Каникулы и работа вне стен Центра

Патрик Сансон

Психопедагогика и аутизм. Опыт работы с детьми и взрослыми

 

Благодарность

 

В первую очередь я благодарю детей и подростков, с которыми мне довелось работать, чтобы изменить их жизнь к лучшему, и которые в свою очередь изменили мою жизнь.

Выражаю свою глубокую признательность:

основателям Института Прикладной Психопедагогики. Особая благодарность Мишелин Рампольди и Анри Биссонье, а также их преемникам;

команде Международного Католического Бюро Ребенка (БИСЕ) в лице Кристины Англес д 'Ориак, благодаря усилиям которой этот семинар состоялся; я бы хотел поблагодарить также Анну Герцик за ее эффективную профессиональную работу при подготовке настоящего издания;

и, наконец, моим коллегам, которые отдают всё лучшее, что в них есть, детям, находящимся в трудной жизненной ситуации.

 

Патрик Сансон

 

 

Немного истории

 

Вы уже знаете, что меня зовут Патрик Сансон. С большим удовольствием я вновь приезжаю в Центр лечебной педагогики (ЦЛП). Но в этот раз на мне лежит большая ответственность, потому что я приехал в Москву для проведения этого семинара по просьбе сотрудников ЦЛП.

После знакомства с вашими организациями я понял, что у вас почти такой же большой опыт работы, как и у меня, в той области, которую нам все еще предстоит осваивать. Я надеюсь, что мой рассказ поможет вам это сделать, но не избавит вас от новых вопросов, которые вы будете постоянно себе задавать.

Вот уже 30 лет я работаю с аутичными детьми. По профессии я – «специальный воспитатель»[1] . Я был руководителем педагогической службы специализированного учреждения для детей с аутизмом, а три года назад наша общественная организация открыла специализированное учреждение для подростков-аутистов. Хотя наш Центр находится в ведении общественной организации, мы получаем государственное финансирование в соответствии с французским законодательством.

Наша организация очень маленькая, но власти прислушиваются к нашему мнению и регулярно приглашают на свои рабочие совещания. Согласитесь, что это свидетельствует о качестве нашей работы. Например, семь или восемь лет назад мы выступали на одном совещании в Министерстве здравоохранения и рассказывали о наших методах работы руководителям департаментов здравоохранения и социальной защиты всех уровней, в ведении которых находятся учреждения для инвалидов.

 

Что это за статус общественной организации, если она полностью финансируется государством? [2]   

Это особенность Франции. Исторически сложилось, что большинство социальных программ реализуется общественными организациями. Еще в XIV веке первые приюты создавались религиозными общинами или аристократией. До сих пор социальная работа во Франции остается в руках общественных организаций, а государство определяет общий бюджет, необходимый для удовлетворения потребностей в социальной сфере, и распределяет его между общественными организациями и заведениями, которые те создают. В ведении государства находятся только учреждения, в которые помещают сирот и трудных подростков. Что касается медико-социальной сферы и вообще сферы инвалидности, то они отданы в руки общественных организаций. Государство лишь объявляет конкурс на создание того или иного учреждения, затем выбирает и утверждает проекты, предусматривающие открытие данных учреждений и, наконец, финансирует и контролирует их деятельность. Но на практике все гораздо сложнее, чем в теории. Когда я вижу, с какими трудностями сталкивается общественная организация, чтобы открыть определенное заведение, мне иногда хочется, чтобы государство тоже создавало учреждения для аутистов, потому что оказание помощи всем инвалидам – обязанность государства. Государству легко говорить: «Пусть общественные организации предлагают нам проекты». Родителям и без того очень трудно приходится со своим ребенком, чтобы еще заниматься поиском финансирования, наймом сотрудников и обеспечением нормальной работы заведения. Родители не должны бороться за то, чтобы устроить ребенка в школу или в специализированное учреждение.

Когда мы начинали работать, нас волновали те же вопросы, что вы задаете себе сейчас. После войны некоторые специалисты – юристы, психологи и психиатры – стали думать над тем, как можно помочь детям с личностными и поведенческими нарушениями. Именно эти люди стояли у истоков профессии «специальный воспитатель». И наша общественная организация создала Центр по подготовке специальных воспитателей – Институт Прикладной Психопедагогики. Мы стремились построить работу по оказанию помощи этим детям таким образом, чтобы быть в постоянном контакте с ребенком. При таком подходе основной объем терапевтической, воспитательной и педагогической работы ложится на педагога, которому помогают другие специалисты. Это был оригинальный подход, который принципиально отличался от медицинского подхода, господствовавшего в больницах.

В 1957 году наша общественная организация решила открыть Центр для детей от 4 до 14 лет, в котором должны были воплощаться в жизнь теории нашей школы. В то время юридический статус специализированных центров во Франции еще не был определен.

 

Речь идет о специальных школах для детей? 

Это специальные центры, которые называются Медико-педагогические институты.

Наше учреждение постепенно развивалось и совершенствовало свою работу, и вскоре мы заметили, что к нам обращаются все больше и больше детей с аутизмом. Мы пытались понять, чем это вызвано, и стремились работать таким образом, чтобы удовлетворять специфические потребности этих детей. И мы доказали, что наш подход очень эффективен. В течение последних 15 лет мы принимаем только детей с аутизмом.

Надо сказать, что во Франции, где насчитывается приблизительно 80 000 аутистов, есть только 10 000 мест в специализированных учреждениях. В прошлом году Европейский суд вынес осуждение Франции за недостаточное количество заведений, работающих с аутистами.

На сегодняшний день мы являемся единственной организацией в нашем департаменте, которая занимается подростками с аутизмом. Очередь у нас такая, что я мог бы открыть еще 3 или 4 подобных заведения, но для этого нет финансирования. Я думаю, что мы с вами находимся примерно в одинаковых условиях. Хотя отмечу, что в некоторых ваших центрах работает больше специалистов, чем у нас.

 

 

Центр для детей

 

Наш Центр, который находится в пригороде Парижа, в Кретейе, посещают 30 человек. Состав персонала такой:

Педагогический персонал. 8 воспитателей, некоторые из которых не имеют соответствующего образования, но работают в этом качестве. У нас в штате состоит специалист по психомоторике, потому что мы считаем, что работа с телом имеет очень большое значение для ребенка с аутизмом.

Медико-психологический персонал. 3 психолога работают неполный день, что соответствует объему работы одного психолога при полной занятости, врач-психиатр работает почти на полную ставку. Логопед работает на полставки, а педиатр – 6 часов в месяц.

Администрация. Секретарь работает на полную ставку; есть также внештатный бухгалтер.

Технический персонал: 1 повариха, 2 уборщицы и 1 рабочий (7 часов в неделю).

 

Есть ли у вас социальный работник? 

Да, я забыл сказать об этом. Спасибо. Социальный работник выполняет очень важную роль. Она работает на полставки в Центре для детей и на полставки в Центре для подростков.

Дети приходят в Центр каждый день. Если вычесть каникулы, получается примерно 210 дней в году. У наших детей меньше каникул, чем в обычных школах. Во время каникул и в выходные дни они остаются дома со своими родителями.

Мы работаем как экстернат. Дети приходят в Центр утром, проводят в нем целый день и около пяти часов возвращаются домой. Сейчас мы работаем с детьми, которые живут в семьях. Но нам приходилось также работать с теми детьми, которые находились в интернатах системы социальной защиты или в специальных семейных службах.

 

Кто направляет детей в ваше специализированное учреждение? 

Во Франции существует специальная служба – Департаментская комиссия по специальному образованию. Эта комиссия направляет всех детей-инвалидов в специализированные учреждения. Во Франции только в 1995 году было признано, что медико-социальные учреждения могут заниматься терапией аутизма. Раньше дети с аутизмом могли наблюдаться только в детских психиатрических больницах или в дневных стационарах. Наш Центр составлял исключение, и власти требовали нашего закрытия: мы не вписывались в законодательные рамки – аутизм можно было «лечить» только в больнице.

Начиная с 1995 года комиссия получила также право направлять детей с аутизмом в специализированные учреждения, но очень часто к нам присылают детей из детских больниц. Все больше и больше семей сами обращаются к нам, так как наш адрес легко найти в Интернете.

Во Франции есть медико-социальные центры раннего вмешательства, которые работают с детьми от 0 до 6 лет. Эти центры оказывают консультативную помощь и редко направляют к нам детей. Существуют также специальные консультации – медико-психологические центры, которые направляют к нам семьи и детей. Очень часто аутизм у ребенка выявляется довольно поздно, когда оказывается, что он не в состоянии посещать школу. Мы проводим огромную работу по раннему выявлению и профилактике этого нарушения развития. Наша работа заключается в информировании врачей-педиатров с целью как можно более раннего выявления аутизма. Когда я только начинал свою профессиональную деятельность, случалось, что к нам направляли детей 6-7 лет, у которых аутизм был выявлен лишь недавно, так как их поведенческие нарушения были выражены не слишком явно. Например, они ходили в детский сад, где с их присутствием мирились, так как их поведенческие нарушения были терпимыми. Но посещать начальную школу они уже не могли. И это был один из способов выявления этого нарушения развития. Сейчас к нам направляют все больше детей в трехлетнем возрасте, и мы создаем целую систему консультационной помощи на дому – «Специализированная медико-психологическая служба на дому». Там работают те же специалисты, что и в специализированном учреждении, но, помимо своей работы, они еще помогают семьям с аутичными детьми в их повседневной жизни, а также оказывают помощь воспитателям детских садов.

Государственная политика Франции направлена на интеграцию как можно большего числа инвалидов в жизнь общества. Но осуществить такую политику достаточно сложно, потому что в специализированных учреждениях не хватает специалистов. Только в Парижском регионе сейчас насчитывается 2000 вакансий воспитателей. Органы образования не располагают достаточными средствами, чтобы оплачивать труд лиц, которые сопровождали бы аутичных детей в школе, что облегчило бы их интеграцию в школьную среду.

Первый критерий, которого мы придерживаемся, принимая ребенка 4-5 лет в наш Центр для детей – наличие нарушений аутистического спектра. Второй критерий – хотя бы минимальная возможность согласованных с его семьей действий, так как очень важно, чтобы ребенок ощущал одинаковую поддержку и в Центре, и дома. И даже если мы вначале находим общий язык с родителями, очень трудно бывает поддерживать общую линию поведения ежедневно и с расчетом на дальнюю перспективу. Нам все чаще и чаще приходится также учитывать межкультурные различия. У нас в Центре много детей африканского происхождения, а во многих африканских семьях подход такой: «Вы – европейские специалисты, вы знаете, что нужно делать, мы вам доверяем». Очень сложно привлечь к нашей работе отцов, так как многие африканцы (да и французы тоже) считают, что ребенком-инвалидом должна заниматься мать. Возможно, именно поэтому в нашей профессии гораздо больше женщин, чем мужчин. И, наконец, третий критерий – неотложная социальная ситуация. Честно говоря, очень трудно делать выбор в пользу того или иного ребенка.

Как только ребенок зачисляется в наш Центр, его семье вручается специальный документ – дневник (это нововведение появилось только в прошлом году в связи с изменениями в законодательстве). В этом дневнике очень подробно описывается работа, которая будет проводиться с ребенком. При использовании дневника очень важно не ограничиваться только тем, что в нем написано, а рассказывать родителям о других видах деятельности, чтобы они нам потом не говорили: «Тут написано, что вы пойдете в бассейн, значит, мой ребенок обязательно должен ходить в бассейн».

Самое главное – индивидуальная программа каждого ребенка, которая вписывается в общее направление работы. Мы индивидуализируем программы в рамках групповых занятий.

 

Можете ли вы, привести пример неотложной социальной ситуации? 

В прошлом году, когда я был в ЦЛП, я рассказывал об одном молодом человеке, которого мы только что приняли в Центр. Все признаки аутистических нарушений были у него налицо, его отец был болен и не работал уже более 3 лет. Молодой человек тоже находился дома около трех или четырех лет, а у мамы был рак в последней стадии. Кстати, мама умерла в тот день, когда ее сын поступил в наш Центр. Мне кажется, что она сражалась со своей болезнью до тех пор, пока не нашла место для своего сына, а затем ушла с миром. Вот такой пример неотложной социальной ситуации. Другие примеры касаются подростков и их семей, которые не получают никакой помощи и поддержки на протяжении 3-5 лет, а это недопустимо. Проблема состоит в необходимости выбора, потому что в листе ожидания у меня сейчас минимум 15 подростков, находящихся в такой ситуации. Не проходит и недели, чтобы мне не позвонила семья, чтобы узнать, нет ли у нас свободного места. Поэтому я ищу финансирование для открытия новых Центров.

Вы видите, что у нас относительно немного специалистов работает с большим количеством детей. Во Франции считается, что на одного человека с аутизмом нужен один взрослый. Ау нас один взрослый может работать с небольшой группой из 3-5 детей. Иногда два взрослых работают с одним ребенком в рамках какого-то определенного проекта. Например, я один вел занятия с хором из 30 детей. Мне кажется, что самое главное – не количество персонала, а те занятия, которые проводятся с детьми, а также то, как ведется подготовка к этим занятиям. Это позволяет проявить большую гибкость в функционировании наших заведений.

 

 

Центр для подростков

 

Из 15 подростков, которые посещают наш Центр, 7 перешли из Центра для детей, а 8 других пришли либо из так называемых дневных стационаров, которые находятся в ведении Министерства здравоохранения, либо непосредственно из семьи, так как для них не находилось подходящего места для занятий. Например, на следующей неделе мы примем 16-летнего подростка, который 5,5 года провел дома.

Критерии приема подростков – те же, что в Центре для детей: аутизм, возможность работать с семьей и неотложная социальная ситуация. Но для подростков есть еще один дополнительный критерий – сохранение равновесия внутри группы. Группы на одну треть состоят из подростков с очень тяжелыми нарушениями поведения, еще примерно на одну треть – из подростков с серьезными нарушениями, но у которых уже появляются минимальные навыки общения и есть любимое занятие, с помощью которого можно будет открыть или развить их интересы. И последнюю треть группы составляют подростки, у которых коммуникация налажена гораздо лучше, например они начинают осваивать речь. Обычно такие подростки приходят из дневных стационаров, потому что до настоящего времени медицинские учреждения не хотели работать с очень глубокими аутистами. Для подростков состав группы очень важен, потому что, по нашему мнению, внутри группы подростки помогают друг другу. Даже если сначала ребята испытывают сильную тревогу и это приводит к тому, что они очень часто начинают копировать самую агрессивную манеру поведения другого, то постепенно, по мере избавления от чувства тревоги, они начинают перенимать положительные стороны поведения другого человека: соглашаются выполнить какую-то работу или пойти вместе с другими в магазин... И что интересно, специалисты тоже осознают положительное воздействие группы и начинают работать, опираясь на ее силу.

 

До какого возраста подростки находятся в вашем Центре, и по каким объективным причинам, кроме смены ребенком места жительства, освобождаются места? 

Дети покидают наш Центр в 14 лет. Что касается подростков, официально это должно произойти, когда им исполняется 20 лет. Таково административное требование, действующее во Франции. Но недавно был принят еще один закон, в соответствии с которым мы не имеем права выпускать молодого человека, достигшего 20-летнего возраста, из нашего Центра, если мы не найдем ему какое-либо учреждение для взрослых. Это дополнительная финансовая нагрузка на учреждение. Например, в нашем учреждении на ребенка выделяется 250 евро в день. Эта достаточно большая сумма по сравнению с учреждениями социальной сферы, но сюда включены ремонтные работы и покупка помещения, а земля под Парижем стоит очень и очень дорого. Это дешевле, чем в больнице, но если мы оставляем в нашем Центре человека после 20 лет, то государство будет уже выделять на него только 80 евро. Мы можем оставить у себя одного человека, но лишь на короткое время, иначе встает вопрос о функционировании всего учреждения. С другой стороны, мы не можем бросить ребенка на произвол судьбы и поэтому мы предлагаем ему какой-то другой вид сопровождения. Например, он может приходить в учреждение на неполный день, заниматься по другому расписанию и, может быть, с другими специалистами. Возможно, для этого потребуется нанять дополнительных сотрудников. Но работать с ним мы будем иначе. Работа с ним, как с подростком, которого мы готовим к взрослой жизни, уже закончилась, он уже взрослый и требует другого подхода.

Упомянутый закон должен был способствовать созданию учреждений для взрослых. Но в действительности таких центров создано не было, и эта система во Франции не работает. Подростковые центры, опасаясь, что им не удастся найти место для своих выросших подопечных, стремятся принимать детей с неглубокими нарушениями, которых гораздо легче куда-нибудь «пристроить». В результате у детей, находящихся в самой тяжелой ситуации, не остается никаких вариантов.

Я вам рассказал о том, как дети поступают в наши заведения. Сейчас мы вкратце поговорим об их будущем.

Во Франции система помощи детям организована следующим образом: существуют службы, принимающие детей от О до 6 лет, детей от 6 до 12 или 14 лет (до 12 лет – учреждения системы здравоохранения, а до 14 лет – медико-социальные учреждения), затем – от 14 до 20 лет – это уже учреждения для подростков. Сейчас мы пытаемся создать новые учреждения для подростков и «молодых взрослых». Уже существует несколько заведений для молодых – от 16 до 25 лет. Система выпуска детей из учреждений в 14 лет не работает точно так же, как и в подростковых учреждениях. Например, в июле 2005 г. из нашего Центра для детей выходят 4 ребенка, для которых мы не смогли найти ничего. Они будут находиться дома. Мы можем организовать им временное проживание в загородных интернатах. Но это очень сложно для семей, так как это означает, что один из родителей должен уйти с работы, поскольку продолжительность временного проживания не превышает 90 дней в году. Что касается самого подростка, то состояние его ухудшается, ему тяжело адаптироваться к многочисленным изменениям ритма жизни. Временное пребывание в таких интернатах позволяет семье немного передохнуть, а молодым людям не оставаться слишком долго в четырех стенах. Эти дети всегда жили в обществе, несмотря на все трудности, а теперь они вдруг оказываются в изоляции. Это неприемлемое решение. Я знаю одного молодого человека с серьезными нарушениями поведения, он очень агрессивен по отношению к себе и окружающим. Мы нашли ему место в одном учреждении в Бельгии (немногим больше 800 французов находятся в специализированных заведениях в Бельгии). Легче доехать из Парижа до бельгийского города Монса (1,5 часа на поезде), чем найти какое-либо заведение на юге Франции, тем более что дорога туда может занимать 5-7 часов. Но семья не хотела помещать молодого человека в интернат. Несмотря на трудности, с которыми родители сталкивались в повседневной жизни, они оставили его дома без должного сопровождения.

Другому молодому человеку, также находящемуся в трудной ситуации, мы предложили следующий вариант: одну неделю он находится в учреждении, расположенном в центре Франции, потом возвращается домой на 2-3 дня, затем едет на неделю в интернат под Парижем, снова возвращается домой на неделю и потом на 5-6 дней едет в еще одно учреждение. Вы знаете, как аутисты не любят перемены, и можете себе представить, каких усилий это ему стоило. Но все-таки ему удалось как-то приспособиться. Сейчас он находится в одном учреждении в Бельгии. Семья согласилась отдать его в интернат, но на уговоры ушло четыре года.

 

 

Центры для взрослых

 

Хотя во Франции есть много разных учреждений, их все равно не хватает. Например, существуют специализированные Центры пребывания, которые принимают много аутистов, а также людей с сочетанными нарушениями. Специалисты этих Центров выполняют необходимую и важную работу, стараясь обеспечить им комфортабельные условия жизни, но они пытаются только сохранить навыки, приобретенные их подопечными ранее, и не стараются развивать другие их способности. Считается, что они уже достигли своего оптимального уровня. В этих Центрах находится большое количество тяжелых аутистов.

 

Бывает ли, чтобы родители отказывались от своих детей и отдавали их в государственные учреждения? 

Нет, это интернаты предоставляют возможность родителям, которые остаются родителями и не бросают своих детей, поместить туда ребенка. Особенно это касается пожилых родителей, которые задумываются о будущем своих детей и хотят его подготовить, тем более что очень часто жизнь дома становится слишком сложной. Вы, может быть, знаете взрослых аутистов, которые могут спать максимум 2 часа в сутки, и единственный способ их успокоить – ездить с ними на машине по ночному городу. Скорее здесь речь идет о мудром решении родителей, которое совпадает с желанием центров обеспечить аутисту комфортные условия жизни.

Другой тип учреждений – центры, которые предлагают людям различные виды деятельности, просто чтобы занять их чем-нибудь. Я не люблю эти центры, потому что считаю, что аутистов не нужно ничем занимать бесцельно, просто для того, чтобы убить время.

К счастью, эти учреждения начинают трансформироваться в медико-социальные центры. Они оказывают медицинскую помощь и занимаются организацией досуга своих подопечных. Помимо этого специалисты центров стремятся развивать способности человека, который у них находится. Эти заведения функционируют как интернаты, но там есть также экстернатные места.

