Наталья Караванова. Ровными стежками 1 страница
– Из Москвы. Журналист, – сказал гость, протягивая удостоверение. – Это вы тут мамонтов разводите?
Журналист сказал это таким тоном, словно подразумевал: «Это вы водите за нос общественность?»
– И мамонтов, – скромно ответил профессор, прислушиваясь к сообщениям из Канберры и радуясь мастерству лучшего в сезоне хоккеиста.
Кир Булычев. Ретрогенетика
Гриша Корецкий, корреспондент «Гуслярского Сплетника», проживал со Станиславом Аркадьевичем в одном доме с самого детства и часто бывал у него в гостях.
Вроде бы, ничего особенного не было в скромном судовом механике с теплохода «Заря», жил он тихо, к политическим страстям районного масштаба относился с вежливым равнодушием, и даже на стадионе среди футбольных болельщиков он ни разу не был замечен.
Ходил на работу, здоровался с соседями. С виду – совершенно обыкновенный человек.
Вот только не все является тем, чем выглядит. И Гриша старался почаще заглядывать к соседу вовсе не из чувства долга. И даже не потому, что у Станислава Аркадьевича прекрасная библиотека.
Дело в том, что скромный механик был изобретателем. Самым настоящим гениальным изобретателем, как Леонардо да Винчи. А по мнению кое‑кого из знакомых, даже еще гениальнее. Некоторые даже сравнивали его с доброй памяти профессором Минцем, что когда‑то проживал в Великом Гусляре по адресу: улица Пушкина, шестнадцать, о чем свидетельствовала солидная металлическая табличка, прибитая к стене дома. Правда, этими «некоторыми» была учительница литературы и русского языка Алевтина Георгиевна, которая когда‑то, еще совсем молоденькой девушкой бывала в гостях у знаменитого ученого.
|
|
|
Грише очень хотелось, чтобы о соседе узнал весь мир. Или хотя бы Нобелевский комитет. И он переживал не меньше самого изобретателя, когда его очередное изделие оказывалось невостребованным.
А если совсем честно, то Грише просто нравилось бывать у Станислава Аркадьевича дома. И это совсем не удивительно. У Станислава Аркадьевича все любят бывать…
Для Гриши и сейчас еще оставалось загадкой, как это происходит: вот только что ты был в пыльном и темном подъезде стандартной окраинной хрущобы, и вдруг, всего через один шаг, оказываешься в уютном, почти морском, флотском мире. Входишь в запах книг, пыли, морской соли и пирогов, окунаешься в медовый свет лампочки в прихожей. Навстречу с инспекцией спешит Ярд, черный с проседью кот Станислава Аркадьевича. Дежурно трется мордой о штаны, проверяет, свой ли. Если свой – посторонится и пропустит. Если чужой…
Впрочем, даже если инспекция окажется неудачной, в квартиру он вас впустит. Выпустит ли обратно – это совершенно другой вопрос. Говорят, были прецеденты.
|
|
|
Большие круглые часы на стене тикают без остановки и ремонта столько, сколько Гриша помнит себя. Под ними стол, за которым Станислав Аркадьевич работает – ремонтирует бытовую технику, собирает свои чудесные, не всегда понятного назначения приборы.
Стеллаж с книгами. Книг у судового механика раз в десять больше, чем у Гриши. А он, между прочим, дипломированный филолог и журналист.
На книжных полках не только беллетристика. Справочной литературы по естественным наукам даже больше. А есть ведь еще книги по истории и философии.
В детстве Гришу больше всего манила полка с Жюлем Верном и Майн Ридом…
Узкая кушетка в углу появилась не так давно. Раньше там стоял продавленный диван, прикрытый пледом с тигрятами. Плед жив и сейчас. Да, тигрята полиняли и кое‑где вытерлись, но лежат на старом месте, обживают новую мебель. Под них так уютно забраться с книгой о морских приключениях…
Тумбочка. На ней ночник. Старинный, зеленый, с железным колпаком. В тумбочке коробочка с канифолью, паяльник, еще какие‑то приборы, прочно ассоциирующиеся у гуманитария с кабинетом физики и практической лабораторной по оному предмету.
|
|
|
Еще у Станислава Аркадьевича есть платяной шкаф, буфет и картина на стене. Картина тоже обыкновенная, как из школьного учебника. Шишкин или Левитан – Гриша хронически не запоминал фамилии художников, даже если картина ему нравилась.
