СЛАБЫЙ ШАНС, ИЛИ СНЕГОПАД В АДУ 7 страница
— Правда? — Фрэнни снова поражает меня, хватая за руку и затаскивая внутрь.
Я пытаюсь отдернуть руку, но она не отпускает. Еще больше я удивлен тем, как примитивно реагирует тело на простое прикосновение ее руки.
Фрэнни тянет меня за собой в маленькую гостиную, где, растянувшись на диване, лежит девушка. Она переворачивается и садится, когда мы входим. Ореховые глаза скользят по моей футболке и джинсам. Еще одна девушка, помоложе, с длинными темными волосами, сидит спиной к нам на бежевом потертом ковре, склонившись над доской «Скраббла»[15] на низком деревянном журнальном столике.
Я осматриваю комнату, удобную, но ничем не примечательную. Между камином и телевизором пустуют три мягких коричневых кресла. Над диваном почти всю стену занимает репродукция «Тайной вечери» Да Винчи в золотой раме. Остальные стены покрыты школьными фотографиями: повсюду улыбающиеся маленькие девочки. Занавески карамельного цвета отдернуты, и за окном виден огромный дуб рядом с подъездом к дому и моей машиной.
По телевизору, который никто не смотрит, вещает канал «История», повествуя о Цезаре. Взяв пульт с подлокотника кресла, Фрэнни выключает его. Девушка на диване закатывает глаза и восклицает: «Слава богу!»
— Знаешь что, Кейт? Если бы ты заткнулась и посмотрела, то узнала бы много нового, — говорит Фрэнни. Она переводит взгляд на меня, краснея, — Скажи маме, что мы наверху, делаем уроки, хорошо?
|
|
|
Девушка на полу поворачивается и смотрит на нас искрящимися сапфировыми глазами.
— Так мы даже не достойны, чтобы нас представили?
Фрэнни закатывает глаза.
— Хорошо... Люк, это Мэгги, а это Кейт, — говорит она, указывая сначала на пол, а потом на диван.
— Привет, — подаю я голос, включая обаяние. Подхожу к журнальному столику и склоняюсь над доской «Скраббла», — Не думаю, что это правильное слово, — говорю я Мэгги, — Но если сделать так... — Я переставляю буквы на доске и добавляю еще две из запаса. — Будет двадцать восемь баллов.
Мэгги лучезарно улыбается мне, сапфировые глаза блестят.
— Спасибо, — произносит она, как будто чуть задыхаясь.
Кейт вздыхает и улыбается, откидывая назад длинные светлые волосы и пытаясь забрать их в хвост, как у Фрэнни.
— Привет.
— Кейт, — говорит Фрэнни, — Мы наверху.
Мы уже поворачиваем за угол и доходим до середины лестницы, когда я слышу восклицание «о мой бог!» и хихиканье, доносящееся из гостиной. Не успеваем мы дойти до комнаты Фрэнни, как нас останавливает взволнованный женский голос.
— Фрэнни?
— Да, мам.
Я смотрю вниз по лестнице на миниатюрную женщину, одетую в безупречно белую блузку и темно-синюю юбку до колен, с короткими, опрятно убранными пшеничными волосами и встревоженными сапфировыми глазами. Она нервно теребит в руках белый передник. Рядом стоит отец Фрэнни, сердито глядя на меня. Я снова пробую прощупать его, но он словно под Покровом. Зачем раю защищать отца Фрэнни?
|
|
|
Мать делает шаг вперед, кладя руку на перила.
— Почему бы вам с твоим другом не позаниматься за кухонным столом? Я закончила готовить, и вам будет где разместиться.
Прищурившись, Фрэнни смотрит на меня.
— Э... конечно. Хорошо.
Она пожимает плечами, глядя на меня, и спускается по лестнице.
ФРЭННИ
Представьте себе старые телешоу пятидесятых, показываемые поздно по «Никелодеону». Ну, наподобие тех, где красивые мамочки даже уборкой в доме занимаются на высоких каблуках и с макияжем. Вроде «Предоставьте все Биверу»[16]. Такая же жизнь и у меня. Кливерам до нас ой как далеко.