В последнее время всё больше начинают развиваться учреждения временного пребывания для подростков, которые функционируют и как интернаты, и как экстернаты. В течение какого-то времени ребенок может жить в интернате, а потом приходить туда утром и уходить вечером, что позволяет ему не терять связь с семьей, потому что обычно родители решаются отдать ребенка в интернат только после 20 лет. Положительным свойством учреждений временного пребывания я считаю и то, что они дают возможность родителям и подростку отдохнуть друг от друга. Подростки с аутизмом тоже имеют право на кризис подросткового возраста. Когда обычный подросток испытывает желание хлопнуть дверью перед носом своих родителей, он это делает и уходит, например, на какое-то время к своим друзьям. Подростки с аутизмом никогда не могут этого сделать. Центры частичного пребывания позволяют им немного освободиться от гиперопеки родителей. По мере роста ребенка гиперопека может стать еще более мучительной для него, потому что родителям еще больше хочется защитить своих детей! Вы понимаете, что я не выношу никакого суждения о поведении родителей – оно абсолютно естественно и законно. Но если находится такое место, где ребята могут жить жизнью обычных подростков, то у них появляется еще один шанс раскрыть свои возможности.

Это то, что касается учреждений для взрослых. Я почти сознательно не упомянул о психиатрических больницах, потому что, даже если во Франции эти учреждения постепенно меняются, я считаю, что они абсолютно не подходят аутистам. Эти учреждения должны были бы стать более открытыми обществу и заниматься не столько лечением людей с аутизмом – они не больные – сколько оказанием им помощи в повседневной жизни.

Социальная обстановка во Франции не способствует трудоустройству инвалидов. Уровень безработицы у нас постоянно повышается, и сегодня он составляет немногим более 11%. В этой ситуации Центры для взрослых, так называемые Центры трудовой помощи, которые призваны помогать инвалидам и предоставлять им работу (озеленение территории, упаковочные работы, стирка белья в прачечных и т. д.), должны бороться за выживание. Для того чтобы быть более рентабельными, они нанимают в основном безработных «со стажем» или людей, которые находились в психиатрических больницах, но сейчас их состояние стабилизировалось. Поэтому эти рабочие места стали недоступными для инвалидов в традиционном понимании этого слова.

Нам нужно искать новые идеи, и в настоящий момент предпринимаются попытки создания новых учреждений для взрослых инвалидов. Я знаю, например, несколько заведений для взрослых аутистов. Одно из них находится в центре Франции. Семейная пара – оба воспитатели – открыла социальную бакалейную лавку в маленькой деревушке, где не было никаких магазинов. В лавке работают, как могут, шестеро взрослых людей с аутизмом. Они пока не могут перейти на систему самоокупаемости, но получают дополнительное финансирование от местных властей.

Я знаю еще одно учреждение, находящееся на юге Франции, – это ресторан. Среди поваров и официантов есть люди с аутизмом. Сначала предполагалось, что ресторан будет работать только вечером в пятницу, а в субботу он будет служить также концертным залом. Но сейчас у них столько работы, что они открыты каждый день. Они организовали специальный цех для изготовления набора готовых блюд для банкетов, и еще занимаются продажей консервов.

Несколько лет назад я был на одном конгрессе, в котором участвовали более 500 человек, и питание обеспечивали люди, посещавшие Центр помощи аутистам. Это были настоящие аутисты, в том числе и не владеющие речью. Последние не занимались обслуживанием клиентов, но убирали со стола. Им давали то занятие, которое они могли выполнять «на публике». Нас иногда лучше обслуживали, чем в обычном ресторане. У нас еще будет возможность поговорить об интеграции и о будущем тех людей, с которыми мы работаем. Всегда можно найти решение, но нужно, чтобы оно было обдуманным и подходящим конкретному человеку.

 

Платят ли родители за пребывание ребенка в Центре? 

Во Франции все дети-инвалиды находятся на полном государственном обеспечении. Это означает, что мы возмещаем транспортные расходы на доставку ребенка из дома до нашего Центра, оплачиваем все школьные принадлежности и питание. Иногда это даже становится проблемой, потому что родители теряют привычку покупать своему ребенку самые элементарные вещи, хотя они это делают для его братьев и сестер. В нашем учреждении мы относимся к этой проблеме по-своему и просим родителей покупать своему ребенку, например, портфель, тетради, карандаши, как они это делают для других детей. Что касается подростков, мы просим родителей давать им карманные деньги, потому что было бы неплохо, если бы во время выездов в город подростки, (а не Центр) сами платили бы за стакан сока в кафе. Это придает подросткам некий социальный статус. Но все это является результатом длительной работы с родителями, которые должны расстаться с мыслью, что их ребенок не может ничего делать и должен быть полностью защищен, и понять, что это такой же подросток, как и все остальные, и у него тоже есть свои интересы, как у любого другого подростка. Общая сумма административных расходов, в том числе заработная плата сотрудников, входит в те 250 евро, которые нам выделяет государство на человека в день.

 

Тогда зачем вам нужны, еще и пожертвования? 

Они нужны потому, что государственного финансирования нам не хватает. Сейчас государственная политика Франции нацелена на то, чтобы все заведения получали сопоставимое финансирование. Учреждения, которые занимаются аутистами, должны внимательно следить за выделением средств, потому что нас часто сравнивают с заведениями, где принимаются дети и подростки с синдромом Дауна. Но им не требуется столько сотрудников, сколько нам, так как они вполне могут работать с более многочисленными группами.

 

Кто контролирует деятельность вашего Центра? 

Существует несколько видов контроля. Во-первых, это регулярный финансовый контроль, который осуществляется одновременно государством в лице Департамента здравоохранения и Фондом медицинского страхования. Это самый регулярный вид проверок, которые осуществляют государственные органы. Государственные средства нам поступают через органы социального обеспечения. Каждый год в октябре я представляю бюджет на следующий год. После того, как мой бюджет утвердят, я буду знать, какими средствами я буду располагать, чтобы обеспечить деятельность нашего Центра. На следующий год я представляю финансовый отчет об использовании выделенных средств. Это первый тип контроля, который проводится регулярно, но иногда с опозданием. Например, я, как директор, взял на себя определенные финансовые обязательства по распределению бюджета на 2004 год, но я узнаю только в июне или даже в сентябре 2006 года, одобрило ли государство произведенные расходы. Если бюджет не одобрен – мне нужно будет либо уменьшать какие-то статьи расхода в бюджете на 2006 год, либо искать источники дополнительного финансирования.

Сейчас государство предоставляет нам большую свободу, но регулярно контролирует финансовую деятельность, чтобы быть уверенным в отсутствии злоупотреблений. Однако работать все равно очень сложно, потому что государство может не одобрить какие-то наши действия. Например, мы уже потратили какое-то количество средств, а через 2 года государство в лице своего инспектора может сказать: «Нет, вы не должны были этого покупать». И эту сумму снимут из бюджета, выделенного два года назад. У нас действительно нет гарантированного финансирования на ближайшее будущее. Когда мы принимаем на работу специалистов, государство, чтобы сэкономить, требует от нас не учитывать стаж их трудовой деятельности. Я, как директор, считаю, что лучше работать с квалифицированными сотрудниками, имеющими большой стаж. Например, я хочу взять на работу воспитателя, который 9 лет проработал по данной специальности, и, поскольку я являюсь представителем общественной организации, я не должен спрашивать на это разрешения у государства. Но я знаю, что, несмотря на девятилетний стаж этого специалиста, государство потребует, чтобы я ему платил столько же, сколько получает человек, имеющий 5 лет стажа. Если я все-таки приму на работу человека с девятилетним стажем, потому что такой стаж говорит о его профессиональном уровне, я знаю, что случится через два года, ведь это происходит сплошь и рядом! Мне скажут: «А мы вам не дадим денег, чтобы компенсировать разницу в зарплате». Что мне делать после этого? Уволить его? Но это не решение проблемы! Ситуация остается очень сложной. Именно по той причине, что основной вид контроля финансовый, а не профессиональный.

В январе 2002 года вышел новый закон, вводящий профессиональный контроль. В соответствии с этим законом все учреждения должны сами проводить внутреннюю оценку своей работы и подавать заключение в контрольный комитет раз в пять лет. В то же время каждые пять лет все учреждения должны пересматривать программу своей работы. А каждые семь лет проводится государственная оценка работы учреждения, в результате которой решается вопрос о продлении лицензии. Сейчас речь идет об оказании помощи специалистам в проведении регулярной оценки своей работы. Очевидно, что такая оценка не должна обязательно базироваться на успехах, достигнутых детьми, потому что у очень тяжелых аутичных детей прогресс может быть минимальным. В данном случае нужно оценивать те средства, которые мы применили, и почему мы выбрали именно их. Ну и результаты все-таки тоже.

 

 

Что такое психопедагогика?

 

Теперь мы немножко поговорим о том, чем мы занимаемся в нашем Центре. Может быть, я вас разочарую, но мы не делаем ничего особенного. Мы пытаемся заниматься воспитанием ребенка в самом широком смысле этого слова, но поскольку у этого ребенка наблюдаются определенные трудности, мы, естественно, учитываем их в своей работе. Я так сложно выражаюсь, чтобы донести до вас мысль о том, что мы в первую очередь работаем просто с ребенком, а затем уже с аутичным ребенком. И это фундаментальный принцип.

Я бы даже сказал, что в этом состоит наше принципиальное отличие от других специалистов, особенно тех, кто работает в больницах: специалисты, которые были обучены медицинским средствам воздействия, являются специалистами по работе с инвалидами. Они видят в ребенке прежде всего его проблемы, его нарушения, его аутизм. А если обращаешь внимание на это в первую очередь, то ты «оказываешься в плену» у этой патологии, и тебе кажется, что ничего нельзя сделать. Проблема настолько серьезная, что я видел некоторых врачей-психиатров, приходивших в наш Центр, которые были не в состоянии выйти в сад, чтобы встретиться с ребенком там, потому что они видели перед собой только его патологию. Воспитатели должны были приводить детей в кабинет к врачу.

Взгляд на ребенка имеет фундаментальное значение. Когда ты видишь перед собой аутичного ребенка, ты говоришь себе, что он немного странный. Но, прежде всего, ты акцентируешь внимание на его возможностях. Мне кажется, что это очень важно.

Полгода назад я выступал в детской психиатрической больнице, и врач этой больницы попросил меня поработать с его сотрудниками, потому что полгода назад они открыли отделение для восьми детей с аутизмом, но у них ничего не получалось. Все были в постоянном напряжении, сотрудники увольнялись один за другим, и, естественно, никакого прогресса у детей не наблюдалось. Нам понадобился день для того, чтобы изменить их взгляд на детей с аутизмом. Мы пригласили на стажировку в Центр медсестер из этой больницы, чтобы изменить их подход к таким детям.

Во Франции все заведения для инвалидов должны одновременно проводить воспитательную, педагогическую и терапевтическую работу. Такой комплексный подход должен удовлетворять все потребности инвалидов. Наш подход имеет две особенности:

– вся наша работа с ребенком и то, как мы ее проводим (состав групп, распределение обязанностей, роль специалистов, организация пространства и особенно координация и ведение всего объема работы), несет в себе терапевтический эффект;

– в наших Центрах терапевтической деятельностью занимаются воспитатели.

Мы настаиваем на том, что воспитатели могут заниматься терапевтической деятельностью, не будучи врачами. Воспитатели могут также вести занятия в мастерских, что требует от них дополнительных знаний и умений, например в области психомоторики или арт-терапии. Они не заменяют ни психологов, ни медиков, но владеют их инструментами работы и в рамках командной работы занимаются организацией повседневной жизни ребенка. Воспитатель должен быть «многостаночником». Конечно, он не действует в одиночку. Иногда, в течение дня, он работает вдвоем с психологом или с логопедом, или с кинезитерапевтом (специалистом по ЛФК), если есть такая необходимость. Главное, чтобы воспитатель постоянно был рядом с ребенком тогда, когда мы начинаем с ним работать. Проблема ребенка с аутизмом заключается в том, что он не связывает события между собой. А если мы своими занятиями «делим» его между разными специалистами, кто же поможет ему установить эти связи?

Психопедагогика в повседневной жизни основана на том, что именно воспитатель является для ребенка связующим звеном между различными событиями. При этом очень важно, чтобы он не действовал в одиночку, потому что существует опасность «узурпации» воспитателем своих отношений с аутичным ребенком. Он может настолько увериться в том, что только ему известно, что нужно этому ребенку или подростку, что начнет навязывать свою точку зрения другим. Именно поэтому мы работаем с детьми в группе: работа в группе позволяет педагогу посмотреть на ребенка другими глазами, а кроме того, для группы детей требуется как минимум два воспитателя, что позволяет им контролировать работу друг друга. Воспитатель никогда не несет единоличную ответственность за занятие, рядом с ним есть по меньшей мере еще один коллега, который вместе с ним размышляет над тем, что и как нужно делать и помогает ему. Мы, специалисты, должны доверять друг другу, несмотря на то, что уровень подготовки у нас разный. Мы считаем, что у специалиста с более низким уровнем образования не меньше положительных качеств, чему специалиста более образованного. Иногда нужно просто помочь ему в разработке планов, чтобы они вписывались в общее направление деятельности. Работая с нашими детьми, мы обладаем одним очень важным средством – это мы сами. Воспитатель постоянно находится рядом с ребенком, чтобы помочь ему понять смысл того, что происходит, и того, что он делает. Естественно, со временем нужно постепенно отдаляться от ребенка, потому что он должен научиться жить без другого человека, без воспитателя. Но в течение какого-то времени воспитатель остается главным человеком для ребенка.

Наша деятельность основывается на различных теориях, в том числе и на психоанализе, но не только. Мы используем современные педагогические методы, а также психологию в широком смысле этого слова и все существующие течения в теории воспитания. С самого начала нашей деятельности и открытия Центра, мы всегда оставались в стороне от борьбы между разными школами (раньше в работе с аутистами применялся только психоаналитический, а сейчас только поведенческий подход). Мы используем эти методы, но не копируем их, а адаптируем в соответствии с нашим пониманием работы с аутичными детьми. Мы никогда не будем слепо следовать какой-то методике.

Я думаю, вы слышали о методах обучения, которые существуют в США: ТЕАССН, методика Lovaas или ABA. Во Франции эти течения также получили широкое распространение, в основном по просьбе семей. У этих методов есть как положительные, так и отрицательные стороны. Мы пытаемся применять некоторые средства, которые используются в этих методиках с условием, что ребенок понимает, для чего это нужно.

Я приведу несколько примеров, чтобы было понятнее. Думаю, что, несмотря на все проблемы, с которыми сталкивается ребенок с аутизмом, он должен быть интегрирован в жизнь местного сообщества, для чего ему нужно освоить определенные социальные навыки. Один из таких навыков – прием пищи. Мы знаем, что у детей очень часто бывают с этим проблемы. Для того чтобы помочь такому ребенку справиться с этим, мы должны научить его выполнению этой своей социальной роли, а именно хотя бы накрывать на стол. Во всех воспитательных методиках существуют средства обучения этому навыку. В методике ТЕАССН используются специальные салфетки под приборы, на которых в нужных местах нарисованы вилка, ложка, нож, тарелка и стакан, и ребенок в классе учится накрывать на стол. Но для нас этот процесс не только обучение, но и социальная интеграция. Идея сделать салфетки под приборы с рисунками, которые помогут ребенку сориентироваться, мне кажется очень интересной. Но я думаю, что ребенку было бы полезнее научиться накрывать на стол в общей столовой, ставить тарелку не только себе, но и своим друзьям, потому что он больше не живет в одиночестве.

Несколько лет назад мы работали в нашем детском Центре с двумя группами по 15 человек. В каждой группе были дети от 4 до 14 лет. Каждая группа разделялась на три подгруппы, в которые входили дети, которых мы называли «синие», «зеленые» и «красные». Чаще всего, «синие» – самые маленькие дети, но, прежде всего, – это дети, наиболее «закрытые» для мира. «Зеленые» – промежуточная группа – дети, которые уже начинают замечать другого человека, а когда ты начинаешь видеть другого, то часто в первую очередь ты видишь те неприятности, которые он тебе доставляет. Это самая «взрывоопасная» группа. И, наконец, «красные» – самые старшие – уже начинали приближаться к социальной зрелости, конечно, на своем уровне. Понятно, что, работая в такой большой группе из 15 человек, воспитатели утром просили старших, «красных», помочь младшим раздеться, повесить пальто в шкафчик, а возможно, и проводить кого-то из этой комнаты в другое помещение. Так возникают отношения детей со своими сверстниками, социальная жизнь перестает сводиться к отношениям взрослый-ребенок.

Если вернуться к примеру с обучением детей накрывать на стол, то он показывает, что мы в первую очередь стараемся во всем находить смысл. Нужно стремиться к тому, чтобы детям был понятен смысл того, что они делают. Для специалистов это немного утомительно, но это необходимо, потому что, отталкиваясь от этого, можно сделать всё. Можно использовать или придумать любой метод работы и любой вид деятельности, лишь бы в ней был смысл, и лишь бы ребенок его понимал. В этом отличие нашей деятельности от программ, содержащих чисто поведенческий подход, потому что нам важно не просто научить ребенка подметать пол, а подметать пол, когда он грязный.

Мы пытаемся добиться того, чтобы ребенок мог сам делать осмысленные действия, хотя иногда это кажется очень сложным. Естественно, мы должны научить его всему тому, что составляет повседневную жизнь: одеваться, подметать пол, есть, играть, спать... Но мы также должны помочь ребенку получать удовольствие от того, что он делает, чтобы он знал, что он ухаживает за собой, и чтобы он видел в этом смысл. Это не всегда просто сделать.

 

 

Профессии

 

Воспитатель

 

Во Франции существует три типа специалистов,  которых называют воспитателями, и которые выполняют воспитательные функции.

Существуют специалисты, представляющие младший медицинский  и педагогический персонал  и получившие специальное образование (обучение 1 год). Чаще всего они работают в заведениях для взрослых. Их работа состоит в оказании помощи инвалидам в повседневной жизни, то есть они помогают им умываться, одеваться и т. д. и очень редко занимаются чем-то другим.

Вторая специальность – старший воспитатель,  который получает двухгодичное образование. Старшие воспитатели тоже оказывают помощь инвалидам в повседневной жизни, но при этом они могут вести некоторые занятия, также связанные с повседневной жизнью, например учить девушек делать макияж, ухаживать за руками, а мальчиков – бриться, учить и тех и других причесываться, стирать белье, готовить...

И третья специальность – специальный воспитатель,  который получает трехгодичное образование. Он умеет делать все то, что и другие воспитатели, но он уже может вести любые мастерские, а также разрабатывать и реализовывать любые программы работы с детьми. По финансовым соображениям мы все реже и реже принимаем на работу специальных воспитателей, а в специализированных центрах работают в основном старшие воспитатели. Все чаще специальный воспитатель выполняет роль руководителя, отвечающего за работу других специалистов, сам не занимаясь с детьми. Однако я настаиваю на том, что детям с аутизмом, да и другим детям необходим специальный воспитатель. Чем серьезнее подготовка у специалиста, работающего с детьми, тем эффективнее его работа. Я сам брал на работу специалистов, не имеющих диплома специального воспитателя, но я, как директор, всячески призывал их продолжать образование и повышать свой профессиональный уровень.

Если говорить о Центре для подростков, то там все специалисты по воспитательной работе выполняют одну общую задачу, то есть они все делают одно и то же, но каждый имеет и свою специфику. Специалист по психомоторике работает с телом ребенка, а воспитатель ведет уроки в классе и занимается организацией досуга. Есть воспитатель, который помимо общей для всех работы ведет музыкальные занятия. Другой воспитатель занимается профессиональным обучением. Третий – арт-терапией. Но сила командной работы состоит в том, что они работают вместе, вне зависимости от уровня образования каждого. Очень важно помогать тем, у кого уровень образования ниже, чтобы они могли выполнять свою работу не хуже других. Если в команде кто-то просто следит за чистоплотностью ребенка, помогает ему переодеваться, когда это нужно, или следит за тем, чтобы он был накормлен – а это имеет первостепенное значение, – можно этому человеку объяснить, что он должен понимать свою работу гораздо шире и подходить к ней творчески. И тогда он будет не только следить за чистоплотностью подростка, но и думать о том, как научить его навыкам самообслуживания. Это очень хорошо и для подростка, который будет больше стараться, и для специалиста, который поймет, что он здесь не для того, чтобы механически выполнять свои функциональные обязанности. Целью по-прежнему останется соблюдение чистоты, но она будет достигаться совершенно иначе.

Приведу еще один пример. Сейчас в Центре для подростков уборщицы берут воспитанников «на стажировку» и с удовольствием учат их мыть посуду или убирать помещения. Уборщица одна работает с подростком, а затем ее работу обсуждает с ней вся команда или воспитатель, отвечающий за ведение программы этого подростка. Мы обсуждаем, как это происходило, что она поручала делать подростку, каковы были его реакции. Даже наименее квалифицированные члены команды могут иначе подходить к своей работе, то есть не только как к выполнению предписанных им обязанностей.

