Библиотека университета в Падуе

(расшифровал, перевел и обработал доктор М. Джордано)

 

27 июня 1542 года

 

Без моего ведома М. уговорил патера Доминикуса из третьего Ордена, человека с весьма сомнительной репутацией, провести особый акт экзорцизма, чтобы излечить ее от одержимости. Когда до меня дошла весть об этом кощунственном плане, было уже поздно. Хотя мне удалось проникнуть в капеллу, в которой происходило это позорное действо, я не смог помешать тому, чтобы девушке влили сомнительные субстанции, которые пенились во рту, заставили закатиться глаза и бредить, в то время как патер Доминикус окроплял ее святой водой. В результате этих манипуляций, которые я без неловкости могу называть пытками, Элизабетта в ту же ночь потеряла плод. Перед отъездом ее отец не продемонстрировал ни капли раскаяния, лишь триумф по поводу изгнания демона. Признания Элизабетты, полученные под воздействием субстанции и боли, он тщательно запротоколировал и записал в виде доказательств ее помешательства.

Я отказался от копии – мой доклад Главе Конгрегации и без того вызовет непонимание, так будет надежнее. Я бы хотел, чтобы мой доклад послужил дополнительным основанием для того, чтобы М. впал в немилость у своих покровителей, но не имею больших надежда по этому поводу.

 

Глава двенадцатая

 

Мистер Марли нахмурился, когда мы ворвались в комнату, где хранился хронограф.

– Вы что, не завязали ей?.. – начала он, но Гидеон не дал ему договорить.

– Я элапсирую сегодня с Гвендолин в 1953 год, – сказал он.

Мистер Марли упер руки в боки.

– Вы не имеете права, – сказал он. – Ваша квота потребуется для выполнения операции Черный турмалин тире Сапфир. И если вы забыли, она пройдет в это же время.

Хронограф стоял перед мистером Марли, и его драгоценные камни сверкали в искусственном свете.

– Изменение плана, – коротко сказал Гидеон и сжал мою руку.

– Я ничего об этом не знаю! И я вам не верю! – Мистер Марли скривил недовольно губы. – Мое последнее полученное приказание гласит однозначно…

– Так позвоните наверх и спросите, – перебил его Гидеон и показал на телефон на стене.

– Я именно так и поступлю!

Мистер Марли неуклюже двинулся к телефону. Гидеон отпустил мою руку, склонился над хронографом, а я осталась стоять у двери, как манекен. Теперь, когда нам больше не нужно было бежать, я стала безучастной, замерла, как часы, в которых кончился завод. Я даже не чувствовала биение своего сердца. Мне казалось, я превращаюсь в камень. Вообще‑то, в голове у меня должны были безостановочно крутиться мысли, но они этого не делали. В голове не было ничего, кроме тупой боли.

– Гвенни, все выставлено для тебя. Иди сюда. – Гидеон не ждал, пока я послушаюсь, он не обращал внимания на протесты мистера Марли («Прекратите! Это моя задача!»), он притянул меня к себе, взял мою вялую руку и осторожно положил палец в отверстие под рубином. – Я тут же буду рядом.

– У вас нет разрешения самостоятельно пользоваться хронографом, – стал ругаться мистер Марли и снял трубку. – Я незамедлительно пожалуюсь вашему дяде, что вы нарушаете правила.

Я еще видела, как он набирал номер, но в следующее мгновение унеслась в спирали рубинового цвета. Приземлилась я в полной темноте и механически стала двигаться наощупь вперед, где, как мне думалось, должен был быть выключатель.

– Давай я включу, – услышала я голос Гидеона, который беззвучно приземлился у меня за спиной.

Через две секунды на потолке замерцала лампочка.

– Быстро, – пробормотала я.

Гидеон повернулся ко мне.

– Ах, Гвенни, – сказал он мягко. – Мне ужасно жаль.

Я не ответила и даже не шелохнулась. Тогда он за два шага оказался возле меня и обнял. Он притянул мою голову к своему плечу, прижался подбородком к моим волосам и прошептал:

– Все будет хорошо. Я обещаю. Все опять будет хорошо.

Не знаю, как долго мы так стояли. Может быть, причина была в его словах, которые он снова и снова повторял, а может, в тепле его тела, которое постепенно растапливало мое оцепенение. В какой‑то момент я сумела беспомощно прошептать: «Моя мама… не моя мама».

Гидеон направился со мной к зеленому дивану в центре комнаты и усадил рядом.

– Я бы хотел знать об этом раньше, – сказал он огорченно. – Тогда я сумел бы тебя предупредить. Тебе холодно? У тебя стучат зубы.

Я покачала головой, прислонилась к нему и закрыла глаза. На какой‑то момент мне захотелось, чтобы время остановилось, здесь, в 1953 году, на зеленом диване, где не было ни проблем, ни вопросов, ни лжи, – только Гидеон и его утешительная близость, которая окутывала меня. Но, к сожалению, мои желания не имели обыкновения сбываться, что показал мой горький опыт. Я открыла глаза и посмотрела искоса на Гидеона.

– Ты был прав, – сказала я жалобно. – Это, пожалуй, единственное место, где они не могут нам помешать. Но у тебя будут неприятности.

– Наверняка, – улыбнулся слегка Гидеон. – Прежде всего потому, что я Марли… ну… скажем, не слишком мягко помешал вырвать у меня из рук хронограф. – Его улыбка на короткое мгновение стала жесткой. – Операция Черный Турмалин и Сапфир должна будет пройти в другое время. Хотя сейчас у меня еще больше вопросов к Люси и Полу, и встреча с ними была бы самым правильным поступком в настоящий момент.

Я подумала о нашей последней встрече с Люси и Полом у леди Тилни, и мои зубы громко застучали, когда я вспомнила, как Люси на меня смотрела и шептала мое имя. Господи, я же ни о чем не догадывалась!

– Если Люси и Пол – мои родители, значит мы… мы с тобой родственники? – спросила я.

Гидеон опять улыбнулся.

– Я тоже в первую очередь об этом подумал, – сказал он. – Но Фальк и Пол для меня кузены третьей или даже четвертой степени. Они происходят от одного, а я от другого близнеца из пары Карнеолов.

У меня в мозгах снова закрутились шестеренки, цепляясь одна за другую. Внезапно в горле у меня возник комок.

– Перед тем как он заболел, папа вечерами всегда пел для нас и играл на гитаре. Мы очень это любили, Ник и я, – сказала я тихо. – Он всегда говорил, что я наследовала его музыкальные способности. При этом он не был даже моим родственником. Темные волосы у меня – от Пола.

Я сглотнула. Гидеон молчал, на его лице было сочувствие.

– Если Люси мне вовсе не кузина, а мать, тогда моя мама – моя двоюродная бабушка, – продолжила я. – А моя бабушка в действительности – моя прабабушка. И дедушка – вовсе не мой дедушка, а дядя Гарри! – Последнее было уже слишком. Я стала безудержно плакать. – Я терпеть не могу дядю Гарри! Я не хочу, чтобы он был моим дедушкой! И я не хочу, чтобы Каролина и Ник перестали быть моими сестрой и братом. Я их так люблю!

Гидеон позволил мне какое‑то время поплакать, а потом стал гладить мои волосы и успокаивающе бормотать:

– Ну, хорошо, хорошо, Гвенни. Сейчас это не имеет значения. Они ведь остались теми же людьми, неважно, какие родственные связи между вами.

Но я безутешно всхлипывала, не замечая, что Гидеон мягко тянет меня к себе. Он обнял меня обеими руками и крепко прижал.

– Они должны были мне сказать, – с трудом выговорила я. Футболка Гидеона стала мокрой от моих слез. – Мама… должна была мне рассказать.

– Может быть, она когда‑нибудь и рассказала бы. Но стань на ее место. Она любит тебя – и поэтому точно знала, что правда причинит тебе боль. Она, скорее всего, просто не решилась. – Гидеон гладил меня по спине. – Это должно было быть ужасным для всех, а для Люси и Пола особенно.

У меня опять потекли слезы.

– Но почему они меня оставили? Хранители никогда бы меня не обидели. Почему они просто не поговорили с ними?

Гидеон ответил не сразу.

– Я знаю, что они пытались, – сказал он медленно. – Наверное, тогда, когда Люси поняла, что беременна, и им стало ясно, что ты станешь Рубином. – Он откашлялся. – Но тогда у них не было еще доказательств их теории о планах графа. Их рассказы были сочтены детскими фантазиями, которые должны были оправдать неразрешенные путешествия во времени. Об этом можно прочитать в Хрониках. Особенно дед Марли возмущался по поводу их обвинений. Он писал, что Люси и Пол запачкали светлую память о графе.

– Но мой… дедушка! – Мой разум отказывался думать о Лукасе иначе, кроме как о моем дедушке. – Он‑то все знал и точно верил Люси и Полу! Почему он не помешал их побегу?

– Не знаю, – Гидеон пожал мокрыми от наплаканных слез плечами. – Без доказательств даже он не мог что‑то серьезное предпринять. Он не мог рисковать своим положением во Внутреннем Круге. И кто знает, мог ли он доверять всем Хранителям. Мы не можем исключить вероятность того, что и в настоящем мог быть кто‑то, кто был в курсе настоящих планов графа.

Кто‑то, кто, в конечном итоге, даже убил моего дедушку. Я покачала головой. Для меня все это было слишком много, но Гидеон еще не закончил.

– Какова бы ни была причина – может, твой дедушка даже поддержал идею послать Люси и Пола в прошлое с хронографом.

Я шмыгнула носом.

– Они могли взять меня с собой, – сказала я. – Еще до моего рождения!

– Чтобы родить тебя в 1912 году и растить под вымышленным именем? Незадолго до первой мировой? – Он покачал головой. – Кто бы взял тебя, если бы с ними что‑нибудь случилось? Кто бы заботился о тебе? – Он погладил меня по волосам. – Я даже приблизительно не могу себе представить, как должно быть больно узнать такое о себе, Гвен. Но я могу понять Люси и Пола. Они могли положиться на твою маму, в ее лице у них был тот человек, который будет тебя любить, как собственную дочь, и воспитает в безопасных условиях.

Я кусала нижнюю губу.

– Не знаю. – Я села, совершенно обессилев. – Я вообще уже ничего не знаю. Я хотела бы повернуть время назад – пару недель пусть я не была самой счастливой девушкой в мире, но была… нормальной. Не путешественницей во времени. Не бессмертной! И уж точно – не дочерью двух подростков, живущих в 1912 году.

Гидеон улыбнулся мне.

– Да, но посмотри – есть парочка и положительных изменений. – Он провел бережно большим пальцем у меня под глазами, наверное, для того чтобы вытереть огромные лужи, полные туши для ресниц. – Я считаю, ты очень смелая. И… и я люблю тебя!

Его слова растворили тупую боль у меня в груди. Я обняла его за шею.

– Можешь повторить? А потом поцеловать меня? Так, чтобы я забыла обо всем остальном?

Гидеон опустил взгляд от моих глаз до губ.

– Я попытаюсь, – пробормотал он.

Его попытки были успешны. Если можно так сказать. Я, например, не возражала бы против того, чтобы провести так весь остаток дня и, может даже, всю мою жизнь – в его объятиях на зеленом диване в 1953 году. Но в какой‑то момент он немного отстранился от меня, оперся на локти и посмотрел сверху вниз.

– Я думаю, нам лучше остановиться, иначе я за себя не ручаюсь, – сказал он, с трудом дыша.

Я ничего не сказала. Почему он должен чувствовать себя иначе, чем я? Разве что я вряд ли бы сумела остановиться. Я подумала, не стоит ли мне по этому поводу обидеться. Но долго размышлять на эту тему я не смогла, потому что Гидеон глянул на часы и подскочил как ужаленный.

– Э‑э‑э… Гвен, – сказал он торопливо. – Время почти вышло. Тебе нужно что‑то сделать с прической – скорее всего, они уже собрались в кружок вокруг хронографа, чтобы встретить нас, когда мы вернемся.

Я вздохнула.

– О боже, – сказала я несчастным голосом. – Но нам еще нужно обсудить, что будет дальше.

Гидеон нахмурил лоб.

– Им придется отложить операцию, а может, мне удастся их уговорить отправить меня на оставшиеся два часа в 1912 год. Нам необходимо поговорить с Люси и Полом, причем срочно!

– Мы можем сегодня вечером вместе отправиться к ним, – сказала я, хотя мысль об этом вызывала у меня тошноту. Приятно с вами познакомиться, мама и папа.

– Забудь об этом, Гвен. Они никогда не пустят тебя со мной в 1912 год, разве что граф даст недвусмысленное распоряжение.

Гидеон протянул мне руку, помог подняться на ноги и неловко попытался разгладить волосы, которые он сам же и спутал.

– Как хорошо, что у меня дома случайно есть собственный хронограф, – сказала я, так небрежно, как только могла. – Который, кстати, прекрасно работает.

Гидеон уставился на меня.

– Что?!

– Да перестань. Ты знал – иначе как я могла встречаться с Лукасом?

Я положила руку на живот, где как раз возникло чувство, будто я катаюсь на карусели.

– Я думал, ты нашла какой‑то способ встречаться с ним во время элапсации…

Гидеон растворился в воздухе. Я последовала за ним через несколько секунд, успев пару раз пригладить волосы.

Я была уверена, что когда мы вернемся, в комнате будет полно Хранителей, рассерженных самодеятельностью Гидеона (тайно я надеялась увидеть мистера Марли с синяком под глазом, стоящего в углу и настаивающего, чтобы на Гидеона надели наручники), но на самом деле меня встретила тишина. В комнате были только Фальк де Вилльер и мама. Она сидела на стуле и мяла руки. Это была жалкая картина. Она посмотрела на меня заплаканными глазами. На щеках были размытые пятна от туши для ресниц и теней для век.

– А вот и вы, – сказал Фальк. Его голос и выражение лица были нейтральными, но я не исключала, что под этим спокойным фасадом клокотал гнев. Его волчьи янтарные глаза странно блестели.

Гидеон, стоявший рядом со мной, непроизвольно выпрямился и поднял подбородок, готовясь получить головомойку. Я быстро схватила его за руку.

– Он не виноват, это я не хотела одна элапсировать, – зачастила я. – Гидеон не специально нарушил план…

– Всё хорошо, Гвендолин. – Фальк устало улыбнулся. – Сейчас многое идет не по плану. – Он потер лоб и искоса бросил взгляд на маму. – Нам очень жаль, что ты услышала наш разговор сегодня днем… что ты таким образом узнала… Мы совершенно не хотели такого… – Он опять посмотрел на маму. – Такую важную информацию следовало бы преподнести намного бережнее.

Мама молчала и изо всех сил старалась сдержать слезы. Гидеон сжал мою руку.

Фальк вздохнул.

– Я думаю, Грейс и тебе – вам есть, что сказать друг другу. Мы оставим вас одних, – сказал он. – Перед дверью стоит адепт, он отведет вас наверх, когда вы закончите. Ты идешь, Гидеон?

Неохотно Гидеон отпустил мою руку и поцеловал в щеку. При этом он шепнул: «Ты сможешь, Гвен. А потом мы поговорим о том, что ты прячешь у себя дома». Мне понадобилось все самообладание, чтобы не вцепиться в него и не закричать: «Прошу тебя, останься здесь». Я молча подождала, пока он и Фальк вышли из комнаты и закрыли за собой дверь. Потом повернулась к маме и попыталась улыбнуться.

– Меня удивляет, что они тебя допустили в святая святых.

Мама встала, шатаясь, как старуха, и криво улыбнулась в ответ.

– Они завязали мне глаза. То есть, он – с лицом, как луна. У него была разбита губа, и я думаю, что он поэтому затянул узел изо всех сил. Было ужасно больно, но я не рискнула пожаловаться.

– Знакомо. – Разбитая губа мистера Марли волновала меня весьма умеренно. – Мам…

– Я знаю, ты ненавидишь меня сейчас. – Мама не дала мне ничего сказать. – И я это понимаю. Абсолютно.

– Мам, я…

– Мне ужасно, ужасно жаль! Я не должна была позволить всему этому случиться. – Она сделала шаг ко мне и вытянула руки, чтобы тут же уронить их бессильно. – Я всегда так боялась этого дня! Я знала, что когда‑нибудь он придет, и чем старше ты становилась, тем больше я боялась. Твой дедушка… – Она запнулась, но потом набрала побольше воздуха и продолжила: – «Твой отец и я собирались вместе тебе обо всем рассказать, когда ты подрастешь и сумеешь понять и принять правду».

– Значит, Лукас тоже знал?

– Конечно! Он спрятал Люси и Пола у нас в Дареме, и это была его идея, что я должна сделать вид, будто я беременна, чтобы выдать младенца – тебя – за нашего собственного. Люси под моим именем ходила на обследования во время беременности, она и Пол жили у нас четыре месяца, пока твой папа оставлял по всей Европе фальшивые следы. Это было превосходное убежище. Моей беременностью никто не интересовался. Ты должна была родиться в декабре, а значит для Хранителей и семьи не представляла никакого интереса. – Мама посмотрела мимо меня на ковер, и ее взгляд стал стеклянным. – Мы до последнего момента надеялись, что Люси и Полу не нужно будет прыгать в прошлое с хронографом. Но один из частных детективов Хранителей заинтересовался нашим жилищем… – Ее передернуло от воспоминаний. – Мой папа еще успел нас вовремя предупредить. У Люси и Пола не было выбора – им нужно было бежать, оставив тебя у нас. Ты была крошечным младенцем со смешным хохолком темных волос и огромными голубыми глазами. – У нее по щекам текли слезы. – Мы поклялись защищать тебя, Николас и я, и мы с самой первой секунды любили тебя, как собственное дитя.

Я сама не заметила, как начала плакать.

– Мам…

– Знаешь, мы никогда не хотели иметь детей. В роду Николаса было так много болезней, а я всегда думала, что из меня не получится хорошей матери. Но все изменилось, когда Люси и Пол доверили нам тебя. – Слезы текли по маминым щекам не переставая. – Ты… ты сделала нас счастливыми. Ты полностью переменила нашу жизнь и показала, какими чудесными бывают дети. Если бы не было тебя, Ник и Каролина наверняка не появились бы на свет.

Из‑за рыданий она не могла дальше говорить. Я не выдержала и рванулась к ней, чтобы обнять.

– Все хорошо, мама! – пыталась я сказать, но из моего рта выходили только булькающие звуки.

Но мама, казалось, все поняла, она крепко обхватила меня руками, и мы довольно долго не могли ни разговаривать, ни прекратить плакать.

Пока Ксемериус не просунул голову сквозь стену и не сказал: «А, вот ты где!». Он протиснул остальное тело в комнату и перелетел на стол, откуда с любопытством уставился на нас.

– О господи! Уже два комнатных фонтана! Похоже, что снятая с производства модель «Ниагарский водопад» продавалась со скидкой.

Я мягко освободилась от мамы.

– Нам нужно идти, мам. У тебя случайно нет носовых платков?

– Если нам повезет! – Она порылась в сумке и протянула мне платок. – Почему у тебя тушь для ресниц не размазалась? – спросила она со слабой ухмылкой.

Я громко высморкалась.

– Боюсь, она вся осталась на футболке у Гидеона.

– Похоже, он действительно очень милый юноша. Хотя я должна тебя предупредить… эти парни де Вилльер всегда приносят проблемы девушкам Монтроуз. – Мама открыла пудреницу, посмотрела на себя в зеркальце и вздохнула. – Ой‑ой‑ой. Я выгляжу как мать Франкенштейна.

– Точно. Поможет только мочалка, – сказал Ксемериус. Он прыгнул со стола на сундук в углу и склонил набок голову. – Кажется, я много пропустил! Там наверху, между прочим, все всполошились. Везде торчат важные персоны в черных костюмах, а Марли, этот дуралей, выглядит так, как будто получил по морде. И, Гвендолин, все ругают твоего милого юношу – очевидно, он порушил все их планы. Кроме того, он доводит всех до белого каления, беспрерывно идиотски счастливо улыбаясь.

И хотя у меня абсолютно не было повода, я должна была внезапно сделать то же самое – идиотски счастливо улыбнуться. Мама посмотрела на меня поверх пудреницы.

– Ты меня прощаешь? – спросила она тихо.

– Ах, мама. – Я крепко обняла ее, и она уронила все, что было у нее в руках. – Я тебя так сильно люблю!

– О, я умоляю, – застонал Ксемериус. – Сейчас опять начнется. Тут и так достаточно сырости!

 

– Так я себе представляю небеса, – сказала Лесли и повернулась еще раз вокруг себя, чтобы прочувствовать атмосферу костюмерной. Ее взгляд скользил по полкам с туфлями и сапожками из всех эпох, дальше к шляпам, оттуда к казавшимся бесконечными стойкам для одежды и в конце – назад к мадам Россини, которая открыла нам двери в этот рай. – А вы – добрый боженька.

– Какая ты миленькая. – Мадам Россини улыбнулась ей и из «миленькая» получилось «мьильенькая».

– Да, я тоже так считаю, – сказал Рафаэль.

Гидеон весело посмотрел на него. Я понятия не имела, как ему удалось после неприятностей сегодняшнего дня получить у Фалька согласие (может, дядя Гидеона был скорее овечкой в волчьей шкуре, чем наоборот?), но мы действительно получили официальное разрешение – включая Лесли и Рафаэля – взять напрокат одежду в костюмерной под надзором мадам Россини. Мы встретились ранним вечером перед входом, и Лесли была так возбуждена от мысли, что сейчас зайдет в штаб‑квартиру Хранителей, что едва могла стоять на месте. Она была в восторге, хотя и не увидела ничего из тех комнат и залов, которые я ей описывала, а только прошлась по обычному коридору до ателье.

– Ты замечаешь? – шептала она. – Тут пахнет загадками и тайнами. О боже, как я это люблю!

