Марта, 19.02, лаборатория НПО «Гранат»
Коридоры были пустынны, даже самые записные субботние трудоголики к семи часам вечера давно разбежались. Одинцов, Димин приятель и тезка, сразу провел их в лабораторию, и тут же куда‑то поспешил – не иначе как за стаканами и закуской, очертания литровки сквозь полиэтиленовый пакет он углядел мгновенно.
– Ну, старик, давай в темпе, – Залуцкий возился с камерой, – распаковывай свои аксессуары. Побыстрее надо уложиться, Гера вон домой торопится… У него жена там молодая одна скучает. Ну а мы посидим потом по‑холостяцки, вспомним дни былые…
Гера, на редкость молчаливый паренек, настраивал осветитель. Дима, проникнувшись сочувствием к нему и к молодой жене, быстро распаковался.
– Ну как? Красотища?!
– М‑да… – неопределенно протянул Залуцкий и почесал в затылке.
– Погоди, Серега, посмотришь в движении – как живая будет… Куда бы ее плюхнуть‑то…
– А вон тара подходящая… – Залуцкий подставил найденную на соседнем лабораторном столе посудину.
– Это называется чашка Петри, – поделился научными познаниями Дима, хотя использовал сии чашки лишь в качестве пепельниц на пьянках с Одинцовым. – Да грязная она какая‑то…
– Вываливай, старик, вываливай, время дорого…
Дима вывалил. Продукт их с Левушкой творчества (самый маленький, залитый в качестве формы в небольшую миску) теперь слизисто поблескивал боками в чашке Петри. Получилось на самом деле удачно – темная тряпка, скомканная и залитая желе, неопределенно и размыто просвечивала сквозь студенистую массу, а когда Дима тянул за привязанную к ней прозрачную, совсем незаметную рыболовную леску – псевдомедуза действительно колыхалась и дергалась как живая. Тряпка казалась неведомым внутренним органом.
|
|
|
Подошел Дима Одинцов – с четырьмя свежевымытыми стаканами и кое‑какой закуской.
– Отложи пока, – строго сказал ему Серега. – Сначала съемка.
Начали снимать. Одинцов, в чистом халате и вправду похожий на молодого, подающего большие надежды ученого, нес квазинаучную ахинею. О воздействии фазомодулированным лазерным лучом на клетку в парафазе митоза, позволившем после многолетних опытов добиться фактически беспредельного роста клетки без ее деления – и о необозримых прикладных перспективах, сулимых этим открытием.
Вся его речь была написана Димой после получасового знакомства с научно‑популярной книжонкой по цитологии. Глаза «молодого ученого» блестели, в голосе звучал неподдельный энтузиазм – то ли от гордости за великое изобретение, то ли от перспективы близкого знакомства с принесенной Залуцким бутылью.
Камера снимала то восходящее светило науки, то гигантскую суперклетку, шевелящуюся весьма даже зловещим образом. Потом Одинцов включил так называемый «лазер». Нелепая эта конструкция была слеплена им на скорую руку из нескольких разнородных приборов, а источником луча служил обычный эндоскопический осветитель. Включил и стал демонстрировать воздействие «фазомодулированного излучения» на клетку‑великаншу.
|
|
|
Клетка дрыгала боками сильнее прежнего под действием невидимой глазу лески, светодиоды на конструкции мигали, стрелки на циферблатах подергивались, генераторы радостно гудели и индукторы исправно наводили магнитные поля – засняли и это.
Одинцов намекнул было на перерыв с перекусом, но Залуцкий был неумолим. Заставил готовиться ко второй ударной сцене – выросшие до совсем уж баснословных размеров клетки‑мутанты совершенно самостоятельно ползают по полу лаборатории (этих двух персонажей Дима отливал в большом и глубоком тазу).
С одной мутанткой, правда, вышла накладка – развалилась на части, когда Дима слишком сильно потянул за леску. Зато другая оказалась выше всяких похвал, ползла по пластиковым плитам совсем как живая. След за ней оставался широкий, липкий и слизистый, неприятный даже на вид…
|
|
|
– Снято! – объявил наконец Залуцкий. – Достаточно. Общие планы и сцены с сексапильными длинноногими лаборантками я и в архиве найду. А Юльку на фоне любого подходящего института в центре сниму, незачем сюда на окраину тащиться… Выключай свет, Гера, и собирай технику…
Уцелевшую амебу‑переростка и осколки разрушившейся скинули в большой эмалированный бак для лабораторных отходов, забив его почти полностью – и оставили тут же, у стола с «лазером», постановив захватить и вынести уходя (само собой, потом забыли). Про первую, умеренных размеров мутантку, так и оставшуюся в запачканной результатами какого‑то опыта чашке Петри, тоже никто не вспомнил: Гера спешил к жене, Одинцов к бутыли, а Залуцкий и Дима переругивались по поводу написанных последним для обаятельной Юлечки Вишневской слов, якобы никуда не годящихся…
Репетиция Большого кошмара закончилась.
Марта, 20.58, там же
– Н‑ну, старики, за науку! – и три лабораторных стакана с энтузиазмом звякнули друг о друга. Тосты разнообразием не блистали: за журналистику, за простую и за телевизионную, уже успели принять – теперь за науку, ну как же за нее, кормилицу, не выпить?
