Повесть о царе Аггее и како пострада гордостию

⇐ ПредыдущаяСтр 13 из 16Следующая ⇒

Бысть во граде Филуяне царь, именем Аггей, славен зело. И по времени приключишася стояти ему в церкви у божественныя литургии и чтущу иерею святое евангелие, егда иерей прочтя строки евангельския, внемлет писано: «Богати обнищают, а нищии обогатеют!» Слышав же то царь и возъярися, и рече царь: «Писано ложно есть сие писание: евангельское слово, а неправда!» И глаголет царь: «Аз есмь богат зело и славен; како мне обнищати, а нищему обогатети против меня?» Егда ж оттольи (?) ужасти наполнися, и повеле царь иерея посадити в темницу, а лист повеле из евангелия выдрать. И поиде царь в дом свой и нача пити и ясти и веселитися.

Видевша же царь в поле оленя, поеха [147] и взя с собою юношов, и погна вслед и хоте оленя уловити. Бе же олень прекрасен зело. Царь же рече отроком своим: «Стойте вы зде, аз пойду, уловлю един оленя». И погна вслед; олень поплы за реку. Царь привяза коня своего к дубу, и совлече одежду с себя и поплы наг за реку. Егда реку переплы, и абие олень невидим бысть. Ангел Господень всед на коня царева во образе царя Аггея, сказа юношам своим: «Уплы елень за реку» — и поеде [148]с юношами во град свой ко царице. Царь же Аггей обратился взад на коня, и ни коня и ни платия не обретает, и ста наг и весьма задумался.

И поиде Аггей ко граду своему, и виде пастухов пасуща волов и вопроша́ у них: «Братия меньшая пастухи, где есть видели коня и платие мое?» Пастухи вопроша его: «Кто еси ты?» Он же рече им: «Аз есмь царь ваш Аггей». Пастухи же реша: «Окаянный человек! как ты смееши называтися царем? мы же видели царя Аггея, ныне проехал во град свой с пяти(ью) юношами». И нача его бранити, бити кнутами и трубами(?); царь же нача плакати и рыдати. Пастухи отбиша его прочь, и пошед ко граду своему наг. И сретоша его торговые люди града того и вопрошаша его: «Человече, что еси наг?» И он рече: «Одежду мою пограбили разбойники». Они же даша ему одежду худую и раздраную. Он же взял и поклонишася им, и поиде ко граду своему; и пришедши ко граду своему, попросися к некоей вдове ночевать и нача ее вопрошати: «Скажи, госпоже моя, кто есть у вас царь?» Она же отвещаша ему: «Или ты не нашей земли человек?» И сказа ему: «Царь есть у нас Аггей». Он вопроси: «Сколько лет царствует?» Она же сказала ему: «35 лет». Он же написав своею рукою письмо к царице, что у него были с нею тайныя дела и мысли, и повеле некоей жене снести письмо к царице. Царица взяла письмо и повеле чести пред собою. Он же написася мужем ея царем Аггеем. И нападе на ню страх велик; во страсе том начала говорити: «Како сей убогий [149] человек нарицает своею ми [150] женою? аще сие поведает царь, повелит казнити». И повеле бити его кнутом нещадно без царскаго ведома. Биша его без милости и отпустиша едва жива; он же поиде из града, плача и рыдая, и воспоминая евангельское слово, что богатии обнищают, а нищии обогатеют, и каяся о том попу, како похули святое евангелие, и како иерея в темницу посадил, и поидоша незнаемым путем. Царица рече являющемуся во образе царя ангелу: «Ты, государь мой милый, год со мною не спиши и постели не твориши; како мне пребывати мимо тебя?» Царь же рече ей: «Обещание дано Богу, что три года с тобою не спать и постели не творить» — отыде от нее в царскую свою палату.

Аггей царь прииде в незнаемый град, нанялся у крестьянина работати в лето; и работати крестьянскаго дела не умеет, и крестьянин ему отказа. Он же нача плакати и рыдати, и пойдоша путем от города того, и сретоша его на пути нищии. Он же рече им: «Возьмите убо, братия, и меня с собою; ныне человек убог, работать не умею, а просить не смею и стыжуся. Что ми велите, я у вас стану труждатися». Они же поимше его с собою и даша ему суму носити. Они же приидоша к ночлегу ночевати и повеле ему баню топити, и воду носити, и постелю стлати. Царь же Аггей возплакася горько: «Увы мне! что сотворил себе. Владыку прогневал; сам же царства своего лишился и погибель себе сотворил, а вся пострадал за слово евангельское!..» [151] Заутра же возста нищие и поидоша ко граду своему Филуану, и пришедши на царский двор и нача милостыни просити. И бысть в то время у царя пир велик; и повеле царь взяти нищих в палату, кормити [152] довольно, и повеле взять у нищих мехоношу в царския палаты и посадити в особую палату. И как пир у царя разшелся, и бояра и гости все розыдошася, ангел [153] в образе Аггея царя прииде к нему в палату, где Аггей царь с нищими обедает. «Ведаеши ли ты царя гордаго и великаго, како похули слово евангельское?» И нача его учити и наказывати впредь евангельское слово не хулить и священников почитать, а себя не превозносить, кротку и смиренну быть [154].

(Из собрания В. И. Даля, которому легенда эта, заимствованная из старой рукописи, доставлена из Шенкурского уезда Архангельской губернии).

Примечание к № 24. Повесть о царе Аггее встречается в рукописных сборниках XVII и XVIII столетий. Она представляет весьма близкий вариант «Приклада о гордом цесаре Евиняне (в русском переводе «Римских Деяний») [155]. В народе повесть рассказывается в таком виде:

Гордый богач

Не ведаю где, жил-был себе пан, такой богатой, что карбованцы мерял коробами, золото четвериками, а в медных деньгах и счету не знал. Сколько у него было крестьян, земли, лесов, покосов — нечего и говорить! все равно не пересчитаешь. Охох! да какая ж беда с ним случилась! Из богача сделался он беднее нас грешных: а за что? За то, что Бога позабыл и работал одной нечистой силе. Бывало, добрые люди заутреню слушают в церкви Божией, а у него музыка гудит, да в присядку отжаривают. В церковь он никогда не ходил, и не ведал, зачем туда люди ходят. Да раз как-то вздумалось ему посмотреть, что такое там деется, и вот на праздник Господень пошел пан вместе с панею к обедне. Все православные Богу молятся, а они стоят себе, поглядывают по сторонам да хохочут. Стал дьякон читать: «Богатые обнищают и взалкают…» — как бежит к нему пан, вырвал из рук книгу и хвать дьякона по лысине: «Как смеешь ты, дурень, такия слова при мне сказывать? Разве я могу обнищать и взалкать? Ах ты, кутейник! погоди ж, я тебе покажу, как надо мной смеяться! Если хоть раз еще осмелишься выговорить такия речи, то я так поподчую тебя на конюшне, что до новых веников не забудешь! Подай чернильницу». Дьякон ни жив, ни мертв со всех ног пустился доставать чернильницу и перо; а поп в олтаре спрятался и тресется бедненькой, словно в лихорадке. Принес дьякон чернильницу и перо. «Смотри, неуч! — говорит пан, — что замараю я, того никогда не читать ни при моей жизни, ни после!» Вдруг поднялась буря, молния поминутно блещет, гром все сильней и сильнее, а потом как ударит — Господи, твоя воля! — все, кто только был в церкви, так и повалились на́ пол. Только пан с панею стоят да хохочут. Прибежал староста: «Беда! — говорит, — господской дом горит!» Принялись тушить; да нет, с Богом нельзя спорить. Все на́чисто сгорело, будто и не было панскаго двора. Ну, это богачу как плюнуть: явились новые хоромы еще лучше прежних. Только с того самаго времени, как станет дьяков читать в церкви и только дойдет до того места, где написано, что богатые обнищают и взалкают, — всякой раз, откуда что возьмется, загремит да и загремит на́ небе.

Вот захотелось пану ехать на охоту. Собрали народу — человек с двести будет, да и собак столько же. Сели на коней, затрубили в рога и поскакали в лес; травили там и зайцев, и лисиц, и волков, и медведей, как вдруг бежит олень да такой красивой, что не нагляделся б на него! Пан ударил вслед за оленем: птицей летит на коне, а зверь еще быстрее [156].

Вот близко, вот нагонит, не тут-то было! Уже и полдень прошел, уже и солнышко низко, вот и темнеть стало — а он все гонится за красным зверем. Настала чорная ночь, в лесу хоть глаз выколи — ничего не видно! Тогда только остановил пан своего коня. Что делать? он затрубил в рог, не откликнутся ль его охотники? Прислушался — ничего не слышно, только бор шумит. Затрубил в другой и в третий раз, никто не отзывается; один далекой лес повторяет: тру-тру-тру! Едет пан дальше: уже сдается ему, что село близко, что кони ржут и собаки лают; а все не видать жилья, только небо да земля, да сосны кудрявыя шумят верхушками. Уже и конь пристал, чуть-чуть ноги двигает, а сам он едва на коне сидит. Вдруг блеснул огонёк. Пан снова заиграл в трубу, чтобы вышли к нему навстречу, коли есть тут люди. Чего хотел, то и сделалось. Выскочили из-за деревьев человек двенадцать и встретили его, только не по-пански: один так хватил его по затылку, что пан как сноп повалился на землю. Очнулся — совсем голой, как мать породила! Хотел было повернуться — куда! руки веревкою скручены. Осмотрелся: вокруг огня сидят разбойники и с ними атаман в красном кафтане. «Что ж вы, сволочь, барина не прикроете!» — закричал он на своих молодцов. Тотчас с десяток хлопцев бросилось к пану и давай подчивать его батогами. «Полно! — снова заревел атаман, — отведите его в Волчью долину и привяжите там к дереву; нам он больше не нужен, а волкам пригодится: лакомой будет кусок на завтрак!» Подхватили пана за́ ноги, приволокли в Волчью долину и плотно прикрутили веревкой к сосне. Стоит пан сутки, стоит и другие — нет мочи терпеть: внутри огнем палит, во рту пересохло, вот-вот душа с телом расстанется. А он и не думает покаяться; на уме одно держит: как ворочусь домой, сейчас же соберу крестьян и пойду душить этих проклятых лесовиков!

Недалеко от Волчьей долины, на полянке паслось стадо. Жарко стало в полдень; вот пастухи и погнали сюда своих овец и коров, чтобы усесться самим под сосною и плесть в холодку лапти. Как же они удивились! стоит у сосны голой человек, по рукам и по ногам связанный. «Ах, Грицько! — говорит один пастух, — посмотри-ка: человек привязан в чем мать породила, и весь-то избитой, весь-то в крови! Пойдем, отвяжем его; может еще жив!» — «Что ж? отвяжем», — говорит другой. С этим словом они подошли к сосне и распутали веревки. Пан то молчал, а как сняли с него веревки, сейчас закричал: «Эй, ты, молодец! сними-ка свою сермягу да подай сюда. Хоть твой наряд и плох, а все лучше, чем голым быть. Да проводи меня в барский дом. Знайте, негодяи, с кем вы дело имеете: я ваш барин!..» — «Ого! видишь ли, Грицько, что это за птица! Наш барин!.. Ха-ха-ха! Похож, нечего сказать: похож на барина: кафтан на тебе такой славной, весь расписанной! Нет, человече, Бог тебя знает, кто ты такой; я тебе скажу, что пан наш в высоких хоромах в золотой одёже». — «Ах ты, хамское отродье! смеешь ли ты грубить своему господину?.. Вот я вас! дайте до́ дому добраться». Расходился пан и ну тащить с пастуха свитку (верхняя долгополая одежда). «Так вот оно что! — сказал пастух, — тебя с привязи спустили, а ты и кусаться лезишь! Вот же тебе, бродяга! вот тебе, разбойник!» — и начал отжаривать пана пугою (кнутом). Пан от него, а пастух за ним: шлёп да шлёп, шлёп да шлёп. Как припустит пан в сторону, откуда ноги взялись. Долго бежал он, пока из сил не выбился; выбился из сил и растянулся на дороге. На его счастье идут старцы (нищие, странники). Сжалился один старец, дал ему свою свитку; пан оделся и пошел вместе с ними, питаясь милостиной. Дорогою он рассказал обо всем, что ему приключилось; говорил, как отплатит своим обидчикам и как наградит старцев — за то, что его прикрыли и с собой взяли. Старцы уже новыя торбы (мешки) стали готовить, чтоб было куда положить панские гроши. Вот пришли в село и прямо в барские хоромы лезут. «Куда вы!» — закричали на них слуги. — «Прочь! — сказал пан, — разве не видите, хамы! что ваш господин идет?» — «Какой господин? Был у нас пан, да пропал!» — «Врёте, скоты! я — ваш пан!» — «Ну, брат, погоди маленько!» Пан полез было драться, да куда! схватили его за́ руки и повели к пани. Как услыхала она, что такой срамной, обдерганной волочуга называется ея мужем, разгневалась и приказала высечь его плетьми и зарыть живаго в землю. Что ни делал пан, как ни отбивался, а схоронили его заживо. В церкви опять стали читать вымаранныя слова: «богатые обнищают и взалкают», и при чтеньи дьякона уже не было слышно громовых ударов.

