КАЗАЦКИЕ ВОССТАНИЯ НА УКРАИНЕ (1580–1653)

 

Формально казацкие войны до 1654 г. не являются русско‑польскими войнами, но без хоть краткого знакомства с ними невозможно понять сути русско‑польских войн 1653–1655 и 1658–1667 гг.

Мы уже знаем, что присоединение западных и юго‑западных русских княжеств к Литве происходило относительно мирно, а главное, не привело к существенному изменению в административной системе, экономике и религии этих княжеств.

В годы правления династии Ягеллонов в начале XV – середине XVI в. шло постепенное подчинение Малой и Белой Руси польским феодалам, однако темпы полонизации и окатоличивания местного населения были сравнительно низки.

С приходом к власти в Польше католического фанатика Сигизмунда ІІІ ситуация резко изменилась. Будучи шведом, Сигизмунд плохо разбирался в истории Польши, в ее социальных, религиозных и межнациональных отношениях. Кроме того, он прибыл, как говорится, «с пылу, с жару» из страны, где шла беспощадная борьба католиков с протестантами.

Простое население Малороссии от гнета панов и религиозных гонений десятками тысяч бежало на юг к казакам. Неслучайно конец XVI в. ознаменовался первыми казацкими восстаниями на юге Малороссии. Вот характерный пример: в конце 1624 г. в Киеве униат войт[97] Федор Ходына и мещанин Созон начали опечатывать православные церкви. Киевский митрополит Иов Борецкий немедленно послал гонца к гетману Коленику Андрееву и всему Войску Запорожскому. По приказу гетмана в начале 1625 г. к Киеву подошли два казацких полковника, Яким Чигринец и Антон Лазаренко, с казацким войском. Православные церкви были распечатаны, а Ходына и несколько мещан‑униатов заключены в оковы.

У населения Малой и Белой Руси не меньшее, чем религиозные преследования, раздражение вызывали экономический гнет и грабежи со стороны польских панов. Чтобы избежать обвинений в предвзятости, приведу большую цитату из работы канадского историка (украинского происхождения) Ореста Субтельного: «На земледельцах‑магнатах лежит и огромная доля ответственности за напряженность и нестабильность, ставшие хроническими болезнями украинского общества.

В то время в Украине действовал один закон и одно право – закон и право сильного. К насилию прибегали прежде всего сами магнаты – при малейшем конфликте со своими подданными и друг с другом. При слабости королевской власти царили эгоизм и анархия. Даже сами поляки вынуждены были признавать: «На Украине правит беззаконие».

Склонность магнатов к применению грубой силы ярче всего проявлялась в их отношении к крестьянству. Как мы помним, на первом этапе освоения целинной степи землевладельцы заманивали к себе крестьян, учреждая на определенный срок свободные от повинностей слободы. Но когда все сроки истекли, магнаты набросились на крестьян как голодные звери, отвечая на малейшие попытки сопротивления жестким насилием и все больше зверея по мере того, как им удалось гасить очаги крестьянских волнений…

Пахари новоосвоенных земель, еще не забывшие вкус свободы, отныне должны были трижды или четырежды в неделю работать «на пана». А в придачу землевладельцы выдумывали все новые и новые службы и повинности, к тому же и королевская казна требовала уплаты за дом, скотину и хозяйство. Но хуже всего приходилось крестьянину, когда магнат сдавал свои владения в аренду – а к этому ненавидимому крестьянами способу управлять своими землями украинские помещики прибегали довольно часто. Условия аренды заключались в следующем: арендатор регулярно выплачивал землевладельцу твердо установленную сумму, а все, что удавалось выжать из крестьян сверх того, забирал себе…

К 1616 г. более половины принадлежавших польской короне украинских земель были арендованы евреями. У одних только князей Острожских было 4 тысячи евреев‑арендаторов. Вкладывая собственные деньги в аренду и получая ее всего на два‑три года, они были заинтересованы в получении за столь короткий срок максимальной прибыли, а потому нещадно эксплуатировали и земли и крестьян, вовсе не интересуясь последствиями. Нередко арендатор требовал, чтобы крестьяне работали «на пана» уже не три‑четыре, а шесть или даже все дни недели, и челядь магната силой выгоняла их в панское поле.

Другой формой аренды стало приобретение монопольного права на производство и продажу табака и алкоголя. Монополист‑арендатор мог требовать с крестьян любую плату за эти столь высоко ценимые ими товары – и надо ли говорить, что это не прибавляло ему популярности… По выражению английского историка Нормана Дейвича, именно участие евреев в эксплуатации украинского крестьянства польской шляхтой «было главной причиной той страшной расплаты, что не единожды ожидала их в будущем».[98]

А вот типовой договор польского феодала с арендатором: «Дали мы, князь Коширский, лист жиду Абрамку Шмойловичу. По этому арендному листу имеет он, жид, право владеть нашими имениями, брать себе всякие доходы и пользоваться ими, судить и рядить бояр путных, даже всех крестьян виновных и непослушных наказывать денежными пенями и смертию».[99]

Согласно летописи начала XVII в., паны и их арендаторы взимали подати – «дуды, повивачное, огородщизна, подымное, поголовщина, очковое, ставщина, сухотелыцизна, пороховщизна, пересуды и аренды, а сверх того от всякого скота и от пчел девятая часть, от рыбных ловель урочное». «По толкованию самого летописца, дани, взимаемые жидами, были следующие – от играния на дудке, свирели, скрепке и прочее; от детей новорожденных за повияч 200, от всяких садовых и огородных плодов 200, от каждой хаты 5, подушный оклад 10, от вступления в брак 6, от улья пчел 2, от рыболовни, из стодола 10, от ветряных мельниц и жерновов 20, судные посулы, т. е. позов для судящих 29; особо за откуп жидами церквей божиих, а также и всяких питейных статей; пороговщина от каждого рога волового; от рога коровьего – девятая доля».[100]

Религиозная и экономическая эксплуатация поляков не могла не вызвать крестьянских и казацких восстаний в Украине. Перечислю наиболее крупные из них.

1591–1593 гг. Украинский шляхтич Кристоф Косинский поднимает казаков и крестьян. Восставшие захватывают города Белая Церковь, Триполье, Переяслав, Богуслав и осаждают Киев.

1594–1596 гг. Восстание поднимает казацкий атаман Северин Наливайко. Летом 1595 г. восставшие овладели Слуцком, Бобруйском, Могилевом и др. Восстание охватило огромный район от Запорожской Сечи до Могилева и от русской границы на востоке до Луцка и Кременца на западе. Лишь в мае 1596 г. польским войскам удалось подавить восстание. Наливайко был казнен в Варшаве 1(11) апреля 1597 г.

Несколько слов стоит сказать и о малороссийских казаках.[101] Казаки делились на запорожских и реестровых. Официально существование запорожских казаков было признано в 1499 г. в уставной грамоте великого князя Литовского Александра, данной киевскому войску: «Которые козаки з верху Днепра и с иншних сторон ходят водою на низ до Черкас и далей».

С начала 90‑х гг. XX в. в Украине делаются попытки доказать, что запорожцы были каким‑то особым народом. Аналогично в России кое‑кто пытается доказать, что донские казаки тоже были каким‑то особым народом – не русским, не украинским, а неведомым. На самом деле в XV–XVI вв. запорожские казаки сами считали себя русскими, говорили и писали по‑русски с небольшими вкраплениями местных выражений, то есть можно говорить о говоре запорожцев. Запорожские казаки часто уходили на Дон и, наоборот, донские – на Днепр, и никто никого не считал иностранцами.

Прием в запорожские казаки был очень прост – надо было правильно перекреститься и говорить по‑русски, все равно на каком диалекте. Запорожцы делились на сечевых и зимовых казаков. Первые жили в казачьей столице – Сечи – по куреням. Кстати, столица не всегда находилась на острове Хортица. Сечевые казаки были привилегированной частью запорожского казачества. Только они имели право выбирать из своей среды старшину, получать денежное и хлебное жалованье, участвовать в дележе добычи, вершить все дела войска. Все они были холостыми или по крайней мере считали себя таковыми.

Семейным казакам разрешалось жить вблизи Сечи по балкам, луговинам, берегам рек, лиманов и озер, где появлялись или целые слободы, или отдельные зимовники и хутора. Жившие в них казаки занимались хлебопашеством, скотоводством, торговлей, ремеслами и промыслами и потому назывались не «лыцарями» и «товарищами», а подданными или посполитыми сечевых казаков, «зимовчаками», «сиднями», «гниздюками». Но все, вместе взятые, сечевые и зимовые, составляли одно войско – «арматное стадо», именовавшее себя официально «Славным низовым запорожским войском и товариством», или пространнее: «Войско днепровское, кошевое, верховое, низовое и все будучее на полях, на лугах, на полянках, и на всех урочищах морских, днепровских и полевых, и морской кошевой атаман, старшина и чернь». Московские люди неофициально называли иногда запорожцев низовыми людьми или низовиками.

Запорожцы принципиально не разрешали пересчитывать себя, и сами не пытались этого делать. Поэтому данные, приводимые историками, сильно разнятся. Я же процитирую лучшего знатока казачества Д.И. Яворницкого: «В 1534 г. всех запорожских казаков считалось не более 2000 человек, а в 1535 г. около 3000 человек. В

Герб Войска Запорожского

1594 г. иностранцы насчитывали у них 3000, а они сами показывали 6000 человек. В 1657 г. всего сичевого войска считалось 5000 человек. В 1663 г. стряпчий Григорий Косагов писал в Москву, что запорожские казаки все разбежались по городам, и в Сичи осталось всего лишь 200 человек. В 1675 г. кошевой атаман Иван Дмитриевич Серко (Сирко), задумав большой поход на Крым, собрал 20 000 человек запорожцев и с ними «несчадно струснул» Крым и счастливо возвратился в Сичь. Но это число кажется слишком преувеличенным. В 1727 г. Христофор Манштейн определял всю численность войска запорожского от 12 000 до 15 000 человек. В 1732 г. сами запорожцы показывали, что у них «добрых и вооруженных воинов» наберется до 10 000 человек, а в 1735 г. сообщали, что о «числе всего войска подлинно никак показать нельзя, потому что оно ежедневно прибывает и убывает», но надеются собрать хорошо вооруженных 7000 человек».[102]

Реестровые казаки принципиально отличались от запорожцев. Первоначально их называли также городовыми казаками, потому что они жили в основном в небольших городках юга и юго‑востока Малороссии. Так, например, в 1600 г. население Канева состояло из 960 мещан и 1300 казаков с семьями.

Точно так же, как и сечевики, городовые (то есть городские) казаки игнорировали какие‑либо власти, признавая только своих старшин. Но городовые казаки находились в куда большей зависимости от польских властей, чем запорожцы. Начиная с Сигизмунда II Августа польские короли пытались создать из городовых казаков послушные себе части.

Так, в 1578 г. Стефан Баторий определил жалованье шести сотням казаков и разрешил им разместить в городе Трахтомирове свой госпиталь и арсенал. За это казаки согласились подчиняться назначенным королем офицерам‑дворянам и воздерживаться от самовольных нападений на татар, сильно осложнявших ведение внешней политики Речи Посполитой. По заведенным правилам все шестьсот казаков были занесены в специальный список – реестр. И с тех пор эти зарегистрированные, реестровые, казаки стали использоваться не только для охраны границ от татар, но и для контроля за нереестровыми.

В 1589 г. количество реестровых казаков достигло уже трех тысяч. В основном это были оседлые, семейные, хорошо устроенные казаки, часто обладавшие значительной собственностью. К примеру, завещание некоего Тишки Воловича включало дом в Чигирине, два имения с рыбными прудами, леса и пастбища, 120 ульев и 3 тысячи золотых слитков (из них тысяча в закладе под большие проценты). Нереестровые городовые казаки были значительно беднее реестровых.

В 1620 г. казаки участвовали в знаменитой битве под Хотином, где вместе с поляками разгромили огромную турецкую армию. Причем польские войска насчитывали 57 тысяч человек, а казацкие – 40 тысяч. После битвы поляки потребовали, чтобы 37 тысяч казаков было возвращено в крестьянское сословие. Казаки взбунтовались. Летом 1625 г. поляки предприняли карательную экспедицию. Тридцатитысячное войско возглавил коронный гетман Станислав Конецпольский.

30 октября 1625 г. Конецпольский разбил казачье войско гетмана Марка Жмайла у старого городища под Куруковым озером. Однако у казаков остались значительные силы, и 3–6 ноября на месте сражения начались переговоры. 5 ноября городовые казаки выбрали нового гетмана Михаила Дорошенко – деда впоследствии известного гетмана Петра Дорошенко, а на следующий день было подписано соглашение с поляками. Городовые казаки признавали себя подданными польского короля, король же увеличивал число реестровых казаков до 6 тысяч, а остальных велено было вынести за реестр и лишить казацкого звания. Такие люди были названы выписчиками и составляли огромное большинство против реестровых. Из шести тысяч реестровых казаков одна тысяча должна была по очереди находиться за Днепровскими порогами, не пускать неприятеля к переправам через Днепр и не допускать вторжения его в королевские земли. Всем казакам запрещалось выходить в море, предпринимать сухопутные набеги на земли мусульман и приказывалось сжечь морские лодки в присутствии польских комиссаров.

Из реестровых казаков было составлено шесть полков‑округов: Киевский, Переяславский, Белоцерковский, Корсунский, Каневский и Черкасский. Центром полка являлся город (по нему и дано было название), где находилась полковая старшина. Полки делились на сотни. Артиллерия реестра и войсковая «музыка» (трубачи, барабанщики и др.) размещались в Каневе. Над всеми полками стояла войсковая старшина во главе с гетманом.

Сразу оговорюсь: соглашение касалось только городовых казаков, запорожцев статьи соглашения не касались.[103]

Но уже через несколько месяцев после Куруковского договора семьдесят запорожских чаек вышли в Черное море. В 1628 г. в Крыму был лишен престола хан Мухаммед‑Гирей II, а его место занял Джанибек‑Гирей. Свергнутый хан обратился за помощью к гетману Михаилу Дорошенко, и тот – разумеется, без санкции короля – повел казаков (реестровых, нереестровых малороссийских и запорожцев) в Крым. Однако в сражении с татарами в степном Крыму Дорошенко был убит, а его голову насадили на кол на стене Кафы (современная Феодосия).

После смерти Михаила Дорошенко в Малороссии оказалось сразу два гетмана – Григорий Черный и Тарас Трясило, из которых первый был сторонником поляков, а второй – русских. Спасаясь от Черного, Трясило бежал в Сечь к запорожцам. Просидев там около полугода, Тарас вышел с войском в Малороссию. Шедшие с ним казаки распускали слухи, будто бы идут к Черному с покорностью. Черный поверил молве, но был схвачен запорожцами, доставлен к Трясиле и изрублен на куски. После этого Тарас объявил себя гетманом и предъявил требования полякам: вывести из Малороссии жолнеров, уничтожить Куруковскую комиссию, ограничившую численность казацкого сословия, и выдать приверженцев Григория Черного.

Генеральное сражение поляков с казаками произошло в конце мая 1630 г. у города Переяслава (с 1943 г. Переяслав‑Хмельницкий). Историк запорожского казачества Д.И. Яворницкий назвал эту битву «загадочной по своим последствиям». Судя по всему, обе стороны понесли большие потери, и в конце концов 29 мая был подписан мирный договор.

Основным источником для русских (Соловьев и др.) и украинских историков (Яворницкий, Субтельный и др.) служат показания русского лазутчика Григория Гладкого родом из Путивля, которые он дал в августе 1631 г. в Посольском приказе в Москве. По словам Гладкого, «гетман Конецпольский осадил казаков в Переяславе. У польских людей с черкасами в три недели бои были многие, и на тех боях черкасы поляков побивали, а на последнем бою черкасы у гетмана в обозе наряд взяли, многих поляков в обозе выбили, перевозы по Днепру отняли и паромы по перевозам пожгли. После этого бою гетман Конецпольский с черкасами помирился, а приходил он на черкас за их непослушанье, что они самовольством ходят под турецкие города, и всем войском убили Гришку Черного, которого он прежде дал им в гетманы. Помирясь с черкасами, Конецпольский выбрал им на них же другого гетмана, каневца Тимоху Арандаренка. А было у Конецпольского польских и немецких людей и черкас лучших, которые от черкас пристали к полякам, 8000, а черкас было 7000».

Казацкие восстания 1625, 1630–1632 гг.

Полякам действительно пришлось пойти на уступки. Так, число реестровых казаков было увеличено до восьми тысяч. Судьба же Трясилы (в русских документах Тарас Федорович) точно неизвестна. Соловьев и Яворницкий считали, что его казнили в Варшаве, а более поздние историки (Субтельный, авторский коллектив «Истории Украинской ССР») отрицают это и, мало того, утверждают, что перед подписанием соглашения Тарас Федорович ушел с десятью тысячами казаков в Сечь, где был выбран гетманом.[104]

В 1632 г. в Польше умер король Сигизмунд ІІІ. Собравшийся по этому поводу сейм приступил к избранию нового короля. В это время на вальный (избирательный) сейм явились депутаты от нереестровых казаков. Ссылаясь на то, что казаки составляют часть польского государства, депутаты потребовали от имени войска обеспечения православной веры и права голоса на выборах короля. На это требование сенат Речи Посполитой ответил казакам, что хотя они действительно составляют часть польского государства, но такую, «как волосы или ногти в теле человека: когда волосы или ногти слишком вырастут, то их стригут. Так поступают и с казаками: когда их немного, то они могут служить защитой Речи Посполитой, а когда они размножатся, то становятся вредными для Польши». Относительно обеспечения православной веры казацким депутатам сказали, что этот вопрос рассмотрит будущий король Польши, а относительно участия в избрании короля ответили, что на избрание короля имеют право сенат и земское собрание.

Таким образом, казаки и жители Малороссии были признаны неполноценными гражданами, а Малороссия – колонией Польши.

В 1634 г. польский сейм постановил построить на Днепре мощную крепость с польским гарнизоном, чтобы отрезать Запорожскую Сечь от Малороссии. На эту затею сейм выделил из казны сто тысяч злотых. Место для крепости выбрали на высоком правом берегу Днепра, чуть ниже впадения речки Самары (сейчас это окраина города Днепропетровска). Крепость получила название Кодак, поскольку находилась рядом с первым Кодачкиным порогом Днепра.

Строительство крепости шло под руководством коронного гетмана Конецпольского. В июле 1635 г. строительство крепости завершилось. Забегая вперед, скажу, что сия фортеция неоднократно разрушалась, а затем восстанавливалась. Окончательно она была срыта в 1711 г. по Прутскому договору.

Комендантом крепости Кодак назначили французского полковника Мориона. Он не только не пропускал вверх или вниз по Днепру вооруженных казаков, но даже запрещал ловить рыбу вблизи крепости. Двадцать казаков‑нарушителей оказались в подвалах крепости.

Бравый француз арестовал бы и больше казаков, но тут на его беду в начале августа 1635 г. показались чайки запорожского гетмана Сулимы, который возвращался с богатой добычей из дальнего похода по Черному и Азовскому морям. Подивились казаки на знатную фортецию, неведомо как выросшую у Кодачкина порога, ведь в поход они ушли два года назад и видели тогда лишь пустынные берега. Что говорили казаки, увидев крепость, неизвестно. Доподлинно же известно, что Кодак был взят штурмом, польский гарнизон перебит, бравого француза лично «зарезал» Сулима, после чего велел казакам «раскопать» крепость.

Далее Сулима с казаками пошел вверх по Днепру. Однако полякам удалось добиться раскола в казачьем стане, и гетман с пятью приближенными казаками был обманом захвачен поляками. Его отправили в Варшаву и там четвертовали. В конце 1635 г. Кодак вновь был занят поляками, которые немедленно приступили к восстановлению крепости.

В 1637 г. комиссар польского правительства Адам Кисель и польный гетман Николай Потоцкий произвели чистку реестра. В нем остались лишь те, за кого поручились старосты и подстаросты. Под давлением поляков реестровые казаки выбрали гетмана Василия Томиленко. Между тем в Крым двинулось войско запорожских и нереестровых малороссийских казаков во главе с Карпо Павлюком, турком по происхождению.

По возвращении в Малороссию Павлюк узнал о притеснениях казаков поляками и овладел Черкасском, где хранилась артиллерия реестровых казаков. По приказу Павлюка пушки были вывезены в Сечь, туда же стали собираться все недовольные панами и их приспешником Томиленко.

Реестровые казаки тоже были недовольны Томиленко и в результате созвали раду, где новым гетманом избрали Савву Кононовича, выходца из Московии. Но Савва попытался угодить «и нашим и вашим». В результате его схватили казаки Павлюка и привезли в городок Крылов. Там Савва Кононович и несколько старшин были публично расстреляны.

Теперь и реестровые казаки выбрали атаманом Карпо Павлюка. 11 октября 1637 г. он написал универсал всему казачеству, мещанству и поспольству, призывая всех против «неприятелей народарусского христианского и древней греческой веры», то есть против поляков.

