Дуглас Престон, Линкольн Чайлд 22 страница
Рыдая, она проснулась; ее тело сотрясалось в оргазме.
Наконец она все вспомнила.
Теперь было ясно: она на пути к выздоровлению. Если раньше память отказывалась перед ней раскрыться, то теперь прошлое донимало ее, словно ноющий зуб. Оно оказалось достаточно болезненным и еще дважды доводило Люси до слез, но, по крайней мере, она начала что-то чувствовать. И уже собиралась позвонить доктору Сноу и поделиться новостями. Пусть даже она испытывает негативные и болезненные эмоции, но это неизбежная плата за возвращение к нормальной жизни. Однако Люси понимала, что излечилась не до конца. Для полного выздоровления надо было совершить еще одно, последнее убийство. Убить человека, который погубил ее много лет назад.
Фрэнк Миллей был категорически против визита Люси в его офис. Он сообщил по электронной почте, что заказал на час дня столик во вьетнамском ресторане «Косая дверь» на фамилию Йорк. Это потрясающее местечко найти было нетрудно, оно располагалось в недавно отремонтированном здании Ферри-билдинг[63] в начале Маркет-стрит. Миллей написал ей, что в этом ресторане в назначенное время обычно не бывает его коллег. С легким трепетом Люси отметила, что он уже боится разоблачения. Боится даже, что их просто застанут вместе. Немного поразмыслив, она отыскала три причины, почему Миллей, несмотря ни на что, согласился с ней встретиться: он попытается объяснить, почему так поступил много лет назад, станет умолять о прощении или же попробует выведать, как она собирается его шантажировать.
|
|
|
Но Люси хорошо изучила пятидесятилетних мужчин. Раз уж она сама проявила инициативу, несмотря на то, что он сделал с ней, Миллей ни за что не заподозрит ее истинных намерений. Он решит, как бы ужасно это ни звучало, что Люси до сих пор влечет к нему. Что ж, она все записала, а в номере отеля «Четыре сезона» в паре кварталов отсюда ждут своего часа камеры и микрофоны.
Она подготовилась.
Люси вошла в ресторан за двадцать минут до назначенного срока и заняла место за столиком в углу. На ней была черная юбка с разрезом, туфли на низких каблуках и обтягивающая красная шелковая блузка. Бюстгальтером девушка пренебрегла. День выдался нежаркий, и в ресторане также было прохладно. Люси доставляло удовольствие следить за реакцией мужчин — ни один из них не мог хотя бы украдкой не взглянуть на ее торчащие под тканью блузки соски.
Когда на пороге возник Фрэнк Миллей, она моментально узнала его, хотя выглядел он теперь как типичный преуспевающий юрист: чисто выбритый, с короткой стрижкой, в костюме-тройке. Он был все так же элегантен, все так же красив, хотя волосы уже тронула седина. По-прежнему притягивало взоры мужественное лицо с решительной челюстью. Когда он приблизился, Люси увидела, что темно-голубые глаза бывшего художника сохранили свою магическую силу и могли легко пленить особу женского пола. Но не ее. Против нее они были бессильны.
|
|
|
Когда метрдотель оставил их, Миллей сел, изобразил на лице озабоченную улыбку и воскликнул:
— Господи, вы прекрасны!
— Спасибо.
Появился официант, представился и, положив на столик меню, пообещал вернуться через пару минут. Помощник официанта принес воду и налил в стаканы. За окном ветер гнал облака, от причала в сопровождении кричащих чаек медленно отходил паром на Сосалито.
Миллей стрельнул взглядом по ее груди, затем снова посмотрел ей в глаза и со вздохом произнес:
— Так неловко.
Люси протянула руку и опустила поверх его руки, но тут же отдернула.
— Все хорошо. Пожалуй, надо было сказать вам по телефону. Я искала вас, чтобы сообщить: я вас прощаю.
— Не знаю, почему… — промямлил Миллей. — Я… из-за этого я и покинул Нью-Йорк. Как будто бежал от самого себя. Я уже не мог себя контролировать. То, что я сделал с вами, было лишь малой частью… Это было какое-то безумие. — Он поднес руку к лицу и с силой потер щеку; весь его вид выражал не только огорчение, но и нечто большее — страх. — Не могу объяснить…
|
|
|
— И не нужно, — ободрила его Люси. — Все мы совершаем ошибки.