Смерть праведнаго и грешнаго

Один старец просил у Бога, чтоб допустил его увидеть, как умирают праведники. Вот явился к нему ангел и говорит: «Ступай в такое-то село и увидишь, как умирают праведники». Пошел старец; приходит в село и просится в один дом ночевать. Хозяева ему отвечают: «Мы бы рады пустить тебя, старичек, да родитель у нас болен, при смерти лежит». Больной услыхал эти речи и приказал детям впустить странника. Старец вошел в избу и расположился на ночлег. А больной созвал своих сыновей и снох, сделал им родительское наставление, дал свое последнее навеки нерушимое благословение и простился со всеми. И в ту же ночь пришла к нему Смерть с ангелами: вынули душу праведную, положили на золотую тарелку, запели «Иже херувимы» и понесли в рай. Никто того не мог видеть; видел только один старец. Дождался он похорон праведника, отслужил панихиду и возвратился домой, благодаря Господа, что сподобил его видеть святую кончину.

После того просил старец у Бога, чтоб допустил его увидеть, как умирают грешники; и был ему глас свыше: «Иди в такое-то село и увидишь, как умирают грешники». Старец пошел в то самое село и выпросился переночевать у трех братьев. Вот хозяева воротились с молотьбы в избу, и принялись всяк за свое дело, начали пустое болтать да песни петь; и невидимо им пришла Смерть с молотком в руках и ударила одного брата в голову. «Ой голова болит!.. ой смерть моя…» — закричал он и тут же помер. Старец дождался похорон грешника и воротился домой, благодаря Господа, что сподобил его видеть смерть праведнаго и грешнаго.

(Записана в Саратовской губернии. Из собрания В. И. Даля).

Примечание к № 25. Та же мысль, которая дала содержание настоящей легенде, выражена и во многих духовных стихах (см. Чтения Общ. истории и древностей Российских, год 3-й, № 9, стр. 183—185, 208 и 211):

Ссылает Господь Бог святых ангелов,

Тихиих ангелов, все милостивыих,

По его по душеньку по Лазареву.

Вынимали душеньку честно и хвально,

Честно и хвально в сахарны уста;

Да приняли душу на пелену,

Да вознесли же душу на небеса…

Сослал Господь грозных ангелов,

Страшныих, грозныих, немилостивыих,

По его по душу по богачёву;

Вынули его душеньку не честно, не хвально,

Не честно, не хвально скрозь рёбер его.

Да вознесли же душу вельми высоко.

Да ввергнули душу во тьму глубоко,

В тоё злую муку, в геенский огонь.

Ангел

Родила баба двойни. И посылает Бог ангела вынуть из нее душу. Ангел прилетел к бабе; жалко ему стало двух малых младенцев, не вынул он души из бабы и полетел назад к Богу. «Что, вынул душу?» — спрашивает его Господь. — «Нет, Господи!» — «Что ж так?» Ангел сказал: «У той бабы, Господи, есть два малых младенца; чем же они станут питаться?» Бог взял жезло, ударил в камень и разбил его надвое. «Полезай туда!» — сказал Бог ангелу; ангел полез в трещину. «Что видишь там?» — спросил Господь. — «Вижу двух червячков». — «Кто питает этих червячков, тот пропитал бы и двух малых младенцев!» И отнял Бог у ангела крылья, и пустил его на землю на три года.

Нанялся ангел в батраки у попа. Живет у него год и другой; раз послал его поп куда-то за делом. Идет батрак мимо церкви, остановился и давай бросать в неё каменья, а сам норовит, как бы прямо в крест попасть. Народу собралось много-много, и принялись все ругать его; чуть-чуть не прибили! Пошел батрак дальше, шел-шел, увидел кабак и давай на него Богу молиться. «Что за болван такой! — говорят прохожие, — на церковь каменья швыряет, а на кабак молится! мало бьют эдаких дураков!..» А батрак помолился и пошел дальше. Шел-шел, увидал нищаго, и ну его ругать попрошайкою. Услыхали то люди прохожие и пошли к попу с жалобой: так и так, говорят, ходит твой батрак по улицам — только дурит, над святыней насмехается, над убогими ругается. Стал поп его допрашивать: «Зачем-де ты на церковь каменья бросал, на кабак Богу молился!» Говорит ему батрак: «Не на церковь бросал я каменья, не на кабак Богу молился! Шел я мимо церкви и увидел, что нечистая сила за грехи наши так и кружится над храмом Божьим, так и лепится на крест; вот я и стал шибать в нее каменьями. А мимо кабака идучи, увидел я много народу, пьют, гуляют, о смертном часе не думают; и помолился тут я Богу, чтоб не допускал православных до пьянства и смёртной погибели». — «А за́ что облаял убогаго?» — «Какой то убогой! много есть у него денег, а все ходит по миру да сбирает милостину; только у прямых нищих хлеб отнимает. За то и назвал его попрошайкою» [157].

Отжил батрак три года. Поп дает ему деньги, а он говорит: «Нет, мне деньги не нужны; а ты лучше проводи меня». Пошел поп провожать его. Вот шли они — шли, долго шли. И дал Господь снова ангелу крылья; поднялся он от земли и улетел на небо. Тут только узнал поп, кто служил у него целых три года.

(Записана А. Н. Афанасьевым в Воронежской губернии, Бобровском уезде).

Кумова кровать

Жили-были мужик да баба, у них был сын. И так обедняли они, хоть по́ миру иди. Мужик думал-думал, что делать, как хлеба добывать? — и надумался: стал учиться колдовству, учился-учился, и таки выучился с чертями водиться. Вот пришло ему время женить сына. «Дай, — говорит он, — пойду да сосватаю у своих приятелей-чертей». Пошел и сосватал за сына опившуюся девку, что возит у чертей воду с прочими опойцами. Дело сделали, по рукам ударили, начали пиво варить. Нечистые завели свата и жениха в богатые каменные хоромы свадьбу играть, и разослали позыватых звать гостей на пир, на веселье. Со всех сторон наехало видимо-невидимо чертей; собрались и начали пить, есть, веселиться. Сват с самим сатаной в переде [158] сидит. Вот начали молодые дары дарить. Сатана много на отдарье положил казны, и говорит свату: «Ну, сватушка! подарил я молодаго деньгами, подарю и слугою. Вишь, один мужик продал нам своего сына и росписку на том дал; коли хочешь, кум, — я тебе с сыном подарю эту росписку?» Кум бил ему челом, а сатана созвал всех чертей и спрашивает: «У кого росписка?» Указали на одного чорта, а тот знай себе запирается, не хочет отдавать росписки. Сатана приказал его раздеть и бить за утайку железными прутьями. Как ни били, как ни колотили его — не могли ничего сделать, стоит на своем да и только. Сатана и крикнул: «Тащите-ка его на кумову кровать!» Чорт так напугался, что сейчас же достал росписку и отдал сатане, а сатана куму. Вот сват и спрашивает сатану: «Какая это у вас кумова кровать, что даже чорт напугался?» — «Да так, кум, простая!» — «Как, кум, простая? нет, смотри, не простая!» — «Ну для тебя, пожалуй, скажу; только ты никому не сказывай! Кровать эта сделана для нас, чертей, и для наших сродников, сватов, кумовьев; она вся огненная, на колесах, и кругом вертится». Сват убоялся, вскочил с места и давай Бог ноги. А сатана вслед ему говорит: «Куда, кум, торопишься? посиди, побеседуй с нами. Да ведь не уйдешь от нас; пожалуй, и притащут милаго!».

(Записана в Саратовской губернии. Из собрания В. И. Даля).

Грех и покаяние

a. Жила-была старуха, у ней были один сын и одна дочь. Жили они в превеликой бедности. Вот раз как-то пошел сын в чистое поле посмотреть на озимые всходы; вышел и осмотрелся кругом: стоит недалеча высокая гора, а на той горе на самом верху клубится густой дым. «Что за диво такое! — думает он, — уж давно стоит эта гора, никогда не видал на ней и малаго дыма, а теперича, вишь, какой густой поднялся! Дай пойду, посмотрю на́ гору». Вот полез на гору, а она была крутая-крутая! — насилу взобрался на самой верх. Смотрит — а там стоит большой котел полон золота. «Это Господь клад послал на нашу бедность!» — подумал парень, подошел к котлу, нагнулся и только хотел горсть набрать — как послышался голос: «Не смей брать этих денег, а то худо будет!» Оглянулся он назад — никого не видно, и думает: «Верно мне почудилось!» Опять нагнулся и только хотел набрать горсть из котла — как послышались те же самыя слова. «Что такое? — говорит он сам себе, — никого нет, а голос слышу!» Думал-думал и решился в третий раз подойти к котлу. Опять нагнулся за золотом и опять раздался голос: «Тебе сказано — не смей трогать! а коли хочешь получить это золото, так ступай домой а сделай наперёд грех с родной матерью, сестрою и кумою. Тогда и приходи: все золото — твое будет!»

Воротился парень домой и крепко призадумался. Мать и спрашивает: «Что с тобой? ишь ты какой невеселой!» Пристала к нему, и так и сяк подговаривается: сын не выдержал и признался про все, что с ним было. Старуха, как услыхала, что он нашел большой клад, с того самаго часу и зачала в мыслях держать, как бы ухитриться смутить сына да на грех навести. И в первой-таки праздник позвала к себе куму, перемолвила с нею и с дочерью, и придумали оне вместе напоить ма́лаго пьяным. Принесли вина и ну его подчивать; вот он выпил рюмку, выпил и другую, и третью, и напился до того, что совсем позабылся и сотворил грех со всеми тремя: с матерью, сестрою и кумою. Пьяному море по колена, а как проспался да вспомнил, какой грех-то сотворил, — так просто на свет не смотрел бы! «Ну, что же, сынок, — говорит ему старуха, — о чем тебе печалиться? ступай-ка на гору да таскай деньги в избу». Собрался парень, взошел на гору, смотрит золото стоит в котле нетронуто, так и блестит! «Куды мне девать это золото? я бы теперь последнюю рубаху отдал, только б греха избыть». И послышался голос: «Ну, что еще думаешь? теперича не бойся, бери смело, все золото — твое!» Тяжело вздохнул парень, горько заплакал, не́ взял ни одной копейки и пошел куда глаза глядят.

Идет себе да идет дорогою, и кто ни встретится — всякаго спрашивает: не знает ли, как замолить ему грехи тяжкие? Нет, никто но может ему сказать, как замолить грехи тяжкие. И с страшнаго горя пустился он в разбой: всякаго, кто только попадется навстречу, он допрашивает: как замолить ему перед Богом свои грехи? и если не скажет — тотчас убивает до́ смерти. Много загубил он душ, загубил и мать, и сестру, и куму, и всего — девяносто девять душ; а никто ему не сказал, как замолить грехи тяжкие. И пошел он в темный дремучий лес, ходил-ходил, и увидал избушку — такая малая, тесная, вся из дёрну складена; а в этой избушке спасался скитник. Вошел в избушку; скитник и спрашивает: «Откуда ты, доброй человек, и чего ищешь?» Разбойник рассказал ему. Скитник подумал и говорит: «Много за тобою грехов, не могу наложить на тебя эпитимью!» — «Коли не наложишь на меня эпитимьи, так и тебе не миновать смерти; я загубил девяносто девять душ, а с тобой ровно будет сто». Убил скитника и пошел дальше. Шел-шел и добрался до такого места, где спасался другой скитник, и рассказал ему про все. «Хорошо, — говорит скитник, — я наложу на тебя эпитимью, только можешь ли ты снести?» — «Что знаешь, то и приказывай, хоть каменья грызть зубами — и то стану делать!» Взял скитник горелую головешку, повел разбойника на высокую гору, вырыл там яму и закопал в ней головешку. «Видишь, — спрашивает он, — озеро?» А озеро-то было внизу горы, с полверсты эдак. «Вижу», — говорит разбойник. «Ну, ползай же к энтому озеру на коленках, носи оттудова ртом воду и поливай это самое место, где зарыта горелая головешка, и до тех-таки пор поливай, покудова ни пустит она отростков и ни выростет из неё(я) яблоня. Вот когда выростет от неё яблоня, зацветет да принесет сто яблоков, а ты тряхнешь ее, и все яблоки упадут с дерева на́земь, тогда знай, что Господь простил тебе все твои грехи». Сказал скитник и пошел в свою келью спасаться по-прежнему. А разбойник стал на колена, пополз к озеру и набрал в рот воды, влез на гору, полил головешку и опять пополз за водою. Долго, долго эдак он потрудился; прошло целых тридцать лет — и пробил, он коленками дорогу, по которой ползал, в пояс глубины, и дала головешка отросток. Прошло еще семь лет — и выросла яблоня, расцвела и принесла сто яблоков. Тогда пришел к разбойнику скитник и увидел его худаго да тощаго: одне кости! «Ну, брат, тряси теперь яблоню». Тряхнул он дерево, и сразу осыпались все до единаго яблоки; в ту ж минуту и сам он помер. Скитник вырыл яму и предал его земле честно.

b. Была вдова, у ней было двое детей: сын и дочь. Жили они в большой бедности. Вот мать и задумалась отдать своего сына в пастухи. В одно время пас он скотину в лесу. И привез туда колдун воз денег, вырыл яму, вывалил в нее деньги, забросал землею, и стал заклинать: «Достаньтесь, мои деньги, тому, кто сотворит грех с родной матерью, с родной сестрою и с кумою!» Заклял и уехал. Пастух все это слышал: пригнал скотину на село и рассказал про этот клад своей матери. Крепко польстилась она на деньги; вот наутро нарядилась она так, что и признать ее нельзя, и пошла туда, где сын ее пас скотину; пришла и давай с ним играть. Играла-играла и навела его на грех… На другой день нарядила она свою дочь, послала в поле и наказала, что делать. И эта играла-играла с пастухом, и навела его на грех… Воротился сын домой. Вдова и говорит ему: «Ступай, доставай клад!» — «Ах, матушка, ведь я тебе сказывал, какой это клад: мне он не дастся!» — «Небось, дастся! Ведь ты сотворил грех и со мною, и с сестрою, а она тебе и сестра и кума вместе; ты с ней у соседа крестил». — «Ах, матушка, матушка! до чего ты меня довела! не хочу теперь с вами жить, лучше пойду — куда глаза глядят!» И только вышел сын за ворота и сделал шагов десять, как вдруг, поднялся ветер, изба вспыхнула и в одну минуту сгорела вместе с его матерью и сестрою. Он еще пуще приуныл и подумал про себя: «Стало быть, я великой грешник перед людьми и Богом!»

