Четвертый день. Спустя еще полгода 17 страница
Еще кто-то ждет. Но нужно посмотреть Юлю и того мужчину. И ни одна собака не придет, не скажет - какие анализы получили, что показал рентген. Я уже не молод бегать по этажам. Просто старик. Нет, держусь.
Хорошо, старик, вставай, иди. Спина болит. Спондилоз - позвонки срослись. Спасибо физкультуре, а то бы - лежать.
Выхожу в коридор. Трое сидят.
И эти родители - тоже. Не решаются сказать мальчику, что домой.
– Я сейчас вернусь.
Виктор бежит. Что-то физиономия возбужденная. Чего-нибудь придумал. Ерунду какую-нибудь. Еще какие-то ребята. Кричит издали:
– Михаил Иванович! Вы уходите?
– Нет, вернусь, только взгляну на двух больных. А что случилось?
– Дело первой важности! Камера! Есть возможность камеру сделать!
– Что ты говоришь?!
Остаться? Нет, это надолго. Синица в небе. Взгляну, вернусь. Уже давно ищем энтузиастов-инженеров на камеру. Неужели нашли?
– Заходите в кабинет, я быстро. А здорово бы это - камера. Сказать? Скажу. Вернулся.
– Вы обязательно через полгода приезжайте. Может, и будет новое для мальчика. Обязательно.
Пошел. Побежал. А глаза у тех родителей как засветились, заметил? Где выкопал Виктор этих товарищей? Оставь, наверное, одни фантазии. Фантазер этот Виктор.
Камера. Представляешь? Отек легкого - туда. Синего больного - оперировать. Гипоксия после операции - тоже. А инфаркты? А газовая флегмона?
Брось обольщаться. Годы пройдут, пока сделают. Ладно, подождем.
|
|
Вот и пост. Все спокойно.
– Почему не сообщили мне результаты исследований?
– Да у нас уже все прояснилось, все в порядке.
– Так надо было сказать. Я не мальчик - бегать.
Юле действительно лучше. Немножко порозовела, дышит спокойнее.
– Как?
– Дышать полегче. Только очень горло надрали трубкой. Нина:
– Мы ее интубировали. Оказался ателектаз, отсосали мокроту, и стало легче. Легкое просветлело. И крови перелили пол-литра быстрым темпом.
Слава Богу, обошлось. Не нужно оперировать.
Смотрю анализы. Гемоглобин понижен. Нужно еще переливать кровь. Хорошая штука - клапан. Если бы он плохо работал, то при малейшем осложнении со стороны легких погибла бы… Послушать? Не стоит сажать, устала. Доверяю.
Пойду вниз, посмотрю, как тот мужчина. Чтобы спокойно заниматься с ребятами.
Лестницы. Мысли: нужно серьезно заняться камерой. Нашли литературу, очень интересную. Маленькая Голландия сумела сделать камеру и теперь удивляет мир. А мы? Не очень надеюсь, что быстро удастся. Неповоротливы. Страсть - очень сильный стимул. Но страсть - у меня, у Виктора, у тех инженеров.
Гипоксия - наш самый страшный враг. Запас кислорода в организме - на пять минут. Почему так неразумно мало? А зачем было больше? Воздух всем доступен. На удушение эволюция не рассчитывала. Как зримо теперь человек конкурирует с природой! Космос. Водородные взрывы. Вычислительные машины. Подбираемся к главному - к жизни.
|
|
Давай без телячьих восторгов. Не журналист.
Врач.
Вот и кабинет. Спина устала хуже, чем на операции. Виктор вскакивает навстречу, как в театре.
– Позвольте представить - инженеры с завода: старший - Аркадий Павлович Смородинов и младший - Яков Борисович Брикман. Энтузиасты на камеру.
– Неужели?
Здороваюсь.
Симпатичные: Аркадию лет тридцать пять, а второй совсем юный.
Лицо человека - это все. Только читать уметь. Я не очень умею. Подождем.
– Михаил Иванович, я уже познакомил товарищей с задачей. В общих чертах. Но хотелось бы услышать от вас.
– Прежде всего я хочу услышать, серьезны ли у вас намерения.
– Виктор рассказал, что может дать такая камера, и это очень интересно. Понимаете, хочется принести пользу. (Фраза?) Возможности у нас большие. Директор поддерживает. С ним уже предварительно говорили.
Скромный товарищ. Лоб высокий, твердые складки около рта. Цену себе знает.