В костюмерной она была близка к гипервентиляции. В других обстоятельствах я себя чувствовала точно так же. Я и ателье мадам Россини считала райским садом, но здесь… здесь все было во много раз круче. Но, во‑первых, я получила за прошедшее время закалку в отношение одежды, а во‑вторых, мои голова и сердце были заняты другим.

– Конечно, не только я пошила все эти костюмы, это коллекция Хранителей, которую начали собирать двести лет тому назад, и с тех пор она постоянно растет. – Мадам Россини сняла со стойки чуть пожелтевшее кружевное платье, и Лесли восторженно вздохнула. – Многие исторические экземпляры годятся только для рассматривания, но не для современных путешествий во времени. – Она осторожно повесила платье обратно. – И даже костюмы, изготовленные дли предыдущего поколения, не отвечают требуемым стандартам.

– Другими словами, все эти изумительные платья просто висят здесь и портятся? – Лесли сочувственно погладила кружевное платье.

Мадам Россини пожала круглыми плечами.

– Это бесценный материал для любования, даже для меня. Но ты права, очень жаль, что их так редко используют. Тем лучше, что вы сегодня вечером сюда пришли. Вы будете самыми прекрасными на этом балу, mes petite!

– Это не бал, мадам Россини, это просто скучная вечеринка, – сказала Лесли.

– Вечеринка настолько скучна, насколько скучны ее гости, – энергично ответила мадам Россини.

– Совершенно верно, я тоже придерживаюсь этого девиза, – сказал Рафаэль и посмотрел сбоку на Лесли. – Что ты скажешь, если мы оденемся как Робин Гуд и леди Мэриен? Они всегда носили зеленое. – Он напялил на себя женскую шляпку. – И каждый будет видеть, что мы – пара.

– Хм‑м‑м, – произнесла Лесли.

Мадам Россини в хорошем настроении шла вдоль стоек, что‑то напевая.

– О, как замечательно! Я так рада! Четыре молодые персоны – что может быть лучше?

– Ну, у меня есть пара идей, – прошептал Гидеон, прижав губы к моему уху. – Слушай, вы должны ее немного отвлечь, чтобы я мог стянуть пару тряпок для нашего путешествия в 1912 год. – И произнес громко: – Если можно, я надену зеленый костюм, который я вчера надевал, мадам Россини.

Мадам Россини быстро обернулась к нам.

– Зеленый костюм, который вчера?.. – Она подняла одну бровь.

– Он… он имеет в виду камзол цвета морской волны с изумрудной застежкой, – сказала я быстро.

– Да, и всю ту ерунду, что идет к нему. – Гидеон признательно улыбнулся. – Зеленее уже не может быть.

– Ерунду! Бисер перед свиньями! – Мадам Россини вскинула руки как бы от возмущения, но при этом улыбалась. – Значит, для юного бунтаря – конец восемнадцатого века. Тогда нужно подходяще одеть и мою лебьёдушку. Но, боюсь, у меня нет бального платья из той эпохи.

– Эпоха не имеет значения, мадам Россини. Невежды на вечеринке все равно ничего в этом не понимают.

– Самое главное – выглядит старинным, длинное и пышное, – добавила Лесли.

– Ну если так, – сказала мадам Россини с неохотой.

Лесли и я последовали за ней через весь зал, как маленькие собачонки, которых приманивают косточкой. Гидеон исчез между стойками с одеждой, а Рафаэль продолжал примерять дамские шляпки.

– Есть одно платье, не платье – мечта из переливающейся зеленой шелковой тафты и кружев, Вена, 1965 год, – сказала мадам Россини и посмотрела на нас. Маленькие глаза и отсутствие шеи делали ее похожей на черепаху. – По цвету оно замечательно подходит к ткани цвета морской волны юного бунтаря, правда, что касается стиля, то сочетание этих костюмов – просто катастрофа. Как если бы Казанова танцевал с императрицей Сиси на балу, если вы понимаете, что я имею в виду…

– Как я уже говорила, такие тонкости сегодня никто не понимает, – сказала я и задержала дыхание, когда мадам Россини сняла платье Сиси с вешалки. Это была действительно мечта.

– Ну, пышное оно в любом случае! – Лесли засмеялась. – Если ты в нем повернешься, ты одним движением можешь смести все закуски.

– Померяй, лебьёдушка. К нему есть подходящая диадема. А теперь ты. – Мадам Россини взяла Лесли за руку и повела в следующий ряд. – Тут у нас французские и итальянские платья Haute couture [38] из прошлого столетия. Хотя зеленый был не слишком модным цветом, но мы обязательно что‑нибудь найдем для тебя.

Лесли хотела что‑то сказать, но поперхнулась от волнения при словах «Haute couture»  и закашлялась.

– Можно мне померить эти смешные шаровары? – крикнул Рафаэль откуда‑то сзади.

– Конечно! Но осторожно с пуговицами.

Я незаметно поискала глазами Гидеона. Он держал под мышкой пару вещей и улыбался мне поверх стоек. Мадам Россини ничего не заметила. Она с удовольствием шла по разделу Haute couture, а за ней, ни на шаг не отставая, шла едва дышащая Лесли.

– Для la petite Веснушки, может…

– …это! – перебила ее Лесли. – О, пожалуйста. Это прекрасно!

– Excuses‑moi, ma cherie. [39] Но это не зеленое, – сказала мадам Россини.

– Но оно почти зеленое. – Казалось Лесли сейчас от разочарования расплачется.

– Нет, это снежно‑голубой цвет, – сказала твердо мадам Россини. – Грейс Келли была в нем на банкете, когда получала награду за «Деревенскую девушку». Конечно, не в этом платье, но в точно таком.

– Это самое красивое платье, какое я когда‑либо видела, – прошептала Лесли.

– Ну в нем есть что‑то зеленоватое, – попробовала я поддержать ее. – Минимум бирюза с оттенком в зеленое. Практически зеленое, если бы свет был желтоват.

– Хм‑м‑м, – произнесла мадам Россини нерешительно.

Я посмотрела на Гидеона, который крался к двери.

– Но оно мне все равно не подошло бы, – пробормотала Лесли.

– О, я так не думаю! – Мадам Россини скользнула взглядом по фигуре Лесли – вниз, вверх, потом посмотрела вдаль. – У вас, юных девушек, у всех замечательные фигуры. Zut alors! [40] – Ее взгляд внезапно посуровел. – Молодой человек! Куда это ты собрался с моими вещами? – крикнула она.

– Я… э‑э‑э… – начал заикаться Гидеон испуганно. Он почти добрался до двери.

Черепаха превратилась в яростного слона, ломящегося через подлесок. Намного быстрее, чем можно было предположить, мадам Россини оказалась возле Гидеона.

– Что это значит? – Она выхватила вещи из его рук и ее французский акцент усилился. – Ты хотьел обкрадать менья?

– Нет, конечно, нет, мадам Россини. Я только хотел… э‑э‑э… одолжить. – Гидеон принял подчеркнуто сокрушенный вид, но на мадам Россини это не произвело впечатления.

Она подняла вещи над собой и рассматривала их.

– Чьто ты хотьел с нимьи делать, ньевозможьный малчик? Оньи даже не зельёные!

Я поспешила на помощь Гидеону.

– Пожалуйста, не сердитесь на нас. Нам нужны вещи для… для прыжка в 1912 год. – Я сделала короткую паузу, а потом решила поставить все на одну карту. – Секретного прыжка, мадам Россини.

– Сьекрьетно? В 1912 год? – повторила мадам Россини. Она прижимала к себе вещи, как Каролина своего вязаного поросенка. – В этьих вьещах? Это шютка? – Я никогда не видела ее такой разозленной. – Это. Есть. Одьин. Мужский. Костьюм. Из. Года. 1932! – крикнула она угрожающим тоном, хватая возмущенно воздух после каждого слова. – А этот платье било у девушки, который продавала сьигари! Если вы пойдете в этьих вьещах по ульице в 1912 годе, всье сбьегутся посмотрьеть на вас! – Она уперла руки в боки. – Ты ничьего не выучил, молодой чьеловек? Чьто я всьегда говорью? Чьто самое важьное в костьюмах? Это…

– …аутентичность, – договорил Гидеон смущенно.

– Precisement! [41] – Мадам Россини оскалилась. – Если хотите секретно прыгнуть в 1912 год, то точно не в этих платьях. Тогда можно прыгать в космических скафандрах – с тем же результатом, так же «незаметно».

Ее глаза все еще сверкали гневом, когда она переводила взгляд с Гидеона на меня и обратно, но потом она куда‑то пошла и стала перебирать различные вешалки. Скоро она вернулась, неся кучу вещей и странных головных уборов.

– Bien, [42] – сказала она тоном, не терпящим возражений. – Это будет вам уроком, что мадам Россини нельзя обманывать. Она протянула нам платья, ее лицо вдруг изменилось – как будто сквозь темные тучи пробился солнечный луч. – И если я на этот раз узнаю, что юный секрьетчик не надел свою шльяпу, – она погрозила Гидеону пальцем, – то мадам Россини расскажет вашему дядье о секрьетной прогулке.

Я облегченно рассмеялась и крепко обняла ее.

– Ах, вы – самая лучшая, мадам Россини.

 

Каролина и Ник сидели в комнате для шитья на диване и удивились, увидев, как мы с Гидеоном тихонько зашли в комнату. Но в то время, как на лице Каролины появилась улыбка, Ник явно чувствовал себя неловко.

– Я думал, вы уже ушли на вечеринку, – сказал мой младший брат.

Я не знала точно, что ему было неприятнее: что он с маленькой сестренкой смотрел детский фильм или что они оба уже были в пижамах, причем в светло‑голубых, которые бабушка Мэдди им подарила на Рождество. У них были капюшоны с заячьими ушками. Мне – как и бабушке Мэдди – они нравились больше всего, но, наверное, если тебе двенадцать лет, ты воспринимаешь это иначе. И особенно, если кто‑то приходит неожиданно, а парень твоей старшей сестры одет в супер‑крутую кожаную куртку.

– Шарлотта ушла полчаса назад, – объяснил Ник. – Тетя Гленда прыгала вокруг нее, как курица, которая только что снесла яйцо. Фу‑у‑у‑у, перестань целоваться, Гвенни, ты ведешь себя точно, как мама немного раньше. Почему вы еще здесь?

– Мы чуть позже пойдем на вечеринку, – сказал Гидеон и уселся рядом с ним на диван.

– Ясен пень, – сказал Ксемериус, лениво лежавший на стопке журналов «Дом и сад». – По‑настоящему крутые парни приходят последними.[43]

Каролина смотрела на Гидеона обожающим взглядом.

– Ты уже знаком с Маргрет? – Она протянула ему вязаного поросенка, которого держала на коленях. – Ты можешь ее погладить.

Гидеон послушно погладил Маргрет по спине.

– Такая мягкая. – Он с интересом посмотрел на экран. – О, вы уже дошли до момента, когда взорвется пушка с красками? Это мой любимый момент!

Ник посмотрел на него недоверчиво.

– Ты знаешь «Tinker Bell»? [44]

– У нее крутые изобретения, – заявил Гидеон.

– Согласен, – сказал Ксемериус. – Вот только прическа немного… подкачала.

Каролина влюбленно вздохнула.

– Ты такой милый! Ты теперь чаще будешь приходить?

– Боюсь, что да, – сказал Ксемериус.

– Надеюсь, что да, – сказал Гидеон и наши взгляда ненадолго встретились.

Я тоже не смогла подавить влюбленный вздох. После нашего плодотворного визита в костюмерную Хранителей мы заглянули еще в кабинет доктора Уайта, и, пока Гидеон набирал там всякой полезной всячины, мне пришла в голову идея.

– Если мы уже воруем, можешь взять с собой вакцину против оспы?

– Не волнуйся, у тебя есть прививки от всех болезней, которые могут встретиться во время путешествий во времени, – ответил Гидеон. – Разумеется, и против оспенных вирусов.

– Это не для меня, а для одного друга, – сказала я. – Пожалуйста. Я потом тебе все объясню.

Гидеон хоть и поднял удивленно бровь, но без возражений открыл шкаф с лекарствами доктора Уайта и после коротких поисков нашел красную коробочку, которую и спрятал. За то, что он не задавал никаких вопросов, я любила его еще больше.

– У тебя такой вид, как будто ты вот‑вот пустишь слюни, – вернул меня к реальности Ксемериус.

Я выудила ключ от чердака из сахарницы в шкафу.

– Как долго мама в ванной комнате? – спросила я Ника и Каролину.

– Максимум четверть часа. – Ник явно расслабился. – Она была сегодня какая‑то странная. Постоянно целовала нас и вздыхала. Перестала, только после того как мистер Бернхард принес ей виски.

– Всего четверть часа? Тогда у нас еще достаточно времени. Но если она придет раньше, чем я думаю, не рассказывайте, пожалуйста, что мы пошли на чердак.

– Окей, – сказал Ник.

Ксемериус опять затянул свою дурацкую песню «Гидеон и Гвендолин спрятались под балдахин». Я бросила насмешливый взгляд на Гидеона.

– Если ты сумеешь оторваться от Tinker Bell, мы можем начать.

– К счастью, я знаю конец фильма.

Гидеон взял мой рюкзак и поднялся.

– До скорого, – прошептала Каролина нам вслед.

– Да, до скорого. Чем смотреть, как вы обжимаетесь, я лучше посмотрю фильм с феей‑трудягой, – сказал Ксемериус. – У меня есть собственная гордость демона, и я не хочу, чтобы обо мне говорили как о вуайеристе.

Я не обратила на него внимания и полезла наверх по узкой лестнице для трубочистов, чтобы открыть люк.

Снаружи была теплая весенняя ночь – отличное время, чтобы посидеть на крыше и поцеловаться. С этого места открывался шикарный вид на соседние дома, а на востоке над крышами сияла луна.

– Где ты там? – крикнула я вниз.

Из люка показалась голова Гидеона, а потом и он весь.

– Понимаю, почему ты так любишь это место, – сказал он, снял с плеч рюкзак и осторожно присел.

Я раньше не замечала, что здесь, особенно ночью, было очень романтично: море городских огней, бесконечно разливающееся за украшенными завитушками коньками крыш. Можно когда‑нибудь устроить здесь пикник, с подушками, свечами… Гидеон может принести скрипку… а Ксемериус, надеюсь, возьмет выходной.

– Чему ты улыбаешься? – спросил Гидеон.

– А, просто так. Немного помечтала.

Гидеон скорчил смешную рожицу.

– Вот оно что!

Потом внимательно осмотрелся.

– Окей. Я думаю, мы можем начинать.

Я кивнула и осторожно перебралась к каминным трубам. Здесь крыша была плоской, но всего в полуметре от труб начинался скос, его отделяла лишь железная решетка высотой до колена. (Бессмертная или нет – упасть четыре этажа вниз не входило в мои представления о развлечениях в выходные дни.) Я открыла заслонку в первой трубе.

– Почему обязательно здесь наверху, Гвендолин? – услышала я голос Гидеона позади.

– Шарлотта боится высоты, – объяснила я. – Она никогда в жизни не решится забраться на крышу.

Я подняла тяжелый сверток из трубы и, балансируя, стала его вытаскивать. Гидеон вскочил.

– Только не урони! – сказал он нервно. – Прошу тебя!

– Не волнуйся. – Я рассмеялась, увидев, как он испугался. – Смотри, я могу стоять даже на одной ноге…

У Гидеона вырвалось что‑то похожее на жалобный стон.

– С этим не шутят, Гвенни, – сказал он, тяжело дышал.

Похоже, мистические занятия наложили больший отпечаток на него, чем я предполагала. Он взял сверток из моих рук и держал его, как младенца.

– Это действительно… – начала он.

Я почувствовала сзади холодное дуновение.

– Не‑е‑ет, придурок, – каркнул Ксемериус и просунул голову в люк. – Это головка старого сыра, который Гвендолин хранит на крыше на тот случай, если ночью проголодается.

Я закатила глаза и сделала жест, чтобы он проваливал отсюда, что он, к моему удивлению, и сделал. Наверное, в Tinker Bell был сейчас интересный момент.

Гидеон за это время установил хронограф на крыше и начал осторожно разворачивать многочисленные слои ткани.

– А ты знаешь, что Шарлотта названивала нам каждые десять минут, чтобы убедить всех, что у тебя таки есть хронограф? Даже Марли был в конце раздражен этими звонками.

– Как жаль, – сказала я. – Они же созданы друг для друга.

Гидеон кивнул. Потом снял последний слой ткани и шумно втянул в себя воздух. Я осторожно погладила отполированное дерево.

– Вот он, перед нами.

Гидеон помолчал какое‑то время. Довольно длительное время, если честно.

– Гидеон? – В конце концов позвала я его нерешительно.

Лесли умоляла меня подождать еще пару дней, чтобы убедиться, что ему действительно можно доверять, но я просто отмахнулась.

– Я ей не поверил, – прошептал Гидеон наконец. – Я ни секунды не верил Шарлотте. – Он посмотрел на меня, его глаза при этом освещении были совершенно темными. – Ты понимаешь, что случится, если кто‑нибудь об этом узнает?

Я не стала говорить ему, что об этом знает довольно много людей. Но, может быть, потому что Гидеон в одну секунду стал выглядеть таким растерянным, я внезапно тоже испугалась.

– Должны ли мы сделать это? – спросила я, и в животе у меня возникло странное чувство, которое на этот раз не имело ничего общего с прыжком во времени.

То, что дедушка внес мою кровь в хронограф, было одно дело. Но то, что мы собирались сделать сейчас, было совершенно другое. Мы замкнем Круг Крови, и последствия этого нельзя предсказать. Мягко говоря…

Я быстро прошлась в памяти по всем ужасно зарифмованным предсказаниям, которые заканчивались на «терзанья» и «страданья», добавила еще пару деталей о «смысл потеряет» и «юность растает». И факт моего бессмертия меня при этом совершенно не утешил. Странным образом именно моя неуверенность вывела Гидеона из оцепенения.

– Должны ли мы это сделать? – Он наклонился и поцеловал меня в кончик носа. – Ты серьезно спрашиваешь? – Он снял куртку и вытащил из рюкзака нашу добычу из кабинета доктора Уайта. – Окей, начнем.

Сначала он наложил резиновый жгут на левое предплечье и затянул его. Потом взял шприц из стерильной упаковки и ухмыльнулся мне.

– Сестра? – сказал он приказным тоном. – Фонарик!

Я сделала гримаску.

– Так тоже можно, – ответила я и посветила в локтевую впадину. – Типичный студент медицины.

– Я слышу налет неодобрения в твоем голосе? – Гидеон весело глянул на меня. – А ты как делала?

– Я взяла японский нож для овощей, – хвастливо объяснила я. – А дедушка собрал кровь в чашку.

– Понятно. Рана на твоей руке, – сказал он, потеряв всю веселость, и ввел себе иглу.

Кровь потекла в шприц.

– И ты точно знаешь, что нужно делать? – спросила я и кивнула на хронограф. – В этой штуке так много клапанов и ящичков, легко можно повернуть не то колесико…

– Теория хронографа – один из экзаменационных предметов при приеме в адепты, и я его учил совсем недавно. – Гидеон передал мне шприц с кровью и снял жгут.

– Я только спрашиваю себя, когда ты находил еще время, чтобы посмотреть такие гениальные фильмы как Tinker Bell.

Гидеон покачал головой.

– Мне кажется, я заслужил чуть больше уважения. Дай мне шприц. А теперь посвети на хронограф. Да, так хорошо.

– Ты спокойно можешь сказать мне «пожалуйста» и «спасибо», – заметила я, когда Гидеон стал капать кровь в хронограф.

В отличие от Лукаса его руки совсем не дрожали. Может, он когда‑нибудь станет хорошим хирургом. Я нервно кусала губы.

– И три капли сюда под голову Льва, – бормотал Гидеон, полностью сконцентрированный. – Потом повернуть колесико и перекинуть рычаг. Так. Всё.

Он опустил шприц, а я автоматически выключила фонарик.

Во внутренностях хронографа закрутилось несколько шестеренок, послышались щелчки, стук и жужжание, точно как в прошлый раз. Потом звуки стали громче и жужжание нарастало, становясь похожим на какую‑то мелодию. В лицо пыхнуло жаром, и я схватилась за Гидеона, как будто ожидая, что в следующий момент сильный порыв ветра сметет нас с крыши. Но вместо этого одна за одной загорелись звезды в хронографе, воздух замерцал, и если сначала казалось, что внутри хронографа полыхает пламя, то теперь воздух стал ледяным. Мерцание исчезло и шестеренки остановились. Все вместе длилось не дольше чем полминуты.

Я отпустила Гидеона и потерла вставшие дыбом волоски на руках.

– Это всё?

Гидеон набрал воздуха и протянул руку. На этот раз она немного дрожала.

– Сейчас увидим, – сказал он.

Я вытащила из кармана одну из маленьких бутылочек, прихваченных из лаборатории доктора Уайта, и передала ему.

– Будь осторожен. Если это порошок, его может сдуть ветром.

– Может, это и не самый плохой вариант, – пробормотал Гидеон. Он повернулся ко мне. Его глаза блестели. – Ты видишь? Под двенадцатью звездами исполняется обещание.

Мне было плевать на двенадцать звезд. Я больше полагалась на свой фонарик.

– Давай уже, – сказала я, нетерпеливо, наклонилась вперед, и тогда Гидеон вытащил крохотный ящичек.

Должна признаться, я была разочарована. После всей таинственности и мистической болтовни – ужасно разочарована. В ящичке не было ни жидкости, как предсказывала Лесли («Она наверняка красная, как кровь», – говорила она с распахнутыми глазами), ни порошка, ни какого бы то ни было камня. Там лежало вещество, похожее на соль. Причем не особенно красивая соль, если присмотреться, – с множеством мелких опалесцирующих кристаллов.