Все десять лет со смерти брата я ни разу не видела маму расстроенной — ни по какому поводу. Словно все ее чувства притупились и она ровно идет по жизни, толкая перед собой пылесос. Иногда меня так и подмывает отчебучить что-нибудь, только чтобы посмотреть, отреагирует ли она хоть как-то. Смогу ли я разбудить ее. Но может быть, она и не желает просыпаться. Наверное, это слишком тяжко.
|
|
|
Только раз она почти расстроилась, когда два года назад позвонили из церковной школы Святой Агнесс и сообщили, что меня выгоняют из-за нарушения дисциплины. Я почти уверена, что мама еле заметно стиснула зубы, а голубые ее глаза увлажнились, когда она слушала сестру Марию, рассказывающую, как я вносила смуту на уроках богословия. Повесив трубку, мать пригладила волосы — словно бы мимолетное сжатие челюсти как-то нарушило прическу, — затем расправила юбку, улыбнулась и сказала:
— На этой неделе нам придется оформить тебя в школу Хейден Хай.
Поэтому вся затея с «уроками на кухне» кажется подозрительной. Ко мне и раньше приходили заниматься парни, и это никогда не вызывало проблем. Даже с Рифером. Похоже, Люк был прав, когда сказал, что не произвел сильного впечатления.
Мы располагаемся за кухонным столом, а около двери слоняется отец, поглядывая на нас. Просто нелепо. Ну почему он выбрал именно сегодняшний день, чтобы разрушить мою жизнь? «Уходи!»
Я листаю тетрадь для сочинений и открываю чистую страницу.
— На чем сосредоточимся для этого анализа? Может, на Ма и Томе?
Когда отец опять проходит мимо двери, я поднимаю глаза на Люка и внутренне напрягаюсь из-за его недовольной мины.
|
|
|
«Папа, уходи!»
Я пялюсь на Люка и замечаю, что морщинки вокруг его глаз разглаживаются, а в уголках губ появляется улыбка.
— Неплохо, на мой взгляд. — Он слегка повышает голос. — Что думаете, мистер Кавано?
Папа показывается из-за угла, щеки у него пунцовые, а взгляд подозрительный. Он словно бы пытается испепелить Люка глазами, чего никогда раньше не делал, затем кивает мне и уходит.
— Что случилось? — шепчу я.
Люк пожимает плечами.
Встряхнув головой, я начинаю писать.
И с удивлением замечаю Грейс, шаркающей походкой направляющуюся к холодильнику. Она редко когда выбирается из комнаты, которую делит с Мэгги, поэтому та постоянно находит предлог, чтобы сбежать. Грейс достает из холодильника колу, открывает крышку и пьет, пристально разглядывая нас из-под светлой длинной челки. На самом деле от бледно-голубых глаз Грейс, смотрящих словно бы сквозь тебя, просто мурашки по коже. Сестра всегда была такой.
— Грейс, тебе что-то нужно? — подчеркнуто спрашиваю я, когда ее пристальный взгляд кажется мне слишком уж странным.
— Нет, — Она не уходит. Пьет колу и пялится в нашу сторону.
Я стараюсь игнорировать ее, но это просто невозможно.
— Знаешь, мы пытаемся делать уроки...
Она прислоняется спиной к холодильнику, словно собирается задержаться на какое-то время.
— Продолжайте.
Я хмуро гляжу на нее.
— Будет лучше, если ты уйдешь.
— Ладно. — Она отходит от холодильника и плетется обратно в гостиную, не спуская все это время глаз с Люка.
— Извини. Она просто немного...
— Настойчива? — Люк следит за ней с поднятой бровью.
— Я не это слово собиралась сказать, но да, — улыбаюсь я.
Когда мы заканчиваем уроки, я хочу позвать его к себе в комнату — послушать новые скачанные мелодии группы «Fray». Но наверное, я испытываю судьбу.
Хотя именно это у меня лучше всего получается.
Мы медленно идем к двери, а когда доходим, я оборачиваюсь и хватаю Люка за руку.
— Пойдем, — говорю я и тяну его вверх по лестнице.
Люк выглядит слегка удивленным, когда я затаскиваю его в спальню и закрываю дверь.
— Так ты не знаешь, что произошло? — спрашиваю я, забираясь на кровать. — Я раньше не видела, чтобы родители так вели себя.
— Без понятия.
Я подбираю под себя ноги и опираюсь на вытянутую руку.
— Понимаешь, очень странно. Они словно стали пришельцами.
Люк изучает комнату и весело улыбается.
