НАПИСАНО НА ПЕРВОЙ СТРАНИЦЕ КНИГИ 14 страница
Пристукнуть буржуа — фи, это не по мне!
Вот честолюбец — тот обязан быть бандитом
Являюсь я, король, таинственным магнитом,
И деньги, спящие во мраке кошельков,
Притягиваются ко мне. О, мой улов
Обычно невелик: мошны тугие редки,
И августейшие монархи, ваши предки,
Не больше тратили трудов за сотни лет,
Чем трачу за день я, чтоб раздобыть обед.
Беру я серебро, но не гнушаюсь медью
Ведь я неприхотлив, изысканною снедью
Не надо мне кормить придворных жадный полк,
Нора — вот мой дворец, дерюга — вот мой шелк!
Я обложил народ умеренным налогом.
По людным площадям, по рынкам, по дорогам
В упорных поисках бродить, глотая пыль,
Подстерегать зевак, дурачить простофиль;
Ловить момент, когда рассеянный приказчик
Считает мух в окне, забыв закрыть свой ящик,
И дерзкой пятерней в конторку залезать,
Часы и кошельки бесшумно отрезать
У дам, нагнувшихся, чтоб застегнуть подвязки,
Всегда быть начеку, ни шагу — без опаски,
Быть всем обязанным сноровке и чутью,
Перст божий удлинять своими десятью
И говорить: «В долгу ты предо мной, всевышний,
Так не сердись на то, что грош стянул я лишний!»
Вот жизнь моя, король, я все тут рассказал.
Ты, как гора, велик, я, как песчинка, мал,
Ну что ж, я не ропщу, не задаю вопросов
Хотя я жалкий червь, но вместе с тем — философ.
Я знаю, что творец не злобный интриган,
Нет, просто он шутник и любит балаган.
На сцене ставится комедия, — взгляните, —
|
|
|
Мы куклы, а судьба нас дергает за нити;
Тут каждый обречен свою исполнить роль:
Мудрец и скоморох, мошенник и король.
Тут все раскрашено, тут сшито все непрочно,
Все только напоказ, все не всерьез, нарочно.
Богатство, слава, власть — все побрякушки, вздор,
Пустая мишура. Вот белый коленкор,
Вот горсточка муки, свинцовые белила, —
И кукла сделана, чтоб в ужас приводила,
Как призрак, или смех внушала, как Пьеро.
А потому стремлюсь я, ловко и хитро,
В союзы не вступать с насилием и злобой,
И в то же время — жить. Советую — попробуй!
Итак, я доказать хотел вам, государь,
Что я — презренная, ничтожнейшая тварь —
Достойнее, чем вы, прошу чуть-чуть терпенья.
Заметил я давно, что люди от рожденья
Владеют хорошо всего одной из рук
И редко кто — двумя (вот почему, мои друг,
Ты крепко держишь власть, теряя часто совесть).
Твое величество, послушай эту повесть:
Без ложной скромности, но чуждый хвастовства,
Решил исправить я ошибку божества,
Усовершенствовать его изобретенье
Я думал, я искал, я напрягал свой ум, —
Я изучал людей, я делал наблюденья,
И присовокупил к рукам природным двум
Я третью, тайную, — людского сердца знанье.
Вот мой секрет, король, мое завоеванье.
И так я вором стал. Я маска, я фантом,
|
|
|
Я тень, я пыль и прах. Но не забудь о том,
Что сущность в нас одна, что — о, судьбы насмешка! —
Мы словно медный грош, где ты — орел, я — решка.
Пусть презираем я и неимущ, зато
Я властелин того, что для других — ничто;
Все ненадежное, неясное мне близко,
Я рыцарь случая, обманчивого риска,
Слепого «может быть». И, думая о том,
Что, как бы ни было, а в этом мире злом,
Где алчность царствует, я лишь клюю проворно
Рукою случая рассыпанные зерна,
Что кровь я никогда не проливал (ведь я
Не воин, не палач, не жрец и не судья),
Что я лишь натощак и жаден и бесстыден,
А голод утолив, я добр и безобиден,
И что в конце концов я грешен только тем,
Что крохи со стола общественного ем,
Как птички божии, — я вижу в удивленье,
Что, может быть, и я достоин восхваленья
За то, что хоть не зол. Природой одарен
Я больше, нежели носители корон;
Я маг и чародей: обычная монета,
Годами в кошельке не видевшая света,
Медяшка мертвая, почуявши меня,
Становится живой, исполненной огня,
И следует за мной, своим Пигмалионом,
Владельца прежнего не потревожа звоном.
