Когда Эдварда и Белла репетировали сцену секса в «Ромео и Джульетте». 8 страница
Он обернул руку вокруг моей шеи и притянул меня для поцелуя; такого поцелуя, который заставил меня заблокировать все благородные причины, по которым он хотел подождать. Когда он отстранился, страсть в его глазах заставила меня задаться вопросом, заблокировал ли он их тоже.
- Белла, - проговорил он, сжимая мои бедра. - Ты понятия не имеешь, как сильно я хочу быть внутри тебя прямо сейчас, но секс с тобой... это... - Он улыбнулся той печальной загадочной улыбкой, при виде которой мне действительно захотелось знать, о чем он думает. - Это стоит того, чтобы подождать. И когда мы, наконец, сделаем это, я хочу, чтобы это было чем-то особенным. Я не хочу, чтобы это было быстрым трахом, который закончится через две минуты. Я хочу, чтобы это было чем-то удивительным. Если ты не вынесешь ничего другого из этих отношений, я могу, по крайней мере, дать тебе это.
Почти все, что он говорил, привело меня в экстаз, но последняя часть... с фаталистическим оттенком заставила меня нервничать.
Он поцеловал меня снова, и некоторое время все, о чем я могла думать, это о том, как долго я смогу терпеть, не имея его полностью.
Несмотря на наше «пока никакого секса» соглашение, я все еще желала столько его, сколько могла получить, и когда я сползла с его с колен и встала между ног, он не остановил меня. Он напрягся, когда я стащила с него джинсы, но потом я поцеловала низ его живота и дернула вниз его боксеры, и уверена, что он отпустил все свои тревоги в тот момент, когда мой рот сомкнулся вокруг него.
|
|
|
Я делала все медленно, зная, что не могла делать то, что девушки в порно, но, судя по звукам, ему было наплевать. Я делала то, что чувствовалось правильно, лаская и облизывая, внимательно наблюдая за ним и повторяя то, что, казалось, ему нравилось.
По большей части, он держал глаза закрытыми и хватался за диванные подушки, но когда я потянулась и положила одну руку ему на сердце, он открыл их и посмотрел на меня сверху вниз: его лицо изменилось до самого невероятного выражения, что я когда-либо видела. Он гладил меня по щеке, и в тот момент то, что мы делали, было не только физически. Впервые, во всех наших гормональновозгораемых ощупываниях, я действительно чувствовала, что мы были близки друг с другом.
Он пытался отвернуться, но не мог, и поэтому продолжал наблюдать, как я доставляю ему удовольствие. И когда он, наконец, отстранил меня и излился на живот, на его лице было столько эмоций, что я почувствовала себя всесильной. Это было больше, чем просто удовольствие. Это были благодарность и любовь. Но и страх.
Его вездесущий страх.
Я принесла губку, чтобы очистить его, и в течение долгого времени он ничего не говорил. Он просто сидел, как в трансе, и молчал. Почти отстраненный. Вся интимность, которую мы только что разделили, ушла.
|
|
|
Так или иначе, у меня было ощущение, будто это моя вина. Я хотела спросить его, было ли то, что я делала, приемлемым, но время казалось неподходящим.
В конце концов, он встал и стал одеваться, натягивая рубашку и бормоча, что ему нужно идти домой. Он говорил, что позвонит мне на следующий день, но в его голосе не хватало искренности.
Я последовала за ним к входной двери, и именно тогда, когда я начала задаваться вопросом, что сделала не так, он повернулся и прижал меня к стене, целуя так сильно, что это было почти наказанием.
Затем, не говоря ни слова, он рывком открыл дверь и зашагал к своей машине.
Когда он поспешно ушел, я задумалась, какого черта только что произошло.
...
...
...
АУТТЕЙК 2.
События происходят после того, как Эдвард и Белла окончили драматическую школу (прошло около четырех месяцев, как он оставил ее) Есть довольно много параллелей между этой главой и историей, которую он рассказывает Белле в главе 15 – Подробное обсуждение. (п.п.: а я лично вижу параллель и с 24 и с 25 главой)
Английский театр в Вене
Вена, Австрия
Суббота 6 сентября 2007
|
|
|
EPOV
Толпа ревела в признательности, а я делал поклоны с улыбкой, хотя все, что мне хотелось, это напиться в стельку и врезать кому-нибудь. Сильно.
