье 2 законе № 10 Контрольного совета. Предъявлено обвинение в том, что предполагамые преступления были совершены между сентябрём 1939 и апрелем 1945.
Трибунал решил, что ни устав Международного Военного Трибунала, ни закон № 10 Контрольного совета не определяют заговор для совершения военных преступлений и преступлений против человечности в качестве отдельного самостоятельного преступления; поэтому, трибунал не имеет никакой юрисдикции для рассмотрения дела в отношении кого-либо из подсудимых по обвинению в заговоре в качестве отдельного, самостоятельного правонарушения.
Пункт I обвинительного заключения, кроме отдельного обвинения в заговоре, также предполагает незаконное участие в формулировании и осуществлении планов по совершению военных преступлений и преступлений против человечности, что в действительности включает совершение таких преступлений. Поэтому, мы, не можем надлежащим образом исключить весь пункт I из обвинительного заключения, но постольку поскольку пункт I вменяет совершение предпологаемого преступления заговора в качестве отдельного, самостоятельного правонарушения, отличного от любого военного преступления или преступления против человечности, трибунал не рассматривает данное обвинение.
|
|
|
Данное решение не следует рассматривать как ограничивающее действие статьи 2, параграфа 2 закона № 10 Контрольного совета, или как отрицающее право обвинения или защиты представлять доказательства о любых фактах и обстоятельствах, состоявшихся до или после сентября 1939, если такие факты и обстоятельства направлены на подтверждение или опровержение совершения любым подсудимым военных преступлений или преступлений против человечности определённых в законе № 10 Контрольного совета.
Х. Заключительная речь в защиту подсудимого Карла Брандта доктора Серватиуса
Господин председатель, ваши чести:
Я не могу прокомментировать все вопросы, которые обвинение подняло этим утром. Я должен ограничить себя несколькими вещами и могу сослаться на свой заключительный обзор в котором я весьма подробно прошёл эти вопросы.
|
|
|
Этим утром я слышал подробные юридические аргументы выдвинутые обвинителем. Я особо прокомментировал эти юридические вопросы в своём заключительном обзоре, и я теперь сделаю лишь несколько коротких комментариев.
Обвинение признаёт, что закон № 10 является независимым законом. Это неверно, так как он прямо обозначает себя законом во исполнение Лондонского устава и заявляет о том, что устав должен быть неотъемлимой частью закона.
Итак, единственной задачей Лондонского устава является наказание нарушений международно правовых отношений, но не того, что случилалось или случается где-то в отдельном государстве. Любая другая интерпретация приводит к концу концепции суверенитета и даёт право вмешательства в дела других государств.
На процессе трибунала III, дело № 3, против Флика и других, генерал Тейлор сослался на предполагаемое право вмешательства, процитировал значительное количество литературы в отношении данного права вмешательства во внутренние дела другого государства.
Я стремился сослаться на положение занимаемое к этому одной из четырёх держав подписавших Лондонский устав, подписавшую державу, которая сама стала жертвой вмешательства во имя цивилизации, Советскому Союзу. Я приложил указанную литературу к части I своего заключительного обзора.
|
|
|
Советский Союз сделал ясный вывод из интервенции которой его подвергла Антанта в конце Первой мировой войны и добился изменения текста Лондонского устава, согласно которому такое вмешательство было бы возможно, настояв на том, чтобы текст, который был двусмысленным из-за пунктуации, изменил поставленную точку с запятой. Эта точка с запятой была настолько важной, что представители четырёх подписавших держав собрались для того, чтобы обсудить данный вопрос.
Исходя из этого на внутренние дела страны нельзя повлиять Лондонским уставом и соответственно, законом № 10. Наказание трибуналом деяний совершённых немцами против немцев, следовательно, является недопустимым.
Обвинение далее продолжительно обсуждало этим утром ещё один вопрос, то есть вопрос заговора. Я также прокомментировал это в своём заключительном обзоре. Я просто коротко отвечу на это обвинению.
Точка зрения защиты, о том, что обвинение в заговоре как независимом правонарушении является недопустимым, была подтверждена сегодняшним решением трибунала. Таким образом, утечка в дамбе, так сказать, была остановлена, и нельзя позволять океану выходить на сушу с другой стороны объявляя о допустимости концепции заговора в общем праве.
|
|
|
Концепция заговора является технически подходящей только для юристов. Её цель влияет, кроме числа сообщников в подлинном смысле слова, на других лиц, которые как считается, заслуживают наказания, но в отношении которых нельзя подтвердить виновность в соучастии.