— Но не такие! Моей дочке сейчас семь лет. Меня тошнит от одной только мысли о том, что я сотворил с вами. Простите меня. Простите.
— Были и другие?
— Нет! — едва не закричал Миллей. — Нет, — повторил он уже тише. — Это было только с вами, хорошенькой маленькой девочкой, которая любила мои картины. Знаете, ведь больше они никому не нравились. И однажды я не выдержал и привел эту девочку к себе показать работы.
— Только один раз? — Люси снова дотронулась до его руки. — Я действительно не помню.
— Всего раз. Одного раза хватило.
Подошел официант и принял заказ. Люси заявила, что не откажется от вина, если только ее спутник составит ей компанию. Когда официант удалился, Миллей заметно расслабился. Он откинулся на стуле и закинул ногу на ногу, так что лодыжка оказалась на коленке. На ногах у него были превосходные черные ботинки из прочной кожи и черные носки, обтягивающие ноги чуть ли не до колен. Люси беспокойно ерзала на стуле, притворяясь, будто нервничает, и между делом ухитрилась расстегнуть вторую сверху пуговицу на блузке.
|
|
|
— Значит, вы женаты?
— Да.
— И счастливы?
— Да, вот уже семнадцать лет. У нас все прекрасно.
— Звучит не очень-то романтично.
— Но так и есть на самом деле.
— А вы скучаете? По романтике?
— Да нет, — пожал плечами Миллей и, подумав, добавил: — Ну, наверное, иногда. А кто в моем возрасте не скучает?
— Ну как вам не стыдно? Вы еще превосходно выглядите. И не можете этого не знать. Наверняка постоянно слышите комплименты.
Миллей смущенно захихикал.
— Спасибо. Но я бы не сказал, что все время слышу комплименты. И я, черт возьми, не считаю, что до сих пор хорошо выгляжу.
И снова Люси накрыла его руку своей, но на сей раз не отняла ее, а посмотрела Миллею прямо в глаза и проворковала:
— А вот я считаю. Почему, как вы думаете, я вспомнила о вас после стольких-то лет? Полагаете, в тот день это была только ваша идея?
После все было уже просто.
В отеле они, не задерживаясь, поднялись прямо в ее двухкомнатный номер. Как только они там оказались, Люси, извинившись, оставила Миллея в гостиной, а сама якобы направилась в ванную комнату. В спальне она положила на туалетный столик обыкновенную с виду ручку — а на самом деле камеру, запрограммированную делать снимок каждую минуту, пока ее не выключат. На прикроватную тумбочку она поместила мобильный телефон со встроенной видеокамерой.
Пройдя в ванную, Люси для видимости спустила воду, затем вернулась в спальню, расстегнула пуговицы на блузке, сняла ее и бросила на кровать.
— Фрэнк, — позвала она, — может, зайдете?
— Конечно.
Он возник на пороге и замер, не сводя с Люси глаз.
Она заметила его нерешительность. Он так и не снял пиджак и галстук, а у Люси было одно незыблемое правило: она всегда предоставляла жертвам шанс на спасение, возможность уйти и доказать ей, что они на самом деле лучше, чем кажутся. Даже Фрэнк Миллей еще мог спастись, хотя — видит бог — ей этого очень не хотелось.
Люси улыбнулась ему самой своей обворожительной, соблазнительной и шутливой улыбкой, под напускной беззаботностью которой скрывалась потаенная страсть.
— Вы правда комфортно себя чувствуете? — спросила она. — Не желаю заставлять вас делать что-то против воли.
Ее гость выдавил из себя подобие улыбки.
— Вы бы не разделись, если б не желали меня заставлять.
Тогда Люси расстегнула крючок на юбке, и та с шелестом упала на пол.
— Ну что ж… — С этими словами она перешагнула через юбку и опустилась на кровать с тем расчетом, чтобы камеры ухватили каждую деталь. Затем похлопала по матрасу рядом с собой. — Может, присядете?