— Прямо «Вторжение похитителей тел»[17]. — Он переводит взгляд на меня и изгибает бровь, — Может, так и случилось.
Он вновь переключается на стены и обходит комнату по кругу.
— Забавные обои, — говорит Люк, останавливаясь, чтобы прочитать надписи Райли и Тейлор. Дойдя до Моны Лизы, он грустно усмехается.
— Она сделала... многое, — бормочет он.
— Что? — спрашиваю я.
Он бросает на меня взгляд.
— Да так.
Затем я вспоминаю, что там написала Райли.
— Мона Лиза жаждет с кем-нибудь переспать.
Люк опускает взгляд на тумбочку и берет в руки фоторамку. Долго смотрит на фотографию.
— Кто это? — спрашивает он, проводя пальцем по стеклу.
— Мы с братом, — Я упираюсь взглядом в окно, наблюдая за собирающимися на горизонте тучами.
— Брат? — удивленно спрашивает он.
— Он умер, — ровным голосом говорю я.
— Когда?
Я снова гляжу на Люка и вижу в его глазах сочувствие, которого не заслужила. Внутри все переворачивается, в горле появляется ком. Я не хочу продолжать этот разговор.
— Десять лет назад. — Я достаю из сумки учебник по государственному устройству.
— Мне очень жаль.
Я вслепую перелистываю страницы, притворяясь, что ищу нужную, и пытаюсь сдержать слезы.
Люк опускается на стул.
— Хочешь об этом поговорить?
О боже, нет!
— Не очень. — Я спрыгиваю с кровати, — Кстати, я закачала несколько классных мелодий, — говорю я, надеясь, что он не слышит слез в моем голосе. Беру с тумбочки айпод и подключаю к колонкам. — Что хочешь послушать?
— Смотря что у тебя есть.
Я делаю глубокий вдох, напряжение внутри спадает.
— Как всегда, «Fray», — с улыбкой говорю я. — А еще «Saving Abel» и «Three Days Grace».
— Поставь в случайном порядке. Люблю сюрпризы, — На его губах появляется игривая улыбка, отчего мое сердце подпрыгивает в груди.
Я включаю музыку, но не могу сосредоточиться на ней, потому что Люк встает со стула и медленно идет ко мне. Не могу понять, что именно вижу в его глазах: некий соблазн и — о да! — опасность. Когда его губы изгибаются в лукавой улыбке, внизу живота у меня словно что-то взрывается, растекаясь по всему телу. Я хватаю ртом воздух. Но как только он доходит до меня, распахивается дверь.
На пороге стоит мама и мечет глазами молнии.
Черт. Я напускаю волосы на лицо, стараясь скрыть румянец, и поворачиваюсь к ней.
— Привет, мам.
— Фрэнни, на минуту, — говорит сквозь зубы мама. — В коридор, — добавляет она, когда я не двигаюсь.
Я поворачиваюсь к Люку и округляю глаза в притворном ужасе.
Он подавляет смешок, скрывая его за покашливанием.
Я выхожу в коридор и закрываю дверь.
— Ну что?
— Я думала, мы друг друга поняли.
— Поняли?
— Я не хочу, чтобы он находился в твоей комнате, — еле слышно произносит она.
— А если мы откроем дверь?
«Пожалуйста, пусть он останется».
Она с минуту смотрит на меня.
— С открытой дверью, — отвечает она, — если только недолго.
Я стараюсь скрыть довольную улыбку. На сегодня я уже достаточно испытала судьбу.
— Спасибо, — говорю я, распахивая дверь.
Мама еще некоторое время смотрит на меня, потом на Люка, перед тем как пойти вниз.
Я переступаю порог и вижу Люка с айподом в руках.
— У тебя здесь всего понемногу, — говорит он, — Джимми Хендрикс, Моцарт, «Nickelback».
Я грызу ноготь и что-то смущенно бормочу в подтверждение.
Люк снова подключает айпод к колонкам.
— Поскольку меня не выволокли отсюда за ухо, полагаю, ты заключила перемирие?
Когда он медленно идет ко мне, в желудке все переворачивается.
— Думаю, да. С одним условием — открытая дверь, — дрожащим голосом говорю я, указывая на коридор.
— Хм... — Люк останавливается напротив — слишком близко — и выглядывает в коридор, как раз когда мимо проскальзывают хихикающие сестры. Поднимает руку и проводит пальцем по линии моих губ.