Это может быть сделано там где закон против заговора является общим правом. Однако, если данный закон вводится в Германии после события и применяется к фактам, которые случились в прошлом, это означает, что окольным путём процессуальный закон новой концепции был бы внедрён в материальное право. Это учитывает закон ex post facto[302] и следовательно, незаконность согласно общепризнанным юридическим принципам.
Цель расширения круга участников не может реализовываться в соответствии с законом № 10, разделяя концепцию заговора на свои составные части и вводя формы соучастия доселе неизвестные в Германии.
Теперь, я зачитаю свою речь:
В заключительной речи против подсудимого Карла Брандта, обвинение обсудило очень мало контрдоказательства предъявленных защитой в ходе слушаний. Оно полагалось на большую степень доказательств уже приведённых в обвинительном заключении.
Письменные показания самих подсудимых играют особую роль в поддержке обвинения. Для подсудимого Карла Брандта они являются важными в отношении его положения и соответствующих сведений и событий упоминаемых в обвинительном заключении.
Если эти письменные показания содержат только выдержки они могут быть использованы в соответствии с заявлением трибунала, против самих лиц давших показания. Постольку поскольку они включали подсудимого Карла Брандта, они были разъяснены в отношении решающих вопросов. Но несмотря на это исправление первоначальных заявлений может предрешить достоверность только при том, что хорошие причины оправдывают такую поправку.
Здесь результат допросов проведённых на предварительном следствии является противоречием доказательствам представленным трибуналу. На основе практического опыта, германское право считает верным доказательством только результат допроса проведённого судьей. Причина нехватки беспристрастности которая проявилась, совершенно естественна, в случае дознавателя, который осуществляет обвинение. Качество дознавателя для получения правды беспристрастно зависит от его характера, его подготовки и его профессионального опыта.
Квалификация дознавателей атаковалась здесь защитой, но обвинение не предприняло никаких усилий для её подтверждения.
Для того, чтобы сформировать суждение также является важным то, чтобы знать общие линии на которых обвинение осуществляет свои допросы. Согласно германскому праву обвинитель также должен предъявить исчерпывающий материал при расследовании дела лично или через помощников. Что касается американской процедуры, судья Джексон чётко отвергал данный принцип во время процесса в Международном Военном Трибунале и сказал, что он никогда не послужит двум господам.
Этот критический взгляд на письменные показания подтверждается их содержанием, которое часто показывает борьбу между дознавателем и допрашиваемым лицом. Они являются классическим свидетелем, который говорит: «Мне кажется», «Я предполагаю», «Насколько я помню», и так далее, так он соответственно показывает, что он не может дать никакой положительной информации. И такие показания становятся совершенно бесполезными если выводы делаются в форме: «Это было бы невозможно для него», «Он мог знать», «возможно он являлся высшей властью» и так далее.
Таким образом не только отдельные слова демонстрируют, что показания состоят из выводов, но целые части отчётов показывают такой же характер.
В виду всего этого, следует верить утверждениям подсудимых, о том, что они заявляли возражения, но уступали весу подготовленного материала предъявленного им и подписывали, доверяя тому, что они будут иметь возможность позднее разъяснить недостатки и заявить о своём подлинном мнении.
Эта критика из письменных показаний подсудимых также обращена на случаи письменных показаний данных свидетелями обвинения. В них запротоколированы факты о которых свидетели сами не знали, но о которых только слышали и о которых они предполагали поверив в них после убеждения. Отдельные случаи в которых возражения должны заявляться в таких чертах, рассматриваются в заключительном обзоре.
Обвинения предъявленные против подсудимого Карла Брандта включают медицинские эксперименты на людях и эвтаназию. В обеих случаях подсудимый обвинён в совершении преступлений против человечности.
Пресса комментирует слушания, предвосхищая приговор и публикуя статьи о базовых характеристиках и порочности. Появляются брошюры с оскорбительным названиями.
С другой стороны трибунал сам ознакомился с литературой собранной защитой в качестве доказательства. Если прочесть эту литературу кое-кто утратит самоуверенность и не сможет сделать вывод, не признав, что те проблемы, которые лица не считали преступными пытались решить подсудимые. Они являются проблемами общества. Отдельное лицо может вносить предложения по их решению, но решение является задачей общества и следовательно государства. Вопрос заключается в том, насколько великую жертву может требовать государство в интересах общества? Это решение только для государства.
То как решит государство зависит от его свободного усмотрения, и находит свои границы только при восстании своих граждан. Подчиняясь приказам своего государства, подсудимый Карл Брандт не делал ничего плохого. Если ему будет вынесен приговор, это будет политический приговор против государства и идеологии представляемой им.