28 октября 1637 г. из польского города Бера против казаков двинулось 15‑тысячное королевское войско под началом Николая Потоцкого. 6 декабря в бою под Кумейками казаки потерпели поражение, Павлюк с остатками войска отступил к Черкассам, но 10 декабря был окружен поляками в местечке Боровица. Полякам удалось поджечь деревянные постройки, но казаки защищались с такой отвагой, что польский гетман был вынужден вступить в переговоры. В польский лагерь прибыли Павлюк, Томиленко и еще несколько старшин. Николай Потоцкий и Адам Кисель пообещали всем осажденным свободу, если они прекратят сопротивление. Старшина согласилась на капитуляцию, но едва казаки вышли из местечка, как их окружило коронное войско. Павлюк и несколько старшин были схвачены и в оковах отправлены в Варшаву, где их казнили в торжественной обстановке.

Казацкое восстание 1637–1638 гг.

14 декабря 1637 г. казакам объявили условия Потоцкого: отныне реестр сокращался до шести тысяч человек, выборы командного состава отменялись, командовать войском теперь будут только назначенные королем офицеры.

В 1638 г. поляки восстановили Кодакскую крепость. Руководил работами французский инженер Боплан. На сей раз крепость стала намного сильнее. Восстановленный Кодак решил осмотреть сам коронный гетман Конецпольский. «Каков вам кажется Кодак?» – хвастливо спросил гетман у присутствовавших малороссийских старшин. «Магш facta manu distruo»,[105] – ответил гетману Чигиринский сотник. Звали этого сотника Богданом, а прозвище было Хмельницкий (ок. 1595–1657).

Между тем повстанческое движение в Малороссии не утихало ни на один день. Крестьяне и мещане продолжали бежать в Запорожье. Туда же отступали разбитые повстанческие отряды. В Запорожской Сечи собирались силы для новых выступлений. Уже в феврале 1638 г. там под началом атамана Скидана скопилось пять‑шесть тысяч человек.

Конецпольский, надеясь подавить восстание в самом начале, направил за пороги реестровое войско, а чтобы оно снова не перешло на сторону повстанцев, провел еще одну «чистку». Ранней весной 1638 г. за пороги был послан отряд жолнеров численностью 500 человек во главе с ротмистром Мелецким. Жолнеры должны были обманом выманить запорожцев из Сечи, пообещав им вписать всех без исключения в реестр. Для этого Мелецкий должен был составить фиктивный реестр, а если казаки не поверят ему, то разгромить Сечь с помощью реестрового отряда.

Мелецкий прибыл в Запорожье, но казаки отвергли все его предложения, а попытки взять Сечь силой закончились полным разгромом жолнеров и реестровых казаков. Самому ротмистру едва удалось спастись.

В начале 1638 г. запорожцы в Сечи избрали нового гетмана. Им стал Яцко Острянин – предводитель восстания на Левобережье в 1637 г. Одновременно на Дон отправились посланцы с просьбой о помощи. В марте, накануне похода, Острянин обратился к малороссийскому народу с универсалом, где говорилось, что идет он «з войском на Украину для выдвигненья [освобождения] вас, народа нашего православного, от ярма порабощения и мучительства тиранского ляховского и для отмщения починенных обид, разорений и мучительских ругательств… всему поспольству рода Русского и Малой России, по обоим сторонам Днепра мешкаючого».

Ранней весной 1638 г. повстанцы начали боевые действия. Они разделились на три отряда. Первый во главе с Остряниным, двигаясь левым берегом Днепра, занял Кременчуг и повернул на Хорол и Омельник. Запорожские чайки под началом Дмитро Гуни поднялись по Днепру и заняли переправы в Кременчуге, Максимовке, Бужине и Чигирин‑Диброве. Третий отряд под началом атамана Скидана, шедший правым берегом Днепра, занял Чигирин.

Навстречу отряду Острянина двинулся Станислав Потоцкий с королевским войском. Острянин занял оборону в городке Голтва, на левом берегу одноименной речки, впадающей в Псел, в полукружии, образованном этими двумя реками. Городок, обнесенный частоколом, имел замок, от которого до правого берега, болотистого и лесистого, тянулся длинный узкий мост. Казаки укрепили Голтву, насыпали вал, перегородив таким образом открытую сторону полукружия, а находившийся перед валом курган превратили в редут, где поставили пушки.

В конце апреля войско Потоцкого подошло к Голтве и заняло позиции. Свой лагерь осаждавшие от одной реки до другой обнесли валом. 25 апреля Потоцкий отправил на правый берег реки Псел два полка иностранной пехоты и несколько тысяч реестровых казаков под началом Караимовича с заданием овладеть замком с противоположной стороны – от моста. Острянин разгадал этот план и послал в тыл Караимовичу отряд казаков. Караимович, перейдя реку, попытался по мосту подступить к замку, но был встречен сильным огнем. Потеряв многих убитыми и ранеными (сам Караимович тоже был ранен), он хотел вернуться к переправе, чтобы перейти на левый берег, но повстанцы преградили ему путь, сделав завалы из деревьев, и открыли оттуда уничтожающий огонь. Отряду Караимовича оставалось только бежать в болото, где он и был полностью истреблен казаками.

Потерпев поражение, Станислав Потоцкий 1 мая отвел свое войско к Луб нам – удобному для обороны месту, а оттуда послал к коронному гетману послов с просьбой о помощи. Станислав ожидал также подхода своего брата Николая Потоцкого и Иеремии Вишневецкого. А тем временем казаки Острянина шли следом за Потоцким, торопясь разбить противника до подхода к нему подкреплений.

Повстанцы тоже ждали подхода новых сил, и действительно их войско вскоре увеличилось до 12 тысяч человек. 6 мая 1638 г. между повстанцами и польским шеститысячным войском Станислава Потоцкого началось сражение. Результат битвы был ничейным, причем обе стороны понесли большие потери. Однако ночью отряды Острянина стали отходить на северо‑восток, а потом повернули к Миргороду.

Поляки настигли войско Острянина 31 мая под Жовнином близ впадения реки Сулы в Днепр. Казаки были разбиты, а Острянин с частью войска перешел русскую границу. Всего в Белгород с ним прибыло немногим более тысячи казаков.

Другая часть повстанцев во главе с Дмитро Гуней засела в Жовнине и продолжала сопротивление. 29 июля 1638 г. Николай Потоцкий заключил соглашение с повстанцами, часть казаков, не согласных с соглашением, бежала с Гуней в Сечь.

Разгром восстания привел к резкому усилению гнета польских феодалов. Как доносил в Москву белгородский воевода, «их [казаков] крестьянскую веру нарушают и церкви божие разрушаются, и их побивают и жен их и детей, забирая в хоромы, пожигают и пищальное зелье, насыпав им в пазуху, зажигают, и сосцы у жен их резали, и дворы их и всякое строение разоряли и пограбили».

Замечу, что беспредел польские магнаты творили по отношению не только к крестьянам и казакам, но и к дворянам, владевшим землями в Малороссии, причем независимо от их этнического происхождения и вероисповедания. Так, крупный магнат Иеремия Вишневецкий в 1643 г. захватил у городельского старосты А. Харлезского городище Гайворон с окрестными селами, присоединив их к своим огромным заднепровским владениям. В следующем году он отобрал у надворного маршала А. Казановского город Ромны «с волостью», а также в разное время занял над реками Оржицей и Хоролом «наймней 36 миль».

Польский шляхтич, Чигиринский подстароста Даниель Чаплинский, в 1645 г. напал на хутор Субботово, принадлежавший его соседу, Чигиринскому сотнику Богдану Хмельницкому. Чаплинский захватил гумно, где находилось четыреста копен хлеба, и вывез их. Но хуже всего было то, что подстароста умыкнул любовницу сотника. Богдан недавно овдовел и вроде не прочь был жениться еще раз. Скорее всего причиной налета и был спор из‑за бабы, а не из‑за копен хлеба. К тому же Чаплинский велел высечь плетьми десятилетнего сына Богдана, после чего мальчик расхворался и вскоре умер. Самого Богдана Чаплинский четыре дня держал в цепях, но потом отпустил.

Богдан Хмельницкий с десятью казаками в январе 1646 г. прибыл в Варшаву и лично бил челом королю Владиславу на обидчиков своих.

По сведениям московского лазутчика Кунакова, бывшего в то время в Варшаве, старик Владислав посетовал Хмельницкому на свое бессилие перед беспределом панов. Король одарил казаков сукнами, а Хмельницкому, кроме того, подарил саблю со словами: «Вот тебе королевский знак: есть у вас при боках сабли, так обидчикам и разорителям не поддавайтесь и кривды свои мстите саблями; как время придет, будьте на поганцев и на моих непослушников во всей моей воле».

По возвращении в Субботово Хмельницкий получил приглашение на банкет от гетмана Конецпольского, но хитрый Богдан быстро смекнул, чем для него кончится сей банкет, и не поехал. Тогда Конецпольский послал двадцать всадников взять Богдана силой. Хмельницкий с четырьмя казаками отразил нападение на хутор: пять человек были убиты на месте, а остальные бежали. Не долго думая сотник с сыном Тимофеем и верные ему казаки оседлали коней и поскакали в традиционное убежище казаков – в Сечь.

Польский отряд из 300 поляков и 500 реестровых казаков отправился (видимо, из Кодака) в Сечь ловить Хмельницкого. Согласно казачьему преданию, Богдан отправил двух своих товарищей к реестровым казакам, которые объяснили им, что Хмельницкий – жертва поляков и т. п. Дело кончилось бунтом, реестровые казаки перебили ляхов и подались к запорожцам.

Запорожская Сечь

Прибыв в Сечь, Хмельницкий обратился к запорожцам: «К вам уношу душу и тело, – укоряйте меня, старого товарища, защищайте самих себя, и вам тоже угрожает!» Тронутые этой речью, казаки ответили Хмельницкому: «Приймаемо тебя, пане Хмельницкий, хлибом‑силью и щирным сердцем!»

В Сечи вокруг Богдана стали собираться казаки, мечтавшие поквитаться с ляхами. В первых числах марта 1648 г. Богдан с Тимофеем и несколькими товарищами выехали из Сечи на остров Токмаковский, чтобы подкормить лошадей. Так поступали многие казаки, и польские лазутчики в Сечи ничего не заподозрили. А Богдан тем временем скакал в Крым.

Хан Ислам‑Гирей II долго колебался, давать ли своих воинов в помощь Хмельницкому. Наконец хан решился, но заставил Богдана присягнуть на своей сабле и оставить сына Тимофея в заложниках. Тем не менее Ислам‑Гирей сам не пошел на Украину, а отправил с Хмельницким мурзу Тугай‑бея с четырьмя тысячами конных татар.

18 апреля в Сечи внезапно объявился Хмельницкий. К тому времени кошевой атаман собрал здесь всех сечевых и зимовых казаков. На рассвете следующего дня в Сечи раздалось три пушечных выстрела. Отовсюду толпы казаков собрались на раду. На сей раз народу было так много, что все не уместились, как обычно на раде, на сечевом майдане (главной площади). Тогда сечевой атаман предложил выйти в чистое поле за «сечевую фортецию». Там, по словам очевидца, оказалось тридцать тысяч казаков.

 

Церковь, рада и курени запорожцев

В середину круга вышел Богдан в сопровождении четырех знатных татар и объявил, что начинает войну с поляками вместе с крымским ханом. «Услыхав эти слова, войско отвечало: „Слава и честь Хмельницкому! Мы как стадо без пастуха. Пусть Хмельницкий будет нашим головою, а мы все, сколько нас тут есть, все готовы идти против панов и помогать Хмельницкому до последней утраты живота нашего!“ Эти слова сказаны были „едиными устами и единым сердцем“ всего собравшегося на площади запорожского низового войска. После этой речи тот же час кошевой атаман послал в войсковую скарбницу сечевого писаря с несколькими куренными атаманами и значными товарищами и велел посланным вынести оттуда войсковые клейноты, чтобы вручить их на площади Хмельницкому».[106]

Лазутчики немедленно донесли полякам о событиях в Запорожье, но еще раньше коронный гетман Николай Потоцкий двинулся с войском на Украину и 18 февраля 1648 г. вошел в Черкассы, а польный гетман Мартын Калиновский – в Корсунь. Замечу, что все эти передвижения и приготовления к войне происходили без ведома центральных властей. Уже задним числом Потоцкий отписал Владиславу IV: «Не без важных причин, не необдуманно двинулся я в Украину с войском вашей королевской милости… Казалось бы, что значит 500 человек бунтовщиков. Но если рассудить, с какою смелостью и в какой надежде поднять бунт, то каждый должен признать, что не ничтожная причина заставила меня двинуться против 500 человек, ибо эти 500 человек возмутились в заговоре со всеми казацкими полками, со всею Украиною. Если б я этому движению не противопоставил своей скорости, то в Украине поднялось бы пламя, которое надобно было бы гасить или большими усилиями, или долгое время».

Польша не такая уж большая страна, и гонец за день‑два мог доскакать до Варшавы и дня через четыре вернуться с приказом короля. Эти четыре дня для Потоцкого не играли никакой роли, за это время и войско‑то толком к походу не подготовить. Но, как видим, коронный гетман проигнорировал короля и сообщил ему о своем походе тогда, когда изменить ничего уже было нельзя. Эпизод этот, во‑первых, хорошо показывает нравы польских магнатов и слабость королевской власти, а во‑вторых, ставит точки над і: Богдан шел воевать не с польским народом и даже не с королем, а с шайкой жадных магнатов и арендаторов.

22 апреля 1648 г. Богдан Хмельницкий с войском покинул Сечь и двинулся навстречу ляхам. Без особых усилий казаки захватили крепость Кодак и двинулись к речной протоке Желтые Воды.

Коронный гетман Николай Потоцкий разделил свое войско. Одна его часть, насчитывавшая от 4000 до 5000 человек, состояла из реестровых казаков и «немецкой пехоты».[107] Командовал ими Барабаш. Эта часть войска должна была двигаться водным путем до Кодака, где находился польский гарнизон. Другая часть, насчитывавшая по различным данным от 12 до 20 тысяч человек, состояла из жолнеров и драгун, которыми командовали 26‑летний сын коронного гетмана, нежинский староста Стефан Потоцкий, и казацкий комиссар Шемберг. Эта часть войска должна была двигаться от Черкасс сухим путем, также дойти до Кодака и там соединиться с реестровыми казаками первого отряда. Стефану Потоцкому было приказано «пройти степи и леса, разорить и уничтожить дотла презренное скопище казаков и привести зачинщиков на праведную казнь». «Иди, – сказал старый Потоцкий сыну, – и пусть история напишет тебе славу». Сам гетман с коронным войском обещал идти следом за Стефаном.

Район реки Желтые Воды

3 мая реестровые казаки и «немецкая пехота» причалили к правому берегу Днепра у Каменного затона. Тут сечевые казаки встретились с реестровыми и популярно объяснили им ситуацию. Через несколько часов реестровые и «немцы» подняли мятеж и перебили своих начальников – Барабаша, Вадовского, Ильяша и других, а трупы их бросили в Днепр.

4 мая реестровые казаки соединились с войском Богдана: они добрались к Желтым Водам по просьбе Хмельницкого на конях Тугай‑бея и в тот же день вошли в казацкий лагерь на левом берегу Желтых Вод.

Желтые Воды – приток Ингульца, или Малого Ингула, она образует в верховье две ветки: западную, большую, под названием Желтая, и восточную, меньшую – Очеретнюю балку. Между этими двумя ветками находится полуостров, который в XVII в. был покрыт лесом и доступен только с одной, северной, стороны.

В этой‑то трущобе у левого берега речки Желтые Воды и засели казаки Хмельницкого, окопавшись земляным валом и укрепившись табором. Хмельницкий хорошо знал, что Стефану Потоцкому не миновать Желтых Вод. Здесь было очень удобное для отдыха место: можно было найти среди сухой степи и воду, и лес, и корм для лошадей, и прохладу. К тому же этот полуостров лежал на прямом тракте от западной окраины запорожских вольностей в Сечь и представлял собой возвышенность, господствующую над окружающей местностью.

И Хмельницкий не ошибся – Потоцкий, не подозревая о засаде, пришел прямо к правому берегу Желтых Вод и уже переправился было на левый, но тут узнал о засаде казаков и поспешил обратно. На правом берегу поляки построили укрепление, сбили возы в четырехугольник, возвели перед собой на версту кругом вал и поставили пушки.

5 мая 1648 г. началось знаменитое сражение у Желтых Вод. Битва длилась три дня. Поляки храбро отбивались, но в конце концов были вынуждены сдаться. В плен попали Стефан Потоцкий,[108] Шемберг, Сапега,[109] Чарнецкий и другие, всего 80 знатных панов.

Разбив молодого Потоцкого, Хмельницкий двинулся на старого к Корсуню. Стоит отметить, что уже тогда Богдан проявил себя как опытный военачальник. Так, он быстро навел порядок в запорожском войске. На больших лодках, на которых реестровые казаки плыли по Днепру, имелось 26 пушек и фальконетов калибра 1–3 фунта. Богдан приказал немедленно изготовить для них примитивные деревянные станки с двумя колесами и оглобельными передками, в которые впрягали одну лошадь. В прислугу к этим орудиям Богдан определил лучших запорожских стрелков. Как гласит летопись, «эти вновь назначенные пушкари также искусно стреляли из армат, как и из мушкетов».

16 мая войско Хмельницкого и татары Тугай‑бея сошлись у Корсуня с коронным войском. Ляхи были разбиты наголову. Оба гетмана – коронный Николай Потоцкий и польный Калиновский – потеряли 127 офицеров, 8520 рядовых и 41 пушку.

По поводу сражения у Корсуня польский комиссар и киевский каштелян Адам Кисель 31 мая писал архиепископу Гнезненскому: «Рады теперь господствуют над нами. Изменник учреждает новое княжество. Несчастные братии наши среди внезапной опасности, бросая родину, дома и другие ценные предметы, бегут во внутренность государства. Безумная чернь, обольщенная тем, что Хмельницкий щадит ее, предавая огню и мечу одно шляхетское сословие, отворяет города, замки и вступает в его подданство. Я первый, хотя в отечестве последний, потеряв за Днепром сто тысяч доходу, едва имею от десяти до двадцати тысяч, да и то один бог знает, не завладеет ли и этим неприятель? Кроме того, я имею несколько сот тысяч долгу, нажитого на службе королю и отечеству. Много и других мне подобных. Мы будем нищими».

Риторический вопрос: откуда у господина Киселя и «многих ему подобных» по несколько сот тысяч долгу при таких доходах? Может, они города строили, флот, земли за океаном открывали? Или, может, траты на драгоценности, пиры, балы, псовую охоту следует считать службой королю и отечеству?

После Корсуньской победы Хмельницкий подошел к Белой Церкви и встал там обозом. Оттуда он разослал 60 универсалов с призывом к восстанию. Как писал СМ. Соловьев, «вся Украйна волновалась; поднялись крестьяне, пошли в казаки и стали свирепствовать против шляхты, жидов и католического духовенства; они образовали несколько шаек, или гайдамацких загонов, как тогда называли, и рассеялись в разных направлениях под начальством вождей, оставивших по себе кровавую память в летописях и преданиях народных».[110]

На беду полякам, на Украину пришла весть о смерти короля Владислава IV. Утопающий хватается за соломинку, и у польских панов осталась одна надежда – на… русского царя!

Наши историки почему‑то не афишируют строгий нейтралитет царей Михаила Федоровича и Алексея в ходе всех польско‑казацких войн до 1648 г. По моему мнению, такая политика была неразумной. Зачем было посылать Шеина под Смоленск и нести большие потери, когда достаточно было поддержать малороссийских и запорожских казаков в любой из войн с поляками. При этом не обязательно было посылать туда регулярное московское войско. Достаточно было отправить донских казаков и «охочих людей» с Северского края, а главное – порох, мушкеты и деньги. Поляки завязли бы по уши в войне на Украине, а Смоленск рано или поздно упал бы спелой грушей к ногам царя. Но, увы, повторяю, московские власти придерживались строгого нейтралитета и не пытались вмешиваться в малороссийские дела.

Определенные проблемы возникли у русских пограничных воевод с потоками беженцев. Десятки тысяч крестьян, спасаясь от бесчинств панов, пересекали русскую границу. Значительная часть их, правда, стремилась на Дон к казакам, но немало беженцев оседало на Брянщине и Белгородчине. Тот же Адам Кисель в качестве посла в Москве в августе 1647 г. от имени короля потребовал выдачи беглых, мотивируя это тем, что они являются крепостными, принадлежащими магнатам Вишневецкому и Конецпольскому. Однако московские власти и на сей раз, как и прежде, решительно отклонили требование поляков.

Теперь Кисель решил разыграть русскую карту. Сразу после поражения поляков на Желтых Водах он отправил гонцов к путивльскому и севскому воеводам с грамотами, в которых говорилось, что татары 22 апреля 1648 г. на Желтых Водах окружили польский отряд, высланный против изменников‑черкасов. Кисель смещал акценты и представил повстанческое войско Хмельницкого шайкой изменивших реестровых казаков, а четырехтысячный татарский отряд – огромной ордой.