Мое сердце бешено колотится. Я одновременно взволнована и ошарашена.
— Так... ладно... — Я хватаю с кровати учебник по государственному устройству, — Ты уже сделал то, что задал мистер Раньон?
— Не-а, — улыбается Люк.
Я достаю из сумки тетрадь и растягиваюсь на полу. Люк опускается рядом, опираясь спиной о кровать. Пока мы делаем уроки, я, как могу, игнорирую подглядывающих по очереди сестер.
Мы заканчиваем заниматься, и я провожаю его до машины.
— Увидимся в понедельник.
— Ага, до понедельника, — говорит Люк, ныряя в машину и захлопывая дверь.
Я облокачиваюсь на открытое окно, удивившись музыке.
— Что ты слушаешь?
— Вивальди.
— Правда?
Люк широко улыбается и придвигается ближе.
— Я полон сюрпризов.
Мое сердце вновь подпрыгивает, и я неуверенно улыбаюсь в ответ.
— Конечно.
— Удачи завтра в церкви. — Он изгибает бровь.
— Ага.
Люк заводит мотор, но я по-прежнему стою, опираясь на окно. Он смотрит на меня. Я наклоняюсь сильнее, ощущая его жар. Люк тянется ко мне. В моем сердце происходит нечто невероятное, словно дикий зверь, загнанный туда, жаждет вырваться наружу.
Но в этот момент отворяется дверь, и на крыльце появляются родители. Я втягиваю воздух, избегая критической точки, и выпрямляюсь с разочарованным вздохом.
Люк расплывается в улыбке, и мое сердце снова учащенно бьется.
— Увидимся, — говорит он и машет рукой.
Я наблюдаю, как он сдает назад, а затем медленно удаляется по улице, пока задние фары и вовсе не исчезают за поворотом. Когда я возвращаюсь к дому, родители все еще стоят на крыльце.
— Боже всевышний! Что это было? — захлебываясь, спрашиваю я, угрожающе направляясь к ним.
— Выбирай выражения, Фрэнни, — отчитывает меня мать.
Я закатываю глаза.
— Ой да ладно. Так в чем дело?
Папа взволнованно смотрит на меня.
— Ты ведь не... — начинает он, но затем краснеет и замолкает.
— Что?
Мама берет меня за руку и ведет в пустую гостиную. Я слышу, как наверху лестницы шуршат сестры, занимая удобное для подслушивания место.
— Ты ведь не в романтических отношениях с этим парнем?
— В смысле, встречаемся ли мы?
— Да.
— Нет. Он мой партнер по эссе.
И предмет моих фантазий.
— Нам с отцом кажется, ты не должна проводить с этим парнем времени больше, чем необходимо.
— Почему?
— Он беспокоит нас, Фрэнни. С ним что-то не так.
— Ого! Просто класс. Это из-за пирсинга?
— Нет... просто что-то в его ауре...
— Вам его аура не понравилась?
Я слышу хихиканье Мэри и Кейт.
— Фрэнни, доверься нам. Пожалуйста. Мы считаем, ты не должна проводить время с такими, как он.
— Кто вы и что вы сделали с моими родителями?
Мама невольно улыбается и обнимает меня.
— Мы всего лишь волнуемся о наших девочках, и все.
Полагаю, вот как можно добиться от матери реакции. Но, по правде говоря, мне не стоило бы так удивляться, ведь Люк определенно обладает особой аурой. И вряд ли бы он произвел иное впечатление на родителей любой девочки-подростка.
ГЛАВА 7
ЛИЧНЫЕ ДЕМОНЫ
ФРЭННИ
Со вчерашнего дня в мыслях моих — только Люк. Я, пожалуй, даже одержима им. Этот взгляд... никто никогда не смотрел на меня так. При одном воспоминании об этом внизу живота что-то ворочается. Я смотрю на маму на переднем сиденье нашего семейного фургона. Не войди она вчера в комнату, не знаю, чем бы все закончилось.
Я сижу сзади и переключаю айпод, пялясь в окно всю дорогу до церкви и надеясь хоть мельком увидеть черную «шелби-кобру» шестьдесят восьмого года. Но вместо этого, как только мы подъезжаем к церкви, замечаю дедушкин темно-синий «мустанг» шестьдесят пятого года, сияющий на солнце. Верх машины откинут, а она сама готова к использованию.