Можно осуждать подсудимого Карла Брандта только возложив на него обязанность восстания и обязанность иметь другую идеологию в своём окружении.
Утверждается, что государство находит свои рамки в вечных основополагающих элементах закона, который как говорится должен быть настолько понятен, чтобы любой мог распознать их нарушение как преступление, и что, следовательно верность государству за этими рамками является преступлением. Забывают, что вечный закон, закон природы, не является руководящим принципом для государста и законодателя и точкой отсчёта закона которую лицо может использовать в качестве поддержки против государства. Подчёркивалось, что никакое другое государство не принимало таких решений до сих пор. Это является правдой только в некоторой степени. Однако, это не является доказательством, того, что такие решения не являются необходимыми и допустимыми сейчас. Нет запрета стремлению к прогрессу.
Прогресс медицинской науки раскрыл проблему экспериментов на людях уже в прошлом веке, и в итоге он создал почву для её решения. Не впервые государство заняло чёткое отношение в отношении эвтаназии с изменением идеологии.
Только государственному деятелю решать, что следует делать в интересах общества и они никогда не медлили принимать те решения которые являлись необходимыми в интересах своего народа. Впоследствии их правила и приказы осуществляются от имена авторитета государства, который является основой общества.
Инквизиция, суды над ведьмами и революционные трибуналы существовали от имени государства и вечной справедливости, и ответственные лица не считали себя преступниками, а служителями своего общества. Они были бы убиты если бы выступили против того, во что верили как в открытую вечную справедливость. Что делать если приказы государства выходят за обычные рамки, которые отдельное лицо принимает как ненарушимые для традиции.
Что делал лётчик, который сбросил первую атомную бомбу на Хиросиму? Он считал себя преступником? О чём думал государственный деятель приказывая использовать атомную бомбу. Мы знаем из истории этого события, что мотив являлся патриотическим, основанным на жестокой необходимости пожертвования сотен тысяч для спасения жизней своих солдат. Этот мотив был сильнее чем запрет Гаагской конвенции, согласно которому воюющие стороны не имеют неограниченного права выбора методов причинения ущерба противнику.
«Дело его правое и притязания вполне законны» - говорит король. И солдат Шекспира[303] отвечает ему: «Ну, этого нам не дано знать». Другой солдат добавляет: «Да и незачем нам в это вникать. Мы знаем только, что мы подданные короля, и этого для нас достаточно. Но если бы даже его дело было неправым, повиновение королю снимает с нас всякую вину[304]»
Это тяжкая необходимость государства на которой основана защита Карла Брандта против обвинения в осуществлении преступных экспериментов на людях.
Здесь также – кроме заботы о населении – ставка это жизнь солдат, солдат которых необходимо защищать от смерти и эпидемий. В эксперименте профессора Бикенбаха, вопросом были жизни женщин и детей, которые без 45 миллионов противогазов были бы беззащитны против ожидавшейся газовой атаки также как японцы против атомной бомбы. Биологическая война была неминуемой, даже восхвалялась за рубежом как самая дешёвая и более эффективная.
Действительно это противоречит закону и всей политической морали если государство в такой ситуации предусматривая ожидаемую чрезвычайность, приказывает необходимые медицинские эксперименты для проведения на своих гражданах? Что касается применения к иностранцам такой процедуры, она принципиально ограничивалась. В своём заключительном обзоре я обсуждал исключения.
То, что следует сделать решается не врачом, а политическим лидером. Даже эксперт доктор Айви вынужден предоставить ему фундаментальные полномочия.
С юридической точки зрения настолько ясен вопрос, почему, человек типа Кейтеля отказался от проведения этих экспериментов Вермахтом, и почему некоторые из подсудимых сами пытались отвергнуть всякую связь с эксперментами. Ответ заключается в том, что мера могла быть настолько неизбежной насколько война и вызывающей отвращение таким же образом.
В отличие от профессора Айви, эти люди, разумеется считали эти эксперименты злом, и если возможно, они не желали лично в них участвовать, и не позволяли войскам, которые нельзя было обременять такими вопросами и которые не имели понятия о необходимости принятия мер, участвовать в них. Несмотря на всё, Германия не была настолько «коммунизирована» чтобы все личные чувства в отдельных людях исчезли.
Обвинение возражает такой необходимости условием абсолютной добровольности.
Удивительно было услышать от эксперта, профессора Айви о том, что в исправительных учреждениях много сотен добровольцев наставали на проведении этих экспериментов, и что было больше добровольцев чем нужно. Я не хочу обозначать данный феномен с иронией и сарказмом. Могут быть люди, которые сознают, что общество имеет право просить у них жертвы. Их чувство справедливости, может говорить им, что приверженность гуманизму имеет свои границы. Если гуманизм означает обращение к сильному не забывая о слабом при отречении от силы и благополучия, слабый должен также вносить свой вклад, когда есть нужда.
