Почему Хрущев невзлюбил Сталина? 5 страница
Сталин — Г. Жукову.
ЦАМО Ф. 148 а, оп. 3963, д. 158, лл. 32—33.
За время войны мною было хорошо усвоено: все, что решил Верховный, никто уже изменить не сможет. Это — закон!
Но сказанное совершенно не значит, что со Сталиным нельзя было спорить. Напротив, он обладал завидным терпением, соглашался с разумными доводами. Но это — на стадии обсуждения того или иного вопроса. А когда же по нему уже принималось решение, никакие изменения не допускались.
Кстати, когда Сталин обращался к сидящему (я говорю о нас, военных, бывавших в Ставке), то вставать не следовало. Верховный еще очень не любил, когда говоривший не смотрел ему в глаза. Сам он говорил глуховато, а по телефону — тихо. В этом случае приходилось напрягать все внимание.
Работу в Ставке отличала простота, большая интеллигентность. Никаких показных речей, повышенного тона, все разговоры — вполголоса. Помнится, когда И. В. Сталину было присвоено звание Маршала Советского Союза, его по-прежнему следовало именовать «товарищ Сталин». Он не любил, чтобы перед ним вытягивались в струнку, не терпел строевых подходов и отходов.
При всей своей строгости Сталин иногда давал нам уроки снисходительного отношения к небольшим человеческим слабостям. Особенно мне запомнился такой случай. Как-то раз нас, нескольких военных, в том числе и Н. Н. Воронова, задержали в кабинете Верховного дольше положенного. Сидим, решаем свои вопросы. А тут как раз входит Поскребышев и докладывает, что такой-то генерал (не буду называть его фамилии, но скажу, что тогда он командовал на фронте крупным соединением) прибыл.
|
|
|
— Пусть войдет, — сказал Сталин.
И каково же было наше изумление, когда в кабинет вошел... не совсем твердо державшийся на ногах генерал! Он подошел к столу и, вцепившись руками в его край, смертельно бледный, пробормотал, что явился по приказанию. Мы затаили дыхание. Что-то теперь будет с беднягой! Но Верховный молча поднялся, подошел к генералу и мягко спросил:
— Вы как будто сейчас нездоровы?
— Да, — еле выдавил тот из пересохших губ.
— Ну тогда мы встретимся с вами завтра, — сказал Сталин и отпустил генерала...
Когда тот закрыл за собой дверь, И. В. Сталин заметил, ни к кому, собственно, не обращаясь:
— Товарищ сегодня получил орден за успешно проведенную операцию. Что будет вызван в Ставку, он, естественно, не знал. Ну и отметил на радостях свою награду. Так что особой вины в том, что он явился в таком состоянии, считаю, нет...
Да, таков был он, И. В. Сталин. Это во многом благодаря ему в партийно-политическом и государственном руководстве страной с первого дня войны и до последнего было нерушимое единство. Слово Верховного (а он же и председатель ГКО, генеральный секретарь ЦК партии) было, повторяю, законом.
|
|
|
Сталин не терпел, когда от него утаивали истинное положение дел.
Яковлев Н. Д. Об артиллерии и немного о себе. М., 1984. С. 74–76
Я целиком разделяю слова маршала А. Е. Голованова:
«Каждый также знал, что ответит сполна, несмотря ни на какие заслуги, если он мог что-то сделать, но не сделал. Всяческие отговорки, которые у нас, к сожалению, всегда находятся, для Сталина не имели никакого значения. Если же человек в чем-то ошибся, но сам пришел и сказал прямо обо всем — как бы тяжелы ни были последствия ошибки, никогда за этим не следовало наказания...
Болтунов Сталин не терпел. Не раз слышал я от него, что человек, который не держит своего слова, не имеет лица. О таких людях он говорил с презрением. И наоборот, хозяева своего слова пользовались его уважением. Он заботился о них, заботился об их семьях, хотя никогда об этом не говорил и этого не подчеркивал. Сам работая круглыми сутками, он требовал работы и от других. Кто выдерживал, тот работал. Кто не выдерживал — уходил…»
Аллилуев В. С. 170
Но случались, хотя и очень редко, и такие моменты. Вот содержание одного документа, копию которого я храню по сей день:
|
|
|
«Маршалу Василевскому.
Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы еще не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки... Предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта.
И. Сталин.»
Эта телеграмма меня тогда буквально ошеломила, до этого ведь я не получал ни одного серьезного замечания по службе. А все дело заключалось в том, что, находясь в частях Красной Армии, которые вели очень напряженные бои за освобождение Донбасса, я примерно на 4 часа нарушил предписание Верховного — до полуночи того дня, т.е. 16 августа, дать ему очередное сообщение.