Шел он, шел, и попал в большой дремучий лес; увидал тропинку, пустился по этой тропинке и пришел к келье; начал стучаться, пустынник его и спрашивает: «Кто там?» — «Грешник, святый отче!» — «Подожди, молитву окончу». Окончил молитву, вышел из кельи и спрашивает: «Куда Бог несет? и что надобно?» Рассказал ему странник. «Это грех великой! не ведаю, можно ли отмолить его; ступай-ка ты по этой дорожке, и дойдешь до другой кельи — там живет пустынник старей меня вдвое; может, он тебе и скажет»… Пошел странник дальше и дальше, приходит к келье и опять стучится. Пустынник стоял тогда на молитве. «Кто там?» — спрашивает он. — «Грешник, святой отче!» — «Подожди, молитву окончу». Окончил молитву, вышел и спрашивает: что за грешник такой? Странник рассказал про все. «Коли хочешь отмаливать свои грехи, — сказал ему пустынник, — так пойдем со мною». Дал ему топор и повел к толстой березе: «Свали-ка эту березу и разруби ее на три части». Тот свалил березу с корня и разрубил на три части. Пустынник зажег эти три бревна; вот они горели-горели; и остались только три малыя головешки. «Закопай ты эти головешки в землю, и день и ночь поливай их водою!» — сказал пустынник и ушел. Грешник зарыл три головешки в землю и начал поливать их и день, и ночь; год поливал, и другой, и третий… долго-долго трудился: две головешки уж пустили отростки, а третья нет как нет! Пришел к нему пустынник, видит: выросло две березки, и говорит: «Бог простил тебе два греха — с матерью и сестрою, а третьяго — с кумою — ты еще не замолил у Господа. Вот тебе стадо черных овец, паси его да молись Богу до тех пор, пока ни станут все овцы белыми». Погнал грешник овец, пасет год, и другой, и третий, много молится, много трудов несёт — только овцы всё остаются черными.

Вот стал мимо его по заре ездить какой-то человек: едет себе и всякой раз распевает веселыя песни. «Дай спрошу, — думает грешник, — что это за человек ездит?» Вышел на дорогу, подождал немножко и видит: подъезжает тот самой человек и поет песню. Он сейчас схватил его лошадь за узду, остановил и спрашивает: «Кто ты таков и зачем поешь эдакия песни?» — «Я разбойник, езжу по дорогам и убиваю людей; чем больше убью за́ ночь, тем веселее песню пою!» Не утерпел пастух, размахнулся своей дубинкою и убил разбойника наповал. «Ах что же я наделал? — говорит он, — одного еще греха не отмолил, а уж другой грех нажил!» Воротился к овцам, а оне все белыя; пригнал овец к пустыннику и рассказал все, что с ним было. Пустынник и говорит: «Это за тебя мир умолил Бога!»

(Обе из собрания В. И. Даля).

Примечание к № 27 и 28. Подробности, встречаемые в этих двух легендах, нередко соединяются в один рассказ; грешник, устрашенный тем огненным ложем, которое ожидает его по смерти и о котором упоминает первая легенда, предается покаянию и подвергает себя той трудной эпитимье, о которой читаем во второй легенде. Таковы редакции польская и литовская, на которые сейчас будет указано; но прежде приведем белорусский вариант.

Быў пан и пани. Гэтый пан ехаў дарогой и заблудзиў ў лесе. Заблудзиў ў лесе и споткаўсе (встретился) с чортом, и просе яго́, каб jон показаў яму́ дарогу. Той чорт сказаў яму́: «Дай мне на письме, што у дванадцаць годоў оддаси мне то, чаго дома не покидаў». Іон даў картачку (письмо, расписку). Приехаў пан дамоў, аж яго́ жонка родзила сына. Ну, дык той пан ўзяўся за́ галаву, што ў дванадцаць лет треба аддаць сына ў пекла (ад). Як пришло время, сын и каже: «Я пайду ў пекла, каб чорт оддаў мне тую картачку, што бацька даў яму́». Узяў jон вады свящонай и ксёншку (книжку, здесь разумеется евангелие) и приходзе до пекла, и зачаў той вадой свянциць. Аж выходзе чорт, пытаетца, хто тут такий? Іон каже: «Я иду по тую картачку, што ты ўзяў у бацьки». Дык яны и аддали яму́, сказали: «Идзи сабе!» Іон идзе дамоў пираз (через) лес, аж ў тым лесе стоиць хатка, а ў тэй хатце разбойник. Пытаетца разбойник: «Гдзе ты быў?» Іон кажець яму́: «У пекле». Гэтой разбойник каже яму́: «Вернисе изноў ў пекла, пытайсе, там, што мне будзе, што я целый век ўсё людзей режу». Іон стаў з' ним спиратца (спорить): «Не пайду ў пекла!» — «Як ты не пайдзешь? Я ўсих людзей бью, дык и цебе забью, кали не пайдзешь». Ну, jон пашоў ў пекла изноў и пытаетца, што гэтому разбойнику будзе, што jон людзей реже? Черти сказали яму́: «Як jон людзей реже, так и яго́ резаць будуць». Іон вернуусе с пекла, идзе до той хатци и кажець разбойнику: «Як ты людзей резау, так и цебе резаць будуць!» Дык jон просе выспавядаць яго́. Тою мальчик каже: «Я не ксёндз (священник) цебе спавядаць». — «Кали не будзешь спавядаць, я цебе зарежу!» Ну, jон зачаў спавядаць яго́. Разбойник каже, каб покуту (эпитимья, покаяние) задаў. Іон пашоў ў лес з' ним, знашоў сухую яблыну, и кажець: «Носи с своей хатци воду ў губе (во рту) на коленях и поливай яе, аж поки яна ни отживець и будуць на ей ялбыки; сколько ты душ забиў, столько там будзе яблыков». Сказаў и сам поехаў дамоў до своего бацьки. Бацька оддаў яго́ учитца; jон выучиўся и высвянциўся на ксёндза (посвятился в попы). Едзе jон дамоў са школы праз той лес, идзе быў разбойник, и чуе — яблыки пахнуць, стаў шукаць (искать), и нашоў тую яблыну, што показываў разбойнику за покуту поливаць, — аж под тэй яблыной ляжиць умерший разбойник. Іон узяў яго́ павёз с собой и сховаў (схоронил) под церквой.

Г-н Кулиш внес малороссийский вариант этой легенды в сказание о странствовании по тому свету (Записки о Южной Руси, т. I, с. 309—311): Был гайдамака, долго грабил он народ, убивал старого и малого, а после одумался, пошел исповедаться; ни один поп не решился наложить на него очистительной эпитимьи. «Дали почу́в, що есть десь таки́й піп, що ще мале́ньким батько прода́в его нечистому, за те, що поміг у доро́зі вйрятовати во́за с калю́жи; так він и в пе́клі вже був… Иде́, аж той піп и іде ёму́ назу́стріч. Пита́етця: «Чи ти бу́в у пеклі?» — «Був». — «А чи ба́чив же ти там мою душу?» — «Бачив». — «Що́ж вона там ро́бить?» — «Гад рука́ми з я́ми до ями но́сить, а чорти́ о́стями іí поганя́ють». Стал каяться гайдамака тридцать лет трудился он — и выросла яблоня, на ней всё серебряныя яблоки, а два золотых. Приехал поп. «Ну, — ка́же, — труси́!» Струсну́в гайдама́ка я́блуню — усі сери́бні я́блука обси́пались, а дво́е золоти́х виси́ть… «Оце́ ж твоі два гріхи́ виси́ть, що ти отця́ й ма́тір уби́в!» Так и умер гайдамака, непрощенный в этих двух грехах, и мучится он на том свете горше всех других грешников: «Усім бу́де коли́сь пільга, а ёму не буде!»

В польском народном рассказе о разбойнике Мадее. (Повести и предания народов славян, племени, изд. И. Боричевского, с. 130—135) и в литовском о студенте, который ходил на небо и в ад (Litauische Märchen, Sprichworte, Rätsel und Lieder, gesammelt und übersetzt von August Schleicher, Weimar, 1857, c. 75—79), покаяние грешника не остается неуслышанным, и Господь прощает ему все тяжкие преступления. Разбойника ожидала на том свете страшная постель: раскаленная решетка, вся из игл, острых ножей и бритв; снизу пылал неугасимый огонь, сверху капала горящая сера. Ужаснулся Мадей и обрек себя на трудное покаяние: воткнул в землю свою убийственную палицу и приклонил колена, с обетом — не сходить с места, пока не получит от Бога прощения. Прошло много, много времени: из палицы выросла яблоня, расцвела и дала обильные плоды. В один день проезжал мимо епископ; Мадей узнал в нем того самого мальчика, который некогда ходил в ад, и умолял его дать ему разрешение грехов. В то время как исповедывал он свои старые грехи, яблоки одно за другим срывались с дерева невидимой силой, превращались в белых голубей и уносились на небо. Осталось только одно яблоко: то была душа отца Мадеева, котораго он замучил страшным образом; но боялся признаться в беззаконии. Наконец Господь услышал исповедь сокрушенного сердца. Яблочко мгновенно превратилось в сизого голубя, который исчез в след за другими. См. также Volkslieder der Wenden in der Ober- und Nieder-Lausitz ч. 2, с. 176— 178. Это предание о превращении душ, убитых Мадеем, в голубей тесно связано с древнеязыческим представлением души человеческой в образе птицы, о чем подробнее смотри в статье Афанасьева, помещенной в изданном г-ном Калачевым 3-м томе Архива историко-юридич. сведении о России [159].

Горькой пьяница

Жил-был старик, да такой горькой пьяница, что и сказать нельзя. Вот забрался он как-то в кабак, упился зелена вина, и поплелся во хмелю домой, а путь-то лежал через реку, подошел к реке, не стал долго думать, скинул с себя сапоги, повесил на шею и побрел по воде; только дошел до средины — спотыкнулся о камень, упал в воду, да и поминай как звали!

Остался у него сын Петруша. Видит Петруша, что отец пропал без вести, потужил, поплакал, отслужил за упокой души панихиду и принялся хозяйничать. Раз в воскресный день пошел он в церковь Богу помолиться. Идет себе по дороге, а впереди его тащится баба; шла-шла, спотыкнулась о камышек и заругалась: «Кой чорт тебя по́д ноги суёт!» Петруша услыхал такия речи и говорит: «Здорово, тетка! куды путь держишь?» — «В церковь, родимой, Богу молиться». — «Как же тебе не грешно: идешь в церковь Богу молиться, а поминаешь нечистаго! сама спотыкнулась, да на чорта сваливаешь»… Ну, отслушал он обедню и пошел домой; шел-шел, и вдруг откуда ни возьмись — стал перед ним мо́лодец, поклонился и говорит: «Спасибо тебе, Петруша, на добром слове!» — «Кто ты таков и за что благодарствуешь?» — спрашивает Петруша. — «Я дьявол; а тебе благодарствую за то, что как спотыкнулась баба да облаяла меня понапрасну, так ты замолвил за меня доброе слово». И начал просить: «Побывай-де, Петруша, ко мне в гости; я тебя во как награжу! и сребром, златом, всем наделю!» — «Хорошо, — говорит Петруша, — побываю». Дьявол рассказал ему про дорогу и пропал в одну минуту, а Петруша воротился домой.

На другой день собрался Петруша в гости к дьяволу; шел-шел, целых три дня шел и пришел в большой лес, дремучий да темный — и неба не видать! А в том лесу стоял богатой дворец. Вот он вошел во дворец, и увидела его красная девица — выкрадена была нечистыми из одного села; увидела его и спрашивает: «Зачем пожаловал сюда, доброй молодец? здесь черти живут, они тебя в клочки разорвут». Петруша рассказал ей, как и зачем попал в этот дворец. «Ну, смотри же, — говорит ему красная девица, — станет давать тебе дьявол золото и серебро — ты ничего не бери, а проси, чтобы подарил тебе того самаго ледащаго коня, на котором нечистые дрова и воду возят. Этот конь — твой отец; как шел он из кабака пьяной да упал в воду, черти тотчас подхватили его, сделали своей лошадью, да возят теперь на нем дрова и воду!» Тут пришел тот самый молодец, что звал Петрушу в гости, и принялся угощать его всякими напитками и наедками. Пришло время отправляться Петруше домой. «Пойдем, — сказал ему дьявол, — я наделю тебя деньгами и славною лошадью, живо до дому доедешь». — «Ничего мне не нужно, — отвечал Петруша, — а коли хочешь дарить — подари ту ледащую кляченку, на которой у вас дрова и воду возят». — «Куда тебе эта кляча! скоро ли на ней до́ дому доберешься, она того и смотри околеет!» — «Все равно, подари; окромя ее, другой не возьму!» Отдал ему дьявол худую кляченку. Петруша взял и повел ее за узду. Только за ворота, а навстречу ему красная девица: «Что достал лошадь?» — «Достал». — «Ну, доброй молодец, как придёшь под свою деревню — сними с себя крест, очерти кругом этой лошади три раза и повесь ей крест на голову». Петруша поклонился и отправился в путь; пришел под свою деревню — и сделал все, что научила его эта девица: снял с себя медный крест, очертил кругом лошади три раза и повесил ей крест на голову. И вдруг лошади не стало, а наместо ея стоял перед Петрушою родной его отец. Посмотрел сын на отца, залился горючими слезами и повел его в свою избу; старик-ат три дня жил без говору, языком не влада́л. Ну, после стали они себе жить во всяком добре и счастии. Старик совсем позабыл про пьянство, и до самаго последняго дня ни капли вина не пил.