Но, что если при чрезвычайности войны, осужденные, и те кого объявили непригодными к службе в вооруженных силах, отказываются принимать такую жертву добровольно, а лишь подтверждаются как социальное бремя для государства и общества и ведут к упадку общества? Разве принуждение государства это не допустимое искупление?
Обвинение говорит: «Нет». Согласно нему права человека требуют ниспровержения человека.
Но есть смесь добровольного и обязательного искупления, «приобретаемой добровольности».Тут подопытный не делает жертвы из убеждения в хорошем для общества, но делает хорошо для себя. Подопытный даёт своё согласие, потому что он получает деньги, сигареты, смягчение наказания и т.д. Могут быть изолированные случаи такого характера в которых лицо в действительности доброволец, но как правило это не так.
Если сравнить подлинный риск с предоставляемым преимуществом, нельзя признать согласие этих «добровольных заключенных» законным, несмотря на все охранные формы которые они должны подписать, так как они могут быть получены пользуясь преимуществом неопытности, безрассудства или беды.
Изучив медицнскую литературу, нельзя избежать нарастающего убеждения в том, что слово «доброволец», там где оно вообще появляется, используется как слово защиты и маскировки; оно вряд ли, когда-либо исчезнет, так как борьба над этой проблемой обострилась.
Я очень коротко затрону то, что я подробно объяснил в своём заключительном обзоре. Никто не утверждает, что люди действительно добровольно позволяли инфицировать себя венерическими заболеваниями; об этом нигде прямо не говорилось в литературе. Холера и чума также не являлись небольшими неудобствами похожими на пустяки проходимые добровольно в интересах науки. Прежде всего, непривычно передавать детей для экспериментальных целей, и нельзя поверить в то, что в 13 экспериментах проведённых всего на 223 детях, как заявляется в документе Карл Брандт 117, экземпляр Карл Брандт 103, матери давали своё согласие. Разве матери не заслужили похвалы от учёного за доверчивую жертву в интересах науки, похвалы, которая иначе свободно предоставляется реальным добровольцам в отчётах об экспериментах?
Это не похоже на похожие эксперименты проведённые профессором Маккэнси? (Карл Брандт 93, экз. Карл Брандт 29) Германские власти, которые осуждают подсудимых в особо жестокой форме, не имеют возражений против приказа передавать ослабевших детей в исследовательскую комиссию для экспериментальных задач. На анкеты, которые трибунал одобрил меня для того, чтобы получить дальнейшую информацию о данном вопросе нет ответа, так как высшие власти не разрешили делать такие заявления. Такого молчания довольно; это является доказательством того, что предполагается законным сегодня в линии «добровольчества».
Непрерывно показывалось, что эксперименты на которые не давали согласия, разрешались при полной осведомлённости правительственных властей. Далее показано, что эти эксперименты публиковались в профессиональной литературе без встречи какого-либо возражения, и что они даже были приняты обществом без заботы, как обычный феномен, когда отчёты о них появлялись в популярных журналах.
Это случается во время, когда эта же пресса клеймит как преступления против человечности немецкие эксперименты, которые были необходимы в интересах государства. Добровольность это фикция; государственная чрезывычайность тяжёлая необходимость.
Во всех странах эксперименты проводились докторами, конечно не потому что они получали удовольствие от убийства или пыток, но только лишь по инициативе и при защите своего государства и в соответствии с собственным убеждением о необходимости этих экспериментов в борьбе за существование народа.
Немецкого доктора, который действовал в соответствии с немецкими правилами нельзя наказывать сильнее чем американского доктора, который выполнял просьбы своего государства, тем способом который был там привычен.
Справедливость является неразделимой.
В какой мере подсудимый Карл Брандт причастен к медицинским экспериментам?
Обвинение говорит, что он причастен почти ко всем из них и ссылается на его должность и его связи. Оно говорит о том, что он являлся высшей властью Рейха в медицинской сфере; однако, в этом оно последовало за ошибкой переводчика, так как Карл Брандт имел полномочия, регулируемые общим образом, как «Oberste Reichsbehoerde», но осуществление этой власти ограничивалось отдельными случаями.
Это видно из трёх известных распоряжений и из объяснений о них, данных свидетелями. Более того Карлу Брандту не передавали этих функций до 1944, когда эти эксперименты практически закончились, как показывает график времени представленный трибуналу для сравнения.