– Ну, а деньги? Мы ведь довольно бедные люди.
– Если будет санкция директора - то все спишем. То есть вам придется платить, но немного. Спроектируем даром, а при изготовлении припишем к каким-нибудь богатым заказчикам.
|
|
Знакомо. Хирурги всюду побираются у добрых дядюшек - инженеров, директоров заводов. Спасибо им. Впрочем, не всегда доводят дело до конца. У них тоже начальство, план, который вечно «горит».
Дареному коню в зубы не глядят. Придется рассказать.
Нужны камеры трех типов. Одна - большая - для операций, метра четыре в диаметре, вторая - поменьше, терапевтическая, для лечения больных. А третья - совсем маленькая - для одного человека. Прозрачная, чтобы видно все.
Рассказал, что дает камера для легочных, для сердечных больных.
– Вот это главное. Но есть и еще важные вещи, особенно для нас, хирургов. Например, искусственное кровообращение. Можно сделать маленький АИК с очень малым объемом крови. Можно обходиться совсем без крови, заполнять машину плазмой. И вообще не будет проблемы кислородного голодания во время операции. Есть и еще побочные применения: для борьбы с инфекцией, при отравлениях.
Говорим о разных технических вопросах: о составе газов, о компрессорах и химических поглотителях СО2, об автоматике…
– Михаил Иванович, учтите, пока они спроектируют и изготовят эти огромные камеры, пройдет много времени… Нужен специальный дом, потом эксперименты, и только потом - больные. Как вы думаете, ребята, через сколько месяцев можно иметь камеры? Только говорите реальные сроки, не хвастайте.
|
|
Задумались. Что-то сказали друг другу вполголоса. Я не слышал, потому что за мною пришли из приемного покоя - нужно больных смотреть. Пусть немного подождут.
– Нам нужно года два с половиной.
– Ого! Так долго? Я думал, за год можно сделать.
Разочарование. Те больные, которым нужно сейчас, не проживут два года. Жаль. Даже погас интерес.
– Сколько же времени понадобится на эксперименты? А, Виктор?
– Я не знаю, как пойдут. Полгода, может быть.
– Очень долго. Но делать все равно надо.
Надо. Привык к мысли о камере, жалко расставаться. Уже обещал больным и родственникам. Сказать «отбой»? А зачем? Зачем лишать последнего? Плохо, если бы каждый знал свою судьбу.
Ускорить. Нужно ускорить, сократить время. Хотя бы для опытов, примитивную. Попрошу.
– Ребята, а не можете вы сделать сначала маленькую камеру для опытов? Поставим на веранде около корпуса, и летом можно работать.
А может быть, и больных полечим. Не скажу.
– Какого же размера? Что значит - маленькая?
– Я думаю, метра два или даже меньше в диаметре, ну и длина примерно два, два с половиной. Как, Виктор Петрович, хватит для экспериментов?
– Не шикарно, но, я думаю, можно. Операций, конечно, там не сделаешь, но кое-что удастся.
– Мы бы могли наполнять ее воздухом и кислородом из баллонов, потому что компрессорное хозяйство - это слишком сложно. Можно обойтись без шлюза, если не заходить в течение опыта. Чтобы сделать проще. За сколько времени можно такую бочку сварить?
Аркадий быстренько нарисовал на бумажке эскиз, проставил размеры. Действительно, бочка, лежащая на боку.
– Вот такая вас устроит? Смотрим.
– Да, для опытов достаточна.
– Мы сможем ее сделать за три месяца.
– Это здорово!
Все довольны. У Виктора даже глаза заблестели.
Потом сомнение.
– Что-то уж очень быстро.
– Долго ли сварить, если найдем готовые днища. А проектирования тут - на неделю. Скажите только «добро».
Еще бы мне не сказать! Нет, не перевелись энтузиасты! Что бы мы делали без них?
– Значит, договорились: мы проектируем. Потом попросим вас поговорить с директором, чтобы ускорить изготовление. Если вы найдете время…
– Конечно.
Простились за руку. Хорошие ребята. За три месяца, конечно, не сделают, это они треплются. Да зимой она нам и не нужна, поставить некуда. А что, можно затащить в палату? Вынуть косяки, окно расширить… Виктор может себе докторскую диссертацию сделать на камере. Отличная тема. А то брался за одно, за другое, и все так. Несобранный он какой-то, хотя будто толковый. Дам ему идеи. Намечу эксперименты, план - пусть думает.