(Из собрания В. И. Даля).

Примечание к № 29. В народных стихах и легендах пьянству произносится строгое осуждение, как такому пороку, который потемняет человеку рассудок и вызывает его на всевозможные грехи и преступления. По свидетельству напечатанных нами легенд и лубочных картин пьяницы пойдут в муку вечную и вместе с сатаной будут гореть в неугасимом огне. «Некоторый человек пияница (читаем под одним лубочным изображением) пропился на кружале до нага и рече: „Не знаю, что пропить! аще бы был купец, продал бы душу свою“. И прииде к нему диавол во образе человеческом, и рече ему: „Что, человече, думаеши?“ — „А то я думаю! Не знаю что с себя пропить! аще бы купец — продал бы душу свою“. И даде диавол ему денег. Пияница сел и начал пити, не помышляше о душе своей. И приближися вечер. Тогда рече диавол: „Аще кто купит коня, подобает ему взяти и узду. А вы, сторонние люди! — свидетели: купил аз у сего человека душу, но подобает взяти мне и тело“. И нападе на людей страх велий. Диавол же взял пияницу и потащил во ад на муку вечную» [160]. На опойцах черти возят на том свете дрова и воду (см. № 27, «Кумова кровать»). Самая выдумка высиживать хлебное вино приписывается дьяволу. В сатирической «Повести о многоумном Хмелю» встречаем следующее предание: «В древнее время был человек, имя ему Ной, праведен во всех человеках; люди же тогда жили в великом согрешении. И восхотел Господь скверну человеческих дел очистить и сотворить потоп на земле. И послал к нему, Ною праведному, ангела своего, и повелел Ною сотворить ковчег. Ной же по ангелову благовестию созидал ковчег тринадцать месяцев, а жене своей не сказывал, куда ходит и что́ делает… Дьявол сказал жене Ноевой: „Жено! Поведай мне, куда ходит Ной, муж твой?“ Она же сказала ему: „Крепок мой муж, не говорит мне своей тайны“. Дьявол же сказал ей: „Жено, послушай меня, есть трава по рекам, вьется по деревьям; имя ей хмель. И ты ступай, нарви травы той цвету, упарь и уквась ее, и тем его напой, и он поведает тебе все, куда ходит и что делает“. И сошел Ной с горы по обычаю, пищи ради, и сказал жене своей: „Жено! Дай мне квасу; от работы своей сильно хочу испить“. Жена же, налив чашу, подала ему. Ной выпил и похвалил, и сказал: „Нет ли еще?“ Жена дала ему еще две чаши. Испивши, Ной лег опочить; а жена начала его ласковыми словами спрашивать: „Куда, господине мой, ходишь и что творишь?“ Ной и рассказал ей все… Наутро пошел в горы и увидел ковчег свой разорен, и стал плакать. И явился ему ангел Господень, и сказал ему: „Не велел я тебе поведать дела этого жене твоей; услышал про то дьявол и разорил твоей ковчег“» [161].

В сборнике Боричевского (Народные славянские рассказы, с. 167—182) находим любопытный белорусский рассказ такого содержания:

Жил-был бедной мужик; взял он чуть ли не последнюю краюшку хлеба и поехал на пашню. Пока он работал, пришел чорт и утащил краюшку. Захотелось мужику пообедать; хвать — а хлеба нету! «Чудное дело! — сказал мужик, — никого не видал, а краюшку кто-то унёс. А, на здоровье ему! Авось с голоду не умру». Пришел чорт в пекло и рассказал обо всем на́большему дьяволу. Не понравилось сатане, что мужик не только не ругнул вора, а еще сказал ему на здоровье! И послал он назад чорта: «Ступай, заслужи мужикову краюшку!» Обернулся чорт добрым человеком и пошел к мужику в работники; в сухое лето засеял ему целое болото — у других крестьян все солнцем сожгло, а у этого мужика уродился чудной хлеб; в мокрое, дождливое лето засеял по отлогим горам — у других все подмокло и пропало, а у этого мужика опять урожай на славу. Куда девать хлеб? Чорт и принялся за работу; давай затирать да висиживать горькуху, и таки умудрился! После от него все переняли делать горькуху, и пошла она, окаянная, гулять по белому свету!

Подобный же рассказ о происхождении хлебного вина существует и между татарами Нижегородской губернии, с таким добавлением: приготовляя вино, черт подмешал туда сначала лисьей, потом волчьей, а наконец и свиной крови. От того если человек немного выпьет — голос бывает у него гладенький, слова масляные, так лисой на тебя и смотрит; а много выпьет — сделается у него свирепый волчий нрав; а еще больше выпьет — и как раз очутится в грязи, словно боров.

Кроме того, поселяне наши от души верят, что нечистый всегда подстерегает пьяного и готов затащить его в болото или трущобу. Одному, например, мужику случилось поздним вечером ворочаться домой с веселой пирушки. Навстречу ему незнакомый. «Здоров будь!» — «Здравствуй!» Слово за слово. «Зайдем ко мне, — говорит встречный, — обогреемся и выпьем по чарке, по другой». — «Отчего не выпить!» Пришли. Взялся мужик за чарку, и только перекрестился — глядь! стоит по горло в омуте, в руках кол держит, а товарища как не бывало!

Крестной отец

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был бедной мужик с женою; детей у них не было. Стали они просить Бога, чтобы дал им детище во младости на посмотрение, под старость на утешение, а по смерти на помин души. Создал им Господь детище. Обрадовался мужик, пошел к соседу и начал просить в кумовья: «Пожалуй, — говорит, — приведи младенца в крещеную веру». Сосед отказался за тем, что мужик-то был оченно беден. Пошел он к другому, и тот отказался. Всю деревню исходил, никто к нему не йдет в кумовья. Что делать? Пошел мужик в иную деревню. Идет путем-дорогою, и попадается ему навстречу незнакомый старец. «Здорово, добрый человек! куда идешь, куда путь держишь?» — «Здорово, дедушка! дал мне Господь детище во младости на посмотрение, под старость на утешение, а по смерти на помин души, да вот прилучилось какое горе: человек я бедной, никто не йдет ко мне привести младенца в крещеную веру». — «Возьми меня». Мужик несказанно тому обрадовался и благодарствовал старику. «Ну, — говорит старец, — ступай теперь к богатому купцу, проси дочь его в крёс(т)ные матери». — «Ах нареченной кум, как мне к купцу идти, он мной побрезгает». — «Не твоя печаль! ступай и проси. Да смотри, чтоб к завтраму, к утру, все было готово». Бедной мужик воротился домой, запрёг лошадь и поехал в город к богатому купцу. «Что на́дыть?» — спрашивает купец. — «Да вот, господин купец! дал мне Господь детище во младости на посмотрение, под старость на утешение, а по смерти на помин души. Пожалуй, отпусти свою дочь в крёс(т)ные». — «А когда у тебя кстины (крестины)?» — «Завтра утром». — «Ну, хорошо; ступай с Богом, она приедет».

На другой день поутру приехала кума, пришел и кум, и окстили младенца. Распрощались и пошли по своим местам. Стал младенец возрастать, да такой умной да доброй, всем соседям на зависть. Отдали его учиться грамоте; которые учатся лет по пяти, а он всю науку в год окончал, всех перегнал! Пришла святая неделя. Отслушал мальчик заутреню и раннюю обедню, сходил к крёс(т)ной матери, похристосовался, воротился домой и спрашивает: «Батюшка и матушка! Где живет мой крёс(т)ной, я бы к нему пошел, похристосовался?» — «Любезный сын, — говорят они, — мы и сами не знаем; как окрестил он тебя — с той самой поры не видали, и нечего про него не слыхали». — «Ну, батюшка и матушка! прощайте: пойду искать своего крёс(т)наго». И пошел он куда глаза глядят; шел-шел, вышел в чистое поле, повстречался ему старец. «Здравствуй! — говорит старец, — куда идешь, куда путь держишь?» — «Здорово, дедушка! иду искать крёс(т)наго». — «Я твой крёс(т)ной, говорит старик; пойдем со мною». А старик-то был сам Господь, и повел он своего крестника в царство небесное; привел и приказывает: «Смотри крестник, по всем палатам гуляй, не входи только в эту дверь». Сказал и ушел от него; остался мальчик один. Вот он ходил-ходил по всем палатам и вздумал себе: «Отчего так не велел мне крёс(т)ной входить в эту комнату? дай пойду посмотрю — что там такое». Вошел и увидел там разбойника, а перед ним на коленях стоит человек; жалко ему стало того человека, ухватил он камень и убил разбойника. Вдруг является Господь. «Не послушал, — говорит, — ты моего приказания! Этот разбойник убил в свою жизнь девять человек, а ты его грехи теперь на себя снял; ступай же на землю и трудись, пока грехов своих не замолишь!» Указал ему Господь дорогу: «Иди вот по этой дороге; будут тебе на пути два озера, по пясь глубины от берега до берега; смотри же не пей из них воды, а коли напьешься — навек погибнешь».

Пошел мальчик путем-дорогою; шел-шел и пришел к первому озеру. Стал переходить на другой берег, добрался уж до средины, и захотелось ему пить; такая жажда напала, что утерпеть невмоготу. Начал он молиться Богу, и вздумал помочить голову водою; помочил — и сделалось ему легче. Вышел он на другую сторону, глянул в воду и видит, что на голове у него волосы стали серебреные. Пустился дальше в путь-дорогу, пришел к другому озеру, стал перебираться на тот берег, добрался до средины, и опять напала на него жажда: так бы вот и испил! Начал он Богу молиться, и опять вздумал помочить голову водою; помочил — и сделалось ему гораздо полегче. Вышел на́ берег, глянул в воду и увидел на своей голове золотые волосы. Пустился дальше; шел-шел, пришел в большой город, купил на рынке воловий пузырь и надел его на голову; измарался весь грязью и замешался меж поденщиками! Пришел на рынок царской садовник, забрал всех поденщиков; одного его не берёт на работу. «Что ж ты меня не возьмешь?» — «Да ты кто?» — «Я — Иван Шолудивый, садовник». — «Ну, коли ты садовник, мне таких и надо». И повел его прямо к царю в сад, раздал всем поденщикам работу; остался один Шолудивый. А у этого царя была любимая яблоня, и засохла тому лет уже десять; привел он его к этой яблони и говорит: «Вот тебе работа, привей эту яблоню». Иван Шолудивый взял ножик и привил яблоню; она сейчас принялась, расцвела и принесла такия же славныя яблоки, какия и прежде давала. Как увидал то садовник — вздивовался; к вечеру рассчитал он всех поденщиков, а Ивана Шолудиваго оставил при себе: «Живи браг, у меня; ты мне нужен!» Живет Иван Шолудивый у царя в саду, ни с кем дружбы не сводит, не гуляет, а все Богу молится. Раз поутру встал он рано и пошел прямо к колодезю, скинул с головы воловий пузырь и давай умываться; умылся и начал расчесывать свои золотыя кудри. Увидала его из окна меньшая царевна и так полюбила, что и во сне и наяву — все его видит.

Вот собрались царевны, пришли к своему родителю и пали в ноги: «Не прикажи, — говорят, — казнить; прикажи речь говорить». — «Говорите, любезныя дочери!» — «Милостивой батюшка! мы уже в совершенных летах, пора нам выходить замуж». — «Ладно», — говорит царь и разослал по всем царствам, по всем государствам, чтобы со всех сторон съезжались женихи: цари и царевичи, короли и королевичи и могучие богатыри. Съехались женихи, пошел пир на весь мир [162]. Вот царь встал и говорит своей большой дочери: «Ступай, дочь любезная! выбирай себе жениха». Выбрала большая царевна; после того пошла середняя царевна — и та выбрала себе жениха. «Ну, выбирай ты!» — говорит царь меньшой царевне. Она взяла налила чарку водки и говорит: «Кто эту чарку выпьет, тот и жених мой будет!» Поднесла чарку прямо к Ивану Шолудивому, поклонилась ему и подчует: «Ну, нареченный супруг, кушай на здравие!» У царя ни пиво варить, ни вино курить, честным пирком да за свадебку. Повенчали царевен. Вот старшие сестры и смеются над меньшою; «Твой-де муж как есть дурак!» — «Вам что за нужда? — отвечает царевна, — вить не вам с дураком жить!»