Нашло подтверждение то, что подсудимого Карла Брандта наоборот, публично называли его должность как рейхскомиссара «координатора». Фактически, задачей Карла Брандта было не приказывать, а координировать; данная задача определяла настрой его характера.
Мы также узнали из представленных доказательств, что подсудимый Карл Брандт не имел в своём распоряжении механизма для принятия приказов, который был необходимым для верховной власти Рейха; ему не хватало штата и средств. Никто из тех кто знаком с правительственным управлением не подумает, что в таких обстоятельствах было возможно, чтобы подсудимый Карл Брандт даже мог проводить свою точку зрения в виду сопротивления старых ведомств; никто даже не подумает, что вероятно следовало сделать, что нибудь ещё для упрощения такой попытки «нового хозяина».
Соответственно, положение Карла Брандта не являлось таким, чтобы оправдать вывод сделанный обвинением о его общей осведомлённости. Не имелось официального канала по которому всё могло доходить до его сведения, так как он не являлся вышестоящим начальником других ведомств.
Правдой является то, что подсудимого Карла Брандта предположительно должны были информировать о фундаментальных вопросах, что он имел право вмешиваться, и т. д. Но это были лишь возможности, не соотвествующие условиям на практике. Мы увидели, что Конти противостоял ему и что Гиммлер запретил непосредственный контакт Карла Брандта с его сферой.
Следовательно, Карла Брандта можно связать только с событиями в которых он участвовал непосредственно.
Прежде всего поражает то, что подсудимый Карл Брандт, который предположительно должен был являться высшей властью, появляется очень редко.
Есть так называемые войсковые эксперименты: тестирование питьевой воды, концентрированной пищи и мази при ожогах.
Далее, с подсудимым Карлом Брандтом связаны три медицинских эксперимента. Эксперименты с гепатитом, которые, как говорилось он предложил, не проводились. При том, что исследования продолжались в течение последующих лет, Карл Брандт, который как говорится особо их поощрял, не упоминался никем из множества свидетелей и экспертов, и его имя не упоминалось ни в одном документе. Разве это не является, правдоподобным объяснением того, что Гравиц перепутал имена?
Второй случай это просьба о передаче 10 заключенных на два дня для неназванного эксперимента. Это не может относится к реальному медицинскому эксперименту, так как такой эксперимент нельзя провести за такое короткое время при необходимости тестов и наблюдений. Быстрый возврат подопытных указывает на то, что эксперимент не являлся опасным.
Наконец, подсудимый Карл Брандт связан с экспериментами с фосгеном Бикенбаха, которые вызвали смерть четырёх немцев приговорённых к смерти. Но именно письменные показания Бикенбаха показали, что подсудимый Карл Брандт находился вне проведения эксперимента в сфере Гиммлера, и что к нему обратились просто как к посреднику. Приказ пришёл от Гиммлера. Эксперименты должны были показаться подсудимому Карлу Брандту неопасными, так как Бикенбах хотел провести их на себе.
С другой стороны, существовало чрезвычайное положение и огромная важность открытия, о том, что приём нескольких таблеток уротропина может вообще дать горячо желаемую защиту от ожидаемой газовой атаки, и как показал итог эксперимента, действительно предоставлял её.
Теперь обвинение стремится установить связь Карла Брандта с остальными экспериментами, через совет исследований Рейха. Правдой является то, что можно установить такую связь теоретически на бумаге, но цепочка разрывается при ближайшем рассмотрении. Только глава специализированного отдела судил о так называемых исследовательских заданиях, и только он изучал, была ли цель необходимой для войны, а не том как проводить эксперимент. Он не мог информировать остальных по вопросам о которых сам не знал.
Подсудимый Карл Брандт далее обвинён в не заявлении протеста в одном случае, когда он услышал о подробностях смертей вызванных экспериментами на лицах приговорённых к смертной казни в хорошо известной лекции о сульфаниламиде. Я должен отметить, что даже если бы эксперимент был недопустимым, молчание не являлось бы преступлением так как согласие после деяния не имеет важности в уголовном законе и может быть связано с планами и мероприятиями до тех пор пока они были реализованы.
Теперь обвинение представило в своём заключительном обзоре новое обвинение, в котором утверждается, что подсудимый Карл Брандт является ответственным за халатность. В данном отношении я хочу отметить, что не было предъявлено никакого обвинения в халатности и что концепция преступления против человечности совершённая посредством халатности не может существовать.
Следовательно, будет достаточным подчеркнуть, что предполагаемая халатность зависит от существования обязательства по надзору и прав отдавать приказы через иные ведомства. Во всяком государстве сферы компетенции разделены и каждому невозможно вмешиваться во всё, потому что любой должен быть ответственным за всё.