Вижу через стекло, опять кто-то идет. Наверное, зовут на прием. Сейчас пойду. Стучат.
– Войдите!
– Здравствуйте, Михаил Иванович!
– Саша! Вот хорошо!
Смотрю как доктор. Не видел недели две. Ничего. Цвет лица здоровый. Отеков не видно. И глаза живые.
Очень приятно видеть эти глаза. Не перестаю удивляться: «Все-таки живой». И немножко страх
– не случилось ли чего.
– Не беспокойтесь - пришел по кибернетическим делам. Все хорошо. Понимает. Знает, что боюсь.
– Отлично, что пришли. - Я снова зову его на «вы», хотя и не хочется. Нельзя. Не пристает к нему фамильярность.
Но нужно идти на прием. Ждут.
– Саша, вы подождите, чем-нибудь позанимайтесь, а я на полчаса схожу в поликлинику…
– Пожалуйста, пожалуйста. Сколько угодно. Я найду дела…
Иду в поликлинику. Впрочем, «поликлиника»
– это слишком громко: просто комната при приемном покое и небольшой рентгеновский кабинет. Вестибюль переполнен.
Пробираюсь к рентгенокабинету.
Много знакомых - эти пришли на проверку. Здороваюсь с ними, расспрашиваю - с любопытством и с тревогой. Все хотят, чтобы я сам посмотрел, послушал. Но всех не успеть. И не нужно - опытные помощники.
– Михаил Иванович, посмотрите, пожалуйста, в такую даль ехали… Поди откажи.
– Хорошо, хорошо, подождите.
Ребятишки после операции растут быстро. Будто кран открывается. Кран жизни.
Очень приятно их видеть - выросших, возмужавших, с хорошими лицами. Загорели летом. Матери улыбаются, благодарят.
– Михаил Иванович, вы нас не помните?
Молодая счастливая женщина держит своего мальчишку за руку. Он стеснительно поеживается и лукаво выглядывает из-за матери.
Помню, всех помню. Фамилий не знаю, а лица помню.
– Три месяца я здесь провела с ним, вся извелась. И ссорилась с вами, вы уж извините…
– Что теперь вспоминать… Как дела-то? Вздорная такая бабенка была, все жаловалась на сестер.
– Хорошо, очень хорошо… Уже в школу пошел Павлик - видите какой? Посмотрите на рентгене?
Вхожу в темноту. Ожидают Мария Васильевна, кто-то из ребят, не различаю лиц. Нужно привыкнуть к темноте.
– Мы уже заждались.
– Ничего. Зато дело интересное. Виктор нашел инженеров, могут камеру сделать. Даже скоро, пробную. Нужно тебе познакомиться с ними, Олег. Ты же что-то в технике маракуешь. Они с тринадцатого завода…
– Обязательно.
(А Марья молчит. Она - скептик и пессимист.)
– Ну, кого вы мне оставили?
– Восемь человек новых и троих повторных нужно посмотреть. А других - желающих - как вы сами решите.
Глаза привыкли. Начинать. Сколько я пересмотрел этих больных - не счесть… Сначала были желудочные, потом - легочные, теперь - сердечные… Это уже последнее.
Сегодня день счастливый. В клинике спокойно. С Юлей обошлось. Главная находка - эти инженеры. Только бы хвастунами не оказались. И Саша выглядит хорошо.
– Ну давайте докладывайте. Больные уже здесь?
– Мальчик, становись за экран. Мамаша, поддержите его.
– Восемь лет. Шум заметили с рождения. Развивается плохо. Порок неясен. «Синюхи» нет.
Посмотрим. Раз им неясен, то и мне, наверное, тоже.
Включаю аппарат. Светится экран. Тощий мальчик, маленький. Поворачиваю его. Через толстые перчатки ощущаю худенькое тельце. Сердце большое, какой-то неправильной формы, сильно пульсирует. Не знаю.
Выключил. Зажегся слабый свет. Но я уже все хорошо вижу.
– А ну, герой, выходи на свет. Послушаем. Как тебя зовут?
Молчит. Ставлю его между колен. Одна рука на плечо. Теплая кожа. Дрожит. Ищет рукой мать. В глазах испуг, слезы.
– Да ты не бойся, я только послушаю - и все. Дыши тихонько.