Жили они долго ли, коротко ли; напал на то царство сильный неприятель. Собрались старшие зятья и поехали сражаться. А Иван Шолудивый вышел в чистое поле, свиснул-крикнул своим богатырским голосом: «Эй ты, сивка-бурка! стань передо мною, как лист перед травою!» Откуда не́ взялся конь, стал перед ним как вкопанный. Надел он на себя платье богатырское, сел на коня, ударил по крутым бедрам и понесся на неприятеля, словно сокол на гусей и лебедей, и стал побивать направо и налево. Только самого его ранили в левую руку; увидала то меньшая царевна, взяла платок и перевязала ему руку. Опять поехал Иван Шолудивый и перебил дочиста все войско неприятельское; воротился в царской сад, лег и заснул крепким сном. Увидала его царевна и спознала, кто таков богатырь был; сказала царю — тот так обрадовался, что на радостях отдал ему половину царства; и стали они себе жить-поживать, да добра наживать.

(Из собрания В. И. Даля).

Примечание к № 30. Легенда эта распадается на две части. Вторая ее половина, содержащая в себе рассказ о садовнике Иване Шолудивом, есть не что иное, как вариант весьма распространенной в народе сказки, героем которой является Незнайко. Первая же половина носит чисто легендарный характер и составляет отдельное целое. В собрании В. И. Даля находится апокрифическая:

Повесть о сыне крестном,

како Господь крестил младенца

убогаго человека [163]

Бысть в некоторой стране, в городе Антоуре: живяше некий убогий человек во всяком убожестве, и по времени жена его роди сына… Рече жена мужу своему: «Поди позови восприемника, кто б крестил чадо наше». Он же поиде звати кума по всему граду своему, и никто же к нему не идет; скудости ради гнушаются. Он же поиде в дом свой, горько плакася, и встрете его некоторый муж лицем светел и во светлых ризах, и виде убогаго плачуща и спросиша его: «Чадо! что зло плачущи, повеждь ми; аз печаль твою излечу и на радость приложу». Той же рече ему: «Како мне не плакати! родился у меня сын, не изыщу к себе — кто б был восприемником и крестил его; никто не иде, и скудости моей ради гнушаются мною». Той же пресветлый муж рече ему: «Гряди, чадо, в церковь и вели священнику мало ждать; аз восприемником гряду и окрищу твоего детища». Убогий же поклонися ему до земли… Прииде тот светлый муж — нареченный кум, рече иерею: «Отче святый! аз хощу восприемником быть и окрестить сего младенца». Прием от иерея благословение, и окрестиша младенца и даша священнику за крещение 4 златницы… Младенец той возроста и трех лет воспросиша родителя своего: «Есть ли у меня отец крестный?» Мать его рече ему: «Чадо! отец твой тако безумен: сотворил твое крещение, а отца твоего крестнаго в дом к себе не позвал и о имени его не поведал; и мы его по сие время не имам знати». Младенец же, слышав то, зело бысть печален. И прииде праздник Воскресение Господа нашего; той младенец прииде в церковь и ста в таком месте, иде же Спасителев образ; зрит на Господа нашего Иисуса Христа, моляся со слезами, и во уме своем помыслиша: «Даждь ми, Господи! видети отца моего крестнаго; не с кем мне похристосоватися». Отпели утреню, и прииде ко младенцу муж зело велик и украшен лицем, аки солнце сияюще, и над ним много светлых и пресветлых юношей во святых ризах; и рече тот светлый муж младенцу: «Сыне мой крестный, Христос воскресе!» И поцеловал младенца и даша ему два яйца. Младенец же отвеща: «Воистинно воскресе!» Тако ж муж вопроша младенца: «Знаеши ли ты отца своего крестнаго?» Младенец рече ему: «От рождения своего не имам знати отца своего крестнаго». Рек ему светлый изрядный муж: «Аз есмь отец твой крестный»… Младенец же прииде в дом свой и нача с родителями своими христосоватися, даде им по яйцу; и они на те два яйца смотря зело удивляхуся и между собою глаголаху: «Таковых яиц во свете нет». И вопроша детища своего: «Кто их тебе даде?» Он же рече: «Отец мой крестный даде мне». — «Како тебе отца крестнаго знати?..». Младенец рече им с клятвою: «Воистинно дал мне отец мой крестный». Егда младенец поиде к литургии и вниде в церковь, и ста в том же месте, зря на Спасителев образ, со слезами и со всяким умилением моляшеся, глаголаше: «Господи царю, творец мой! даждь ми видети дом отца моего крестнаго». Отпели литургию Божию, и виде младенец: церковное небо растворилось и много грядущих светлых и пресветлых юношей во златых ризах… И предстоящему народу никому невидимо взяша его на высоту и вознесоша даже до… девятаго неба. И младенец ужасохся, и шестокрылати юноши рекоша ему: «Чадо! не убойся, не опалим тя пламением; мы слуги отца твоего крестнаго». И введоша его в палату, и узре младенец, яко палата украшена, в ней же беседующие ангели и архангели, поюще песнь, пресвятую Троицу славяще. И введоша его во другую палату, и виде младенец, яко палата украшена лепотою паче первыя, в ней же седяще пророцы и младенцы, хвалу Богу воздая. И введоша в третью палату, и та палата украшена паче всех седмерицею и содеяно в ней двенадцать престолов, украшены серебром и златом, и драгим камением и жемчугом, и посреде един престол превыше всех, преодеян багряною червленною ризою, и перед ним стояще херувимы и серафимы и множество ангелов непрестанно славяща Господа и Спаса нашего Иисуса Христа. И виде на том престоле сидяща Господа нашего Иисуса Христа; на нем порфира царская, в руке держит скипетр, судит дела человеческия. Возста Господь с престола своего и рече: «Поди, сыне мой крестный! то есть дом мой, еже ты желаешь видети; аз зде пребываю». И взя его за руку и посадил его на престол; а сам изволил изыдти в иную палату. Младенец же одеяйся во порфиру царскую, и возложи на себя венец, и взем в руце скипетр; и нача ему ангели и архангели служити. И виде младенец все: кто на земле творит добрыя дела и худыя, и рай и муку, и кто за какия дела мучится, и нача судить дела человеческия:

1-й суд

Виде младенец на земле: некоторые разбойники и грабители подкопали под церковь, хотяще святую церковь ограбити, и рече: «Повели, Господи, церкви обрушитися и подавить грабителей». И того часу церковь подавила их без покаяния.

2-й суд

Той же младенец виде на земле: в некотором море плыша разбойницы, хотяще некоторую обитель разбити, и рече: «Повели, Господи, разбойников потопить, да не погубят святую обитель». Того часа корабль погрузишась в море, и грабители без покаяния потонуша.

3-й суд

Той же младенец виде на земле: у некотораго купца, богатаго человека, во храмине жена его от мужа своего творяще блуд с прелюбодеями, и рече: «Повели, Господи, сей храмине обрушитися и подавити прелюбодеев». И того часа повалилась храмина, и с ними много неповинных без покаяния подавила.

4-й суд

Той же младенец виде на земле: в некотором граде люди творят много блуда и неправды без покаяния, и рече: «Повели, Господи, за беззаконие их сему граду провалитися сквозь землю». И того часа бысть так: погибоша множество неповинных без покаяния.

Господь же умилосердися над народом, не хотя создания своего без покаяния погубити, и внидоша во святую палату, и виде сына своего крестнаго седяща на престоле: в руцех держит скипетр, на нем порфира царская, судит дела человеческия. Господь рече ему: «Сыне крестный! немилостиво судиши. Посидел ты на моем престоле четверть часа, и погубил ты без покаяния народу на земле три тьмы тысяч человек; аще б ты еще тако же время посидел на моем месте, и ты бы всего народу не оставил; всех бы погубил до конца без покаяния. Аз, Господь, творец всем человеком,… не хощу смерти грешника и ожидаю покаяния»… И взыде Господь на престол свой, и прием от крестна сына порфиру царскую и венец и возложи на себя, и прием в руце скипетр, и сяде на престоле своем и нача судити дела человеческия. И повеле двум ангелом сына своего крестнаго снести с высоты небесныя… Тогда ангели его приняша и понесоша в дом родителя его. Родители же вопроша его: «Где толикое время был еси после обедни?» Он поведаша: «Аз был в доме отца моего крестнаго!» Они же не поняша ему веры: «Чадо! неправду глаголешь; како тебе быти у отца твоего крестнаго! и мы его не знаем; ты же како знаеши дом его?» И рече им с клятвою: «Воистинно я был у него!»

Легенда оканчивается так: мальчик ради душевного спасения покидает родительский дом, удаляется в непроходимые леса, и затворившись в пещере, день и ночь трудится Богу. По блаженной кончине, мощи труженика были прославлены даром исцеления больных, недужных и скорбных.

Народная немецкая сказка «Der Schneider im Himmel» имеет близкую связь с этой апокрифической повестью. Портной приходит к дверям рая и упрашивает апостола Петра впустить его на небо. Сначала тот не соглашается; но после — тронутый чувством сострадания — отворяет ему райские врата; портной должен тихо и смирно усесться в уголку за дверями, так чтобы Господь не заметил его присутствия и не разгневался. «Der Schneider gehorchte, als aber heilige Petrus einmal zur Thüre hinaus trat, stand er auf, gieng voll Neugierde in allen Winkeln des Himmels herum und besah sich die Gelegenheit. Endlich kam er zu einem Platz, da standen viele schöne und köstliche Stühle und in der Mitte ein ganz geldener Sessel der mit glänzenden Edelsteinen besetzt war; er war auch viel höher als die übrigen Stühle, und ein goldener Fuss-schemel stand davor. Es war aber der Sessel, auf welchem der Herr sass, wenn er daheim war, und von welchem er alles sehen konnte, was auf Erden geschah» [164]. Портной сел на золотое кресло, взглянул на землю «und bemerkte eine alte hässliche Frau, die an einem Bach stand und wusch, und zwei Schleier heimlich bei Seite that. Der Schneider erzürnte sich bei diesem Anblicke so sehr, dass er den goldenen Fuss-schemel ergriff und durch den Himmel auf die Erde hinab nach der alten Diebin warf… O du Schalk, sprach der Herr, wollt ich richten wie du richtest, wie meinst du dass es dir schon längst ergangen wäre? ich hätte schon lange keine Stühle, Bänke, Sessel, ja keine Ofengabel mehr hier gehabt, sondern alles nach denn Sündern hinabgeworfen. Fortan kannst du nicht mehr in Himmel bleiben, sondern musst wieder hinaus vor das Thor: da sieh zu wo du hinkommst. Hier soll niemand strafen, denn ich allein, der Herr [165]» (Kinder und Hausmärchen братьевъ Гримм, ч. I, № 35).

Есть также легенда о крестнице Пресвятой Девы; в прекрасном сборнике норвежских сказок (Norwegische Volksmärchen, gesammelt von P. Albjörnsen und Jörgen Moe, ч. I, № 8) находим одну под заглавием «Die Jungfrau Maria als Gevatterinn». У одного бедного человека родилась дочь; долго искал и просил он, чтобы взялся кто-нибудь окрестить его ребенка; все знали, что он беден, и никто не соглашался. Тогда предстала ему прекрасная жена, в великолепном одеянии, и сама пожелала быть у него кумою. Она окрестила девочку и взяла ее с собою. Прошло много годов; девочка выросла и поумнела. Однажды крестная мать собралась в путь. «Ты можешь, — сказала она крестнице, — ходить по всему дому; не входи только в эти три комнаты». Любопытная девушка нарушила приказание, и взглянула в одну запретную комнату, но едва отворила она дверь, как вдруг улетела оттуда звезда. Воротясь домой, крестная мать хотела прогнать виновную, но девушка так горько плакала и так упрашивала, что она смягчилась и простила ее. Но и после того не выдержала крестница испытания, и, заглянув во вторую запретную комнату, видела, как улетел оттуда месяц; и на этот раз ей удалось вымолить себе прощение. Наконец решилась она отворить дверь и в третью комнату, и только отворила, как улетело оттуда солнце. Тогда крестная сказала ей: «Выбирай какое хочешь наказание: или будешь ты немою, но за то красивее всех женщин, или сохранишь дар слова, но сделаешься самой безобразною». Девушка выбрала первое. Немая — она должна была покинуть свой счастливый приют и искать себе другого пристанища. Долго шла она темным лесом, и когда настала ночь — влезла на дерево, возле которого протекал источник; села на его ветвях и крепко заснула. На другое утро пришла за водой служанка из королевского замка, и только хотела почерпнуть — глазам ее представился прекрасный образ девушки, отражавшийся в чистом зеркале источника. «Это я!» — подумала она, бросила ведро, воротилась домой и сказала: «Я слишком хороша; чтобы таскать воду!» Пошла другая служанка, и с ней случилось то же. Пошел сам королевич, желая узнать — в чем дело. Он увидел красавицу, взял ее во дворец и сделал своей женою. Когда родилось у них первое дитя, в то время невидимо явилась ее крестная: разрезала ребенку палец, вымазала родильнице его кровью рот и руки, а самого ребенка взяла с собой. Старая королева стала говорить своему сыну: «Жена твоя ведьма! ты видишь — она пожрала свое собственное дитя», и настаивала, чтоб ее немедленно предать сожжению. Но принц так сильно любил свою подругу, что не в силах был расстаться с нею, и потому простил ее. То же самое случилось и со вторым его ребенком, и с третьим. Что могла сделать несчастная обвиняемая в смерти своих детей? Она была нема, и ни одного слова не могла вымолвить в свое оправдание. Королевич приговорил наконец свою жену к страшной казни сожжения, и вот повели ее на костер… В ту самую минуту явилась ей крестная мать. «Я — Дева Мария, — сказала она, — и как тебе было тяжко лишаться своих детей, так и мне было тяжко твое непослушание, когда ты выпустила звезду, месяц и солнце. Но теперь ты уж довольно наказана!» Тут возвратила она своей крестнице и дар слова и троих детей. С тех пор все они жили в радости и счастии.