Воеводы немедленно отправили гонцов в Москву. 20 мая царь Алексей Михайлович приказал своим ратным людям «сходиться с литовскими людьми и с ними заодно промышлять над татарами». Царя и бояр можно понять – татарские орды часто вторгались в Малороссию, а затем поворачивали и шли к Туле и Москве. Но тут пришли вести о Корсуньском поражении, и в Москве постепенно стали понимать, что Кисель их пытался надуть. Из Москвы пошло указание пограничным воеводам не ввязываться в конфликт на Украине. Тем не менее еще раньше севский и путивльский воеводы отправили гонцов к полякам для координации действий против татар.

Севский воевода отправил гонцом Григория Климова с грамотой к Киселю в город Гощ, что в 150 верстах от Киева. Но недалеко от Киева его перехватили татары. Как гласит летопись: «Казаки, видя, что у него хохла нет, взяли его у татар к себе и отвели к гетману своему Богдану Хмельницкому, который стоял в городе Мошнях, от Киева верстах во ста. Хмельницкий взял у него листы, назначенные к Киселю, и сказал: „Не по что тебе к Адаму ехать, я тебе дам к царскому величеству от себя грамоту…“. Хмельницкий говорил Климову: „Скажи в Севске воеводам, а воеводы пусть отпишут к царскому величеству, чтоб царское величество Войско Запорожское пожаловал денежным жалованьем. Теперь ему государю на Польшу и на Литву наступать пора. Его бы государево войско шло к Смоленску, а я, Хмельницкий, стану государю служить с своим войском с другой стороны“.

В своей грамоте к царю от 8 июня Хмельницкий извещал о Желтоводской и Корсуньской победах и о смерти короля Владислава: «Думаем, что смерть приключилась от тех безбожных неприятелей его и наших, которых много королям в земле нашей. Желали бы мы себе самодержца государя такого в своей земле, как ваша царская велеможность православный христианский царь. Если б ваше царское величество немедленно на государство то наступили, то мы со всем Войском Запорожским услужить вашей царской велеможности готовы».

Путивльский воевода Плещеев послал гонца к князю Иеремии Вишневецкому, чтобы сговориться с ним о совместных действиях против татар. Этот гонец также был перехвачен людьми Хмельницкого. Богдан отправил его обратно в Путивль со своей грамотой, где писал, что русские хотят помогать полякам против казаков, так как война у поляков с казаками, а не с татарами. «Мы желаем, – писал Хмельницкий, – не того, чтоб православный государь Алексей Михайлович воевал с нами, но чтоб он был и ляхам и нам государем и царем, чтоб ляхи за веру нашу с нами больше биться не помышляли».

Царь велел Плещееву отписать Хмельницкому, что он никогда не писал к Вишневецкому о соединении русских с поляками против казаков, что кто‑то специально распускает об этом слухи, чтобы поссорить царя с казаками. Но Богдан не удовлетворился этим ответом и опять послал Плещееву грамоту: «Уже третьего посла вашего перехватываем, вы все сноситесь с ляхами на нас. Если вы хотите на нас, на свою веру православную христианскую меч поднять, то будем богу молиться, чтоб вам не посчастливилось. Легче нам, побившись между собою, помириться, а помирившись, на вас поворотиться. Мы вам желали всего доброго, царю вашему желали королевства Польского, а потом, как себе хотите, так и начинайте, хотите с ляхами, хотите с нами».

Одновременно Хмельницкий попытался вступить в переговоры с польским правительством (он еще как бы не знал о смерти Владислава IV). Четыре казацких старшины поехали в Варшаву с письмом, содержавшим жалобу на притеснения панов. На мой взгляд, хитрый Богдан прекрасно понимал, что король, даже если захочет, все равно не сможет обуздать магнатов, а те никогда не простят Богдану содеянное. Поэтому отправка старшин была тактическим ходом в сложной политической игре.

Казацкие старшины застали короля уже в гробу, они были допущены к телу, а от временного правительства 22 июля получили следующий ответ: «Нет надобности объяснять вам совершенного вами преступления. Хотя республика могла бы отомстить вам, но мы, не желая более пролития крови христианской, снисходя на вашу нижайшую и покорную просьбу, согласились назначить панов комиссаров, людей знатных, которые объявят вам дальнейшую волю республики».

Для переговоров с Хмельницким были назначены комиссары во главе с Киселем. Тот вел переговоры через монаха Лешко. Расхваливая польские вольности, Кисель писал Хмельницкому: «Милостивый пан старшинаЗапорожского Войска республики, издавна любезный мне пан и приятель! Верно нет в целом свете другого государства, подобно нашему отечеству, правами и свободою. И хотя бывают разные неприятности, однако разум повелевает принять во внимание, что в вольном государстве удобнее достигнуть удовлетворения, между тем, как потеряв отчизну нашу, мы не найдем другой ни в христианстве, ни в поганстве: везде неволя, одно только королевство Польское славится вольностию».

Хмельницкий отвечал Киселю: «Послушав совета вашей милости, старого своего приятеля, мы сами приостановили свои военные действия и орде приказали возвратиться, а к республике с покорностью и верным подданством отправили послов».

Кажется, что многомудрый Кисель попался на нехитрую казацкую уловку. Он поспешил донести о следствиях своих переговоров с повстанцами архиепископу‑примасу: «Развеял господь бог через меня, наименьшего сына отечества, кровавую радугу и приостановил ужасную внутреннюю войну… Я прошу, чтоб настоящая моя верная услуга и дальнейшая служба никем у меня не была отнимаема и не оставалась бы без памятника, заслуженного любовью к отечеству».

А тем временем на Украине казаки продолжали громить поляков, организованное сопротивление которых почти прекратилось. С казаками воевала лишь частная армия Иеремии Вишневецкого. «Недавний отступник от православия, с ненавистью ренегата к старой вере, вере хлопской, Иеремия соединял ненависть польского пана к хлопам, усугубленную теперь восстанием и кровавыми подвигами гайдамаков».[111]

Иеремия действовал в традициях пана Лисовского. Разница была лишь в том, что целью первого были грабежи, а убивать приходилось по необходимости; у Вишневецкого же целью было убийство православных, а грабежи – второстепенным делом. Так, Вишневецкий напал на местечко Погребища, где перебил почти всех жителей, с особой жестокостью он убивал православных попов. Из Погребищ Вишневецкий пошел в принадлежавший ему город Немиров. Жители заперли ворота перед своим паном, но он взял город приступом, и выданные мещанами виновники восстания погибли в страшных муках. «Мучьте их так, чтоб они чувствовали, что умирают!» – кричал Иеремия палачам.

В конце июля 1648 г. частная армия Вишневецкого встретилась с многочисленным казацким отрядом под началом атамана Кривоноса, и после двух кровопролитных стычек поляки вынуждены были отступить.

К сентябрю 1648 г. магнатам удалось собрать под Львовом 32 тысячи поляков и 8 тысяч немецких наемников. Во главе этой новой армии стали три польских магната: изнеженный сибарит Доминик Заславский, образованный латинист Миколай Остророг и 19‑летний Александр Конецпольский. «Перина, латина и детина», – как съязвил про эту троицу украинский гетман.

20 сентября началось сражение под Пилявцами. В этот день ляхам удалось потеснить казаков. На следующий день бой шел с переменным успехом, но к вечеру подошли 4 тысячи татар. Наутро третьего дня к трем польским стратегам привели перебежчика, утверждавшего, что к Хмельницкому подошли 40 тысяч татар с самим Ислам‑Гиреем П. Командование не знало, что делать, а в польском лагере началось смятение. Да тут еще напали казаки и вырезали два польских полка. К утру 23 сентября ляхи обнаружили, что «перина, латина и детина» бежали. И вот тогда паны бросились бежать кто куда.

После триумфа под Пилявцами Хмельницкий занял без боя городки Константинов и Збараж и, слыша крики казаков: «Веди на ляхов!» – повел войско ко Львову, с которого взял огромный выкуп: жители вынуждены были отдать все свои драгоценности. От Львова Хмельницкий пошел к Замостью, а оттуда 15 ноября послал письмо польскому сенату, в котором по‑прежнему утверждал, что виноваты во всех бедах два пана – Конецпольский и Вишневецкий, и требовал, чтобы сенат объявил их виновными. «Если ваша милость начнете войну против нас, – писал Хмельницкий, – то мы примем это за знак, что вы не хотите иметь нас своими слугами».

В ответном письме польские сенаторы писали об избрании нового короля Яна Казимира (г. пр. 1648–1668), брата Владислава IV, и о том, что новый король приказывал Хмельницкому отступить от Замостья. Тот отвечал, что повинуется, и на радостях велел палить из пушек, пил и говорил послам: «Если б вы на конвокации еще короля выбрали, то не было бы ничего, что случилось, а если б выбрали какого‑нибудь другого, а не Яна Казимира, то я пошел бы на Краков и дал бы корону кому надобно».

Есть доказательства того, что до выборов короля Ян Казимир вел тайные переговоры с Хмельницким. Теперь же новый король отвечал Богдану: «Начиная счастливо наше царствование, по примеру предков наших, пошлем булаву и хоругвь нашему верному Войску Запорожскому, пошлем в ваши руки, как старшего вождя этого войска, и обещаемся возвратить давние рыцарские вольности ваши. Что же касается смуты, которая до сих пор продолжалась, то сами видим, что произошла она не от Войска Запорожского, но по причинам, в грамоте вашей означенным». Ян Казимир обещал, что Войско Запорожское отныне будет под непосредственной властью короля, а не украинских старост, обещал исполнить желание казаков относительно унии, но требовал за это, чтобы Хмельницкий отослал татар и распустил чернь.

Казаки под Львовом

В первых числах нового, 1649 г. Хмельницкий торжественно въехал в Киев. Вокруг него ехали полковники в золоте и серебре, добытом у поляков, несли польские хоругви и другие трофеи. В толпе раздавались радостные крики, слышались мольбы за Хмельницкого. Духовенство и академия вышли ему навстречу, профессора говорили панегирики, называли Богдана Моисеем веры русской, защитником свободы русского народа, новым Маккавеем. Богдан усердно молился, раздавал церквям богатые дары из польской добычи, но в то же время расспрашивал колдунов и колдуний о будущем.

Из Киева Хмельницкий поехал в Переяслав, туда к нему приехали королевские комиссары – Адам Кисель с товарищами. Хмельницкий выехал им навстречу в окружении полковников, есаулов и сотников, с военной музыкой, с бунчуком и красным знаменем. При въезде комиссаров в город раздались залпы из двадцати пушек.

На следующий день Кисель торжественно вручил Богдану булаву и королевское знамя. Однако это было не примирение, а лишь красивое представление. На этой церемонии пьяный казацкий полковник Дзялак закричал Киселю: «Король как король, а вы королевята, князья, проказите много, наделали дела! А ты, Кисель, кость от костей наших, отщепился от нас и пристаешь к ляхам!» А почти одновременно с этим в Варшаве трезвый польский пан закричал в лицо королю: «Мы и вся Речь Посполитая будем против Войска Запорожского и против своих холопов войну вести и мстить им до кончины своей. Либо казаков истребим, либо они нас истребят. Лучше нам всем помереть, чем видеть такое разоренье, упадок и вечное бесславие. Лучше умереть, чем казакам и своим холопам в чем уступить!»

Паны жаждали мести казакам и полной покорности украинских крестьян, а десятки тысяч холопов, присоединившихся к Хмельницкому, не желали более видеть ляхов на Украине. Кроме того, примирение Хмельницкого с королем не устраивало ни крымского хана, ни турецкого султана. Поэтому и хан, и султан, и примкнувший к ним трансильванский князь Юрий Рагоцы предлагали Хмельницкому совместно идти войной на Польшу.

Богдан осмелел и в ультимативной форме предложил полякам свои условия мира: «1) чтоб имени, памяти и следа унии не было; 2) митрополит киевский по примасе польском первое место должен иметь в сенате; 3) воеводы и кастеляны на Руси должны быть православные русские; 4) Войско Запорожское по всей Украине при своих вольностях давних остается; 5) гетман казацкий подчиняется прямо королю; 6) жиды изгоняются изо всей Украины; 7) Иеремия Вишневецкий никогда не должен быть гетманом коронным».[112]

Адам Кисель, просмотрев условия мира, заметил Богдану, что недостает самого главного для поляков пункта: каково будет число казаков, – и услышал в ответ: «Зачем писать это в договор? Найдется нас и сто тысяч, будет столько, сколько я скажу».

Естественно, что на такие условия польское панство не пошло бы, даже если бы Хмельнцкий взял приступом Варшаву. Польский король собирал войско под Зборовом. Польские частные армии вырезали местечки, население которых сочувствовало казакам. Украинские крестьяне и казаки в конце апреля 1649 г. устроили большой погром в Киеве. СМ. Соловьев писал: «На улицах началась потеха: начали разбивать католические монастыри, до остатка выграбили все, что еще оставалось, и монахов и ксендзов волочили по улицам, за шляхтою гонялись, как за зайцами, с торжеством великим и смехом хватали их и побивали. Набравши на челны 113 человек ксендзов, шляхтичей и шляхтянок с детьми, побросали в воду, запретивши под смертною казнию, чтоб ни один мещанин не смел укрывать шляхту в своем доме, и вот испуганные мещане погнали несчастных из домов своих на верную смерть; тела убитых оставались собакам. Ворвались и в склепы, где хоронили мертвых, трупы выбросили собакам, а которые еще были целы, те поставили по углам, подперши палками и вложили книжки в руки. Три дня гуляли казаки и отправили на тот свет 300 душ: спаслись только те шляхтичи, которые успели скрыться в православных монастырях».[113]

В тот же день Хмельницкий послал в Москву Чигиринского полковника Вешняка с грамотой к царю. «Нас, слуг своих, – писал Богдан, – до милости царского своего величества прими и благослови рати своей наступать на врагов наших, а мы в божий час отсюда на них пойдем. Вашему царскому величеству низко бьем челом: от милости своей не отдаляй нас, а мы бога о том молим, чтоб ваше царское величество, как правдивый и православный государь, над нами царем и самодержцем был».

Царь Алексей отвечал очень осторожно, что вечного докончания с поляками нарушить нельзя, «а если королевское величество тебя, гетмана, и все Войско Запорожское освободит, то мы тебя и все войско пожалуем, под нашу высокую руку принять велим».

В июле 1649 г. порубежные воеводы получили из Москвы инструкцию, в которой содержалось предписание не давать Польше ни единого повода для претензий. Казаков из Малороссии принимать на царскую службу только женатых, с семьями, а холостых отправлять на Дон. Но и семейных казаков не держать в пограничных с Польшей городах, чтобы избежать конфликта с Речью Посполитой, а посылать в городки на южные границы для защиты от крымских татар.

В начале мая Ян Казимир с 25‑тысячным польским войском двинулся с Волыни на Украину. С Галичины на помощь ему шло 15‑тысячное войско Иеремии Вишневецкого. Навстречу им из Чигирина вышло войско Хмельницкого. Вскоре Хмельницкий соединился с ордой Ислам‑Гирея, в которой вместе с татарами было 6 тысяч турок. Кроме того, на помощь к Богдану подошел отряд донских казаков.

Объединенная 80‑тысячная казацко‑татаро‑турецкая армия быстрым маршем двинулась навстречу Иеремии Вишневецкому и осадила его крепость Збараж. Вишневецкий отбивался от осаждающих более месяца. В начале августа Хмельницкий узнал, что Ян Казимир с главным войском стоит под Зборовом, и, оставив пехоту под Збаражем, с конницей и ханом отправился к Зборову.

5 августа 1649 г. Хмельницкий внезапно атаковал королевское войско. К ночи поляки были окружены со всех сторон. Тогда канцлер Оссолинский, видя спасение только в расколе в войске противника, надоумил короля переманить Ислам‑Гирея на свою сторону. Ян Казимир послал передать хану о своем расположении и напомнить о благодеяниях покойного короля Владислава, который некогда отпустил Ислам‑Гирея из плена. Хан велел передать о его готовности вступить в переговоры. Есть основания полагать, что Ислам‑Гирей повлиял и на Хмельницкого и тот тоже согласился начать переговоры с королем.

9 августа 1649 г. договор был заключен. Ян Казимир обещал Ислам‑Гирею единовременно прислать в Крым 200 тысяч злотых и потом присылать ежегодно по 90 тысяч. А для Хмельницкого были выговорены следующие условия: «1) Число Войска Запорожского будет простираться до 40 000 человек, и составление списков поручается гетману; позволяется вписывать в казаки как из шляхетских, так и из королевских имений, начавши от Днепра, на правой стороне в Димере, в Горностайполе, Корыстышове, Паволоче, Погребище, Прилуке, Виннице, Браславле, Ямполе, в Могилеве, до Днестра, а на левой стороне Днепра в Остре, Чернигове, Нежине, Ромнах, даже до московского рубежа. 2) Чигирин с округом должен всегда находиться во владении гетмана запорожского. 3) Прощение казакам и шляхте, которая соединилась с казаками. 4) В тех местах, где будут жить реестровые казаки, коронные войска не могут занимать квартир. 5) В тех местах, где будут находиться казацкие полки, жиды не будут терпимы. 6) Об унии, о церквах и имениях их будет сделано постановление на будущем сейме; король позволяет, чтоб киевский митрополит заседал в сенате. 7) Все должности и чины в воеводствах Киевском, Черниговском и Брацлавском король обещает раздавать только тамошней шляхте греческой веры».[114]

На следующий день, 10 августа, Богдан Хмельницкий прибыл к королю и, встав на одно колено, произнес речь, в которой повторил, что у него и в мыслях не было поднимать оружие против короля, но что казаки восстали против шляхетства, которое угнетало их как самых последних рабов. Король дал Богдану поцеловать свою руку, а литовский подканцлер прочел ему наставление, чтобы верностью и радением загладил свое преступление. На следующий день войска разошлись.

В октябре 1649 г. к Хмельницкому приехал Григорий Неронов – специальный посланник царя Алексея Михайловича. На обеде с послом Богдан начал высказывать Неронову свои обиды на донских казаков, которые ему не помогают, а, наоборот, нападают на Крым и ссорят его с ханом. Гетман даже пригрозил, что может пойти на Московские земли вместе с Ислам‑Гиреем. Неронов резко осадил Богдана: «Донцы ссорятся и мирятся, не спрашивая государя, а между ними много запорожских казаков. Тебе, гетману, таких речей не только говорить, и мыслить о том непригоже». Богдан сразу сник и ответил: «Перед восточным государем и светилом русским виноват я, слуга и холоп его. Такое слово выговорил с сердца, потому что досадили мне донские казаки, а государева милость ко мне и ко всему Запорожскому Войску большая».

СМ. Соловьев писал: «До Хмельницкого запорожские и донские казаки составляли почти одно общество: запорожцы жили на Дону, донцы на Запорожье; запорожцев на Дону насчитывали иногда с 1000 человек. Донцов в Запорожье – до 500; запорожцы жили на Дону лет по пяти, по шести, по осьмнадцати».[115]

В Чигирине Неронов познакомился с писарем Войска Запорожского Иваном Выговским. Тот был очень любезен с московским посланником, тем более что за эту любезность ему платили соболями. Неронов доносил в Москву, что дал Выговскому лишних соболей, и тот сообщил ему список статей Зборовского мира и про «иные дела» рассказывал.

Надо ли говорить, что условия Зборовского договора полностью не выполнялись ни одной из сторон. Возвратившийся в Варшаву из крымского плена гетман Потоцкий доносил, что вся Украина волнуется, Хмельницкий самовольничает: без королевского позволения призвал на Украину татар и послал их вместе с казаками опустошить союзницу Польши – Молдавию только за то, что господарь Липул не захотел выдать свою дочь за сына гетмана Тимофея; по своей воле сносится с Турцией и Швецией, а холопы и не думают повиноваться панам, и те терпят страшные убытки.

Польские шляхтичи боялись возвращаться на Украину. В конце 1650 г. в Варшаве был созван сейм. Прибыли туда и послы от Хмельницкого. Они потребовали, чтобы в трех воеводствах – Киевском, Брацлавском и Черниговском – ни один пан не имел власти над крестьянами: пусть живет как хочет, наравне со всеми, и повинуется казацкому гетману. Казаки требовали уничтожить унию не только на Украине, но и во всех землях Короны Польской и Великого княжества Литовского, а православное духовенство должно получить право и те же почести, что и католическое. Эти требования наравне с другими статьями Зборовского договора должны быть утверждены присягой знатнейших сенаторов, и еще поляки должны дать в заложники четырех своих знатных панов, в том числе князя Иеремию Вишневецкого.

Требования эти привели панов в бешенство, и 24 декабря 1650 г. сейм единодушно постановил объявить войну казакам. В феврале следующего года поляки внезапно напали на казацкий отряд, который стоял в местечке Красном под началом полковника Нечая, и перебили всех до единого. В апреле 1651 г. в Польше было объявлено «посполитное рушенье», то есть поголовное вооружение шляхты. Легат папы Иннокентия IX привез полякам благословение папы и отпущение грехов, а королю – мантию и священный меч и провозгласил Яна Казимира защитником веры.

В свою очередь коринфский митрополит Иоасаф опоясал Богдана Хмельницкого мечом, освященным на Гробе Господнем, кропил войско святой водой и сам шел при войске. На помощь казакам прибыл и хан Ислам‑Гирей со всей ордой.