А. Василевский.
Цит. по: Куманев Г. С. 241–242
Вот один весьма важный штрих к характеристике А. М. Василевского. На Александра Михайловича большое впечатление производило завещание академика Ивана Петровича Павлова молодежи. И Василевский задумал вместе с Георгием Константиновичем Жуковым рассказать молодежи, как они, два Маршала Советского Союза, воспринимают и оценивают Великую Отечественную войну, оставить свое напутствие молодым людям, идущим служить в Советскую Армию, готовящимся к защите своей Родины. К огорчению, Георгия Константиновича вскоре не стало. Однако Александр Михайлович, будучи сам в то время тяжело больным, все же написал такую брошюру страниц на сто машинописного текста. Как человек дисциплинированный, он передал рукопись в Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота. Однако некий военный чиновник бросил упрек маршалу, что он слишком часто упоминает фамилию Сталина, иногда заменяя только на «Верховный Главнокомандующий». Обычно сдержанный, на этот раз Александр Михайлович с присущей ему прямотой и даже резко ответил: «А что, полковник, разве вы в годы Отечественной войны были рядом с И. В. Сталиным, знаете, что он нам говорил, как нами руководил, что и как мы совместно обсуждали? И кто вам дал право диктовать, сколько раз можно упоминать фамилию Сталина! Я честно излагаю события и факты. Как было, именно так и должно быть запечатлено!»
|
|
|
В итоге брошюра, а по существу книга, не увидела свет. После кончины Александра Михайловича ее не удалось издать и жене Екатерине Васильевне. Где-то теперь эта рукопись Маршала Советского Союза Александра Михайловича Василевского?
Соловьев Б., Суходеев В. С. 192–193
...Один из очередных тостов И. В. Сталин предложил за мое здоровье, и вслед за этим он задал мне неожиданный вопрос: почему по окончании семинарии я «не пошел в попы»? Я, несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырех сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил:
— Так, так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор.
Беседа на этом не кончилась.
— Скажите, пожалуйста, — продолжал он, — почему вы, да и ваши братья, совершенно не помогаете материально отцу? Насколько мне известно, один ваш брат — врач, другой — агроном, третий — командир, летчик и обеспеченный человек. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать.
Я ответил, что с 1926 года я порвал всякую связь с родителями. И если бы я поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Армии и тем более в системе Генерального штаба. В подтверждение я привел следующий факт.
За несколько недель до этого впервые за многие годы я получил письмо от отца. (Во всех служебных анкетах, заполненных мною до этого, указывалось, что я связи с родителями не имею...) Я немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял во взаимоотношениях с родителями прежний порядок.
Сталина и членов Политбюро, присутствовавших на обеде, этот факт удивил. Сталин сказал, чтобы я немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизацию Генштаба.
Надо сказать, что через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут. Я ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына.
— А почему бы вам не взять отца, а быть может, и сестру к себе? Наверное, им здесь было бы не хуже, — посоветовал Сталин.
Думаю, что и в этих добрых чувствах Сталина к моим близким не обошлось без Бориса Михайловича (Шапошникова. — Е. Г .)...»
Василевский А. Дело всей жизни. М., 1976. С. 333–334
Однажды Александр Михайлович, не без некоторого смущения, поведал одному из авторов книги о таком состоявшемся между Сталиным и им разговоре. Закончив деловой разбор положения дел на фронте, Иосиф Виссарионович попросил его задержаться и внезапно спросил:
— Как вы материально помогаете родителям? Ведь, насколько мне известно, — продолжал Сталин, — один ваш брат — врач, другой — агроном, третий — командир, летчик, да и вы человек обеспеченный, могли бы помогать родителям. Тогда бы ваш отец бросил свою церковь, которая в его возрасте нужна ему для существования.
Александр Михайлович сказал, что он откровенно сознался Сталину, что со священником отцом давно, года с 1926, утратил всякую связь.
— Так вы со священником дело не имеете, — с лукавинкой заметил Сталин. — А как же вы имеете дело со мной? Ведь я учился в семинарии и хотел пойти в попы.
— Вы, товарищ Сталин, Верховный Главнокомандующий, — ответил Александр Михайлович.
Уже серьезно Сталин сказал:
— Вот что. Советую вам установить связь с родителями и оказывать им систематическую материальную помощь. Поезжайте к ним. Несколько дней вам хватит?
На возражение Василевского — время военное и уехать никак нельзя — Сталин спокойно произнес:
— А мы вас заменим на несколько дней.