Обвинение говорит о том, что подсудимый Карл Брандт должен был использовать своё влияние и воспользовавшись своими близкими отношениями с Гитлером остановить эксперименты. Даже предполагая то, что он был осведомлён о фактах как преступных, его вина не являлась бы юридической, а только политической или моральной.
До сих пор никто не был признан виновным в уголовной ответственности за поведение вышестоящего начальника или друга; однако, трибунал должен рассматривать только вопрос уголовного закона.
Но фактически такие близкие отношения не существовали; подсудимый Карл Брандт являлся хирургом, который должен был сопровождать Гитлера; доктор Морелль, последующий личный врач, вскоре попытался подорвать доверие к Карлу Брандту для чего ему были даны поручения, которые всё дальше и дальше отстраняли его от сферы медицинской деятельности.
Предполагаемые близкие отношения окончательно увенчались вынесением смертного приговора против Карла Брандта даже без его уведомления о предъявленных обвинениях.
Если подытожить всё относящееся к медицинским экспериментам и следовать в большей степени обвинению, является установленным фактом, что не показано то, что подсудимый Карл Брандт каким-либо образом участвовал в экспериментах на военнопленных и иностранцах или был осведомлён о них. Поэтому, не могли быть совершены никакие военные преступления или преступления против человечности, и соответственно наказание согласно закону № 10 исключается. В этой связи я сошлюсь на правовые аргументы в своём заключительном обзоре.
Второй проблемой является эвтаназия.
Разрешение от 1 сентября 1939 было принято до периода медицинских экспериментов, в то время, когда подсудимый Карл Брандт ещё был тесно связан с штаб-квартирой фюрера и Гитлером в качестве сопровождающего врача.
В своём заключительном обзоре я подробно объяснил, что подсудимый Карл Брандт не участвовал в акции «14 ф 13», с «особым обращением» с заключенными концентрационных лагерей, случаями которым дали название эвтаназии только здесь на процессе.
Подсудимый Карл Брандт не принимал никакого участия в уничтожении евреев в Аушвице, которое также не имело никакого отношения общей идеи эвтаназии.
Я далее показал, что так называемая «дикая эвтаназия», которая проводилась одновременно и непосредственно после законной эвтаназии, не инициировалась Карлом Брандтом. Остановка эвтаназии в августе 1941 была подтверждена, и поэтому это было завершением обязанностей Карла Брандта; чтобы значило это прекращение, если, после него, возросла активность? Контакты Карла Брандта после прекращения были выяснены как и последствия его деятельности связанные с эвакуацией для воздушной защиты. Там где имя Карла Брандта упомининается иначе, это очевидно служит только в качестве средства информации для неинформированных людей, которые никогда не видели и не слышали ничего о них самих.
Я должен разобраться с эвтаназией лишь в той мере, которая официально касалась указа от 1 сентября 1939. О «комитете Рейха», я ссылаюсь на свой заключительный обзор.
Представление доказательств установило, что подсудимый Карл Брандт действительно не имел никакого «административного и медицинского ведомства» из которого можно было управлять всей организацией. Напротив, фактом является то, что Боулер объявил себя единственным ответственным за процедуру; об этом однозначно свидетельствуют документы.
Не известны никакие правила или инструкции, которые были приняты Карлом Брандтом. Ни единого документа им не подписано. Он не произносил речей и не проводил совещаний.
Но, что он делал и в чём заключалась его обязанность?
Его обязанностью не являлось осуществлять эвтаназию; он должен был информироваться только в особых случаях для того, чтобы можно было докладывать Гитлеру. Это соответствовало существовавшим условиям – его присутствию и одновременному пребыванию в штаб-квартире фюрера, у Гитлера.
Лишь однажды Карл Брандт виден действующим, и это переговоры с пастором фон Бодельшвингом, которые привели к результату, поразительному для нас, тому, что подсудимый Карл Брандт заслужил доверие Бодельшвинга, и после краха последний заявил на радио, что Брандт являлся идеалистом, но не преступником.
Но подсудимый Карл Брандт уведомлялся об опросных формах, он испектировал регистрационное бюро и контрассигновал полномочия врачей которые должны были осущетвлять эвтаназию.
Что мог узнать подсудимый Карл Брандт из этих форм?
Обвинение думает о том, что евреев и иностранцев это касалось в первую очередь. Письменные показания директора еврейской психиатрической больницы для лунатиков, в которой собирались все психически больные евреи Германии, подтверждают, что такого не было.