 

 

Психолог

 

Роль психолога состоит в проведении оценки уровня способностей и знаний ребенка с помощью специальных тестов. Заключение психолога сравнивается с выводами воспитателей, которые также дают свою оценку детям. Спустя три месяца пребывания ребенка в Центре для него разрабатывается индивидуальная программа на основе заключений психолога и воспитателей.

В отличие от воспитателя, который постоянно находится рядом с детьми, психолог не очень много времени проводит с подростком. В Центре для подростков психолог работает на полставки, что составляет 17,5 часа в неделю. Он проводит психологические обследования детей, работает с семьей, помогает команде специалистов проводить анализ своей работы. В Центре для детей примерно то же самое. Совместно с воспитателями психолог частично участвует в организации мероприятий, носящих скорее психотерапевтический характер. Это могут быть занятия по арт-терапии или «группы встреч»[3] подростков, или различные занятия, способствующие их самовыражению. Например, мы им рассказываем различные истории, используя книги с картинками. Мы можем использовать самые разные наглядные пособия – письменные, визуальные или жестовые, например марионеток. Это помогает нам улучшить понимание и развивать воображение ребенка. Но следует отметить, что психологи ведут занятия не одни, а всегда вместе с воспитателями.

 

 

Врач-психиатр

 

Психиатр – наш медицинский консультант. Он несет ответственность за лечение детей и за выбор того или иного метода лечения. Он также оказывает помощь, объясняя команде специалистов поведение некоторых молодых людей. Он позволяет специалистам взглянуть со стороны на тяжелые или даже кризисные ситуации. Мы используем также знания врача для повышения профессионального уровня нашей команды, мы просим его, например, знакомиться с результатами новых исследований по аутизму, а потом рассказывать нам об этом. Врач служит также связующим звеном между нами и различными медицинскими службами. Это очень важно в тех случаях, когда подростки переживают трудные периоды и не могут в течение какого-то времени оставаться дома, а найти им место в больнице бывает очень нелегко. В обязанности врача входит устройство подростков в больницу. И, конечно, врач консультирует семьи.

 

 

Логопед

 

Первое, что я хочу сказать – во Франции очень трудно найти логопеда. Центр для детей ищет логопеда вот уже три года, а я потратил на это два года. У нас огромный дефицит специалистов этой профессии.

Логопед ведет как индивидуальные, так и групповые занятия. Он работает также совместно с воспитателем в классе и ведет большую работу по обучению навыкам коммуникации с использованием метода МАКАТОН. Он помогает воспитателям осваивать и применять этот метод.

 

 

Социальный работник

 

Социальный работник призван оказывать всевозможную помощь семье. Во-первых, следить за соблюдением прав семьи. Например, во Франции есть люди, которые живут без документов и поэтому находятся вне закона. Если у них нет документов, значит, у них нет и карточки социального страхования, то есть их ребенок не может посещать медико-социальное учреждение. А ему это необходимо. Поэтому в первую очередь нужно помочь семье получить эту карточку.

Социальный работник обязательно посещает ребенка на дому в течение первого года его пребывания в нашем Центре. Мы очень долго обсуждали, имеем ли мы право на такое «вторжение», потому что с точки зрения профессиональной этики это воспринималось как нарушение свободы личности. На самом деле никто не заставляет семью открывать дверь этому человеку. Но такое посещение семьи очень полезно: оно дает нам возможность увидеть, в каких условиях живет семья, и узнать то, о чем родители, возможно, никогда бы нам не сказали. Мне кажется очень важным, чтобы специалист увидел своими собственными глазами, как родители наладили свою жизнь с ребенком. Я думаю, что вы должны были сталкиваться с такими семьями, где все закрывается на ключ, где все убрано, нигде нет никаких безделушек, потому что ребенок все разбивает. Холодильник закрыт на замок, а туалет – на ключ, потому что ребенок забивает унитаз бумагой. Очень важно, чтобы кто-то из нашей команды увидел своими глазами то, о чем, мы, может быть, и так догадывались. Это нам позволяет обсуждать с семьями гораздо более сложные ситуации.

Например, в одной семье пятилетний мальчик, который любил карабкаться повсюду, забрался однажды на шкаф и, естественно, спрыгнул оттуда на пол. Эта семья жила в постоянной тревоге за ребенка, опасаясь, что он разобьется. Родители могли поделиться этой тревогой с врачом, но они никогда не рассказывали о том, как они решали эту проблему. Когда социальный работник пришел к ним домой, то он увидел, что все шкафы лежали на полу, чтобы ребенок прыгал с небольшой высоты. Вся жизнь семьи была сконцентрирована вокруг одного из проявлений аутизма у этого ребенка, и когда мы все это узнали, мы поняли, что с этой семьей нужно работать иначе. И я думаю, что если бы мы ограничились только встречей родителей с врачом, это было бы невозможно сделать.

Социальный работник занимается поиском специализированных летних лагерей, где дети могли бы провести каникулы, а также помогает семье найти средства, необходимые для оплаты пребывания их ребенка в таком лагере, потому что это стоит очень дорого. Пребывание в лагере важно и для ребенка, и для родителей, так как это дает всем возможность немного передохнуть.

В обязанности социального работника входит также поиск заведения, в которое ребенка можно определить после окончания Центра, будь то в 14 или в 20 лет. У социального работника действительно особое положение в команде специалистов: он осуществляет связь между семьями и Центрами. Мы стараемся поддерживать очень тесный контакт с семьей. Так было всегда. В 1970-х годах члены семей практически никогда не приходили в специализированные учреждения. Если они приходили, то выше первого этажа не поднимались или сразу направлялись в кабинет врача, чтобы договориться о встрече. Семьи воспринимали наше учреждение как место, в котором ребенок чувствовал себя в полной безопасности, и думали, что это чувство защищенности, позволит ему преодолеть свой аутистичный страх, и он сможет сам наладить отношения со своей семьей. Мы кардинально изменили эту ситуацию. Сейчас кажется совершенно очевидным, что семьям необходимо знать, что происходит с ребенком у нас, чем он занимается, и еще до зачисления ребенка к нам, родители могут познакомиться с Центром.

Я не буду говорить о роли директора, потому что сегодня я гораздо меньше занимаюсь непосредственной работой с детьми, и гораздо больше административной работой, установлением связей с общественностью и с властями, которые контролируют нашу деятельность. Например, недавно я принимал участие в работе комиссии по планированию медико-социальной помощи людям с аутизмом на ближайшие пять лет.

А теперь давайте посмотрим, как ребенок и подросток проводят дни каждый в своем Центре.

 

День в Центре для детей

 

Я попробую описать один день, но на самом деле все дни не похожи друг на друга. Общее в том, что каждый день подчинен определенному ритму, и это дает детям и подросткам точки опоры.

Утром практически все дети приезжают в Центр на специальных микроавтобусах. Только одного ребенка привозят родители. В настоящее время среди подростков есть один, который с прошлого года сам приезжает на автобусе. После приезда детей существует определенный отрезок времени необходимый, с одной стороны, для того, чтобы дождаться, пока все соберутся, а с другой стороны, – служит «мостиком» между домом и Центром. Есть дети, которым очень трудно начинать новый день и для которых выйти из автобуса уже является тяжелым испытанием. Это время служит для того, чтобы помочь ребенку постепенно настроиться на пребывание в Центре, успокоить его, помочь ему понять, в чем причина его беспокойства, хотя мы прекрасно знаем, что здесь может быть множество причин. Например, утром он поругался с родителями, или он описался ночью, или он плохо спал, или он не хочет идти в Центр. Может быть все что угодно. Мы стараемся, как можно теснее работать с семьей, чтобы родители сообщали нам, если произошло что-то необычное. У детей есть дневник, в который родители могут сделать запись, и воспитатель также вносит туда свои пометки о том, как прошел день. Но иногда этого недостаточно. Часто родители ничего не пишут в тетради. Особенно это касается семей иностранного происхождения, когда родители не умеют писать по-французски или делают это очень плохо (в этом случае мы часто звоним родителям или они сами звонят нам достаточно регулярно). Связь с семьей очень важна, чтобы мы не толковали по-своему какие-то вещи, а пытались связать то, что мы наблюдаем у ребенка, с тем, что родители замечают дома.

Когда все дети собираются, они идут в свою основную группу. «Основной группой» мы называем и помещение для 10—15 детей, и самих детей (это всегда одни и те же дети), которые составляют эту группу, и воспитателей этой группы. Именно здесь и в этом составе дети начинают свой день в Центре. Дети завтракают у нас, потому что многим из них очень далеко ехать, и они не успевают поесть дома, а некоторым из них просто нужно набраться сил перед тем, как начать новый день. После этого они вместе с воспитателем знакомятся с расписанием на день.

Рассказывая о детском Центре, я уже говорил вам о трех группах: «синие», «зеленые» и «красные». Для «синих» день организован таким образом, чтобы обеспечить им наибольшую защищенность. Обычно они остаются в своей группе на первое занятие, тогда как «зеленые» могут работать со своим воспитателем, но уже в другом помещении. Это могут быть спортивные занятия, или занятия по уходу за животными, или работа в саду. А самые старшие будут работать в другом помещении и с другими, менее знакомыми, взрослыми, которые ведут уроки в детском Центре. Для этого детям нужно будет в буквальном смысле преодолеть определенную дистанцию, потому что помещение, где проходят уроки, находится в другом конце сада, и они должны сделать усилие, чтобы взять свой портфель, выйти из своей группы и дойти до класса.

Утром у детей обычно бывает еще одно занятие, для «синих» это могут быть уроки, для «зеленых» – игры и беседы в своей группе, а для самых старших, для «красных», – либо еще один урок, либо спортивные занятия.

Надо сказать, что несколько лет назад мы стали разделять детей и по другому признаку – на «классических» и «конкретных»:

– «классические» – дети, которые могут воспринимать отвлеченные понятия;

– «конкретные» – дети, которым, чтобы что-то понять, нужно все пощупать, попробовать на практике.

Составляя программы для детей в зависимости от их способностей, мы исходим именно из этого. Например, при обучении «конкретного» ребенка языку МАКАТОН мы много работаем со знаками, жестами и реальными предметами (тарелки, стаканы, продукты питания, портфель и т. д.), тогда как с «классическими» детьми используются только пиктограммы и фотографии.

Перед обедом все опять собираются в группе, и обедают в столовой за одним столом со своим воспитателем. После обеда – свободное время для игр в саду, а затем, во второй половине дня, – снова занятия, но уже в своей группе и со своим воспитателем, чтобы дети не утрачивали чувства защищенности (ведь все утро они провели в других помещениях и с чужими воспитателями). Смысл работы с самыми маленькими сводится в первую очередь к созданию для них предельно структурированного пространства, где им обеспечена наибольшая защищенность. Это позволяет уменьшить их аутистический страх. Иногда мы на какое-то время объединяем, например, две группы, и тогда дети находятся в окружении ребят не только из своей основной группы. Всё это помогает постепенно «повернуть» детей к окружающему миру, чтобы они могли жить вне стен заведения.

 

 

День в Центре для подростков

 

У подростков день организован иначе, именно потому, что это подростки. Приезжая в Центр, они сами идут в общую комнату. Они также знакомятся со своим расписанием надень, но их деятельность направлена больше на обучение, то есть это будут занятия в мастерских или в классе. А занятия в послеобеденное время направлены на социальную интеграцию. Это могут быть походы в кафе, в магазин, в кино, в театр, то есть то, чем ребята сами хотели бы заниматься или то, что мы хотим им предложить, и то, что не «привязано» к определенному времени: мы это делаем, когда можем. Вот почему распорядок дня у подростков гораздо более гибкий, чем у детей, и гораздо менее регламентированный. Мы не обязательно делаем одно и то же каждую неделю; разнообразие тоже является частью процесса адаптации к жизни.

 

Как вы добиваетесь концентрации их внимания перед началом учебного дня? 

Мы много работаем по методике МАКАТОН (у нас будет время поговорить об этой методике более подробно), и поэтому программа наглядна: используются фотографии, пиктограммы или рисунки, и это выглядит естественно, почти как в обыденной жизни.

В обоих Центрах для детей создано четко структурированное пространство, в котором им легко ориентироваться.

Но иногда мы разрушаем эту структурированную жизнь, чтобы дети и специалисты не подчиняли свою жизнь жесткому ритуалу. В жизни Центра есть периоды, когда мы уезжаем на 10—15 дней за город или в другой город, и там мы занимаемся тем, чем мы не занимаемся в течение года. В этом случае мы отменяем основные и привычные занятия. Дети собираются все вместе в большой комнате и те, кто могут, сами себе выбирают необычное времяпровождение, например, поездку в Париж, поход на дискотеку и т. д. Для других программа составляется воспитателями, но все дети принимают участие в этих непривычных мероприятиях. Мы привлекаем также к работе людей, которых дети совсем не знают. Например, мы организовали соревнования по греко-римской борьбе с участием члена сборной команды Франции по этому виду спорта. Дети стреляли из лука, играли в гольф, короче говоря, делали то, чем они никогда не занимались.

Хочу еще раз подчеркнуть, что главное в нашей работе – уважение к ребенку. Прежде всего мы обращаемся к ребенку, а не к инвалиду. Мы не ждем от него того, чтобы он выразил желание делать успехи, но мы намеренно создаем в его повседневной жизни ситуации, которые он должен будет преодолеть, даже если это трудно. Зато мы будем рядом с ним в этом испытании. Есть вещи, от которых никуда не денешься. Например, если бы я не был вынужден работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь, я бы не работал; но если бы я не работал, то у меня не было бы денег. Точно так же и дети иногда сталкиваются с неизбежными ситуациями. И наша работа построена так, чтобы сопровождение ребенка носило всеобъемлющий характер, и нет почти ничего, чего бы мы не знали о ребенке, поскольку воспитатель – его референтное лицо. Одной из неизбежных особенностей нашей работы является то, что мы должны очень много разговаривать друг с другом. У нас каждую неделю проходят большие собрания. Каждый воспитатель тратит на собрания примерно 6-7 часов в неделю. На этих собраниях разрабатываются и оцениваются индивидуальные программы развития детей, а также согласуются общие действия внутри команды.

 

Вы, говорили о том, что каждому ребенку, ежедневно приходящему из дома в ваш Центр, необходим период адаптации. Или это все индивидуально?  

Первые 10—15 минут учебного дня дети проводят в саду. Мне ясно, что если ребенку очень тяжело, ему будет гораздо легче провести первое время наедине со своим воспитателем и начать таким образом день, чем сразу идти в основную группу. Есть такие дети, которые сначала находятся в группе, а потом приходят в сад. Существуют, конечно, погодные ограничения: если идет сильный дождь, все сразу идут в группу. Но всегда есть время, чтобы ребенок осознал, что произошло с ним до того, как он попал сюда. Его день начинается не тогда, когда он переступает порог Центра, а гораздо раньше.

 

Как строится работа с вновь поступившими детьми, с теми, у кого нет еще никаких контактов? 

Включение в группу маленьких детей происходит постепенно и очень индивидуально. Они могут приходить с воспитателем на час или два в Центр и совсем не общаться с другими детьми. Постепенно этот же воспитатель сможет приводить ребенка в основную группу. Мы просим родителей забирать детей в определенное время, и, может быть, через неделю-две ребенок сможет оставаться у нас на обед. Потом, в зависимости от того, как сложится ситуация, он сможет оставаться на переменку в саду, а потом, может быть, и на весь день. Нет никаких четко определенных правил, все очень индивидуально, и нужно помочь ребенку войти в группу.

Очень важно, что у нас воспитатели не выбирают детей, которые поступают в Центр. Принимающая комиссия состоит из директора, врача, психолога (или психологов) и социального работника. Воспитатели, которым придется ежедневно заниматься ребенком, не входят в эту комиссию, и они должны в любой момент принять любого ребенка. Во многих учреждениях, где воспитатели занимаются приемом, мы наблюдали, что самых тыжелых и самых агрессивных детей не хотят брать на занятия.

Многое зависит от цели, которую мы ставим перед собой. Мне кажется, в прошлом году я уже рассказывал о Франсуа. Франсуа поступил в Центр для подростков в 16,5 лет. До этого он находился дома в течение 4,5 лет вообще один, не выходил на улицу и не наблюдался у специалистов. Но он был такой сильный и агрессивный, что родители не могли больше оставлять его дома, потому что находиться рядом с Франсуа им было просто опасно. Если ему нужно было выйти на улицу, например чтобы приехать к нам на консультацию, его охватывал такой страх, что он начинал бросаться на всех, кто к нему подходил близко, в том числе и на родителей. Единственное, что могло его «усмирить», – угроза получить укол вилкой, потому что он знал, что это больно. В данном случае мы не говорим о жестоком обращении с ребенком, просто родители пришли к такому «решению», чтобы Франсуа можно было вывести на улицу. Когда мы приняли Франсуа к себе, цель, которую мы поставили на год, состояла в том, чтобы ввести его в социум, научить его жить рядом со своими сверстниками и соблюдать законы такой жизни. Мы сказали Франсуа и его родителям, что от него не будут требовать что-либо делать, он должен просто находиться в Центре и присутствовать на занятиях вместе с другими. Мы также хотели дать возможность его маме немного передохнуть и заняться воспитанием младшей дочери. Нам потребовалось 2-3 месяца, чтобы Франсуа согласился сам выходить из автобуса без сопровождения. Переговоры с ним по этому поводу могли длиться 45 минут. Мы никогда не пытались прибегать к каким-то физическим методам: нам нужно было, чтобы он принял наше предложение и сам вышел из автобуса. Чтобы войти в Центр, надо подняться по лестнице. Все занятия проходят на 2-м этаже. Еще несколько месяцев ушло на то, чтобы Франсуа согласился подниматься на 2-й этаж, но не по лестнице, а на лифте, а иначе, он никогда бы не поднялся наверх. Когда он приходил в зал, где были остальные дети, то оставался в стороне от всех. Воспитатель подходил к нему, и они вместе смотрели расписание на день. Еще он мог наблюдать за другими, слушать и смотреть. Но были условия обязательные и для Франсуа. Естественно, мы к нему обращались, пытаясь чем-то его заинтересовать и вовлечь в некоторые занятия. На это нам потребовалось несколько месяцев. Постепенно у Франсуа появилось свое место, но не то, которое он сам себе выбрал, а то, которое было для него приготовлено. Ему даже понравилось делать некоторые вещи. За обедом у него тоже было свое место. Но он всегда пытался сесть на другое место и хватал чужие тарелки. Ему запретили это делать, объяснив, что он должен попросить, если чего-то хочет. Постепенно он стал просить еду, протягивая тарелку или чашку, а, получив ответ, что надо подождать, спокойно ждал без скандалов. Он понял, что его услышали, а теперь он должен услышать другого.

Франсуа оставался у нас 2 года, и сейчас он находится в учреждении для взрослых аутистов. Раньше, приезжая к нам, родители подъезжали на машине прямо к входу в Центр и просили воспитателя вывести Франсуа из машины. Недавно, приехав к нам, они оставили машину за две улицы от Центра, и дошли с Франсуа пешком. Они рассказали нам, как прекрасно отдыхали на море. Франсуа не делает ничего особенного по сравнению с тем, что он делал у нас, но можно говорить о том, что у него, и у его родителей повысился уровень качества жизни.

 

Вы очень хорошо рассказываете о своей работе...   Были ли у вас такие случаи, что дети, посетив 1-2 раза ваш Центр, отказывались туда ходить?  

Нет, такого никогда не было. Иногда родители спустя год или два, говорят, что их ребенку требуется совсем не это. Ему нужно просто посещать обычную школу. Но мы уверены, что это не так. Есть семьи, которым удается самостоятельно решить все проблемы ребенка. Как правило, это касается говорящих детей, которые могут быть независимыми от других людей, самостоятельно справляться с ситуациями повседневной жизни. Их аутизм выражается в том, что они не понимают систему отношений между людьми, и поэтому в обычной школе им не удается усвоить общие правила поведения. Часто месяца через три их исключают из школы. В этом есть огромный риск, и это как раз является одной из проблем, которые возникают у нас в работе с семьями.

 

 

Арт-терапия

 

Музыка

 

Мы используем музыку в работе, учитывая способности и умения воспитателей: либо играем на музыкальных инструментах, либо просто работаем над ритмом. Дети реагируют и на то, и на другое: некоторые раскачиваются в такт ритму, некоторые взаимодействуют друг с другом посредством танца.

Сначала мы создаем такие ситуации, в которых дети реагируют на музыку, а затем друг на друга. Удивительно, что в начале некоторые дети остаются неподвижными. Но со временем они начинают «слышать» и вступать в контакт друг с другом.