Побывав у родителей, Александр Михайлович узнал, что его отец Михаил Александрович регулярно получает денежные переводы и убежден, что их посылает ему именно он, Александр, а не другие сыновья, ибо сумма всегда довольно значительная. Кто посылает эти переводы — стало загадкой и для Александра Михайловича. И только по возвращении в Москву все прояснилось. Деньги священнику М. А. Василевскому регулярно посылал лично И. В. Сталин.
Свой рассказ Александр Михайлович заключил так. Прибыв, он сразу же доложил И. В. Сталину, что наладил отношения с отцом.
— Это вы правильно сделали, — ответил Сталин. Затем Иосиф Виссарионович достал из сейфа пачку квитанций почтовых переводов. И, передавая их, произнес: — Но со мной вы теперь долго не расплатитесь!
Соловьев Б., Суходеев В. С. 190–191
С начала Отечественной войны во многих церквах страны произносились страстные, убежденные проповеди. Вот как звучала проповедь протоиерея Николая Ренского, настоятеля храма Святого Апостола Филиппа, в день памяти воина-великомученика Феодора Стратилата: «Еще молодым священником служил я в Москве в древнем храме преподобного Феодора Студита у Никитских ворот. Феодор Студит во святом крещении получил имя Феодор в честь воина Феодора. В храме погребены все предки Александра Васильевича Суворова. И вот сегодня, когда враг у стен Мости, я вместе с вами обращаюсь с мольбой к мученику Феодору Стратилату. Да осенит его воинское знамя паши полки и да будет с нами Бог и победа!»
Красиков С. С. 250
Приходится еще раз сказать о Михаиле Ивановиче Калинине, как о простом и очень умном человеке. Тут же после принятия решения о введении погон в Красной Армии, Сталин предложил пройти к нему на квартиру на ужин.
Когда мы все однажды собрались на квартире Сталина и сели за стол, М.И. Калинин повел разговор о том, что не все старое стоит немедленно забрасывать, иногда это старое помогает делу, проведению определенной политики, и тут же он рассказал об одной встрече с Лениным, когда его назначили председателем ВЦИК. Сталин тут же вмешался и поправил его, сказав, что его не назначили, а избрали председателем ВЦИК.
«Вот, когда меня избрали председателем ВЦИК, — продолжал М.И. Калинин, — вызывает меня однажды Ленин к себе и говорит: «Товарищ Калинин, не можете ли Вы съездить в Смоленскую губернию и выяснить, — почему смоленские крестьяне не хотят признавать декреты Советской власти и не дают нам хлеба, не дают нам солдат для Красной Армии?»
Я заявил Ленину, что раз надо, то съезжу и выясню в чем дело, переговорю с крестьянами. Когда я побывал в ряде сел и побеседовал с крестьянами, то они на мои вопросы, — почему они не хотят признавать декреты Советской власти и не дают людей в Красную Армию, в один голос отвечали: «Да мы, Михаил Иванович, все дадим: и хлеб, и людей, только зачем вы разоряете церкви и попов угоняете? Вот если вы не будете церкви разорять и попов угонять, то мы будем полностью Советскую власть признавать и хлеба дадим, и людей для Красной Армии, и все декреты Советской власти выполнять». Я возвратился в Москву и обо всем этом рассказал Ленину. Ленин улыбнулся и говорит: «Тов. Калинин, если они только этого хотят и не больше, то мы дадим им это с удовольствием, запретим закрывать церкви и попов угонять».
Сталин до конца выслушал рассказ Калинина о его поездке в Смоленскую губернию, и, несколько подумав, произнес: «Да, этот вопрос и на сегодня не потерял своей остроты. Леваки много принесли нам вреда в вопросах религии. Религию можно победить только путем воспитания людей, а не административными мерами, поэтому вопрос о церквах до сих пор не потерял своего актуального значения».
Не могу утверждать, было ли это связано с разговором Сталина с Калининым у него на квартире, но на следующий день я видел как под руки ввели в кабинет Сталина престарелого патриарха Сергия, после чего были проведены многие мероприятия в отношении религии, которые памятны всем.
А. Хрулев.
Цит. по: Куманев Г. С. 369–370
Вечером 4 сентября 1943 г. Сталин впервые за годы советской власти принял в Кремле патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия и двух его коллег — митрополитов Алексия (Ленинградского) и Николая (Крутицкого и Коломенского), чтобы поблагодарить их за внесение церковью в фонд обороны 150 млн. рублей, собранных за счет пожертвований верующих. В ходе беседы, Сталин поинтересовался проблемами, которые стоят перед церковью. На это митрополит Сергий ответил, что самая главная у них проблема — это выборы патриарха, так как для этого надо собрать Поместный собор, что в условиях войны, отсутствия транспорта, осуществить в огромной стране трудно, и на что потребуется один-два месяца.
