Отсутствие новостей — лучшая новость?



 

Десять лет назад я была трудным подростком и регулярно вляпывалась в какие-то сомнительные истории. Например, однажды я оказалась субботним пасмурным вечером в пустынном городе Приозерске без гроша в кармане, а мне срочно было нужно купить лекарство. Я не нашла ничего лучше, как просить деньги у прохожих. Но если в Москве или в Петербурге к неформальной молодежи, стреляющей десять рублей, относятся с доброжелательным равнодушием, то в провинциальном Приозерске я вызывала у опрашиваемых живейшее любопытство. Человек, добавивший мне недостающую сумму, после этого вопреки ожиданиям не потерял ко мне интерес, а, напротив, проследовал со мной в аптеку, пронаблюдал за тем, как я совершаю покупки, а потом, когда мы из этой аптеки вышли и я приняла наконец свою таблетку, намекнул, что неплохо бы теперь и расплатиться, а именно удалиться в ближайшие кусты и заняться там сексом.

Я очень удивилась. По моим представлениям, одолженные этим человеком тридцать рублей абсолютно не стоили такой награды. Поэтому я попыталась мягко отказать, но в ответ мой собеседник продемонстрировал, что у него есть с собой бензопила. И добавил, что у меня, собственно, есть только два варианта: заняться сексом или быть распиленной на кусочки. Меня, честно говоря, не устраивали оба, но шансы убежать я расценивала как сомнительные (физическая подготовка никогда не была моей сильной стороной), а позвать на помощь было совершенно некого: в городе Приозерске в девять часов вечера наступает глубокая ночь, и на улице нет буквально ни души. Так что мне пришлось сказать, что я не то чтобы отказываю, но хочу, как приличный человек, сначала погулять и пообщаться. И мы стали нарезать круги по городу, причем я проследила за тем, чтобы эти блуждания привели нас к железнодорожной станции: я наивно надеялась, что там будет милиция, но увы — ни единого милиционера на железнодорожной станции Приозерска нет, а есть только неосвещенный парк с одной стороны, свалка с другой, железнодорожное депо с третьей и заросли у реки с четвертой. А посередине — крохотный освещенный асфальтированный пятачок, по которому мы с новым знакомым и кружили следующие три часа: он ко мне, я от него.

И вот все эти три часа, не замолкая ни на секунду и контролируя тембр голоса, чтобы он не был испуганным, я поддерживала светскую беседу. Каждый раз, когда мой собеседник вспоминал, что он тут теряет время и пора бы уже включить бензопилу и загнать меня в заросли, я отвечала: «Погодите, я вам еще одну классную штуку не успела дорассказать!» На этом месте в нем по непостижимым для меня причинам просыпалась вежливость, и он говорил:«Ну ладно, давай уже рассказывай побыстрее». Самое смешное обстоятельство заключается в том, что все это время я говорила только о биологии. Впрочем, это логично: я кроме нее до сих пор ничего не знаю настолько, чтобы три часа вещать без остановки. За это время я успела изложить своему собеседнику (в основном я обращалась к бензопиле, конечно) всю систематику живого мира; мой враг даже разделил мое искреннее возмущение тем, что протисты — это мусорная куча, в которую одноклеточные предки грибов, предки растений и предки животных свалены как попало. Я изложила все реакции фотосинтеза, не упустив ни никотинамидадениндинуклеотидфосфат, ни рибулозобисфосфаткарбоксилазу — едва ли этот подвиг возможно повторить в отсутствие бензопилы! — и мой собеседник был всерьез вдохновлен тем новым для него фактом, что растения, оказывается, питаются только водой (с растворенными минералами) и углекислым газом и сами строят из них все свои белки, жиры и углеводы. А в тот момент, когда я собиралась перейти от биохимии к строению и работе человеческой нерв ной системы (об этом запросто можно рассказывать всю ночь!) на станцию наконец подтянулись люди, встречающие последнюю, полуночную электричку из Петербурга, и в том числе стайка местной рабочей молодежи с полиэтиленовыми бутылками пива. Они некоторое время за нами наблюдали издалека, а потом поинтересовались: «Девушка, вам помочь?» «Да!!!» — завизжала я, метнулась к ним и была спасена: мой неудачливый поклонник помахал бензопилой, поругался да и ушел в ночь, а мальчики накинули на меня куртку, напоили своим отвратительным пивом, успокоили и посадили на ту самую полуночную электричку, которая увезла меня в лес к друзьям.

А вот если бы мне все-таки пришлось читать бензопиле лекцию еще и по высшей нервной деятельности, то стоило бы начать, конечно, со стресса и способов реакции на него. Дело в том, что вышеизложенная история — это хороший пример смещенной активности. У меня совершенно не было никакого продуманного плана спасения, я не пыталась устроить собеседнику разрыв шаблона и даже не то чтобы осознанно тянула время. Я просто понятия не имела, что мне делать в этой ситуации, и поэтому бессознательно выбрала наиболее привычную для меня форму поведения: разговоры о биологии. Все животные в сложных ситуациях поступают точно так же — правда, обычно у них поведение попроще.