Некоторые дети танцуют и смотрят на себя в зеркало. В то же время есть дети, которым невыносимо видеть себя в зеркале. Другие, наоборот, вместо того, чтобы вступать в контакт с внешним миром, замыкаются на своем отражении.

Цель использования музыки – создание взаимосвязей. Дети повторяют ритм музыки, а музыканты, в свою очередь, следуют за ритмом детей. Какой-либо фиксированной структуры музыкального занятия у нас нет. Я думаю, что многие из вас тоже используют музыку в своей работе. Мы работаем не только в зале, но и в саду, когда хорошая погода. Очень важно дать ребенку возможность осознать свое тело, и в этом ему помогает ритм.

Другой важный момент – создание взаимосвязей между детьми. Для этого используются музыкальные игрушки. Например, дети могут начать с того, что они просто встряхивают маракас[4] и передают его своему соседу. Затем у каждого в руке будет свой маракас, и они научатся встряхивать ими все вместе, а потом каждый будет играть по очереди.

Таким образом со временем ребенок начнет чувствовать другого человека. Еще одна приятная сторона использования музыки в работе с такими детьми – «создание» коллективных произведений.

Мы очень много используем голос. И даже неговорящим детям удавалось петь или издавать какие-то звуки, иногда рискуя проглотить микрофон. Музыка и пение играют очень важную роль в работе с такими детьми. В течение нескольких лет я возглавлял хор и оркестр детей с аутизмом. Мы исполняли «Болеро» Равеля. В этом хоре участвовали 30 детей, т. е. все дети Центра. Десять из тридцати умели говорить, все остальные не разговаривали. Но при этом все пели: говорящие дети пели совершенно естественно, остальные либо раскачивались в такт музыке, либо издавали какие-то звуки, но тоже в такт музыке. Когда мы пели песни, в которых используются жесты, как в детских считалках, некоторые дети участвовали в этом представлении с помощью жестов. А кто-то становился рядом со мной и начинал дирижировать другими детьми. В этом ансамбле каждому удавалось найти свое место. И неговорящим детям, которые дирижировали этим хором, доставляло огромное удовольствие показывать, как нужно петь – громко или тихо, быстро или медленно, а вся остальная группа следовала за их руками, то есть я хочу подчеркнуть, что добиться взаимодействия между ними можно минимальными средствами.

Музыкальные инструменты, на которых мы играли, – самые примитивные: большие металлические бочки и палочки, сделанные из веток, на концы которых мы намотали куски материи. Мы работали над понятиями «быстро»-«медленно», «громко»-«тихо», а также имитировали движения дирижера.

 

Долго вы репетировали перед выступлением? 

Да, эти занятия продолжались в течение трех месяцев, примерно по полтора часа в неделю.

 

А другие дети хотели принять участие в представлении? 

В этом оркестре играли старшие дети из детского Центра. Но я проводил занятия с использованием бочек в качестве музыкальных инструментов и с младшими детьми. Правда цель у меня была другая. Если со старшими мы под звуки музыки работали над ритмом, то с младшими мы добивались того, чтобы они осознали, что звуки издают они сами. По этой причине очень интересно работать с «громкими» инструментами. Я сейчас веду переговоры с одним изобретателем очень дорогого музыкального инструмента, связанного с информационной системой, который мы не можем приобрести. Суть состоит в том, что любое движение перед фотоэлементами производит звук. Таким образом, человеческое тело само становится музыкальным инструментом, и мне кажется очень интересным использовать этот прибор, чтобы дети поняли, что их положение, движение в пространстве может вызывать звук, гулкое эхо.

Мы работаем также с инструментами, изобретенными во Франции, и работающими, например, по принципу резонанса. Существуют металлические инструменты, которые очень долго резонируют. Есть очень хрупкие стеклянные инструменты, которые издают звук, когда к ним прикасаешься рукой.

 

С какими трудностями вы сталкивались в работе с большой группой детей? Необходима ли такая работа?  

В Центре дети все время находятся вместе, и это очень помогает осознавать, что рядом с тобой другой человек. Мы всегда начинаем работу с того, что все делаем по очереди. Это позволяет ребенку, который слушает, понять то, что делается в настоящий момент, а другим – то, что происходит рядом. То же самое и на занятиях танцами: сначала мы работаем с одним ребенком, потом с двумя и постепенно, шаг за шагом, начинают танцевать все вместе, хотя, естественно, есть дети, которые совсем не попадают в ритм, но, тем не менее, они вносят свой вклад в общее дело. У них тоже есть коротенькие промежутки времени, когда они участвуют в общей работе. Главное, чтобы они делали хотя бы часть общей работы, не обязательно всё.

 

Все ли дети обязательно участвуют в групповой работе? 

Во всяком случае, мы всем предлагаем, например, принять участие в музыкальном занятии.

 

Могут ли громкие звуки вызвать негативную реакцию ребенка?  

Да, и в таком случае он может выйти из комнаты в сопровождении воспитателя. Но на самом деле это очень странно: когда они сами издают громкие звуки, это редко вызывает отрицательную реакцию с их стороны. Иногда дети затыкают уши руками, но не выходят из зала. Но, когда громкая музыка доносится, например, из динамиков очень многие дети этого не выносят. Некоторое время назад мы ездили с подростками в горы кататься на лыжах. Мы находились в досуговом Центре вместе с другими детьми, приехавшими со своими родителями. Как-то вечером для них была устроена дискотека. Некоторым нашим ребятам пришлось сделать над собой усилие, чтобы остаться, потому что они хотели танцевать, но очень скоро стали проситься спать, так как не могли вынести очень громкую музыку.

 

Ваш «бочковой» оркестр репетирует во дворе? 

Обычно ребята работают в помещении, а бочки потом убираются. В помещении звук резонирует сильнее, и работать еще интереснее. Смысл такой работы, когда мы действительно поднимаем очень сильный шум, состоит в том, чтобы показать детям, которые в момент своих приступов очень громко кричат, что громкий звук не обязательно связан с опасностью. Ведь ребенок очень часто кричит, чтобы сказать нам: «Внимание! Опасность!», а мы можем ему показать, что опасность не так уж и велика и что его реакция может быть неоправданно сильная.

 

Изготавливают ли они инструменты сами? 

Мы используем как настоящие, так и игрушечные музыкальные инструменты, и сами делаем разные инструменты. Очень интересно их делать вместе с детьми, потому что мы заметили, что те инструменты, которые мы делаем сами, ломаются реже, чем другие. С подростками мы тоже проводим музыкальные занятия, и очень многие из них сами сделали себе гитары. Интересно отметить, что дети сами решали, какие песни они будут петь, и это были песни, которые они слышали по радио, т. е. они могут сами выбирать музыку и исполнителей.

Нам нужно быть очень изобретательными. Я думаю, что для таких детей основная опасность кроется в многократном повторении одних и тех же движений, и они сами со своим стремлением к незыблемому порядку вещей заставляют нас быть изобретательными, постоянно их удивлять и, наряду с привычными действиями, предлагать им что-то новое. Например, некоторые бочки разрисованы при помощи баллонов с автомобильной краской. Точно так же, мы предлагаем детям изготовить маракасы из баночек для йогурта и разрисовать их.

Интересно также их удивлять, давая им слушать ту музыку, которую они не привыкли слушать, например классическую – эту музыку они редко слушают дома.

 

Нет ли риска в использовании нетрадиционных музыкальных инструментов? 

Мы стараемся избежать этого риска. Во-первых, мы объясняем родителям, что мы делаем, да и в самом Центре дети не будут бить в кастрюли на кухне. Существуют социальные нормы, и мы, конечно, пытаемся объяснить детям, что мы не занимаемся музыкой в любое время и в любой ситуации. Мы следуем все тем же установленным ритуалам, как и во время занятий живописью: подготовка материала к занятию, само занятие и уборка помещения в конце. Однако не всегда все протекает гладко. Например, один мальчик очень гордился тем, что он научился пилить на занятиях в нашей столярной мастерской, и хотел это продемонстрировать родителям: он начал дома распиливать стол в столовой. Родители очень радуются тому, что их ребенок чему-то научился, но мы должны им сказать, что необходимо устанавливать определенные рамки и объяснить ребенку, что нельзя делать всё что угодно и кое-как, и если они увидят, что он берет в руки пилу, надо дать ему доску.

Очень важно добиваться того, чтобы дети усваивали социальные нормы. Это очень хорошо, если они научились делать что-то, но необходимо, чтобы они делали это так, как принято. Если мы замечаем, что ребенку доставляет большое удовольствие что-то чертить или рисовать, мы рассказываем об этом родителям для того, чтобы они поставили ему в комнату грифельную доску или повесили лист бумаги. Ребенок должен знать, что его услышали: мы поняли, что это ему нравится, и создали ему место для занятий. Очень часто бывает трудно убедить родителей установить некие рамки, потому что они настолько счастливы, что их ребенок может что-то делать (а они уже на это не надеялись), что ему позволяется делать все что он хочет. Нужно действительно очень много работать с семьями, чтобы они поняли, как важно устанавливать какие-то ограничения.

Мы используем в работе духовые инструменты, например трубу. Работа с незнакомыми музыкальными инструментами вообще очень увлекательна, но это зависит от способностей приглашенного музыканта. Иногда он приходит с контрабасом, со скрипкой, с аккордеоном, с ударными – мы не замыкаемся на повторении одного и того же. Время от времени наш профессиональный музыкант приглашает своих коллег выступить у нас, и тогда возникает возможность поиграть на нескольких музыкальных инструментах сразу. Это очень интересно, потому что мы видим, как дети направляются к тому инструменту, который им больше подходит, кто-то предпочитает ударные, кто-то – духовые инструменты, кто-то – струнные. Это позволяет учесть выбор ребенка при составлении программы его занятий.

Вся эта работа проводится для личностного развития детей, и это счастливый момент в их жизни. Мы это делаем не ради выхода на сцену, хотя возможность сделать спектакль тоже не исключается.

При подготовке представления риск заключается в следующем: ты концентрируешься на конечной цели – сделать спектакль – и забываешь о детях. Это реальный риск. Например, завтра вечером в одном большом Парижском театре будет представление, в котором принимают участие подростки и взрослые с аутизмом. Они работают с профессиональными музыкантами и уже записали несколько дисков. Но организаторы настолько руководят каждым их шагом, что у них не остается личной свободы. В данном случае ставится цель – представить качественный спектакль. Им уже посчастливилось услышать аплодисменты и получить признание, но я бы их скорее назвал «пленниками музыки». Я присутствовал на репетициях этого концерта. Очень часто один или два взрослых работали с одним человеком из группы, чтобы избежать кризисов и каких-то эксцессов. Но те, кто не мог вписаться в этот процесс, исключались из него, и им оставалось только слушать. Для меня эта работа интересна тем, что она способствует социальной интеграции людей с аутизмом. Но вопрос в том, нужно ли молодым людям с аутизмом, которые участвуют в этом представлении, быть «артистами», чтобы интегрироваться в общество и быть такой «социальной витриной»? Почему не использовать это для того, чтобы рассказать об аутизме, для того, чтобы этих людей признали и увидели? Надо сказать, что во Франции об аутизме начали говорить больше именно с того момента, как на сцене стали выступать люди с аутизмом.

Очень трудно представить себе музыкальные занятия без действия. Когда идет работа над расслаблением, над релаксацией, использование музыки, ритмики очень важно для ребенка. Следующей, более высокой, ступенью является обучение танцу, потому что в этом случае дети должны не только улавливать ритм, но и чувствовать партнера, другого человека. С малышами, например, мы очень часто работаем с детскими считалочками, водим хороводы. Затем мы их обучаем народным танцам, а старших – современным (рок или макарена). Это дает возможность устраивать совместные праздники с детьми, не посещающими Центр, а также позволяет нашим ребятам участвовать в семейных торжествах, а не сидеть в стороне, тогда хотя бы в данном случае их поведение будет соответствовать ситуации. Смысл этой работы заключается также и в социальной интеграции.

 

Ходите ли вы с детьми в театр или на концерты? 

Да, хотя все зависит от времени дня, ведь в 16:30 дети уходят домой. Но иногда мы посещаем спектакли, которые устраиваются для школьников, и тогда наши дети находятся там вместе с детьми из обычных школ. Когда мы будем говорить о рисунке, о живописи, вы увидите, что мы ходим в музеи. У нас есть возможность работать с настоящими художниками, которые устраивают группам детей сеансы живописи или скульптуры в музеях. Например, в Центре для подростков, мы сотрудничали с профессиональным скульптором, мастерская которого находилась рядом. Некоторые подростки самостоятельно ходили к нему в мастерскую, а другие посещали занятия для взрослых, которые он проводил. Этот скульптор говорил, что способности детей произвели на него очень большое впечатление.

 

 

Рисование

 

В начале занятий рисованием дети открывают для себя материал. Они могут брать краски руками и даже класть их в рот. Им необходимо пройти через это, но если дальше мы им ничего не предложим, то они все время будут повторять один и тот же «рисунок», то есть будут просто смешивать на листе бумаги разные краски, которые, в конце концов, сольются в одно цветовое пятно. И так может продолжаться в течение многих лет.

Как помочь ребенку продвинуться дальше в области рисунка и художественного творчества? Мы решили отталкиваться от конкретных реальных вещей. Приведу вам такой пример: у нас в Центре есть сад. Мы проводили там достаточно много времени для того, чтобы посмотреть на траву, пощупать и почувствовать ее и потом по памяти попробовать ее нарисовать.

Мы обучаем также детей некоторым техническим приемам. Сначала, мы учим их проводить кистью линию, а не просто закрашивать лист бумаги. Мы знаем, что лист-то они закрасят, но больше у них ничего не выйдет. Работая по принципу «от конкретных вещей к их изображению», мы убеждаемся в том, что рисунки детей постепенно меняются. Самый яркий пример – попытки нарисовать цветы в вазе. Сложнее всего нарисовать вазу, и тут им, конечно, нужна помощь. Воспитательница воспользовалась этим моментом, чтобы научить детей раскрашивать только рисунок и не выходить за его контуры. Это мы говорим об обучении. Затем, когда ребенок работает самостоятельно, он может уже сам создать образ предмета. Самое удивительное начинается, когда появляется изображение человека. Очень часто все начинается и заканчивается рисунком человечка-головастика.

Мы используем также разные способы работы с фотографиями. Это позволяет детям получить представление о своем собственном теле. Например, мы использовали собственные фотографии ребят. Мы ставили эти фотографии за стекло, и дети рисовали прямо на этом стекле, обводя контуры своего лица. В то же время они могли что-то в нем менять, например пририсовать зеленые волосы или приклеить себе усы из пластилина, или косы из ворса... Такая работа позволяет развивать воображение, используя реальную внешность. Еще мы использовали фотографии, вырезанные из журналов. Дети обводили на фотографии контуры лица, нос, волосы – для того, чтобы затем нарисовать свой собственный рисунок. Чередование работы с конкретными вещами (которые они могут пощупать, которые они видят) и с графическим образом очень важна для них, потому что это им помогает перенести образ своего тела на бумагу.

Мы работали также с натурщиком. Это очень интересно, потому что дети должны были изобразить человека, который им позировал. Он принимал разные позы, и сам указывал им на ошибки в изображении. Например, он говорил: «Посмотри внимательнее, я не такой», «Посмотри внимательнее, какой у меня локоть» или «Посмотри, как ты его нарисовал». Натурщик не предлагал готовых решений, но своими вопросами он заставлял ребят подумать, правильно ли они его изобразили. Эта работа длилась целый год, и успехи детей в изображении людей были налицо. Практически все дети и все подростки, которые участвовали в этой работе, сейчас могут целиком нарисовать человека, ничего не забывая – ни глаз, ни носа, ни рта, ни выражения лица. Работа с конкретными вещами способствует интеграции детей и позволяет им иначе взглянуть на окружающий мир. Особенность таких детей состоит в том, что они не могут составить себе целостную картину мира или запоминают только то, что их интересует. Но с помощью этой работы дети начинают делать обобщения.

Особый интерес представляют рисунки, которые дети делают по памяти. Обычно проходит около шести месяцев, прежде чем мы замечаем прогресс в изображении дерева или букета цветов, но в то же время дети помнят, что они делали на предыдущем занятии, и им не нужно каждый раз начинать заново, как будто неделю назад они ничего не рисовали.

Ребятам было очень трудно работать со скульптором. Один подросток сначала только катал шарики из глины. Скульптор не знал, что с ним делать, но однажды он предложил мальчику вылепить человечка. Он помог ему, и у них вместе получился человечек. Скульптор сделал это, чтобы сказать себе: «Я не оставил этого ребенка без внимания, я ему предложил что-то делать, чтобы он не сидел один где-то в углу и не скучал». Конечно, ему было интереснее работать с теми детьми, которые могли уже что-то слепить самостоятельно. И скульптор был очень удивлен, когда через неделю этот мальчик самостоятельно слепил человечка, и тогда он начал работать практически только с этим подростком. Нужно постоянно что-то предлагать ребенку, даже когда вы не верите в то, что что-то получится, даже когда перед вами ребенок, который только повторяет одни и те же жесты. Нужно лишний раз этим воспользоваться, чтобы спровоцировать его, подтолкнуть, и однажды он вас удивит.

Работа по памяти может осуществляться в течение длительного времени. Например, одни раз мы ездили на 10 дней на море. Ребята брали в руки песок, морскую воду, доставали оттуда ракушки, песок, гальку. Когда мы вернулись в Париж, мы предложили им поработать с галькой и ракушками, которые они привезли. Кто-то сделал коллаж, кто-то нарисовал рисунок и приклеил туда кусочки гальки и ракушки. Работа, связанная с воспоминаниями о море, продолжалась примерно два месяца. Мы использовали также фотографии, которые мы там сделали. Сначала мы им предложили перерисовать то, что они видели на фотографиях, и постепенно нам удалось добиться того, чтобы они уже рисовали по памяти. То есть какие-то вещи они действительно усвоили.

Нужно отметить, что мы пытаемся, по мере возможности, привлекать к этой работе профессионалов, потому что воспитатели не могут знать всего. И потом, взгляд профессионального художника оказывает дополнительную поддержку. Очень часто он находит какую-то мелочь, которая поможет ребенку прекратить бесконечно повторять одни и те же жесты и научиться чему-то новому.

В этом году на занятиях живописью мы используем репродукции известных художников. В Интернете можно найти каталоги разных музеев, и дети могут выбрать ту картину, которая им понравится. В этом году было сделано очень много копий картин Ван Гога и Матисса. Матисс – очень интересный художник, потому что он много рисовал тело человека. Дети много работали с картиной Матисса «Обнаженная натура в голубых тонах», на которой ноги отделены от тела.

Ближе всех к оригиналу оказались работы Антуана. Его способность видеть и запоминать то, что он видит, помогла ему сделать такую работу. Ему 16 лет, он настоящий аутист, и у него есть некоторые интеллектуальные способности. Но у него абсолютно отсутствуют эмоциональные реакции; он ведет себя, как маленький робот. Если он хочет, например, пойти в другой угол комнаты, он просто пройдет мимо вас и даже не заметит. С ним нужно постоянно работать и добиваться того, чтобы он вступал в контакт, чтобы он принимал во внимание тех, кто находятся рядом с ним, иначе он так и не выйдет из своей аутичной «оболочки».

Вот так мы работаем с рисунком, живописью и скульптурой. Здесь используется тот же принцип работы, что и на музыкальных занятиях. Мы работаем с художниками, с настоящими профессионалами. Это нам очень помогает, потому что аутичные дети не могут рисовать так, как обычный ребенок, копируя то, что он увидел. Нельзя сказать, что наши дети не талантливы, но они просто не представляют, как можно рисовать. Некоторые из них очень одарены. Я думаю, что как раз у Антуана есть способности к живописи. Существуют ведь художники с аутизмом, но их очень мало. Подавляющее большинство аутистов, если их не учить, будут просто закрашивать лист бумаги.

 

Как помочь им фантазировать, а не копировать? 

Это достаточно сложно. Обычный ребенок сам может придумать сюжет своего рисунка, используя то, что он уже видел, – в телепередаче, дома, на улице и т. д. У людей с аутизмом это не получается. Изображение человека у них развивается по мере развития представления о самих себе. Отсюда возникает идея терапии с помощью рисунка: предлагать им другие модели самих себя, которые помогут им понять, что они такие же, как и все остальные. Именно с этой целью – я об этом уже рассказывал – мы используем их фотографии за стеклом. У нас сейчас на стенах Центра для подростков висят изображения ребят в полный рост, которые они сделали сами следующим образом: один ребенок ложился на большой лист бумаги, а другие карандашом обводили контуры его тела, а затем все вместе раскрашивали.