Они продолжали аплодировать, а я продолжал кланяться, держась за руки с моими коллегами, заставляя свое лицо выглядеть счастливым, когда на самом деле хотелось нахмуриться.
Спустя целую вечность занавес упал, и я прошагал в свою гримерку и хлопнул дверью, срывая с себя рубашку и бросив ее на пол, прежде чем схватить бутылку виски на полке и выпить несколько крупных глотков. Я прошипел, когда оно обожгло мое горло, а жар распустился огненным цветком в моем животе, и я упал в кресло, с отвращением глядя на свое несчастное лицо в ярко освещенном зеркале.
Я сдернул глупые лампочки, и вдруг увидел каждую линию и тень на своем лице. Каждую позднюю ночь и похмелье. Каждую ярость и неприглядную ссору. Каждую ненавистную черту на лице ублюдка, который разрушил мою жизнь.
- Ты гребаный кретин, - пробормотал я своему отражению. - Ты сделал это. Заставил меня оставить ее. Со своей херней и недоверием, пока у меня не осталось никакого выбора, кроме как оставить ее. Я тебя ненавижу.
Я сделал еще один глоток виски и прополоскал им рот, пытаясь смыть неприятный вкус моих гребаных жалких мучений.
|
|
|
В какие-то дни я мог притвориться, что мне все равно. Я запрятывал ее так глубоко, что не думал о ней в течение нескольких дней. Но в последнее время все напоминало мне о ней, и я видел ее тень везде, куда бы не посмотрел. Мне иногда казалось, что я вижу ее краем глаза, и что она простила меня. Прыгнула в самолет и прилетела за мной. Наконец-то осознав, что должна была бороться за меня. Но когда я оглядывался, мое сердце подскакивало к горлу – ее не было. Ее никогда не было там.
После того, что я сделал с ней, сомневаюсь, что когда-либо будет снова.
Я рывком открыл свой ящик и вытащил потрепанную фотографию, которой я упорно себя мучил. На ней были мы, обнимающие друг друга, улыбающиеся. Оно было сделано в заключительный день совершенно другой постановки Ромео и Джульетты. Той, в которой я играл Ромео вместо Меркуцио. Той, в которой я получил возможность держать ее и целовать, и говорить каждую ночь, что люблю ее, используя мой персонаж, чтобы набраться мужества, позволяя себе быть рядом с ней, по крайней мере, в течение нескольких часов, а затем пытаться держаться на расстоянии, когда занавес опустится.
Но я не мог держаться на расстоянии, конечно же. Она не позволила мне. Она давила на меня. Провоцировала. И она была такой красивой, заботливой и сексуальной, что я не мог остаться в стороне от нее, независимо от того, как сильно я пытался. И да поможет мне Бог, я старался так чертовски сильно.
Хотелось бы, чтобы я преуспел. Если бы мне это удалось, все было бы иначе. Я не испугался бы и не сбежал. Разбив ее сердце. Разбив свое. Уничтожив все, что было между нами.
Я провел пальцами по ее лицу на фото. Такая красивая. Более красивая, чем я заслуживал.
Мое сожаление внутри меня раздулось как живое существо, расширяясь в горле и сжимая легкие. Я знал, что это только вопрос времени, когда оно станет таким большим, что вскроет меня, и все моя вина вывалится большим грязным клубком. Но мне нужно было напиться до бесчувствия, прежде чем позволить этому случиться
Я сделал глубокий вдох и запихнул вину подальше вглубь, убирая ее вместе с фотографией, где была она, мы и то короткое время, когда я позволил себе быть счастливым. Все маленькие кусочки скручивались и сталкивались во мне, как осколки стекла, расчленяя меня, растравливая боль так глубоко, что я не верил, что когда-либо буду свободным от нее, потому что жизнь без Беллы – это само по себе было определением боли.
Вот почему я начал пить. Это притупляло боль. Обманывало мое тело, притупляло чувство тянущей силы каждой из тысяч миль между нами.
Раздались два резких удара в дверь, и я крикнул «Что?», засунув фотографию обратно в ящик, с глаз долой, но никогда из сердца вон.