– С ума сойти, – прошептала я. – Нельзя представить, что ради этих крошек было приложено столько усилий в течение столетий.

Гидеон держал ладонь над ящичком.

– Самое главное, чтобы никто не узнал, что эти крошки у нас, – сказал он, переводя дыхание.

Я кивнула. За исключением тех, кто это уже знал. Я откупорила бутылочку.

– Поспеши, – поторопила я его.

Внезапно мне привиделось, как леди Ариста, которая, насколько я знаю, не боялась никого и ничего и совершенно точно – высоты, появляется из люка и забирает у нас бутылочку. Похоже, Гидеон тоже подумал о чем‑то таком, потому что быстро пересыпал крошки в бутылочку и снова закупорил ее. Только после того как она исчезла у него в кармане, он перевел дыхание. Но в этот момент у меня возникла другая мысль.

– Сейчас, когда хронограф выполнил свое предназначение, может, он вообще уже не работает, – сказала я.

– Сейчас увидим, – ответил Гидеон и улыбнулся мне. – Я считаю, нам пора отправиться в 1912 год.

 

Глава тринадцатая

 

– Черт, кажется, я уселся на эту проклятую шляпу, – пробормотал Гидеон рядом со мной.

– Прекрати ругаться, а то еще потолок свалится нам на голову, – прошипела я. – Если ты не наденешь шльяпу, я пожалуюсь на тьебя мадам Россини.

Ксемериус закудахтал от смеха. В этот раз он не отказал себе в удовольствии поприсутствовать.

– Шляпа не поможет! С этой прической в 1912 году его будут принимать за искателя золота! Мог хотя бы сделать аккуратный пробор сбоку.

Я слышала, как Гидеон опять тихо проклинал всё и вся, на этот раз он ударился локтем. Переодеваться в исповедальной кабинке было совсем не просто, и я была уверена, что использовать это место для переодевания было страшным кощунством. Не говоря уже о том, что и в гражданском смысле взлом церкви, даже если не собираешься ничего украсть, а просто хочешь быстренько прыгнуть в 1912 год, был преступлением. Гидеон открыл боковую дверь при помощи металлического крючка, причем так быстро, что я не успела даже занервничать.

– Елки‑палки! – Ксемериус уважительно свистнул. – Он должен этому тебя научить. Вдвоем вы бы стали непобедимой парочкой взломщиков. Безумно хорошей.[45]

Кстати, это была та же церковь, где я познакомилась с Ксемериусом и в которой Гидеон меня впервые поцеловал. Хоть и не было времени предаваться ностальгическим воспоминаниям, но мне показалось, что все это было давным‑давно, особенно, если вспомнить, сколько всего произошло с тех пор. В действительности прошло всего несколько дней.

Гидеон постучал в дверь снаружи.

– Готова?

– Нет. К сожалению, в моем платье «молния» еще не была предусмотрена, – сказала я, отчаявшись из‑за многочисленных пуговиц на спине, до которых даже при самых рискованных изгибах, нельзя было дотянуться.

Я выскользнула из исповедальной кабинки. Интересно, мое сердце когда‑нибудь перестанет биться сильнее при виде Гидеона? Исчезнет ли когда‑нибудь при всяком взгляде на него ощущение, что я ослепла от чего‑то невероятно красивого? Наверное, нет. При этом сейчас на нем был самый обыкновенный темно‑серый костюм, под ним – белая рубашка и жилетка. Но он ему был так к лицу, широкие…

Ксемериус, висевший вниз головой на хорах, откашлялся:

– Жила‑была одна овца, она любила молодца…

– Очень мило, – быстро сказала я. – Вечно модный наряд «Крестного отца». – Вздохнув, я вернулась к застегиванию пуговиц. – О боже, изобретателя застежки‑молнии надо было причислить к лику святых.

Гидеон ухмыльнулся.

– Поворачивайся и разреши мне помочь тебе, – сказал он. – Ух! – тут же вырвалось у него. – Тут их сотня!

Застегивание многочисленных пуговиц продлилось довольно долго, хотя причиной тому могло быть и то обстоятельство, что после каждой второй он целовал мой затылок. Я бы наверняка насладилась этим в полной мере, если бы не комментарии Ксемериуса при каждом поцелуе.

– Цём‑цём, чмок‑чмок, – орал он.

Наконец‑то мы закончили. Мадам Россини выбрала для меня закрытое до горла светло‑серое платье с кружевным воротничком. Юбка была чуточку длинновата, так что я тут же споткнулась и наверняка бы растянулась во весь рост, если бы Гидеон не поймал меня.

– В следующий раз я надену костюм, – сказала я.

Гидеон улыбнулся и потянулся, чтобы поцеловать меня, но из‑за очередного вопля Ксемериуса «Не‑е‑е! Опять?!» я мягко отстранила его.

– У нас нет времени, – сказала я.

И, кроме того, в двух метрах над нашими головами висит существо с крыльями летучей мыши и корчит ужасные гримасы. Я сердито посмотрела на Ксемериуса.

– Что? – сказал он. – Я думал, вы тут выполняете важную миссию, а не устроили свиданку. Ты должна быть мне благодарной.

– Вряд ли, – прорычала я.

Гидеон за это время перешел к месту для хора и присел перед хронографом. После длительных раздумий мы расположили его под алтарем, потому что там, можно надеяться, никто его не найдет во время нашего отсутствия, разве что появится уборщица, работающая по субботам.

– Я прослежу, – пообещал Ксемериус. – Если кто‑то придет и захочет украсть эту штуку, я безжалостно его… э‑э‑э… заплюю… замочу…

Гидеон взял меня за руку.

– Готова, Гвенни?

Я посмотрела ему прямо в глаза и мое сердце пропустило удар.

– Готова, если ты готов, – произнесла я тихо.

Комментарий (несомненной очень ехидный) Ксемериуса я уже не услышала, иголка впилась мне в палец и рубиновый свет унес меня в другое время.

Мгновение спустя я выпрямилась. Церковь была пуста и так же тиха, как в наше время. Я наполовину надеялась, наполовину опасалась увидеть на хорах Ксемериуса. В 1912 году он тут уже обитал. Гидеон приземлился рядом и тут же схватил меня за руку.

– Идем, нам нужно поспешить. У нас всего два часа, и я могу поспорить, что их не хватит на то, чтобы задать даже одну десятую наших вопросов.

– А что, если мы не встретим Люси и Пола у леди Тилни? – сказала я, и при этих словах от волнения у меня тут же застучали зубы. Я все еще не могла думать о них как о своих родителях. И если уже разговор с мамой был очень непростым, то как будет с ними – совершенно незнакомыми?

Когда мы вышли из церкви, дождь лил как из ведра.

– Ну, замечательно, – сказала я и тут же подумала, что отдала бы все на свете за невозможные шльяпки мадам Россини.

– Да перестань. Это лишь теплый летний дождь, – заверил меня Гидеон и потащил вперед.

К моменту, когда мы добрались до Итон‑плэйс, этот теплый летний дождь промочил нас насквозь. Можно смело сказать, что мы обратили на себя внимание, потому что все остальные пешеходы были с зонтами и смотрели на нас с сочувствием.

– Хорошо, что мы не потратили время на аутентичные прически, – сказала я, когда мы остановились перед дверью леди Тилни. Я нервно пригладила волосы, прилипшие к голове. Мои зубы все еще стучали.

Гидеон позвонил в колокольчик и крепче сжал мою руку.

– У меня почему‑то плохое предчувствие, – прошептала я. – Мы еще успеем уйти. Может, лучше всего было бы спокойно обдумать, в каком порядке мы должны задавать вопросы…

– Ш‑ш‑ш, – произнес Гидеон. – Все в порядке, Гвенни. Я с тобой.

– Да, ты со мной, – сказала я и повторила еще раз, как успокаивающую мантру.

Как и в прошлый раз, дверь открыл дворецкий в белых перчатках. Взгляд его был враждебным.

– Мистер Миллхауз, не так ли? – Гидеон вежливо улыбнулся. – Если вы будете так любезны сообщить леди Тилни о нашем визите. Мисс Гвендолин Шеферд и Гидеон де Вилльер.

Дворецкий коротко поколебался.

– Подождите здесь, – сказал он и закрыл у нас перед носом дверь.

– Ну и ну! Мистер Бернхард никогда бы так не поступил, – сказала я возмущенно. – Но, наверное, он думает, что ты опять взял с собой пистолет и хочешь взять кровь у его хозяйки. Он же не может знать, что леди Лавиния украла у тебя пистолет, между прочим, я до сих пор не понимаю, как она это сделала. Я имею в виду, что она должна была вытворять, что тебя так сильно отвлекло, если мы когда‑нибудь с ней встретимся, это будет первым вопросом, который я ей задам, хотя, если честно, я не уверена, что хочу это знать. О, я опять тараторю без умолку, со мной всегда так, когда я нервничаю, я не верю, что когда‑нибудь смогу встретиться с ними лицом к лицу, Гидеон. И мне не хватает воздуха, но причиной этого может быть тот факт, что я не дышу, что нестрашно, потому что бессмертна. – В этом месте мой голос истерически сорвался, но я продолжила без паузы. – Давай сделаем шаг назад, потому что когда дверь в следующий раз откроется, этот Миллхауз может просто дать тебе в…

Дверь открылась.

– …морду, – пробормотала я все‑таки поспешно.

Здоровенный дворецкий жестом пригласил нас зайти.

– Леди Тилни ожидает вас наверху в малом салоне, – сказал он без выражения. – Как только я обыщу вас на предмет ношения оружия.

– Если нужно… – Гидеон послушно развел руки и позволил Миллхаузу обхлопать себя.

– Все в порядке, вы можете идти наверх, – сказал в конечном итоге дворецкий.

– А меня? – спросила я озадаченно.

– Ты – дама, дамы не носят оружия. – Гидеон улыбнулся, взял мою руку и потянул по лестнице наверх.

– Какое легкомыслие! – Я бросила быстрый взгляд на Миллхауза, который шел за нами, отставая на пару шагов. – Только потому, что я женщина, он меня не боится? Ему надо посмотреть Tomb Raider! У меня под одеждой может быть атомная бомба, а в каждой чашечке лифчика по гранате. Я считаю такое отношение неуважением к женщине.

Я бы и дальше болтала без точек и запятых до самого захода солнца, но вверху на лестнице нас ждала леди Тилни, прямая и худощавая, как свечка. Она была очень красивой, и даже ее ледяной взгляд не мог это изменить. Я, не раздумывая, хотела ей улыбнуться, то на полдороге остановила уголки моих губ и вернула их обратно. В 1912 году леди Тилни умела внушать страх, в отличие от того времени, когда она сделала своим хобби вязание поросят, и я осознала, что не только наши прически были непрезентабельны, но и платье висело на мне, как мокрый мешок. Непроизвольно у меня в голове возник вопрос, изобрели ли уже фен?

– Опять вы, – сказала леди Тилни, и голос ее был таким же холодным, как взгляд. Только леди Ариста могла бы соперничать с ней. – Вы действительно упорный. В последний визит вы должны были понять, что я не дам вам свою кровь.

– Мы здесь не из‑за вашей крови, леди Тилни, – ответил Гидеон. – Я давно уже… – Он откашлялся. – Мы бы хотели поговорить еще раз с Люси и Полом. На этот раз без… недоразумений.

– Недоразумений! – Леди Тилни скрестила руки на груди, украшенной кружевами. – В последний раз нельзя сказать, чтобы вы себя достойно вели, молодой человек, к тому же продемонстрировали пугающую готовность к насилию. Кроме того, мне неизвестно, где находятся Люси и Пол в настоящий момент, так что я не могу вам ничем помочь. – Она сделала небольшую паузу, остановив свой взгляд на мне. – Но я думаю, что могу устроить вам встречу. – Голос чуточку потеплел. – Может быть, только с Гвендолин и, разумеется, в другое время…

– Я не хочу показаться невежливым, но вы наверняка понимаете, что наше время ограничено, – прервал ее Гидеон и потащил меня дальше по лестнице наверх, где я и мое платье полностью залили водой дорогой ковер. – Я знаю, что Люси и Пол в настоящий момент живут у вас, так что просто позовите их. Я обещаю, что буду вести себя достойно на этот раз.

– Это не… – начала леди Тилни, но где‑то сзади хлопнула дверь и вскоре рядом с ней появилась тоненькая молодая девушка.

Люси.

Моя мама.

Я сжала руку Гидеона сильнее, глядя на Люси и запоминая каждую деталь ее внешности. Рыжие волосы, бледная фарфоровая кожа и большие голубые глаза – все это было общим для женщин из рода Монтроуз, так что схожесть нельзя было отрицать, но я, прежде всего, искала что‑то общее со мной. У нее мои уши? А у меня такой же маленький нос? И изгиб бровей – разве он не похож на мой? Я, если я морщусь, на моем лбу возникают такие же смешные морщины?

– Он прав, нам нельзя терять времени, Маргрет, – сказала Люси тихо. Ее голос еле заметно дрожал, и у меня сжалось сердце. – Не будете ли вы так любезны, мистер Миллхауз, привести Пола?

Леди Тилни вздохнула, но кивнула Миллхаузу, который вопросительно смотрел на нее. Пока дворецкий направлялся мимо нас еще на этаж выше, леди Тилни сказала:

– Я хочу напомнить тебе, Люси, что в прошлый раз он приставил к твоей голове пистолет.

– Я от всей души прошу прощения, – сказал Гидеон. – С другой стороны… меня вынудили обстоятельства. – Он многозначительно посмотрел на Люси. – Но за прошедшее время мы получили информацию, которая изменила наше мнение.

Красиво сказано. У меня было чувство, что мне тоже пора добавить что‑нибудь высокопарное в этот разговор. Но что?

Мама, я знаю, кто ты – припади к моей груди?

Люси, я прощаю тебе, что ты меня бросила. Теперь нас никто и никогда не разлучит?

Наверное, я издала какой‑то смешной звук, который Гидеон правильно оценил как начало истерики. Он обнял меня за плечи и поддержал, что было как раз вовремя, так как вдруг оказалось, что мои ноги не могут удержать вес моего тела.

– Может быть, пойдем в салон напротив? – предложила Люси.

Хорошая идея. Если я правильно помню, там можно сесть.

В маленькой круглой комнате на этот раз не было накрыто к чаю, но все остальное выглядело так же, как в прошлый раз, за исключением композиции из цветов, в которой белые розы сменились шпорником и левкоями. В эркере, откуда окна выходили на улицу, стояла группа изящных стульев и кресел.

– Присаживайтесь, – сказала леди Тилни.

Я опустилась на один из стульев с атласной обивкой, все остальные остались стоять. Люси улыбалась мне. Она подошла на шаг ближе, казалось, она хочет погладить меня по голове. Я нервно вскочила на ноги.

– Извините, что мы тут накапали. У нас, к сожалению, не было с собой зонта, – затараторила я.

Улыбка Люси стала шире.

– Как всегда говорит леди Ариста?

Я ухмыльнулась.

– Детка, не смей мочить хорошую обивку! – сказали мы в один голос.

Внезапно выражение лица Люси изменилось. Сейчас казалось, что она вот‑вот заплачет.

– Я прикажу принести чаю, – сказала леди Тилни энергично и схватила маленький колокольчик. – Мятный чай, много сахара и горячий лимонный сок.

– Нет, прошу вас. – Гидеон, отчаявшись, покачал головой. – Мы не можем терять на это время. Я не знаю, выбрал ли правильный момент, но я очень надеюсь, моя встреча с Полом в 1782 году уже произошла, если смотреть из этого момента.

Люси, к которой вернулось самообладание, медленно кивнула, и Гидеон облегченно вздохнул.

– Тогда вы понимаете, что передали мне документы с тайными планами графа. Нам понадобилось время, чтобы все понять, но сейчас мы знаем, что Камень Мудрости – это вовсе не панацея для всего человечества, он должен сделать одного только графа бессмертным.

– И что его бессмертие закончится в момент рождения Гвендолин? – прошептала Люси. – В связи с чем он попытается ее убить, как только замкнется Круг?

Гидеон кивнул, но я была совершенно сбита с толку. Эту подробность мы почти не обсуждали. Но и сейчас вряд ли был подходящий момент для этого, потому что он уже продолжал:

– Вашей целью всегда было – только спасти Гвендолин.

– Видишь, Люси, я же говорил тебе.

В дверях стоял Пол. Его рука покоилась в повязке, висевшей на шее, и пока он подходил ближе, взгляд его золотистых глаз перемещался между Гидеоном, Люси и мной. Я задержала дыхание. Он был всего на пару лет старше меня, и в нормальной жизни я бы подумала, как замечательно он выглядит – с волосами цвета воронова крыла, необычными глазами де Вилльеров и маленькой ямочкой на подбородке. Бакенбарды были, надеюсь, не его виной, скорее всего, так было принято в это время. Но бакенбарды или не бакенбарды, как мой отец – или чей бы то ни было отец, неважно – он ни в коем случае не выглядел.

– Иногда имеет смысл предоставить человеку аванс доверия, – сказал он и оглядел Гидеона с головы до ног. – Даже такому негодяю, как этот.

– Иногда кому‑то просто немыслимо везет, – напустилась на него Люси. Она повернулась к Гидеону. – Я признательна тебе за то, что ты спас Полу жизнь, Гидеон, – сказала она с достоинством. – Если бы ты случайно не оказался там, он бы сейчас был мертв.

– Ты всегда преувеличиваешь, Люси. – Пол скорчил гримасу. – Как‑нибудь я бы выбрался из той переделки.

– О, конечно, – сказал Гидеон с ухмылкой.

Пол наморщил лоб, но потом тоже ухмыльнулся.

– Ну ладно, может, и нет. Этот Аластер – вероломный пес и к тому же чертовски хорошо владеет шпагой. К тому же их было трое! Если я когда‑нибудь еще встречусь с ним…

– Это маловероятно, – пробормотала я, а когда Пол вопросительно посмотрел на меня, объяснила: – Гидеон пришпилил его саблей к стене в 1782 году. И если Ракоци вовремя его нашел, то скорее всего он не дожил до конца вечера.

Леди Тилни упала на стул.

– Саблей пришпилил к стене! – повторила она. – Какое варварство!

– Этот психопат не заслужил другого.

Пол положил руку Люси на плечо.

– Действительно не заслужил, – добавил Гидеон тихо.

– Мне стало легче, – произнесла Люси, не отводя глаз от моего лица. – Теперь, когда вы знаете, что граф собирается убить Гвендолин, как только замкнется Круг, у него ничего не получится! – Пол хотел что‑то добавить, но она не дала сбить себя с мысли. – При помощи документов дедушке наконец‑то удалось убедить Хранителей, что мы правы и что граф никогда не заботился о благополучии всего человечества, а только о своем. И эти идиоты Хранители, и прежде всего презренный Марли, не могли отмахнуться от доказательств. Ха! Черта с два мы осквернили память о графе Сен‑Жермене! Он вообще никакой не граф, а мерзавец каких поискать, и – ах! – я уже говорила, что сейчас мне намного легче, намного, намного легче!

Она набрала воздуха, и показалось, что она может говорить безостановочно часами, но тут Пол прижал ее к себе.

– Видишь, принцесса? Все будет хорошо, – прошептал он нежно, и хотя слова были обращены не ко мне, они переполнили чашу. В буквальном смысле слова. Потому что никакие мои усилия не смогли удержать слез.

– Не будет, – вырвалось у меня, и мне плевать было на обивку. Я упала на ближайший стул. – Не будет все хорошо. Дедушка уже шесть лет как умер и он не может нам помочь.

Люси присела передо мной.

– Не плачь, – сказала она беспомощно. При этом сама плача. – Дорогая, не надо так ужасно плакать, это вредно для… – Она всхлипнула. – Он действительно умер? – спросила она и выглядела безутешной. – Сердце, наверное? Я всегда ему говорила, что ему нельзя тайком баловаться тортами с масляным кремом…

Пол склонился над нами, и казалось, он сейчас тоже расплачется. Отлично! Если и Гидеон к нам присоединится, мы сумеем составить конкуренцию летнему дождю за окнами.

Леди Тилни положила этому конец. Она вытащила из кармана два носовых платка, дала Люси и мне и произнесла тоном, который можно было спутать с тоном леди Аристы:

– Отложим слезы на потом, дети. Сейчас возьмите себя в руки. Нам нужно сконцентрироваться. Кто знает, сколько у нас осталось времени.

Гидеон погладил меня по плечу.

– Она права, – прошептал он.

Я шмыгнула носом и не сдержала улыбку, услышав, как Люси трубит в носовой платок. О, надеюсь, я не переняла от нее эту привычку.

Пол подошел к окну и выглянул наружу. Когда он повернулся, выражение лица было совершенно нейтральным.

– Хорошо. Продолжим! – Он почесал за ухом. – Итак, Лукас не может нам помочь. Но и без него с помощью документов должно быть возможным убедить наконец Хранителей в эгоистичных планах графа. – Он вопросительно посмотрел на Гидеона. – И тогда Круг никогда не замкнется.

– Пока проверят подлинность документов, пройдет много времени, – ответил Гидеон. – В настоящее время Главный магистр ложи – Фальк, и, может быть, он даже поверит нам. Но полной уверенности у меня нет. До сих пор я не рискнул показать кому‑нибудь из ложи эти документы.

Я кивнула. Он еще в 1953 году, когда мы сидели на зеленом диване, рассказал о своем подозрении, что среди Хранителей есть предатель.

– Знаете, – подала я голос, – есть вероятность, что среди Хранителей в нашем времени есть один или несколько членов ложи, которые знают правду о Камне Мудрости и поддерживают планы графа, который хочет стать бессмертным. – Я попыталась сконцентрироваться на фактах и, к моему удивлению, несмотря на эмоциональную неразбериху у меня в душе мне это удалось. А может, благодаря ей. – Что, если дедушка разоблачил предателя? Это объяснило бы, почему он был убит.