И шумы тоже неясные. Не знаю что. Но по состоянию оперировать можно. Конечно, если при обследовании не окажется что-нибудь необычное.
– Останешься у нас?
Рвется к матери. Нет, его так, в лоб, нельзя.
– Один сын?
– Да. Пожалуйста, доктор…
– Оденьте его, потом зайдите.
Будет драма. Сколько горя будет в первые дни, пока не привыкнет. У ребят это, к счастью, быстро. А мать так и не привыкнет. Будет ходить около клиники, в окна заглядывать, спрашивать у каждого выходящего: «Не видели Мишу Слесарева? Как он?»
Но ничего. Надеюсь. Все-таки умирают с каждым годом все меньше и меньше.
Смотрю следующих. Неясные диагнозы, испуганные материнские глаза. Ощущение в руках от хрупких, маленьких тел. Почти все дети с пороками худые. Ребра прямо тут, под кожей. Жалкие такие.
Ободряю как могу. Некоторые дичатся, а другие - общительные - прижимаются доверчиво. Хорошо, если порок легкий. А если трудный, то так грустно держать ребенка за руки, смотреть в лицо. Знаешь, что впереди ох как опасно… Хочется отказать, уйти от риска. Мне не нужны эти «интересные операции». Но нельзя.
Не все больные были приятные, которых можно успокоить и с чистым сердцем пообещать выздоровление.
Отец привел сына. Юноша лет двадцати, высокий, белый. Сразу видно - напрасно. Огромный живот, кожа лоснится от напряжения. Жидкость в животе - асцит. Печень выпирает, нижний край - за пупком.
Смотрю на рентгене, слушаю - так, для порядка, чтобы не обидеть. Ясно и без этого - жить осталось недели. А они оба смотрят с надеждой, как на Бога. Но я не Бог.
– Нет, нельзя оперировать… Пока. (Пока!) Нужно полечиться в своей больнице, если будет лучше, живот опадет, тогда…
Лгу. «Ложь во спасение». Но юноша не верит, просит:
– Вы положите к себе, профессор, подлечите.
– Нет, дорогой, не могу. Тебя долго нужно готовить, а нам места нужны для тех, кого скоро оперировать. Видел, сколько ожидающих операции?
– Значит, вы обманываете меня… Значит, нельзя… Пойдем, папаня… Умирать…
Молчу. Что я скажу? Стыдно за себя, за врачей, за медицину. Зло разбирает. Довели парня до такого состояния, а потом - «к хирургу», «на операцию»… Так в направлении написано. Судить таких, судить! Нет, зачем судить? Просто гнать… А может, его раньше направляли, но сам не поехал… Нет, едва ли. Уже привыкли, знают, что сердце можно оперировать. Расспросить бы парня о врачах, что лечили. Нет, не стоит. Не нужно растравлять рану.
– Вася, посмотрите на штамп - из какой больницы. Написать нужно.
Расстроился. Тут бьешься как рыба об лед, а какой-то тип не потрудится даже посмотреть больного как следует, узнать из журналов, что уже операции делают.
– Давайте повторных. Есть плохие? Каждый раз тревога - вот появится такая Валя, которой стало хуже…
– Нет, сегодня все хорошие. Просто вас хотят видеть. Чтобы профессор сказал…
Отлегло. Готов смотреть хоть три часа.
– Да, там Саша пришел, позовите его тоже на рентген. Вася, скажите сестре, чтобы нашла.
Смотрю ребятишек. Разговариваю с родителями. Действительно, у всех хорошо. Просто очень хорошо. Обычные вопросы:
– Ну, как дела? В школу ходишь? В футбол играешь? На скакалке прыгаешь? Не задыхаешься? Бегаешь, от подруг не отстаешь? А учишься как? Хорошо? Доктором будешь?
Иные уже привыкли к здоровью, а другие еще нет.
– Как увидела клинику, Марью Васильевну, Паню, так все плачу и уняться не могу… Сколько пережито… И зато теперь как хорошо, свободно! Дай вам Бог здоровья на многие годы…
И еще что-то приговаривает… Сантименты, конечно. Но у меня тоже слезы навертываются на глаза, как поглядишь на их лица… Только такие минуты и дают силы, иначе эти смерти, осложнения - ложись и умирай сам…
– Ну, ладно, ладно, хватит благодарить. Теперь сумей хорошо воспитать своего Вадика.
Тоже трудная проблема. Больных детей часто неумеренно балуют, и нужно внушить матерям, чтобы не портили их, сдерживали свою любовь. Особенно когда все уже хорошо.