Решающая битва произошла на Волыни, у городка Берестечко, что на реке Стырь. По масштабам того времени силы противников были очень велики: 150 тысяч у поляков, включая 20 тысяч немецких наемников, и почти 100 тысяч казаков и 50 тысяч татар. Сражение началось 18 июня 1651 г. и длилось несколько дней. Татары, натолкнувшись на решительное сопротивление хорошо обученных немецких наемников, бежали. Казаки же окопались и несколько дней выдерживали нападения поляков, но вынуждены были отойти. По разным сведениям на поле боя осталось от 7 до 30 тысяч убитых казаков и татар. Но судя по тому, что трофеями поляков стали только 28 из 115 казацких пушек, Богдан отступил в полном порядке.

Через несколько дней после сражения умер естественной смертью ненавистный православному казачеству Иеремия Вишневецкий. Оставшаяся часть польского войска разделилась. Литовский гетман Януш Казимир Радзивилл (1612–1655) повел свои войска на Киев, а король двинулся к Каменцу. Радзивилл почти без боя взял Киев. Значительная часть города была сожжена, все православные церкви города и Печерский монастырь были разграблены поляками.

От войска Радзивилла отделился отряд князя Четвертинского, который расположился на отдых у города Хвостова. На рассвете 5 сентября Хмельницкий атаковал Четвертинского и разгромил его отряд. Узнав об этом, гетман Радзивилл начал отступление из Киева в Литву. Хмельницкий напал на войско Радзивилла, было убито много поляков и захвачен обоз с награбленным в Киеве имуществом. Однако большей части войска Радзивилла удалось организованно отойти.

Параллельно с боевыми действиями Хмельницкий проявлял активность и на дипломатическом фронте. Он вновь отправил посланцев в Москву просить царя Алексея о принятии Украины в его подданство. Но Москва опять дала уклончивый ответ.

Хан Ислам‑Гирей ушел в Крым и более не проявлял желания воевать с поляками.

Польские войска на Украине находились в сложном положении. В результате 28 сентября 1651 г. в городе Белая Церковь гетманы Хмельницкий и Потоцкий подписали новый мирный договор. Согласно ему: «1) Войска Запорожского будет только двадцать тысяч; оно должно находиться в одних только имениях королевских и в воеводстве Киевском, не касаясь воеводств Брацлавского и Черниговского. 2) Коронное войско не должно стоять в воеводстве Киевском в тех местечках, где будут реестровые казаки. 3) Обыватели воеводств Киевского, Брацлавского и Черниговского сами лично и через своих урядников вступают во владение своими имениями и пользуются всеми доходами и судопроизводством. 4) Чигирин остается при гетмане, который должен состоять под властию гетмана коронного. 5) Жиды должны быть обывателями и арендаторами в имениях королевских и шляхетских. 6) Гетман запорожский должен отпустить орду и вперед не вступать ни в какие сношения с нею и вообще с иностранными государствами».[116]

Как видно из статей договора, Белоцерковский мир был куда менее выгодным казакам, чем Зборовский. Но и польских панов такой мир не устраивал. Хмельницкий прекрасно понимал, что новая война может начаться в любой момент. Воевать в одиночку с Речью Посполитой означало для Богдана заведомо обречь себя на поражение. Поскольку Москва по‑прежнему отказывалась принимать Украину в свое подданство, Хмельницкий отправил послов к турецкому султану. И вот в 1651 г. Махмед IV признал Украину и запорожцев своими вассалами, пожаловав им тот же статус, который имели Крым, Молдавия и Валахия.

Надо ли говорить, что православное население Украины не желало считать себя подданными басурманского царя, а запорожцы к тому же лишались своего основного промысла – добычи «зипунов» у татар и турок. Спору нет, Богдан страдал запоями и был склонен к резким поступкам, но в этом случае гетман решил лишь попугать Москву. И его замысел полностью оправдался. Алексей Михайлович и бояре поверили, что гетман решил податься к туркам, и начали форсировать мероприятия по возможному соединению Украины с Россией.

Осенью 1653 г. в Москве был созван Земский собор, на котором было решено удовлетворить просьбу Богдана Хмельницкого и Войска Запорожского и принять православный украинский народ «под высокую руку» русского царя. 1 октября при закрытии собора царь Алексей торжественно заявил, что Россия будет вести войну с Польшей, если последняя будет удерживать Малороссию силой.

9 октября из Москвы на Украину выехало великое русское посольство в составе ближнего боярина Василия Бутурлина, окольничего Ивана Алферова, начальника московских стрельцов Артамона Матвеева и думного дьяка Лариона Лопухина. При посольстве были стольники, дворяне, стряпчие, толмачи и охрана из двухсот стрельцов.

31 декабря посольство прибыло в Переяслав. А незадолго до этого Хмельницкий разослал по всем казацким полкам универсал с указанием прибыть в Переяслав на великую раду представителям казачества, горожан, духовенства и других слоев населения. Все выборные должны были прибыть в начале января 1654 г.

Вечером 7 января 1654 г. (по старому стилю) у Богдана Хмельницкого с полковниками, судьями и есаулами состоялась тайная рада, и все собравшиеся единодушно «под государеву высокую руку поклонились». После тайной рады в тот же день была назначена и явная. С раннего утра били в барабаны, чтобы собирался народ. Когда набралось несколько сот человек, сделали просторный круг, куда вошел Хмельницкий под бунчуком, с ним судьи, полковники, есаулы и писарь. Гетман стал посреди круга, войсковой есаул велел всем молчать, и гетман начал говорить: «Паны полковники, есаулы, сотники, все Войско Запорожское и все православные христиане! Ведомо вам всем, как бог освободил нас из рук врагов, гонящих церковь божию и озлобляющих все христианство нашего восточного православия. Вот уже шесть лет живем мы без государя, в беспрестанных бранях и кровопролитиях с гонителями и врагами нашими, хотящими искоренить церковь божию, дабы имя русское не помянулось в земле нашей, что уже очень нам всем наскучило, и видим, что нельзя нам жить больше без царя. Для этого собрали мы Раду, явную всему народу, чтоб вы с нами выбрали себе государя из четы‑рех, кого хотите: первый царь турецкий, который много раз через послов своих призывал нас под свою власть; второй – хан крымский; третий – король польский, который, если захотим, и теперь нас еще в прежнюю ласку принять может; четвертый есть православный Великой России государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Руси самодержец восточный, которого мы уже шесть лет беспрестанными моленьями нашими себе просим. Тут которого хотите выбирайте!»

Исход выборов был предрешен заранее: толпа закричала: «Болим под царя восточного православного! Лучше в своей благочестивой вере умереть, нежели ненавистнику Христову, поганину достаться!»

Потом переяславский полковник Тетеря ходил по кругу и спрашивал: «Все ли так соизволяете?» В ответ раздавалось: «Все единодушно!»

Тогда гетман стал снова говорить: «Будь так, да господь бог наш укрепит нас над его царскою крепкою рукою!» Народ кричал в ответ: «Боже, утверди! Боже, укрепи! Чтоб мы вовеки все едино были».

Затем Бутурлин, Хмельницкий и вся казацкая старшина проследовали в городскую церковь, чтобы скрепить решение взаимной присягой. Духовенство хотело было начать приводить к присяге по чиновной книге, присланной из Москвы, но Хмельницкий подошел к Бутурлину и сказал: «Тебе бы, боярину Василью Васильевичу с товарищами, присягнуть за государя, что ему нас польскому королю не выдавать, за нас стоять и вольностей не нарушать: кто был шляхтич или казак, или мещанин, и какие маетности у себя имел, тому бы всему быть по‑прежнему и пожаловал бы великий государь, велел дать нам грамоты на наши маетности».

Бутурлин ответил на это: «За великого государя присягать никогда не бывало и вперед не будет, тебе, гетману, и говорить об этом непристойно, потому что всякий подданный повинен присягнуть своему государю, и вы бы, как начали великому государю служить и о чем били челом, так бы и совершили и присягнули бы великому государю по евангельской заповеди без всякого сомнения, а великий государь вольностей у вас не отнимает и маетностями каждому велит владеть по‑прежнему».

Хмельницкий в гневе покинул церковь и отправился советоваться с полковниками. Через некоторое время в церковь вошли два полковника – переяславский Тетеря и миргородский Сахнович – и от имени гетмана стали говорить Бутурлину, чтобы он присягнул за государя. Но тот снова отказался: «Непристойное дело за государя присягать, никогда этого не повелось». Тогда полковники сослались на польских королей, которые подданным своим всегда присягают. Бутурлин парировал: «Польские короли подданным своим присягают, но этого в образец ставить не пристойно, потому что это короли неверные и не самодержцы, на чем и присягают, на том никогда в правде своей не стоят».

Полковники ушли советоваться со старшиной. Всем стало обидно, но отступать было уже некуда – пришлось присягать царю.

Позднее условия подписания Переяславского договора стали предметом многолетних дискуссий. Канадский историк Орест Субтельный насчитал пять основных толкований Переяславского договора.

«По мнению русского историка права Василия Сергеевича (ум. 1910), соглашение 1654 г. относилось к разряду так называемых „персональных уний“, при которых две страны, имея общего монарха, тем не менее остаются самоуправляемыми.

Другой специалист по русскому праву, Михаил Александрович Дьяконов (1899–1919), доказывал, что коль скоро украинцы согласились на «личное подчинение» царю, они тем самым безусловно принимали поглощение их земель Московским царством, и потому это соглашение было «реальной унией».

Выдающийся украинский историк Михайло Грушевский, а также русский историк Венедикт Мякотин (умер в эмиграции в 1937 г.) полагали, что переяславское соглашение по форме являлось не чем иным, как вассалитетом – то есть такой системой отношений, при которой более сильная сторона (в данном случае царь) соглашается защищать более слабую (украинцев), не вмешиваясь в ее внутренние дела и получая взамен налоги, военную помощь и так далее.

Другой украинский историк, Вячеслав Липинский, пошел еще дальше и предположил, что соглашение 1654 г. было не более чем временным военным союзом между Украиной и Московией.

И совсем уж особняком стоит пятое истолкование Переяславского договора. В 1954 г., во время помпезного празднования 300‑летия воссоединения Украины с Россией, в СССР было объявлено (правда, не историками, а коммунистической партией), что Переяславское соглашение стало естественной кульминацией вековечного стремления украинцев и русских друг к другу, а союз двух народов явился главной целью восстания 1648 г.».[117]

Обилие мнений не в последнюю очередь было вызвано тем, что оригинальные документы давно потеряны, а сохранились лишь неточные копии и переводы. По мнению же автора, каковы бы ни были тексты оригинальных документов, наиболее справедливым является «пятое толкование образца 1954 г.». В нем много пустословия, и оно, безусловно, создано на потребу дня, но, нравится кому или не нравится, оно верно по сути дела.

Естественно, что население Киевского и Брацлавского воеводств куда больше симпатизировало русскому царю и русскому народу, нежели султану с турками и татарами или королю с его панами. И если на Переяславской раде казаки голосовали саблями за союз с Москвой, то после Люблинской унии (1569 г.) десятки, если не сотни тысяч малороссов проголосовали ногами, бежав от поляков в Брянск, Путивль и на Дон.

Создание же казацкого государства в XVII в. на Украине было физически невозможно. Это признает даже крайне националистически настроенный Орест Субтельный: «Как показали беспрерывные войны, казаки могли успешно сражаться с поляками, нанося им тяжкие поражения, но не могли раз и навсегда отстоять Украину от притязаний шляхты. Для обеспечения сколько‑нибудь длительной победы над поляками Хмельницкий нуждался в постоянной и надежной поддержке могущественной внешней силы. А для того чтобы получить такую поддержку извне, в то время требовалось лишь одно: признать себя вассалом того правителя, который эту поддержку оказывал».[118]

Меня же заинтересовал вопрос, почему‑то не поднимавшийся ни официальными русскими, ни советскими историками, ни украинскими националистами. В обстоятельном сборнике архивных документов[119] присоединению Украины к России отведено лишь 15 страниц, а присоединению Молдавии – 53, Грузии – 133 и т. д. В этом сборнике есть только три документа, относящихся к 1648–1654 гг.: «1648 г. 8 июля. Лист Богдана Хмельницкого, посланный из Черкасс царю Алексею Михайловичу, с сообщением о победах над польским войском и желании украинского народа объединиться с Россией», «1653 г. октября 1. Решение Земского собора о воссоединении Украины с Россией» и «1654 г. января 8. Лист Богдана Хмельницкого, посланный из Переяслава царю Алексею Михайловичу, с благодарностью за воссоединение Украины с Россией».

Любопытно, что названия заголовков придумали составители, а в текстах всех трех документов слово «Украина» ни разу не встречается. Мало того, в первом документе гетман Войска Запорожского Богдан Хмельницкий просит царя принять его и Войско Запорожское под высокую руку. В постановлении собора говорится: «А о гетмане о Богдане Хмельницком и о всем Войске Запорожском бояре и думные люди приговорили, чтоб великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всея Русии изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами их и з землями принять под свою государскую высокую руку».[120]

В третьем документе говорится: «…мы, Богдан Хмельницкий, гетман Войска Запорожского, и все Войско Запорожское за милость неизреченную вашему царскому величеству паки и паки до лица земли низко челом бьем».[121]

Прошу в очередной раз у читателя извинение за длинные цитаты, но вопрос‑то деликатнейший! Получается, что сохранилось всего три документа, и в них ни разу не упоминаются ни Украина, ни Малороссия, ни воевода Киевский, ни Киевская земля, ни иные названия земель, входящих в нынешний состав Украины. Везде фигурируют лишь гетман и Войско Запорожское, а о реестровых и малороссийских казаках нет ни слова!

Строго говоря, вопрос о подданстве Войска Запорожского должен был решаться не в Переяславле, а в Сечи. Но под каким‑то предлогом запорожцы от присяги увильнули вообще. Московские бояре в марте 1654 г. по этому поводу даже специально запросили Хмельницкого. Богдану ничего не оставалось делать, как ответить отпиской: «…запорожские казаки люди малые, и то из войска переменные, и тех в дело почитать нечего».

 

Глава 10

ПЕРВАЯ РУССКО‑ПОЛЬСКАЯ ВОЙНА ЗА УКРАИНУ 1653–1655 гг

 

В Москве прекрасно понимали, что присоединение к России украинских земель неизбежно вызовет войну с Польшей. Стремление избежать войны было основной причиной отказов царей Михаила и Алексея от принятия в подданство казаков и от любого вмешательства в события на территории Речи Посполитой.

Принимая решение о начале войны с Польшей, царь Алексей приказал произвести большие закупки вооружения за границей. Так, в октябре 1653 г. в Голландию был отправлен подьячий Головин для приобретения 20 тысяч мушкетов и 20–30 тысяч пудов пороху. В Россию были направлены и два десятка голландских наемников. В Швеции также было закуплено 20 тысяч мушкетов.

Поскольку в прошлых войнах местнические споры воевод неоднократно приводили к поражению, 23 октября 1653 г. царь торжественно объявил в Успенском соборе Кремля: «Воеводам и всяких чинов ратным людям быть на нынешней службе без мест, и этот наш указ мы велели записать в разрядную книгу и закрепили своею государской рукою».

Первой в поход выступила осадная артиллерия («наряд») под началом боярина Долматова‑Карпова. 27 февраля 1654 г. пушки и мортиры двинулись по «зимнему пути». 26 апреля вышли из Москвы и основные силы под началом князя Алексея Никитича Трубецкого. 18 мая с арьергардом выехал и сам царь. Не будем забывать, царю Алексею было только 25 лет и он не мог не мечтать о ратной славе.

26 мая царь прибыл в Можайск и оттуда писал сестрам: «Из Можайска пойдем 28 числа: спешу, государыни мои, для того, что, сказывают, людей в Смоленске и около Смоленска нет никого, чтоб поскорей захватить».

Первую приятную весть царь Алексей получил по дороге из Царева Займища в Вязьме 4 июня. Ему дали знать, что едва отряд Вяземских охочих людей показался перед Дорогобужем, как поляки побежали оттуда в Смоленск, а посадские люди сдали Дорогобуж без боя. 11 июня на дороге из Вязьмы в Дорогобуж царь получил весть о сдаче его войскам Невеля. 14 июня в Дорогобуж пришла весть о сдаче Белой. 26 июня передовой полк имел первую стычку с поляками на реке Колодне под Смоленском, а уже 28 июня царь прибыл под Смоленск и встал в Богдановой околице. На следующий день пришла весть о сдаче Полоцка, 2 июля – Рославля. 5 июля царь расположился станом на Девичьей горе в двух верстах от Смоленска. 20 июля Алексею доложили о сдаче Мстиславля.

Среди этих радостных вестей одна была печальная. Под Оршей русский отряд был уничтожен литовцами. Но эта частная неудача не остановила общее наступление русских.

Царь Алексей желал присоединить к Москве не только потерянный в Смутное время Смоленск, но и все русские земли, захваченные в XIV–XV вв. Литвой, и требовал от воевод не обижать своих новых подданных. Так, православной шляхте из Полоцка и других земель был предложен выбор: поступать на русскую службу и ехать к царю под Смоленск за жалованьем, а тем, кто по‑прежнему считал себя королевским подданным, было разрешено беспрепятственно ехать в этническую Польшу*.

Как сказано в летописи, «22 июля выехал на государево имя могилевский шляхтич Поклонский и жалован в полковники; ему поручено было уговаривать земляков, чтоб поддавались государю и служили ему против поляков, для чего велено было тому же Поклон‑скому всяких служивых людей прибирать к себе в полк и обнадеживать их государским жалованьем. Уговаривать могилевцев к сдаче отправлен был вместе с Поклонским московский дворянин Воейков с отрядом ратных людей. На дороге прислали к ним чаусовцы с просьбою принять их под государеву руку, и Поклонский набрал из них 800 человек пехоты».

24 июля русские войска овладели малыми крепостями Дисной и Друей, которые поляки сдали без боя. Войско литовского гетмана Януша Радзивилла оставило Оршу и отошло на запад. 2 августа город был занят русскими. 20 августа князь Трубецкой настиг войско Радзивилла на речке Шкловке, в 15 верстах от города Борисова. Поляки и литовцы были наголову разбиты, 282 человека взяты в плен, среди них оказались двенадцать полковников. Трофеями русских стали гетманские знамя и бунчук, а также другие знамена и литавры. Сам Радзивилл, раненный, едва ушел с несколькими своими людьми.

* Для удобства читателя земли, подавляющее большинство населения которых составляли этнические поляки, я буду называть этнической Польшей.

Конный отряд московских дворян под началом Воейкова и казацкий отряд Ивана Золотаренко 20 августа взяли Гомель. А еще через четыре дня без боя сдался Могилев. Воейков отписал Алексею Михайловичу, что православных могилевцев он привел к присяге, а католиков, которые хотят служить царю, приводить к присяге не смеет, потому что они не христиане.

«Жиды были побиты в Могилеве, но мещане сложили эту вину на казаков Поклонского. Государь исполнил челобитье могилевцев, чтоб жить им под магдебургским правом, носить одежду по прежнему обычаю, не ходить на войну, чтоб не выселять их в другие города; дворы их были освобождены от военного постоя, позволено было выбирать из черни шаферов для заведывания приходами и расходами городскими; обещано не допускать ляхов ни в какие должности в городе; казаки не могли жить в Могилеве, разве по делам службы; жиды также не допускались в город на житье; школе быть по образцу киевских училищ»[122].

Подобные же грамоты были даны и другим покорившимся городам.

29 августа пришла весть от Золотаренко о взятии им Чечерска, Нового Быхова и Пропойска.

Между тем осажденный Смоленск по‑прежнему держался. В ночь на 16 августа русские воеводы, желая выслужиться перед царем, устроили штурм, не проведя должной подготовки. Штурм был отбит с большими потерями с обеих сторон. Поляки утверждали, что русских убито 7 тысяч и ранено 15 тысяч. Сам же Алексей Михайлович писал сестрам: «Наши ратные люди зело храбро приступали и на башню и на стену взошли, и бой был великий; и по грехам под башню польские люди подкатили порох и наши ратные люди сошли со стены многие, а иных порохом опалило; литовских людей убито больше двухсот человек, а наших ратных людей убито с триста человек да ранено с тысячу».

Однако эта победа не вдохновила поляков на новые подвиги. Наоборот, они решили, что повоевали достаточно. Позже, уже в Польше, их комиссары оправдывались – мол, защитников Смоленска не набиралось и двух тысяч, а защищать надо было стены, растянутые на таком огромном пространстве, и тридцать четыре башни, да и порох был уже на исходе. Шляхта, отчаявшись, отказывалась повиноваться, не шла на стены, отказывалась работать на восстановлении укреплений. А казаки чуть не убили королевского инженера, когда тот попытался выгнать их на работы, да и толпами перебегали к неприятелю, и т. д.

К огромной радости царя, через три недели после отражения штурма руководители обороны города воевода Обухович и полковник Корф сами предложили начать переговоры о капитуляции. 10 сентября у стен Смоленска начались переговоры, но население не захотело ждать – народ отворил городские ворота и пошел кланяться царю. Обуховичу и Корфу царь позволил уехать в Литву, а остальной шляхте и мещанам предоставил выбор: ехать в Литву или присягать русскому царю.