Понятие смещенной активности впервые ввел классик этологии Николас Тинберген1 . Он приводит в пример дерущихся птиц, которые, не понимая, кто одерживает победу в драке, могут внезапно прекратить ее — временно или насовсем — и заняться чем-то совершенно посторонним. Тинберген, в частности, наблюдал жаворонков, которые посреди боевого столкновения начинают искать на земле пищу; скворцов и селезней, которые делают паузу в драке, чтобы почистить перья, а затем набрасываются друг на друга с прежним пылом; серебристых чаек, которые непосредственно перед атакой начинают подбирать с земли материал для гнезда — потом, собравшись с духом, отбрасывают эти веточки и нападают на соперника, а сразу после этого, чтобы успокоиться, летят дальше собирать веточки, хотя никакого гнезда рядом может и не быть. Смещенная активность не обязательно связана с дракой, она встречается в любой ситуации, когда животное не понимает, что ему делать: если его побеспокоили в гнезде, если оно убегает от врага или даже если просто предполагается секс (и ничего смешного, это действительно очень тревожная ситуация).

Смещенная активность — это всегда какие-то привычные действия, которые бывают хороши в другой ситуации, но едва ли уместны в этой. Чаще всего встречается импульсивное пищевое поведение (встревоженное животное начинает искать или потреблять еду и питье, совершенно не будучи голодным), разные формы аутогруминга (то есть ухода за собственным телом: птицы чистят перья, крысы умывают мордочку, люди крутят волосы или грызут ногти), строительство гнезда (птицы просто собирают веточки, а человек может, например, начать протирать и без того чистый стол), сексуальное поведение (допустим, бакланы, защищая свое гнездо от врагов, время от времени прерываются на то, чтобы похлопать крыльями и покурлыкать точно так же, как они делают это перед спариванием), а некоторые птицы, например кулики, при угрозе агрессии со стороны своих товарищей просто-напросто засыпают (подкрепляя таким своим поведением распространенный в «Фейсбуке» мем «при возникновении любой непонятной ситуации ложитесь спать»). Список можно продолжать бесконечно, потому что все животные (и все люди) выбирают для смещенной активности какое-нибудь действие, наиболее привычное именно для них.

 

 

В следующий раз, столкнувшись с непредсказуемой ситуацией, попробуйте представить, что вы птица.

 

В учебнике Дмитрия Жукова «Биология поведения. Гуморальные механизмы» перечислены три ситуации, в которых возникает смещенная активность. Первый случай — это столкновение двух сильных мотиваций, при котором ни одна не может одержать окончательную победу. Допустим, вы очень хотите позвонить прекрасному юноше с длинными ресницами, чтобы позвать его в гости посмотреть ируканские ковры, но в то же время вам очень-очень страшно, что он вам откажет да еще и подумает, что вы навязчивая идиотка, которая не дает ему покоя. Рациональное существо в такой ситуации все-таки позвонило бы, будучи готовым и к согласию, и к отказу (согласие, кстати, более вероятно), или, например, решило бы, что не готово идти на риск получить такой удар по самооценке и поэтому звонить не будет. Но не такова девушка! Она будет терзаться от этого противоречия мотиваций целый день, неделю, месяц, всю зиму и еще часть весны — и каждый раз практиковать смещенную активность (а именно зависать в «Фейсбуке») до момента закрытия метро, когда вопрос решится сам собой. Пусть ее утешает то, что ее поведение по крайней мере естественно с биологической точки зрения.

Вторая ситуация — это конкуренция поведенческих стереотипов, то есть человек (или другое животное) знает, чего хочет, но не может выбрать путь, который приведет его к цели. Например, у тех же дерущихся птиц более слабый соперник хочет прекратить конфликт, но не понимает, как именно лучше это сделать: убежать, подчиниться или все-таки честно проиграть в бою? Не в силах сделать выбор, бедное создание вообще прекращает драку и начинает клевать зерно, как будто ничего не происходит.

Третий случай возникновения смещенной активности — это полное отсутствие какой бы то ни было готовой программы поведения для совершенно новой ситуации, в которую попало животное или человек. В учебнике Жукова приводится такой пример: если ребенок в соседней комнате внезапно начал кричать и прыгать или, наоборот, там наступила полная тишина, то это наверняка означает, что ребенок добрался до какого-то предмета, который ему было строго запрещено трогать, и сломал его. Готовой программы действий на этот случай у ребенка нет, и поэтому он либо в ужасе замирает, либо разражается серией хаотичных двигательных актов — выбор между этими вариантами зависит от индивидуального типа реакции на стресс.

Смещенная активность существует, это вполне признанная научная концепция, но она, в отличие от многих других компонентов стрессорной реакции, до сих пор относится к биологии двадцатого, а не двадцать первого века — в том смысле, что не изучены ее нейрофизиологические, молекулярные и генетические механизмы. В основном она используется в поведенческих экспериментах, например, для оценки уровня тревожности у приматов: чем больше обезьяна чешется и перебирает себе шерсть, тем более непонятной и потенциально опасной кажется ей ситуация, в которой она оказалась2 . Эта связь может использоваться при тестировании фармакологических препаратов, потому что лекарства, понижающие или снижающие уровень тревожности у людей, действуют аналогичным образом и на обезьян. Расспросить животных об их чувствах довольно сложно (тем более что в экспериментах используются не человекообразные обезьяны, а более простые виды, не способные к усвоению языка глухонемых), но зато можно проанализировать долю смещенной активности в поведении и выяснить, какие фармакологические воздействия могут ее повышать или снижать.

 


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 152; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!