– Он был убит?! – повторила Люси растерянно.

– Это не доказано, – ответил Гидеон.

– Но очень похоже. – Я рассказывала ему о видении бабушки Мэдди и о взломе в день похорон.

– Это значит, что с обеих сторон будут форсировать события, чтобы замкнуть Круг, – сказала Леди Тилни задумчиво. – В прошлом все нити в руках у графа Сен‑Жермена, в будущем есть один или несколько сторонников, которые поддерживают его планы.

Пол стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

– Проклятье! – прорычал он сквозь стиснутые зубы.

Люси подняла голову.

– Но вы можете сказать Хранителям, что вы нас не нашли! Если нашей крови не будет в хронографе, Круг не замкнется!

– Не все так просто, – сказал Гидеон. – У Хранителей…

– Я знаю, у них есть частные детективы, которых они пустили по нашему следу, – перебила его леди Тилни. – Господа де Вилльеры и этот чванливый Пинкертон‑Смит… к счастью, они считают себя очень хитрыми, а меня – поскольку я женщина – очень глупой. То, что частный детектив может за добавку к скромному жалованию придержать кое‑какую информацию, им даже не приходит на ум. – Она позволила себе триумфальную улыбку. – Теперешнее решение – временное, и очень скоро Люси и Пол заметут все свои следы. Они начнут новую жизнь под другими именами…

– …переедут в квартиру на Блэндфорд‑стрит, – добавил Гидеон, и триумфальная улыбка исчезла с лица леди Тилни. – Мы все знаем. А Пинкертон‑Смиту поручат задержать Люси и Пола в Темпле, пока я не возьму у них кровь. Точнее, завтра ему передадут письмо с соответствующими распоряжениями.

– Завтра? – спросил Пол, взгляд которого был полон замешательства, как и моя душа. – Но тогда еще не поздно!

– Поздно, – сказал Гидеон. – Потому что с точки зрения моего времени все это давно произошло. Пару дней назад я передал письмо дежурному Хранителю в Цербер‑страже. Я тогда ничего не знал.

– Тогда мы спрячемся, – сказала Люси.

– Завтра утром? – Леди Тилни нахмурилась. – Посмотрим, что я могу сделать.

– Я тоже, – сказал Гидеон и посмотрел на напольные часы напротив. – Но я не знаю, будет ли этого достаточно. Потому что, даже если нам удастся помешать тому, что Хранители задержат Люси и Пола, я уверен, что граф найдет пути и средства, чтобы достичь своей цели.

– Мою кровь он не получит в любом случае, – сказала леди Тилни.

Гидеон вздохнул.

– Вашу кровь мы давно получили, леди Тилни. Я посетил вас в 1916 году, когда во время Первой мировой войны вы должны были элапсировать вместе с де Вилльерами в подвале. И вы без возражений дали мне взять у вас кровь – я сам был удивлен. Я очень надеюсь, что нам еще раз представится возможность обсудить этот случай.

– Интересно, только у меня такое ощущение, что в голове у меня строят метро, или у вас тоже? – спросил Пол.

Я рассмеялась.

– У меня тоже, – заверила я его. – Просто слишком много информации, чтобы переварить ее за один раз. За каждой мыслью следует еще десять.

– И это еще далеко не все, – сказал Гидеон. – Очень многое надо обсудить. К сожалению, мы скоро прыгнем назад. Но мы вернемся – через полчаса. То есть, для меня и Гвендолин это будет завтра утром – если все будет хорошо.

– Я не понимаю, – бормотал Пол, но Люси выглядела так, как будто она только что что‑то сообразила.

– Если вы не выполняете официальное задание Хранителей, как вы вообще сюда попали? – спросила она медленно и побледнела. – Или вернее – с помощью чего?

– У нас есть… – начала я, но Гидеон коротко взглянул на меня и едва заметно качнул головой.

– Мы можем это объяснить, – сказал он.

Я бросила взгляд на напольные часы.

– Нет, – сказала я.

Гидеон поднял брови.

– Нет? – спросил он.

Я набрала полную грудь воздуха. Внезапно я поняла, что не могу ни секунды больше ждать. Я скажу Люси и Полу правду – здесь и сейчас. Куда‑то исчезла моя нервозность, я чувствовала только бесконечную усталость. Как будто я пробежала пятьдесят километров и сто лет не спала. И я бы все отдала за то, чтобы Гидеон чуть раньше не отговорил леди Тилни приказать принести мятный чай с сахаром и горячим лимонным соком. Но сейчас приходилось обойтись без него.

Я твердо посмотрела на Люси и Пола.

– Перед тем как мы прыгнем назад, я должна вам что‑то рассказать, – начала я тихо. – На это должно хватить времени.

 

Когда брат Синтии – одетый как садовый гном – открыл дверь, показалось, что открылись ворота в ад. Музыка орала вовсю, и это была не та музыка, под которую с удовольствием танцевали родители Синтии, что‑то среднее между хаусом[46] и дабстепом.[47] Какая‑то девочка с короной на голове протиснулась мимо гнома, и ее вырвало в клумбу с гортензиями возле входа в дом. У нее было совершенно зеленое лицо, но это мог быть макияж.

– Тачдаун! – закричала она, выпрямившись. – А я уже боялась, что не добегу досюда.

– О, школьная вечеринка, – сказал тихо Гидеон. – Как мило.

Я стояла ошалевшая. Что‑то было не так здесь, совсем не так. Перед нами был большой дом Дейлов посреди аристократичного Челси. Место, где обычно разговаривали только шепотом. Почему гости танцевали уже в холле? Почему их вообще было так много? И откуда доносится смех? На вечеринках Синтии обычно не смеялись, разве что прикрывая рот рукой. Если бы слово «скука» уже не существовало, его бы наверняка придумали на вечеринках Синтии.

– Вы зеленые, так что добро пожаловать, – заорал брат Синтии и сунул мне в руку стакан. – Держи! Зеленый монстр‑крюшон. Очень полезный. Только фруктовый сок, свежие фрукты, зеленая пищевая краска – но биологически чистая! – и немножко белого вина. Конечно, тоже биологически чистого.

– Ваши родители уехали на выходные? – спросила я и попыталась пройти в дверь в своем объемном платье Сиси.

– Что?

Я повторила вопрос, усилив голос на десять децибел.

– Не‑е‑е, они где‑то здесь вертятся. – Садовый гном произносил слова не очень четко. – Они поссорились, потому что папа обязательно хотел продемонстрировать, как он жонглирует зелеными соевыми шариками, а потом потребовал, чтобы все повторили. Тот, кому удастся попасть шариком по маминой шляпе, получил бы приз. Эй, Мэриел, что тебе надо в шкафу? Туалет напротив!

– Окей, здесь что‑то неправильно, – сказала я Гидеону. Мне пришлось кричать, чтобы он меня услышал. – Обычно, гостям приходится стоять группками и ждать полночи. И пытаться не попасться родителям Синтии, которые заставят их играть в игры, доставляющие удовольствие только им.

Гидеон взял у меня из рук стакан и попробовал.

– Можно сказать, здесь – объяснение происходящему, – ответил он, ухмыляясь. – Немножко белого вина? Я бы сказал, что это водка. Как минимум, наполовину.

О да, это многое объясняло. Я высматривала, что происходит на танцевальной площадке в гостиной, где мама Синтии, наряженная в костюм Статуи Свободы, очень раскованно танцевала.

– Давай найдем Лесли и Рафаэля и исчезнем отсюда, – сказала я.

В Гидеона врезался стручок сладкого перца.

– …звини, – пробормотала Сара, зашитая в костюм паприки, но потом глаза ее расширились. – О‑мой‑бог! Ты настоящий?

Она ткнула указательным пальцем в камзол Гидеона.

– Сара, ты не видела Лесли? – спросила я раздраженно. – Или ты слишком пьяная, чтобы соображать?

– Я абсолютно трезвая, – воскликнула Сара. Она шаталась, так что наверняка упала бы, если бы Гидеон ее не поддержал. – Я докажу тебе. На дворе трава, на траве дрова. Ну‑ка повтори! Такое нельзя выговорить, если ты пьян. Правда? – Она бросила томный взгляд на Гидеона, который явно развлекался происходящим. – Если ты вампир, можешь меня укусить, я не против.

На короткий момент мне захотелось выхватить у Гидеона стакан с монстер‑крюшоном и опустошить одним духом. Этот шумный бурлящий зеленый ад был ядом для моих потрепанных нервов.

Мы вообще‑то не собирались идти на вечеринку, даже если меня ждало платье Сиси. Когда мы освободились от костюмов начала века и покинули церковь, меня все еще трясло после разговора с Люси и Полом. Мне хотелось только одного – залезть в постель и вылезти только тогда, когда все будет позади. Или хотя бы (вариант с постелью я сразу отбросила как нереальный) дать моим мозгам в спокойной обстановке поразмышлять о произошедшем. Причем структурировано – с записочками, квадратиками и стрелочками, желательно разноцветными. Сравнение Пола с метро, которое кто‑то строит в наших головах, показалось мне очень верным. Не хватало только плана линий.

Но Лесли прислала мне четыре смс, в которых настаивала на нашем присутствии на вечеринке. Особенно последняя звучала очень настоятельно. «Вы должны как можно скорее оказаться здесь, иначе я ни за что не отвечаю».

– О! Гвенни! – Это был Гордон Гельдерман, в комбинезоне из искусственной травы. Он таращился в мое Сиси‑декольте и тихонько присвистнул. – Я всегда знал, что под твоей блузкой есть еще что‑то, кроме доброго сердца.

Я закатила глаза. Гордон не умел вести себя иначе, чем неловко, но разве Гидеон должен при этом так глупо ухмыляться?

– Эй, Гордон! Скажи четыре раза подряд: «На дворе трава, на траве дрова», – закричала Сара.

– На творе драва, на драве трова! На драве драва, на тваре драва, – сказал уверенно Гордон. – Без проблем! Эй, Гвенни, ты уже пробовала крюшон? – Он доверительно нагнулся ко мне и заорал прямо в ухо: – Боюсь, не у меня одного появилась идея немного… э‑э‑э… оживить рецепт.

У меня перед глазами возникла картинка, как гости, один за другим, крадутся мимо буфета, оглядываются тайком и выливают бутылки водки в крюшон.

– Корабли лавировали‑лавировали, да не вылавировали! Попробуй повторить это четыре раза подряд! – скандировала Сара, ласково похлопывая Гидеона ниже спины. – Лесли в зимнем саду. Там караоке. Я сейчас тоже туда пойду, только возьму еще бокальчик крюшона. – Зеленая кисточка на ее голове смешно раскачивалась. – Это действительно самая лучшая вечеринка, на которой я когда‑либо была.

Гидеон захихикал.

– Да, Синтия должна быть нам по‑настоящему благодарной. После сегодняшней ночи никто не сможет называть ее вечеринки скучными. Ей просто повезло! К тому же кейтеринг привез слишком много зеленой еды. Нам разрешили позвать друзей. Некоторые из них даже без костюмов, я уже не говорю о зеленом цвете!

Я снова закатила глаза и энергично потянула Гидеона прочь, через всю танцующую толпу сумасшедших, вглубь, в зимний сад. Гордон шел за нами.

– Ты будешь петь сегодня караоке, Гвенни? В прошлый раз ты была лучше всех. Я бы проголосовал за тебя, если бы Кэти не вылила воду себе на футболку. Это выглядело так круто, поэтому…

– Закрой уже рот, Гордон!

Я хотела повернуться к нему, но в этот момент увидела Шарлотту. Или кого‑то, кто мог быть Шарлоттой, если бы этот кто‑то не стоял посредине зимнего сада на столе и не орал в микрофон Paparazzi Леди Гага.

– Боже мой, – пробормотал Гидеон и взялся за дверную раму.

– Ready for those flashing light, – пела Шарлотта.

Я лишилась дара речи. Вокруг стола стояла куча народу, все орали, подбадривали, так как Шарлотта пела совсем неплохо. Гордон бросился в толпу и заорал: «Раз‑де‑вай‑ся! Раз‑де‑вай‑ся!» Я увидела Рафаэля и Лесли, выглядевшую изумительно в почти зеленом Грейс‑Келли‑платье и с подходящей прической – уложенными волнами волосами, и протиснулась к ним. Гидеон остался стоять у двери.

– Ну наконец‑то! – закричала Лесли и бросилась мне на шею. – Она пила крюшон и сейчас сама не своя. С полдесятого она пытается рассказать людям о тайном обществе графа Сен‑Жермена и о путешественниках во времени, которые живут среди нас. Мы всё испробовали, чтобы увести ее домой, но она, как угорь, ей постоянно удается ускользнуть от нас.

– Кроме того, она намного сильнее нас, – сказал Рафаэль, на котором была смешная зеленая шляпка, но в остальном – радостным он не выглядел. – Недавно мне удалось дотащить ее до входной двери, пока она мне не вывернула руку и не пригрозила, что сломает сустав.

– А сейчас она еще добралась до микрофона, – сказала Лесли мрачно.

Мы уставились на Шарлотту, как будто она была тикающей бомбой. Нужно признаться, красиво упакованной тикающей бомбой. Каролина не преувеличила: ее платье эльфа было потрясающим. Ни один настоящий эльф не мог быть красивее Шарлотты, чьи нежные плечи поднимались над облаком из зеленых кружев. У нее покраснели щеки, блестели глаза, а волосы завивались колечками, переливались локонами, опускаясь сзади до изумительно сделанных крыльев, которые выглядели так, как будто Шарлотта с ними родилась. Я бы не удивилась, если бы она в следующий момент взмыла вверх и порхала бы в зимнем саду.

Зато ее голос не имел ничего общего с эльфами. Он был немного похож на голос Леди Гага.

– You know that I'll be your Papa‑Paparazzi, – орала она в микрофон, а когда Гордон опять завел свое «Раз‑де‑вай‑ся!», начала развязно снимать длинную зеленую перчатку, помогая себе при этом зубами – палец за пальцем.

– Это из какого‑то фильма, – сказала Лесли, вопреки желанию впечатленная увиденным. – Только я не могу вспомнить из какого.

Толпа заулюлюкала, когда Гордон поймал перчатку.

– Дальше! – заорали все, и Шарлотта занялась второй перчаткой.

Но внезапно она замерла. Она увидела у двери Гидеона, и ее глаза сузились.

– О, кто это у нас там? – сказала она в микрофон, водя взглядом по комнате поверх голов, пока не увидела меня. – И моя кузиночка тоже здесь – естественно! Эй, люди, а вы знаете, что Гвендолин на самом деле путешественница во времени? Вообще‑то я должна была ею быть, но судьба распорядилась иначе. И внезапно я оказалась в роли одной из дур‑сестер Золушки.

– Пой дальше! – орали вокруг нее, удивленные фанаты.

– Раз‑де‑вай‑ся! – орал Гордон.

Шарлотта склонила голову набок и пристально смотрела на Гидеона горящими глазами.

– But I won't stop until that boy is mint? Ха‑ха, как бы не так! Так низко я не упаду. – Она вытянула указательный палец в сторону Гидеона и крикнула: – Он тоже может путешествовать во времени. И очень скоро он вылечит человечество от болезней.

– Черт, – пробормотала Лесли.

– Кто‑то должен стащить ее оттуда, – сказала я.

– Да, но как? Она же боевая машина. Может, кинуть в нее чем‑то тяжелым? – предложил Рафаэль.

Публика Шарлотты засомневалась. Становилось заметным, что Шарлотта вовсе не веселилась. Только Гордон продолжал орать «Раз‑де‑вай‑ся!» Я попыталась поймать взгляд Гидеона, но он смотрел только на Шарлотту. Медленно он пробирался сквозь толпу к столу, на котором она стояла. Она набрала воздуха и микрофон донес ее вздох до самого укромного уголка зимнего сада.

– Он и я – мы все знаем про историю. Мы учились для наших совместных путешествий во времени. Вы бы видели, как он танцует ментуэт! Или скачет на лошади! Или фехтует! Или играет на пианино! – Гидеон почти добрался до нее. – Он необыкновенно хорош во всем, что делает. И он может признаться в любви на восьми языках, – произнесла Шарлотта мечтательно, и впервые в жизни я увидела слезы в ее глазах. – Не то чтобы он объяснялся мне в любви – нет! Он смотрит только на мою придурковатую кузину.

Я закусила губу. Эти слова выдавали разбитое сердце, и никто на свете не мог понять это лучше меня. Кто бы мог подумать, что у Шарлотты вообще есть сердце? Мне снова захотелось, чтобы теория Лесли о марципановом сердце была правдой. При этом мое сердце болезненно сжалось, и я напряженно старалась удержать в рамках ревность, которая грозила затопить мою душу.

Гидеон протянул руку вверх Шарлотте.

– Пора идти домой.

– Бу‑у‑у‑у, – закричал Гордон, чуткий, как газонокосилка, но все остальные молча ждали.

– Пусти меня, – сказала Шарлотта Гидеону. Она немного шаталась. – Я еще не все сказала.

Одним прыжком Гидеон оказался с ней на столе и забрал у нее микрофон.

– Представление окончено, – сказал он. – Идем, Шарлотта, я отведу тебя домой.

Шарлотта зашипела на него, как разозленная кошка.

– Если ты только дотронешься до меня, я сломаю тебе шею. Я владею крав‑магой, чтоб ты знал!

– Я тоже. Ты забыла?

Он снова протянул руку. Поколебавшись, Шарлотта взяла ее и даже позволила снять себя со стола, уставшего, пьяного эльфа, который едва мог стоять на ногах. Гидеон обнял ее за талию и повернулся к нам. Как это часто бывало, по его лицу невозможно было понять, о чем он сейчас думает.

– Я быстро разберусь с этой проблемой. Вы идите с Рафаэлем ко мне домой, – сказал он коротко. – Встретимся там.

Наши глаза встретились.

– До скорого, – сказал он.

Я кивнула.

– До скорого.

Шарлотта ничего не сказала. И я спросила себя, не было ли у Золушки небольших угрызений совести, когда она скакала прочь с принцем на белом коне.