По случаю сдачи Смоленска царь‑батюшка 24 сентября закатил грандиозный пир на четыре дня. Когда у юного Алексея перестала болеть голова, ближние бояре посоветовали ему отправляться восвояси. Мол, жена молодая Марья ждет не дождется, военная фортуна изменчива, да и вообще брать города – дело не царское, на то воеводы с большими боярами есть. В итоге 5 октября Алексей уже ехал в карете по направлению к Вязьме.

Тем временем царские войска продолжали наступление в Белоруссии. 20 ноября боярин Василий Петрович Шереметев взял штурмом Витебск. Однако в тылу наступавших войск начали бесчинствовать запорожские казаки Золотаренко. Они не только грабили крестьян, но и стали устанавливать налоги и оброки в свою пользу.

Вот пример, хорошо иллюстрирующий ситуацию на занятых русскими войсками землях. 14 октября 1654 г. жители Могилева – бурмистры, райцы, лавники и мещане – пришли к командиру русского отряда Воейкову со словами: «Из Смоленска государь изволил пойти к столице и своих ратных людей отпустил. А к нам в Могилев ратных людей зимовать не прислано, пороху нет и пушек мало. Мы видим и знаем, что государь хочет нас выдать ляхам в руки, а на казаков Золотаренковых нечего надеяться: запустошив Могилевский уезд, все разбегутся, и теперь уже больше половины разбежалось. Мы на своей присяге стоим, но одним нам против ляхов стоять не уметь».

Воейков тотчас сообщил об этом царю и вскоре получил ответ: «Собери всех мещан к съезжему двору и скажи всем вслух, что государь их пожаловал, велел к ним в Могилев послать из Дубровны окольничего и воеводу Алферьева, да солдатского строю полковника с полком, да двух стрелецких голов с приказами; из Смоленска пришлется к ним 300 пуд зелья и 300 пуд свинцу».

Новый, 1655 г. принес русским ряд тактических неудач. Жители Орши перешли на сторону короля. Жители городка Озерище взбунтовались, убили 36 русских ратников, а остальных вместе с воеводой взяли в плен и отправили к гетману Радзивиллу. Удалось уйти только четырем русским.

Гетман Радзивилл собрал новое войско и 2 января 1655 г. подошел к Новому Быхову, где заперся с запорожцами Золотаренко. Тут Радзивилл получил грамоту от шляхтича Поклонского, его, как мы уже знаем, царь в июле 1654 г. произвел в полковники. Поклонский предлагал полякам сдать Могилев, который был гораздо богаче Быхова, и литовский гетман немедленно снял осаду с города и двинулся к Могилеву. Поклонский и его люди впустили поляков в город, но в цитадели[123] заперся русский дворянин Воейков с русскими ратниками и могилевскими мещанами.

Поляки сделали три приступа и четыре подкопа, но Воейков храбро держал оборону. Золотаренко стоял под Старым Быховом, откуда в марте писал царю, что глубокие снега мешают ему прийти на помощь к Могилеву. Но «глубокие снега» не помешали, однако, казакам Золотаренко взять Бобруйск, Глуск, Королевскую слободу и ограбить их жителей. В апреле, когда дороги просохли, казаки вместе с московским воеводой Михаилом Дмитриевым двинулись на помощь Могилеву.

В ночь на 9 апреля Радзивилл предпринял генеральный штурм могилевской цитадели. Поляки взорвали три подкопа, а четвертый завалился сам и «подавил литовских ратных людей». Русские пошли на вылазку и «побили много неприятеля». Радзивилл не стал ждать Михаилу Дмитриева, 1 мая снял осаду и двинулся на запад, к Березине.

Зиму 1654/55 г. царь Алексей провел в Вязьме. В Москве свирепствовала моровая язва, и царь решил отсидеться за кордонами. В апреле 1655 г. он уже был в Смоленске, где готовился к новой кампании. 24 мая царь с войском выступил из Смоленска и в первых числах июня остановился в Шклове. Тем временем черниговский полковник Попович с отрядом запорожцев взял Свислочь, «неприятелей в нем всех под меч пустили, а самое место и замок огнем сожгли». Потом казаки взяли Кайданы. Московский воевода Матвей Васильевич Шереметев взял Велиж, боярин князь Федор Юрьевич Хворостинин занял Минск.

29 июля боярин князь Яков Куденетович Черкасский, соединившись с Золотаренко в полумиле от литовской столицы Вильно, напал на обоз гетманов Радзивилла и Гонсевского. Бой длился с шестого часа дня до ночи, гетманы потерпели поражение и бежали за реку Вилию, а русские подошли к Вильно и заняли город. Царь с основными силами стоял в деревне Крапивне в 50 верстах от Вильно, когда прискакал гонец с этим радостным известием.

9 августа Алексей Михайлович получил известие о взятии Ковно, а 29 августа – о взятии Гродно.

Весной 1655 г. на Украину с московским войском был направлен боярин Андрей Васильевич Бутурлин, вторым воеводой у него был Василий Васильевич Бутурлин. Русские войска объединились с казаками Богдана Хмельницкого и вместе двинулись в Галицию.

Бутурлин и Хмельницкий разгромили польское войско коронного гетмана Потоцкого у Гродка. Затем объединенное войско осадило Львов, но Хмельницкий не захотел брать город, а взял с осажденных 60 тысяч злотых (по другим источникам 50 тысяч) и отступил на восток. Войсковой же писарь Иван Выговский отправил горожанам Львова грамоту, где призывал их не сдаваться «на царское имя».

Другая часть русско‑украинского войска под началом Данилы Выговского – брата войскового писаря, и русского воеводы Петра Потемкина осадила Люблин и добилась сдачи города «на царское имя», то есть люблинцы присягнули на верность Алексею Михайловичу.

В начале сентября 1655 г. на речных судах из Киева вверх по Днепру отправилось русское войско князя Дмитрия Волконского. Затем эта флотилия вошла в Припять и 15 сентября подошла к городу Турову. Туровцы вышли навстречу русским и присягнули царю. Не задерживаясь в Турове, Волконский двинулся сухим путем к городу Давыдову. 16 сентября в версте от Давыдова его встретило литовское войско. После непродолжительного боя литовцы бежали в город, но русские ратники на плечах неприятеля ворвались следом. Городок почти весь выгорел, жители и уцелевшие литовские ратники бежали из него через противоположные ворота. А победители вернулись на суда и поплыли вниз по реке Горыне к Припяти, а по ней вверх – до реки Вятлицы. Оттуда войско Волконского шло сухим путем и 20 сентября подошло к городу Сталину. Там повторились события у Давыдова: литва вышла навстречу, затем бежала в город, русские захватили и сожгли Столин.

От Сталина Волконский вернулся к Припяти, ратники сели на свои суда и поплыли до реки Пины. 25 сентября флотилия подошла к Пинску, но пристать к берегу у города не позволил ружейный и артиллерийский огонь литовцев, поэтому суда русских вернулись назад и высадили десант в нескольких верстах ниже города, у села Пенковичи. При подходе русских к Пинску произошло сражение с литовцами. Уже по традиции русские на плечах неприятеля ворвались в город.

В Пинске Волконский дал отдохнуть войску два дня, а 27 сентября сжег город и окрестные слободы и отправился на судах вниз по Припяти. У села Стахова русские разбили еще один литовский отряд, привели к присяге царю жителей городов Кажана и Латвы. Тем же путем по Днепру русская флотилия вернулась в Киев.

Любопытно, что в донесении в Москву Волконский говорил, что в ходе этого рейда у него было лишь трое раненых: «.. только у одного солдата под Пинском руку оторвало из пушки да двух человек из пищали ранили». Тут, видимо, или воевода лукавил, или все вышеуказанные города сдавались без боя.

Другое русское войско, под началом князей Семена Урусова и Юрия Барятинского, двинулось от Ковно к Бресту. 23 октября 1655 г. в 150 верстах от Бреста, у местечка Белые Пески, русские разбили польский отряд.

13 ноября у Бреста русские встретили войско нового литовского гетмана Павла Сапеги. Русские были разбиты и заняли оборону в обозе за Бугом, но Сапега выбил их и оттуда. Урусов отступил и занял оборону в деревне Верховичи, что в 25 верстах от Бреста. Литовцы окружили русских и двое суток держали в осаде. Сапега прислал парламентеров и потребовал полной капитуляции. Урусов сдаваться не пожелал и внезапно атаковал литву. По‑видимому, ему удалось застать врага врасплох. Русские гнали литву шесть верст. В качестве трофеев Урусову достались четыре пушки и двадцать восемь знамен. После боя Урусов приказал войску идти на Вильно.

Стоит заметить, что боевые действия князь Урусов вел уже после начала русско‑польских переговоров о перемирии. Причем поляки пошли на переговоры не столько из‑за успехов царских войск и казаков Хмельницкого, сколько из‑за вмешательства в войну третьей силы – армии шведского короля.

Несколько слов надо сказать о предыстории шведско‑польской войны. После окончания шведско‑польской войны 1621–1629 гг. шведский король Густав II Адольф в 1630 г. ввязался в Тридцатилетнюю войну. Шведская армия под командованием короля Густава Адольфа высадилась в Померании и одержала ряд побед над войсками германского императора. В ходе войны Густав Адольф провел кардинальные реформы в вооружении и тактике войск. Шведская армия, без преувеличения, стала сильнейшей в мире.

В первую очередь Густав Адольф реорганизовал пехоту. Громоздкие и неповоротливые полки в две‑три тысячи человек были уменьшены до 1300–1400 человек. Каждый пехотный полк делился на восемь рот, а два полка составляли бригаду. В пехоте число пикинеров[124] он уменьшил до одной трети от всей пехоты, а в 1631 г. начал формирование мушкетерских полков, где вся пехота была вооружена мушкетами облегченного образца. Для облегчения и ускорения заряжания Густав Адольф ввел бумажные патроны.

Одновременно были изменены боевые порядки пехоты. В то время в Европе было принято строить колонны в тридцать шеренг, Густав Адольф строил своих мушкетеров в три шеренги, а пикинеров, которые прикрывали мушкетеров от кавалерии, в шесть шеренг. Такое построение колонн уменьшало потери от огня неприятельской артиллерии, в то время как 30‑шеренговые колонны противника несли большой урон от огня шведской артиллерии.

Но наиболее революционными были преобразования в шведской артиллерии. Шведские орудия, перевозимые на колесных лафетах, король разделил на три группы. В первую группу вошла тяжелая артиллерия калибром до 24 фунтов – это был прообраз современной корпусной артиллерии. Батареи тяжелой артиллерии зачастую передвигались отдельно от полевых частей. Перед сражением тяжелая артиллерия занимала позиции на флангах или впереди центра шведской армии.

Во вторую группу входили 12– и 6‑фунтовые пушки, которые всегда сопровождали войска и участвовали во всех операциях. Эту группу можно считать аналогом современной дивизионной артиллерии.

К третьей группе принадлежали 4‑фунтовые пушки, весившие вместе с повозкой около 35 пудов (573 кг) и перевозившиеся парой лошадей. По две таких пушки придавались каждому пехотному полку. Эти пушки следовали за полками, во всех боях их поддерживали, вследствие чего и были названы полковыми орудиями. Первоначально они стреляли только картечью, но затем были приспособлены для стрельбы ядрами.

Увлекшись созданием легких маневренных полковых орудий, Густав Адольф в 1626 г. ввел на вооружение 4‑фунтовые кожаные орудия. Конечно, они не были целиком сделаны из кожи. У них был очень тонкий медный ствол толщиной 1/4 калибра, немного утолщаясь у каморы. Ствол стягивался железными обручами, расстояние между которыми составляло длину, равную калибру пушки. Затем он скреплялся полотном и конскими жилами, а последним скрепляющим слоем была кожа. Цапфы у таких орудий были накладными. Кожаные пушки стреляли в основном картечью, как свинцовой, так и каменной, в отдельных случаях велась стрельба железными ядрами.

В 1626–1630 гг. кожаные пушки участвовали в ряде сражений. По полю боя такую пушку могли передвигать два номера расчета. Принципиальным конструктивным недостатком кожаных орудий являлся их разогрев после произведения 8–10 выстрелов. Кожа, как известно, плохой проводник тепла. В результате перегрева горела полотняная и кожаная обмотка пушек, происходили преждевременные выстрелы, несколько орудий разорвалось. Поэтому Густав Адольф заменил кожаные орудия легкими чугунными 4‑фунтовыми пушками длиной 16 калибров. Скорострельность этих пушек равнялась 3 выстрелам в минуту.

До Густава Адольфа вертикальное наведение пушки производилось с помощью деревянных, окованных железом клиньев и подушек. Шведский король ввел винтовой механизм для вертикального наведения орудия, а для удобства горизонтального наведения – деревянное правило, прикрепленное к хоботу орудия. Кроме этого, он ввел передки орудий усовершенствованной конструкции, значительно облегчившие маневрирование. Воронка на хоботе подушки вставлялась в шворень передка, укрепленный на высокой подушке под осью.

У полковых пушек пару лошадей запрягали в дышло. Густав Адольф приказал диаметр передковых колес делать меньше, чем у лафетных. Малые передковые колеса обеспечивали лучшую маневренность при поворотах, а большие лафетные колеса, на которые приходилась основная нагрузка, – лучшую проходимость.

16 ноября 1632 г. в сражении при Люцене Густав Адольф, возглавлявший атаку шведской кавалерии, был смертельно ранен. На шведском престоле оказалась его дочь, королева Кристина.

В 1648 г. был подписан Вестфальский мир, положивший конец Тридцатилетней войне. По этому миру Швеция получила Западную Померанию и город Штеттин с частью Восточной Померании, а также остров Рюген, город Сисмар, архиепископство Бремен и епископство Форден. Таким образом, почти все устья судоходных рек в Северной Германии оказались под ее контролем. Балтийское море фактически превратилось в шведское озеро.

Королева Кристина осталась незамужней, и в 1654 г. шведские аристократы заставили ее отречься от престола в пользу 32‑летнего Карла Густава – пфальцграфа Цвейбрюкского. Новый король получил имя Карл X Густав. Он был племянником Густава Адольфа и под командованием дяди участвовал во многих сражениях, а к концу Тридцатилетней войны стал главнокомандующим шведских войск в Померании.

В ходе отречения королевы Кристины польский король Ян Казимир вдруг вспомнил о правах своего отца Сигизмунда ІІІ на шведский престол, хотя и его отец, и брат Владислав давно отреклись от него.

Итак, на престол взошел молодой король, успевший проявить себя способным полководцем. Шведская казна была пуста, а лучшая армия Европы уже семь лет тосковала без войны. И тут появился такой хороший повод сходить «за зипунами» в Польшу! Естественно, Карл X двинул туда войска.

В июле 1655 г. семнадцатитысячная шведская армия вышла из Померании на Познань и Калиш. Король Ян Казимир оставил Варшаву и отошел к Кракову. 6 сентября шведы настигли королевскую армию и разбили ее при Чернове. Варшава и Краков были заняты шведскими войсками. Литовский гетманЯнуш Радзивилл перешел на сторону шведского короля Карла X Густава. Кстати, Радзивилл был протестант. На севере Польши держался только город Данциг, да и то из‑за поддержки голландской эскадры. В пику Голландии Англия и Франция заявили о поддержке Швеции. (Как видим, хулиганский поступок господина Чаплинского, уведшего бабу у Хмельницкого, привел к большой европейской войне.)

Еще до начала боевых действий Карл X отправил к царю посла Розенлинда с грамотой, где объяснялись причины, побудившие Швецию начать войну, и предлагался военный союз против Речи Посполитой. В июле 1655 г. Розенлинд был принят Алексеем Михайловичем в Смоленске.

Вступление Швеции в войну с точки зрения здравого смысла было большой удачей для Русского государства. Спору нет, русская армия заняла значительные территории Речи Посполитой, но ее военную мощь сокрушить не удалось. Неужели в Москве надеялись, что соседние государства одобрят захват Россией большей части Речи Посполитой? Шведы должны были радоваться выходу русской армии к Риге, а турки – появлению русских на Волыни, вблизи вассальной Молдавии? Единственным союзником царя против Польши, Швеции, турецкого султана и крымского хана был Богдан Хмельницкий, преследовавший совсем другие цели, нежели царь, да еще к 1655 г. ставший хроническим алкоголиком.

Раздел Речи Посполитой, предложенный Карлом X, был идеальным вариантом для России, даже если бы большая часть бывших польских земель досталась шведам. В любом случае России потребовалось бы не менее 20–40 лет, чтобы переварить даже небольшие территории, побывавшие под властью Речи Посполитой. А вот шведы бы гарантированно подавились польским пирогом, благо польское панство – еще та публика!

Но молодого Алексея занесло. Он уже считал себя чуть ли не Александром Македонским. При этом царя жестко опекал пятидесятилетний патриарх Никон. Он‑то должен был помнить, как поляки накостыляли Шеину под Смоленском. Но переполненный гордыней патриарх уже видел себя духовным владыкой всей Польши, а вместо того чтобы одернуть зарвавшегося «тишайшего», буквально подзуживал его на новые захваты.

Царь Алексей гордо заявил шведскому послу: «За многие злые неправды к нам королей Владислава и Яна Казимира дал бог нам взять всю Белую Русь и многие воеводства, города и места с уездами Великого княжества Литовского, да наш же боярин Бутурлин с запорожским гетманом Хмельницким в Короне Польской, на Волыни и в Подолии побрал многие воеводства, города и места, и мы учинились на всей Белой Руси и на Великом княжестве Литовском, и на Волыни, и на Подолии великим государем».

Послу ничего не оставалось делать, как промолчать, но после такого заявления конфликт был неизбежен.

В августе – сентябре 1655 г. ряд литовских городов, присягнувших в прошлом году царю, передался шведам. Особое раздражение царя вызвало занятие шведами крепости Друя,[125] расположенной на Западной Двине и имевшей стратегическое значение.

Еще больше разозлили Алексея и Никона донесения лазутчиков о том, что Карл X вступил в переписку с Богданом Хмельницким и Иваном Золотаренко – наказным гетманом запорожцев, действовавшими в Белоруссии. Король предлагал Хмельницкому создать Киевское княжество, состоящее в вассальной зависимости от шведского короля. Забегая вперед, скажу, что в январе 1656 г. шведский посол в Москве утверждал, что инициатором переписки с королем Карлом X был сам Богдан, и он первым попросился в шведское подданство.

Между тем успехи Карла X в Польше вызвали большие опасения у австрийского императора Фердинанда ІІІ.[126] В октябре 1655 г. в Москву прибыли цесарские послы Аллегретти и Лорбах. Для Австрии было опасным падение союзной католической Польши и усиление на ее развалинах враждебной протестантской Швеции, и Фердинанд решил предложить свое посредничество между царем Алексеем и королем Яном Казимиром, чтобы прекратить между ними войну и, если получится, обратить русское оружие против Швеции.

17 декабря послы прямо заявили московским боярам: «Всякой войне бывает конец – мир, а к миру приводят посредники, и если царское величество не изволит заключить мир с польским королем посредством цесарского величества, а потом заключит мир посредством другого какого‑нибудь государя, то цесарскому величеству будет это бесчестье». Бояре промолчали, и лишь 20 декабря ответили послам: «Государь принимает в любовь доброхотный совет цесаря и для братской дружбы к нему соглашается на мир с Польшею, но требует, чтоб ему немедленно дано было знать, на каких статьях быть миру, потому что у государя войска собраны многие и без дела держать их убыточно». Послы ответили, чтобы государь назначил пограничное место для посольского съезда, они дадут знать об этом императору, а тот в свою очередь даст знать королю Яну Казимиру и что пересылка эта не займет больше двух месяцев. При этом бояре осведомились, а где теперь король Ян Казимир. Аллегретти ответил: «Король Ян Казимир еще не сгинул… Теперь он стоит от Кракова близко, в Силезии».

Алексей, Никон и ближние бояре все еще колебались. Следствием этого стал и боярский запрос, сделанный 24 декабря цесарским посланникам: «Если шведы Польшею завладеют, то цесарь польскому королю будет ли помогать против шведов?» Аллегретти ответил:

«Если польский король будет в крайности, то есть если царское величество помириться с ним не изволит и цесаря в посредники не возьмет, то за польского короля не один цесарь, но и папа, и французский, и другие государи двинутся». Потом цесарский посланник спросил: «Хмельницкий царскому величеству верен ли и вперед от него шатости в какую‑нибудь сторону не чаять ли?» Бояре поинтересовались, зачем это знать посланнику. Тот ответил: «У шведов речь несется, будто Хмельницкий хочет поддаться под шведскую корону». На что бояре возразили: «Черкасы никогда от царского величества не отступят, нельзя этому быть».

Замечу, что бояре[127] нагло врали. Хмельницкий собирался передаться шведам, и в Москве об этом хорошо знали.

В апреле следующего, 1656 года в Москву приехал посол польского короля Яна Казимира Петр Галинский и заявил, что король желает мира, но в этом случае царь должен уступить все завоеванные земли. Бояре ответили, что это невозможно, а Галинский сказал: «Если мало попросить, так незачем и уговору быть, а как много попросить, так есть из чего убавить, а все это в воле великого государя».