В тупые, черствые мещанские гроши
Вдыхаю я порыв мечтательной души
И трачу столько сил, уменья, страсти, чувства,
Что делаю медяк творением искусства.
|
|
|
Да, жить мне не легко! И знает лишь господь,
Мне давший сильный дух, выносливую плоть,
Как много надо мне, безвестному бродяге,
Расчета, выдержки, терпенья и отваги,
Упорства, ловкости, вниманья, быстроты,
И гибкости в руках, и зренья остроты,
Уменья льстить судьбе и ладить с вечно юной,
Прекрасной, но, увы, изменчивой фортуной,
Как много надо мне трудиться для того,
Чтоб, наконец, узнать победы торжество —
Наевшись досыта, уснуть в своей лачуге!
А ты — каков твой труд? И в чем твои заслуги?
Ни в чем! Ты родился — и получил престол.
Как я, сосал ты грудь, беспомощен и гол,
Ты вырос, и теперь тобой народ задушен.
Твой аппетит велик, но гений твой тщедушен.
В один прекрасный день ты, честолюбец злой,
Наскучив помыкать лишь собственной страной,
Свой устремляешь взор на чуждые владенья,
Так смотрит иногда, томясь от вожделенья,
Прожорливый козел в соседский огород.
Решил ты: покорю еще один народ!
Пособник алчности твоей неукротимой,
Священник-лицемер, служитель бога мнимый,
Напутствует тебя. И вот, закон поправ,
Ты, славен и велик, бесстыден и кровав,
Хватаешь ту страну, которая поближе.
Трепещет вся земля в негодованье. Ты же,
Обучен с юных лет искусству пожирать,
|
|
|
Без угрызений в бой свою бросаешь рать,
Чтоб уничтожить все в огне кровавой сечи
Ударами штыков и залпами картечи.
Все просто и легко: громи, потом владей!
Кто смеет утверждать, что ты — тиран, злодей?
Посажен ты на трон и облачен в порфиру.
Помазанник! Монарх! Ты богом послан миру;
Все люди, вся земля тебе принадлежат…
И ты на этот мир обрушиваешь ад!
Сметая города, через леса и реки
Несется смерч войны. Ни старцы, ни калеки,
Ни матери с детьми — никто не пощажен.
Ты смерть принес мужьям и отнял честь у жен,
И, хищнику даря благословенье храма,
Молебном благостным, куреньем фимиама
Поп освятил разврат, убийства и грабеж.
И на коленях все, кто уцелел.
Так что ж —
В ком больше низости, жестокости, коварства?
Я в плен беру гроши, а ты воруешь царства!
СОЛОМОН
Я царь, и власть моя мрачна и беспримерна,
Я храм свой воздвигал и рушил города.
Хирам, строитель мой, Харос, сатрап мой верный, —
Они со мной всегда.
Один был уровнем, другой — мечом тяжелым.
Я дал им власть творить — и дух мой утолен,
И как ливанский кедр, пятой поправший долы,
Мой голос вознесен.
Восходит к богу он. Рожден я преступленьем,
Огромный мрачный ум мне дан, и демон злой
Меж волею небес и собственным паденьем
Меня избрал судьей.
Внушаю трепет я, и путь кажу я правый,
Я покоритель стран, я вождь на всех путях.
Как царь, я подданных давлю тяжелой славой,
Как жрец, несу им страх.
Мне снятся празднества и боевые схватки,
Перст, пишущий огнем: «Мане, Текел, Фарес»,
Походы, конница в кровавом беспорядке,
Мечей и копий лес.
Велик я, как кумир, в чьем облике угроза,
Таинственна, как сад, укрытый от очей
Но пусть я царственней, чем молодая роза
В исходе майских дней, —
Возможно силою отнять и скипетр власти,
И трон мой, и стрелков у башенных ворот…
Тебя лишь, нежный друг, от сада этой страсти
Никто не оторвет!
Нельзя отнять любви, всегда меня живящей,
О дева бледная, чей взор из-под ресниц
Несет мне свет в ночи, — лишить лесные чащи
Поутру пенья птиц!
18 января 1877
АРИСТОФАН
Хор юных девушек под ивами щебечет,
Из-под густых волос на миг сверкают плечи,
Амфора полная не может помешать
Им, встретя Дафниса, чуть шаг свой задержать
Иль крикнуть старику: «Меналк, привет!» А ивы,
Чью дрему разбудил смех юности счастливой,
Свиданье любящих скрывают за листвой.
Был долог поцелуй, так долог, что домой
Амфору принесут расплесканной, и строго
Заметит бабушка за пряжей у порога:
«Где пропадала ты? Кто смел тебя обнять
И воду по пути так дерзко расплескать?»
Но, грез полна, молчит красавица с амфорой.
Когда на поле тень отбрасывают горы
И медленно скрипят колеса за рекой,
Так хорошо мечтать о жизни и душой
Лететь в грядущее! Но сердцу все неясно:
Знать ничего нельзя, завидовать напрасно.