Пили в соседнем помещении, в лаборантской – здесь было поуютней, о чем‑то надрывно пел магнитофон (который, впрочем, никто не слушал), стены украшали постеры с полуголыми красотками и плакатики с псевдоуказами псевдо‑Петра о лихом и придурковатом виде для подчиненных и с лягушками, злобно душащими жующих их цапель.
|
|
|
Разговор шел оживленный, но довольно бессвязный. Залуцкий рассказывал байки из жизни телезвезд (порой сбиваясь на собственные амурные похождения), Одинцов налегал на водку и предавался благостным воспоминаниям о былых пьянках и сопутствующих им приключениях, Дима безуспешно пытался ознакомить приятелей с очередной, свежепридуманной хохмой.
– Вот спорим, я твои шнурки от ботинок… съем! За тридцать секунд. Оба. Спорим? – приставал он к тезке‑Одинцову.
– Ищи дураков, – не поддавался на провокации тот. И назидательно говорил Залуцкому:
– Никогда с Немцем не спорь! Ни о чем и ни на что! Я раз в кафешке поспорил на пиво, что он мне все пуговицы на штанах за минуту отпорет и пришьет – он пиво проставил и ушел. А я как мудак последний потом домой шел, за ширинку держась – у него и нитки‑то с иголкой при себе не было!
Дима хихикал воспоминаниям о давнишней хохме и грозился подложить «подарочек» в стол к сучке‑Синявской, Серега торжественно клялся, что в жизни ни на какие пари с Немчиновым не подпишется, а Одинцов вдруг решил, что показавшая дно литровка настоятельно требует добавки – и полез в какой‑то тайник, где держал заначку медицинского спирта…
…Слабо донесшийся из соседнего помещения звук, в котором слились воедино звон упавшего стекла и сырой шлепок – этот звук никто из троих не услышал…
Последний шанс остановить Большой кошмар был упущен.
Марта, 03.12, там же.
Проснулся Одинцов от дикой жажды. И от боли в затекшем и скрюченном теле – валялся в позе эмбриона на коротеньком диванчике в лаборантской. Свет не выключен, на столе бутылки, стаканы, остатки закуски. Приятелей не видно – смутно вспомнилось, что вроде провожал их до выхода… Или только до лестницы? Да какая разница, не маленькие, доберутся…
Казалось, напильник языка сейчас до мяса раздерет наждачно‑шершавое нёбо – Одинцов заставил себя встать и отправиться на поиски спасительной влаги. Лучше всего, конечно, помогла бы сейчас бутылочка холодного светлого пива, но по беде сойдет и обычная вода из‑под крана… И он, пошатываясь, побрел к ближайшему крану…
Марта, 03.23, там же
Ну хохмач, подумал Одинцов злобно. Литру проставили, большую часть сами выжрали, а мне тут за вашими хохмами прибираться?
Наискось через всю лабораторию тянулся липкий слизистый след. Пять минут назад, ковыляя к раковине, Одинцов переступил его, просто не заметив. Но теперь полегчало – желудок всосал огромное количество воды и тут же изверг обратно вместе с не успевшим уйти в кровь спиртным и жалкими остатками закуски. Спазмы были болезненными, зато голова немного прояснилась, в движения вернулась некоторая уверенность, а предметы перестали расплываться перед глазами. И тут же он увидел след от немчиновской хохмы. От новой хохмы – Одинцов прекрасно помнил, что следы от использованных на съемках амеб он вытер еще до начала гулянки.
Ну Немец, ну жучара… Собирался, значит, пугалку какой‑то сучке подложить. А тут с пьяных глаз решил потренироваться… А кто крайним окажется? Да я и окажусь… Найдет Василий Никитич утром в понедельник под столом такую гадость – и прощай непыльная работа. Ну точно, не смогли они уйти так просто, не наигрались в свои бирюльки – вон бак валяется на боку, пустой – надо понимать, вернулись потихоньку и решили еще пошутить маленько…
Он двинулся по следу. Поблескивающая дорожка постепенно расширялась, а потом… ну козел Немец! – а потом Одинцов увидел серый бетон пола, кое‑где просвечивающий сквозь разъеденные пластиковые квадраты. Еще несколько шагов – и пластика под слоем слизи вообще не оказалось, а сама дорожка уперлась в оббитую жестью дверь – за ней, знал Одинцов, не то большая каптерка, не то кладовая, сверху донизу забитая всякой деревянной рухлядью, в основном притащенной со всего НПО старой и ломаной мебелью. Там же громоздился в углу штабель мешков с давно просроченными питательными средами. А еще из‑за двери доносилось совершенно неуместное журчание.
Там где‑то была раковина с краном, в самом дальнем углу, подумал Одинцов. От мысли, что пьяные хохмы Немца еще не закончились, ему стало зябко. Не задумываясь, как зловредный хохмач смог добраться до крана сквозь непроходимые деревянные завалы, как вообще смог проникнуть за запертую дверь, Одинцов машинально потянул за дверную ручку.
Дверь легко и совершенно неожиданно распахнулась. Собственно, ее как таковой и не было, то есть отсутствовала сама деревянная панель – и видимость двери составлял лишь жестяной лист, которым дверь была обшита. Замок звякнул об пол. Ломаной мебели Одинцов не увидел – убивать надо за такие мудацкие шутки! – перед ним стояла высокая, метра два, студенистая и подрагивающая, полупрозрачная стена желе. Внешним контуром она точно повторяла жестяную оболочку двери – присутствовали даже выемки от дверной ручки и выпавшего замка. Козел…
Трепещущая стенка оставалась в неподвижности секунды две‑три. А потом обрушилась, подмяв Одинцова. Последней его мыслью было: Сука!!! Морду набью, шутник хре‑е‑э‑э‑о‑о…
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 115; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!