В конце декабря 1655 г. в Москву прибыли шведские послы. Формальной целью этого посольства было подтверждение Столбовского мира 1617 г. Согласно протоколу новый монарх должен был подтвердить договора, заключенные его предшественниками. И Карл X 20 (30) июня 1655 г. официально подтвердил ратификацию этого договора. В Москве же придрались к грамоте, что‑де не все титулы царя в ней прописаны. Но часть этих титулов и появилась только в 1655 г..[128] Царь отказался подтвердить Столбовский мир.

Для войны со Швецией Москва решила заручиться помощью Дании. В марте 1656 г. туда был отправлен стольник князь Данила Мышецкой, который предложил датскому королю Фредерику ІІІ военный союз против Карла X.

17 мая 1656 г. под звон московских колоколов царь Алексей Михайлович объявил войну шведскому королю Карлу X Густаву. Русский корпус под началом Петра Потемкина двинулся к берегам Финского залива. На помощь ему был направлен большой отряд донских казаков. При отправке казаков патриарха Никона занесло – он благословил их идти морем к Стокгольму и захватить его.

Теперь Алексею Михайловичу ничего не оставалось делать, как мириться с Яном Казимиром. К началу июля 1656 г. боевые действия против поляков и литовцев, сохранивших верность Яну Казимиру, были прекращены, а 30 июля в Вильно начались мирные переговоры.

Однако переговоры сразу же зашли в тупик из‑за статуса Малороссии – ни одна сторона не хотела ее уступать, но и прерывать переговоры ни Польша, ни Россия не желали. Бесполезная дискуссия затянулась на много месяцев. Польша была очень слаба, а царь не хотел начинать новую войну, не закончив кампанию со шведами. Кроме того, Речь Посполитую и окрестные страны будоражили вести о тяжелой болезни короля Яна Казимира. Ряд польских магнатов, объединившихся вокруг Винцента Гонсевского (сына гетмана Александра Гонсевского, умершего в 1636 г.), предлагали возвести на польский трон царя Алексея Михайловича или его сына, царевича Алексея Алексеевича. Царь был явно не против такого варианта.

Параллельно с русско‑польскими переговорами в Вильно Богдан Хмельницкий в Чигирине в 1656–1657 гг. открыто вел переговоры с польскими и шведскими представителями. 3 июня 1657 г. в Чигирин прибыли из Москвы окольничий Федор Васильевич Бутурлин и дьяк Василий Михайлов. Бутурлин при личном свидании довольно резко спросил у гетмана, на каком основании он ведет переговоры со шведским королем, с которым Россия находится в состоянии войны. Богдан в сердцах ответил: «От шведского короля я никогда отлучен не буду, потому что у нас дружба давняя, больше шести лет. Шведы люди правдивые, всякую дружбу и приязнь додерживают, слово свое держат, а царское величество надо мною и надо всем войском учинил было немилосердие свое: помирясь с поляками, хотел было нас отдать им в руки». Хмельницкому было очень обидно, что его представителей даже не допустили на русско‑польские переговоры в Вильно, где решалась судьба Украины.

Затем гетман перешел в наступление: «Великому государю во всем воля. Только мне диво, что бояре ему ничего доброго не посоветуют: Короною Польскую еще не овладели и мира в совершенье еще не привели, а уже с другим государством, со шведами, войну начали». Это было, как говорится, не в бровь, а в глаз, и Бутурлину ничего не оставалось делать, как бормотать о каких‑то «неправдах шведского короля» и т. д.

Гетман был тяжело болен, и Бутурлин предложил ему: «В дороге мы слышали от всяких людей, что была у тебя рада, и на той раде сдал ты гетманство сыну своему Юрию:[129] и тебе бы велеть сыну своему в церкви божией, пред святым Евангелием, при нас присягнуть на подданство великому государю». Богдан ответил: «Видите сами, что я сильно болен и в старости, и я поговорил с полковниками, чтоб попомнили свою службу, промысл и раденье, по смерти моей выбрали на запорожское гетманство сына моего Юрия. А ныне, пока жив буду, гетманство и всякое старшинство держу при себе, а когда по моей смерти сделается гетманом сын мой Юрий, то он царскому величеству присягу учинит».

Так закончились последние переговоры московских послов с гетманом. 27 июля 1657 г. Богдан Хмельницкий скончался.

26 августа в Чигирине состоялась рада, и казаки выбрали гетманом генерального писаря Ивана Выговского.[130] При вручении булавы казаки дали наказ новому гетману верно служить великому государю и над Войском Запорожским добрую управу чинить.

Но хотя и был выбран Выговский гетманом Войска Запорожского, сами запорожцы в Сечи в выборах не участвовали и признать его не пожелали. В ноябре 1657 г. в Москву пробрались, избежав всех застав Выговского, посланцы от кошевого атамана Якова Федоровича Барабаша. Они рассказали, что Выговский был избран незаконно, что он ведет переговоры с ляхами и шведами, обижает запорожских казаков. На вопрос бояр, чего же они хотят, запорожцы ответили: «Хотим, чтоб послан был в войско ближний [государю] человек и собрал раду; на этой раде выбирать в гетманы, кого всем Войском излюбят».

Новый, 1658 г. гетман Выговский начал с казней казацких старшин, недовольных его властью, а против полтавского полковника Мартына Пушкаря отправил полторы тысячи казаков и сербов (из своей личной охраны). 25 января 1658 г. близ знаменитой впоследствии деревни Диканьки полтавские казаки Пушкаря вместе с отрядом запорожцев разгромили отряд Выговского. Пушкарь занял Миргород и выгнал оттуда сторонников гетмана Лесницкого, вместо которого миргородские казаки выбрали полковником Степана Довгаля.

8 февраля Пушкарь прислал в Москву первый донос на Выговского. Он писал, что гетман – изменник государю, помирился с ляхами и Ордою и что он, Пушкарь, слышал об этом от Юрия Хмельницкого.

17 мая 1658 г. войско Выговского и призванные им татары подошли к Полтаве, где стояли Пушкарь и Барабаш. Московские послы тщетно пытались помирить противников. В ночь на 1 июня Пушкарь и Барабаш внезапно атаковали гетманское войско и захватили его обоз. Но утром сторонники Выговского контратаковали противника. Пушкарь был убит, а Барабаш с «немногими людьми» ушел в Полтаву. Выговский утверждал, что его войско потеряло тысячу человек, а мятежники – восемь тысяч.

Итак, переговоры с поляками, длившиеся почти два года, зашли в тупик, а на Украине фактически началась гражданская война между гетманом и его противниками. Новая русско‑польская война была неизбежна.

 

Глава 11

ВТОРАЯ РУССКО‑ПОЛЬСКАЯ ВОЙНА ЗА УКРАИНУ 1658–1667 гг

 

В августе 1658 г. гетман Выговский в городке Гадяче вступил в переговоры с представителями польского короля. 6 сентября был подписан Гадячский договор, согласно которому Выговский получал титул русского гетмана и первого сенатора Киевского, Брацлавского и Черниговского воеводств. Гетман становился вассалом польской короны. Число реестровых казаков увеличивалось до 60 тысяч.

Выговский и верные ему старшины получили массу льгот и привилегий. Чтобы не раздражать казаков, в 15‑й статье договора было сказано: «В войне короля с Москвою казаки могут держать нейтралитет, но в случае нападения московских войск на Украину король обязан защищать ее».

Но ни в одной из 22 статей ничего не говорилось о том, будут ли польские паны владеть своими поместьями на Украине. А это был основной вопрос, волновавший население Украины, и без его кардинального разрешения любой договор становился филькиной грамотой.

Ведя переговоры с ляхами, Выговский в августе 1658 г. клялся перед московским посланником, дьяком Василием Михайловым, в своей верности царю, а в это время гетманское войско шло на Киев, где находился русский гарнизон. 23 августа киевский воевода боярин Василий Борисович Шереметев разгромил запорожских казаков под Киевом. Особо отличились полки «иноземного строя» под командованием полковника фон Стадена. Трофеями русских стали 12 пушек, 48 знамен и три бочки с порохом.

В сентябре 1658 г. царь разослал грамоты, где подробно и обстоятельно рассказывалось об изменах гетмана, а Выговский все еще продолжал притворяться. 8 октября он писал царю, что и не думает наступать на московские города и нарушать присягу: «Бога ради усмотри, ваше царское величество, чтоб неприятели веры православной не тешились и сил не восприняли, пошли указ свой к боярину Василию Борисовичу Шереметеву, чтоб он больше разорения не чинил и крови не проливал».

На левом (восточном) берегу Днепра большая часть старшины была за Выговского, но зато подавляющее большинство простых казаков стояли за Москву. В последних числах ноября в местечке Верва была созвана рада из верных царю казаков и выбран в гетманы полковник Иван Беспалый, «чтоб дела войсковые не гуляли».

Поляки не приходили к Выговскому на помощь, и, чтобы остановить присылку новых московских войск, Выговский отправил к царю белоцерковского полковника Кравченко с повинной.

13 декабря 1658 г. Беспалый писал царю, что враги наступают со всех сторон, а царские воеводы помощи им, верным малороссиянам, не дают. Царь ответил, что вследствие приезда Кравченко с повинной он назначил раду в Переяславе на 1 февраля, а между тем пусть он, Беспалый, соединившись с князем Ромодановским, промышляет над неприятелем.

Неприятель не заставил себя ждать: 16 декабря наказной гетман Выговского Скоробогатенко подошел к Ромнам, где находился Беспалый, но был им разгромлен. Беспалый доносил царю: «Если ваша пресветлая царская милость с престола своего не подвигнитесь в свою отчину, то между нами, Войском Запорожским, и всем народом христианским покою не будет. Выговский Кравченка на обман послал и ему бы ни в чем не верить».

В сентябре 1658 г. оба польских гетмана, Сапега и Гонсевский, двинулись с войсками к Вильно, занятому русскими. 1 октября поляки осадили Минск. Князь Юрий Алексеевич Долгоруков контратаковал поляков и 8 октября у села Верки разбил войско Гонсевского, а самого гетмана взял в плен.

Павлу Сапеге удалось уцелеть только благодаря местничеству: двинувшись против неприятелей, Долгоруков послал к уполномоченным Одоевскому с товарищами, чтобы направили ему на помощь своих ратных людей, но сотенные, князь Федор Барятинский и двое Плещеевых, заявили, что им идти на помощь к князю Долгорукову «невместно».

В феврале 1659 г. «параллельный гетман» Беспалый сообщил в Москву, что из Новой Чернухи под Лухвицу приходило тридцатитысячное польско‑татарское войско Скоробогатенко и Немирича, три раза пыталось взять город приступом, но было отбито. Сам же Выговский под Лухвицу не приходил, а стоял в Чернухе, а к 4 февраля подошел к Миргороду и стал там. Находившиеся в Миргороде московские драгуны укрепили осаду в малом городе, а все миргородцы присягнули служить царю и ратных людей не выдавать. 7 февраля полковник Степан Довгаль, прельстившись обещаниями Выговского, выехал из Миргорода, после чего горожане решили сдаться. Казаки Выговского отослали московских драгун в Лухвицу, предварительно ограбив, после чего Выговский двинулся в Полтавский полк. На просьбы Беспалова о помощи из Москвы отвечали, что идет в Малороссию боярин князь Алексей Никитич Трубецкой.

15 января 1659 г. Трубецкой действительно выступил из Москвы с большим войском (в летописи говорится о ста тысячах человек) и 10 марта пришел в Путивль. 26 марта московское войско выступило из Путивля и направилось к местечку Константинов на реке Суле, позвав к себе московских воевод из Лухвицы и казаков Беспалого из Ромен.

10 апреля Трубецкой вышел из Константинова к Конотопу, где засел сторонник Выговского полковник Гуляницкий. 19 апреля войско было под стенами города, но осада безуспешно длилась до 27 июня, пока к Конотопу не подошли казаки Выговского вместе с татарами. Оставив всех татар и половину своих казаков в засаде за речкой Сосновкой, Выговский с остальными казаками ночью скрытно подошел к Конотопу, на рассвете атаковал осаждающих, многих перебил, лошадей отогнал и начал отступление. Московские воеводы решили, что их атаковало все войско Выговского, и отрядили для его преследования князей Семена Романовича Пожарского и Семена Петровича Львова. 28 июня Пожарский нагнал черкасов, многих перебил и погнался дальше за отступавшими, все более и более удаляясь от Конотопа. Взятые в плен казаки Выговского предупреждали, что впереди поджидает большое войско – целая ханская орда и половина казаков, – но все было тщетно: Пожарский ничего не хотел слышать и шел вперед. «Давайте мне ханишку! – кричал он. – Давайте калгу! Всех их с войском… таких сяких… вырубим и выпленим».

Но только князь перебрался через речку Сосновку, как навстречу ему выступили многочисленные толпы татар и казаков. Русские были окружены и разбиты. Оба воеводы попали в плен. Пожарского привели к хану, и тот начал выговаривать ему за дерзость и презрение к татарским силам, но воевода и на поле битвы, и в плену был одинаков. В ответ он, как дипломатично писал СМ. Соловьев, «выбранил хана по московскому обычаю», то есть высказался о нравственности ханской матушки и плюнул в глаза Камиль‑Мухаммеду. Взбешенный хан приказал немедленно отрубить князю голову.

По поводу Конотопского сражения СМ. Соловьев писал: «Цвет московской конницы, совершившей счастливые походы 54 и 55 года, сгиб в один день; пленных досталось победителям тысяч пять; несчастных вывели на открытое место и резали как баранов: так уговорились между собою союзники – хан крымский и гетман Войска Запорожского! Никогда после того царь московский не был уже в состоянии вывести в поле такого сильного ополчения. В печальном платье вышел Алексей Михайлович к народу, и ужас напал на Москву. Удар был тем тяжелее, чем неожиданнее; последовал он за такими блестящими успехами! Еще недавно Долгорукий привел в Москву пленного гетмана литовского, недавно слышались радостные разговоры о торжестве Хованского, а теперь Трубецкой, на которого было больше всех надежды, „муж благоговейный и изящный, в воинстве счастливый и недругам страшный“, сгубил такое громадное войско! После взятия стольких городов, после взятия столицы литовской царствующий град затрепетал за собственную безопасность: в августе по государеву указу люди всех чинов спешили на земляные работы для укрепления Москвы. Сам царь с боярами часто присутствовал при работах; окрестные жители с семействами, пожитками наполняли Москву, и шел слух, что государь уезжает за Волгу, за Ярославль».[131]

Теперь этот пассаж с удовольствием цитируют украинские националисты. О. Субтельный пишет: «Под Конотопом царская армия испытала одно из крупнейших поражений за всю свою историю».[132]

На самом деле, будучи в целом довольно объективным историком, Соловьев здесь явно перегнул палку. Гибель отряда Пожарского под Конотопом была лишь тактической неудачей. Когда Камиль‑Мухаммед‑Гирей и Выговский двинулись к Путивлю, основные силы русских уже начали отступление. Хан и гетман попытались догнать Трубецкого, но лихая конная атака татар и казаков была встречена картечью русских пушек. Понеся большие потери, союзники отступили к Ромнам. В свою очередь Трубецкой с войском без помех 19 июля прибыл в Путивль.

Выговский осадил Ромны, где находился небольшой московский отряд, и поклялся отпустить гарнизон с оружием на все четыре стороны, но нарушил клятву: разоружил москалей и отправил их к полякам. Из‑под Ромен гетман и хан пошли к городу Гадячу. Местные жители отказались открыть им ворота. Тогда казаки пошли на приступ, а хан отказался участвовать в штурме. Потеряв свыше тысячи человек, гетманские казаки были вынуждены отступить от стен Гадяча.

Уже давно у запорожских и донских казаков стало традицией нападать на татарские улусы, когда хан отправлялся с войском в поход. Дело в том, что крымские татары были профессиональными разбойниками. Я говорю так не для того, чтобы оскорбить их, а просто указываю их основной способ производства. Сельским хозяйством и животноводством татарские мужчины стали заниматься лишь после покорения их Екатериной П. До этого основной статьей дохода татар была военная добыча, и поэтому в поход с ханом[133] уходило подавляющее большинство мужского населения.

Так было и на этот раз. Атаман Иван Дмитриевич Серко собрал несколько тысяч запорожцев и на лодках начал действовать на Южном Буге, громя казаков Выговского и татар. Молодой Юрий Хмель‑ницкийтоже собрал несколько тысяч запорожцев и двинулся в Керчь, где разорил несколько улусов.

Пока Шереметев и Выговский воевали под Конотопом, флотилии стругов донских казаков ходили у крымских берегов. Донцы высадились под Кафой, Балаклавой, Керчью, прошли в глубь полуострова верст на 50, взяли в плен около двух тысяч татар, освободили полтораста русских пленников.

Затем донцы пересекли Черное море и пограбили Анатолийское побережье от Синопа до города Кондра, который находился всего в одном дневном переходе от Стамбула.

Узнав о казацких «шалостях», хан Камиль‑Мухаммед‑Гирей с основными силами форсированным маршем двинулся в Крым, оставив Выговскому лишь 15 тысяч татар.

Иван Выговский из Чигирина отправил под Киев казацко‑та‑тарское войско под началом своего брата, Данилы Выговского, но 22 августа 1659 г. русский отряд, вышедший из Киева, наголову разбил это войско.

После ухода Выговского с татарами из Чигирина переяславский полковник Тимофей Цецура объявил себя подданным царя и перебил в городе немногих сторонников Выговского.

30 августа киевский воевода Василий Борисович Шереметев писал в Москву, что переяславский, нежинский, черниговский, киевский и лубенский полковники «добили челом и присягнули» царю.

В середине сентября 1659 г. казаки выбрали (судя по всему, без рады) гетманом Юрия Хмельницкого, которому уже исполнилось 18 лет и он хорошо проявил себя во время крымского похода. Иван Выговский переслал молодому Хмельницкому бунчук и булаву (символы гетманской власти) через Данилу Выговского, который был шурином Юрию Хмельницкому, так как был женат на его родной сестре Елене Богдановне. Самже Иван Выговский в октябре 1659 г. бежал в Польшу.

5 сентября Трубецкой выступил из Путивля в левобережные города. Там везде встречали московское войско с радостью, полковники и старшины под пушечную стрельбу присягали на верность русскому царю. 27 сентября Трубецкой подошел к Переяславу. Полковник Цецура со своим войском выехал ему навстречу за пять верст.

Протопоп Григорий, священники с крестами, мещане, бурмистры, лавочники и вся чернь вышли за стены города встречать московское войско. Въехав в Переяслав, Трубецкой отстоял молебен в церкви и затем объявил переяславцам царскую милость, что велел им государь «быть под своею высокою рукою по‑прежнему, прав и вольностей их нарушать не велел, а что были они он него отступны, и он вины им отдал». Так было и в других городах.

9 сентября в Переяслав прибыл Юрий Хмельницкий и на следующий день со своими старшинами явился к Трубецкому, который встретил его словами: «Известно великому государю, что ты ему служить и ни к каким прелестям не приставал. За твою службу великий государь тебя жалует, милостиво похваляет, и тебе бы и вперед служить верно, как служил отец твой гетман Богдан Хмельницкий». Юрий и его старшины били челом, чтобы царь простил им их вину, поскольку отлучились они от него не по своей воле, а принудил их к этому Ивашка Выговский. Трубецкой ответил, что царь их простил, велел созвать в Переяславе раду и выбрать себе гетмана, кого захотят.

17 октября 1659 г. за городом была созвана большая рада с участием как левобережных, так и правобережных казаков. Почти единогласно гетманом избрали Юрия Хмельницкого.

Между тем 21 июля 1658 г. в Москве было подписано предварительное перемирие со Швецией. Война не нужна была ни Карлу X, ни Алексею Михайловичу. Шведы увязли в войне с Данией, а русские – в Малороссии. Окончательный мир со Швецией был подписан 21 июня 1661 г. на мызе Кардис уже после смерти Карла X (в феврале 1660 г.).

В Белоруссии в 1660 г. боевые действия шли с переменным успехом. В январе 1660 г. боярин князь Иван Андреевич Хованский взял штурмом крепость Брест и разрушил ее. В трех сражениях Хованский разгромил три польских отряда, которыми командовали Полубенский, Обухович и Огиньский.

18 июня 1660 г. у местечка Полонка, в 30 верстах от города Ляховичи, русское войско И.А. Хованского было разбито поляками под командованием Чарнецкого, Полубенского и Кмитица. Воевода, князь Семен Щербатый, попал в плен, двое сыновей Хованского и воевода Змеев были ранены. И.А. Хованский с оставшимся войском отошел к Полоцку. Осаду с Ляховичей пришлось снять, а русская осадная артиллерия досталась ляхам.

С 24 по 26 сентября 1660 г. у села Губареве, в 30 верстах от Могилева, шло сражение русских под началом князя Юрия Алексеевича Долгорукова с войском гетмана Павла Сапеги. В первый день поляки заставили русских отступить и занять оборону в своем лагере. На следующий день, 25 сентября, русские упорно оборонялись в окружении, на третий день атаковали и заставили поляков бежать.

На юге киевский воевода В.Б. Шереметев с Юрием Хмельницким в августе 1660 г. двинулись на Львов. Русское и казацкое войска шли разными дорогами: Шереметев пошел на Котельню, а Хмельницкий – на Гончаризу. По пути к Шереметеву присоединился отряд казаков под началом Цецуры.