Саша пришел. Все ему рады, как родному. Приветствует ласково, но с холодком. Даже немножко обидно за Марию Васильевну. Она заслужила больше тепла, сидела около него не одну ночь. А может быть, мне кажется?
– Раздевайтесь, Саша, я вас посмотрю. Уже месяц, как не видел.
Худой, ребра прямо выпирают, чувствую. Ничего, это лучше, чем толстый.
Вот оно. Сашино сердце. Все вспоминается: эта дырка, в которую входили два пальца. Или один? Уже забыл. Как кровь хлестала! Вот и клапан - металлический каркас его хорошо виден, двигается в такт с сокращениями. Жаль, что нельзя увидеть створок - как-то они ведут себя?
Сердце сократилось в размерах, но меньше, чем я ожидал. Почему бы? Послушаем.
Тоны звучные. Однако есть небольшой шумок. Впрочем, он появился давно, через месяц после операции, и не нарастает. Я уже привык не бояться его. И у других больных тоже есть шумы. Не знаю, отчего они.
– Ничего, я доволен. Сердце уменьшилось (привираю), пульсация хорошая. Ну что, Мария Васильевна, все? Вы сами распишете, кого в какое отделение? У меня еще разговоры с Сашей.
– Да, конечно. Идите. Вы не передумали о Вале?
Вот она, туча на сегодняшнем дне. Подождать камеры? Нет, Валя не дождется. Все представляю: операция очень трудная - спайки. Шаг за шагом разделил. АИК. Вошел в сердце. Иссек заплату, вшил новую. А кровообращение уже полтора часа. Гемолиз. Скорее! Наконец, дефибрилляция. Останавливайте машину! Сокращается плохо. Зрачки расширяются. Машину! И так - много раз. Нет, не пойдет. Все… Зашивайте сами… ухожу с пустой душой. А впереди еще мать…
А может быть, все будет хорошо? Возьмет и сразу начнет сокращаться. «Есть давление!» Хорошо!
Все это мелькает где-то за долю секунды. Слишком знакомые картины, для них не нужно слов…
А так? Нет, нельзя. Раздражение:
– Да, да. Я же сказал. Начинайте готовить. В следующий четверг. Пойдемте, Саша.
Рассказал ему по дороге. Для облегчения. Он не утешал - просто выслушал. Потом сказал:
– Нужен более точный расчет.
– Здесь ничего не нужно. Я обязан, даже если шансов совсем мало. Здесь нужен не расчет, а какие-то меры, новые методы. Вот как камера.
И об инженерах рассказал. Ему понравилось. Небось подумал, что может ему понадобиться… Вообще о камере мы уже говорили.
Вот и снова кабинет. У дверей уже ждет Володя. Он смотрит на Сашу с уважением. На меня так никогда не смотрел. Хорошего я начальника для кибернетики подобрал.
– Вы подождите, пожалуйста, здесь, Володя.
Это Саша его привел. Значит, нужно что-то обсуждать. А пока - задержал. Так это спокойно, холодновато.
Сели. Помолчали. Сашу нужно завести, чтобы разговорился. Тогда обязательно скажет что-нибудь интересное. Вот только Володю он совсем ни к чему за дверьми оставил. Не могу спокойно болтать, когда знаю, что кто-то ожидает.
– Так как дела, Саша? Как Раиса Сергеевна? Сережа?
– Спасибо. Все здоровы. Сережа пошел в школу, уже в пятый класс.
Я не бывал у них после операции. Он не приглашал, а сам стесняюсь. Как-то неловко перед Раей. Будто я совершил какой-то проступок. Не выгонять же мне было эту Ирину? Ее тоже не видал. Как выписался - и звонить перестала. Симпатичная женщина.
– Ну, как вы меня находите?
– Я доволен. Расстройства кровообращения почти полностью исчезли. Печень тоже поубралась, хотя и не сократилась до нормы. Конечно, вы не считайте себя совсем здоровым.
– Я понимаю.
– Нет, вы по-настоящему поймите. Строго дозировать свою нагрузку, отдыхать - я говорил уже не раз. Все запреты остаются в силе. И поменьше эмоций.
Надеюсь, намек понял.
– Ну что ж, ладно. Я все учту. Теперь можно и Володю пригласить. Мне не хотелось говорить при нем о своем здоровье.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 84; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!