Обвинение говорит о том, что всех лиц непригодных для работы должны были убивать как «бесполезных едоков» Но фактом является то, что даже мастерские запрашивали об информации только в случаях тяж ёлого психического заболевания.
Что знал Карл Брандт о процедуре?
Он знал о том, что разрешение, которое было принято, не являлось приказом отданным доктором, но только предоставлявшим ему право действовать под свою ответственность после наиболее аккуратного изучения состояния пациента. Это было положение включённое в указ от 1 сентября 1939 по инициативе Карла Брандта.
Подсудимый Карл Брандт знал о том, что специалисты, которых он не знал, выбирались министерством внутренних дел и о том, что эксперты были видными людьми в своих специальных сферах.
Подсудимый Карл Брандт также знал о том, что власти не видели никакой причины возражать мерам, и что даже главные юристы Рейха заявляли о законных основаниях как безупречных, после информирования о фактах.
В рамках этой работы подсудимый Карл Брандт одобрял официальную эвтаназию и поддерживал её.
Но обвинение даже называет эвтаназию многотысячным убийством. По его мнению не существовало формального закона, и предполагается, что эксперт, доктор Ламмерс подтвердил это.
Да, но он также заявил о том, что даже неформальный указ был правильным. Даже приказ отданный фюрером имел силу закона, как можно видеть из неоспоримых эффектов таких приказов, в частности в отношении иностранцев.
Но для подсудимого Карла Брандта не было важно, действительно ли действовал указ от 1 сентября 1939 или нет; единственная важная вещь заключалась в том, что у него была причина верить в то, что он верный и он может полагаться на это мнение.
Германские суды уже рассматривали дела о практике эвтаназии; но эти случаи были после официальной остановки процедуры, как в Хадамаре или после убийства тех лиц кто никогда не подпадал под полномочия предусмотренные указом или при совершении других преступлений.
Следует заметить, что эти приговоры, всегда подтверждают базовые мотивы правонарушителей. С другой стороны, эти суды занимались вопросом публичного права только в той степени, что они подтверждают, что не было доступно никакого формального закона. В одном деле суд ограничил себя информацией предоставленной членом штаба обвинения на процессе Международного Военного Трибунала.
Реальные возражения эвтаназии не основаны на формальной точке зрения, но скорее на тех же причинах, которые выдвигались против допустимости медицинских экспериментов.
Даже психически больное лицо низшей степени, как говорилось, не может быть убито. Ни один человек предположительно не может убить другого человека.
Но право на убийство в войне принято международным правом и публичное право разрешает подавление насильственного мятежа.
Что предотвращает приказ государства убивать также и в сфере эвтаназии?
Ответ на это заключается в том, что нет мотива оправдывающего такого рода действия.
Экономический мотив устранения «бесполезных едоков» разумеется на является достаточным для таких мер. Такой мотив никогда не поддерживался подсудимым Карлом Брандтом; видимо это упоминалось другими в качестве сопутствующего обстоятельства и позднее было принято в качестве контрпропаганды.
Подсудимый Карл Брандт считал мотив жалости к пациенту единственно решающим. Этот мотив молчаливо принят для эвтаназии у смертного одра и доктора во всех странах всё больше и больше признают его.
В былые времена суды постоянно занимались убийствами совершёнными из жалости, и на сенсационных судах, жюри присяжных признавали правонарушителей невиновными, которые освобождали своих ближайших родственников от пытки жизнью.
Кто не пожелает умереть в добром здравии нежели будучи принуждаем всеми ресурсами медицинской науки продолжать жить деградировав до животного существования! Только ложная цивилизация оставит таких людей в живых; в естественной борьбе за существование природа более милосердна.
Но законодатель воздерживается от передачи полномочия убивать в таких случаях. Но он может разрешить проблему если захочет. Причины для такого воздержания именно такие, которые привели в данном случае к маскировке этих мер и наблюдавшейся секретности. Существует опасность обоснованных интриг о наследстве, душевное бремя на родственниках и так далее. Отдельное лицо не хочет нести это бремя, как и не способно сделать это. Его может взять только государство, которое является независимым от желаний тех кто заинтересован.
То, что такой является воля большинства тех кто действительно столкнулся с этими проблемами, показывает результат опроса проведённого профессором Мельцером, который был приобщён в качестве доказательства. Он был проведён им много лет назад для того, чтобы получить аргумент против эвтаназии и её принципиальных сторонников, Биндинга и Хохе. Он получил обратное тому, на что рассчитывал как эксперт.
Но я вижу третий мотив, который подсознательно играет важную роль; это идея жертвы.