Несколько секунд Миллей еще колебался, но потом все же двинулся к ней. Он встал перед Люси, она протянула руку к молнии на ширинке, нащупала выпуклость под тканью брюк и с придыханием вымолвила:
— Ого.
Она почувствовала, как Фрэнк гладит ее волосы, затем он взял ее лицо в ладони, и их глаза встретились.
— Мне очень жаль, — произнес Миллей, в то время как его пальцы скользили все ниже.
— Нет, не нужно…
Люси осеклась, внезапно ощутив, как его руки надавили ей на плечи, удерживая ее на месте, а потом медленно, будто он ласкал ее, сомкнулись вокруг шеи.
— Ты же понимаешь? — Неожиданно он приблизил к ней лицо чуть ли не вплотную. — Мне нельзя рисковать. В один прекрасный день ты можешь все рассказать.
— Нет. Нет, я…
Больше ей не удалось издать ни звука. Она пробовала кричать, извивалась на кровати, пыталась ударить Миллея ногой. Но он был почти вдвое крупнее хрупкой девушки, и его хватка обладала невероятной силой. Он повалил Люси на спину, сам уселся сверху и продолжал все сильнее и сильнее сжимать руками горло.
В глазах у Люси замелькали желтые, зеленые и пурпурные пятна, затем все они смешались и приобрели грязно-синий оттенок. Стали холодного синего цвета.
А потом исчезли все краски. Ее накрыла чернота.
Две недели я не получала от Люси никаких сообщений, и вот как-то поздним вечером включила новости и увидела на экране ее лицо. Репортер говорил о жестоком убийстве, произошедшем в Сан-Франциско.
— Убийство было записано на камеру, встроенную в мобильник Люси Делри. Полиция обнаружила телефон на месте преступления.
В последовавшие за этим часы, дни и недели в игру активно включились коллеги Фрэнка Миллея, так что не оставалось сомнений: когда дело передадут в суд, адвокаты представят все в таком свете, что их подзащитный окажется несчастной жертвой. Весь мир поверит, что виновата сама Люси Делри, психически неуравновешенная нимфоманка, которая получала удовольствие от того, что завлекала мужчин в постель и делала компрометирующие снимки с целью погубить их.
Симпатии большинства к тому времени будут на стороне Миллея, однако я уверена, что даже в Сан-Франциско, если человек совершает убийство и оно запечатлено на камеру, его ждет тюремный срок. Карьера Миллея и вся его жизнь будут разрушены. Прежнее благополучие к нему уже не вернется.
И вот еще что. Люси, точно как я и просила ее, сумела-таки выведать непростую правду. Неважно, как сложились те последние минуты. Она поехала в Калифорнию с намерением уничтожить Миллея, и она это сделала.
Дэвид Лисс
Первый роман Дэвида Лисса «Заговор бумаг» имеет не совсем обычную историю. На его создание автора вдохновила работа над докторской диссертацией на тему британского романа восемнадцатого века и его связи с новыми методами ведения финансовых дел. Лисс удачно показал, как увеличение денежного оборота в Англии того времени сопровождалось тайнами, загадками, опасностью и культурной паранойей. Своим успехом роман также обязан фигуре главного героя — дерзкого и бесстрашного охотника на преступников Бенджамина Уивера. Уивер представляет собой нечто среднее между современным частным детективом, полицейским и наемником. Его бесстрашное поведение на улицах Лондона восемнадцатого века, где не имели силы никакие законы, его готовность встретить любую опасность с открытым забралом завоевали симпатии множества читателей. Уивер вновь появился на страницах романа «Ярмарка коррупции», а в скором времени вернется к своим поклонникам в новой книге писателя — «В компании с дьяволом» («The Devil’s Company»).
В своих интервью Лисс подчеркивает, что получает огромное наслаждение, сочиняя истории о похождениях Уивера и описывая яркую и жестокую действительность, в которой тот обитает. Однако автор находит время и на другие романы, не об Уивере. К ним относятся «Торговец кофе» и «Этичный убийца». После «Заговора бумаг» у него возникло желание написать рассказ, действие которого происходит в мире Уивера, но сам главный герой играет второстепенную роль, а на первый план выходят иные персонажи. Но, отдавая все силы работе над новыми произведениями об Уивере, а также другим увлечениям, Лисс долго не мог взяться за этот проект.