 

~~~

 

 

«Навсегда» состоит из множества «сейчас».

Эмили Дикинсон.

 

 

Глава четырнадцатая

 

– Еще один повод держаться от алкоголя подальше, – простонала Лесли. – Можно выкручиваться как угодно, но в конце всегда выглядишь дураком, если напился и вел себя как дурак. Я бы не хотела быть на месте Шарлотты в понедельник утром в школе.

– И на месте Синтии, – сказала я.

Когда мы уходили, то увидели именинницу, целующуюся в прихожей с мальчиком на два года младше. (При этих обстоятельствах я решила не прощаться с Синтией, тем более что мы и не здоровались.)

– И на месте бедного парня, которого вырвало на прикольные тапки в виде лягушек мистера Дейла, – сказал Рафаэль.

Мы свернули в Мэйнор‑стрит.

– Но Шарлотта превзошла всех. – Лесли остановилась перед витриной мебельного магазина, но не для того, чтобы посмотреть, что там выставлено, а чтобы полюбоваться собственным отражением. – Не хотелось бы признаваться, но мне ее было жаль.

– Мне тоже, – сказала я тихо. Я на собственной шкуре знала, как это – быть влюбленной в Гидеона. И, к сожалению, я знала, что чувствуешь, когда своим поведением позоришься перед людьми. – Если ей повезет, завтра она забудет обо всем случившемся.

Рафаэль отпер входную дверь в один из домов из красного кирпича, стоявших в ряд. От дома Дейлов в Флуд‑стрит досюда было всего ничего, так что мы переодевались к вечеринке у Гидеона дома. Но я была так взволнована встречей с Люси и Полом в 1912 году, что только теперь обратила внимание на апартамент.

Вообще‑то я всегда была уверена, что Гидеон живет в ультра‑современном лофте, с пустой площадью в сотни квадратных метров и кучей хрома и стекла, и плоским телевизором с диагональю размером с футбольное поле. Но я ошибалась. От входной двери узкий коридор вел через маленькую лестницу в наполненную светом гостиную, где вместо одной стены было огромное окно. Полки до потолка закрывали все стены, на них стояли книги, DVD и пара скоросшивателей – все это всевозможных цветов. Перед окном стоял большой серый диван с кучей подушек. Но центральное место в комнате занимал открытый рояль, чье достоинство, правда, слегка страдало от доски для глажки, прислоненной к нему. И висящая на углу крышки рояля треуголка, которую мадам Россини наверняка давно искала, не очень подходила по стилю. Но – возможно, Гидеон так представлял себе Прекрасное жилье. [48]

– Что будете пить? – спросил Рафаэль тоном опытного хозяина.

– А что у вас есть? – спросила Лесли и недоверчиво заглянула в кухню, где в мойке стояла груда немытой посуды со следами того, что раньше, наверное, было томатным соусом. А может, это Гидеон проводил какие‑то медицинские эксперименты для учебы.

Рафаэль открыл холодильник.

– Э‑э‑э‑м. Посмотрим. Тут у нас есть молоко, но срок употребления закончился в прошлую среду. Апельсиновый сок… О! Он может каким‑либо образом затвердеть? Там в пакете что‑то странно шуршит. Но вот это выглядит многообещающе, похоже на какой‑то лимонад, смешанный с…

– Эй, для меня – просто воду, пожалуйста.

Лесли хотела упасть на серый диван, но в последнюю минуту вспомнила, что Грейс‑Келли‑платье не очень подходит для валяния на диване, и благовоспитанно уселась на краешек. Я, глубоко вздохнув, рухнула рядом с ней.

– Бедная Гвенни. – Она ласково потрепала меня по щеке. – Что за день! Ты, наверное, страшно устала, да? Если я скажу, что по тебе это совсем не заметно, тебя это немного утешит?

Я пожала плечами.

– Немного.

Рафаэль вернулся из кухни со стаканами и бутылкой воды и сбросил с журнального столика пару газет и книг, среди которых был альбом о мужчинах в стиле рококо.

– Можешь сдвинуть в сторону пару квадратных сантиметров рюшечек, чтобы я тоже поместился на диване? – Он улыбнулся мне.

– Ах, садись прямо на платье, – сказала я, откинула назад голову и закрыла глаза.

Лесли вскочила.

– Об этом не может быть и речи! Платье будет испорчено, и мы никогда больше не сумеем ничего одолжить у мадам Россини. Вставай, я помогу тебе расшнуровать корсаж. – Она потянула меня, чтобы поднять на ноги, и начала освобождать меня от Сиси‑платья. – А ты смотри в другую сторону, Рафаэль!

Рафаэль упал на диван и уставился в потолок.

– Так годится?

Когда я снова оказалась в джинсах и футболке и выпила немного воды, я почувствовала себя лучше.

– Как это было, твоя… ну, когда ты встретилась с Люси и Полом? – спросила Лесли тихо, когда мы снова уселись на диван.

Рафаэль сочувственно смотрел на меня сбоку.

– Улет, если собственным родителям, на самом деле, столько же лет, сколько тебе.

Я кивнула.

– Это было довольно… странно и… волнующе.

И я рассказала им все, от приветствия дворецкого до нашего признания, что на украденном хронографе Круг уже замкнут.

– Тот факт, что у нас есть Камень Мудрости – или соль с блестками, как называет его Ксемериус, – шокировало их окончательно. Они страшно разволновались, а Люси, когда волнуется, говорит еще больше, чем, можешь себе такое представить? Они перестали нас упрекать и ругать, только когда я сообщила, что я в курсе… э‑э‑э… наших родственных отношений.

Лесли еще шире раскрыла глаза.

– И?

– На какой‑то момент они стихли. А в следующий – опять все расплакались, – сказала я и устало потерла глаза. – Мне кажется, что теми слезами, которые я пролила за последние дни, можно полить поле в Африке в засушливое время.

– Ах, Гвенни. – Лесли беспомощно погладила меня по руке.

Я попыталась ухмыльнуться.

– Да, а потом мы порадовали их известием, что граф меня убить не может, и вообще никто не может, потому что я бессмертна. Они, конечно, не поверили, и поскольку времени было мало, мы не смогли им доказать на примере – например, Миллхауз мог бы меня быстренько придушить или что‑то в этом духе. Так что мы оставили их сидеть с раскрытыми ртами и помчались назад, чтобы успеть в церковь до нашего обратного прыжка.

– И что теперь дальше будет?

– Завтра утром мы опять прыгнем к ним, и Гидеон хочет поделиться гениальным планом, – сказала я. – К сожалению, он должен его еще придумать сегодня ночью. А если он хотя бы наполовину так устал, как я, вряд ли у него будет ясная голова.

– Ну, для этого существует кофе. И я – гениальная Лесли Хей. – Лесли одарила меня ободряющей улыбкой. Потом вздохнула. – Но ты права, это совсем не просто. То, что у вас есть собственный хронограф для путешествий во времени, – замечательно, но вы не сможете его бесконечно использовать. В первую очередь, потому что вам завтра опять нужно к графу, а значит, в вашем распоряжении останутся только два часа или меньше для элапсации.

– Э‑э‑э? – произнесла я.

Лесли вздохнула.

– Ты что, не читала «Анну Каренину»? Ежедневно можно элапсировать не более пяти с половиной часов, иначе наступают побочные явления. – Лесли сделала вид, что не заметила восхищенного взгляда Рафаэля. – И я не знаю, что я должна думать по поводу порошка, который вы заполучили. Это… опасно. Я надеюсь, вы хотя бы спрятали его так, чтобы никто не мог найти.

Если я не ошибалась, бутылочка до сих пор лежала в кармане кожаной куртки Гидеона. Но этого я Лесли не сказала.

– Пол минимум двадцать раз сказал, что мы должны уничтожить субстанцию.

– Он совсем не глуп!

– Нет! – Я покачала головой. – Гидеон считает, что она может стать нашим козырем в рукаве.

– Круто! – сказал Рафаэль. – Можно, в виде шутки, выставить ее на eBay и посмотреть, кто будет участвовать в аукционе. Порошок бессмертия для разового употребления. Минимальная ставка – один фунт.

– Я не знаю никого, кроме графа, кто хотел бы стать бессмертным, – сказала я с горечью. – Это же должно быть ужасным – продолжать жить, когда все вокруг тебя умирают. Я, например, не хочу это испытать! Прежде чем остаться совершенно одной, я брошусь со скалы! – Я подавила очередной вздох, который мне захотелось сделать при этой мысли. – Вы не думаете, что мое бессмертие – это в каком‑то смысле дефект на генном уровне? В конечном итоге, у меня не одна линия путешественников в крови, а одновременно две.

– Очень может быть, – сказала Лесли. – Тобой замыкается Круг – в буквальном смысле слова.

Какое‑то время мы просто пялились на стену напротив. На ней черными буквами была написана фраза на латыни.

– Что это, собственно, означает? – спросила Лесли наконец. – Не забыть заполнить холодильник?

– Нет, – сказал Рафаэль. – Это цитата из Леонардо да Винчи, и де Вилльеры украли ее у него и утверждали, что это девиз их рода.

– О, тогда в переводе это должно означать «Мы не хвастуны, мы по‑настоящему прекрасны». Или «Мы знаем всё и всегда правы!»

Я хихикнула.

– Привязывай свою повозку к звезде, – сказал Рафаэль. – Вот что это значит. – Он откашлялся. – Принести бумагу и карандаши? Чтобы было легче размышлять? – Он неловко улыбнулся. – Это, наверное, будет извращением, то, что я сейчас скажу, но мне очень нравится ваша мистическая игра.

Лесли села ровно. На ее лице медленно появилась улыбка, и веснушки на носу затанцевали.

– Мне тоже, – сказала она. – То есть, я хочу сказать, я знаю, что это не игра и что речь идет о жизни и смерти, но я давно не получала такого удовольствия, как в последние недели. – Она бросила на меня виноватый взгляд. – Извини, Гвенни, но это мегакруто, когда у тебя лучшая подруга – бессмертная путешественница во времени, я думаю, что это круче, чем самой ею быть.

Я не могла иначе, я должна была рассмеяться.

– Тут ты права. Я бы тоже получила больше удовольствия, если бы мы поменялись ролями.

Когда Рафаэль вернулся с бумагой и карандашами, Лесли тут же начала рисовать квадратики со стрелками.

– Прежде всего меня волнует вопрос о соратниках графа среди Хранителей. – Она пожевала карандаш. – Хотя это всего лишь предположение, ну да ладно. По сути, им может быть любой, или? Министр здравоохранения, смешной доктор, дружелюбный мистер Джордж, мистер Уитмен, Фальк… – и рыжий придурок, как его там зовут?

– Марли, – сказала я. – Но я думаю, что ему это не под силу.

– Но он потомок Ракоци. И всегда те, о ком меньше всего можно такое подумать, в конце концов оказываются… Ну, ты знаешь!

– Это правда, – сказал Рафаэль. – Невинные всегда оказываются злодеями. Нужно всегда быть осторожным с заиками и придурками.

– Этот соратник графа, назовем его мистер Х, может быть убийцей дедушки Гвенни. – Лесли лихорадочно черкала по бумаге. – И, возможно, он будет тем, кто должен будет убить Гвенни, когда граф получит свой Эликсир. – Она любяще посмотрела на меня. – С тех пор как я узнала, что ты бессмертна, я волнуюсь чуть‑чуть меньше.

– Бессмертна, но не неуязвима, – сказал Гидеон.

Мы подскочили и испуганно уставились на него. Он незаметно зашел в квартиру и стоял в дверях, скрестив руки на груди. На нем все еще был наряд из восемнадцатого века, и, как всегда, при виде его у меня кольнуло сердце.

– Как там Шарлотта? – спросила я и надеялась, что вопрос прозвучит настолько нейтрально, как мне этого хотелось.

Гидеон устало пожал плечами.

– Думаю, завтра утром ей понадобятся пара таблеток аспирина. – Он подошел поближе. – Чем это вы занимаетесь?

– Планами. – Лесли высунула кончик языка, быстро двигая карандашом по бумаге. – Мы должны не забыть о магии Ворона, – сказала она сама себе.

– Гид, а что ты думаешь, кто может быть тайным соратником графа среди Хранителей? – Рафаэль нервно грыз ногти. – Я подозреваю дядю Фалька. Я всегда его боялся, с самого раннего детства.

– Глупости. – Гидеон подошел ко мне и поцеловал в макушку, потом опустился в потертое кресло напротив, оперся локтями о колени и убрал прядь волос со лба. – У меня постоянно крутится в голове то, что сказала Люси: что бессмертие графа прекратилось в момент рождения Гвен.

Лесли оторвалась от своих диаграмм и кивнула.

– Как только взойдет Двенадцатая звезда, начнется Смертного обычная судьба, – процитировала она, и я снова разозлилась, что эти глупые рифмы опять вызвали дрожь в спине. – Сила рассыпется, юность растает, на исчезновение Дуб обречен.

– Ты что, знаешь их все наизусть? – спросил Рафаэль.

– Не все. Но некоторые из них врезаются в память, – ответила немного смущенно Лесли. Потом она обратилась к Гидеону: – Я так это интерпретирую: когда граф примет порошок в прошлом, он станет бессмертным. Но только до того момента, когда взойдет Двенадцатая звезда, ну, в смысле, когда родится Гвендолин. В момент ее рождения с бессмертием покончено. На исчезновение Дуб обречен означает, что граф опять станет смертным. Но он может убить Гвендолин, чтобы остановить этот процесс. Но до этого она должна сделать возможным получение Эликсира. И если он Эликсир не получит, он не сможет стать бессмертным. Я понятно объяснила?

– Да, в каком‑то смысле, – сказала я и подумала о Поле и строительстве метро в наших мозгах.

Гидеон медленно покачал головой.

– А если мы с самого начала допустили ошибку в наших рассуждениях? – спросил он, растягивая слова. – Если у графа уже давным‑давно есть этот порошок?

Я почти уже произнесла очередное «Э‑э‑э?», но в последний момент удержалась.

– Этого не может быть, поскольку Круг крови в одном из хронографов не замкнут, а Эликсир из второго хронографа, надеюсь, спрятан в надежном месте, – сказала нетерпеливо Лесли.

– Да, – сказал Гидеон медленно. – В данный момент. Но так не должно быть всегда. – Он вздохнул, заметив наши непонимающие взгляды. – Подумайте сами: может быть так, что граф когда‑нибудь в восемнадцатом столетии – каким бы то ни было способом – принял Эликсир и стал бессмертным.

Мы втроем уставились на него. Непонятно по какой причине, но я вся покрылась гусиной кожей.

– Что, в свою очередь, означает, что в настоящий момент он может быть жив, – продолжил Гидеон, глядя при этом мне в глаза. – Что он сейчас где‑то ходит по улицам и ждет, пока мы принесем ему Эликсир в восемнадцатый век. А потом – пока не представится возможность убить тебя.

Пару секунд царило молчание. Потом Лесли сказала:

– Я не хочу сказать, что целиком поняла твою мысль, но если даже вы передумаете и действительно принесете графу Эликсир… у него все равно возникнет небольшая проблема, – в этом месте она довольно ухмыльнулась, – он не может убить Гвенни.

Рафаэль крутанул карандаш на столе, и он закрутился волчком.

– Кроме того, почему вы должны передумать, если знаете, что граф собирается делать?

Гидеон ответил не сразу. На его лице не было никакого выражения, когда он наконец произнес:

– Потому что нас можно шантажировать.

 

Я проснулась, почувствовав на лице что‑то влажное и холодное и услышав слова Ксемериуса:

– Через десять минут зазвонит будильник!

Я со стоном натянула одеяло на голову.

– Ты всегда недовольна. Вчера ты жаловалась, что я тебя не разбудил. – Ксемериус обиделся.

– Вчера я не завела будильник. А сейчас действительно чертовски рано, – прорычала я.

– Нужно приносить жертвы, если хочешь спасти мир от бессмертного с манией величия, – сказал Ксемериус. Я услышала, как он с жужжанием сделал круг по комнате. – С которым, между прочим, ты встречаешься сегодня во второй половине дня, если ты вдруг забыла. Давай уже вставай!

Я притворилась мертвой. Что было нетрудно, потому что я и чувствовала себя такой – несмотря на бессмертие. Но на Ксемериуса мои старания не произвели впечатления. Он в хорошем настроении завис над моей кроватью и каркал прописные истины одну за другой прямо мне в ухо. Начиная с «Кто рано встает, тому бог подает» и до «Ранняя пташка ест червяка».

– Ранняя пташка может катиться к черту! – сказала я, но Ксемериус достиг своей цели.

Раздраженная, я вылезла из постели и поэтому ровно в семь утра стояла на станции метро перед Темплом. Ну ладно, если быть точной, было семь часов шестнадцать минут, но часы на моем мобильнике немного спешили.

– Ты выглядишь так же устало, как я себя чувствую, – простонала Лесли, которая уже ждала меня на условленной платформе.

В это время, тем более в воскресенье утром, на станции было спокойно, но я все‑таки задавала себе вопрос, как Гидеон собирается незаметно проникнуть в один из туннелей. Платформы были ярко освещены, к тому же на станции было множество камер видеонаблюдения. Я поставила на пол тяжелую сумку и хмуро глянула на Ксемериуса, устроившего рискованный слалом между колоннами.

– Ксемериус во всем виноват. Он не позволил мне использовать мамин консилер – якобы мы уже опаздывали. Не говоря уже о заходе в «Старбакс».

Лесли с любопытством склонила голову на бок:

– Ты ночевала дома?

– Конечно, а где же? – спросила я несколько несдержанно.

– Ну, я не знаю, я думала, вы прервались ненадолго от составления планов, когда я и Рафаэль ушли. – Она почесала нос. – Тем более, что я специально прощалась с Рафаэлем особенно долго, чтобы у вас было время перебраться с дивана в спальню.

Я с прищуром посмотрела на нее.

– Особенно долго? – спросила я, растягивая слова. – Как самоотверженно!

Лесли ухмыльнулась.

– Представь себе, – сказала она. Она даже ни капли не покраснела. – Но не уводи от темы. Ты бы могла спокойно сказать маме, что ночуешь у меня.

Я скривила рот.

– Ну, если честно, то я так и сказала. Но Гидеон настоял на том, чтобы вызвать для меня такси. – И расстроенно добавила: – Очевидно, я не такая соблазнительная, как думала.

– Он просто… э‑э‑э… очень ответственный, – сказал Лесли в утешение.

– Да, можно и так сказать, – сказал Ксемериус, закончив свой слаломный полет. Тяжело дыша, он сел на пол рядом со мной. – Или зануда, тряпка, трус. – Он набрал воздуха. – Боягуз, дезертир, слабак…

Лесли посмотрела на часы. Ей пришлось кричать, чтобы ее можно было услышать за звуком подъезжающего с Центральной линии поезда:

– Но, видимо, не слишком пунктуальный. Уже двадцать минут… – Она скользила взглядом по немногим пассажирам, выходящим из поезда. И вдруг – совсем неожиданно – ее глаза загорелись. – О, вон они.

– Оба с нетерпением ожидаемых сказочных принца этим утром в виде исключения оставили своих белых коней на конюшне и приехали на метро, – продекламировал Ксемериус елейным голосом. – Когда обе принцессы увидели их, у них заблестели глаза, а когда мощные заряды гормонов, присущие юности, встретились друг с другом в виде приветственных поцелуев и дурацких улыбок, умного и непостижимо красивого демона стошнило в урну.

Он бессовестно преувеличивал – никто из нас не улыбался по‑дурацки. В крайнем случае – блаженно. И никто не смущался. Ну, в крайнем случае – только я. Потому что снова вспомнила, как Гидеон сегодня ночью убрал мои руки со своей шеи и сказал: «Будет лучше, если я сейчас вызову такси для тебя. Сегодня у нас будет напряженный день». Я показалась себе репейником, который нужно снять с пуловера. А самое страшное было, что я именно в этот момент собралась произнести «Я люблю тебя». Не то чтобы он этого не знал, но… я ему эти слова еще не говорила. А сейчас я вообще не была уверена, что он хочет их услышать.

Гидеон погладил меня по щеке.

– Гвенни, я могу все сделать сам. Мне нужно только выловить дежурного Хранителя по пути наверх и забрать у него письмо.

– Только – хорошо сказано, – заметила Лесли.

Мы были далеки от составления гениального плана, но все‑таки разработали вчера вчетвером «план действий в общих чертах», как выразилась Лесли. В любом случае нам надо было еще раз встретиться с Люси и Полом, причем до того, как мы отправимся к графу во второй половине дня. Еще нам надо было позаботиться о письме, где указывалось местопребывание Люси и Пола, которое Гидеон на прошлой неделе доставил в 1912 год. Оно ни в коем случае не должно было попасть в руки тогдашнего Великого мастера и близнецов де Вилльеров. Поскольку время, которым мы располагали для тайных путешествий с частным хронографом, если мы хотели избежать физического ущерба (то есть, вслед за Ксемериусом блевать в мусорную корзину), было ограничено максимум полутора часами, перед нами стояла непростая задача – использовать каждую минуту с максимальной пользой.

Рафаэль на полном серьезе предложил пронести хронограф контрабандой в штаб‑квартиру Хранителей и совершать прыжки оттуда, но для этого его старшему брату недоставало хладнокровия. Тот в ответ вытащил пару свитков и наколдовал из них план подземных ходов под Темплом, закрепив его между «Анатомией человека в 3D» и «Системой кровообращения человеческой руки». И этот план был причиной того, что мы сейчас стояли на платформе одной из станций метро.

– Ты хочешь сделать это без нас? – Я нахмурила брови. – Но мы же договорились, что теперь будем делать все вместе.

– Вот именно, – сказал Рафаэль. – Иначе, в конце концов, скажут, что ты один спас целый мир.

Он и Лесли должны были охранять хронограф, и даже если Ксемериус заявил обиженным тоном, что он тоже прекрасно справился бы с этим заданием, было отрадно знать, что они могут вместе с ним исчезнуть отсюда, если нам придется прыгать назад в другом месте.

– Кроме того, без нас наделаешь кучу ошибок! – Лесли сверкнула глазами на Гидеона.

Гидеон поднял руки.

– Ну ладно, ладно, я понял. – Он взял мою сумку и глянул на часы. – Подходит. В 7.33 приходит следующий поезд. После этого у нас будет ровно четыре минуты, чтобы найти первый проход до того, как появится следующий поезд. Фонарики включаем только по моей команде.

– Ты права, – шепнула мне Лесли. – К его командирскому тону надо еще привыкнуть.

 

– Merde! [49] – выругался Рафаэль от всей души. – Получилось в обрез.

Я могла с ним только согласиться. Лучи наших фонариков метались по кафельным плиткам на стенах и выхватывали наши бледные лица. Сзади нас грохотали вагоны проносящегося поезда метро. Четыре минуты, теперь мы уже знали, были в обрез, чтобы в конце платформы перелезть через заграждение, прыгнуть вниз и забежать в туннель. А потом бежать, задыхаясь, за Гидеоном еще пятьдесят метров, чтобы беспомощно остановиться у железной двери в правой стенке туннеля и наблюдать, как Гидеон неторопливо достает из кармана что‑то типа отмычки и пытается вскрыть замок. Это был тот самый момент, когда Лесли, Ксемериус и я начали хором кричать «Давай! Давай», а наши голоса перекрывал грохот приближающегося поезда.

– По карте должно было быть ближе, – сказал Гидеон и обвел всех извиняющимся взглядом.

Лесли первая взяла себя в руки. Она направила луч своего фонарика в темноту перед собой и осветила стену, перегораживающую проход в метрах четырех от места, где мы стояли, превращая проход в тупик.

– Окей, мы в правильном месте. – Она сверилась с картой. – В 1912 году этой стены еще не было. За ней проход идет дальше.