Лунатик может привести к душевному и экономическому расстройству семьи и также морально её разрушить.
Если здоровые люди делают огромные жертвы для общества и кладут свои жизни по приказу государства, психически больное лицо, если оно может осознавать себя душевно и принимать решение, выберет похожую жертву для себя.
Почему государству не позволить сделать эту жертву в его случае и сделать с ним то, что он хочет сделать сам?
Государству запрещается осуществлять такую эвтаназию при том, что весь мир это госпиталь, при том, что создания природы остаются незапятнанными тем, что они считают жестокостью природы?
Решение о том, допустим ли такой приказ отданный государством или нет зависит от концепции социальной жизни человечества и следовательно является политическим решением.
Ни подсудимый Карл Брандт, ни кто-либо ещё, кто участвовал в легализованной эвтаназии никогда бы не убил человека по собственной инициативе и собственными полномочиями, и в вынесенных безупречной бывшей жизни германских приговорах всегда подчёркивалось клеймение лиц как массовых убийц.
Такое предупреждение должно быть осторожным. Разве они действительно совершали жестокости, или их приговорили только из-за того, что они не были в состоянии плыть против веления времени и противостоять ему своим собственным мнением?
Христианская вера, в догме отвергает жалость в своём мышлении. Но если приказ об использовании эвтаназии в желательно ограниченной степени действительно противоречил божественной заповеди, и каждый мог осознать это, тогда непонятно почему Гитлер, который никогда не выходил из церкви, не был отлучён от церкви.
Это должно снять бремя вины, которое теперь хотят возложить. Тогда гуманность была бы ясно осознана в то время, когда в этой дъявольской борьбе человек не может побороть ради бога справедливость.
Если и есть правонарушители есть много сонарушителей и можно понять пастора Нимёллера[305] сказавшего: «Мы все виновны».
Это моральная или политическая вина, но нельзя перекладывать её на одного лица как преступную вину.
Таким образом, я показал фундаментальные линии, вместе с действиями подсудимого Карл Брандта о которых следует судить.
Основное соображение для приговора данного трибуала заключается в том, что никакие военнопленные и иностранцы не подвергались эвтаназии при сведениях и по желанию подсудимого Карла Брандта.
Таким образом, Карл Брандт не может быть наказан в соответствии с законом № 10, также и по данному пункту. То, что происходило между немцами не подлежит рассмотрению данного трибунала.
Наконец, подсудимый Карл Брандт также обвиняется в членстве в СС, организации объявленной преступной. Доказательства показывающие, что подсудимый Карл Брандт знал о преступной цели организации и одобрял её должны быть представлены обвинением. Ссылка на общие утверждения в данных слушаниях не является достаточным доказательством, так как именно здесь обвинение не смогло достичь цели своими утверждениями в отношении Карла Брандта.
Что касается подробностей я сошлюсь на заявления в моём заключительном обзоре.
Тот факт, что подсудимый Карл Брандт являлся единственным членом СС который в то же время сохранял свою должность в качестве медицинского офицера армии показывает, что его почётное звание в СС являлось только формальностью, и что он не являлся подлинным членом этой организации.
Когда подсудимый Карл Брандт свидетельствовал здесь, что он носил форму СС с гордостью, это показывает лишь то, что он, как большинство эсэсовцев, ничего не знал о её преступных целях. В приговоре об организации СС, Международный Военный Трибунал был осведомлён только о малой доле целого, заглянув, так сказать, через замочную скважину в тёмный угол.
Как подсудимый Карл Брандт не имел никаких личных сведений о секретах Гиммлера, так и Гиммлер лично отвергал его, как показано в ряде письменных показаний. Так как подсудимый Карл Брандт не мог получать информацию даже в своей собственной сфере медицины, как он должен был получать сведения о других вопросах?
Я не хочу повторять письменные показания, которые предоставили информацию об основном отношении подсудимого Карла Брандта и показали то, что он придерживался отношения которое было несовместимым с духовностью предполагаемой для типичного эсэсовца. В данной связи я просто сошлюсь на заявления сделанные пастором Бодельшвингом, доктором Герштенмайером, Майером-Бокхофом, принцом Филиппом Гессенским и другими.
Если, я, как защитник, рассмотрел поведение Карла Брандта в целом и увидел раны полученные в борьбе за жизнь, я должен признать, что он является человеком, а не преступником.
Однако, для решения трибунала единственный решающий факт заключается в том, что подсудимый Карл Брандт не потревожил круг международного права, так как он не совершил никаких военных преступлений и соответственно никаких преступлений против человечности. Таким образом, я прошу того, чтобы подсудимый Карл Брандт был оправдан.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!