Иногда мы работаем с такими картинами, где тело изображено не целиком. И ребенок, который выбрал себе именно эту картину для копирования, добавил недостающие части – пририсовал голову и ноги. Это очень интересно, потому что иногда встает вопрос, как они сами себя воспринимают, потому что на их первых рисунках часто нет рук или ног. Но через некоторое время они начинают четко себе представлять, как выглядят мужчина или женщина, и изображают тело целиком. Во Франции живопись занимает очень большое место в работе с людьми с аутизмом. Существуют даже целые галереи, где выставлены картины, написанные людьми с аутизмом. Живопись – также способ социальной интеграции. Если хотите знать мое мнение, то некоторые из рисунков моих ребят даже лучше, чем те, которые выставлены в галереях. Но, может быть, я не объективен в своем мнении.

 

Вы рисуете только портреты или пейзажи тоже? 

Да, пейзажи мы рисуем тоже. Но для этого мы, в основном, выезжаем на натуру, на настоящую природу.

 

Как происходит выбор цвета для картин? 

Ребенок может сам выбрать материал, с которым он будет работать (краски, пастель или карандаш), размер бумаги, цвет, когда он готов к такому выбору. Сначала мы предлагаем ребенку всю палитру красок. Но когда мы понимаем, что ребенок совершает одни и те же действия – выбирает одни и те же цвета и изображает одно и то же, – мы меняем предложенную палитру. Например, мы предлагаем ему только один цвет. Цвет и размер бумаги тоже имеют значение: можно рисовать на желтой или красной бумаге... Иногда мы меняем обстановку, в которой происходят занятия, то есть даем детям возможность сесть в зале так, как они хотят. Но на некоторых занятиях мы им предлагаем рисовать только на полу, иногда на стене, а иногда на столе. Существует масса возможностей разнообразить обстановку и материалы для работы. Но иногда мы этого выбора ему не даем, а предлагаем только черный карандаш для работы. Детям приходится реализовывать свои идеи теми средствами, которые у них есть.

 

Кто помогает профессионалам? 

Психолог Центра участвует в занятиях художественной мастерской один раз в месяц, а сами эти занятия проходят один раз в неделю. Но каждый понедельник вечером психолог в течение получаса беседует с воспитательницей, ведущей занятия живописью. На основе этой беседы воспитатель разрабатывает планы на следующие занятия для каждого подростка.

Что касается музыкальных занятий, то мы готовим их иначе. В этом случае задействована команда воспитателей, то есть музыкант вместе с ними определяет, что он будет делать с детьми. Сотрудничество необходимо для того, чтобы проводилась общая линия, о которой я говорил. Это важно, потому что если состояние ребенка не очень хорошее, например бывают периоды, когдау него повышается агрессивность, возбудимость, то нам нужно подумать, какой тип работы предложить ему на музыкальном занятии. И, естественно, здесь играет роль выбор инструмента, материала. Поэтому мы обязаны работать вместе.

 

Учитываете ли вы влияние цвета на эмоциональное состояние ребенка? Это может повлиять на его развитие... 

Это возможно. Обычно мы сами предлагаем ему определенный цвет, с целью спровоцировать у ребенка ту или иную реакцию. Но для некоторых детей самое важное – просто повторять один и тот же жест. Им все равно, какой цвет или материал им предлагается, они все равно всегда будут делать одно и то же. Поэтому мы ввели обучение различным техническим приемам, чтобы, используя этот опыт, они могли освоить другие жесты. Например, у ребенка есть обычные стереотипные повторяющиеся движения, которые происходят по одной схеме – либо справа налево, либо по кругу. Он закрашивает пространство только таким образом, потому что не знает, как закрасить его иначе. Когда мы ему даем дополнительные средства, мы видим, что его работы больше приближаются к реальности. И здесь очень важно не давать ребенку постоянно повторять только то, что он хочет, а требовать от него выполнения наших условий, потому что это поможет нам вместе перейти еще один рубеж.

 

Что вы делаете, когда ребенок не хочет соблюдать заданные рамки, например, работать с одним цветом? 

Если мы предлагаем ребенку работу с одним цветом, то только этот цвет находится в данный момент в зале, где он занимается. Случается, что он вообще ничего не делает. Именно здесь важна групповая работа, потому что не бывает, чтобы все пятеро ничего не делали. Даже тот, кто ничего не делает, будет смотреть, что делают другие. Комнаты не заперты, дети могут выйти из них, но выходят очень редко. Обычно ребенок остается, наблюдает за тем, что происходит, и постепенно пытается что-то сделать сам. Не было еще такого случая, чтобы ребенок или подросток ничего бы не сделал на протяжении всего занятия. Занятия рисунком и живописью достаточно долгие – они длятся 2 часа. А это значит, что у подростка есть время подумать над тем, что он хочет сделать, остановиться, посмотреть, что делают другие, вернуться к своему собственному рисунку, посмотреть и дополнить что-то.

Часто подростки на одном и том же занятии начинают рисовать заново, то есть они откладывают то, что им не понравилось, и начинают новый рисунок. Они это делают не для того, чтобы сделать новый рисунок, а просто, чтобы переделать то, что не получилось. И это не воспитатель, а он сам видит, что у него что-то не получилось. Воспитатели никогда не оценивают качество его работы, они просто подбадривают подростка, спрашивают его, доволен ли он тем, что сделал, красиво ли у него получилось, не забыл ли он чего-нибудь, не хочет ли что-то добавить. Но выбирает всегда сам подросток или ребенок. И он сам может сказать, что уже закончил свою работу.

Рисунки и живописные работы дети делают для себя. Но иногда мы просим их нарисовать что-нибудь и подарить своим домашним, то есть мы заранее ставим перед ними определенную цель. Очень часто рисунки некоторых дети, сделанные для дома, отличаются от тех, что они делали все вместе. Часто дети не хотят брать свои работы домой. Но зато, когда мы раз в год собираем все рисунки, которые были сделаны детьми, и спрашиваем их, какие из них они хотели бы выставить в Центре, они сами оценивают и выбирают некоторые работы, сами вставляют их в рамочку для экспозиции. Дети знают, что эти работы увидят и оценят все, кто приходит в Центр, в том числе и их близкие.

После проведения выставки мы иногда предлагаем им забрать картины домой, но они не всегда этого хотят, потому что для них Центр и дом – два отдельных мира. Они не осознают, что они сам являются связующим звеном между этими двумя мирами. Им нужно некоторое время, чтобы их связать между собой.

 

Все ли посещают занятия по арт-терапии? 

Не все занимаются живописью или рисунком. Но все посещают занятия по арт-терапии: у кого-то это будет музыка, у кого-то скульптура, лепка или рисование. Надо сказать, что мы всегда предлагаем занятия арт-терапией тем детям, которые в других областях неуспешны, почти ничего не могут делать. Некоторые дети очень непродуктивны на обычных классных занятиях. Они проводят в классе только 45 минут в неделю (я говорю сейчас о подростках). И мы не настаиваем на большем: в течение 10 лет им предлагались занятия в классе для того, чтобы развить их графические способности, научить их читать и писать, но никакого прогресса у них не наблюдается. Для них нужно искать иные средства, которые помогут им развить свои графические способности и составить себе представление об окружающем мире. Этими средствами могут быть, в частности, рисунок и живопись. Обычная школьная система закрепления навыков не подходит для них. Некоторые, например, на занятиях живописью смогут выбрать 2 или 3 цвета и сумеют их сосчитать, в то время как они не умеют считать. Через конкретную деятельность, когда дети становятся активными «действующими лицами», они овладевают и теоретическими знаниями. Если дети или подростки не могут писать, потому что письмо для них пока еще ничего не значит, то усвоение ими простейших графических навыков позволит, может быть, нарисовать пиктограмму, чтобы выразить то, что они хотят сказать. Но с ними нужно работать над смыслом того, что они изображают: действительно ли твой рисунок похож на вазу или кошку? А затем нужно давать ребенку возможность творческого самовыражения и изображать предметы и живые существа так, как он их себе представляет.

 

Как вы готовитесь к занятиям в художественных мастерских? 

Я уже говорил, что мы выбираем цвета, размер и форму «подручных средств». Нужно также учитывать наши материальные возможности, а они разные в детском и подростковом Центрах. В Центре для подростков есть специальное помещение для занятий живописью. Что касается Центра для детей, там все занятия арт-терапией проходят в основных группах. Но в обоих Центрах воспитатель должен готовить помещение к занятиям заранее. Это необходимое условие, на котором мы настаиваем. Если мы во время занятия будем терять время на то, чтобы резать бумагу, наполнять сосуды краской или готовить палитры с разными красками, можно с уверенностью сказать, что банка с краской будет перевернута или использована до начала самого занятия, потому что в то время, как воспитатель будет резать бумагу, дети залезут в краску руками. Вот почему очень важно готовить заранее то, что мы будем предлагать детям. Я уже говорил, что мы продумываем заранее, какие места займут дети во время данного занятия. Если мы решим, что они будут работать за столом, они могут это делать сидя или стоя, но в любом случае у них будет свое место, и мы стараемся быть рядом, чтобы они оставались на месте, когда они работают с красками. Потом они могут перемещаться по аудитории, но руки у них будут чистыми.

На самом деле мы просто действуем в соответствии с установленными ритуалами, что помогает ребенку понять, что занятие началось. Сначала надевается специальный фартук. Затем ребенок выбирает, например, бумагу для работы из заранее приготовленной папки. Обычно в начале занятия воспитатели сами ставят краски или краску на стол. Но что касается маленьких детей, они очень часто начинают смешивать все краски, имеющиеся в их распоряжении, и через 5 минут больше не будет красной, синей, желтой красок, а будет одно мутное серое пятно. Поэтому мы стараемся предлагать, в частности маленьким детям, краски основных цветов в такой упаковке, которая не позволяет им смешивать цвета, но в то же время мы даем им дощечку (палитру), на которой они могут смешивать краски. Мне кажется очень важным, чтобы в их распоряжении всегда были краски основных цветов, которые бы притягивали их внимание. Но если им нужно смешать краски, приобрести новый для них опыт, важно, чтобы у них была палитра, которую они потом смогут использовать для рисования. И у них всегда есть возможность добавить туда чистую краску.

Как я уже сказал, сначала мы сами предлагаем краски для работы, обычно это гуашь. Но со временем мы ставим все краски на одном столе, и дети выбирают их сами. Это становится возможным, когда мы знаем, что дети уже поняли, что не нужно смешивать все краски на палитре. Мы установили и другие правила для детей, которые занимаются только тем, что закрашивают листы бумаги. Некоторые полностью концентрируются на этой работе и делают ее очень медленно, но большинство, наоборот, все делают быстро. Тогда мы говорим, что сегодня мы будем работать только с одним листом бумаги. А когда ребенок заканчивает свою работу, мы предлагаем ему еще раз посмотреть на нее, показать ее другим, просушить ее и т. д. Все это делается для того, чтобы ребенок не принялся тут же за новый рисунок, потому что, если у него не будет времени на «передышку», то он, скорее всего, будет вновь рисовать то же самое. Ему нужно сделать паузу. Мы предлагаем ему, например, вымыть кисти, привести в порядок свое рабочее место, может быть, помыть руки, выпить что-нибудь или погрызть конфету. Только после этого мы его спросим, хочет ли он сделать что-нибудь еще. Окончание занятия всегда готовится заранее, всегда отмечается определенным образом. Если ребята всё закончили и не хотят больше рисовать, мы вместе приводим комнату в порядок. Те, у кого были пластиковые фартуки, моют их, а для тех, у кого были фартуки из ткани, есть тазик, вода, мыло. Очень важно – это касается всех занятий – точно отмечать его начало и конец. Но бывает так, что занятия уже заканчивается, а некоторые дети еще рисуют. Мы их предупреждаем, что у них осталось немного времени, и чтобы придать этому моменту зримую форму, мы обычно включаем какую-нибудь хорошо им известную песенку. Дети знают, что, когда песенка закончится, им нужно будет закончить свою работу, и это им позволяет мысленно приготовиться к окончанию занятия, выстроить последовательность событий. Но они также знают, что если рисунок не закончен, они могут его продолжить в следующий раз. Ну а затем – тот же самый ритуал уборки.

 

 

Театр

 

Театральная мастерская – еще один вид арт-терапии. Занятие театральным искусством с аутичными людьми может вызвать недоумение, но это тоже очень интересный способ работы. Театр позволяют детям с аутизмом осознать свою роль и обратиться к чувствам, которые им так трудно понять. Вы знаете, как им трудно выразить огорчение или боль. Они смеются и когда им больно, и когда они довольны, и им действительно очень сложно отличить наши чувства от своих, понять свои и наши чувства. Театральное искусство – это, конечно, громко сказано, но такие занятия помогают им одновременно научиться перемещаться в пространстве, почувствовать другого человека и выражать свои чувства. На некоторых занятиях мы учимся делать вид, что смеемся или сердимся, или что нам грустно. Есть занятия, на которых они работают парами и изображают ссору. Иногда мы изображаем настоящие семейные сцены. Мы придаем очень большое значение этим вещам, так же как мы специально просим детей извлекать очень громкие звуки из музыкальных инструментов. Мы сознательно преувеличиваем масштаб обычной ситуации.

Как я уже сказал выше, в театральной мастерской можно обучать детей перемещению в пространстве и одновременно прививать им социальные нормы. Достаточно в зале повесить занавес, чтобы устроить «сцену», и тогда можно отрабатывать перемещение по сцене: входить на нее с одной стороны, а выходить с другой. Затем можно каждый раз усложнять задание, например просить ребенка дважды пройти по сцене туда и обратно. Можно «устроить» детям встречу на сцене, можно попросить ребенка, находящегося на сцене, позвать другого, и все это «понарошку».

Нам удалось поставить спектакль по сказке «Белоснежка и семь гномов», на что потребовался целый год. Мы начали с работы над сценическим движением, как я описывал выше. Затем, просмотрев много книжек с картинками, мы выбрали эту сказку, инсценировали ее, и каждый выбрал себе роль. Естественно, что говорящие дети выбрали самые лучшие роли: Белоснежки, короля, колдуньи и охотника, который должен был убить Белоснежку. Неговорящим детям достались роли гномов, и вот тут начались большие проблемы. Роли выбраны, сюжет знаком, но ничего не получалось, и мы прекратили «репетиции». Мы начали делать декорации: деревья, мебель для дома гномов и замок. Мы сами сделали себе костюмы: у гномов это были белые колпаки и белые футболки, король соорудил себе корону и красивый плащ, охотник – шпагу и охотничий костюм, и, естественно очень красивое платье для Белоснежки... В тот день, когда дети надели костюмы, работа пошла. Дети работали с предельной концентрацией. Они действительно знали, что им нужно делать. Роли они не учили, просто воспитательница записала текст на магнитофон, и мы отрабатывали сцену за сценой, чтобы они на слух могли определить, что им нужно делать. Спектакль был показан другим детям. Во время представления произошел забавный случай. Когда умирала королева, король должен был плакать и вытирать слезы носовым платком. Но во время спектакля у него не оказалось носового платка. Он посмотрел вокруг, но вместо того, чтобы уйти за платком, он нашел меня глазами (я стоял за кулисами) и сделал мне знак, что ему нужен платок. Я бросил ему платок, и он смог продолжить!

 

В каком возрасте начинаются занятия в театральной мастерской? 

В этом спектакле принимали участие дети из средней и старшей групп детского Центра.

 

Понимают ли дети то, что вы им говорите? 

Мы используем в работе язык МАКАТОН, который облегчает коммуникацию, и мы убеждаемся в том, что устная речь приобретает для детей все больший смысл, даже если они не говорят. Если они знают, что могут выразить свои мысли и что их поймут, что их услышат, что они могут «говорить», не обязательно пользуясь словами, то им не нужно выражать свои чувства через агрессию, потому что у них есть другое средство, чтобы сказать, что им плохо. И, естественно, они вообще становятся более спокойными.

Чтобы закончить разговор о театре, я хочу напомнить вам нашу цель: научить детей самовыражаться, используя театральные приемы, то есть ставить спектакли, фантазировать, придумывать, создавать для них непривычные ситуации. Когда они сталкиваются с такими ситуациями в жизни, они не умеют ими управлять, они не умеют сдерживать свой гнев или выражать свою грусть, а занятия в театральной мастерской помогает им научиться это делать.

 

 

Сказка

 

Еще один вид работы, который мы используем в качестве арт-терапии – работа со сказкой. Эти занятия проводят воспитатель и психолог. Рассказывается сказка, затем у каждого ребенка мы спрашиваем, понял ли он эту сказку. Такое занятие несколько проще проводить с говорящими детьми, но можно их проводить и с детьми, не владеющими речью. Для этого изготавливаются специальные картинки – рисунки к сказке, и дети могут выбрать и показать то, что им показалось наиболее важным. Мы просим их также нарисовать то, что произошло в сказке, а иногда мы придумываем новые сказки. Выбор темы, конечно, очень важен. В основном этот вид работы проводится со старшими, с подростками. Надо сказать, что часто мы начинали с известных сказок, таких как «Белоснежка и семь гномов», но нам больше нравится работать со сказками, которые рассказывают о встрече двух людей. С подростками используются любовные истории, истории, рассказывающие о родителях и маленьких детях.

К обычным средствам, необходимым для понимания сюжета, которыми являются речь, картинки и иллюстрации из книги, мы решили добавить еще одно визуальное средство, а именно марионеток. Можно было, конечно, использовать марионеток, купленных в магазине, но мы решили, что будем делать их сами вместе с детьми. Изготовление марионеток – это не просто занятия ручным трудом. С помощью марионетки ребенок может «оживить» тот или иной персонаж, то есть лучше понять, что происходит, и лучше объяснить, что он понял в сказке.

Кукольный спектакль – это процесс, в котором объединяются многие виды деятельности: рисование декораций, создание кукол, умение слушать и воспроизводить сказку. Поэтому эта работа занимает много времени. Естественно, это сложнее сделать, когда учреждение работает как консультация; когда же дети занимаются в Центре каждый день, сделать это гораздо легче.

В нашем Центре дети предпочитают ходить в музыкальную и театральную мастерские – это самые популярные виды занятий. Есть занятия, обязательные для посещения, но если речь идет о терапии, то нужно согласие детей.

Подросткам занятия рисунком и живописью предлагаются больше в терапевтических целях, но эти занятия помогают ребенку осознать самого себя и окружающий мир. Мы сами направляем туда тех детей, которым это необходимо. Театр и музыку дети часто выбирают сами, а танец, живопись и лепку выбираем для них мы. Что касается работы со сказкой, то бывают случаи, когда, например, воспитательница сама набирала группу, потому что в том году она хотела работать в основном с говорящими детьми.

 

Вы задолго планируете, какие занятия будете проводить, или вы на текущей неделе решаете, что будете делать на следующей? 

Все зависит от конкретной ситуации. Если, например, мы хотим развивать на занятиях память, мы составляем план на длительный срок, но бывает, что с ребенком что-то происходит, и мы не можем двигаться дальше. В этом случае мы прерываем запланированную работу и придумываем что-то новое. С одной стороны, очень интересно планировать работу на длительный срок, потому что так можно просчитать возможный прогресс у ребенка. Но здесь важно помнить, что целью является не достижение успеха, а правильное сопровождение ребенка на пути к успеху. Если в какой-то момент лучше остановиться, то нужно это сделать. Деятельность как таковая не должна быть выше здравого смысла.

 

Существует ли у вас стандартный учебный план? 

Исходя из возможностей детей и состава группы, мы составляем план на ближайшие 6 месяцев. На следующий год или на следующие 6 месяцев мы придумываем что-то совершенно новое или дополнительное, или вообще решаем прекратить какие-то занятия, например, не проводить занятия по живописи, потому что мы не можем делать с детьми все, что бы мы хотели. Но существуют приоритетные виды деятельности. Наша работа строится на этих приоритетах.

 

Используете ли вы видеосъемку, чтобы потом можно было посмотреть кассету вместе с ребенком? 

Мы используем видеосъемку на занятиях, но не систематически. В частности, несколько лет назад мы снимали детей, и одновременно они видели себя по телевизору, то есть видели, что они делают в данный момент. И это тоже было очень интересно. Но такой вид работы мы проводили только один раз в группе, для которой сочли это полезным. Мне кажется, что с помощью видеосъемки детям будет легче осознать качество своей игры в спектакле. Часто воспитатели, которые проводят театральные занятия, снимают одно из занятий раз в месяц и затем просматривают его вместе с детьми, чтобы двигаться дальше. Использование видеофильмов интересно, потому что остается продукт, который можно пересматривать и подводить итоги вместе с детьми – показывать им их собственные успехи: «Видишь, в прошлом году ты делал так, а сейчас у тебя получается гораздо лучше».

 

Каникулы и работа вне стен Центра

 

Бывают ли у ваших детей каникулы? Как они проводятся? Как родители выходят из положения? 

Конечно, у них есть каникулы: летом 5 недель, и еще 4 раза по 8 дней: в феврале, на Пасху, в ноябре и на Рождество. Обычно каникулы они проводят с родителями дома. Но есть семьи, которые не могут заниматься ребенком во время каникул. Тогда мы договариваемся с другими службами, которые находят для наших детей места для проведения всего каникулярного периода или его части.