Подобные же рассказы встречаются и у других народов: см. Volkslieder der Wenden in der Ober- und Nieder-Lausitz, ч. 2, с. 179—181. Между валахскими сказками (Walachische Märchen, herausgegeben von Arthur und Albert Schott, № 2) есть одна следующего содержания:

Жил бедный дровосек. С горя и нищеты думал он уже повеситься на дереве, как явился черт. «Что ты хочешь делать?» — спросил нечистый. — «Хочу повеситься, — отвечал бедняк, — я не в силах более таскать дрова». Черт обещал ему доставить много золота и серебра, если он обещает уступить ему то, что первое встретит его вечером при возвращении домой. Дровосек согласился. Когда подходил он к своей избе, навстречу к нему выбежала девочка, его единственное дитя, и с радостью сказала: «Скорей, отец! посмотри, что за чудо сотворил Господь с нами: подстилка, насланная для коз, и клочки пряжи, брошенные наземь, — все превратилось в чистое золото». На другой день поутру повел дровосек свою дочь на то самое место, где являлся ему черт; там приказал ей дожидаться своего прихода и оставил ее одну. Девочка села на траве и прождала до вечера. Боязнь овладела ею, и она готова была заплакать; в то время явилась святая Дева Мария и спросила: кого она ждет? Потом прибавила: «Мое дитя! твой отец не воротится, он за богатство уступил тебя дьяволу, который возьмет тебя и унесет с собою». Горько заплакал в ужасе бедный ребенок. «Смотри, дочь моя! — сказала Богоматерь, утешая девочку, — я начерчу около тебя круг, за который ты не должна выходить. Когда я удалюсь, ад пошлет за тобою своих слуг, но будь мужественна — они тебе ничего не сделают». Затем Св. Дева начертила круг и исчезла. Тогда приблизились безобразные демоны, но все их усилия были напрасны: они не могли переступить таинственного круга; когда снова явилась Св. Дева, они ни минуты не могли вынести ее сияния и тотчас же рассеялись в разные стороны. Св. Дева взяла девочку за́ руку, привела в чудесный сад, среди которого стоял великолепный дом, и дала ей четыре ключа. «Этими ключами, — сказала она, — ты можешь отворить все двери и гулять по всем комнатам; только не входи, дитя мое! в ту комнату, что отпирается этим деревянным ключем». Но девочка нарушила заповедь, отворила дверь в запретную комнату и видела, как Богоматерь исцеляла раны своего божественного сына. В гневе изрекла Св. Дева: «Да разверзнется земля и да поглотит неблагодарную!» — «Нет, — сказал Спаситель, — пусть она заплатит за это другим наказанием». Св. Мария привела ее в мрачную пещеру, строго запретила ей произносить хоть единое слово и удалилась. Долго жила она в этой пещере. Случилось однажды — охотился вблизи королевич, зашел нечаянно в пещеру и увидел девушку. На все вопросы его она не отвечала ни слова: несмотря на то, пораженный ее красотой, королевич женился на ней. Через год она родила ему двух прелестных золотых малюток. Ночью, когда и мать и няня спали, пришла Св. Дева и унесла одного ребенка. Когда няня проснулась и увидела, что детская постелька пуста, она сильно испугалась королевского гнева; поймала гуся, вызолотила его, посадила на постель и донесла, что жена королевича — злая ведьма, что она родное свое дитя превратила в гуся. Король сильно разгневался на свою невестку и пришел к ней в комнату, чтобы разузнать все дело; но тщетно, он ничего не добился от несчастной матери, кроме слез. На следующую ночь Пречистая Дева взяла и другого ребенка; проснувшись, няня сделала то же, что и прежде. Тогда король созвал суд, и приказал судить королевну. Решено было замуровать ее живою в каменную стену. Приговор был исполнен. Уже положили последний камень над ее головою, уже отчаянье проникло в ее измученную душу, — в то время явилась Пречистая Дева, возвратила ей детей, дала позволение говорить и наделила пищею. Целые три года пробыла королевна в каменной стене; наконец принц не мог далее противиться своей любви, разрушил стену и нашел свою жену и детей. С тех пор они жили мирно и счастливо.

Пользуясь собранием В. И. Даля, приводим оттуда русский народный рассказ, в котором то же содержание передается почти с теми же подробностями и обстановкою:

Жил-был мужик; до того обеднял, что остался у него один сундук, и тот порожний. Что теперь делать? держит он в уме; есть нечего, купить не на что! Кажись родную б дочь свою продал, да кому ее надобно? Только подумал, как вдруг входит в избу Пречистая Дева и говорит: «Здравствуй, мужичек! продай мне свою дочь». — «Что за диво! — подумал мужик, — еще ни слова не говорил, а уж ей ведомо! Отчего не продать! — сказал он. — Купи — твоя будет». Взял мужик деньги и отдал дочь. Пресвятая Богородица привела ее в высокие хоромы, и говорит: «Оставайся здесь и живи с миром. Если соскучишься — вот тебе ключ, отопри эту дверь и ступай гулять: там тебе будет весело». Девочка отворила дверь и вошла в большой-большой сад; каких только цветов и деревьев в нем ни было! Целой месяц пробыла здесь девочка, и все не могла насмотреться, не могла нагуляться. Прошло много времени, и дала ей Пречистая Дева другой ключ: «Будет скучно — отопри эту дверь и полюбуйся на Божье создание». Отворила девочка другую дверь, и увидела там многое множество разных птиц, точно со всего света сюда собраны. Век бы глядел на них — не нагляделся, век бы слушал их сладкое пение — не наслушался. Опять прошло много времени, и дает ей Пречистая Дева третий ключ; «Будет скучно — ступай в эту дверь, полюбуйся на Божье создание». Отворила девочка третью дверь, и увидела там многое множество разных зверей: все звери ласковые да красивые; стала она играть с ними, и на их скачки, на их прыжки долго не могла налюбоваться. После отдала ей Пресвятая Богородица все ключи и говорит: «Позволяю тебе везде ходить и все смотреть, только туда не ходи, где медной замо́к на двери висит». Вот девочка и стала про себя думать: «Что это такое — везде я хожу, на все я смотрю, а там не была, где медной замок висит? Дай хоть немножко загляну!» И только чуть отворила дверь, как ударило оттуда пламя, и она едва успела убежать в сторону. «Где ты была, что видела?» — стала спрашивать Пресвятая Дева. — «Я нигде не была, ничего не видела», — отвечала девочка. — «Если ты не признаешься я сделаю тебя и глухою, и немою». — «Я нигде не была, ничего не видела», — повторила девочка. Пречистая Дева сделала ее глухою и немою и отвела в густой и темной лес.

Долго ходила она по́ лесу, притомилась, приустала, и залезла в дупло отдохнуть. На ту пору охотился тут царской сын; наехал он на дупло и увидел девочку. Засмотрелся на ее красоту, и стал распрашивать: кто она и как сюда попала. Сколько ни спрашивал, она ни слова ему не промолвила. Тогда царевич велел своим людям взять ее с собою и привез ее во дворец. Девочка выросла и крепко полюбилась царевичу: захотел он на ней жениться, сказал отцу и матери; они и говорят ему: «Любезной сын! Мы с тебя воли не снимаем; а совет наш такой: что за охота брать за себя немую? женись-ка лучше на царевне, али королевне». Но царевич так неотступно упрашивал, что делать нечего — и отец и мать согласились, и дали ему свое родительское, навеки нерушимое благословение. У царя не пиво варить, не вино курить; веселым пирком да за свадебку, отпраздновали и стали жить в радости. Ровно через год родила молодая сына; но в ту же ночь, как скоро заснули все крепким сном, пришла Пречистая Дева, разбудила жену царевича, и сказала: «Я разрешаю твой язык, признайся только, что видела ты в горнице, где висел медной замок?» — «Я ничего не видала». Тогда Пречистая Дева сделала ее опять глухою и немою, взяла ея ребенка и унесла с собой. Наутро спрашивает царевич о сыне; мамки и няньки переполошились, искали-искали, думали-думали, и ничего не нашли, ничего не придумали. Царь с царицею стали ему говорить, что жена его — злая ведьма; сама изгубила свое милое детище, и что следует казнить ее. Царевич начал слёзно упрашивать своих родителей, и они сжалились на его слезы и простили невестку. Через год родила она другаго сына; ночью явилась Пречистая Дева и унесла с собой и другаго ребенка. Еще через год родился у царевича третий сын, и с ним случилось то же самое. Тогда царь сильно разгневался и приказал казнить царевичеву жену жестокою казнию. Повели ее казнить; уже все готово: и топор, и плаха! В то самое время явилась Пресвятая Богородица с тремя хорошенькими мальчиками, и сказала: «Признайся, что видела ты в горнице, где висит медной замок?» Тут только призналась царевичева жена, и Пресвятая Дева простила грешницу, разрешила ей язык и отдала детей. После того царевич стал со своею женою жить, да поживать, да добра наживать, а как умер его отец — он сделался царем, и правил народом долго и милостиво.

Кузнец и чорт

Жил-был кузнец, у него был сын лет шести, мальчик бойкой и разумной. Раз пошел старик в церковь, стал перед образом страшнаго суда, и видит: нарисован чорт, да такой страшной — чорной, с рогами и с хвостом. «Ишь какой! — подумал он, — дай-ка я себе намалюю такого в кузнице». Вот и нанял маляра, и велел ему нарисовать на дверях кузницы чорта точь-в-точь такого, какого видел в церкви. Нарисовал маляр. С той поры старик, как войдет в кузницу, всегда взглянет на чорта и скажет: «Здорово, земляк!» А после разведет в горне огонь и примется за работу. Жил эдак кузнец в ладу с чортом лет с десяток; потом заболел и помер. Стал сын его за хозяина, принялся за кузнечное дело; только не захотел он почитать чорта, как почитал его старик. Прийдет ли поутру в кузницу — с ним никогда не поздоровается, а заместо ласковаго слова возьмет самой что́ ни есть большой молот и огреет этим молотом чорта прямо в лоб раза три, да потом и за работу. А как настанет у Бога праздник — сходит он в церковь, поставит святым по свечке; а к чорту прийдет и плюнет в глаза. Прошли целые три года, а он все угощает нечистаго каждое утро то молотом, то плевками. Терпел, терпел чорт, да и вышел из терпения: невмоготу стало. «Полно, — думает, — принимать мне от него такое наругательство! дай ухитрюсь, да что-нибудь над ним сделаю».

Вот обернулся чорт парнем и приходит в кузницу. «Здраствуй, дядя!» — «Здорово». — «А что, дядя, возьми меня к себе в ученье? буду тебе хоть уголья таскать да меха раздувать». Кузнец тому и рад: «Отчего не взять! вдвоем все спорей…» Пошел чорт в науку; пожил месяц и узнал кузнечное дело лучше самого хозяина: чего хозяин не сможет, то он сделает. Любо-дорого посмотреть! Кузнец уж так его полюбил, уж так им доволен, что и сказать нельзя. В другой раз сам не йдет в кузницу — надеется на работника: он всем управит. Раз как-то не было хозяина дома, а в кузнице оставался один работник. Видит он — едет мимо старая барыня, высунул голову из дверей и давай кричать: «Эй, господа! вы пожалуйсте сюда; здесь новая работа открывается, старые в молодых переделываются». Барыня сейчас из коляски да в кузницу. «Чем ты похваляешься? да вправду ли? да сумеешь ли?» — спрашивает парня. — «Не учиться нам стать! — отвечает нечистой, — коли б не умел, так и не вызывался бы». — «А что сто́ит?» — спрашивает барыня. — «Да всего пятьсот рублев». — «Ну, вот тебе деньги, сделай из меня молодую». Нечистой взял деньги, посылает кучера на деревню: «Ступай, — говорит, — притащи сюда два ушата молока»; а самоё барыню схватил клещами за́ ноги, бросил в горн и сжег всю до́чиста, только одне косточки и остались. Как принесли два ушата с молоком, он вылил их в кадушку, со́брал все косточки и побросал в молоко. Глядь — минуты через три выходит из молока барыня: живая, да молодая, да красивая!

Села она в коляску и поехала домой; входит к барину, а тот уставил на нее глаза и не узнает своей жены. «Что глаза-то выпучил? — говорит барыня. — Видишь, я и молода, и статна; не хочу, чтоб у меня муж был старой! Сейчас же поезжай в кузницу, пускай и тебя перекуют в молодаго… а то и знать тебя не хочу!» Нечего делать, поехал барин.