— Не может быть! — кричу я.
— Похоже, назад ты поедешь на дедушкиной красавице, — улыбается мама.
— Не понимаю, из-за чего весь сыр-бор. Это всего лишь старая рухлядь. Кому понадобится такая машина, если можно купить совершенно новенькую? — спрашивает, как всегда, прагматичная Грейс.
— Дедушке понадобится, и мне тоже, — отвечаю я.
Сестра закатывает глаза и пожимает плечами.
Всю мессу дедушка ерзает на скамье. Чтобы уберечь себя от того же, я наблюдаю за Грейс, стоящей на коленях и перебирающей четки. Когда умер Мэтт, она выбрала другой путь, полностью посвятив себя Богу, словно Он может все исправить или изменить. Она всегда была слишком доверчивой. Даже наивной.
Молитвы не срабатывают. Это уж я испробовала.
Я снова смотрю на дедушку, вспоминая последний раз, когда по-настоящему вставала на колени и молилась. Это произошло три года назад. В субботу я проснулась посреди ночи словно от удара молнии, рассекшей сознание. Я зажмурилась от боли, и передо мной возник образ бабушки, лежащей в луже крови, в саду. Когда я позвонила ей, никто не ответил. Тогда я сказала маме, что мы должны поехать и проверить, но она лишь отмахнулась. Я не могла толком объяснить, зачем нам нужно ехать — это было сумасшествием, — поэтому вернулась в комнату и стала молиться.
Когда в тот день дедушка вернулся с рыбалки, то нашел бабушку в саду. Она упала с лестницы, напоровшись на ножницы для подстригания веток.
Тогда я поняла, что Бога нет.
В конце мессы, длившейся вечность, дедушка вскакивает со скамьи.
— Готова прокатиться?
— Я весь год была готова.
— Поехали!
Он направляется к выходу из церкви, я иду следом. Когда мы добираемся до машины, он открывает дверь водителя и протягивает мне ключи.
— Я за рулем? Не может быть!
— Ты заслужила, — улыбается он.
Я прыгаю за руль, включаю зажигание, и машина оживает. По радио звучит песня «Rolling Stones» — «Sympathy for the Devil»[18]. Я делаю громче.
— Просто восхитительно.
Я так широко улыбаюсь, что сводит скулы, и обхватываю руль.
— Ну, давай рули. — Его сияющие голубые глаза смотрят на меня.
Я подгоняю зеркала и сиденье, затем переключаюсь на первую и медленно выезжаю с парковки. Как только мы удаляемся от толпы, выезжая на дорогу, дедуля говорит:
— Газу прибавь-ка. Поглядим, на что она способна.
Я нажимаю на газ и лечу, ветер теребит волосы, прохладное утреннее солнце ласкает кожу.
— Она отлично держится! — перекрикиваю я рычание мотора, радио и ветер.
Бросаю взгляд на дедушку; он явно гордится мной.
— Ты хорошо поработала.
— Дедушка?
— Что?
— Если бы у дьявола была машина, то, как ты думаешь, какая?
— Черная «шелби-кобра», — говорит он, и я слышу в его голосе озорные нотки.
В желудке у меня что-то дергается.
— Какого года?
— Шестьдесят седьмого.
Близко.
Мы подъезжаем к дому.
— Оставь ее пока, — говорит дедушка. — Покатаемся попозже.
— Так каков наш следующий проект? Еще один «мустанг»?
— Возможно. Подумываю как раз о «шелби» шестьдесят седьмого. Иди-ка сюда. Хочу кое-что показать, — зазывает он, открывая парадную дверь.
Я с наслаждением вдыхаю сладковатый запах дыма от курительной трубки, пока мы петляем между потертым диваном и ореховым журнальным столиком в маленькой гостиной, направляясь в спальню в задней части дома. Дедушка берет с тумбочки деревянную рамку и протягивает мне.
— Бабушка когда-нибудь показывала тебе это?
— Нет, — говорю я, принимая фотографию и рассматривая ее.
На ней молодая пара: он — с темными волосами и небесно-голубыми глазами, в темно-синих джинсах и черной футболке. Парень обнимает девушку в бриджах и красном топе на бретельках, легкий ветерок теребит пшеничные волосы. Она сидит на капоте черной «шелби-кобры» шестьдесят седьмого года.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 97; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!