Мы сами раз в год организуем выезды со всеми детьми на 10 дней. Воспитатели в полном составе участвуют в этой работе, потому что это – работа, а не каникулы. Это действительно работа, потому что мы используем эти дни для того, чтобы проводить более интенсивные занятия с детьми. Когда мы вместе уезжаем на 10 дней, мы сталкиваемся с теми же проблемами, которые родители ребенка должны решать ежедневно: трудности с засыпанием, соблюдение ночной гигиены, туалет, уборка кровати и т. п. На протяжении года мы за этим не следим, потому что мы просто не можем этого делать. Во время наших совместных поездок мы пользуемся возможностью попытаться естественным образом решить эти проблемы, хотя ясно, что за 10 дней мы этого не сделаем. Но, используя еще и ту информацию, которая поступает к нам из семьи, мы можем составить план работы с ребенком именно на этот срок и поставить перед собой, может быть, только две цели.

Например, к концу срока этот ребенок должен научиться мыться самостоятельно. И тогда в его индивидуальном плане мы выделяем ему время для душа, достаточно длительное для того, чтобы можно было ему напоминать: «Не забудь помыть голову и почистить зубы». Другие дети в это же время учатся стелить постель, наводить порядок в комнате или убирать вещи в шкаф. Поэтому я и говорю, что это не каникулы. Когда я говорю о каникулах, я имею в виду настоящие каникулы; это время, когда дети отдыхают вместе с родителями или в другом месте. Существуют общественные организации, которые занимаются специализированными лагерями для детей – там предусмотрены все возможности для ребенка, для его отдыха. Когда вы концентрируетесь на какой-то определенной задаче, например, научить детей умываться или следить за чистотой одежды, вам приходится ставить детей в определенные рамки, выдвигать постоянные требования к ним. Мы уже говорили с вами во время перерыва, что самое главное – это наша убежденность в важности того, что мы от них требуем. Это мобилизует детей. Если мы сами не будем уверены в том, что это для них очень важно, они не будут «вступать в эту игру».

 

Вы можете «отдать» своих детей на время каникул в какую-то другую организацию. У нас такого опыта вообще нет. Насколько доверительные партнерские отношения должны быть с этими организациями, ведь они могут и навредить за это время – 10 дней или 5 недель? 

Мы работаем с общественными организациями, которые хорошо знаем. Когда мы открыли Центр для подростков, то первые три поездки наших сотрудников с детьми были организованы в сотрудничестве со специальными структурами, занимающимися детским отдыхом. Представители этих организаций помогали нам. Это позволило им ближе познакомиться с нашими детьми, с которыми они в будущем вместе проводили каникулы. Мы часто строим свою работу на базе таких партнерских отношений.

Например, дети, которые выходят из наших Центров, обычно не принимаются в учреждения для взрослых, потому что часто создается впечатление, что с ними ничего невозможно сделать, очень трудно общаться и т. д. Мы выстроили целую систему стажировок. Молодой человек, покидающий наш Центр, может пройти в этих учреждениях стажировку, во время которой один из наших воспитателей сопровождает его. Воспитатель может успокоить, поддержать молодого человека, испытывающего трудности при смене обстановки, а также объяснить сотрудникам данного учреждения особенности его поведения. Постепенно наш воспитатель все реже и реже к нему приходит или перестает приходить совсем. Систематически мы подводим итог стажировок совместно с сотрудниками учреждений для взрослых, и бывает, что специалисты этих учреждений высказывают пожелания пройти стажировку у нас, чтобы посмотреть, как мы работаем. В этом случае приходится проявлять большую гибкость. Когда мы занимаемся обучением персонала других учреждений, мы занимаемся не своим делом, но я думаю, что только такой ценой нашим выпускникам удастся интегрироваться в учреждения для взрослых. Тогда специалисты увидят своими глазами, что работа с молодыми людьми возможна, что они не находятся в постоянном кризисе и что вполне возможно урегулировать все их проблемы. Эта большая работа по налаживанию отношений, по партнерству совершенно необходима.

 

Не возникают ли во время выездов проблемы, связанные с тем, что дети зависят от сложившихся стереотипов?  

Пытаетесь ли вы воссоздать обстановку, приближенную к той, что сложилась в Центре, и, если таких проблем не возникает, то говорит ли это о том, что система работает и позволяет детям легко адаптироваться к новым условиям?  

Все зависит от конкретного ребенка. Все возможно. В случае со сложным ребенком, которому трудно наладить отношения с окружающим миром и в жизни которого очень важны ритуалы, нужно к выезду готовиться заранее. Например, ребенок привык гулять в парке, а сегодня ему предлагают пойти в кино, и если его не подготовить к этому, то ничего не получится. Ему просто заранее надо объяснить, что сегодня будет что-то необычное: мы пойдем в кино. Возможно, ему следует показать фотографию того кинотеатра, куда мы пойдем, потом фотографию микроавтобуса, на котором мы поедем, или фотографию метро, то есть нужно провести подготовительную работу; таким образом, мы поможем ребенку предвидеть все, что с ним будет происходить. Но фотографии показываются ребенку только заранее, и далее работа ведется уже с реальными предметами.

Детей, которые часто выходят в город, готовить нужно меньше, потому что смысл поездки состоит именно в том, чтобы они сами умели адаптироваться к новым, непредвиденным, ситуациям. Ведь такое случается каждый день. Например, в нашем Центре для подростков принято, чтобы ученики, как говорящие, так и не говорящие, самостоятельно ходили в булочную. Сначала они ходят туда в сопровождении воспитателя. У них есть фотография, на которой изображено нужное количество батонов. Они обращаются к продавцу и одновременно учатся расплачиваться, достают кошелек и считают деньги. На это нужно время. Постепенно, с согласия родителей, мы разрешаем им самостоятельно отойти от Центра примерно на 100 метров. В этом случае мы можем сказать подростку: «Давай, иди, я на тебя смотрю. Иди, ты можешь идти». В булочную мы уже не заходим, а остаемся у входа и просто говорим: «Я тебя жду на улице». В нашем Центре примерно половина подростков хотят сами ходить в булочную. Иногда, правда, случалось, что вместо батонов они приносили круассаны. Хотя продавец знает, что подросток должен купить пять батонов хлеба, он учитывает его пожелания. Этому предшествовала очень серьезная работа по налаживанию контактов и партнерских отношений с соседними магазинами. По дороге в булочную подростку нужно перейти не очень широкую, но все же большую улицу, и ему нужно быть очень внимательным. Он должен также находить выход из непредвиденной ситуации, например, если вдруг булочная оказывается закрытой. Когда вы оказываетесь перед закрытой дверью, нужно принять какое-либо решение, например, пойти в другой магазин.

 

Что вы предпочитаете: чтобы ребенок принес положенные 5 батонов или чтобы он проявил инициативу и купил круассаны? 

Чтобы он принес и то, и другое. Мы просим родителей, чтобы у подростков были карманные деньги. Даже если дети понимают, что могут потратить свои деньги на собственные нужды, они должны все-таки помнить о том задании, которое им поручили в группе.

 

Привлекаете ли вы к этой работе родителей? 

Нет. Этим занимаются только профессионалы. Мы можем помочь родителям так организовать жизнь дома, чтобы они решились отправить ребенка в булочную. Можно показать родителям, какие «этапы» они должны для этого пройти, но очень часто сначала они даже не могут себе это представить и, если они доверяют нам, то говорят: «Попробуйте сначала вы что-то сделать». Подавляющее большинство родителей наших детей не берут их с собой в магазин, потому что дети там либо набрасываются на конфеты или фрукты, либо не могут долго стоять в кассе, не могут потерпеть 2 минуты и начинают кричать. Когда нужно купить, например, новые ботинки, ребенок просто не понимает, почему одну пару обуви надо снимать, другую надевать, и тут начинается настоящий скандал. Наши родители в основном предпочитают делать все

это без ребенка, потому что так всем удобнее. А мы пробуем, мы решаемся на это и когда мы им показываем, что может ребенок сделать самостоятельно, тогда и они, в свою очередь, могут попробовать, потому что уже будут более спокойно к этому относиться. Но если они пойдут в магазин в сопровождении специалистов, их опасения за ребенка будут более сильными, чем убежденность педагога в том, что ребенок сможет достичь успеха. Они постоянно будут стремиться подстраховать и защитить ребенка, а это серьезно тормозит его развитие.

 

 

Вопросы полового воспитания

 

Как вы решаете вопросы полового воспитания подростков?  

Это очень интересный вопрос. Действительно, в подростковом возрасте просыпается сексуальность, и очень часто, тем более у аутистов, ее проявления непредсказуемы. Например, есть подростки, которые набрасываются на женщин или мастурбируют при всех. И тут тоже необходима работа по разъяснению и объяснению ребятам социальных норм. Большая работа должна проводиться и с семьей, чтобы разъяснить родственникам подростка, что он тоже имеет право на проявления сексуальности и что этому вопросу надо уделять достаточно внимания. Это очень непростая проблема.

На сегодняшний день мы нашли следующее решение: мы создали специальную группу, которая называется «Гигиена и подростковый возраст», где, с одной стороны, мы обучаем подростков гигиеническим навыкам (как мыться, как мыть руки, причесываться, девушкам – делать макияж), а с другой стороны, выделяем специальное время для обсуждения книг, видеофильмов, мультфильмов... Мы говорим об изменениях, происходящих в теле человека, и пытаемся объяснить им, что же происходит у них внутри.

Очень важно не запрещать, например, такие вещи, как мастурбация, а попытаться объяснить подросткам, что это – часть их интимной жизни и поэтому публично это не делается и для этого нужно найти в Центре укромное место. Семьи решают этот вопрос очень хорошо. Обычно родители просто посылают ребенка в его комнату, что означает, что это не запрещено, но что это не делают в гостиной: «Ты можешь это делать, но это касается только тебя». Сложность заключается еще и в том, что мастурбация приводит некоторых детей в сильное возбуждение, но удовлетворения они не получают. И тут ни воспитатели, ни родители не могут научить, что нужно делать.

Во Франции мы до сих пор не можем решить эту проблему. Единственное, что мы можем делать, – это все объяснять им и больше говорить с ними на эту тему. В других странах, кажется, в Нидерландах и Германии, существуют такие сексологи, которые обучают детей правильно мастурбировать, чтобы достичь удовлетворения. Но мы еще не достигли этой стадии.

Зато мы очень много работаем с семьями наших подростков. Мы приглашали в наше учреждение специалиста по сексуальному воспитанию и по профилактике СПИДа. Не надо забывать, что у всех этих детей есть право на сексуальную жизнь, но они могут сами стать жертвами сексуального насилия. И поэтому их нужно научить защищаться в таких ситуациях и отказываться делать то, чего они не хотят. Этот специалист встречался с подростками и объяснял им то, что считал нужным, затем полдня работал с воспитателями. Мы предложили родителям тоже прийти на встречу с ним. Пришли 10 семей из 15. Хотя занятие было коротким, было очень интересно, так как у родителей появилась возможность высказать все свои опасения по поводу будущего их детей. Когда говоришь о сексуальности, то речь уже идет не о ребенке, а о взрослом человеке, а для родителей это действительно очень серьезная проблема. Затрагивались вопросы, связанные с контрацепцией, с будущим детей. У таких детей существуют проблемы межличностного общения, и очень трудно себе представить, что они создадут семью. Но иногда у них появляются друзья, то есть люди, которые им более близки, чем все остальные. И с этими людьми нужно проводить большую работу, чтобы они понимали, что происходит, чтобы они научились уважать другого человека и самого себя и чтобы наших детей понимали и оказывали помощь.

 

 

Психомоторика

 

Насколько я понимаю, в ваших странах психомоторика, как отдельная специальность, не существует. Давайте рассмотрим разницу между этим специалистом и кинезитерапевтом.

Кинезитерапевт обучает ребенка движениям, которые ему трудно выполнять, потому что у него имеются физические или неврологические нарушения.

Специалист по психомоторике занимается телесной терапией, чтобы помочь человеку осознать самого себя и вступить в контакт с другими. Понятно, что этого можно также достичь благодаря занятиям живописью, танцами, театром, и действительно некоторые воспитатели, проводящие эти занятия, имеют диплом специалиста по психомоторике. Работа с телом – относительно новый метод терапии при аутизме, так как долгое время считалось, что аутисты не выносят близкого тактильного контакта с другим человеком. В действительности же – и это подтверждает практика – почти все дети позволяют прикасаться к себе, может быть, не непосредственно, но хотя бы через ткань. И очень многие, но не все, могут прикасаться друг к другу. Занятия важны и для повседневной жизни: есть дети, которые не моются, так как активно избегают любых прикосновений к себе.

 

Занятия в зале

 

Первая задача специалиста по психомоторике – помочь ребенку найти ориентиры в пространстве, понять, что такое «верх-низ», «право-лево», «перед-зад». Эта работа дополняет то, что делается на уроке, потому что там тоже изучают эти понятия, но специалист по психомоторике делает это посредством телесных движений. Чтобы этим заниматься, необязательно иметь диплом специалиста по психомоторике. Любой воспитатель может заниматься отработкой этих понятий с детьми: он должен с ними просто играть, например просить детей забираться на стул, пролезать под столом, становиться рядом с другим ребенком или перед ним.

Инструменты, которыми пользуются наши специалисты по психомоторике, используются в Центре лечебной педагогики и наверняка в ваших учреждениях тоже. Я говорю об играх с большими мячами, с которыми можно проводить упражнения по релаксации, помогая детям выпрямляться на мячах, качаться на них, а также переносить мячи, бросать их, постепенно увеличивая дистанцию броска. Мы предлагаем детям различные упражнения по преодолению препятствий: им нужно пролезть под каким-либо предметом или перелезть через него, пройти по «дорожке», нарисованной мелом, поймать или бросить мяч... При этом мы их ативно поддерживаем словами. Все эти упражнения помогают детям осознать положение своего тела в пространстве.

Интересно отметить, что все упражнения делаются в медленном темпе, и это позволяет детям действительно осознать то, что они делают. Они могли бы сделать какое-то упражнение гораздо быстрее, но я думаю, что тогда оно не имело бы такого же значения для ребенка. Например, иногда можно увидеть, что ребенок проявляет осторожность при выполнении любого упражнения, если темп быстрый. Важно также отметить, что во время занятий по психомоторике между ребенком и специалистом складываются доверительные отношения.

Специалисту по психомоторике очень помогают знание того, как в сознании ребенка формируется образ своего тела. Исходя из этих знаний, он предлагает ребенку игры и упражнения, соответствующие стадии его развития. Он помогает ребенку понять, является ли он левшой или правшой, потому что очень часто дети с аутизмом этого не различают. Бывает, что дети лучше владеют правой рукой, но левой ногой, и левый глаз у них видит лучше. При совершении какого-либо действия им бывает трудно все это объединить. Чтобы все это выявить, нужен взгляд профессионала.

Психомоторная работа проводится в специальном помещении, потому что нам требуется различное оборудование: мячи, лесенки и т. д. Но то же самое можно делать и в обыденной жизни, во время игр, например на прогулке.

Занятия психомоторикой – это еще и работа по расслаблению, так как многие дети постоянно находятся в напряжении. Эта работа проводится в специальных помещениях, спокойных и достаточно защищенных, с приглушенным светом и толстыми коврами, очень удобными для расслабления. Несколько лет назад мы начали заниматься с детьми йогой, а также работать с голосом – дети говорят «а-а-а-а-а» и бьют себя в грудь. Кроме этого воспитатель или специалист по психомоторике делают детям массаж, который начинается с пальцев ног и рук. Дети учатся сами делать себе массаж, и, может быть, они даже смогут делать его друг другу.

Обычно вначале нет никакого музыкального сопровождения, чтобы дети сконцентрировались на том, что они делают, и чтобы они не переключались на ощущения, связанные с музыкой.

Как и во время любого занятия, мы обязательно отмечаем его начало и конец. Например, в конце занятия мы поем песенку и вместе с детьми наводим порядок в помещении и все убираем.

Специалисты выделяют два вида моторики. Мелкая моторика включает в себя точные мелкие движения пальцев рук. Работа над мелкой моторикой состоит в обучении детей брать что-то щепоткой, держать карандаш или вставлять нитку в иголку... Общая моторика касается человеческого организма в целом, то есть и его расположения в пространстве, в том числе его местоположения относительно другого человека. Работа начинается с усвоения основных понятий, то есть с поиска ориентиров, о чем я говорил выше. Мы работаем также над равновесием с помощью упражнений, которые вы также наверняка предлагаете детям. Это – ходьба по скамейке или по бревну, прыжки на одной или на двух ногах, ходьба на четвереньках, то есть все то, что может делать обычный маленький ребенок. Трудность в работе с нашими детьми состоит в том, что очень часто они могут выполнять все эти движения естественно, не задумываясь, но когда мы просим их сделать то же самое движение и подумать об этом, т. е. осознать, что они сейчас делают, это оказывается невозможным.

У нас есть маленький очень подвижный мальчик, который мог совершать самые разнообразные движения: запрыгивать на скамейку, бежать по ней, спрыгивать с нее, но когда его попросили встать перед этой же скамьей, влезть на нее, пройти и спрыгнуть, он не смог этого сделать. Он испугался, ему потребовалось помощь, и если бы ему не дали руку, он бы упал, потому что в этот момент он осознал опасность ситуации.

Многие дети рискуют, взбираясь, например, на подоконник. Я знаю одного человека, который совершенно спокойно забирается на крышу по водосточным трубам. Когда они всё это делают, то не подвергают себя большой опасности, так как не осознают ее. Но сама по себе ситуация опасна. Поскольку все это происходит естественным образом, обычно это заканчивается хорошо. Но если попросишь этого же человека сделать то же самое, он этого не сделает. В данном случае психомоторная работа заключается в том, чтобы помочь ребенку осознать то, что он делает. Это возможно благодаря разным интерактивным играм: можно бросать друг другу мяч и учиться ловить его. Вы знаете, что некоторым аутичным детям это довольно сложно – многие не могут расстаться с мячом, и первым этапом в работе будет научить их просто передавать мяч другому и лишь затем бросать его немного дальше. Возможность осознать свои действия появляется также у ребенка во время игр с перемещениями. Например, воспитатели вырезают из бумаги следы ног. Можно придумывать игры с выстраиванием этих следов и дальше усложнять эти упражнения. Можно определять точки начала пути, остановки, и вводить какие-нибудь интересные детали. Например, можно сделать следы разного цвета и установить, например, следующие правила: когда подходишь к красному следу, надо подпрыгнуть, а если к черному – встать на четвереньки. Весь смысл в том, чтобы научить ребенка понимать, что происходит вокруг, и принимать решения, соответствующие ситуации.

 

 

Специфические методики

 

Существуют более специфические техники, которые отрабатываются в бассейне. В нашем Центре бассейна нет, но мы регулярно посещаем бассейн, находящийся неподалеку. Можно просто ходить туда вместе со всеми, играть в воде и получать от этого огромное удовольствие. Но есть время, когда в бассейне проводятся специальные занятия для наших детей. Нам удалось договориться, чтобы мы в течение одного часа находились в бассейне без посторонних. Это очень важно, потому что в бассейне всегда много посетителей, там хорошая акустика, и если кроме обычных звуков будет много других, то дети начнут сильно отвлекаться на них. В бассейне существует эффект сопротивления воды, и это тоже помогает детям понять, что же происходит с ними и вокруг них. Они бегают в воде, пытаются дышать в воде, выдыхать, нырять и смотреть сквозь воду, поднимать вещи со дна. Вся эта работа требует пристального внимания воспитателей. Погружение в воду часто оказывает физическое воздействие на те зоны тела ребенка, которые он не осознает. Следовательно, нам необходимо «смягчить этот удар». Многие дети теряют равновесие при входе в воду и начинают тонуть, потому что лишаются своих привычных ориентиров: в воде поверхность выглядит иначе, дети испытывают необычные тактильные ощущения и трудности с дыханием. Поэтому их нужно сопровождать, чтобы они не боялись и могли обрести равновесие, стоя на дне бассейна, которое они теряют просто из-за контакта с водой. Первоначальную работу с такими детьми можно проводить, когда они сидят на ступеньках бассейна, которые позволяют входить в воду постепенно. Им можно дать тазик с водой, чтобы они делали выдох в воду и пускали пузыри. Такая работа помогает научиться управлять своим дыханием и лучше понять, что такое погружение головы в воду. Затем можно спуститься немного ниже по ступенькам, чтобы вода доходила до плеч и делать то же упражнение, но уже без тазика. Можно сначала передвигаться на четвереньках на небольшой глубине и лишь затем погрузиться в воду.

Мы знаем, что многим детям сложно бросить мяч, расстаться с ним. Точно так же им трудно оторваться от поверхности земли. Чтобы решить эту проблему, мы используем большие доски из пенопласта или большие надувные матрасы. «Ходьба» по таким предметам, которые стабильны и нестабильны одновременно, помогают детям лучше осознать свое тело.