Моя сестра вошла в комнату, все еще в облачении помощника режиссера, нацепившая эту чертовски раздражающую маску сочувствия и разочарования, которой она прикрывалась все эти четыре месяца, наблюдая, как я погружаюсь все дальше и дальше в мою пучину жалости к себе.
Она посмотрела на бутылку в моей руке и закатила глаза.
- Заткнись нахрен, Элис, - сказал я, сделав еще один глоток.
- Как твой помощник режиссера, - проговорила она, - должна предупредить тебя, что пить во время спектакля недопустимо и ведет к расторжению контракта.
- Спектакль закончился, - сказал я, понимая, что уже начал говорить нечленораздельно. - Так что, думаю, ты можешь взять свое предупреждение и засунуть его себе в задницу.
Она шагнула ко мне и выхватила бутылку.
- Да, и я заметила, что эта бутылка была полна до занавеса, так что, если только ты не выдул три четверти за последние две минуты, то ты пил во время спектакля, стомудрая задница. Не будь хреновым идиотом, Эдвард. Мы все чувствуем этот запах от тебя. Если бы продюсеры увидели бы тебя вот таким, ты бы вылетел отсюда своей жалкой задницей вперед.
Я стащил ботинки и носки, усмехаясь как полный придурок.
- Не увидят, - сказал я с небрежной улыбкой. - Они вернулись в Штаты, а мы здесь, в Европе, так что если им кто-то не проговорится, они ничего не узнают. Да даже если и узнают, то никогда меня не уволят. Я лучший проклятый Меркуцио, которого они когда-либо видели. Пьяный или нет. Я тот, на кого зрители приходят посмотреть. А не на гребаных Ромео и Джульетту. Я – звезда этого спектакля, и они это знают.
Я встал и расстегнул молнию на штанах, сильно шатаясь около стены и пытаясь устоять на одной ноге.
- Иисус, Эдвард, - сердито проговорила Элис. - Посмотри на себя. Ты даже стоять не можешь, ради Бога! Что подумала бы Белла, увидев тебя в подобном состоянии?
- Убирайся отсюда вон! - рявкнул я, сдирая штаны и натянув джинсы, затем вырвал у нее бутылку и упал в кресло. - Я не нуждаюсь в тебе, чтобы почувствовать себя дерьмом, сестренка. Я вполне способен сделать это сам.
Она подошла ко мне и вздохнула. Я напрягся, думая, что она захочет попытаться обнять меня.
Я не обнимаюсь.
Больше нет.
Думаю, она поняла, что я не мог иметь дело с ее жалостью, потому что вместо этого она прикоснулась к моим волосам, убирая их со лба подальше от моих глаз. Они были длинными и заросшими, длиннее, чем я когда-либо носил раньше. Я выглядел как гребаный Робинзон Крузо.
- Твои волосы нелепо выглядят, ты знаешь это, верно? - мягко спросила она. - Ты должен что-то с этим сделать.
Я не хотел ничего делать. Я чувствовал, будто это так или иначе, связывало меня с ней. Она любила касаться моих волос... проводя по ним рукой. Если я обрежу их, я должен буду, наконец, признать, что все кончено между нами, и это убьет меня.
- Они отрастут заново, - проговорила Элис, стянув длинные пряди в хвост. - А некоторые люди считают, что, когда ты обрезаешь их, они вырастают более сильными и здоровыми.
Я ничего не сказал. Я не мог. Я даже не мог объяснить моей сестре, насколько ненавидел себя. Как бы я хотел, чтобы мой внешний вид отразил беспорядок, творившийся у меня внутри.
- Эдвард, - сказала она низким и дрожащим голосом. - Если ты продолжишь это, даже я перестану узнавать в тебе тебя. Пожалуйста... позволь мне помочь тебе.
- Ты не можешь, Элис, - проговорил я, пытаясь быть честным, но прозвучав раздражительно. - Мне действительно хотелось, чтобы ты могла, но ты не можешь.
- Ты слышал что-нибудь о ней? - спросила она, отпуская мои волосы и положив руки на мне на плечи.
Я хотел рассмеяться, потому что предположение, что Белла связалась со мной, была отчасти смешным.
- Нет.
- Но ты посылал ей письма?
- Да. Она никогда не отвечает.
- Ну и что ты собираешься делать?
- Напиться до усрачки и вырубиться?