А тем временем кузнец воротился домой и пошел в кузницу; смотрит — нету работника; искал-искал его, спрашивал-спрашивал — нет как нет, и след простыл. Принялся один за работу, только молотом постукивает. Приезжает барин и прямо в кузницу: «Сделай, говорит, из меня молодаго». — «В уме ли ты, барин? как сделать из тебя молодаго?» — «Ну, так как знаешь!» — «Я ничего не знаю». — «Врешь, мошенник! коли переделали мою старуху, переделывайте и меня, а то мне житья от нея не будет…» — «Да я твоей барыни и в глаза-то не видал». — «Все равно, твой работник видел. Если он сумел дело повершить, так ты, старой мастер, и подавну должен уметь. Ну, живей поворачивайся, не то быть худу: попробуешь у меня березовой бани». Принужден был кузнец переделывать барина. Распросил потихоньку у кучера, как и что и сделал работник его с барыней, и думает: «Куда не шло! стану то же делать; попаду на лад — хорошо, не попаду — все равно пропадать!» Тотчас раздел барина донага, схватил его клещами за ноги, сунул в горн и давай поддувать мехами: сжег всего в пепел. После того вынул кости, покидал в молоко, и ждет — скоро ли выскочит оттуда молодой барин. Ждет час, и другой — нет ничего; посмотрел в кадушку — одне косточки плавают, и те обгорелыя… А барыня шлет послов в кузницу: скоро ли будет готов барин? Отвечает бедный кузнец, что барин приказал долго жить; поминайте, как звали! Как узнала барыня, что кузнец только сжег ея мужа, а молодым не сделал, сильно разгневалась, созвала своих верных слуг и велела тащить кузнеца на виселицу. Сказано — сделано. Побежали слуги в кузницу, схватили его, связали и потащили на виселицу. Вдруг нагоняет их тот самой малой, что у кузнеца жил в работниках, и спрашивает: «Куда ведут тебя, хозяин?» — «Хотят повесить, — отвечал кузнец, и рассказал все, что с ним сталося. — «Ну, дядя! — молвил нечистый, — поклянись, что никогда не будешь бить меня своим молотом, а станешь ко мне такую же честь держать, какую твой отец держал, — и барин сейчас будет и жив и молод». Кузнец забожился, заклялся, что никогда не подымет на чорта молота, а будет отдавать ему всякую почесть. Тут работник побежал в кузницу и на́скоро воротился оттуда вместе с барином: «Стой, — кричит слугам, — не вешайте! вот ваш барин!» Они сейчас развязали веревки и отпустили кузнеца на все четыре стороны; с тех пор перестал кузнец плевать на чорта и бить его молотом, работник его скрылся и больше на глаза не показывался, а барин с барыней стали жить да поживать да добра наживать, и теперь еще живут, коли не умерли.

(Из собрания В. И. Даля)

Примечание к № 31: Вариант этой легенды напечатан в «Отечественных Записках» 1840 года (см. Шесть малороссийских простонародных баллад Л. Баровиковского, № 2, смесь; с. 50—51):

Славный у старых панов был Ярёмка-кузнец: бывало сделает серп ли, к дверям рукоятку ли, задвижку, крючок ли, завески ли к скрыне — ну так ведь прехитро украсит резьбой да насечкой, что, ей, загляденье! Вот так бы сидел да глядел бы!.. Ну, а кузница-то у Ярёмки, право, и хата другая не будет просторней и краше… Подле горнила, на самой на печке, висел на холсте намалеванный чорт, повешенный кверху ногами, ну да списанный точно! Кто ни посмотрит, узна́ет: чорт да и чорт тебе! чорный, с рогами, с предлинным хвостом, с бородою, с калиткою денег в когтях и с людскими грехами. Чорта Ярёмка повыпачкал грязью и дегтем, очи проклятыя выжег, всего исколол, исцарапал. Если Ярёмка куёт — ужь он так норовит, чтобы к чорту спиной повернуться… А если и глянет, бывало, на чорта, то, верно, чтоб плюнуть на чортову харю. Чорт разозлился и решился отомстить. Вот нанялся в кузницу новой работник, цыган, и какой работник! Десять против него не сработают; Ярёмка только смотрит да деньги считает. Приехал однажды к Ярёмке хромой атаман. Цыган предложил ему сковать ногу. Атаман согласился. Цыган пригораздил к жаровне хромую ногу; ударил молотом, спрыснул водою, посыпал песком. Атаман лишь вышел из рук кузнеца — да вприсядку!.. С этой поры к кузнецу приносили не лом да железо, а увечье, недуг да калечество. Много перековал цыган: стариков и старух в молодых, калек в здоровых, безобразных в красавцев. Как-то работник-цыган отлучился; а барин Ярёмкин, дряхлой старик, приходит к Ярёмке с приказом — перековать его в молодцы. Недолго думал кузнец; завязал его в мешок, подложил угольков в жаровню и, бросив в горнило, сам принялся раздувать. Отчаянный крик и стоны господские скоро затихли. Вынул Ярёмка с огня обгорелыя кости… Цыган пропал без вести! Ужь палачь и Сибирь ожидают Ярёмку! Велел он позвать священника с молитвою; вот священник прочитал молитву, стал кропить святою водою и прямо попал в намалеваннаго чорта. Вдруг откуда ни взялся — пришел цыган, вызвал Ярёмку и сказал: «Что хочешь надо мной делай, глумись и ругайся, только не кропи святой водою! Сейчас приведу твоего барина». Скоро явился барин молодец-молодцом! Ярёмку простили, а работник его сгинул без вести. Ярёмка снял чортов портрет и швырнул в огонь: с той поры чорт почернел еще хуже и любимым местом его стали кузнечныя трубы.

Смотри также легенду: «Пустынник и дьявол» (№ 20 b).

В немецкой сказке «Das junggeglühte Männlein» (Kinder- und Hausmärchen, ч. 2, № 147) совсем иначе обставлено предание о перековке дряхлых стариков в юношей, полных сил и здоровья; здесь оно связывается со Христом и апостолами. Однажды шел Господь по земле вместе с апостолом Петром. Дело было к вечеру, и они попросились ночевать к кузнецу. Случилось, что в то же время пришел туда за милостиной бедный нищий, совсем согнувшийся от старости и недостатка сил. «Господи, — сказал св. Петр, — даруй ему, чтобы он сам мог добывать свой хлеб». Господь приказал кузнецу развести огонь: «Я желаю, — говорил он, — помолодить этого больного старика». Кузнец положил в горнило горячих угольев, св. Петр принялся за меха, и когда все было готово, взял Господь старого нищего, положил его в горнило на самый жар и раскалил докрасна, после того бросил его в воду, дал охладиться горячему телу, и благословил: и тотчас восстал нищий здоровым, сильным, молодым, как будто ему было только двадцать лет. На другой день то же самое повторяет кузнец с полуслепою, сгорбленною старухою, но его опыт оказывается неудачным.

Любопытно то целебное и животворное свойство, какое в этой легенде и во многих других народных сказках приписывается воде и огню: это поверье, по своему происхождению, принадлежит глубокой доисторической старине, когда обожались стихии и когда знахарство (лечение больных) входило в область религиозных священнодействий. С принятием христианства многое из этих старинных представлений — в массе народа, по преимуществу живущей преданием, было удержано, и сказалось в ее поэтических созданиях, между тем как самая обстановка нередко заимствовалась из иного мира. Так было у всех народов, так было и у славянских племен. (Сличи с легендами, помещенными в этом сборнике под № 4 и 5).

Norwegische Volksmärchen (ч. 1, № 21) передают сказание о кузнеце отчасти сходно с немецкой легендой, напечатанной братьями Гримм, отчасти с своеобразными дополнениями:

Кузнец заключил с чертом договор, что ровно через семь лет готов отдаться ему, если на все это время нечистый сделает его первым мастером в кузнечном искусстве. Однажды как-то Христос и св. Петр, странствуя по земле, зашли к этому кузнецу. У него была мать-старуха: с сгорбленною спиною, с сморщенным лицом, она едва ноги передвигала от дряхлости. Господь взял ее, положил в горнило и начал ковать, — и старуха сделалась молодою и красивою. Кузнец попробовал тоже сделать, но ему вовсе не удалась хитрая работа. Раздраженный тем, что черт плохо ему помогает, он вздумал его проучить. «Правду ли говорят люди, — спросил кузнец нечистого, — что ты можешь на столько умалять себя, на сколько захочешь?» — «Правду». — «А ну, полезай в этот кошель!» — «Изволь!» — сказал черт, сделался маленьким и влез в кошель. Но едва он влез туда, в ту же минуту кузнец затянул кошелек, завязал, положил в горнило, и давай поджаривать нечистого. Черт кричать, молить пощады! Не тут-то было. «Я не могу тебя избавить, — сказал кузнец, — пословица говорит: куй железо, пока горячо!» Бросил кошелек на наковальню, и ну ударять по нем большим молотом. Вдоволь натешился над чертом и выпустил его: черт выскочил и давай Бог ноги! Прошло довольно времени; взял кузнец свой молот и пошел искать дороги в ад. Шел, шел, и добрался до перекрестка, где тропинка разделялась надвое: один путь вел на небо, другой в пекло. Здесь повстречался он с портным. «Добрый день! — сказал кузнец, — ты куда идешь?» — «На небо; а ты куда?» — «Ну, брат, мне с тобой не по дороге: я иду в пекло». Распрощались и пошли каждой своею дорогою. Вот пришел кузнец к адским воротам. «Кто идет?» — спрашивает черт, поставленный на страже. — «Я тот самый кузнец, у которого есть кошель и молот». Как услыхал это дьявол, сейчас велел запереть двери на все на девять замков. «Видно, здесь нет для меня квартиры, — подумал кузнец, — пойду в рай». Пустился в дорогу, и достиг райских ворот в то самое время, как св. Петр впускал на небо портного; но попал ли туда кузнец — неизвестно [166].

В «Москвитянине» 1843 года (№ 1, с. 132—140) г-н П. К. передал со слов одного казака народную сказку «Коваль Захарко». Черт позавидовал доброму и работящему ковалю и стал отзывать от него всех, кто только ехал к нему с работою. Захарко с горя продался черту; но с того времени был столь милостив к бедным и столь набожен, что свыше дано ему было во власть два слова: стань и сядь. Когда наступил срок и явилась за ним нечистая сила, он одному черту сказал: стань ! а другому: сядь ! и оба они не могли уже тронуться с места. Самого сатану посадил он в кожаный кошель и разбил молотом на наковальне. (Сличи с легендою «Солдат и Смерть», № 16c).

Волк

Дело было в старину, когда еще Христос ходил по земле вместе с апостолами. Раз идут они дорогою, идут широкою; попадается навстречу волк и говорит: «Господи! мне есть хочется!» — «Поди, — сказал ему Христос, — съешь кобылу». Волк побежал искать кобылу; увидел ее, подходит и говорит: «Кобыла! Господь велел тебя съесть». Она отвечает: «Ну, нет! меня не съешь, не позволено; у меня на то есть вид (паспорт), только далеко забыт». — «Ну покажи!» — «Подойди поближе к задним ногам». Волк подошел; она как треснет его по зубам задними копытами, ажно (так что) волк на три сажени назад отлетел! А кобыла убежала.

Пошел волк с жалобой; приходит ко Христу и говорит: «Господи! кобыла чуть-чуть не убила меня до́ смерти!» — «Ступай, съешь барана». Волк побежал к барану; прибежал и говорит: «Баран! я тебя съем, Господь приказал». — «Пожалуй, съешь! да ты стань под горою да разинь свою пасть, а я стану на горе, разбегусь, так прямо к тебе в рот и вскочу!» Волк стал под горою и разинул пасть; а баран как разбежится с горы, да как ударит его своим бараньим лбом: бац! Сшиб волка с ног, да сам и ушел. Волк встал, глядит на все стороны: нет барана.

Опять отправился с жалобой; приходит ко Христу и говорит: «Господи! и баран меня обманул; чуть-чуть совсем не убил!» — «Поди, — сказал Христос, — съешь портнаго». Побежал волк; попадается ему навстречу портной. «Портной! я тебя съем, Господь приказал». — «Погоди, дай хоть с родными проститься». — «Нет, и с родными не дам проститься». — «Ну, что делать! так и быть, съешь. Дай только я тебя смеряю: влезу ли еще в тебя-то?» — «Смеряй!» — говорит волк. Портной зашел сзади, схватил волка за хвост, завил хвост за руку, и давай серого утюжить (бить). Волк бился-бился, рвался-рвался, оторвал хвост, да давай Бог ноги. Бежит что есть силы, а навстречу ему семь волков. «Постой! — говорят, — что ты, серой, без хвоста?» — «Портной оторвал». — «Где портной?» — «Вон идет по дороге». — «Давай нагонять его» — и пустились за портным. Портной услышал погоню, видит — что дело плохо, взобрался поскорей на дерево, на самый верх, и сидит. Вот волки прибежали и говорят: «Станем, братцы, доставать портнаго; ты, кургузой (безхвостый), ложись под-исподь, а мы на тебя, да друг на дружку уставимся, — авось достанем!» Кургузой лёг на́земь, на него стал волк, на того другой, на другаго третий, все выше и выше; уж последний влезает. Видит портной беду неминучую: вот-вот достанут! и закричал сверху: «Ну, уж никому так не достанется, как кургузому!» Кургузой как выскочит из-под низу да бежать! Все семеро волков попадали наземь, да за ним вдогонку; нагнали и ну его рвать, только клочья летят. А портной слез с дерева и пошел домой.

(Из собрания В. И. Даля).

Примечание к № 32. См. «Народные русские сказки», вып. IV, с. 44—47, 155—158, и легенду о. бедной вдове (№ 3).

В сказке «О Георгии Храбром и о волке», записанной казаком Луганским, волк обращается с своими просьбами к этому святому. Георгий Храбрый между простолюдинами почитается покровителем стад и начальником волков, которым раздает приказания: где и чем кормиться. Народные поговорки говорят: «Св. Юрий коров запасает», «Егорий да Влас всему богатству глаз», «Что у волка в зубах, то Егорий дал». Существует поверье, что волк ни одной твари не задавит без Божьего дозволения. Под Юрьев день, и осенью, и весною в Курской губернии ничего не работают из шерсти, опасаясь, чтобы волки не поели за то овец [167]. От одного поселянина слышали мы такой рассказ:

Пасли два пастуха овечье стадо; захотелось одному водицы испить, и пошел он через лес к колодцу. Шел, шел и увидел большой, ветвистый дуб, а под ним трава вся примята и выбита. «Дай посмотрю, что тут делается», — сказал пастух и влез на самую верхушку дерева. Глядь — едет Св. Георгий, а в след за ним бежит многое множество волков. Остановился Георгий у самаго дуба; начал рассылать волков в разныя стороны, и наказывает всякому, чем и где пропитаться. Всех разослал; собирается уж ехать; на ту пору тащится хромой волк и спрашивает: «А мне-то что ж?» Егорий говорит: «А тебе вон на дубу сидит!» Волк день ждал, и два ждал, чтобы пастух слез с дерева, так и не дождался; отошел подальше и схоронился за куст. Пастух огляделся, спустился с дуба — и бежать! А волк как выскочит из-за куста: схватил его и тут же съел.