Полякам удалось тайно сосредоточить у Любара тридцатитысячное войско гетмана Потоцкого и маршалка Любомирского и 60 тысяч татар. 5 сентября ляхи и татары внезапно атаковали войско Шереметева. Русские были отброшены, но засели в обозе. В ходе боев 5 и 6 сентября было потеряно около полутора тысяч русских и двести казаков. Затем противник отошел, но в стане Шереметева начался голод. 9 сентября воевода выслал за фуражом трехтысячный отряд, который перехватили татары, 500 человек было убито, 300 взято в плен, остальные вернулись в русский лагерь.

На рассвете 17 сентября Шереметев повел свое войско на прорыв. В ходе боя русские и казаки потеряли несколько сотен человек убитыми. Полякам достались 400 телеги 9 пушек. Если верить летописи, отступление шло непрерывно весь день и всю ночь – лишь в 7 часов утра 18 сентября войска достигли города Чуднова. Однако уже через три часа появились поляки и заняли возвышенность, господствующую над городом, поэтому оставаться в Чуднове стало невозможно.

Шереметев приказал взять как можно больше съестных припасов, сжечь город и, отойдя на несколько верст, укрепиться. Русское укрепление (табор) имело вид треугольника. Вскоре появились ляхи и начали артиллерийский обстрел русского табора.

Между тем к месту сражения двигалось войско Юрия Хмельницкого. Поляки разделили свои силы: Потоцкий остался держать Шереметева, а Любомирский двинулся наперерез Хмельницкому и напал на него под Слободищами. В ходе встречного боя обе стороны понесли большие потери, но в целом результат был ничейный. Ночью после битвы Хмельницкий получил грамоту от Выговского с уговорами отлучиться от Москвы, «которой силы уже сокрушены, которая более не светит, а чадит, как погасающая лампада».

В туже ночь войско Любомирского отправилось на соединение с Потоцким. Хмельницкий же вместо преследования Любомирского остался под Слободищами и послал к полякам гонца с предложением начать переговоры о мире.

4 октября войско Шереметева пошло на прорыв, но, встретив войска Потоцкого и Любомирского, повернуло обратно. По польским данным, было убито около трех тысяч русских и казаков.

5 октября Хмельницкий прислал полякам свои новые предложения, в ответ его пригласили лично явиться к ним и принести присягу королю. 8 октября гетман приехал в польский стан. Поляки удивились, увидев сына человека, одно имя которого наводило на них ужас. Это был скромный темноволосый мальчик, молчаливый и неловкий, более похожий на монастырского послушника, чем на казацкого гетмана и знаменитого Хмеля.

На следующий день Юрий присягнул королю, а вечером того же дня отправил письмо в русский стан к Цецуре с объявлением, что мир с Польшей заключен и чтобы полковник следовал его примеру и перешел на сторону поляков. 11 октября Цецура прислал ответ. Он писал, что отделится от москалей, как только убедится, что гетман действительно находится у поляков. Юрий выехал на холм под гетманским бунчуком, и тут Цецура с двумя тысячами казаков (остальные остались в обозе) рванул из табора. Татары, решив, что это вылазка, бросились на них, поляки кинулись защищать перебежчиков, около двухсот казаков было перебито татарами, а остальные, цепляясь за польских всадников, достигли польского стана.

Уход казаков Цецуры серьезно ухудшил положение Шереметева. Помощи ждать было неоткуда, а между тем «от пушечной и гранатной стрельбы теснота была великая. С голоду ратные люди ели палых лошадей и мерли. Пороху и свинцу у них не стало». В таком положении Шереметев продержался еще 11 дней и 23 октября начал переговоры с поляками. В результате были подписаны следующие условия:

«1) царские войска должны очистить малороссийские города: Киев, Переяслав, Нежин, Чернигов, оставя в них пушки и всякие пушечные запасы, после чего беспрепятственно отступят к Путивлю, взявши с собою имение свое и казну царскую.

2) Войско Шереметева, сдавши оружие, все военные запасы и хоругви, остается в обозе три дня, а на четвертый выступает в города Ковно, Котельню, Паволоч и ближние места.

3) Шереметев с начальными людьми остается у гетманов коронных и у султана крымского, пока царские войска не выйдут из Киева, Переяслава, Нежина и Чернигова; им позволяется оставить при себе только сабли и иметь сто топоров в войске для рубки дров; когда упомянутые города будут очищены, то войско, под защитою королевских полков, отпустится к Путивлю, где будет ему возвращено все ручное оружие; дорогою русских ратных людей не будут ни грабить, ни побивать, ни в плен брать; пищу себе и лошадям вольно им будет покупать.

4) Казаки, оставшиеся в таборе Шереметева по уходе Цецуры, выйдут наперед из обоза, оружие и знамена повергнут под ноги гетманов коронных, и Москве нет до них никакого дела.

5) Шереметев с товарищами ручаются, что воевода князь Юрий Никитич Барятинский на все эти статьи согласится, приедет к гетманам и останется в них до очищения Киева, Переяслава, Нежина и Чернигова». Если он этого не сделает, то уговорные статьи войска Барятинского не касаются.

Шереметев немедленно отправил грамоты Барятинскому, стоявшему под Киевом, и воеводе Чаадаеву, находившемуся в Киеве, и просил их согласиться на Чудновский договор.

Князь Барятинский и не подумал капитулировать перед ляхами и написал Шереметеву: «Я повинуюсь указам царского величества, а не Шереметева; много в Москве Шереметевых!» Получив этот ответ, поляки решили задержать русское войско и воевод, поскольку главное условие – очистка малороссийских городов – не было выполнено.

В качестве награды за ратные труды поляки передали В.Б. Шереметева татарам. Те отвели боярина в Крым и поместили в кандалах в ханском дворце. Через три месяца по ходатайству Сефергазы‑аги кандалы с него сняли и послали в «жидовский город» (видимо, имелся в виду Чуфут‑Кале).

Видя, что московские воеводы и не думают сдавать Киев, поляки тайно отправили туда пана Чаплинского поднимать жителей против Москвы. Чаплинского в Киеве схватили и посадили под стражу, но тот сбежал и скрылся в монастыре, где игумен Сафонович сбрил у него усы и бороду, переодел монахиней и велел выпустить из города, когда монахини будут выгонять коров.

По наущению поляков Юрий Хмельницкий собрал в городе Корсунь раду для утверждения его гетманства. На раду прибыл и представитель польского короля знатный пан Беневский. На сей раз раду устроили не на майдане, как положено, а в большом доме. Там Беневский объявил, что ни одно из царских распоряжений не имеет больше силы, и при всеобщем восторге от имени короля вручил булаву Хмельницкому.

К вечеру Беневскому испортили настроение известием, что «чернь» бунтует: почему рада прошла в избе, а не на майдане, как всегда было, и нет ли в том какого злого умысла против Войска. Беневский велел Хмельницкому наутро созвать «черную» раду, чтобы тот при всех снова принял булаву. Гетман не хотел созывать «чернь» и отвечал: «Если пан воевода хочет черной рады, да еще во время ярмарки, то пусть знает, что погубит и себя, и меня, и полковников, и учинит смуту большую».

Поэтому Беневскому пришлось самому собрать еще одну раду на площади у церкви Святого Спаса. Собралось около 20 тысяч казаков. На раде Беневского поддержал языкастый казак Павло Тетеря. Он в свое время ездил в Москву, где, приветствуя царя Алексея, ставил его выше святого князя Владимира. Теперь же он вещал о страшных замыслах царя против казаков. Якобы он все это проведал, будучи в Москве. Оратор произвел сильное впечатление на слушателей. «Не дай нам, боже, мыслить о цари, ни о бунтах!» – говорили казаки. Через несколько минут Тетеря был избран войсковым писарем и ему передали войсковую печать. «Пан писарь! – кричали казаки. – Будь милостив, учи гетмана уму‑разуму, ведь он молоденький еще! Поручаем его тебе, поручаем тебе жен, детей, имение наше!»

В то время как в Корсуне происходили эти события, в то время как казаки в здешней соборной церкви присягали королю, на другой стороне Днепра, в Переяславе, также в соборной церкви толпился народ. Там дядя Юрия Хмельницкого полковник Яким Самко вместе с казаками, горожанами и духовенством клялся умереть за царя, за церкви Божьи, за веру православную, а городов малороссийских врагам не сдавать, против неприятелей стоять и отпор давать.

Запорожье также было за царя. Вскоре после чудновского поражения в Москву прискакал запорожский кошевой атаман Иван Брюховецкий и объявил: «Мир с поляками Хмельницкий заключил по наговору тех, которым от короля дана честь: Носача, Лесницкого, Гуляницкого. У гетмана наперед была ли о том мысль или нет – не знаю, только гетман шел в сход к Шереметеву не на то место».

1661 г. начался наступлением поляков на Украину. 2 января поляки с казаками Хмельницкого штурмовали Козелец, но были отбиты и понесли большой урон. 6 января поляки и татары появились под Нежином, ворвались в посад, но город взять не сумели. 10 января поляки опять приступили к Козельцу и опять были отбиты. Верные царю казаки начали наступательные действия и бились с поляками под Остром. 30 января, 2, 4 и 6 февраля поляки и татары снова приходили под Нежин, бились с его жителями, но город так и не взяли.

В начале февраля в Белоруссии под Друей князь Иван Андреевич Хованский разбил польский отряд полковника Лисовского. Замечу, пан Лисовский несколько раз переходил с польской службы на царскую.

Но вернемся в Украину. В Москве боялись, что казаки, воспользовавшись чудновской победой, немедленно перейдут со всеми силами на левый берег Днепра, займут всю Малороссию и двинутся с юго‑запада на Москву. А между тем лазутчики доносили, что поляки очистили Левобережную Украину и двинулись на запад, в Польшу. Уж не шведы ли нарушили Оливский мир с поляками, заключенный 3 мая 1660 г.? Или турецкий султан с огромным войском идет на Подолию? Увы, все оказалось гораздо проще – польское воинство потребовало жалованье, а не получив его, вышло из повиновения командиров и двинулось обратно в Польшу, чтобы пограбить тамошних хлопов. А почему бы им не пограбить Малороссию? Она уже и так была основательно разграблена за пятнадцать лет войны, да и казаки не очень‑то давали грабить. А вот в Польше казаков не было, и грабить забитых польских хлопов было куда проще.

Однако верные царю малороссийские казаки не воспользовались уходом поляков, а затеяли тяжбу, кому быть гетманом. В апреле 1661 г. у Нежина собралась рада, но выбрать гетмана не смогли. Часть казаков была за Якима Самко, часть – за нежинского полковника Василия Золотаренко. В итоге положили «отдать гетманское избрание на волю царскую, кого государь пожалует в гетманы».

В Москве бояре плохо разбирались в ситуации в Малороссии и не знали, кому отдать гетманскую булаву. Ситуацию сильно усложнил и Юрий Хмельницкий, приславший царю покаянное письмо, где утверждал, что его принудили к союзу с ляхами полковники‑изменники, а он, Юрий, по‑прежнему желает «быть в подданстве Вашего царского величества».

Однако с подходом в начале июня 1661 г. польского войска и татар любовь к царю у Юрия Богдановича как‑то пропала. 12 июля шеститысячное войско, состоявшее из казаков, поляков и татар, внезапно напало на казаков Якима Самко, стоявших табором в трех верстах от Переяслава. Битва длилась с полудня до ночи. А на следующий день к Самко подошел отряд московских ратных людей, что позволило казакам в полном порядке отойти к Переяславу. Хмельницкий осадил Переяслав, но Самко внезапно пошел на вылазку и поразил неприятеля. Хмельницкий отступил к Каневу.

Кременчугские казаки изменили царю и 23 июня впустили в город две тысячи казаков Хмельницкого, но пятьсот человек московского гарнизона вместе с мещанами засели в малом городе и отбили осаждавших. Узнав об этом, князь Ромодановский немедленно выслал в Кременчуг десятитысячное московское войско. 1 июля войско уже было под стенами города и атаковало осаждавших. Осажденные со своей стороны пошли на вылазку, в результате казаки Хмельницкого потерпели полное поражение и Кременчуг был спасен.

В Каневе и Черкассах стояли московские войска. Но вскоре ситуация изменилась. Хмельницкий с татарами под Бужином разбил московский отряд под началом стольника Приклонского и 3 августа прогнал его за Днепр. Хмельницкий доносил королю, что 1 августа под Каневом было истреблено более трех тысяч царского войска, под Бужином погибло десять тысяч, казаки и татары взяли семь царских пушек, множество знамен, барабанов и другие военные трофеи.

Ромодановский приказал отходить, но крымский хан Камиль‑Мухаммед‑Гирей, переправившись со своими татарами через Сулу, нагнал Ромодановского, разбил его, взял 18 пушек и весь лагерь. Князь с остатками войска ушел в Лубны.

Вторая половина 1662 г. и первая половина 1663 г. прошли в Украине бурно, но крайне бестолково. У поляков и русских было мало сил, татары предпочитали заниматься грабежом, а на Левобережье промосковски настроенные полковники устроили между собой настоящую грызню.

Наконец 18 июня 1663 г. близ Нежина состоялась генеральная рада в присутствии специального посланника царя князя Данилы Великого‑Гагина. СМ. Соловьев так описал эту раду: «Не дали еще Гагину дочитать царского указа о гетманском избрании, как с одной стороны раздались крики: „Брюховецкого!“, а с другой: „Самка!“, но за криками следовала драка: запорожцы Брюховецкого кинулись на приверженцев Самка; бунчук наказного гетмана был сломан, он сам едва мог выдраться из толпы и скрыться в шатер царского воеводы; несколько человек было убито; победители запорожцы столкнули Гагина с его места и выкрикнули своего кошевого гетманом. Гагин, однако, не дал Брюховецкому утверждения от имени царского: Самко объявил ему, что гетманство Брюховецкого, приобретенное насилием, не есть законное, что ни он, ни Войско не признает его гетманом и что необходимо собрать новую раду. Рада была созвана, но Самко не получил от нее никакой выгоды, потому что приверженцы его перешли на сторону Брюховецкого, провозгласили его гетманом и стали грабить возы своей старшины… После этого нового избрания, против которого нельзя было ничего сказать, Гагин дал булаву Брюховецкому. Запорожцы праздновали свое торжество трехдневным убийством: гибли неприязненные Брюховецкому полковники, и их место заступали запорожцы. Новый гетман отправил в Москву благодарственное посольство и, вместе с Мефодием,[134] по‑прежнему твердил об измене Самка и Золотаренко; обвиненные отданы были на войсковой суд по древнему обычаю казацкому: судьями были враги‑победители, которые и приговорили побежденных к смертной казни; приговор был исполнен в Борзне 18 сентября».[135]

Замечу, что ситуация в занятых московскими войсками областях Малороссии была осложнена не только распрями между полковниками – искателями гетманской булавы, но и экономическими факторами. Так, большую настороженность казаков и мещан вызвало введение царем Алексеем медных денег. В 1656 г. в царской казне недостало денег на жалованье ратным людям, и Алексей по совету Федора Ртищева велел чеканить медные деньги, имевшие нарицательную стоимость серебряных. В 1657 и 1658 гг. эти деньги действительно ходили как серебряные, но с сентября 1658 г. стали падать в цене: серебряный рубль стал стоить шесть медных рублей. К марту 1659 г. за серебряный рубль уже просили десять медных, а в 1663 г. – двенадцать. Наступила страшная дороговизна, указы, запрещавшие поднимать цены на необходимые предметы потребления, не действовали. Развелось множество фальшивомонетчиков. Им рубили руки, позже стали рубить и головы, но это не помогало.

В Москве 25 июля 1662 г. произошел Медный бунт. Стрельцам удалось его подавить, но при этом было убито и утонуло в Москве‑реке несколько сотен человек.

В Малороссии царь тоже велел выдавать войску жалованье медными деньгами, но купцы и мещане отказывались их брать. Так, в Киеве за двадцать медных рублей давали один серебряный, а в Смоленске воевода для предупреждения побегов солдат и стрельцов, недовольных выплатой жалованья медными деньгами, велел вообще не выпускать их за городские ворота.

Надо ли говорить, что медные деньги вносили серьезную рознь между москалями и малороссами. И это при том, что финансовое положение России не было критическим. Царь вполне мог платить войскам, находившимся за границей, серебром, но ни он, ни бояре не понимали специфики ситуации в Украине. Ни до Алексея, ни до его сына так и не дошло, что вещи, допускаемые в задавленной самодержавием России, не пройдут со свободолюбивыми казаками и что грошовые приобретения позже могут обернуться миллионными убытками вследствие противостояния казачества. Это в равной степени касается и Малороссии, и Запорожской Сечи, и Дона.

Польский же король ухитрился собрать деньги и заплатил золотом войску Жеромского, дислоцированному в Белоруссии. Результаты не заставили себя ждать – к началу 1662 г. русские потеряли Гродно, Могилев и Вильно.

Разумеется, дело решили не только деньги, но и умение воевод. Так, в мае 1662 г. из города Корбина вышел полковник Статкеевич с отрядом конницы и пятнадцатью хоругвями[136] старой королевской пехоты. Ему была поставлена задача не допустить подхода подкреплений русским гарнизонам Быхова и Борисова, осажденным поляками. Узнав, что из Смоленска к Быхову идет московское войско с казной и запасами, Статкеевич послал свое войско на перехват. В пяти верстах от Чаус, между реками Проней и Басей, поляки Статкеевича атаковали русских, но вместо стрельцов или конницы из дворянского ополчения ляхи нарвались на русских солдат «иноземного строя» под командованием генерал‑майора Вильяма Друмонта. В ходе упорного боя все пятнадцать пехотных хоругвей были уничтожены «до единого человека, конницу победители топтали на 15 верстах и взяли в плен 70 человек».

Однако успех этот был частным и не мог переменить ситуацию в пользу Москвы. Поляки знали, что пехота из‑за скудного жалованья, да еще медными деньгами, начала перебегать из московских полков, что солдаты бегут из самой Москвы и из украинских полков, бегут в степи и в Сибирь.

В 1662 г. царь Алексей попытался заключить перемирие с Польшей. Начались многомесячные переговоры, но единственным результатом их в 1662 г. стал частичный обмен пленными.

Замечу, что польские паны устроили самосуд и зверски убили освобожденных русскими гетмана Гонсевского и маршалка Жеромского. Им были предъявлены обвинения, будто они присягнули царю и хотели подвести Польшу под его власть.

Боевые действия во второй половине 1662 г. шли вяло. В осажденном Борисове кончилось продовольствие, и воевода Хлопов с разрешения царя оставил город. При этом отступление русских прошло в полном порядке. Из Борисова были вывезены все пушки и обоз.

16 декабря 1662 г. королевские войска под начальством полковника Черновского взяли штурмом город Усвят. При этом шляхетский ротмистр Глиновецкий, шляхтич Сестинский и мещанский войт были повешены за то, что не сдали город полякам.

Несколько слов скажу о ситуации в 1663 г. на Украине. Летом 1663 г. князь Ромодановский послал в Сечь 500 драгун и донских казаков под начальством стряпчего Григория Касогова. Между тем кременчугские казаки опять переметнулись на сторону поляков. В город прибыл казачий атаман Правобережной Украины Петр Дорошенко. Узнав, что в Запорожье пробирается московский отряд, Дорошенко в июле 1663 г. послал «проведать об нем» 200 казаков и сотню татар, которые столкнулись с отрядом Касогова под Кишенкой и были разбиты.

Касогов благополучно добрался до Сечи и, объединившись с запорожцами, двинулся в сентябре за Днестр. И, как сказано в донесении в Москву, «выжгли они ханские села, много в них побили армян и волохов и 20 сентября возвратились в Сечь все в целости».

2 октября Касогов и кошевой атаман Иван Серко выступили из Сечи и направились к Перекопу. Крепость («большой каменный город») Перекоп была взята, но цитадель («малый город») осталась за янычарами. Касогов потерял в этом деле из своего отряда убитыми десять человек.

Пленных, взятых в Перекопе, в Сечь не повели, а порубили на месте, не пощадив ни женщин, ни детей. Как доносил в Москву Касогов, сделали это на том основании, что в Крыму и Перекопе было моровое поветрие. Однако посланцы от запорожских казаков, прибывшие в Москву с тем же известием о победе, говорили: «В Перекопи при нас морового поветрия не было, слышали мы, что было поветрие, но задолго до нашего прихода. Пленных мы всех порубили, будучи между собою в ссоре, а кошевой атаман Иван Серко писал про моровое поветрие к гетману Брюховецкому, думаем, от стыда, что языков к нему послать было некого, потому что войском всех побили».

8 октября 1663 г. король Ян Казимир взял город Белая Церковь, находившийся в 60 верстах к юго‑западу от Киева. Но король пошел не на Киев, а на запад, и вышел к Днепру у городка Ржищев, где начал переправу через Днепр.

Королевское войско было невелико: три конных полка общей численностью около полутора тысяч человек и триста человек пехоты. У гетмана Потоцкого было три казацких полка, две роты польских гусар и 4 тысячи пехотинцев; у пана Чарнецкого – 240 гусар, 400 драгун и три казацких полка общей численностью около 2500 человек; у пана Песочинского – 9 рот немецких наемников и 950 поляков. Кроме того, имелось 5 тысяч конных татар. Резервом королевского войска могло стать 14‑тысячное литовское войско под началом Сапеги, которое стояло в Досугове.