Пока Гидеон, присев на корточки, разворачивал хронограф и вводил данные, я вытащила из сумки нашу одежду для 1912 года и собралась снять джинсы.

– Что ты собираешься делать? – рассеянно спросил Гидеон. – Ты собираешься бежать по проходам в длинном платье?

– Э‑э‑э… я думала… аутентичность и все такое…

– Плевать на аутентичность, – сказал Гидеон.

Ксемериус захлопал когтистыми лапами.

– Да, плевать на нее! – закричал он восторженно. Потом повернулся ко мне. – Плохая компания дает о себе знать. Наконец‑то.

– Сначала ты, Гвенни. – Гидеон кивнул мне.

Я присела перед хронографом. Было немного странно исчезнуть на глазах слегка напряженных Лесли и Рафаэля, но у меня уже выработалась некая привычка к происходящему. (Скоро я, наверное, буду прыгать в прошлое столетие, чтобы купить булочек.)

Гидеон приземлился рядом и посветил фонариком вперед. Здесь, в 1912 году, не было никакой стены, конус света терялся в длинном низком проходе.

– Готов? – спросила я с ухмылкой.

– Если ты готова, – ответил он и улыбнулся в ответ.

Я вовсе не была уверена, что готова. Если уже туннель в метро вызывал у меня стеснение в груди, то теперь у меня появился реальный шанс попасть на лечение к психотерапевту по поводу клаустрофобии. Чем дальше мы шли, тем ниже и разветвленней становились коридоры. Время от времени появлялись лестницы, ведущие еще ниже, один раз мы стояли перед обвалом, засыпавшим проход, и должны были вернуться. Слышны были только наше дыхание и шаги, и иногда шуршание бумаги, когда Гидеон останавливался и сверялся с планом. Мне казалось, что шорох и звуки шагов доносились откуда‑то еще. Наверное, в этом лабиринте жила целая армия крыс и – если пофантазировать – если бы я была гигантским пауком, то выбрала бы это место для проживания и охоты.

– Окей, здесь должен быть поворот направо, – пробормотал Гидеон сосредоточенно.

Мне казалось, что это был уже сороковой поворот. Коридоры были неотличимы один от другого. Не было вообще ничего для ориентации. И кто мог знать, что этот чертов план был правильный? Что, если его начертил какой‑нибудь придурок типа Марли? Тогда нас в 2250 году откопают в виде держащихся за руки скелетов. Ах нет, я забыла. Только Гидеон станет скелетом. Меня, абсолютно живую, найдут цепляющейся за его кости, что не делало представление намного приятнее.

Гидеон остановился, со вздохом сложил план и спрятал его в карман.

– Мы заблудились? – Я старалась оставаться спокойной. – Может, эта карта никуда не годится. А что, если мы никогда…

– Гвендолин, – перебил он меня нетерпеливо. – С этого места я знаю дорогу. Мы уже близко. Идем.

– Да? – Мне стало стыдно. Сегодня утром я была слишком уж… э‑э‑э… девочкой.

Друг за другом мы поспешили дальше. Для меня осталось загадкой, как Гидеон ориентировался в этом лабиринте.

– Черт! – Я ступила в лужу. Рядом с лужей сидела темно‑коричневая крыса, ее глаза горели красным в свете моего фонарика. Я громко пискнула. Наверное, по‑крысиному, этот писк означал «Ты очень симпатичная», потому что крыса встала на задние лапы и склонила голову набок. – Ты совсем не симпатичная! – взвизгнула я. – Убирайся!

– Где ты там застряла? – Гидеон уже исчез за следующим поворотом.

Я сглотнула и собрала все свое мужество, чтобы пробежать мимо крысы. Они же не были похожи на собак, чтобы погнаться и укусить за икру, правда? На всякий случай, я слепила животное фонариком, пока почти не добежала до угла, где меня ждал Гидеон. Там я перевела луч вперед и еще раз взвизгнула. В конце коридора я увидела силуэт мужчины.

– Там кто‑то есть, – зашипела я.

– Черт! – Молниеносно Гидеон схватил меня и утащил в тень. Но было уже поздно. Даже если бы я не взвизгнула, луч фонарика все равно выдал бы нас.

– Мне кажется, он меня увидел, – прошептала я.

– Да, увидел, – сказал Гидеон хмуро. – Вообще‑то это я. Идиот! Иди! Будь приветлива со мной.

С этими словами он подтолкнул меня, так что я снова оказалась в коридоре.

– Какого черта… – прошептала я, когда оказалась в луче чьего‑то фонарика.

– Гвендолин? – услышала я голос Гидеона, звучащий недоверчиво. Но на этот раз он слышался впереди.

Мне понадобилось еще полсекунды, но потом я сообразила, что мы встретили прежнее «Я» Гидеона, которое как раз собиралось передать письмо Великому мастеру. Я направила на него свет своего фонарика. Боже, это действительно был он! Он остановился в паре метров от меня и выглядел совершенно ошеломленным. Две секунды мы светили друг другу в глаза, а потом он спросил:

– Как ты сюда попала?

Я не могла иначе, я должна была ему улыбнуться.

– Э‑э‑э… не очень просто объяснить, – сказала я, хотя больше всего мне хотелось сказать «Эй, ты совершенно не изменился!». Другой Гидеон, за выступом стены, размахивал руками.

– Объясни мне! – потребовало раннее «Я», приближаясь ко мне.

Опять другой Гидеон яростно махал руками. Я не понимала, что он хочет сказать.

– Минутку. – Я вежливо улыбнулась раннему «Я». – Мне нужно кое‑что выяснить. Я сейчас вернусь.

Но, очевидно, ни более поздний, ни ранний Гидеон не собирались ничего выяснять. Пока прежний спешил за мной, чтобы схватить за руку, более поздний не стал ждать, пока тот сумеет заглянуть за угол, а прыгнул вперед и изо всей силы треснул свое «альтер эго» фонариком по лбу. Прежний Гидеон упал на землю, как мешок с картошкой.

– Ты сделал ему больно! – Я стала рядом на колени и с ужасом смотрела на кровоточащую рану.

– Он останется жить, – сказал другой Гидеон хладнокровно. – Идем, нам нужно дальше! Письмо уже передано, этот, – он пихнул сам себя легонько ногой, – шел уже назад, когда встретил тебя.

Я не слушала его, а нежно гладила по голове его лежащее без памяти «Я».

– Ты сам себе дал по голове! Может быть, ты вспомнишь, как ты на меня из‑за этого был зол?

Гидеон слабо ухмыльнулся.

– Помню. И мне очень жаль. Но кто может себе представить что‑то в этом духе? Идем уже! Прежде, чем этот дуралей очнется. Он уже давно передал письмо. – И выдал парочку французских слов, в которых я подозревала сочные ругательства, потому что в них, как раньше у его брата, пару раз мелькнуло Merde.

– Ну‑ну‑ну, молодой человек, – сказал голос где‑то рядом с нами. – Только потому, что мы находимся вблизи канализации, не дает повод обращаться к фекальной речи.

Гидеон резко развернулся, но не предпринял попытку вырубить незнакомца. Может, потому что его голос звучал так добродушно и весело. Я подняла фонарик и посветила мужчине среднего возраста в лицо, а потом опустила конус света вниз – на тот случай, если бы он целился в нас из пистолета. Но он не целился.

– Меня зовут доктор Харрисон, – сказал он с легким поклоном, при этом его взгляд недоуменно перешел несколько раз с лица стоящего Гидеона на лицо лежащего. – И я как раз принял ваше письмо от дежурного адепта Цербер‑стражи. – Он вытащил конверт из своего жакета, на нем красовалась большая красная печать. – Леди Тилни заверила меня, что он ни в коем случае не должен попасть в руки Великого мастера или других членов Внутреннего круга. Не считая меня.

Гидеон вздохнул и потер лоб тыльной стороной ладони.

– Мы хотели помешать передаче, но потеряли кучу времени в этих коридорах… а потом я, идиот, умудрился встретить самого себя. – Он взял письмо и спрятал в карман. – Спасибо.

– Де Вилльер, который признаёт свою ошибку? – Доктор Харрисон тихо засмеялся. – Что‑то новенькое. Но, к счастью, леди Тилни взялась за дело, а я еще ни разу не видел, чтобы ее планы не удавались. Противоречить ей, кстати, тоже совершенно бесполезно. – Он показал на лежащего на земле Гидеона. – Ему нужна помощь?

– Было бы неплохо дезинфицировать рану и, может, положить что‑нибудь мягкое под го… – сказала я, но Гидеон перебил:

– Ерунда! С ним все в порядке. – Он не обратил внимание на мои протесты и поднял меня на ноги. – Нам нужно возвращаться. Передавайте от нас привет леди Тилни, доктор Харрисон. И мою глубокую благодарность.

– Было приятно познакомиться, – сказал доктор Харрисон.

Он уже хотел повернуться, чтобы уйти, но мне пришло кое‑что в голову.

– Ах, доктор Харрисон, – сказала я. – Не могли бы вы передать леди Тилни, что она не должна испугаться, когда я в будущем приду ее навестить при элапсации?

Доктор Харрисон кивнул.

– С удовольствием. – Он помахал нам. – Удачи! – И поспешил скрыться.

Я еще произносила «До свидания», когда Гидеон потащил меня в другую сторону. Его лежащее без сознания «Я» осталось лежать в одиночестве на земле.

– Сейчас наверняка набегут крысы, – пробормотала я, охваченная сочувствием. – Их привлечет кровь.

– Ты путаешь их с акулами, – сказал Гидеон. Но вдруг резко остановился, повернулся ко мне и обнял. – Прости меня, – пробормотал он, зарывшись лицом в мои волосы. – Я был просто идиотом! Если какая‑нибудь крыса покусает меня, так мне и надо!

Я тут же забыла о том, что нас окружает (и все остальное тоже), обвила руками его шею и начала целовать его, сначала туда, куда попадала – в шею, ухо, висок, – а потом в губы. Он прижал меня к себе сильнее, чтобы через три секунды отстранить.

– На это действительно нет времени, Гвендолин, – сказал он, сердясь, и потянул меня за руку дальше.

Я вздохнула. Несколько раз. И очень глубоко. Но Гидеон молчал. Через два коридора, когда он остановился и достал карту, я не выдержала и спросила:

– Это потому, что я так смешно целуюсь, да?

– Что? – Гидеон недоуменно смотрел на меня поверх карты.

– Это просто катастрофа, как я целуюсь, правда? – Я старалась не дать прорваться истеричному тону в своем голосе, но мне это не совсем удалось. – Я до сих пор… я имею в виду, чтобы это уметь, нужно время и опыт. Из фильмов не всё можно узнать, понимаешь? И мне обидно, когда ты меня отталкиваешь.

Гидеон опустил карту и свет от его фонарика опустился на землю.

– Гвенни, послушай…

– Да, я знаю, мы очень спешим, – перебила я его. – Но я должна выговориться. Всё было бы лучше, чем оттолкнуть или… вызвать такси. Я очень хорошо умею принимать критику. Во всяком случае, если ее правильно красиво формулируют.

– Иногда ты действительно… – Гидеон покачал головой, потом набрал воздуха и серьезно сказал: – Когда ты, Гвендолин Шеферд, меня целуешь, то у меня возникает чувство, что земля исчезла под ногами. Я не имею понятия, как ты это делаешь и где ты этому научилась. Если из какого‑то фильма, то мы обязательно должны посмотреть его вместе. – Он на мгновение замолчал. – Что я хочу на самом деле сказать: когда ты меня целуешь, я не хочу ничего другого, как прикасаться к тебе и чувствовать, как смешиваются наши дыхания. Черт возьми, я так ужасно влюблен в тебя, что у меня такое чувство, как будто внутри меня разлили канистру с бензином и подожгли! Но в настоящий момент мы не можем… мы должны сохранять ясность ума. Хотя бы один из нас. – Брошенный на меня взгляд развеял последние сомнения. – Гвенни, все происходящее очень пугает меня. Без тебя моя жизнь потеряет смысл, без тебя… я захочу умереть на месте, если с тобой что‑нибудь случится.

Я хотела улыбнуться ему, но у меня в горле возник огромный комок.

– Гидеон, я… – начала я, но он не дал мне продолжить.

– Я не хочу, чтобы… ты не должна чувствовать то же самое, Гвенни. Потому что граф может использовать наши чувства против нас. И сделает это.

– Но для этого уже слишком поздно, – прошептала я. – Я люблю тебя. И без тебя не захочу жить.

Гидеон выглядел так, как будто в следующий миг расплачется. Он схватил меня за руку и чуть не раздавил ее.

– Тогда нам остается лишь надеяться, что граф никогда, никогда, никогда об этом не узнает.

– И что нам в голову придет гениальный план, – сказала я. – А сейчас, будь добр, не копайся здесь. У нас мало времени!

 

– Четверть часа и ни минуты больше, – сказал Гидеон.

Он присел перед хронографом, стоящим на пледе для пикника, который мы расстелили на лужайке посредине Гайд‑Парка, недалеко от галереи «Серпентайн», так, чтобы видны были озеро и мост. Хотя день обещал быть таким же чудесным весенним днем, как вчерашний, было еще очень холодно, а трава была мокрой от росы. Бегуны трусцой и хозяева собак шли мимо нас и некоторые с любопытством поглядывали в сторону нашего небольшого отряда.

– Но четверть часа слишком мало! – сказала я, пристегивая каркас со смешными накладками по бокам, который должен был удерживать мое платье, чтобы оно не волочилось по земле. Этот предмет был причиной того, что я сегодня утром вместо рюкзака должна была взять огромную сумку. – А если он опоздает? – Или вообще не придет. В глубине души я боялась этого больше всего. – В восемнадцатом веке наверняка не было точных часов.

– Тогда ему не повезло, – прорычал Гидеон. – Это вообще безумная идея. Именно сегодня!

– Тут он, в виде исключения, прав, – сказал Ксемериус лениво. Он запрыгнул в сумку, положил голову на лапы и от всей души зевнул. – Разбудите меня, когда вернетесь. Сегодня утром я совершенно определенно встал слишком рано. – Через минуту из сумки послышался храп.

Лесли осторожно натянула на меня платье через голову. Это было голубое платье в цветочек, в котором я была при первой встрече с графом и которое с тех пор висело у меня в шкафу.

– Для этого дела с Джеймсом нашлось бы время и позже. Для него это всегда будет тот же день и то же время, неважно, когда ты соберешься его навестить. – Она стала застегивать мелкие крючки у меня на спине.

– То же самое можно сказать об истории с письмом, передаче которого надо было помешать, – возразила я. – Это тоже не должно было произойти сегодня. Гидеон, например, мог бы во вторник или в августе следующего года стукнуть себя по голове, результат был бы тем же. Если отвлечься от того факта, что леди Тилни взяла на себя эту проблему.

– У меня начинает кружиться голова, когда вы начинаете так рассуждать, – пожаловался Рафаэль.

– Я просто хотел бы знать, что этот вопрос решен, перед тем как встретиться следующий раз с Люси и Полом, – сказал Гидеон. – Неужели это так сложно понять?

– А я хочу, чтобы был решен вопрос с Джеймсом, – сказала я и добавила драматическим тоном: – Если с нами что‑нибудь случится, то мы спасем хотя бы одну жизнь!

– И вы хотите на глазах у всех этих людей исчезнуть и снова появиться? – спросил Рафаэль. – Не думаете ли вы, что завтра все газеты и телевидение захотят взять у вас интервью?

Лесли покачала головой.

– Да ерунда! – сказала она уверенно. – Мы достаточно далеко от дорожек, и вас не будет очень недолго. Единственными, кто заметит, будут собаки.

Храп Ксемериуса изменил тон.

– Но помните, что для обратного прыжка вы должны оказаться точно на том же месте, куда вы приземлитесь, – продолжила Лесли. – Отметьте место этой симпатичной туфлей. – Она сунула мне в руку одну из туфель Рафаэля и улыбнулась. – Как здорово! Давай будем каждый день это делать, пожалуйста!

– Я не хочу, – сказал Рафаэль, посмотрел на свои ноги в носках, уныло пошевелил пальцами и уставился вдаль. – У меня нервы натянуты до предела. Раньше, в метро, я был уверен, что кто‑то нас преследует. Было бы логично, если бы Хранители поручили кому‑нибудь следить за нами. И если кто‑то явится, чтобы отобрать у нас хронограф, я даже не смогу его нормально пнуть, потому что у меня на ногах только носки!

– Он слегка параноик, – шепнула мне Лесли.

– Я это услышал, – сказал Рафаэль. – И это неправда, я только… осторожный.

– А я не могу поверить, что делаю это, – сказал Гидеон и надел рюкзак Лесли, в котором был спрятан набор для прививки. – Это нарушает все двенадцать Золотых правил одновременно. Давай, Гвенни, ты первая.

Я стала на колени перед хронографом и улыбнулась Гидеону. Он отказался надеть на себя зеленый костюм, хотя я пыталась его убедить в том, что в обычной одежде он напугает Джеймса. Или еще хуже – он не примет нас всерьез.

– Спасибо, что ты делаешь это для меня, – сказала я все же и вложила палец в отверстие под рубином.

– Ладно уж, – проворчал Гидеон, а потом его лицо исчезло.

Когда я снова могла видеть, то обнаружила себя стоящей на коленях в мокрой опавшей листве среди огромного количества каштанов. Я быстро встала и положила туфлю Рафаэля на то место, где приземлилась. Шел проливной дождь, в парке никого не было. Только белка взлетела на верхушку дерева и рассматривала нас с любопытством. Гидеон приземлился рядом со мной и огляделся.

– Ну что ж, – сказал он и вытер мокрое лицо. – Оптимальная погода для выезда на лошадях и прививок, можно сказать.

– Давай спрячемся в этих кустах и там будем ждать, – предложила я.

На этот раз, для разнообразия, я взяла Гидеона за руку и потащила вперед. Он заупрямился.

– Но только десять минут, – строго сказал он. – И если он за это время не появится, мы возвращаемся к рафаэлевой туфле.

– Да‑да, – ответила я.

Действительно, в это время уже существовал мостик через узкую часть озера, даже если внешне он выглядел иначе, чем знакомый мне. Мимо прогромыхала карета. А с другой стороны быстрым темпом приближался одинокий всадник. На чалом коне!

– Вон он! – закричала я и изо всех стала махать ему. – Джеймс! Я здесь!

– А можно еще более заметно? – спросил Гидеон.

Джеймс был в пальто с несколькими пелеринами и какой‑то треуголке, с полей которой капала вода. Он остановил коня в нескольких метрах от нас и рассмотрел меня, начиная с намокших волос и до подола платья, потом перевел взгляд на Гидеона и также подверг осмотру.

– Вы торговцы лошадьми? – спросил он недоверчиво, пока Гидеон рылся в рюкзаке Лесли.

– Нет, он врач! – объяснила я. – Ну или почти уже врач. – Я увидела, что взгляд Джеймса остановился на надписи на рюкзаке. Hello Kitty must die. [50] – Ах, Джеймс, я так рада, что ты пришел, – затараторила я. – В такую погоду, и вообще – я не слишком внятно выразилась вчера на балу. Дело в том, что я хочу защитить тебя от одной болезни, которой ты заразишься в следующем году и от которой ты, к сожалению, умрешь. Оспа – или, как ты называешь, черная оспа. Я забыла, как зовут типа, от которого ты заразишься, но это неважно. Хорошая новость – у нас есть кое‑что, что спасет тебя от болезни. – Я улыбалась ему во весь рот. – Тебе только нужно спешиться и завернуть рукав, чтобы мы могли тебе это дать.

Глаза Джеймса во время моего монолога становились все больше и больше. Гектор (действительно шикарный чалый) нервно сделал шаг назад.

– Неслыханно, – сказал Джеймс. – Вы вызываете меня в парк, чтобы всучить мне сомнительный медикамент и еще более сомнительную историю? А ваш сопровождающий похож на бандита и грабителя с большой дороги! – Он отбросил полу пальто, чтобы мы увидели его шпагу, болтавшуюся сбоку. – Предупреждаю вас! Я вооружен и смогу себя защитить!

Гидеон вздохнул.

– Ах, Джеймс, прекрати уже! – Я подошла ближе и взяла Гектора под уздцы. – Я хочу помочь тебе, но у меня, к сожалению, мало времени. Так что, пожалуйста, сойди с коня и сними пальто.

– Я абсолютно точно не стану этого делать, – сказал Джеймс возмущенно. – Наше общение на этом закончено. С дороги, странная девочка! Я надеюсь, это была наша последняя встреча. Но!

Он действительно размахнулся, чтобы ударить меня хлыстом. Но не успел, потому что Гидеон схватил его и стащил с коня.

– У нас нет времени на эти игрушки, – прорычал он и заломил Джеймсу руки за спину.

– Помогите! – пискнул Джеймс, пытаясь вывернуться. – Бродяги! Разбойники!

– Джеймс, это все для твоей же пользы, – заверила я его, но он кидал на меня взоры, как будто я была дьяволом во плоти. – Ты не знаешь, но… мы друзья, там, откуда я пришла. Очень хорошие друзья даже!

– На помощь! Сумасшедшие! Разбой! – кричал Джеймс и отчаянно смотрел на Гектора. Но чалому, похоже, не хотелось играть роль Черного Красавца.[51] Вместо того чтобы героически броситься на нас, он опустил голову и стал мирно щипать траву.

– Я не сумасшедшая, – пыталась я объяснить Джеймсу. – Я…

– Замолчи и забери у него шпагу, Гвенни‑бродяжка, – нетерпеливо перебил меня Гидеон. – И дай мне ланцет и ампулу из рюкзака.

Вздохнув, я сделала все, что он сказал. Он был прав – нельзя было ожидать, что Джеймс нас поймет.

– Так, – рычал Гидеон, открывая ампулу зубами. – Она перережет вам глотку, если в следующие две минуты вы хотя бы пошевелитесь, ясно? И попробуйте только позвать еще раз на помощь!

Я направила острие шпаги на горло Джеймса.

– Э‑э‑эм, правда, Джеймс, я представляла себе всё иначе, поверь мне! Если бы я решала, то с удовольствием позволила бы тебе навсегда остаться призраком в моей школе, я буду скучать по тебе! Если я все рассчитала правильно, то сегодня у нас последняя встреча.

У меня к глазам подступили слезы. Джеймс выглядел так, как будто вот‑вот потеряет сознание.

– Если вам нужны деньги, возьмите мой кошелек, но сохраните мне жизнь! Пожалуйста, – прошептал он.

– Да‑да, хорошо, – сказал Гидеон.

Он отвернул высокий ворот пальто и приставил ланцет прямо к горлу. Когда Джеймс почувствовал царапину на горле, он тихонько заскулил.

– Разве это делается обычно не на предплечье? – спросила я.

– Обычно я никому не выкручиваю руки при этом, – сказал Гидеон ворчливо, и Джеймс заскулил во второй раз.

– Получилось довольно глупое прощание, – сказала я и не смогла сдержать всхлип. – Я бы хотела обнять тебя, вместо того чтобы держать шпагу у горла! Ты всегда был моим лучшим другом в школе, сразу после Лесли. – Первая слеза скатилась у меня по щеке. – И без тебя я бы никогда не постигал разницу между Вашей Светлостью, Вашим сиятельством и Вашим высочеством и…

– Готово, – сказал Гидеон и отпустил Джеймса, который, шатаясь, сделал пару шагов назад и схватился за горло. – Вообще‑то нужно было бы заклеить пластырем, но и без него сойдет! Проследите, чтобы туда не попала грязь. – Гидеон вынул шпагу из моих рук. – Вы сейчас сядете на своего коня и ускачете отсюда, ни разу не обернувшись, понятно?

Джеймс кивнул. В его глазах еще был страх, как будто он не мог поверить, что все уже кончилось.

– До свидания, – всхлипнула я. – До свидания, Джеймс Аугуст Перегрин Пимплботтом! Ты был самым лучшим призраком, которого я когда‑либо знала!

С подгибающимися ногами и тяжело дыша Джеймс забрался на коня.

– Шпага лежит под каштаном, если вы захотите ее вернуть, – сказал еще Гидеон, но Джеймс уже пришпорил бедного Гектора.

Я смотрела им вслед, пока они окончательно не исчезли за деревьями.

– Довольна? – спросил Гидеон, собирая наши вещи.

Я вытерла щеки от слез и улыбнулась ему.

– Спасибо! Круто иметь друга, изучающего медицину.

Гидеон ухмыльнулся.

– Но я клянусь, что это была моя последняя прививка от оспы! Пациенты так неблагодарны.

 