Петух и жорновки

Жил да был себе старик со старухою, бедные-бедные! Хлеба-то у них не было; вот они поехали в лес, набрали жолудей, привезли домой и начали есть. Долго ли, коротко ли они ели, только старуха уронила один жолудь в подполье. Пустил жолудь росток и в небольшое время дорос до́ полу. Старуха заприметила и говорит: «Старик! надобно пол-та прорубить; пускай дуб ростет выше; как выростет, не станем в лес за жолудями ездить, станем в избе рвать». Старик прорубил пол; деревцо росло-росло и выросло до потолка. Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял; дерево все ростет да ростет, и доросло до самаго неба. Не стало у старика со старухой жолудей, взял он мешок и полез на дуб. Лез-лез, и взобрался на небо [168]. Ходил-ходил по небу, увидал: сидит кочеток — золотой гребенёк, маслена головка, и стоят жорновцы [169]. Вот старик-ат долго не думал, захватил с собою и кочетка и жорновцы и спустился в избу. Спустился и говорит: «Как нам, старуха, быть, что нам есть?» — «Постой, — молвила старуха, — я попробую жорновцы». Взяла жорновцы и стала молоть: ан блин да пирог, блин да пирог! что ни повернет — все блин да пирог! И накормила старика.

Ехал мимо какой-то барин, и заехал к старику со старушкой в хату. «Нет ли, — спрашивает, — чего-нибудь поесть?» Старуха говорит: «Чего тебе, родимой, дать поесть, разве блинов?» Взяла жорновцы и намолола: нападали блинки да пирожки. Проезжий поел и говорит: «Продай мне, бабушка, твои жорновцы». — «Нет, — говорит старушка, — продать нельзя». Он взял да и украл у ней жорновцы. Как уведали старик со старушкою, что украдены жорновцы, стали горе горевать. «Постой, — говорит кочеток — золотой гребенёк, — я полечу, догоню!» Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит: «Кукуреку! боярин, боярин! отдай наши жорновцы золотые, голубые! Боярин, боярин! отдай наши жорновцы золотые, голубые!» Как услыхал барин, сейчас приказывает: «Эй, малой! возьми — брось его в воду». Поймали кочетка, бросили в колодезь; он и стал приговаривать: «Носик, носик! пей воду; ротик, ротик! пей воду» — и выпил всю воду. Выпил всю воду и полетел к боярским хоромам; уселся на балкон и опять кричит: «Кукуреку! боярин, боярин! отдай наши жорновцы золотые, голубые! боярин, боярин! отдай наши жорновцы золотые, голубые!» Барин велел повару бросить его в горячую печь. Поймали кочетка, бросили в горячую печь — прямо в огонь; он и стал приговаривать: «Носик, носик! лей воду; ротик, ротик! лей воду» — и залил весь жар в печи. Вспорхнул, влетел в боярскую горницу и опять кричит: «Кукуреку! боярин, боярин! отдай наши жорновцы золотые, голубые! боярин, боярин! отдай наши жорновцы золотые, голубые!» Гости услыхали это и побе́гли и́з дому, а хозяин побег догонять их; кочеток — золотой гребенёк схватил жорновцы, да и улетел с ними.

(Записана А. Н. Афанасьевым в Воронежском уезде).

Примечание к № 33. Сличи с началом сказки «Лиса-лекарка» (Народные русские сказки, вып. IV, № 7) и с рассказом, помещенным в Volkslieder der Wenden in der Ober- und Nieder-Lausitz (ч. 2, с. 175—176) о бедняке, у которого было много детей: вырос дуб до самого неба; бедный мужик влез на верхушку и давай стучаться. «Посмотри, — сказал Господь апостолу Петру, — кто сюда стучится?» — «Кто там?» — спросил св. Петр. — «Я, бедный человек, у которого много детей». Апостол Петр дал ему два хлеба. В другой раз мужик выпросил себе булку; а в третий раз был прогнан палкою. — Чудесные жорновки, которые дают своему хозяину сколько угодно блинов и пирогов, напоминают собой сказочную скатерть-самобранку (Tuch deck dich). Норвежская сказка упоминает о такой же мельнице:

В старое время было два брата: богатый и бедный. Наступал празник Рождества Христова; у бедного не было ни куска мяса, ни хлеба в доме; он пошел к брату и стал просить у него ради Христа. Богатый не очень обрадовался такому посещению. «Сделай то, что прикажу тебе, — сказал он, — и я тебе дам целый окорок». — «Хорошо», — отвечал бедный. Тогда богатый бросил ему окорок и сказал: «Возьми и убирайся к черту». — «Я обещал, должен и выполнить», — подумал бедняк, взял окорок и пошел в ад. Целый день шел он, и наконец увидал старика с длинною белою бородою. «Здесь ли дорога в ад?» — «Здесь. Только послушай: когда ты прийдешь туда, все черти и большие и малые станут покупать у тебя окорок; но ты не отдавай его за деньги, а проси в обмен старую ручную мельницу, что у дверей стоит». Бедный послушался и получил мельницу. Воротясь домой, он поставил ее на стол, и приказал молоть: все, что только он ей приказывал, сейчас же давала чудесная мельница. Узнал о том богатый, пришел торговать мельницу, и купил ее за 300 талеров. Принес домой, и говорит жене: «Ступай в поле убирать сено, а я обед приготовлю». Жена ушла, а муж поставил мельницу на стол и приказывает, чтоб молола сельдь и молочный суп. Начала мельница молоть сельдь и молочный суп: наполнила все чашки, чугуны, кадки; уж и подставлять нечего, а она все мелет. Как ни останавливал ее богатый, как ни трудился, — ничего не мог сделать; затопила она всю избу, запрудила целой двор и потекло молоко с сельдями в открытое поле. Богатый бросился к брату: возьми назад свою мельницу. Тот взял мельницу и еще впридачу 300 талеров, и стал жить весело и счастливо. Заехал к нему однажды корабельщик и пожелал видеть мельницу. «Может ли она молоть соль?» — «Может». — «Продай ее мне». — «Купи». Сторговал за тысячу талеров, поставил ее на корабль, поехал в море и заставил молоть соль. Тотчас же посыпалась соль и наполнила целое судно; сколько ни старался корабельщик — не мог ее остановить: кучи соли росли выше и выше, и наконец потопили корабль со всем, что на нем было. Там на дне моря, стоит чудная мельница и до сего дня мелет соль: оттого-то и солона морская вода.

СЛОВАРЬ-КОММЕНТАРИЙ

Алтын — монета в три копейки.

Апокрифы — произведения раннехристианской средневековой литературы, как правило на библейские сюжеты, не признанные церковью.

Благовещение — христианский праздник, связанный с мифом об архангеле Гаврииле, возвестившем о будущем рождении девой Марией Иисуса Христа; отмечается 25 марта [170].

Введение во храм Пресвятой Богородицы — христианский праздник отмечается 21 ноября. Установлен в память о дне, когда родители девы Марии, Иоаким и Анна, в благодарность богу, услыхавшему их молитву и даровавшему им дочь, привезли ее в трехлетнем возрасте в Иерусалим и отдали в Иерусалимский храм для воспитания.

Великий пост — 7 недель перед Пасхой, в течение которых христианская церковь предписывает воздерживаться от скоромной (мясной и молочной) пищи, запрещает участие в увеселениях.

Вечерня — вечерняя церковная служба.

Воздвижение — христианский праздник, установленный в память воздвижения в Иерусалиме над толпой верующих креста, на котором по преданию, был распят Иисус Христос; отмечается 14 сентября.

Воскресение Христово (Пасха) — наиболее почитаемый общехристианский праздник в память воскресения распятого на кресте Иисуса Христа; отмечается в первое воскресение после весеннего равноденствия и полнолуния (приходится на период с 22 марта по 25 апреля).

Денежка — монета в полкопейки.

Духовные стихи — фольклорные и литературные музыкально-поэтические произведения христианско-религиозного содержания.

Жития святых — рассказы о жизни, благочестивых подвигах или страданиях людей, канонизированных христианской церковью; один из основных жанров средневековой литературы.

Заутреня — ранняя церковная служба в праздник.

Зеленя ́ — всходы хлебов, преимущественно озимых.

Зо ́ловать (платье) — парить в зольной воде, мыть со щелоком.

Ендова ́ — широкий сосуд, чаще медный, с носиком, рыльцем для разлива питья.

Крещение — Христианский праздник, отмечающийся 6 января, в память о крещении Иисуса Христа.

Ледащий — слабосильный, тщедушный.

Литургия — христианское богослужение, во время которого совершается причащение: приобщение к Христу через вкушение вина и хлеба, воплощающих, по преданию, кровь и тело Христа.

Минеи-Четьи — средневековые церковно-литературные сборники, содержат жития святых, «слова» и поучения, расположенные по месяцам в соответствии с днями памяти каждого святого; предназначены для чтения на каждый день. В XVI веке на Руси под руководством митрополита Макария был создан 12-томный свод «Великие Минеи Четьи», который охватывал все письменные памятники, допускавшиеся к чтению на Руси. Наряду с житиями святых сюда вошли сборники «Пчела», «Золотая цепь», «Христианская топография» Космы Индикоплова, многие оригинальные памятники древнерусской литературы.

Мыкать прядиво — чесать лён или пеньку на кудель для пряжи, что делается мыкалкой, гребнем, щеткой.

Налой (от аналой) — в православных церквях высокая подставка, на которую при богослужении кладут для чтения книги, ставят иконы и крест.

Николин день — православный праздник в честь Николая Мирликийского; отмечается два раза в год: Никола зимний — 6 декабря, Никола летний — 9 мая.

Обрез (воды) — одна из половинок распиленной поперек бочки.

Обедня — народное название литургии (см. Литургия ).

Опара — заправленное дрожжами и забродившее жидкое тесто.

Палея — памятник, в котором пересказываются с толкованиями и дополнениями библейские книги, причем библейский текст обильно дополнен апокрифическим материалом.

Патерики — общее название средневековых сборников, назидательных рассказов о жизни прославившихся благочестием и аскетизмом монахов и отшельников; в отличие от житий святых, последовательно рассказывавших о жизни подвижников, патериковые легенды ограничивались наиболее занимательными и поучительными эпизодами их биографий.

Праздник усекновения головы Иоанна Предтечи — отмечается 11 сентября. По евангелиям, Иоанн является предтечей, провозвестником пришествия на землю Иисуса Христа. Он крестил Иисуса в реке Иордан, а потом был брошен в темницу за выступление против царя Ирода и казнен по просьбе жены царя Иродиады, попросившей голову Иоанна. По календарю, этот праздник совпадает с древним праздником летнего солнцеворота, днем, который знаменовал собою начало осени, окончание сельскохозяйственных работ.

Пе ́кельный (князь; о сатане) — от пекло, самый жар, огонь, ад, преисподняя.

Покров Пресвятой Богородицы — христианский праздник, отмечается 1 октября.

Разговляться — поесть скоромной (молочной и мясной) пищи после поста.

Рождество — христианский праздник в честь рождения Иисуса Христа; отмечается 25 декабря, русской православной церковью — 7 января (по новому стилю).

Светлая неделя — неделя за днем Пасхи.

Светлое Воскресение, Светлый день — см. Воскресение Христово.

Солод — продукт из смолистых зерен хлебных злаков, применяющийся при изготовлении пива.

Стих о Голубиной книге — духовный стих космогонического характера, рассказывает о начале мира, происхождении и первенстве в нем разных предметов и явлений.

Стоглав — сборник решений Стоглавого собора 1551 г. Состоит из 100 глав, является кодексом правовых норм внутренней жизни русского духовенства и его отношений с обществом и государством.

Схимник — монах принявший схиму — торжественную клятву (обет) полного отречения от мирской жизни.

Троица — христианский праздник, установленный в память о сошествии духа святого на апостолов на пятидесятый день после воскресения Христа. Получил свое название в память того, что в сошествии духа святого участвовали все три ипостаси божественной троицы: бог-отец, бог-сын, бог-дух святой. Отмечается на пятидесятый день после Пасхи и называется также пятидесятницей. Празднование христианской Троицы слилось с многими древними языческими праздниками, в частности, с древнеславянским семиком, знаменовавшим окончание весенних полевых работ (пахоты, посева), ожидание урожая.

Тычинка — всякий прут, колышек, воткнутый в землю.

Успение Богородицы — христианский праздник, в память о смерти (успении) Богородицы; отмечается 15 сентября.

Хронографы — средневековые сочинения, содержащие изложение всемирной истории.

Эпитимья — церковное наказание в виде поста, длительных молитв.

Юрьев день — православный праздник в честь св. Георгия; отмечается два раза в год: 26 ноября и 23 апреля.

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 177; Мы поможем в написании вашей работы!
Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 121314 15 16 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!