Существует другой вид водной терапии. Может быть, вы слышали, эта методика называется «Packing». Ее использование требует специального обучения. Эта методика вызывает большие споры во Франции, потому что некоторые специалисты считают ее очень жестокой. Речь идет о холодном обертывании: ребенка в купальном костюме заворачивают в очень холодную, если не ледяную, мокрую простыню. Понятно, что это не очень приятно, но вся процедура занимает очень мало времени. Важно, что когда снимают простыню, происходит тепловая реакция, и в этот момент ребенок начинает чувствовать те части тела, о которых он раньше не подозревал. Мы можем это оценить, потому что после обертывания мы просим детей нарисовать силуэт человечка и закрасить красным карандашом те места, где ему было тепло, а синим, где было холодно. Результаты удивительны, потому что дети действительно начинают закрашивать многие части тела человечков, которых они рисуют. Но интересно то, что их изображения человечков (при том, что их специально не учили рисовать) меняются: случалось так, что дети, которые раньше изображали человечков как головастиков, вдруг начинали рисовать настоящих человечков с руками и ногами.

Эту методику нельзя применять насильно. У нас были дети, которые отказывались принимать в этом участие. Мы использовали эту методику в работе с шестью детьми, которые постоянно находились в состоянии возбуждения и никак не могли найти себе места. Одному из детей это явно не подходило. И, конечно, мы прекратили делать ему эту процедуру. Но все остальные ждали ее и с удовольствием принимали в ней участие. Иногда, процедуры, которые кажутся варварскими, подходят таким детям и приносят им удовлетворение.

Процедура проводится в специальном зале, и мы никогда не используем по-настоящему ледяные простыни. Мы обертываем ребенка просто в холодные простыни, а после сеанса даем ребенка конфетку или что-нибудь в этом роде не в качестве вознаграждения, а чтобы приободрить его. Вся процедура вместе с массажем, который делается сразу после обертывания, чтобы ребенок одновременно вновь ощутил свое тело, длится около 45 минут. Для этого нужно 2-3 специалиста: надо быстро завернуть ребенка в простыню, чтобы вызвать у него термический шок. Само обертывание длится 2-3 минуты, не больше.

 

Вы делаете это летом или зимой? 

Это не зависит от времени года, поскольку процедура делается в помещении.

 

А можно заворачивать ребенка в горячую простыню? 

Я не думаю, что эффект будет тем же, потому что холод вызывает ощущение тепла в нашем теле, но тепло не вызовет ощущение холода.

 

Почему дети успокаиваются после этого? 

С теоретической точки зрения я не смогу вам это объяснить, так как я не проходил специального обучения. Ноя знаю, что те специалисты, которые применяют эту методику, проводили эту процедуру на себе.

 

Кто автор этой методики? В какой стране она возникла? 

Мне кажется, что эта методика возникла в США. Она развивалась одновременно с похожим методом под названием «Холдинг-терапия» (от слова «holding» – держать). Этот метод использовался с некоторыми очень беспокойными детьми. В этой процедуре принимали участие родители. Родителей просили крепко прижимать к себе ребенка, даже если он сильно сопротивлялся и пытался вырваться. После момента ожесточенной борьбы ребенок «сдавался», переставал сопротивляться и впадал в расслабленное состояние, почти как новорожденный. Мы испытывали эту методику с одним ребенком и его родителями, но вскоре прекратили, потому что маме было физически тяжело удерживать своего сына, когда он вырывался. Хотя с нашей помощью цель была достигнута, и ребенок успокоился, мы отказались от этой методики. Смысл был в том, чтобы работа продолжалась дома, но без помощи специалистов это было невозможно. Это моральная проблема, связанная с материнским отношением к ребенку. Мать испытывала очень большую психологическую нагрузку, и процедура не приводила к успокоению ребенка. В результате и родители, и ребенок испытывали еще большие страдания.

Вот в общих чертах, что представляет собой психомоторика. На самом деле мы ставим детей в сложные ситуации, потому что пытаемся добиться того, чтобы они осознавали то, что делают. Если говорить об этой базовой работе, вынося за скобки «Packing», ею может заниматься любой воспитатель, и я думаю, что вы тоже это делаете. Кто из вас проводит такую работу?

 

Все. Но мы используем еще бумажные обертывания.   Мы, например, заворачиваем детей в большие листы бумаги, чтобы помочь им ощутить свое тело.  

Мы это тоже делали, но дети были в одежде. Я думаю, главное, чтобы ребенку было удобно. Естественно, если мы хотим работать с ощущениями на ногах или на спине, а на ребенке толстые штаны и свитер, то, лучше его раздеть, чтобы он остался в трусиках, но тогда в помещении должно быть тепло. С бумажным обертыванием были очень интересные опыты, когда дети, разрывали бумагу, как птенцы, вылезающие из скорлупы. После таких процедур у некоторых детей также менялись рисунки человечков. У нас есть детские рисунки с изображением людей, очень похожих на птенцов, находящихся в яйце. Эти рисунки выражали ощущение, которое ребенок мог переживать во время этого занятия.

Есть и другие техники, которые можно использовать в зависимости от того, что вы умеете делать и на что готовы дети. Обертывания бумагой или тканью дают ребенку новые телесные ощущения. То же самое происходит и при работе с теплом и холодом, с мягкими, гладкими и шершавыми предметами. Очень часто дети выбирают сначала то, что вызывает неприятные ощущения, а затем то, что вызывает ощущения приятные. Мне кажется, это связано с дефицитом ощущений. Сначала они чувствуют что-то неприятное, как нечто более заметное. И необходимо провести большую работу, направленную на осознание ребенком самого себя, прежде, чем он почувствует прикосновение приятных и мягких вещей.

Здесь возникает вопрос о восприятии ребенком самого себя, о самовосприятии. Вы все знаете детей, которые в состоянии гнева бьются головой о стену, а некоторые даже набивают себе большие шишки. Что они делают, когда делают это? Это большой вопрос. Хотят ли они испытать боль или, может быть, «ищут» границы своего тела, а место, в котором они испытывают резкую боль, обозначает эту границу? Болевой шок возвращает им ощущение границ своего тела в то время, как они ощущают только свою аморфность. Они стремятся испытать боль не для того, чтобы нанести себе вред, а чтобы вновь обрести некую «форму», хотя, случается, что они ранят себя, и мы должны их от этого защитить. Мы можем предложить им другие, более мягкие решения, которые помогут избежать неприятностей.

Когда работаешь с детьми, которые бьются головой о стену в момент эмоциональной вспышки, то первая наша реакция: «Послушай, я думаю, что тебе больно, вот тебе подушка, чтобы подложить под больное место». Его это совершенно не устраивает, и он будет продолжать биться об стенку. Но когда я этому же самому ребенку говорю: «Послушай, если хочешь, я тебе помогу» и кладу руку ему на затылок, то он начинает сопротивляться, потому что он не знает, чего ему ожидать от меня, не знает, что с ним случится. В данном случае он преодолевал давление моей руки, находящейся на его затылке, то есть на самом деле у него появилась другая граница. Ему больше не нужно было испытывать шок, чтобы ощутить границы своего тела. Тактильный контакт возвращал ему ощущение границ.

 

И он перестал? 

Да. Я не могу сказать всегда, но очень часто ребенок наносит себе серьезные повреждения не для того, чтобы причинить себе боль. Нужно иначе взглянуть на эту ситуацию и спросить себя: «Чего же они хотят, проделывая все это?» и, может быть, предложить детям что-то иное, что поможет им осознать свое тело. Дети, которые всегда отказывались от тактильного контакта, в один прекрасный момент соглашаются на то, чтобы их взяли за руки. Чем это вызвано? Я не знаю, но думаю, что всё дело в работе в группе, где ребенок видит, что другим доставляет удовольствие, если воспитатель берет их за руки, чтобы помочь сделать какой-то жест. И потом период обучения – это ведь тоже определенное «обертывание», потому что работа обычно ведется двумя воспитателями: один показывает знак, который нужно делать, адругой, стоя за спиной ребенка, обхватывает его руками, чтобы помочь ему сделать жест в нужном направлении, глядя на свое отражение в зеркале. Дети испытывают удовольствие, когда их обнимают и, наверное, поэтому соглашаются, чтобы их брали за руки. Мне кажется, что я ничего нового в этом вопросе вам не открыл: вы все это делаете, только иначе называете эту работу.

 

Мы также занимаемся общей и мелкой моторикой.   Во время занятий мы создаем для детей игровые ситуации, что повышает их мотивацию. Например, мы кладем рисунок под прозрачную пленку, и ребенок обводит существующий рисунок и раскрашивает его через пленку. Затем мы достаем «оригинал», ребенок видит, что он сделал, и это доставляет ему большое удовольствие.  

Во время этой работы психомоторика помогает ребенку ощутить свое тело. Например, когда дети играют в парикмахера и учатся пользоваться разными предметами.   Это очень хороший метод. 

Да, тут можно многое комбинировать.

 

 

Занятия спортом

 

Я бы хотел поговорить о занятиях спортом. Не будем забывать о том, что мы имеем дело с детьми, и мы должны заниматься их физическим воспитанием. Спортивные занятия бывает трудно организовать, потому что нашим детям очень трудно понять, что такое социальные нормы. Соблюдать социальные нормы – очень сложно для них. Но все равно нужно пробовать, потому что это тоже способствует развитию детей. Кроме того, это один из простых методов социальной интеграции. Мы учим детей кататься на роликовых или обычных коньках и на велосипеде, так как этим можно заниматься как в Центре, так и дома. Таким образом, родители, которые часто не знают, что еще можно делать с ребенком помимо обычных прогулок, получают еще одну возможность совместного проведения досуга с ребенком. Очень важно обучать детей этим простым вещам в Центре, чтобы они потом могли этим заниматься в компании с обычными детьми.

Приобщение к более серьезным занятиям спортом зависит от индивидуальных способностей ребенка. Понятно, что мы не сможем сделать всех аутистов чемпионами по теннису, но когда мы предлагаем им какую-то деятельность, нужно, чтобы воспитатель хорошо умел делать то, что он предлагает, и сам получал бы от этого удовольствие – тогда его мотивация передастся и детям.

Некоторых детей мы обучали игре в гольф, хотя для детей с аутизмом этот вид спорта может казаться совершенно неприемлемым. Им нужна успокаивающая обстановка и четко ограниченное пространство, а их вдруг выводят на площадку площадью 70 гектаров, где нет никаких ограничений, а есть, напротив, всякие преграды, например водоемы. В этой игре требуется очень большая концентрация внимания на собственном теле для того, чтобы попасть мячиком в лунку, которая находится в 300 метрах и дальше от игрока, а это очень непросто. В течение двух недель я каждый день водил семерых детей на поле для игры в гольф. Многие из них даже не знали, как держать клюшку. Для начала им нужно было объяснить, где верх, а где низ клюшки. Другой сложностью было то, что дети должны были работать не со мной, а с тренером. Но оказалось, что очень полезно включать третьего человека в ваши отношения, показывать ребенку, что тот, кто умеет что-то делать не всегда воспитатель, а может быть просто другой человек. Сначала тренер, который никогда не работал с аутичными детьми, обучал их различным приемам на тренировочной площадке, где они учились просто вгонять мячик в лунку. Он объяснял им смысл этой игры, целью которой было «избавиться» от мяча и загнать его в лунку. Потом он их учил, как держать клюшку, какое нужно сделать движение, чтобы запустить мяч, а также объяснял правила безопасности, потому что довольно больно, когда получаешь удар клюшкой или мячом. Через неделю тренер со всеми детьми вышел на поле, и все по очереди бросали мяч. Кто-то пропускал мячи, кто-то бросал мяч на 20 метров, но все поняли смысл игры: из начальной точки мяч должен попасть в лунку возле флажка. Многие из них в это время открывали для себя мир. Мы учили детей следить за тем, что происходит вокруг. Там, где мы играли, был водоем, небольшое озеро, и многие дети говорили: «Ой, море!» В течение последних трех дней я уже мог оставлять тренера одного со всеми детьми. Подводя итоги, он мне сказал, что ему с ними было работать легче, чем с детьми из обычных школ, потому что наши дети были очень сконцентрированы, они пытались играть как можно лучше, в то время как обычные дети часто бывают рассеянными и приходят на занятия только потому, что это обязательный урок физкультуры. Очень большое значение имеет мотивация. Может быть, наши дети никогда больше не будут играть в гольф, но мы все приобрели очень ценный опыт: детям нужно было понять новую цель, сориентироваться в огромном пространстве, работать с незнакомым человеком. Мы отметили, что даже использование новых слов (в игре в гольф очень много английских терминов) не помешало им понять, где они будут в данный момент работать – на поле или на тренировочной площадке, – и быстро найти для себя ориентиры. Не нужно бояться создавать иногда ситуации, которые кажутся совершено неприемлемыми, потому что мы сами часто ставим какие-то препятствия, ограничения, хотя на практике дети могут их преодолевать.

Мы занимались также греко-римской борьбой. В городе, где находится Центр для подростков, есть спортивный клуб, в котором тренируются чемпионы Франции. Мы им предложили поработать в течение двух недель. Они пришли к нам, принесли специальные маты, и мы начали заниматься в Центре. Мы работали с боевыми видами спорта, где требуется умение отражать действие другого и наоборот, привлекать его к себе, бросать на землю, чтобы всем было видно, что это не опасно. Мы проводили много таких игр, и дети все активнее стали втягиваться в эти занятия. Потом мы «вышли за стены» нашего заведения, что привело нас в национальный Центр спорта высоких достижений, и мы видели настоящих борцов, которые работали в тех же условиях, что и дети, – на тех же матах, по тем же правилам. Им запрещалось дергать соперника за волосы, бить кулаками или ногами, кусаться, но нужно было стараться повалить соперника на спину. На первый взгляд может показаться, что такие контактные виды спорта недоступны для детей-аутистов, но когда спортивные занятия четко структурированы и продуманы, детям становится понятна их цель, и они могут спокойно принимать в них участие.

Таким же образом мы обратились в клуб по стрельбе из лука. Взрослые, которые там занимались, показали детям, как нужно пользоваться луком и стрелой. Дети находились в 5-6 метрах от цели, а целью служил надувной шарик. Некоторые из них отложили в сторону лук, взяли стрелу и самым естественным образом направились к шарику, чтобы проткнуть его. Они нам показали, что поняли, что нужно делать. Потом нужно было познакомить детей с правилами безопасности, научить их правильно держать лук и стрелу, а также работать с сопротивлением, потому что натягивать струну лука очень тяжело, но если ее недостаточно натянуть, то стрела просто упадет на землю. Дети научились стрелять из лука, целились и попадали в цель.

Самое главное в организации спортивных занятий – найти человека, который любит данный вид спорта. Удовольствие, которое он получает от рассказа детям об этом спорте, безусловно, откроет перед ними новые перспективы. Я не говорю, что потом такого ребенка будет легко записать в спортивную секцию, но, по крайней мере, у него будет опыт занятия тем или иным видом спорта. Самый простой способ социальной интеграции – найти какой-то клуб, в том числе и спортивный, находящийся недалеко от дома, занятия в котором не требуют от семьи слишком больших затрат.

Есть виды спорта, в которых больше обязательных требований и ограничений, чем в других. Эти ограничения помогают детям понять, что происходит. Например, многим аутичным детям очень тяжело носить какую-либо обувь. Часто они забывают или теряют свою обувь, развязывают шнурки на ботинках, потому что им намного интереснее играть со своими шнурками, чем завязывать их. Но, если речь идет о коньках, то их надо завязать обязательно. Кроме того, коньки ужасно скользят, и первая реакция аутичного ребенка такая же, как у всех детей, – уцепиться за барьер и больше не двигаться. Но постепенно он начинает осторожно перемещаться по кругу.

Первое, что нужно сделать ребенку, когда он приходит на каток, – сдать свои ботинки в раздевалку и получить пару коньков. Это не всегда просто, потому что приходится «бороться» с длинными шнурками. Некоторые из детей достаточно активны, но потом быстро устают. Некоторые дети справляются сами, а некоторым нужно помочь. Занятия на катке почти бесплатные, за весь год мы заплатили 12 евро.

 

Родители тоже приходят на каток? 

Нет, родители не приходили на эти занятия, но, посмотрев видеофильм, который мы сняли на катке, некоторые из них выразили желание прийти вместе со своими детьми. Единственная проблема состоит в том, что родители сами не очень умеют кататься, но они могут начать учиться вместе с детьми.

Существуют также санки, куда один ребенок садится, а другой толкает санки по льду, и постепенно страх проходит. Мы много раз ходили на каток. Это интересно еще и потому, что наши дети катаются вместе со своими сверстниками из обычных школ, то есть здесь тоже происходит интеграция. Это не происходит естественным образом, так как каждый раз нужно убеждать преподавателей государственных школ в целесообразности происходящего, но это возможно.

У вас есть дети, которые занимаются какими-то видами спорта?

 

Да, они ходят в бассейн, в боулинг. В Москве очень популярна иппотерапия, и впоследствии некоторые дети продолжают заниматься конным спортом. Но вообще занятия спортом – очень дорогое удовольствие. Существуют клубы, куда можно устроить ребенка, но за большие деньги. Самый распространенный вид спорта – плавание. 

Очень досадно, что деятельность спортивных клубов направлена на достижение результатов, а это, конечно, не для наших детей. Наша цель состоит в том, чтобы дети получали удовольствие от занятий спортом. За исключением тех случаев, когда у детей есть особые способности, мы не стремимся делать из них спортсменов. Во Франции сейчас наблюдается тенденция создавать спортивные ассоциации инвалидов, которые предоставляют клубам персонал для занятий с инвалидами. Это позволяет инвалидам заниматься вместе со всеми, и в то же время для них организуются отдельные занятия, преследующие совсем другие цели, не имеющие ничего общего с подготовкой к соревнованиям.

 

Привлекают ли во Франции детей с аутизмом к игре в регби? 

Я не знаю, не могу вам сказать. Наверное, да. Многое происходит по личной инициативе. Бывает, что какой-нибудь спортсмен знает, например, семью с аутичным ребенком и предлагает ей свою помощь в приобщении ребенка к тому виду спорта, которым он сам занимается. Это происходит все чаще и чаще. То, что мы говорили про художников, относится и к спортсменам, которые всё больше начинают интересоваться аутизмом, и это может помочь открыть новые возможности для аутичных людей. Чем больше будет выбор видов спорта, тем больше детей смогут найти тот спорт, который им подходит. Очень важно найти тот вид деятельности, в котором дети смогли бы участвовать вместе с родителями. Прогулки и занятия спортом являются единственной возможностью для таких семей выйти из дома.

 

Если ребенок увлекается каким-либо видом спорта, например гольфом, может ли он потом заниматься этим серьезно?  

Это зависит, в том числе, и от стоимости занятий. Необходимо устанавливать партнерские отношения с руководителями того или иного клуба, чтобы семьи детей с аутизмом платили за занятия по сниженному тарифу или занимались бесплатно. Я, например, играю в гольф, и у тренера нашего клуба остались очень приятные впечатления от работы с детьми из Центра. Он ведет занятия с обычными детьми в группе для начинающих. В нашем клубе примерно 80 детей учатся играть в гольф. Я думаю, что достаточно просто ввести аутичного ребенка в группу начинающих. В игре гольф спортсмены впрямую не соревнуются друг с другом. Кому-то удается загнать мяч в лунку с пятого, кому-то с шестого и т. д. удара, то есть каждый может двигаться вперед в своем ритме.

 

А какими видами спорта вы бы хотели заниматься со своими детьми? 

Горными лыжами.

В этом году мы ездили на 10 дней в горы. Но большая проблема состоит в том, что во Франции это стоит очень дорого, особенно когда живешь далеко от горных курортов. В этом году 5 подростков из нашего Центра начали кататься на горных лыжах, а один мальчик, его зовут Антуан, уже умел кататься (он регулярно ездит со своим отцом в горы). Так вот Антуана включили в группу обычных детей, отдыхающих на базе. Мы объяснили инструктору, какие проблемы могут возникнуть у Антуана и какие опасности могут его подстерегать. Несмотря на большой риск, связанный с проблемами наших детей, мы решили, что Антуан будет заниматься в группе один, без нашего воспитателя. Первые два-три раза инструктор испытывал страх за Антуана, потому что, спускаясь с горы, он, казалось, держал курс прямо на столбы, но в самый последний момент всегда избегал столкновения. К тому же он спускался все время по прямой и с трудом воспринимал указания инструктора, которые он давал всей команде. Тогда инструктор решил поставить Антуана на определенное место: он никогда не был первым в спускающейся группе, а ехал сзади, что давало ему определенное время перед началом спуска и возможность наблюдать за другими, а затем уже делать то, что от них требовалось. В результате, он получил 3-е место и медаль за спуск. Это дает ему право спускаться по красной трассе, достаточно сложной. Пятеро других, которые встали на горные лыжи в первый раз, тоже занимались с инструктором в отдельной группе. Конечно, это потребовало от них огромных усилий, но в течение короткого времени они добились заметных успехов.