~~~

 

 

Те, кого любят, не могут умереть, ибо любовь означает бессмертие.

Эмили Дикинсон.

 

 

Глава пятнадцатая

 

– Больше газа, старик! – кричал Ксемериус. – Пора уже дать последний бой злодею!

Он сидел у меня на коленях, а я сидела на месте пассажира в «Mini» Гидеона, который пытался пробиться сквозь послеобеденное движение на Стрэнде.

– Заткнись, – прошипела я Ксемериусу. – Как по мне, граф может набраться терпения на целую вечность.

– Что ты сказала? – Гидеон вопросительно глянул в мою сторону.

– Ах, ничего. – Я смотрела из окна. – Скажи, Гидеон, ты действительно веришь, что будет достаточно того, что мы придумали?

Мое утреннее приподнятое настроение улетучилось и уступило место ногтегрызущему беспокойству, которое заставляло меня дрожать всем телом. Гидеон пожал плечами.

– В любом случае наш план лучше, чем – как ты это назвала? – план действия в общих чертах.

– Это не я его так назвала, а Лесли, – поправила я его.

Несколько минут мы были погружены в мысли. Наша встреча с Люси и Полом все еще сидела у нас в костях, в буквальном смысле слова. То, что прыжки во времени могут требовать так много сил, мне стало понятным, когда мы при обратном прыжке оказались прямо посередине репетиции церковного хора и должны были убегать, преследуемые группой семидесятилетних орущих сопранисток. Но зато мы сейчас готовы к встрече с графом Сен‑Жерменом. Решающая идея пришла в голову Люси, и эта идея была причиной упомянутому ногтегрызущему беспокойству.

– Мальчик! Веди себя за рулем прилично! – заорал Ксемериус и закрыл глаза лапами. – Светофор был уже темно‑красного цвета!

Гидеон добавил газа и подрезал такси, у которого было преимущество на дороге, и повернул направо в сторону штаб‑квартиры Хранителей. Вскоре взвизгнули тормоза, и мы остановились на парковке. Гидеон повернулся ко мне и положил руки мне на плечи.

– Гвендолин, – начал он серьезно. – Что бы ни случилось…

Продолжить он не успел. С моей стороны кто‑то распахнул дверь машины. Я уже хотела обернуться и высказать всё, что думаю, идиоту мистеру Марли, но это был мистер Джордж, который нервно гладил себя по блестящей лысине.

– Гидеон, Гвендолин, наконец‑то! – сказал он с упреком. – Вы опоздали на целый час.

– Чем позднее вечер, тем красивее гости, – гаркнул Ксемериус и спрыгнул с моих колен.

Я бросила Гидеону последний взгляд, вздохнула и вышла из машины.

– Идемте, дети, – торопил нас мистер Джордж и взял меня за руку. – Всё уже готово.

«Всё» было мечтой из кремового цвета вышивки и кружев, комбинированных с бархатом и парчой холодного золотого тона для меня и разноцветного расшитого камзола для Гидеона.

– Это что, обезьяны? – Гидеон смотрел на одежду, как будто она была облита синильной кислотой.

– Если быть точными, капуцины. – Мадам Россини просияла и заверила Гидеона, что экзотические вышивки в виде животных в 1782 году были последним писком моды.

Она собиралась рассказать подробно, сколько времени ей пришлось потратить, чтобы создать на основе оригинальных образцов файл вышивки для своей швейной машинки, но вмешался мистер Джордж, ждавший за дверью и не отрывающий взгляд от золотых часов. Я понятия не имела, почему вдруг такая спешка. В конечном итоге, для графа было безразлично, который сейчас у нас час.

– Вы элапсируете сегодня в архиве, – объявил мистер Джордж и пошел вперед.

До сих пор мы не видели ни Фалька, ни других Хранителей, скорее всего, они сидели в Зале Дракона и обновляли клятву Хранителей, или поднимали тост за Золотые правила, или занимались тем, чем Хранители обычно занимаются. Только миссис Дженкинс с толстой папкой куда‑то спешила и помахала нам. (И сегодня было воскресенье!)

– Мистер Джордж, какие на сегодня распоряжения? – спросил Гидеон. – Есть какие‑то подробности, которые нам следует знать?

– Ну, для графа Сен‑Жермена с момента бала прошло столько же времени, как и для вас, то есть, два дня, – охотно объяснил мистер Джордж. – Его письменные указания и для нас несколько запутанны. Согласно им твое пребывание, Гидеон, должно продлиться всего пятнадцать минут, тогда как Гвендолин должна провести с графом три с половиной часа. Мы предполагаем, что ты получишь другие задания, для выполнения которых понадобится твой запас времени, потому что он отдельно подчеркнул, что до визита к нему вы не должны элапсировать. – Он немного помолчал и посмотрел через окно на Церковь Темпла, которая отсюда была хорошо видна. – Мы ничего не поняли из намеков, но… очевидно граф уверен, что мы находимся накануне замыкания Круга крови. Он написал, что мы должны быть наготове.

– Ой‑ой! – сказал Ксемериус.

Ой‑ой, подумала и я и бросила короткий взгляд на Гидеона. Можно было предположить, что граф предусмотрел, что назначенная на вчера операция Сапфир и Черный турмалин будет провалена. И что у него с самого начала был другой план. Возможно, гениальнее нашего. Мое ногтегрызущее беспокойство перешло в страх. От мысли о том, что я буду с графом один на один, мои руки покрылись гусиной кожей. Гидеон будто прочитал мои мысли. Он остановился и притянул меня к себе, не обращая внимания на мистера Джорджа.

– Все будет хорошо, – прошептал он мне на ухо. – Не забудь, что тебе он не может ничего сделать. До тех пор, пока он этого не знает, ты в безопасности.

Я вцепилась в него крепко, как обезьянка‑капуцин.

Мистер Джордж откашлялся.

– Я, кстати, очень рад, что вы помирились, – сказал он. Лукавая улыбка промелькнула на его лице. – Но нам все равно нужно идти.

 

– Присматривай за ней, ты, дурачина! – успела я услышать рык Ксемериуса и тут же оказалась в 1782 году.

Первое, что я увидела после приземления, было лицо Ракоци, всего в полуметре от меня. Я тихонько вскрикнула и отскочила в сторону, но и Ракоци испуганно отшатнулся. Раздался смех, и хотя он был приятным и мелодичным, волосы на затылке у меня встали дыбом.

– Я же сказал, что тебе лучше отойти в сторону, Миро.

Гидеон приземлился рядом, и я медленно обернулась. Там стоял он, граф Сен‑Жермен, в простом темно‑сером бархатном камзоле и, как всегда, в белом парике. Он опирался на трость и на какой‑то момент показался мне немощным и старым, очень старым. Но тут он выпрямился, и в свете свечей я увидела, как его губы скривились в насмешливую улыбку.

– Добро пожаловать, мои дорогие. Я очень рад, видеть вас в добром здравии. И что довольные речи Аластера о смерти Гидеон оказались обыкновенной фантазией умирающего.

Он подошел на шаг ближе и посмотрел на меня с ожиданием. Понадобилась секунда, чтобы я сообразила, что он, наверное, ждет от меня реверанса. Я присела в глубоком книксене. Когда я поднялась, граф уже общался с Гидеоном.

– Мы не можем сегодня тратить время на формальности. Сообщение от твоего Великого мастера? – спросил он, и Гидеон передал ему запечатанный конверт, который мистер Джордж дал нам с собой.

Пока граф ломал печать и читал, я коротко огляделась в комнате. В ней стояли письменный стол и несколько стульев и кресел. Открытые шкафы были забиты книгами, свитками и стопками, а над камином, как и в наше время, висела картина. Но это был не портрет графа Сен‑Жермена, а приятный натюрморт с книгами, пергаментом, гусиным пером и чернильницей.

Ракоци, не дожидаясь приглашения, уселся на стул и положил ноги в сапогах на письменный стол. Обнаженную шпагу он держал в руках, как игрушку, с которой не хочется расставаться. Взгляд его жутких лишенных блеска глаз скользнул по мне, и он презрительно скривил рот. Если он даже помнит о нашей последней встрече, то совершенно очевидно, что он и не собирается извиняться за свое поведение.

Граф закончил чтение, посмотрел на меня испытующе и кивнул.

– Рубин, одаренный Ворона магией, Замкнет в соль‑мажоре Круг двенадцати. Как тебе удалось избежать шпаги разъяренного лорда Аластера? Неужели он себе только все внушил?

– Он действительно ранил Гвендолин, – сказал Гидеон, и я удивилась, как спокойно и дружелюбно звучал его голос. – Но это была легкая царапина, ей действительно повезло.

– Мне очень жаль, что вы оказались в той ситуации, – сказал граф. – Я обещал, что вы не пострадаете, и, как правило, я держу свое слово. Но мой друг Ракоци в тот вечер был несколько забывчив, что касалось его обязанностей, не так ли, Миро? В связи с чем я лишь повторю, что иногда полагаешься на других слишком сильно. Если бы прелестная леди Лавиния не пришла ко мне, Первый секретарь мог бы очнуться и исчезнуть без следа… а лорд Аластер истек бы кровью в одиночестве.

– Прелестная леди Лавиния сначала нас предала, – вырвалось у меня. – Она…

Граф поднял руку.

– Я все знаю, дитя. У Алеотта была возможность признаться во всех своих грехах. – Ракоци хрипло засмеялся. – И у Аластера было что нам рассказать, даже если под конец он говорил не слишком внятно, не так ли, Миро? – Граф неприятно улыбнулся. – Но мы можем поговорить об этом позже, сегодня у нас очень мало времени. – Он показал письмо. – Сейчас, когда выяснилось истинное происхождение Гвендолин, должно быть совсем не сложно уговорить ее родителей дать немного крови. Я надеюсь, вы в точности исполнили мои распоряжения?

Гидеон кивнул. Его лицо было бледным и напряженным, он избегал смотреть в мою сторону. При этом все пока шло так, как мы предполагали.

– Операция Черный Турмалин и Сапфир будет проведена сегодня. Если настенные часы идут правильно, через несколько минут я прыгну обратно в 2011 году. Там все подготовлено для встречи с Люси и Полом.

– Совершенно верно, – сказал граф довольно, достал из кармана конверт и передал его Гидеону. – Здесь я объяснил свой план в общих чертах. Никто из моих Хранителей в будущем не должен допустить даже мысли о том, чтобы тебе помешать.

Он подошел к камину и какое‑то время смотрел на огонь в раздумье. Потом повернулся. Его глаза над орлиным носом сверкали. Вся комната казалась наполненной его присутствием. Он поднял руки.

– Еще сегодня сбудутся все предсказания. Сегодня человечеству станет доступным доселе еще не виданного воздействия лекарство, – воскликнул он.

Он сделал небольшую паузу и посмотрел на нас, в ожидании аплодисментов. Я коротко подумала, не стоил ли выкрикнуть восторженное «Вау! Круто!», но оценила свой актерский талант в данным момент не слишком высоко. Гидеон тоже смотрел на него молча. А Ракоци был настолько наглым, что позволил себе именно в этот момент отрыжку. Граф рассержено прищелкнул языком.

– Ну что ж, – сказал он медленно. – Я бы сказал, что всё уже произнесено. – Он подошел ко мне и положил руку на плечо. Я должна была собрать все свои силы, чтобы не стряхнуть ее, как тарантула. – Мы вдвоем, милое дитя, найдем чем заняться в это время, не так ли? – произнес он масляным голосом. – Ты наверняка понимаешь, что должна составить мне компанию немного дольше, чем Гидеон.

Я кивнула и задалась вопросом, не собирается ли граф откорректировать свое представление о женщинах. Если он предполагает, что я всё понимаю, значит, я не могу быть такой уж дурочкой, или? Но он уже продолжал самовлюбленно:

– В конце концов, Гидеон должен убедительно объяснить Черному Турмалину и его Сапфиру, что их дочь умрет, если они ему тут же не дадут свою кровь. – Он тихо засмеялся и повернулся к Гидеону. – Ты можешь спокойно приукрасить ситуацию, рассказав, что Ракоци любит кровь девственниц, и о транссильванском ритуале вырывать сердце у живого человека, но я уверен, что этого не понадобится. Насколько я могу оценить этих безрассудных юнцов, они тут же дадут тебе кровь.

Ракоци издал лающий смех, и граф присоединился к нему:

– Людьми так легко манипулировать, не так ли?

– Но вы же на самом деле не сделаете ничего Гвендолин? – сказал Гидеон и на миг его взгляд вспыхнул. На меня он так и не смотрел.

Граф усмехнулся.

– Как ты можешь такое подумать, мой мальчик? Никто и пальцем к ней не притронется. Она всего лишь на время побудет моей заложницей. А именно – до того момента, как ты вернешься из 1912 года в 2011 год с кровью. – Он повысил голос. – И эти святые залы содрогнутся, когда братство соберется и Круг крови в хронографе будет замкнут. – Он вздохнул. – Ах, я бы хотел присутствовать в этот магический миг. Ты должен будешь мне все подробно рассказать!

Да‑да‑да. Бла‑бла‑бла. Я заметила, что непроизвольно сжала зубы, мои челюсти уже болели. Граф между тем подошел к Гидеону так близко, что их кончики носов почти соприкоснулись. Гидеон и глазом не моргнул. Граф поднял указательный палец.

– Твоя задача состоит в том, чтобы незамедлительно принести мне Эликсир, который вы найдете под Созвездием двенадцати. – Он взял Гидеона за плечи и посмотрел ему в глаза. – Незамедлительно.

Гидеон кивнул.

– Я только не понимаю, почему вы хотите, чтобы я принес Эликсир в этот год, – сказал он. – Разве в нашем времени нельзя принести пользу человечеству?

– Очень умный философский вопрос, – ответил граф с улыбкой и отпустил его. – И я рад, что ты его задал. Но сейчас на такие разговоры нет времени. Я с удовольствием разъясню тебе мои непростые планы, когда задача будет решена. Но до того момента, ты просто должен мне доверять!

Я чуть не рассмеялась вслух. Но только чуть. Я попыталась поймать взгляд Гидеона, но, хотя я была уверена, что он это заметил, он упорно смотрел мимо меня, на часы, чьи стрелки немилосердно двигались вперед.

– Еще один момент: в распоряжении Люси и Пола есть хронограф, – сказал Гидеон. – Они могут попробовать прыгнуть к вам, сегодня или раньше… и помешать всему, включая передачу Эликсира.

– Ну, такие вещи о законах континуитета ты уже должен знать, чтобы понять, что им до теперешнего момента не удалось помешать моим планам, иначе мы бы не находились здесь, не так ли? – Граф улыбнулся. – А для предстоящих часов, пока Эликсир не окажется в моем распоряжении, я, разумеется, предпринял особые меры предосторожности. Ракоци и его люди убьют каждого, кто без разрешения к нам приблизится.

Гидеон кивнул и положил руку на живот.

– Начинается, – сказал он, и наконец‑то наши взгляды встретились. – Я скоро вернусь с Эликсиром.

– Я уверен, что ты отлично справишься с этим заданием, мой мальчик, – сказал граф радостно. – Счастливого пути. Гвендолин и я проведем время ожидания за бокалом красного вина.

Я поймала взглядом взгляд Гидеона и попыталась вложить в него всю свою любовь. И тут Гидеон исчез. Я была готова расплакаться, но только еще крепче стиснула зубы и заставила себя думать о Люси.

 

В салоне леди Тилни за бутербродами и чаем мы много раз проходили план от начала до конца. Я знала, что мы можем победить графа только его же оружием, если хотим избавиться от него раз и навсегда. И все казалось довольно простым, во всяком случае, если Люси была права. Она просто произнесла вслух свою идею, и мы сначала отмахнулись, но потом Гидеон кивнул первым.

– Да, – сказал он. – Может быть, ты права.

Он снова носился по комнате, как тигр в клетке.

– Предположим, мы сделаем то, что хочет граф, и дадим Гидеону нашу кровь, – продолжила Люси. – Тогда он сумеет замкнуть Круг второго хронографа и передать Эликсир графу, который станет бессмертным.

– И именно его бессмертие является причиной, почему мы долгие годы пытаемся этому помешать, не так ли? – сказал Пол.

Люси подняла руку.

– Минуточку. Давай додумаем до конца.

Я кивнула. Хотя я не знала, к чему она ведет, но где‑то на задворках моего сознания возник маленький вопросительный знак, перерастающий в восклицательный.

– Граф будет бессмертным до момента моего рождения.

– Правильно, – сказал Гидеон. Он остановился. – Что означает не что иное, как то, что он, полный жизни, гуляет по мировой истории. Включая наши дни.

Пол сдвинул брови.

– Вы имеете в виду…

Люси кивнула.

– Мы имеем в виду, что граф наблюдает за всей этой драмой в прямом эфире и цвете. – Она сделала небольшую паузу. – И я предполагаю, что он занял место в первом ряду.

– Внутренний круг, – предположила я.

Остальные кивнули.

– Внутренний круг. Граф – один из Хранителей.

 

Я посмотрела графу прямо в лицо. Кем он был?

Часы над камином громко тикали. До моего обратного прыжка было бесконечно далеко.

Граф показал мне жестом сесть на одно из кресел, налил в два бокала темно‑красное вино и передал мне один из них. Потом сел в кресло напротив и поднял бокал.

– За наше благополучие, Гвендолин! Сегодня ровно две недели, как мы познакомились, ну, во всяком случае, если смотреть с моей точки зрения. К сожалению, мое первое впечатление о тебе не было самым лучшим. Но за это время мы подружились, не так ли?

О, конечно! Я пригубила вино и сказала:

– При первой встрече вы едва меня не задушили. – Я сделала еще глоток. – Тогда я думала, что вы можете читать мысли, – вырвалось вдруг у меня. – Но, видимо, я ошиблась.

Граф самодовольно рассмеялся.

– Вообще‑то я в состоянии уловить основное направление мысли. Но мои способности не имеют отношения к колдовству. Я уже рассказывал о своих путешествиях по Азии и как я там перенял мудрость и умения тибетских монахов.

Да, все верно. Но я и в прошлый раз не очень прислушивалась. Мне и сейчас было трудно прислушаться к его словам. Внезапно они стали звучать искаженно, иногда растянуто, иногда так, как будто он их пел.

– Какого черта… – пробормотала я. Перед моими глазами возникла розовая пелена, которая не расходилась, сколько бы я ни моргала.

Граф прервал свой рассказ.

– У тебя кружится голова, не так ли? А сейчас пересохло во рту, правильно?

Да! Откуда он это знал? И почему его голос вдруг стал жестяным? Я уставилась на него сквозь странную розовую пелену.

– Не бойся, моя маленькая, – сказал он. – Сейчас это пройдет, Ракоци обещал, что тебе не будет больно. Ты просто заснешь, прежде чем начнутся судороги. И – если повезет – не проснешься, пока все не закончится.

Я услышала смех Ракоци. Он звучал, как звуки, которые запускают на пленке в аттракционе ужасов.

– Почему…

Я попыталась что‑то сказать, но мои губы вдруг онемели.

– Не думай, что это личное, – сказал холодно граф. – Но для осуществления моих планов я, к сожалению, должен тебя убить. Так предусмотрено провидением.

Я хотела держать глаза открытыми, но мне не удалось. Подбородок упал на грудь, голова скатилась набок и глаза закрылись. Меня поглотила темнота.

 

Может быть, в этот раз я действительно умерла, мелькнуло у меня в голове, когда я снова пришла в себя. Но вообще‑то я представляла ангелов не в виде маленьких голых мальчиков, у которых помимо толстых животов есть только идиотская улыбка, как у этих экземпляров с арфами в руках. Которые, вообще‑то, были лишь нарисованы на потолке. Я опять закрыла глаза. Мое горло так пересохло, что я не могла глотать. Я лежала на чем‑то твердом и чувствовала себя бесконечно усталой, как будто я никогда больше не смогу шевельнуться. Где‑то за правым ухом я услышала жужжание. Это была мелодия похоронного марша из «Гибели богов», любимой оперы леди Аристы. Я не могла узнать голос, так фривольно интерпретировавший музыкальную тему. И посмотреть, кому он принадлежал, я тоже не могла, потому что была не в состоянии открыть глаза.

– Джейк, Джейк, – сказал голос. – Я не думал, что именно ты разоблачишь меня. Но сейчас тебе не поможет вся твоя медицинская латынь. – Голос тихо засмеялся. – Потому что, когда ты проснешься, я буду уже очень далеко. В Бразилии в это время года очень хорошо, должен тебе сказать. Я жил там с 1940 года. Аргентина и Чили тоже могут предложить много приятного. – Голос снова сделал паузу, чтобы просвистеть пару тактов из вагнеровской темы. – Меня всегда тянет в Южную Америку. Кстати, в Бразилии самые лучшие пластические хирурги во всем мире. Они освободили меня от нависших век, крючковатого носа и выступающего подбородка. В связи с чем я, к счастью, совершенно не похож на собственный портрет.

В моих онемевших руках и ногах появилось покалывание. Но я сдерживалась. Я решила, что получу преимущество, если не буду двигаться.

Голос рассмеялся.