И вот наконец рассказ готов.
Главный герой «Двойной игры» — стареющий разбойник, который перед смертью, возможно в последний раз, вспоминает о случившейся много лет назад стычке с участием юного Бенджамина Уивера, также промышлявшего в те годы разбоем.
Лиссу было весьма интересно и даже забавно взглянуть на своего героя под несколько иным углом зрения и представить его читателям в новом, неожиданном свете. Автору доставляет удовольствие писать о порочных героях и симпатичных злодеях, поскольку, по его мнению, в реальной жизни не бывает совершенных людей, так же как не существует абсолютных негодяев. И каждый человек является героем своей собственной истории.
В «Двойной игре» Лиссу представился шанс показать любимого персонажа злодеем — именно таким его видит главный герой рассказа.
Дэвид Лисс
Двойная игра[64]
Я уже стар и, видно, скоро умру. И никому до этого не будет дела, это надо признать. Но перед тем как отправиться к праотцам, я бы хотел поведать одну историю. Я заплатил вот этому тощему грамотею с лицом как твое сгнившее яблоко, чтобы он записал ее. Я не доверяю ему, а потому он все мне потом перечитает; я и пенни не заплачу, пока мне не понравится то, что я услышу.
А мне мало что нравится из того, что я слышу. Эти газеты, будь они неладны, по три, четыре, а то и пять раз в год только и нахваливают великие деяния этого никчемного еврея Бенджамина Уивера — этого «великого человека», который оказал неоценимую услугу кабинету министров, или могущественному герцогу Подотри-Задницу, или сквайру Добрая Тряпка. Стар ведь уже, а все ему неймется. Они забыли, да, забыли, но старина Фишер не забыл. Я хорошо помню, как мы пересеклись, когда он был еще молодой и ничем не лучше меня, а то и хуже; еврей — он и есть еврей.
Однажды этот молодец, этот «охотник на преступников» заявил, что вроде он сделает улицы безопасными для обычных людей, как они себя называют. Это ни для кого не секрет, хотя говорить об этом не любят. А сам-то он ничем не лучше меня и любого из моей компании, вор и разбойник с большой дороги, который якшался со всяким отребьем.
Все кругом знают, что этот Уивер был когда-то боксером и кулаками зарабатывал себе на жизнь, а потом прославился как благодетель. Но было и другое время — в промежутке, когда он уже завязал с мордобоем, но еще не взялся ловить преступников. Мне о том времени все известно, и я собираюсь сейчас о нем рассказать.
Итак, начну я с дерьмового дождливого дня осенью 1717 или 1718, а может, 1719 или 1720 года. Точнее не помню. Ну, вы уже поняли, что я старик и здоровье слабое: кровью харкаю и кровью испражняюсь. Но вас это не касается. А вот что вас должно заинтересовать: я, тогда еще молодой, повстречал на живописном, но пустынном участке дороги щегольски разодетого франта — он как раз заканчивал обрабатывать огромный красивый экипаж. В руках он держал мешок, полный монет, драгоценных камней и прочих ценных штучек-дрючек. Этак учтиво он попрощался с парочкой уродливых сучек за тридцать, сразу видно: совершенно никчемных. Однако он, шельма, очаровал их, назвался Благородным Беном, а они стояли все красные да ресницами хлопали, словно он сплясал перед ними какой модный танец, а не связал кучера и не забрал их дорогие безделушки. Напарник этого ухаря, малый по имени Томас Лейн, находился футах в двадцати от них и зорко смотрел по сторонам — не появится ли кто.
Эти двое были прям как братья и на дело никогда не ходили по одному, только на пару. Они и внешность имели схожую: росту высокого, в плечах широкие и оба с темными волосами. В этом-то вся соль, да? У кого хошь пропадет охота ссориться с такими парнями, ворами этими, будь они неладны, которые не разлей вода, всюду вместе, вроде кровных родственников. Тут ведь как: обидишь одного, будь уверен — придется иметь дело со вторым.