В буфете помимо посуды хранились некоторые изделия Станислава Аркадьевича. Те, которым пока не удалось найти применения.
Но самым главным, конечно, была машинка. Не так: Машинка.
Как‑то раз Гриша спросил у изобретателя: «Зачем?» Зачем вы все это придумываете, создаете? Журналист, он ждал дежурного ответа. Мол, чтобы людям стало удобней жить. Чтобы помочь справиться с главными проблемами человечества, такими как разрушение экологии. Экология тогда его заботила особенно, он и интервью затеял потому, что Станислав Аркадьевич изобрел молекулярный очиститель для автомобилей. Эта штука размером со спичечный коробок вставлялась в выхлопную трубу, и все – никакой грязи в воздух не вылетает. И хозяину не накладно, и природе хорошо. Несколько опытных образцов уже пару лет прекрасно работают в автомобилях соседей. Но ни одна серьезная фирма изобретением не заинтересовалась. Потому что «это антинаучно, а следовательно, это махинация».
|
|
|
Станислав Аркадьевич смутился. Долго думал, потом все же ответил: «Я делаю что‑то, потому что мне это интересно. Это мой ребус, Штука, Которая Работает… у вас, Гриша, тоже, наверное, есть что‑то подобное; кто‑то стихи пишет, кто‑то играет на скрипке, а я – вот…»
Самой главной «Штукой, Которая Работает» и была Машинка. Она стояла в углу, неотличимая от швейной машинки «Зингер» с ножным приводом. На той машинке эпоху назад строчила простыни и наволочки бабушка Станислава Аркадьевича.
Машинка сломалась в шестидесятые, тогда ее никто не смог починить. В таком неработающем виде она и досталась внуку.
Что немаловажно, дело было зимой. Зимой теплоход «Заря» стоял в затоне на речке Грязнухе, ожидая навигации. В тот год Станислав Аркадьевич не нашел сезонной работы на берегу – время было кризисное, переломное. Именно тогда он и обратил внимание на старенький «Зингер». Машинку следовало почистить, отремонтировать и продать.
Вот только ремонт затянулся, постепенно переродившись в модернизацию. И как это часто бывает с изобретателями, в результате получилось совсем не то, что планировалось. Машинка не разучилась сшивать между собой кусочки ткани. Но обрела новую способность, про которую Гришка, захлебываясь от восторга, рассказывал приятелям:
– Она у него миры сшивает, как простые тряпки. На раз. Ровными стежками!
– Это как?
– Как‑как… не знаю как. Побежали, посмотрим!
Машину крутили редко. Во‑первых, сквозь пробитую иголкой ткань миров в по‑морскому чистую квартиру Станислава Аркадьевича залетал чужеродный ветер и наводил свой порядок. А во‑вторых, иногда пришивался мир, полностью скрытый водой. И тогда с ведрами и тряпками и хозяин, и гости убирали с паркета лужи, а с мебели – конденсат.
Но сегодня, Гриша чувствовал это, сразу после чая и разговоров об инертности и консервативности современных провинциальных ученых придет время и для нее.
Не успели нарезать хлеб, как в дверь позвонили. Пришла первая гостья – девочка Таня из соседнего подъезда. Гриша девочку хорошо знал, она тоже любила здесь бывать. Хотя Станислав Аркадьевич не запрещал брать книжки домой, девочка предпочитала читать здесь, под уютное тиканье часов.
Таня принесла печенья и карамели. Пока рассаживались, заглянула соседка Алевтина Георгиевна, учительница на пенсии. Посмотрела, какая компания подобралась, да и осталась.
Гости быстро уловили, что настроение у хозяина нерадостное, и как могли, пытались его поднять. Станислав Аркадьевич улыбался на шутки, но оставался задумчивым.
Гриша не утерпел:
– Интересно, что им не понравилось? Ведь вы же… вы показали камень?