«А нельзя ли проявить большевистские темпы?» — спросил Сталин. И тут же отдал распоряжение привлечь авиацию для сбора всех епископов, чтобы открыть Поместный собор не через месяц, а через три дня! Тут же договорились, что открытие состоится 8 сентября, хотя разговор шел уже во втором часу ночи 5 сентября, а уже в 5—6 часов утра в Богоявленском соборе состоялась торжественная литургия, где митрополит Сергий объявил о том, что 8 сентября в Москве соберется Поместный собор. Выйдя после службы из церкви, прихожане могли прочитать подвезенные к киоскам вокруг собора свежие номера «Известий», где было уже опубликовано сообщение ТАСС о приеме Сталиным в Кремле — трех митрополитов. На всю «операцию» потребовалось буквально не более трех часов.
Вот это и означало — «если надо, то будет сделано все, — даже невозможное». А надо это было в связи с тем, что 9—10 сентября должны были прибыть в Москву американцы, которые рассчитывали собрать факты о подавлении в СССР большевиками — религии.
Похлебкин В. С. 133–134
А вот что происходило за день до этого. Спешка была неимоверная. Большевизм тем и отличается от всех других систем, что все нужно немедленно и сейчас… Наиболее точное описание происходившего дает, по-видимому, А. Э. Левитин-Краснов, находившийся в 1943 году в Ульяновске и хорошо знакомый с некоторыми из видных архиереев…
Медведев Р. С. 47–48
3 сентября (1943 г.) митрополит Сергий и его приближенные — Колчицкий с семьей и архимандрит Иоанн Разумов — были уже в вагоне. Отъезд проводился в такой спешке, что не успели даже упаковать вещи. Взяли лишь все самое необходимое... События, развертывались с кинематографической быстротой. На другой день рано утром поезд был в Москве. На вокзале митрополита встречали приехавший из Ленинграда столь же внезапно митрополит Алексий (будущий патриарх) и митрополит Киевский Николай... Неожиданность следовала за неожиданностью: митрополита повезли не в его резиденцию в Баумановском переулке, где он жил 15 лет, а в Чистый переулок, в роскошный особняк, который был до войны личной резиденцией германского посла графа Шуленбурга... 4 сентября утром было объявлено, что вечером предстоит визит в Кремль. В 9 часов вечера в Чистый переулок приехал правительственный автомобиль. В него усадили митрополитов Сергия, Алексия и Николая... Через 10 минут автомобиль въехал в Кремль, а еще через 10 минут они вошли в обширный кабинет, облицованный деревом, где за столом сидели два человека... Сталин и Молотов. Обменялись рукопожатиями, уселись. Беседу начал Молотов сообщением о том, что Правительство СССР и лично товарищ Сталин хотят знать нужды церкви. Два митрополита Алексий и Николай растерянно молчали. Неожиданно заговорил Сергий... Митрополит заговорил спокойно, слегка заикаясь, деловым тоном человека, привыкшего говорить о серьезных вещах с самыми высокопоставленными людьми. (Когда Сталин был семинаристом, митрополит Сергий был уже в сане епископа, ректором Петербургской духовной академии.)
Митрополит указал на необходимость широкого открытия храмов, количество которых совершенно не удовлетворяет религиозные потребности народа. Он также заявил о необходимости созыва Собора и выборов патриарха. Наконец, он заявил о необходимости широкого открытия духовных учебных заведений, так как у церкви отсутствуют кадры священнослужителей. Здесь Сталин неожиданно прервал молчание. «А почему у вас нет кадров? Куда они делись?» — спросил он, вынув изо рта трубку и в упор глядя на своих собеседников. Алексий и Николай смутились... всем было известно, что «кадры» перебиты в лагерях. Но митрополит Сергий не смутился... Старик ответил: «Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится Маршалом Советского Союза».
Довольная усмешка тронула уста диктатора. Он сказал: «Да, да, как же. Я семинарист. Слышал тогда и о вас». Затем он стал вспоминать семинарские годы. ...Сказал, что мать его до самой смерти сожалела, что он не стал священником. Разговор диктатора с митрополитом принял непринужденный характер. Затем после чаепития началась деловая беседа.
Левитин-Краснов А. Рук твоих жар. Тель-Авив. 1979. С. 105
Не говорил [Сталин] ничего плохого о религии. Когда избирали патриарха, сказал подошедшим к нему попам, у которых были разные мнения по кандидатурам:
— Вы подумайте и решите, а то ведь не каждый день вам придется встречаться с товарищем Сталиным.
А. Сергеев.
Цит. по: Чуев Ф. С. 69
…К Сталину обратился будущий патриарх Всея Руси Алексий с просьбой разрешить открыть церкви в Москве.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 105; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!