Стало быть, подъехал я поближе к Томасу Лейну (ну, это я потом выяснил, что его так звали). Второй — Уивер, как я после узнал — вел возле экипажа учтивую беседу с дамами. Солнце как раз показалось из-за туч и светило мне прямо в глаза, так что я не разобрал четко лица Лейна, но все ж отметил, что парень морщится. Это его коробило то словоблудие, что Уивер развел с бабенками, — так я понял. В общем, глазел он на дружка своего, а не в мою сторону, а потому не видел и не слышал, как я подъехал. А подъехал я и вправду очень тихо, потому как, доложу я вам, лошадка моя была как раз для таких дел натаскана. Значит, подобрался я к нему тихонько так и треснул от души по голове. Повалился он на землю, но не отключился, так что стукнул я снова, опять же по кумполу. И еще разик все по той же головушке, чтобы лежал тихо, как мышка. И удачно я последний раз приложил — он ведь копыта и откинул, как мне позднее сообщили. Хотя тогда-то я этого не понял. Важно, что и звука от него слышно не было — это меня вполне устраивало.
Вообще-то я не собирался его убивать. Лейн не был мне другом, но все же был своим братом-вором, и я только хотел, чтобы он не поднимал шума. Однако что сделано, то сделано. Плачь не плачь, а снова он не задышит, если уж испустил дух, верно ведь?
В это время с другой стороны уже приближался мой дружок и напарник в таких делах Рудди Дик. У меня, кстати, было трое или четверо лихих приятелей, которых я брал с собой, но ни одному я не доверял так, как доверял Дику. Был он уже стар, но это по моим тогдашним меркам. На самом-то деле ему лет на двадцать было поменьше, чем мне сейчас. Обменялись мы, значит, с Диком взглядами, враз оценили расклад и сообразили, что нам делать. Мы же были с ним старые друзья, ну, я уже говорил.
Уивер этот, может, и не заботился посматривать по сторонам, зато две обкраденные им дамочки все видели. Видели, какую шуточку я сыграл со стариной Томасом Лейном. И как они завизжали да пальцами стали на меня показывать, слышь, будто эти два гаврика с большой дороги — их друзья закадычные, а я враг. И ведь ни на секундочку не предположили, стервы, что я собираюсь спасти их от злодеев. Но тут ничего удивительного нет — морда лица у меня та еще, а в молодости и вовсе жуткая была.
Голосят эти крали, стало быть, а потом прячутся в карету. Я же таким удальцом подлетаю ближе и кричу этому бандиту в благородном обличье: «Эй, парень, я тут малехо приятеля твоего прибил и боюсь, ты будешь следующим».
Уивер — хоть, повторяю еще раз, я тогда не знал его имени — поворачивается ко мне и пялится. Не удивленно там или грустно и не со страхом, а вижу я, как ярость полыхает в его темных глазищах. Даже сквозь пелену дождя заметно, как полыхает. Вы бы и моргнуть не успели — так быстро этот пройдоха обо всем догадался. Огляделся он кругом, мигом просчитал мои намерения, и понял я тогда, что нажил себе смертельного врага.
Это была, что называется, плохая новость. Но имелась и хорошая: долго прожить ему было не суждено — Рудди Дик находился уже рукой подать. Он пришпорил лошадь, и та понеслась резвым галопом. На всем скаку Дик выхватил клинок, готовый отсечь ничего не подозревающему иудею голову, точно как эти нехристи отсекают друг другу крайнюю плоть.
И вот этот Уивер стоит, таращится на меня с ненавистью во взоре; я его взгляд выдерживаю, отвлекаю его внимание, чтобы он не засек Дика. А тот уже совсем близко. Не успеют часы еще раз тикнуть, как этот разгневанный малый станет на голову короче. Но тут внезапно, будто у этого черта глаза на затылке, он разворачивается. Быстро швыряет в сторону мешок с награбленным добром, в одно мгновение выхватывает саблю и наносит удар. И успевает это сделать раньше Дика. Нет, голову он Дику не отрубил, но горло вспорол, кровь оттуда хлынула алым потоком, и все… Конец старине Дику.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 136; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!