– Это была глупая затея. Что они могли мне сказать? Сказали, что живой воды не бывает.
– Так вот же… – журналист недоуменно постучал по чашке.
– Шарлатанство, – проворчал Станислав Аркадьевич, подражая кому‑то из профессоров‑биологов.
– Но…
– Объект является обычной водой. Аш два о. Так показали анализы. А приборы врать не могут.
– А камень? – Гриша даже приподнялся от возмущения. – Он же настоящий… таких трудов стоило его добыть!
– И не говори.
Камень был, как нетрудно догадаться, из параллельной реальности. Еще летом крутили машинку, и Татьяна первая углядела, что возле темных скал – где‑то в районе буфета – что‑то блестит. Она, конечно, возомнила, что это настоящие алмазы, и захотела добыть один. «Просто посмотреть».
Станислав Аркадьевич решил, что такое возможно: ведь каким‑то образом ветер и брызги оттуда проникают сюда? Да и сам он в своих изобретениях частенько пользовался анизотропностью пространственных переходов. Например, выхлопы автомобилей резво и жизнерадостно улетали в один из метановых миров, а вечные батарейки работали исключительно на принципах второго закона термодинамики, черпая энергию из какой‑то случайно пришитой планеты‑гиганта.
И вот, после пары десятков неудачных опытов, несколько блестящих камней было перенесено в наш мир. Разумеется, со всеми предосторожностями. Станислав Аркадьевич их даже подержал несколько минут в крутом растворе марганцовки.
После недельного карантина один камень достался Тане. Другой облюбовал Ярд: откатил в сторону и начал деятельно вылизывать, словно собственного котенка. До сих пор отнять игрушку у зверя так никому и не удалось.
Другими камнями занялся сам хозяин. Его любопытство подогревало то, что ни в одном каталоге ничего, даже близкого по описанию, не значилось. Даже в Интернете.
И все‑таки чудесные свойства камней из другого мира так и остались бы нераскрытыми, если б не случайность.
Случайность – это такая хитрая штука, которая происходит тогда, когда она нужней всего.
Вот почему Станислав Аркадьевич, не большой любитель рыбы, вдруг взял да и купил в магазине живого карпа? Купил, принес домой, но по дороге «кулинарное» настроение улетучилось, и он выпустил рыбину поплавать в ванне. Через какое‑то время бедняга‑карп скончался, перевернулся кверху брюхом и перестал шевелить жабрами.
Выловить бы, да и положить в холодильник. Но Станислав Аркадьевич забегался и забыл.
А уж когда шаловливые ручонки младшего внука Алевтины Георгиевны высыпали в ванну взятые без спросу инопланетные камушки – того никто кроме него не знает. Мальчик решил, что хозяин устроил у себя такой аквариум. Ну, правильно, какой аквариум без камушков?
Карп ожил. Да и сама вода утратила запах хлорки и легкий оттенок ржавчины, стала голубоватой и искристой.
С тех пор один из камней обосновался в кувшине с питьевой водой, а остальные разбрелись по соседям.
Однако мысль о том, что «живые камни» могли бы принести куда больше пользы в больницах, и что чистить ими воду для питья куда менее рационально, чем даже забивать гвозди микроскопом, не давала Станиславу Аркадьевичу покоя.
Живая вода умела оживлять. Но – только это.
Человек дотошный и принципиальный, Станислав Аркадьевич сначала провел испытания дома, погружая в нее последовательно – свой порезанный палец (результат нулевой – еще бы, палец‑то вполне живой и так), замороженную курицу (голова у нее не отросла, и вообще никаких положительных изменений), курицу, охлажденную и с головой (даже не нагрелась), и еще одну только что уснувшую рыбу. С рыбой все снова получилось.
Выводов напрашивалось два. Первый – самый простой, но нежелательный. Вода действует только на рыб. Второй – это что важно не только от чего наступила смерть, но и когда она наступила.
После опытов с курицей у Станислава Аркадьевича даже от сердца отлегло. А то ведь, спасибо кинематографу, нетрудно представить, что будет, если такой водой полить городское кладбище.