- Это ничего не решит, - сказала она с бóльшим терпением, чем я заслуживал. - Ты не можешь просто продолжать тосковать по ней. Тебе придется либо отпустить ее, либо разобраться со всем своим дерьмом, чтобы у тебя реально появился шанс вернуть ее обратно.
- Эл, нет ни малейшего шанса, что она когда-нибудь примет меня обратно. Не снова. Я все похерил. У меня было все это, вот тут – такое близкое и правильное и совершенное и... Иисус. Какого хрена ей когда-либо принимать меня обратно?
- Потому что она любит тебя?
Я засмеялся, но смех был полон горечи.
- Я, блядь, так не думаю. Больше нет. Видимо, в одном я хорош – это заставлять людей не любить меня.
- Я люблю тебя, идиот.
- Да, ну что ж, уверен, что если бы я действительно сильно постарался, я мог бы заставить тебя разлюбить.
- Сомнительно.
Она полезла в карман и достала визитку, положив ее передо мной и мягко стукнув по ней.
- Я слышала действительно хорошие вещи об этой даме, - проговорила она, нервно взглянув на меня, перед тем как повернуться и подобрать мой костюм с пола. - Она специализируется на... э-э... проблемах во взаимоотношениях... и психотерапии правого полушария мозга. (п.п.: телесно или эмоционально ориентированные виды психотерапии) Я договорилась о консультации для тебя в пятницу. В два часа. - Она выпрямилась и посмотрела на меня. - Пожалуйста... сходи поговорить с ней.
Я вздохнул и потер глаза.
- Иисус гребаный Христос, Элис, терапия?
- Это могло бы помочь.
- Это не поможет.
- И что потом? - потребовала она, ее лицо зарумянилось от гнева. - Тогда скажи мне, что сделать, чтобы помочь тебе, Эдвард, и я сделаю это. Я сделаю все, что тебе нужно, потому что мое терпение уже кончилось.
Я посмотрел на нее в полном недоумении, и она в отчаянии вскинула руки.
- Четыре месяца, - решительно проговорила она. - Четыре гребаных месяца ты хандришь и чахнешь и напиваешься до беспамятства, и точно так же несчастен, как и в тот день, когда оставил ее. Ты сделал ошибку. Я понимаю. Но тебе нужно, нахрен, двигаться дальше, потому что ты опускаешься все ниже и ниже, и меня пугает как ад одна только мысль, что может случиться, когда ты достигнешь дна. Я не хочу видеть это и, безусловно, не хочу собирать осколки после того, как это произойдет, так что скажи мне!Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделала, и я сделаю это, потому что больше не могу просто сидеть и смотреть, как ты себя мучаешь!
Она пристально смотрела на меня и тяжело дышала, и я чувствовал себя полным ублюдком, что отказывался от ее помощи, потому что когда мне было хреново, она была единственным человеком, который всегда был рядом, принимая мою сторону, когда никто этого не делал. Она много кричала на меня, но я знал, что за всем этим гневом и разочарованием, она просто хотела, чтобы я был счастлив.
Я тоже этого хотел, хотя знал, что, возможно, такого не случится.
Взяв визитку, я подошел к ней, и впервые за несколько последних месяцев обнял мою сестру.
Она обернула руки вокруг меня и сжала, и только когда я почувствовал влагу на своей коже, я понял, как ужасно мое поведение расстроило ее.
- Пожалуйста, Эдвард, - прошептала она мне в грудь, - отпусти ее или попытайся сделать все правильно. Просто сделай... что-нибудь. Хватит влачить жалкое существование. Это убивает тебя. И меня убивает смотреть на тебя.
Я кивнул и сжал ее, а затем легко поцеловал ее в лоб.
- Я схожу и увижусь с твоим мозгоправом на следующей неделе, - пообещал я, зная, что на самом деле это и имел в виду, и не только потому, что я хотел, чтобы она перестала беспокоиться обо мне, но и потому, что хотел перестать ощущать себя лунатиком по жизни, застрявшем в бесконечном цикле ненависти к себе.
Я продолжал отвергать любые отношения и отталкивать людей, которые были значимы для меня, и я должен был прекратить это. Оттолкнуть Беллу было самой глупой вещью, что я когда-либо делал, и полагаю, что заглянуть в корень, почему я это сделал, более полезно, чем просто игнорирование этого. Поэтому, даже если у меня были сомнения в эффективности терапии, в этот момент я готов был пойти и попробовать.