Одна лишь мудрость есть: люби! Кругом весна.
Цветами вдоль дорог нас радует она,
Апрельской свежестью, веселым птиц порханьем,
Постелью мягкой мха, раскрытых роз дыханьем
И тенью, пляшущей среди полян лесных.
Со смехом женщины идут домой. Средь них
Немало в болтовне задержится у сада.
Но мужа ревновать, бранить сейчас не надо,
Не то и малыша недолго испугать.
В короне из плюща к нам Пан пришел опять.
1 февраля 1877
ПЕТРАРКА
Ее здесь больше нет, и все ж она со мной,
Ночь в глубине небес, день в темноте лесной!
Что значит смертный взгляд перед духовным взглядом?
Грустишь; любимой нет сейчас с тобою рядом;
Но в тьме еще ясней ее мой видит взор.
Звезда уже взошла, сияя, на простор.
Я вижу мать свою, которой нет. Я вижу
Тебя, Лаура. Где? В лучах, и к сердцу ближе.
Я вижу, я люблю. И здесь ты или нет —
Ты предо мной всегда. Все — тьма. Один лишь свет —
Любовь! Любить всегда! Судьбу свою равняя
С богами, я твержу: люблю, люблю тебя я.
Умом даров любви, Лаура, не понять.
Вот лучший дар ее — ушедших зреть опять.
Да, ты сейчас со мной, хоть нет тебя на свете,
Я вижу вновь тебя в небесном, нежном свете!
Ужель, твержу, — она, что скрылась навсегда?
Взгляд говорит мне: «Нет». Душа мне шепчет: «Да».
13 июня 1860
АНДРЕ ШЕНЬЕ
Красавица моя, возня и щебет птиц
В деревьях, тростниках, на поле средь кошниц,
Полет орла в лучах на высоте лазурной,
Забавы нереид в веселости их бурной,
Что брызжут пеною и пляшут средь валов,
Прибой, зовущий вдаль мечтанья моряков,
Игра морских богинь в кипящей легкой пене,
Ныряющих в волнах, как ты в листве весенней, —
Все, что сверкает, жжет там, на черте зыбей,
Не стоит ничего пред песнею твоей!
В сердцах самих богов ты пеньем радость будишь.
Пускай надменна ты — и все ж меня ты любишь,
И на коленях я держу тебя. Порой
Психея, как и ты, вступала в спор со мной,
Чтоб с божеством своим потом в объятьях слиться.
Как осуждать любовь? Любить — опять родиться,
Любить — вкушать из рук того, кто сердцу мил,
Все, что небесного нам в тело бог вложил,
Быть светлым ангелом с простой земной душою.
Не отвергай меня! Не будь скупой со мною.
Дадим простор любви! В ней истина живет.
О, страсть, летящая в бессмертный синий свод!
Экстаз! Стремленье ввысь! Душа во мне смеется.
Ты грезишь. В такт с моим твое сердечко бьется.
Пусть птицы нам поют, пускай ручьи журчат.
Им завидно, мой друг! Любить здесь каждый рад.
Идем бродить в лесу, что ветерком волнуем!
Нас звезды вновь зовут забыться поцелуем.
Так львица ищет льва средь скал в полночный час.
Пой! Надо петь. Люби! Любовь — вот жизнь для нас!
Пока смеешься ты, пока я в ослепленье,
Спешу тебя врасплох застать в твоем смущенье,
И поцелуем ты простить меня не прочь.
Над нами мрачная уже спустилась ночь,
И тени мертвецов в Аиде средь развалин
Глядят, как в их краю, который так печален,
Созвездья тусклые, Эребом зажжены,
Кровавый отсвет льют средь Стиксовой волны.
КРЕСТЬЯНЕ НА БЕРЕГУ МОРЯ
1
Когда зимой бушует море
И, с ураганом грозно споря,
Ревет вода, —
Покинув жалкие лачуги,
Все обитатели округи
Идут туда.
И вечером, в часы прилива,
Вздыхают, в горе молчаливо
Погружены.
Лишь сирота рыдает глухо:
«Отец!» и говорит старуха:
«Мои сыны!»
Мать смотрит вдаль, ломая руки;
Домой в невыразимой муке
Бредет вдова.
Им страшно… Море буйно плещет.
Их дух в твоей руке трепещет,
О Егова!
Нет звезд меж туч необозримых.
Вернет ли женщинам любимых
Злой океан?
Он пену им кидает в лица;
В их скорбные сердца струится
Седой туман.
Бедняжки слушают тревожно;
Увы, расслышать невозможно,
О чем прибой
Рассказывает черным скалам,
Ведя на приступ вал за валом
Из тьмы слепой.
Им в уши буря дико свищет;
Баркасов тщетно взоры ищут.