Или вдруг кому‑нибудь захочется оживить вождя мирового пролетариата?
И вот приезжает такой деятель в Мавзолей. В руках у него трехлитровая банка, а на устах – коварная улыбка…
Брр…
Станислав Аркадьевич чуть улыбнулся, вспоминая.
Сентябрь радовал последними теплыми днями. Желтых листьев в кронах было еще мало, до завершения навигации оставалось несколько недель. Механик с теплохода «Заря» неспешно шагал домой по улице Пушкина, мимо бывшего клуба речников, в котором сейчас кафе и парикма*censored*ская, через дворы, в которых царят футбол и дочки‑матери. Мимо спортплощадки с велосипедистами и скейтбордистами. Мимо пивного киоска и магазина «Гастроном» на улице Речной. В гастрономе он прикупил для Ярда мороженой рыбы и был горд, что не забыл этого сделать: наглый котяра презирал «Китикэт».
У подъезда его встретили донельзя расстроенные ребята – Таня и еще один мальчик, незнакомый. Таня издалека замахала рукой и побежала навстречу.
– Станислав Аркадич! Помогите!
– Что случилось?
У незнакомого первоклассника щеки были покрыты частыми дорожками слез.
– Кешка… у… у‑умер… – пробормотал он тихо.
– Кто?
Изобретатель заоглядывался. Кешкой мог быть кто угодно. Начиная от щенка, заканчивая человеком.
– Кешка – это попугай, – объяснила Татьяна. – Он, наверное, склевал что‑то не то…
– Он из клетки вчера… – подтвердил мальчик. – Я ловил… а он… он на улицу хотел…
– Когда это случилось?
– Что? – мальчик нахмурился.
– Когда попугай умер?
– Не з‑знаю…
Таня перехватила инициативу:
– Да только что. Болел все утро. Ветеринар приезжал, сказал – сдохнет. Он вот только что… сидел‑сидел… и упал. Честно.
На только что сдохшего попугая Кешку живая вода подействовала. Правда, окунать его пришлось трижды: склеванная по дурости мышиная отрава продолжала действовать и на оживший организм. И все же птичка выжила, первоклассник остался доволен, а у Станислава Аркадьевича появилась проблема морального выбора, которая вылилась в поездку в Вологду, в университет, на кафедру биологии, и закономерно окончилась публичным осмеянием «открытия».
– А что, друзья, не покрутить ли нам машинку? – задумчиво спросил Станислав Аркадьевич. Вопрос это риторический. Конечно, всем хотелось «покрутить».
– А куда сегодня? – уточнила Таня, догрызая печеньку. Получилось невнятно, но все поняли.
«Зингер» сшивает миры не просто так. Почему‑то важно, кто именно крутит ручку.
Да‑да, с электроприводом машинка отказалась работать вовсе, и теперь вечная батарейка питала лишь немногие детали прибора (автор изобретения ворчал: ох уж эта электроника!.. Костыли технологии!).
Самому Станиславу Аркадьевичу неизменно открывался пустынный берег моря с ветром, скалами и живыми камнями. Жаль, что с расстоянием контуры побережья становились все более размытыми, теряясь за границами обоев.
Татьяна «накрутила» странный мир с розовым небом и белыми деревьями, похожими на морские кораллы. Воздух там не подходит для дыхания, потому стежки приходилось делать крупные, чтобы было поменьше дырок. И все равно через минуту все присутствующие начинали чихать.
Гриша открыл очень полезный мир, но успел только опустить иглу – миг, и в квартире стало жарко, а воздух наполнился неприятным кислым запахом. Пришлось срочно распускать начатую стяжку…
– К морю? – почти одновременно с девочкой спросил Гриша.
– Ну почему? – Станислав Аркадьевич улыбнулся. – Вот пусть Алевтина Георгиевна попробует. Она еще ни разу…
– Что это я ни разу? – нахмурилась пожилая учительница.
– Ни разу не крутили Машину, – объяснила Таня.
– Это… ту самую, да?
Ей уступили место подле ручки и пристроились рядом – смотреть. Чем ближе к машине, тем материальней чужое пространство.
– Только аккуратней, – посоветовал Станислав Аркадьевич. – Не спешите.