- Спасибо, - проговорила она, отстраняясь от меня и собирая остальную часть моего костюма. - И больше не пей в театре, или я надеру тебе задницу, слышишь?
Я усмехнулся и кивнул.
- Ты говоришь, как моя сестра или помощник режиссера?
- Оба, - проговорила она с грустной улыбкой, открывая дверь. - Так что, тебе лучше не связываться со мной. - И только она вышла, как вернулась и сказала: - Кстати, кое-кто из актеров зависают в Star Bar, тут по улице. Почему бы тебе не присоединиться к ним? Все лучше, чем напиваться в одиночестве в номере отеля.
Она закрыла за собой дверь, и я вздохнул, полагая, вечер, свободный от самобичевания, на самом деле может быть полезным для меня.
Я закончил одеваться и схватил свою куртку, направляясь к служебному входу и спускаясь на два квартала вниз в местный театр-бар. Когда я вошел, раздались громкие крики, когда все приветствовали меня, и я понял, что прошли недели, с тех пор как я общался с моими коллегами-актерами.
Через несколько минут передо мной стояло несколько сортов пива, и я приложил все усилия, чтобы быть благодарным и радостным, в то время как люди болтали и смеялись рядом со мной.
Незадолго до этого появилась Эмили, и я попытался отнестись к ней тепло. Она играла Джульетту, и с первой репетиции было ясно, что я ей понравился. Ирония заключалась в том, что если бы я никогда не встретил Беллу, то я мог бы ответить взаимностью, но сейчас она просто другая девушка, которая не может с ней сравниться.
Кто-то пинком возродил музыкальный автомат к жизни, и вдруг мы все стали танцевать и громко петь классический рок. Горстка местных жителей в баре присоединилась к нам, и мне стало жаль тех, кто проживал поблизости, потому что мы были чертовски громкими.
Восторженная энергия вокруг меня помогла отодвинуть мою тоску на несколько часов, но время подошло к 2 часам утра. Я принес свои извинения и пожелал спокойной ночи. Сделав вид, что хорошее времяпровождение утомило меня, и предположив, что я достаточно пьян, чтобы тут же уснуть, когда вернусь к себе.
Эмили спросила, может ли она поехать со мной в такси обратно в отель, и я сказал «да», заметив многозначительные взгляды остальных актеров, когда мы уходили.
Я даже не потрудился исправить их предположения. Какой смысл?
Вернувшись в отель, Эмили пригласила меня в свою комнату для стаканчика на ночь, но я понимал, что она не хотела выпить. Она хотела меня. Хотя я знал, что это бессмысленно, я пошел за ней, потому что одна часть меня хотела знать, смогу ли я забыть о Белле на достаточное время, чтобы быть с кем-то еще, и избавиться от болевых частей за несколько минут удовольствия.
Как только Эмили закрыла дверь, она поцеловала меня, подтолкнув меня к стене и пропихнув свой язык мне в рот. Я поцеловал ее в ответ, желая хотеть ее. Я запустил руки в ее волосы и отчаянно целовал ее, желая, чтобы мое глупое тело игнорировало то, что ее волосы были не той текстуры, что ее губы недостаточно мягкие, а ее вкус и запах – неправильное сочетание сладкого и чего-то утонченного.
Я простонал, стараясь, чтобы это произошло. Пытаясь представить ее кем-то другим. Я приподнял ее и прижал к стене, отчаявшись что-нибудь почувствовать. Все, что угодно. Хоть каплю тепла, крошечную искру. Порыв страсти, что позволит мне похоронить себя в ней и затеряться на какое-то время.
Я потерся об нее, и она застонала, но я ничего не почувствовал. Я даже не мог стать твердым. Мое тело знало, чего хотело, чего жаждало больше всего, и это – женщина на другом конце света, которая смертельно ненавидела меня и, вероятно, проклинала мое имя каждый день.
По иронии судьбы Эмили была во многом похожа на Беллу: темные волосы, темные глаза, бледная кожа, полные губы. Но насколько она была похожа, настолько и совершенно другая, и даже при том, что она Джульетта, она – не моя Джульетта.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 108; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!