Как страшно ждать
Велений силы беспощадной…
Господь, ты сделал бездной жадной
Морскую гладь!
2
Насквозь промокла их одежда.
В душе с отчаяньем надежда
Ведет борьбу.
Они дрожат, они рыдают,
Они у моря вопрошают
Свою судьбу.
Надежды сбудутся едва ли.
Им видно, как из грозной дали,
Где все темно,
Стада бурунов белоснежных
Бегут сложить у скал прибрежных
Свое руно.
Мольбы и слезы бесполезны.
И чудится, когда из бездны
Волна встает,
Что это к людям оробелым
Выходит Ужас агнцем белым
Из черных вод.
Свирепый ветер завывает,
И чайка в волны окунает
Свое крыло.
Так океан бушует ярый,
Когда норд-вест трубит в фанфары
У Сен-Мало.
3
Вдруг — молния… И в бездне бурной
Вы парус видите пурпурный
И черный флаг.
То призрачный корабль стремится
Туда, где вспыхнула зарница, —
Его маяк.
Дрожите! Это вестник горя;
Вокруг него ярится море,
И шторм жесток.
Так лес встает стеной враждебной,
Когда трубит стрелок волшебный
В свой черный рог.
Сулит несчастье эта встреча:
Корабль-мертвец — беды предтеча,
Он — знак конца.
Звон похоронный слыша, плачьте:
То колокол звонит на мачте
У мертвеца.
То — судно адского посланца,
То — бриг Летучего Голландца,
Корабль-фантом.
Летит он, бесприютен, вечен,
Отвержен богом и отмечен
Его перстом.
Так с полюса на полюс мчится
Корабль — могила и темница —
В кромешной тьме.
Там на носу скелетов груды,
Тень Каина и тень Иуды
Там на корме.
И где он волны рассекает —
Во мраке молния сверкает,
Грохочет гром.
Он за собой волочит шквалы:
Так каторжник гремит устало
Своим ядром.
Испытанные мореходы, —
Не им страшиться непогоды, —
Дрожат в тот миг,
Когда вдали встает громада:
Извергнутый из пасти ада
Пиратский бриг.
Стрелой несется привиденье,
И призрачное льет свеченье
Его скелет.
Вздымаются в испуге волны,
Когда по ним летит безмолвный,
Злой силуэт.
Утесы, сквозь громов раскаты,
Кричат ему. «Уйди, проклятый!
Прочь, демон, прочь!»
И, внемля скрежету и вою.
Все думают: за Сатаною
Псы мчатся в ночь.
Рыбачки на песке прибрежном
Твердят о призраке мятежном
И ждут беды.
Что он несет им? Долю вдовью.
Прочерчены на волнах кровью
Его следы.
4
И говорят про это судно,
Что вечным сном там непробудно
Спит экипаж,
Что преисподняя сковала
Ему из адского металла
Весь такелаж.
И слышатся в толпе моленья,
Пускай закроет провиденье
Дорогу злу.
Швыряет ветер многоликий
Свои стенания и крики
В сырую мглу.
5
И рифы, споря с океаном,
Валам, гонимым ураганом,
Дают отпор.
Валы дробятся о преграды,
И грохот дикой канонады
Летит в простор.
Клокочет гнев в пучине черной.
О хаос! Там идет упорный,
Извечный бой.
Стихии там друг с другом бьются,
Там волны яростно грызутся
Между собой.
Вода бушует все свирепей
И, как безумец, рвущий цепи,
Рыдает зло.
Но глухи груды скал могучих;
Они надменно прячут в тучах
Свое чело.
И гибнут за грядой гранитной
Баркасы в бездне ненасытной.
Им не помочь!
Обрывки парусов и тросы
В свои растрепанные косы
Вплетает ночь.
Мятутся волны в дикой скачке;
Дрожат гранвилльские рыбачки
Под ливнем брызг,
Меж тем как ты, о солнце, где-то
Встаешь, и льет потоки света
Твой щедрый диск.
" Я некогда знавал Фердоуси в Мизоре. "
Я некогда знавал Фердоуси в Мизоре.
Казалось, он собрал все пламенные зори,
Связал султаном их и осенил чело;
Похожий на князей, в чьей жизни все светло,
Горя рубинами и огненным тюрбаном,
Он шел по городу в своем халате рдяном.
Я повстречал его чрез десять лет опять
Одетым в черное.
Спросил я: «Как понять,
Что ты, кого мы все владыкою когда-то
Видали в пурпуре, пылавшем в час заката,
В халат, что ночь ткала, одет на этот раз?»
Сказал Фердоуси: «Ты знаешь, я погас».
НОВЫЕ ДАЛИ
Гомер поэтом был. И в эти времена
Всем миром правила владычица-война.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!