– Но даже если кто‑нибудь и узнал бы меня здесь, в ложе, – продолжил он, – я уверен, что ни у кого не хватило бы ума, чтобы сделать правильные выводы. За исключением назойливого Лукаса Монтроуза. Еще чуть‑чуть и он бы меня разоблачил… Ах, Джейк, даже ты не сообразил, что он умер не от инфаркта, а от коварных методов мистера Марли‑старшего. Вы, люди, видите только то, что хотите видеть.

– Ты плохой, ужасный дядя, – пискнул кто‑то позади меня голосом, полным страха. Маленький Роберт! – Ты сделал больно моему папе!

Я почувствовала холодное дуновение.

– А что ты сделал с Гвендолин?

Да, что? Хороший вопрос. И почему я не слышу Гидеона?

Откуда‑то послышалось лязганье и щелчок чемоданных защелок.

– Всегда готов к делу Хранителей! Спасти человечество от всех болезней, кино да и только! – Презрительное фырканье. – Как будто человечество этого заслуживает! В любом случае, Гвендолин ты уже помочь не сумеешь.

Голос двигался по комнате, и мне постепенно становилось ясным, с кем я имею дело, даже если я не могла поверить. – Она мертва, как лабораторная крыса, которым ты обычно делаешь вскрытие. – Голос тихо засмеялся. – Что, между прочим, является сравнением, а не метафорой.

Я открыла глаза и подняла голову.

– Но можно использовать и в качестве символа, мистер Уитмен, или нет? – спросила я и тут же пожалела, что раскрыла себя.

Гидеона нигде не было видно! Только доктор Уайт лежал недалеко от меня на полу, он был без сознания, его лицо было серым, как костюм на нем. Расстроенный маленький Роберт сидел возле его головы.

– Гвендолин.

Как бы то ни было, нужно признать, что мистер Уитмен не заорал от ужаса. И вообще никак не проявил свои чувства. Он просто стоял под портретом графа Сен‑Жермена, держа руку на ручке чемодана на колесиках с сумкой для ноутбука, и смотрел на меня. На нем было элегантное серое пальто с шелковым шарфом, он поднял на волосы солнцезащитные очки, как будто он был Брэд Питт в отпуске на пляже. Он ни капли не был похож на графа на портрете.

Я постаралась сесть с максимальным достоинством (пышное платье несколько усложняло задачу) и заметила, что лежала на письменном столе. Мистер Уитмен прищелкнул языком, посмотрел на часы и выпустил из рук чемодан.

– Надо же, как досадно! – сказал он.

Я не смогла сдержать ухмылки.

– Не так ли? – спросила я.

Он подошел ближе, и в руке у него появился пистолет, который он достал из кармана пальто.

– Как такое могло произойти? Ракоци сварил напиток недостаточно крепким?

Я покачала головой. Мистер Уитмен нахмурил лоб и направил дуло пистолета на мою грудь. Я хотела засмеяться, но только испуганно засопела.

– Вы хотите еще раз попробовать? – все же удалось мне произнести, и я попыталась смело взглянуть ему в глаза. – Или вы наконец сообразите, что вы не можете мне ничего сделать?

Ха! Наш план сработал и как сработал! Если бы еще наконец‑то появился Гидеон, я бы себя чувствовала намного лучше.

Мистер Уитмен погладил свой бритый подбородок и внимательно посмотрел на меня. Потом спрятал пистолет.

– Нет, – сказал он мягким голосом учителя‑наставника, и я внезапно узнала в нем что‑то от старого графа. – Это наверняка не имеет смысла. – Он опять прищелкнул языком. – Тут у меня какая‑то ошибка в рассуждениях. Магия Ворона… Как несправедливо, что тебе бессмертие дано с рождения! Именно тебе. Но в этом есть логика – в тебе объединяются обе линии…

Доктор Уайт тихонько застонал. Я посмотрела на него, но его лицо все еще было пепельным. Маленький Роберт вскочил.

– Будь осторожна, Гвендолин, – сказал он испуганно. – Злой дядька точно задумал что‑то плохое!

Я тоже так думала. Но что?

– Звезда от печали, тоски и страданья сама свою гибель найдет, – процитировал мистер Уитмен тихо. – Почему я сразу не понял? Ну что ж, еще не поздно.

Он подошел ко мне ближе на пару шагов, достал серебряный футляр из кармана и положил рядом со мной.

– Это нюхательный табак? – спросила я удивленно.

Постепенно мне казалось что, касательно нашего плана, дело дрянь.

– Конечно, ты в очередной раз плохо соображаешь, – сказал граф Сен‑Жермен formerly known as [52] мистер Уитмен и вздохнул. – В этой маленькой дозе три капсулы с цианистым калием, и я мог бы тебе объяснить, почему я ношу ее с собой, но мой самолет улетает через два с половиной часа, поэтому время немного поджимает. При других обстоятельствах ты могла бы броситься под поезд метро или спрыгнуть с высотного дома. Но, по сути, цианистый калий – самое гуманное средство. Ты просто берешь капсулу и раздавливаешь ее зубами. Действие наступает тут же. Открой футляр!

Мое сердце потяжелело.

– Вы хотите, чтобы я… чтобы я покончила с собой?

– Совершенно верно. – Он ласково погладил пистолет. – Потому что иначе тебя не убить. И чтобы… ну скажем так – поддержать твое отношение к происходящему, я застрелю твоего друга Гидеона, как только он здесь появится. – Он посмотрел на часы. – Это должно произойти приблизительно через пять минут. Поэтому если хочешь спасти его жизнь, ты должна сейчас принять капсулу. Но ты можешь подождать, пока он свалится мертвым на пол. Мой опыт говорит, что это очень сильная мотивация, вспомни Ромео и Джульетту…

– Ты злой! – закричал маленький Роберт и заплакал.

Я попыталась ему ободряюще улыбнуться, но у меня ничего не получилось. Больше всего мне хотелось сесть рядом с ним и тоже расплакаться.

– Мистер Уитмен… – начала я.

– О, я предпочитаю графский титул, – сказал он радостно.

– Пожалуйста… вы не должны…

Мой голос сорвался.

– Почему же ты не понимаешь, глупое дитя? – Он вздохнул. – Я ждал этого дня с нетерпением. Я хочу наконец‑то вернуться к своей настоящей жизни. Учитель в школе Сент‑Леннокс! Из всех занятий, которым я себя посвятил за последние 230 лет, это было самым паршивым. Столетия я держал руку на пульсе власти. Я мог бы обедать с президентами, с нефтяными магнатами, с королями. Пусть даже сегодня они уже не те, что были когда‑то. Но нет, я должен был преподавать глупым детишкам, да еще в собственной ложе пройти путь от послушника до члена Внутреннего круга. Все годы после твоего рождения были ужасны для меня. Не потому, что мое тело снова начало стареть и постепенно появлялись признаки дряхления, – на этом месте он самовлюбленно улыбнулся, – а только потому, что я был таким уязвимым. Столетия я жил без страха. Я ходил по полю боя под градом пушечных ядер, подвергал себя любому риску, всегда будучи уверенным, что со мной ничего не случится. А теперь? Любой вирус может прикончить меня, любой чертов автобус может меня задавить, любой кирпич может свалиться мне на голову!

В этот момент я услышала шум, и через стену на сумасшедшей скорости пролетел Ксемериус. Он приземлился рядом на письменном столе.

– Где эти проклятые Хранители? – закричала я, обращаясь к нему, не обращая внимания на графа, который все слышал. Но оказалось, он решил, что я спрашиваю у него.

– Они не могут сейчас помочь тебе, – сказал он.

– Он, к сожалению, прав. – Ксемериус возбужденно размахивал крыльями. – Эти идиоты замкнули вместе с Гидеоном Круг крови. Потом этот мистер Модник взял придурка Марли заложником и заставил всех уйти в комнату с хронографом. Теперь они там заперты, сидят и причитают во весь голос.

Граф покачал головой.

– Нет, это была для меня не жизнь. И это должно прекратиться. Что может предложить такая маленькая девочка, как ты, миру? А у меня много планов! Великих планов…

– Отвлеки его, – крикнул Ксемериус. – Просто отвлеки его, как угодно.

– А как вы все это время элапсировали? – быстро спросила я. – Неконтролируемые прыжки должны быть очень неприятны.

Он засмеялся.

– Элапсировать? Пф‑ф‑ф. Время моей естественной жизни истекло. С того момента, когда я должен был умереть, утомительные прыжки во времени прекратились.

– А мой дедушка? Вы его тоже убили? И украли его дневники?

У меня тут же глаза налились слезами. Бедный дедушка. Ему не хватило совсем немного, чтобы раскрыть заговор. Граф кивнул.

– Мы должны были успокоить умника Лукаса Монтроуза. Это задание взял на себя Марли‑старший. Потомки барона Ракоци верно служили мне на протяжение веков, только последний в этом ряду разочаровал меня. – Он снова посмотрел на часы, а потом с ожиданием на кресла напротив. – В любой момент это может уже произойти, Джульетта. Очевидно, тебе придется увидеть своего Ромео в луже крови. – Он снял пистолет с предохранителя. – Очень жаль. Мне нравился этот парень. У него был хороший потенциал!

– Прошу вас, – прошептала я последний раз, но в этот момент Гидеон приземлился перед дверью, слегка согнувшись. У него даже не было времени разогнуться, мистер Уитмен выстрелил в тот же миг. И еще раз. И еще. Не останавливаясь, пока магазин не опустел.

Выстрелы оглушительно разносились по комнате, пули попадали в грудь Гидеону и в живот. Взгляд его широко распахнутых зеленых глаз блуждал по комнате, пока он не нашел меня. Я выкрикнула его имя. Как при замедленной съемке он съехал по двери, оставляя широкий кровавый след. Странно изогнувшись, он остался лежать на полу.

– Гидеон! Нет! – Я с криком кинулась к нему и обняла безжизненное тело.

– Божемойбожемойбожемой! – кричал Ксемериус, изо рта которого лилась вода. – Пожалуйста, скажи, что это часть вашего плана. Во всяком случае, бронежилета на нем нет. Боже мой! Столько крови!

Он был прав. Кровь Гидеона была везде, и подол моего платья пропитался ею, как губка. Маленький Роберт, дрожа, забился в угол и закрыл лицо руками.

– Что вы сделали? – прошептала я.

– То, что должен был сделать! И что ты, очевидно, не захотела предотвратить! – Мистер Уитмен положил пистолет на письменный стол и протянул мне футляр с капсулами цианистого калия. Его лицо слегка покраснело, он дышал быстрее чем обычно. – Но сейчас ты не должна колебаться. Ты хочешь жить дальше с таким чувством вины? Хочешь ли ты вообще жить без него дальше?

– Не делай этого! – закричал Ксемериус на меня и выплеснул воду на лицо доктора Уайта.

Я медленно покачала головой.

– Тогда будь добра и не испытывай больше мое терпение! – сказал мистер Уитмен, и я впервые услышала, что его голос ему не подчинился. Сейчас он звучал не мягко и не иронично, а почти истерично. – Потому что если ты меня заставишь ждать дольше, я предоставлю тебе еще больше причин покончить с жизнью! Я убью всех, одного за другим: твою маму, твою докучливую подружку Лесли, твоего брата, твои миленькую младшую сестру… поверь мне! Я никого не пощажу!

Дрожащими руками я взяла протянутый футляр. Боковым зрением я заметила, что доктор Уайт с большим трудом подтягивается, держась за письменный стол. Он был насквозь мокрый. К счастью, мистер Уитмен смотрел только на меня.

– Вот и хорошо, – сказал он. – Я, может, еще успею на самолет. В Бразилии я…

Но он не успел рассказать, что он собирается делать в Бразилии, потому что доктор Уайт ударил его рукояткой пистолета по голове. Раздался ужасный тупой звук, и мистер Уитмен свалился на пол, как срубленный дуб.

– Да! – закричал Ксемериус. – Так ему и надо! Покажи негодяю, что в старом докторе еще полно сил.

Но для доктора Уайта эти усилия оказались слишком сильными. С ужасом глядя на кровь, он с легким вздохом снова потерял сознание и остался лежать рядом с мистером Уитменом.

И таким образом, только Ксемериус, маленький Роберт и я стали свидетелями того, как Гидеон внезапно закашлялся и сел. Его лицо все еще было мертвенно‑бледным, но глаза были полны живого блеска. Медленно на его лице показалась улыбка.

– Все кончено? – спросил он.

– Елки‑палки! – сказал потрясенный Ксемериус внезапно очень тихо. – Как он это сделал?

– Да, Гидеон, все кончено! – Я кинулась к нему, не обращая внимания на его раны. – Это был мистер Уитмен, и я не могу поверить, что мы его не разгадали.

– Мистер Уитмен?

Я кивнула и еще теснее прижалась к нему.

– Я так боялась, что ты мог этого не сделать. Потому что мистер Уитмен все правильно сказал: без тебя я не хочу жить. Ни одного дня!

– Я люблю тебя, Гвенни. – Гидеон так стиснул меня, что я не могла дышать. – И, конечно, я это сделал. Под надзором Пола и Люси мне ничего больше не оставалось. Они растворили субстанцию в стакане воды и заставили меня выпить всё, до последней капли.

– Теперь я всё понял! – заорал Ксемериус. – Так вот какой у вас был гениальный план! Гидеон схрумкал Камень Мудрости и тоже стал бессмертным. Неплохо, неплохо. Особенно, если подумать, что иначе Гвендолин когда‑нибудь почувствовала бы себя очень одиноко.

Маленький Роберт убрал от лица руки и смотрел на нас огромными глазами.

– Все будет хорошо, золотко, – сказала я ему.

Как жаль, что нет психотерапевтов для травмированных призраков – это ниша на рынке, о которой стоит поразмыслить.

– Твой папа выздоровеет. И он у тебя – герой.

– С кем ты разговариваешь?

– С одним очень смелым другом, – сказала я и улыбнулась Роберту. Он нерешительно улыбнулся в ответ.

– О! Мне кажется, он приходит в себя, – сказал Ксемериус.

Гидеон отпустил меня, встал и посмотрел на мистера Уитмена сверху вниз.

– Мне надо будет его связать, – сказал он со вздохом. – И надо перевязать рану мистеру Уайту.

– Да, а потом надо освободить остальных из комнаты с хронографом, – сказала я. – Но сначала мы должны хорошо подумать, что мы им скажем.

– Но перед этим я обязательно должен тебя поцеловать, – сказал Гидеон и обнял меня.

Ксемериус застонал.

– О, не может быть! У вас с этого момента впереди целая вечность для этого!

 

В понедельник в школе все было как обычно. Ну… почти всё.

Синтия несмотря на весеннюю температуру явилась с толстым шарфом, завязанным узлом на шее, и пересекла школьный двор, не глядя по сторонам. Гордон шел за ней следом.

– Ах, Синтия, ну хватит! – ворчал он. – Ну извини! Но ты же не можешь вечно злиться на меня. Кроме того, я не был единственным, кто захотел немного… э‑э‑э… расшевелить твою вечеринку. Я точно видел, что твой друг из «Мэдисон Гарденер» тоже вылил бутылку водки в крюшон. И Сара потом призналась, что ее зеленое фруктовое желе на девяносто процентов состояло из крыжовниковой настойки ее бабушки.

– Уйди, – сказала Синтия, пытаясь при этом изо всех сил игнорировать группку хихикающих восьмиклассников, которые показывали на нее пальцами. – Ты… ты выставил меня на посмешище всей школе! Я никогда тебе этого не прощу!

– А я, дурак, пропустил такую вечеринку! – сказал Ксемериус. Он сидел на бюсте Шекспира, который после «небольшого прискорбного несчастного случая» (как выразился директор Гиллс, после того как отец Гордона сделал щедрое пожертвование для ремонта спортивного зала, до этого он говорил о злонамеренном разрушении ценного культурного наследия) лишился кусочка носа.

– Син, но это же глупо! – пискнул Гордон. У него, наверное, никогда не закончится ломка голоса. – Никому не интересно, что ты с этим четырнадцатилеткой зажималась, а засосы через неделю исчезнут, и в принципе это очень… ай! – Ладонь Синтии с громким хлопком приземлилась на щеку Гордона. – Больно!

– Бедная Синтия, – прошептала я. – Если она еще сейчас узнает, что боготворимый ею мистер Уитмен уволился, она этого не переживет.

– Да, без Бельчонка будет странно. Может даже случиться такое, что теперь английский и история нам понравятся. – Лесли взяла меня под руку и потянула в сторону лестницы. – Но будем справедливы. Я его всегда терпеть не могла – здоровый инстинкт, можно сказать, но его уроки были очень даже не плохи.

– Ничего удивительного – он же везде побывал вживую.

Ксемериус летел за нами. По дороге наверх я загрустила.

– Дьявол – это белка,[53] – сказала Лесли. – Теперь мы хотя бы знаем, откуда пошло это выражение. Я желаю ему сгнить в подвалах Хранителей. О, сейчас Синтия, рыдая, бежит прятаться в туалет. – Она засмеялась. – Кто‑нибудь должен рассказать Синтии о Шарлотте, могу поспорить, она сразу почувствует себя лучше. Кстати, где твоя кузина? – Лесли обернулась, ища ее взглядом.

– У онколога! – объяснила я. – Мы осторожно попытались намекнуть тете Гленде, что для тошноты, зеленого цвета лица, плохого настроения и ужасной головной боли у Шарлотты могут быть другие объяснения, но феномен похмелье, очевидно, не знаком моей тете, тем более у непогрешимой дочери. Она твердо убеждена, что у Шарлотты лейкемия. Или опухоль мозга. Сегодня утром она не хотела верить в чудесное исцеление, несмотря на то что бабушка Мэдди тихонько подсунула брошюру о проблемах подростков с алкоголем.

Лесли хихикнула.

– Я знаю, это гадко, но немножко злорадства можно себе разрешить, не портя себе карму, или? Совсем чуть‑чуть. И только сегодня. С завтрашнего дня мы будем очень милы с Шарлоттой, да? Может быть, мы сумеем свести ее с моим кузеном…

– Да, если хочешь попасть в ад, можешь продолжать.

Я вытянула шею, чтобы через головы посмотреть на нишу Джеймса. Она была пуста. И хотя я не ожидала ничего другого, что‑то меня кольнуло внутри. Лесли сжала мне руку.

– Его там нет, правда?

Я покачала головой.

– Ну, значит, твой плат сработал. Гидеон когда‑нибудь станет очень хорошим врачом, – сказал Лесли.

– Я надеюсь, ты не станешь рыдать из‑за этого дурака‑сноба? – Ксемериус кувыркнулся у меня над головой. – Только благодаря тебе он получил долгую полноценную жизнь, в которой он несомненно доведет до безумия кучу народа.

– Да, я знаю, – сказала я и украдкой вытерла нос.

Лесли протянула мне носовой платок. Потом она увидела Рафаэля и помахала ему.

– И у тебя же есть я. На всю твою оставшуюся бессмертную жизнь. – Ксемериус мазнул меня подобием поцелуя. – Я намного круче. И опаснее. И полезнее. И я буду с тобой, даже когда твой бессмертный друг через двести‑триста лет решит иначе и начнет улыбаться другой. Я самый верный, красивый и умный спутник, которого только можно пожелать.

– Да, я знаю, – сказала я опять, проходя мимо Рафаэля и Лесли и наблюдая, как они приветствуют друг друга – тремя обязательными поцелуями в щеку, которые Рафаэль выдал за типично французские. Им постоянно удавалось стукаться головами.

Ксемериус нахально улыбнулся.

– Но если ты чувствуешь себя одиноко, то что ты скажешь по поводу идеи завести кошку?

– Может быть, позже, – сказала я. – Когда я буду жить уже не дома и если ты себя будешь хорошо ве… – Я запнулась. Прямо передо мной, из стены классной комнаты миссис Каунтер материализовалась темная фигура. Над потрепанной бархатной накидкой вытягивалась тощая шея, а сверху на меня смотрели черным, наполненные ненавистью глаза виконта ди Мадрона – Дарта Вейдера.

Он тут же начал браниться.

– Вот где я нашел вас, демон с сапфировыми глазами! Без отдыха я исколесил столетия в поиске вас и вам подобных, ибо я поклялся уничтожить вас, а каждый Мадрон никогда не нарушает клятву.

– Твой друг? – спросил Ксемериус, в то время как я от ужаса замерла на месте.

– А‑а‑агрррр! – прорычал призрак, вытащил меч из‑за пояса и стал приближаться. – Ваша кровь пропитает землю, демон! Мечи Флорентийского Альянса пронзят вас…

Он размахнулся для удара, который должен был отрубить мне руку, если бы это не был призрачный меч. Но я все равно вздрогнула.

– Эй‑эй‑эй, дружок, не надо устраивать тут никому стресс, – сказал Ксемериус и приземлился перед моими ногами. – Ты, видно, не имеешь ни малейшего понятия о демонах. Она – человек, пусть даже очень своеобразный, и твой дурацкий призрачный меч не может ей ничего сделать. Если хочешь убить демона, можешь испытать свою удачу со мной.

Дарт Вейдер на какое‑то мгновение был сбит с толку. Но потом засопел решительно:

– Я никогда не уйду от дьявольского отродья, пока не исполню свою задачу. Я прокляну каждый сделанный ею вдох.

Я вздохнула. Какой ужас! Я уже видела Дарта Вейдера, шатающегося всю мою оставшуюся жизнь вблизи от меня и изрыгающего кровожадные проклятия. Я завалю все экзамены, потому что он будет беспрестанно сопеть мне на ухо, он испортит мой выпускной вечер, и мою свадьбу, и… Похоже, Ксемериус подумал о том же. Он доверчиво посмотрел на меня снизу вверх.

– Можно я его сожру?

Я улыбнулась.

– Как я могу отказать, если ты так мило спрашиваешь?

 

~~~

 

 

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 143; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!