Как и в случае с коньками, в этом виде спорта необходимо соблюдать обязательные требования: надевать очень тяжелые ботинки, передвигаться на лыжах. Я видел, какого напряжения требовал от детей их первый спуск, как трудно им было принять правильное положение и воспользоваться бюгелем, чтобы подняться в гору. Одному из них так и не удалось это сделать. Но остальные поняли, как нужно было действовать. Они научились делать основные повороты, тормозить и останавливаться. Надо еще учесть, что обстановка была совершенно непривычной для детей (в парижском регионе снег бывает редко), и освоиться им было очень непросто. Когда я работал с младшими детьми, и мы ходили с ними в горы, бывали случаи, что мне приходилось нести их на руках, потому что они совсем не могли справиться с той ситуацией, когда снег проваливался у них под ногами. Они могли перевести дух только тогда, когда нам удавалось найти местечко, где не было снега и была видна земля.

С остальными подростками мы просто гуляли. Мы собирались кататься и на беговых лыжах, но качество снега не позволило нам это сделать. Может быть, мы это сделаем в следующий раз.

У нас два ученика занимаются карате. Одна девочка 8-9 лет, которая и раньше была достаточно агрессивна, поняла, как это все делается, и стала использовать эти приемы в обычной жизни.

 

Были ли в вашей работе случаи, когда дети переносили в жизнь умения, приобретенные в ходе игры?  

Я не могу с уверенностью ответить, но повторю, что скорее этот опыт помогает детям осознать некоторые свои действия, в том числе и неконтролируемые, и дети учатся управлять ими, лучше понимать себя. Это им пригодится в жизни.

 

Для ребенка это хорошо, но хорошо ли это для их окружения, для других людей? Нет ли здесь риска, что они начнут воспроизводить приемы борьбы в каждодневной жизни .

Я не думаю, что человек, который занимается боевыми видами спорта, даже если это аутист, будет использовать приемы в любом месте, потому что занятия всегда ограничиваются очень четкими рамками. У нас в Центре для подростков есть два человека, которые более трех лет занимаются айкидо, и они не более, но и не менее агрессивны, чем другие. Оба они занимаются в одном клубе, но это не сказывается на их отношениях в обычной жизни. Когда мы были в горах, особое удовольствие они получали от того, что вместе садились в одни санки, переворачивались, и скатывались с горки кубарем.

 

Нужно ли отделять спорт от обыденной жизни .

А как это можно разделить? Для меня все, что делает ребенок в течение дня, составляет его жизнь, будь то досуговые мероприятия или спортивные.

 

В жизни существуют социальные нормы, и в спорте есть правила, позволяющие или не позволяющие делать то или это... 

Согласен. Но в боевых видах спорта действуют те же правила, что и в жизни: не причинять боль другому и уважать его. И эти правила остаются верными всегда. Когда ребенок начинает, например, занятия борьбой, он узнает, что для этого используется определенная одежда, что тренировки происходят в определенном месте. Мне кажется, этого достаточно, чтобы ребенок понимал разницу между спортом и жизнью, но в то же время основные правила верны везде.

 

Нельзя допускать, чтобы ребенок занимался спортом, если мы не можем ручаться за него... 

Но можно посмотреть на эту проблему иначе: может быть, занятия определенным видом спорта позволят ему усвоить правила, которые ему не удается соблюдать в жизни? Я думаю, что в любом спорте тренеры всегда начинают с обучения правилам и уважительному отношению друг к другу, потому что без этого спорта нет. Можно очень быстро понять, будет ребенок соблюдать их или нет.

 

Нашим детям было бы полезнее заниматься иппотерапией или дельфинотерапией... 

Это не одно и то же. Ребенок вступит в контакт и с дельфинами, и с лошадьми, он будет иметь дело с живым существом, но это существо никогда не станет его прямым «собеседником». Конечно, ему нужно будетучитывать реакции животного, стараться не пугать его и самому не бояться. Если говорить об иппотерапии, то ребенку нужно ухаживать за лошадью, ласкать ее. Ребенок вступает в отношения с живым существом, у которого тоже есть свои желания, и ему приходится с этим считаться. В данном случае желания ребенка сталкиваются не с волей воспитателя, а с неизвестными желаниями животного. Ему очень важно понять, что рядом с ним есть другие люди. Часто говорят, что дети с аутизмом всесильны, в том смысле, что для них существуют только их желания. Я бы говорил скорее об их бессилии, то есть о неспособности понять окружающий мир. Занятия спортом позволяют детям столкнуться с желаниями других людей. Это может стать значительным этапом в их развитии.

 

Эрготерапия

 

Занятия эрготерапией проводятся в различных мастерских. Каковы цели этих занятий? В первую очередь помочь детям в совершении каких-то конкретных действий.

 

Мозаичная мастерская

 

Дети могут заниматься изготовлением мозаики самостоятельно либо в группе, то есть произведение может быть как индивидуальным, так и коллективным. Этот вид творчества представляет определенную опасность. Когда крошишь плитку, нужно проявлять осторожность, чтобы не пораниться. Плитку можно разбить молотком либо специальными щипцами. Это зависит от величины квадратиков мозаики и от того рисунка, который мы хотим сделать. Для мозаики можно использовать различные материалы: готовые фаянсовые плитки, купленные в магазине, осколки посуды, а также любые предметы, которые можно просто подобрать на земле, например камешки или ракушки.

Как и в любой другой работе, первое наше требование – подготовка к занятию в мастерской. Когда речь идет о работе с группой детей, понятно, что каждый будет работать в своем ритме, даже если эта работа коллективная. У нас нет каких-либо фиксированных правил для организации мастерской мозаики. Мы размещаем детей в мастерской в зависимости от того задания, которое мы им даем. Мы можем все вместе работать за одним большим столом. При этом очень важно правильно рассадить детей. Все дети вместе ведут подготовительную работу, например готовят материалы для мозаики. Важно соблюдать правила техники безопасности. Это основное требование при работе в любой мастерской.

Мы говорили о психомоторике и о том, что очень часто детям бывает трудно сознательно сделать какое-то движение. Точно так же им бывает очень трудно специально разбить что-то. В порыве гнева они легко разобьют плитку просто кулаком. Но когда мы их просим взять молоток и разбить плитку, это не всегда удается. Вы спросите: как избежать того, чтобы после таких занятий дети не разбивали дома молотком все подряд? Здесь очень важно установить четкие рамки работы. Детям нужно объяснить, что это делается в этом месте и в этот момент. Чтобы занятие в мастерской по мозаичному делу приносило детям пользу, нужно, чтобы они получали от этого удовольствие, как впрочем, и от любых занятий. Поэтому несколько занятий мы тратим на то, чтобы дети попробовали себя в этом деле. Они готовят гипсовую массу, мешают, лепят – и это зачастую очень интересно. Мы следим за правилами техники безопасности, потому что контакт гипсовой массы с кожей вреден, лучше делать ее в резиновых перчатках, а с точки зрения безопасности лучше, чтобы они не ели эту гипсовую массу. Все, что я говорю, кажется очевидным, но на практике все оказывается не так просто, тем более что свои первые шаги дети делают у нас самостоятельно. В помещении, где расположена мастерская, раскладываются фотографии или образцы мозаики, и мы даем детям возможность попробовать самостоятельно расположить кусочки мозаики на деревянной дощечке.

Следующий этап работы – оттачивание техники. Этот этап – довольно длительный, он может продолжаться до одного месяца. Для изготовления мозаики мы используем специальные трафареты. Детей должны разбить плитку так, чтобы выложить мозаику внутри именно этого трафарета. Они очень стараются делать более точные движения. Мы работаем с детьми над тем, чтобы гипсовые швы между кусочками мозаики были более ровными, более тонкими, потому что обычно в начале работы в мозаике бывает больше гипсового материала, чем собственно мозаики.

Еще один вид работы, который мы с ними проводим, – выбор цвета. Здесь мы обращаемся к их опыту работы в художественной мастерской. Существует два вида работы, две возможности. Мы предлагаем ребенку либо копировать какую-либо модель, соблюдая форму и цвет предложенного образца, либо работать по памяти: например если ребенок изготавливает дерево из мозаики, мы предлагаем ему подумать над тем, какого цвета должен быть ствол, какого цвета листочки и т. д. И точно так же, как мы делали на занятиях по рисунку и живописи, мы можем предложить ему выйти и посмотреть, потрогать, почувствовать настоящее дерево. Речь здесь идет скорее не о художественном творчестве, а о связи того произведения, которое он делает, с реальным предметом.

Особенность мастерских ручного труда, как и других мастерских, о которых мы еще будем говорить, состоит в том, что воспитатель может оценивать качество проделанной ребенком работы. Если в других видах работы мы подбадриваем ребенка, сопровождаем его в работе, то на занятиях в этих мастерских мы даем свою оценку, положительную или отрицательную. Я думаю, что воспитатель не должен кривить душой в тех случаях, когда работау ребенка не получилась. Очень часто это вызывает у ребенка негативную реакцию, но нужно, чтобы он учился переживать неудачи. В этом случае удачная работа будет гораздо более значимой.

Я уже говорил, что мы можем работать все вместе, сидя за одним большим столом. Но можно предложить ребятам работать самостоятельно, когда каждый сидит за отдельным столом. Эти столы можно располагать по-разному. Если мы решаем, что все дети должны попытаться работать в одном ритме, тогда воспитатель располагается в центре комнаты, а вокруг него стоят столы, за которыми работают дети. Это позволяет им видеть друг друга и сравнивать свою работу с работой соседа. Если мы хотим, чтобы каждый ребенок был сконцентрирован только на своей работе, мы ставим все столы вдоль стены, и дети сидят лицом к стене. И если ребенок хочет посмотреть, что делает его сосед, он должен будет повернуться, но поскольку тот будет сидеть к нему спиной, то ему будет очень трудно это сделать. Здесь наша цель – сконцентрировать их на индивидуальной работе.

Что касается готового произведения, то это, как и с рисунками: либо дети делают вещи для себя, чтобы отнести их домой, либо для украшения Центра. Например, у нас есть специальные подставки под горячее – обычные деревянные дощечки, из которых дети сделали человеческие лица, прилепив к ним глаза, нос и волосы. Теперь на каждом столе есть своя «персонифицированная» подставка. Одна девочка из нашего Центра решила сама себе сделать подарок на 18-летие и сделала шкатулку для украшений из мозаики.

А сейчас дети делают коллективную работу – большую ящерицу 1,5 метра длиной, которую они выложат на стене в нашем саду. Мы воспользовались мсштабом этого задания для того, чтобы привлечь к работе двух подростков. Дело в том, что мы пытаемся их подготовить к выходу из нашего Центра.

Одному из этих молодых людей 19 лет, и мы хотели, чтобы он пошел работать в Центр трудовой помощи. Но каждый раз, когда он проходил там стажировки, ничего не получалось, потому что он еще не осознал, что такое работа, для него она как забава. Он не хочет заниматься одним и тем же целый день, выполняет свое задание в течение очень короткого времени (5 минут максимум), а затем встает и уходит. Он не понимает, что должен оставаться на своем рабочем месте, а отдохнуть можно только в перерыве.

Так вот, каждое утро он приходил в Центр и поднимался наверх, чтобы посмотреть свое расписание на день. Но в отличие от всех остальных ребят, которые собирались все вместе, чтобы подвести итоги вчерашнего дня, а затем шли на различные занятия, молодой человек, посмотрев расписание, спускался в мастерскую. Воспитатель работал только с ним, чтобы добиться большей точности в движениях. Молодой человек должен был с помощью плоскогубцев разделить керамическую плитку на маленькие кусочки по линиям, которые нарисовал воспитатель. В первый день до обеда он подготовил 40 маленьких керамических квадратиков. Затем у него был перерыв, но не в то время, что у всех остальных, т. е. он должен был продолжать работу, хотя слышал, что все остальные отдыхают. Постепенно воспитатель перестал работать с молодым человеком весь день; утром он объяснял, что нужно сегодня сделать, и лишь заходил перед перерывом и после него проверить, что тот сделал. В конце недели они оба пришли ко мне для того, чтобы подвести итоги работы. Я предложил молодому человеку подписать рабочий контракт и выплатить ему зарплату, учитывая качество его работы. За первую неделю я заплатил ему 1 евро, потому что его производительность была еще слишком мала, но, поскольку он сумел соблюсти все требования, то всё же получил вознаграждение. Мы решили продолжить эту работу в течение еще одной недели. К концу недели ему не хватило плитки (так хорошо он работал), и, естественно, его зарплата была выше. Затем его отправили на стажировку в Центр трудовой помощи. Поскольку предыдущая стажировка в подобном заведении у него была очень неудачной (ее практически остановил директор этого заведения), то я каждый день звонил молодому человеку и говорил: «Давай, сконцентрируйся, давай, работай, потому что иначе твоя стажировка прекратится». После работы в мастерской мозаике его стажировка прошла удачно. Ему еще трудно поддерживать производительность труда на общем уровне, но он делает все, что требуется, и соблюдает общий ритм работы. Мы видим, что в такой мастерской, которая, в общем-то, подходит для всех, терапевтические цели работы для каждого ребенка могут быть разные в зависимости от его способностей и потребностей.

 

Мы делаем картины из семян, сухофруктов, теста... 

Мы делаем то же самое с малышами, но мне кажется, им иногда очень трудно работать с теми предметами, которые они привыкли есть, например с тестом или солью. Мы, конечно, знаем, что эти вещи не едят сырыми, но дети не всегда отличают одно от другого. Поэтому проще им объяснить, что, например, камешки или ракушки несъедобны, хотя иногда некоторые дети их едят. Мы пытаемся работать со специфичными материалами для того, чтобы ребенок ассоциировал материал с работой в мастерской.

 

Скажите кто из вас работает с мозаикой? Легко ли обучиться этой технике? 

Да, обучиться этому просто. В нашем Центре занятия в этой мастерской ведут воспитатели. Во Франции подготовка воспитателей включает в себя обучение навыкам ручного труда, различным ремеслам. У нас существует также система повышения квалификации. Наш Центр может оплатить воспитателям занятия на курсах повышения квалификации, если мы сочтем, что это нужно. Это очень интересно, потому что когда у воспитателя появляются какие-то новые идеи, например идея создания новой мастерской, но неизвестно, как это сделать, всегда находятся один или два добровольца, которые соглашаются пойти на курсы. Если эта инициатива будет исходить от директора, а воспитатели не будут убеждены, что им это надо, то, естественно, учиться никто не пойдет, и мастерская не получится. Поэтому очень важно опираться на инициативу воспитателя – таким образом мы увеличиваем шансы на успех.

 

 

Столярная мастерская

 

Еще одно средство, которое мы часто используем, – работа с деревом, изготовление различных поделок. В столярной работе используются разные навыки. Например, когда хочешь распилить дощечку, нужно уметь делать замеры линейкой, проводить черту по линейке и затем уже распиливать доску по проведенной черте. Большинство детей не умеют пользоваться линейкой. Когда говоришь о сантиметрах, это для них ничего не значит, поэтому нужно им дать какие-то ориентиры. Возможно, мы не будем говорить о сантиметрах, а пометим деления на линейке разными цветами через каждые 5 см для того, чтобы они были заметнее, и скажем: «Ты должен провести черту до желтой, голубой и красной отметки».

Затем мы обучаем детей, как нужно закрепить дощечку на верстаке, и они пробуют сделать это сами. Наблюдая как взрослые пользуются разными инструментами, ребята узнают, какие движения нужно сделать. Но очень часто их жест неточен. Поэтому мы их учим принимать правильное положение, иначе они распилят дощечку не по проведенной черте. Иногда, чтобы им помочь, мы ставим специальные направляющие около черты, чтобы ребята не сделали кривой распил. Постепенно это движение становится все более точным.

Но когда ты умеешь распиливать дощечку, ты еще ничего особенно не можешь сделать. Нужно знать, что делать с распиленной дощечкой. Часто мы работаем по заказам воспитателей. Например, воспитатели, которые ведут занятия в мозаичной мастерской, говорят, что им нужны дощечки определенного размера. В этом случае работать намного интереснее, потому что появляется цель, то есть ты пилишь дощечки не просто для того, чтобы их распилить. Речь идет не о том, чтобы просто научить детей пилить, а в очередной раз о том, чтобы делать работу, имеющую смысл. Если дощечка не получилась, надо все начать сначала. А если она получилась, нужно ее обработать шкуркой. В этом случае ребенок сможет сам оценить качество своей работы. Воспитатель говорит ему: «Проведи рукой по дощечке, она гладкая или нет?» или «Ты провел шкуркой только в одном месте или по всей дощечке?»

Все это кажется очень простым, но детям это очень трудно сделать. Некоторые ребята будут работать только в том случае, если воспитатель смотрит на них. Есть такие дети, которые ждут, чтобы им помогли. А есть ребята, которые спешат сделать свою работу до того, как им дали задание, – в этом случае их изделие обычно не соответствует заказу.

В столярной мастерской используются разные виды инструментов. Мы решили использовать в работе – будь то малыши или подростки – настоящие столярные инструменты, поэтому здесь очень важны, как и при работе в мозаичной мастерской, правила техники безопасности. Если мы хотим добиться точного движения, то мы в течение долгого времени будем работать с ручной пилой, а когда ребенок научится, мы доверим ему электропилу. Точно так же сначала мы будем проделывать дырки в деревянной дощечке ручной дрелью, а затем электродрелью. Естественно, мы постоянно стараемся снижать риск и опасность, поэтому дети и подростки работают по очереди. В принципе, ничего страшного, если они немного оцарапаются маленькой пилой, но, работая электропилой, можно просто лишиться пальца.

Мне кажется, что опыт работы с разными инструментами очень важен. При работе с электрическими инструментами ребенку нужно научиться переносить шум работающего инструмента. Проще всего начинать работу на электрическом шлифовальном станке, потому что это относительно безопасный и нешумный инструмент. Правда, он очень вибрирует, что вызывает сильные физические ощущения, но именно поэтому с него и следует начинать обучение работе с электрическими инструментами. Но, естественно, каждый раз для нас – это риск. Нужно, чтобы воспитатель был уверен в том, что ребенок может это сделать, и даже если реакция ребенка не всегда предсказуема, воспитатель должен быть рядом с ним и быть готовым в любой момент отключить инструмент. Но мне кажется, что именно для детей с непредсказуемой реакцией этот вид работы имеет большое значение, потому что он позволяет быстро увидеть результат. Если бы ребята работали ручными инструментами, выполнение данной работы потребовало бы больше времени и результата нужно было бы долго ждать. Эта работа полезна еще и потому, что довольно просто делать то же самое с родителями дома, где всегда есть, что починить и где родители всегда могут попросить ребенка помочь им.

Есть и другой вид работы с деревом – резьба по дереву. В течение многих лет я возглавлял мастерскую резьбы по дереву. В этой работе тоже используются опасные инструменты, потому что резец – очень острый, а деревянные заготовки такие же тяжелые, как молоток. Работу в этой мастерской я начинал с объяснения, как пользоваться долотом для дерева. Например, никогда нельзя держать его концом к себе, всегда – концом от себя. Расстояние между детьми должно быть относительно большим, чтобы обеспечить им безопасность во время работы.

На первом занятии я давал детям деревянные дощечки и предлагал им попробовать с ними что-нибудь сделать. Первым их рефлексом было воткнуть резец в дощечку. Мы начинали обсуждать: «Для чего это нужно?», «Что мы хотим попытаться сделать из этого куска древесины?» Мы ходили в музеи, смотрели на деревянные скульптуры, мнем удалось принести настоящие скульптуры из дерева в мастерскую.

Сначала я предлагал для работы маленькие (около 20 см в длину), достаточно широкие дощечки из мягкого дерева, например из сосны, потому что детям проще работать с этим видом дерева. Это была мастерская, организованная только для неговорящих детей из группы «конкретных». У таких детей очень трудно узнать, что они хотят сделать. И было очень интересно наблюдать, как они думают об этом. После первой попытки работы с деревом, они выбирали себе резец. Некоторые выбирали такой резец, с помощью которого можно каждый раз снимать очень крупную стружку, другие выбирали резец, который позволяет очень глубоко врезаться в дерево, а третьи брали резец, который снимал мелкую стружку. И в этот момент в них начинал просыпаться художник, потому что они больше не совершали стереотипные движения, но могли остановиться и посмотреть, что у них получилось. Один из подростков просто поразил меня: сначала мне казалось, что он хочет срезать всё, чтобы вообще ничего не осталось. Он начинал работать с большим прямоугольным куском дерева, и в конце концов он сделал из него что-то похожее на наконечник. Эта работа заняла у него один или два месяца. Когда он закончил, он обработал этот наконечник шкуркой, снял его с планшета, взял в руки и приставил к голове, как рог у носорога. У него в уме действительно был образ того, что он хотел сделать. Это очень интересно, потому что я, честно говоря, даже не представлял, чем все это закончится.

 

 

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 84; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!