Чтобы привлечь к себе малороссиян, король выкупил у татар русских пленников и отпустил их по домам. Ратным людям король запретил брать что‑либо силой у местных жителей и даже велел повесить в назидание трех шляхтичей за грабежи.

Переправившись через Днепр, король двинулся по Левобережной Украине. Тринадцать небольших городков без боя сдались полякам, однако город Лохвицу пришлось брать штурмом с большими потерями для ляхов. Город Гадяч вообще не удалось взять. От ГадячаЯн Казимир двинулся вдоль старой (1618) русской границы. Он форсировал реку Сейм, но под Глуховом встретился с царскими воеводами и отступил за Десну. Однако под Новгородом‑Северским князь Ромодановский и гетман Брюховецкий настигли короля и нанесли ему поражение.

Между тем 6 декабря 1663 г. Косагов и Серко, взяв с собой калмыцкого мурзу Эркет Артукая, вновь отправились под Перекоп. В районе Перекопа союзники разгромили несколько татарских селений и освободили свыше ста русских и украинских пленников. Против них вышло с тысячу всадников под предводительством перекопского хана Карачбея, которых союзники вдребезги разбили, а калмыки перекололи всех пленных.

Вскоре казаки захватили важного турка, который сообщил Серку, что польский король постоянно шлет к крымскому хану посланцев с просьбой послать ему орду на помощь. Хан же отвечает ему, что из‑за казаков, калмыков и московских войск орде из Крыма выйти невозможно. В действительности же хан был напуган успехом запорожских казаков под Перекопом и гибелью Карачбея.

Вернувшийся из татарского плена в Запорожье князь Василий Борисович Шереметев с рейтаром Иваном Кулагиным подтвердили, что хан действительно так напуган запорожцами, что даже отправил к королю своего посланца с отказом тому в помощи. То же сообщали и другие беглецы и пойманные татары.

В январе 1664 г. Серко двинулся к рекам Буг и Днестр, где побил много турок. После взятия турецкого города Тягина Серко повернул на север, на украинские города, лежащие на Буге. Сам Серко доносил царю: «Услыша же о моем, Ивана Серка, приходе, когда я еще с войском к городу и не подошел, горожане сами начали сечь и рубить жидов и поляков, а все полки и посполитые, претерпевшие столько бед, неволю и мучения, начали сдаваться. Через нас, Ивана Серка, обращена вновь к вашему царскому величеству вся Малая Россия, города над Бугом и за Бугом, а именно: Брацлавский и Калницкий полки, Могилев, Рашков, Уманский повет, до самого Днепра и Днестра. Безвинные люди (этих мест) обещались своими душами держаться под крепкою рукою вашего царского пресветлого величества до тех пор, пока души их будут в телах, и врагам Креста Господня не поддаваться и не служить».[137]

Действительно, Серку не сдался только один город – Чигирин, но и тот был осажден. Успехи Серка вдохновили на мятеж и бывшего гетмана Ивана Выговского. Поляки сделали его сенатором, но тот все равно считал себя обойденным. Однако вскоре Выговский был захвачен польским полковником Махоцким и расстрелян.

После разгрома королевских войску Новгорода‑Северского гетман Брюховецкий отправился на Правобережную Украину и сжег Черкассы, после чего пошел к Каневу.

Отряд Серка двинулся к Бужину, где 7 апреля 1664 г. на него напал Стефан Чарнецкий с двухтысячной польской и татарской конницей. После почти двухнедельных боев поляки и татары были разбиты запорожцами и русскими из отряда Касогова.

Между тем Брюховецкий с московским воеводой Петром Скуратовым стояли обозом под Каневом. 21 мая на них напали поляки и татары, но были отбиты. В тот же день Брюховецкий и Скуратов вошли в Канев, на следующий день под город явился сам Чарнецкий с хорунжим коронным Собеским, полковником Маховским, Тетерей и татарами. Бой под Каневом продолжался целый день, и только к вечеру неприятель отступил и стал в версте от города. Шесть дней все было тихо, а 29 мая Чарнецкий, отпустив свои обозы к Ржищеву, двинулся опять под Канев и всеми силами атаковал гетманскую пехоту. Та дрогнула и опрокинулась на московский солдатский полк Юрия Пальта, но солдаты выдержали натиск. В тот же день Чарнецкий отошел от Канева и встал на Днепре в десяти верстах выше города. 2 июня он пошел к Корсуню, оставив под Каневом небольшой отряд конницы, чтобы прикрыть его отступление. От Корсуня Чарнецкий пошел за Белую Церковь, к местечку Ставищи, попытался взять его штурмом, но потерпел неудачу, потеряв, как доносили в Москву, три тысячи человек. Чарнецкий был ранен и вскоре умер.

Весной 1665 г. военные действия начались удачно для русских: Брюховецкий и Протасьев отправили из Канева любенского полковника Григория Гамалея, который 4 апреля вошел в Корсунь. Поляки, обороняясь, сожгли город, и Гамалей привел в Канев всех его жителей с женами и детьми.

Преемник Чарнецкого Яблоновский 21 мая под Белой Церковью был разбит высланными из Канева русскими и калмыками.

Гетман Брюховецкий выступил из Канева под Белую Церковь, но узнав, что татарская орда собирается в Цыбульнике и хочет напасть на русский лагерь, что казацкий полковник Опара «отводит города от царской руки», отступил к Каневу, под Мотовиловку. Здешние жители присягнули царю и перебили стоявших у них польских гайдуков. Но слухи о наступлении орды оказались ложными. Орда не приходила, отряды Яблоновского и Тетери ушли в Польшу, польские гарнизоны оставались только в Белой Церкви, Чигирине, Корсуне (в малом городке) и Умани, да еще Опара с небольшим отрядом стоял под Корсунем. Брюховецкий, расквартировав войска по правобережным городкам, перешел на левый берег Днепра, остановился в Гадяче и отправил царю гонца с известием, что едет в столицу «видеть его пресветлые очи».

13 сентября 1665 г. гетман со спутниками предстал перед государем. Прием был обычный, посольский, все целовали царю руку и были спрошены о здоровье. 15 сентября гости били челом, «чтоб великий государь пожаловал их, велел малороссийские города со всеми принадлежащими к ним местами принять и с них денежные и всякие доходы сбирать в свою государеву казну, и послать в города своих воевод и ратных людей».

Царь велел сказать Брюховецкому, чтобы он представил свои просьбы в письменном виде. Брюховецкий подал царю в письме следующее: «1) Для усмирения частой шатости и для доказательства верности к государю всякие денежные и неденежные поборы от мещан и поселян погодно в казну государеву сбираются; по всем городам малороссийским кабаки будут только на одну горелку, и приходы кабацкие отдаются в государеву казну; туда же идут сборы с мельниц, дань медовая и доходы с купцов чужеземных. 2) Стародавние права и вольности казацкие подтверждаются. 3) После избрания каждый гетман обязан ехать в Москву и здесь от самого царя будет принимать булаву и знамя большое. 4) Киевским митрополитом должен быть святитель русский из Москвы». 5‑я статья определяла численность царского войска и в каких городах ему стоять. «6) На войсковую армату (артиллерию) назначаются города Лохвицы и Ромен. 7) Московские ратные люди не должны сбывать по рынкам воровских денег. 8) Не должны называть казаков изменниками».

Статьи эти были приняты царем, кроме одной, 4‑й, о митрополите. Царь сказал, что прежде об этом он должен посоветоваться с константинопольским патриархом.

Брюховецкий загостился в Москве до конца декабря 1665 г., а между тем еще в сентябре стали приходить из Малороссии дурные вести и требования скорейшего возвращения гетмана.

Правобережный гетман Дорошенко в сентябре 1665 г. начал военные действия, напав на верного Москве браславского полковника Дрозда. Браславцы оказались в окружении и не могли добыть даже воды, но 22 сентября Дрозд сделал вылазку на неприятельские шанцы, перебил всех находившихся там ратных людей Дорошенко, взял восемь знамен и дал возможность браславцам добыть воду. Овруцкий полковник Демьян Васильевич Децик разбил сторонников Дорошенко между Мотовиловкой и Паволочью. Западные казаки появились на левой стороне, но были перебиты.

В ноябре 1665 г. Дорошенко удалось все‑таки взять Браславль (Бряслав). Полковник Децик покинул Мотовиловку и отступил к Каневу, а оттуда поехал в Переяслав к наказному гетману. В войске его начались болезни, часть казаков перешла на Левобережье, а на западной стороне из верных казаков не осталось никого, кроме тех, которые были в Каневе.

Казаки Дорошенко и поляки заняли Мотовиловку, которая находилась всего в 35 верстах от Киева. Чтобы защитить столицу, киевский воевода князь Никита Львов послал под Мотовиловку рейтарского майора Сипягина. В полночь Сипягин подошел к городу, приказал ратным людям перелезть через стену и отбить ворота. Поляки и казаки начали стрелять, но рейтары всех их перебили и выжгли город.

И Москва, и Варшава давно устали от войны. В феврале 1664 г. в ставку короля Яна Казимира под Севском прибыл из Москвы посланник стряпчий Кирилла Пущин с царской грамотой с предложением нового съезда уполномоченных. Литовский канцлер Христофор Пац объявил посланнику, что с королевской стороны комиссары готовы и что съезду быть в Белеве или Калуге.

1 июня 1664 г. в селе Дуровичи под Смоленском состоялся первый съезд русских и польских послов. Но, как и следовало ожидать, мирный процесс увяз в бесконечных спорах. Послы разъехались в сентябре 1664 г., договорившись начать новые переговоры не ранее июня 1665 г. после окончания польского сейма.

Между тем в 1664 г. маршалок Юрий Любомирский поссорился с королем и королевой. Сейм приговорил его «к потере достоинства, имущества и жизни». Любомирский бежал в Силезию, но шляхта Великой Польши поднялась на его защиту и Любомирский в результате стал во главе рокоша и начал боевые действия против королевских войск.

В начале марта 1665 г. в Москву к царю прибыл польский полковник с грамотой от Юрия Любомирского. В грамоте были две просьбы: «1) чтоб сыну Любомирскому служить царскому величеству и держать на Украине два города, заступая Московскую землю от татар и поляков; 2) самому Любомирскому помочь деньгами, чтоб ему людну и сильну быть против короля». Любомирский предлагал также царю заключить союз с цесарем, курфюрстом Бранденбургским и со Швецией и не допустить на польский престол принца Конде.

Однако царь Алексей по совету Богдана Нащокина отказал Любомирскому во всем, кроме приезда сына Любомирского в Москву.

На Правобережной Украине гетман Дорошенко 20 февраля 1666 г. предложил старшине выслать всех ляхов из Украины в Польшу и вместе со всеми правобережными городами перейти в подданство крымскому хану, а весной идти с ордой на левобережцев. Тут старшина Серденева полка закричал на Дорошенко: «Ты татарский гетман, татарами поставлен, а не Войском выбран. Мы все поедем к королю». – «Хоть сейчас поезжайте к королю, – отвечал Дорошенко, – вы мне не угрозите, я вас не боюсь».

Дорошенко сообщил в Крым и Константинополь, что Украина теперь в воле султана и хана. И вот из Константинополя пришел приказ новому крымскому хану Адиль‑Гирею, сменившему Камиль‑Мухаммед‑Гирея весной 1666 г., чтобы тот с ордой шел войной на польского короля. В сентябре 1666 г. татары под началом нурадина Девлет‑Гирея напали на Украину. Царевич остановился под Крыловом и оттуда разослал загоны за Днепр под Переяслав, Нежин и другие черкасские города и увел около пяти тысяч пленных.

Захватив эту добычу в Левобережье, Девлет‑Гирей отошел на Умань, там два месяца кормил лошадей, потом соединился с казачьим войском и двинулся на короля. Под Межибожьем союзное войско встретилось с отрядами польских полковников Маховского и Красовского, насчитывавшими около двух тысяч гусар, рейтар, шляхты и драгун. Поляки были наголову разбиты, а Маховского в кандалах привезли в Крым.

После этой победы татары и казаки кинулись за добычей под Львов, Люблин и Каменец, «побрали в плен шляхты, жен и детей, подданных их и жидов до 100 000, а по рассказам польских пленников – 40 000. Татары брали пленных, но казаки этим не довольствовались: они вырезывали груди у женщин, били до смерти младенцев».[138]

Теперь у Дорошенко не было дороги назад, и он отправил двух полковников в Крым уговаривать Адиль‑Гирея помириться с Москвой.

 

Глава 12

АНДРУСОВСКИЙ МИР

 

20 апреля 1666 г. в деревне Андрусово Мстиславского уезда, на границе между Россией и Польшей,[139] начались съезды русских и польских уполномоченных. Россию представляли шацкий наместник, окольничий Афанасий Лаврентьевич Ордин‑Нащокин, кадомский наместник Богдан Иванович Ордин‑Нащокин и дьяк Григорий Богданов, а Польшу – генеральный жемайтский староста Юрий Карол Глебович, великий надворный литовский маршалок Кшиштоф Завиша, референдарий и великий писарь Великого княжества Литовского Киприан‑Павел Брестовский и кременецкий подкоморий Стефан Ледоховский.

28 мая (8 июня) 1666 г. в Андрусово было подписано перемирие. Что же касается мирного договора, то по этому поводу у сторон шли жаркие дебаты. Царь Алексей приказал Нащокину пообещать наиболее неуступчивым польским комиссарам по 20 тысяч рублей. Забавно, что взятка польскому королю была в два раза меньше – 10 тысяч рублей.

Далее я, дабы избежать обвинений в предвзятости, процитирую СМ. Соловьева. «Нащокин объявил комиссарам государево жалованье, по десяти тысяч золотых польских: референдарю Брестовскому объявлено, что сверх товарищей своих получит еще 10 000 золотых, а если приедет с подтверждением договора в Москву, то будет большая ему государская милость. „Королевскому величеству, – писал Нащокин комиссарам, – мы не может назначить, но когда будут у него царские послы с мирным подтверждением, то привезут достойные дары, также и канцлеру Пацу прислано будет необидно“. 6 января приехал от комиссаров Иероним Комар и бил челом, чтоб сверх обещанных денег в тайную дачу пожаловал им государь явно соболями, чтобы им можно было хвалиться перед людьми; сам Комар бил челом, чтоб вместо обещанных ему ефимков дали золотыми червонными, потому что червонцы легче скрыть, так что и домашние не узнают; Комар объявил, что, как скоро комиссары получат государево жалованье, сейчас же станут писать договорные статьи. Деньги были высланы из Москвы немедленно»,[140] и 20 (30) января 1667 г. было подписано перемирие сроком на 13 лет и 6 месяцев. В историю оно вошло как Андрусовский мир.

Согласно условиям мира Польша получала Витебск и Полоцк с уездами, Динабург, Лютин, Резицы, Мариенбург и всю Ливонию, а также всю Правобережную Украину. К России отходили воеводство Смоленское со всеми уездами и городами, повет Стародубский, воеводство Черниговское и вся Украина с путивльской стороны по Днепр. Причем остававшимся там католикам разрешалось беспрепятственно отправлять богослужение в собственных домах, а шляхта, мещане, татары и жиды имели право продать свои имения и уйти на польскую сторону.

Киев с окрестностью в одну милю до 5 апреля 1669 г. оставался у русских, а затем передавался полякам.

Южная граница России и Польши должна была идти по линии от Днепра (у Киева) на восток до южных границ Путивльского округа, то есть по линии Киев – Прилуки – Ромны – Недригайлов – Белополье и до стыка с нынешней границей России.

Левобережье к югу от этой линии и до современного Запорожья было объявлено территорией запорожских казаков. Сами же запорожские казаки должны были находиться «под послушанием обоих государей» и быть готовыми служить против неприятелей и королевских и польских, но оба государя должны были запретить запорожцам, как и вообще всем черкасам, выходить в Черное море и нарушать мир с турками.

При подписании Андрусовского мира договорились, что оба монарха будут подписываться короткими титулами. Король будет писаться «польским, шведским, литовским, русским, белорусским и иных», а царь – «великим государем царем и великим князем и прочих». На царской печати не будет титулов литовского, киевского, ВОЛЫНСКОГО и подольского.

Особо была оговорена необходимость подтверждения договора в случае смерти одного из монархов его наследником. Этот пункт был исполнен довольно быстро – 6 (16) сентября 1668 г. король Ян Казимир отрекся от престола, и сейм 31 мая (9 июня) 1669 г. избрал королем князя Михаила Корибута Вишневецкого, который 28 августа 1672 г. ратифицировал Андрусовский договор. Но царствовать Михаилу пришлось недолго – 30 октября (10 ноября) 1673 г. он умер, и 11 (21) мая 1674 г. сейм избрал королем Яна Собеского‑Жолкев‑ского, правившего под именем Яна ІІІ.

30 января 1676 г. умер Алексей Михайлович, и на престол вступил царь Федор Алексеевич. Оба новых монарха также подписали Андрусовский мир.

Несколько слов стоит сказать и об исполнении Андрусовского мира. На переговорах в Москве 30 марта (9 апреля) 1672 г. русские и польские уполномоченные согласились отложить вывод русских войск из Киева до 1674 г. Потом решение этого вопроса отложилось еще на десять лет. В ходе встречи в деревне Андрусово 3(13) марта 1684 г. поляки вновь подняли вопрос о Киеве, но, судя по всему, им опять «дали на лапу», и вопрос опять отложили.

Замечу, что все это время действовало периодически продляемое перемирие. Русско‑польский договор о «вечном мире» был подписан в Москве 26 апреля (6 мая) 1686 г. Россия передала Польше небольшие пограничные территории: районы Невеля, Себежа, Велижа и Посожья, – зато за Россией уже окончательно был закреплен маленький, но очень ценный правобережный анклав – Киев и Печерский монастырь с окружавшей его территорией, ограниченной речушками Ирпень с севера и Стугна с юга и оканчивавшейся на западной окраине окрестностей Киева у местечка Васильково (крайний западный пограничный пункт России до конца XVIII в.).

Южнее устья реки Тясмин и до Запорожья территория по левую сторону Днепра принадлежала фактически и формально Войску Запорожскому, которое согласно мирному договору ставилось в вассальную зависимость с этих пор только от России и в отношения которого с Россией польский король обязался не вмешиваться.

Кроме того, в отношении Малороссии и Запорожья польский король должен был категорически отказаться от какого‑либо упоминания их в своих титулах, а также от употребления их гербов в своем государственном гербе.

Отдельно был решен вопрос о принадлежности разоренных многолетней войной XVII в. украинских городов на правой стороне Днепра, но прилегающих к его течению, откуда бежало население. Поскольку поляки не захотели уступать их России, было постановлено, что города Ржищев, Трактемиров, Канев, Мошны, Сокольня, Черкассы, Боровица, Бужин, Воронков, Крылов и Чигирин, а также вся прилегающая к ним территория от местечка Стайки до устья реки Тясмин не будут ни заселяться, ни восстанавливаться и останутся пустынными до тех пор, пока сейм и король не дадут полномочия на окончательное решение их судьбы, и потому дело об этой территории откладывалось обеими сторонами до лучших и благоприятных времен.

Для закрепления «дружбы и братства» с польским королем Россия обязалась уплатить 146 тысяч рублей двумя взносами: первый, в размере 100 тысяч, сразу же по подписании мирного договора вручался польской делегации послов, а второй, в размере 46 тысяч рублей, Россия должна была передать в Смоленске польскому уполномоченному в январе 1687 г., то есть спустя девять месяцев после подписания договора.

11 (21) декабря 1686 г. во Львове король Ян ІІІ ратифицировал «вечный мир». В Москве же его ратифицировали еще раньше, 18 июня 1686 г., сразу два царя – слишком глупый Иван (1666–1696) и чересчур умный Петр (1672–1725).

Андрусовский мир был благоприятен для Московского государства, и официальные русские и советские историки восторженно его оценивали. На самом же деле из‑за грубой ошибки царя Алексея, ввязавшегося в войну со Швецией, был упущен шанс подлинного воссоединения с Украиной. Фактически царь Алексей вернул России то, что отдал его отец Михаил. Севернее Киева по Андрусовскому миру граница пролегла по старой русской границе, существовавшей еще со времен Ивана ІІІ и Василия ІІІ. Разница была максимум в 20 верст по ширине. Лишь на юге Левобережной Украины были присоединены небольшие куски территории в районах Переяслава, Лубен и Полтавы. Замечу, что район Харькова никогда не был под владычеством Польши и никогда не считался ни Малороссией, ни Украиной, – до 1922 г., разумеется, когда большевистское космополитическое правительство Троцкого, Каменева, Зиновьева и K° решило усилить пролетариат Украины рабочим классом Донбасса и Харькова.

Андрусовский мир вызвал недовольство Москвой у большинства населения Украины – так, например, возмущенные запорожцы убили в Сечи царского посла стольника Ефима Лодыжевского и его свиту. Гетман же Дорошенко попытался объединить Левобережную и Правобережную Украину, но был разбит русскими войсками.

 

 

РАЗДЕЛ ІІІ

АГОНИЯ РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ

 

Глава 1

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 209; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!