– Не в первый раз шью, – обиделась Алевтина Георгиевна. Но совету вняла.
По ту сторону как раз разгоралась заря. Ее отсветы ложились на отломы льда у дальнего берега, развешивали на воде и на песке розовые блики.
– Какая‑то большая река, – предположил Гриша. Открытие нового мира вещь волнительная. Руки сами тянутся записать впечатления. А лучше – сфотографировать.
Фотографировать, к слову, пытались. Но снимки на пленке получались такие, словно кто‑то просто забыл ее перемотать, и два кадра наложились друг на друга. А цифровой фотоаппарат сбоил, засвечивал кадры.
– Или морской залив, – согласилась Таня. – А это что еще такое?
Из воды выползло нечто, напоминающее гигантского рака или краба.
– Ого, первый обитаемый мир! Может, там еще кто‑нибудь водится!
– А воздухом дышать можно… только он холодный какой‑то, – вздохнула девочка.
Действительно, за минуту в комнате сильно похолодало.
В этот момент в дверь позвонили.
– Я открою.
Таня побежала в прихожую. Она решила заодно набросить на плечи куртку.
Если мы чего‑то не знаем, совершенно не значит, что «этого» не может быть. На самом деле – может. Более того, это «что‑то» подспудно происходит прямо сейчас, до времени ничем не омрачая нашего существования.
И если вы трубите на каждом перекрестке о своем эпохальном открытии, то не удивляйтесь, когда окажется, что вас услышали.
А если вы рассказываете о живой воде и чудесных камнях группе лиц с ученой степенью и опытом работы, это еще не значит, что к опыту работы и ученой степени одного из них не прилагаются такие качества, как коммерческая хватка и склонность к авантюрам. Таким был доцент Горошкин, которого на демонстрацию живой воды пригласил знакомый преподаватель.
Горошкин был практичным человеком. Он подумал так: даже если карп оживает благодаря розыгрышу, то что за беда, если этот розыгрыш поможет заработать немного денег человеку, который давно заслужил это честным трудом на благо родной страны?
Кроме того, Горошкин был человеком прозорливым и догадался, что действовать надо либо хитростью, либо напором. Подозревая аферу, он хотел всего лишь попасть в долю. И предложить ему было что. Например, он мог бы состряпать наукообразное объяснение феномена – куда там Чумаку с его заряженной водой. Или помочь со знакомствами в научной среде. Или даже организовать встречи на телевидении.
Однако – и это доцент понял очень хорошо – пожилой изобретатель мог отказаться. Да, двигать проект в одиночку ему будет труднее, но при известном упорстве вся прибыль достанется ему одному. Зачем в этом случае не слишком‑то надежные компаньоны?
Так что нужно либо подловить афериста на чем‑нибудь криминальном, либо действовать решительно и дерзко, чтобы у того не осталось никаких сомнений.
Подловить – надежней. Но как его подловишь? Человек с прозрачной биографией. Никакого криминала.
Оставалась разведка боем. Ее‑то Горошкин и предпринял.
– Здравствуйте! – сказала русоголовая девочка лет двенадцати и сразу впустила в квартиру. – Вы к Станиславу Аркадьевичу?
Такое легкомыслие пробудило в доценте гражданский долг и педагогические принципы.
– Совершенно верно. А тебе, девочка, никто не говорил, что впускать в дом посторонних людей опасно?
Девочка только фыркнула.
– Закрывайте дверь, а то кот выскочит.
Ярд уже сунул нос в прихожую.
– Вот это зверь у вас…
– Ярд ласковый, не бойтесь. Вы в первый раз, да?
– В первый.
– Проходите. Да не снимайте плащ, там холодно!
В помещении действительно было холодно и людно. Надо же. А говорили, один живет, бобылем.
– Ух, ты, – восхитилась девочка, – на буфете‑то иней!
И верно, черные доски покрыла изморозь. Все предполагаемые домочадцы Станислава Аркадьевича стояли возле старинной швейной машинки. Пожилая дама дышала в замерзшие ладони и улыбалась. Хозяин тоже был здесь и тоже улыбался.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 125; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!