Величие и упадок «абсолютного оммажа»
Общество, которое не было в достаточной мере скреплено ни государственными, ни семейными связями, особенно остро нуждалось в том, чтобы подчиненные были прочно привязаны к своему господину, и, когда обычный оммаж заведомо больше ничего не скреплял, была сделана попытка создать еще один, сверх-оммаж. Это и был «совершенный, или абсолютный оммаж».
Несмотря на некоторые неясности в области фонетики, общие для истории средневековых юридических терминов, возможно, потому что они были одновременно книжными и разговорными и постоянно переходили из одного слоя языка в другой, нет никаких сомнений, что прилагательное «lige», которое было соединено с этим оммажем, происходило от франкского корня, и в современном немецком ему соответствует «ledig»: свободный, чистый. Уже писцы рейнской области, которые в XIII веке передавали «человек lige» как «ledichman», чувствовали это соответствие. Как бы там ни было, проблема происхождения этого слова второстепенна, а смысл, в котором оно употреблялось в средние века, совершенно ясен. Рейнские юристы вновь были правы, когда передавали его по-латыни как «absolutus». И сегодня перевод этого эпитета как «абсолютный, совершенный» будет наименее ошибочным. О келье, которую должен был иметь монах, говорили, например, что она должна быть «абсолютно личной». Еще чаще так характеризовав! применение права. На рынке в Осере гири были монополией графства, они были «абсолютно графскими». Лишившись со смертью мужа всех прав, которые дает супружество, вдова, владея собственным имуществом, должна была именовать его «абсолютно вдовьим». В Геннегау земли, которые принадлежали сеньору и обрабатывались для него, именовались «абсолютными землями» в отличие от держаний. Два монастыря в провинции Иль-де-Франс делят между собой сеньорию, которая до этого была неделимой; каждая часть перейдет в «абсолютное владение» нового и единственного владельца. Тот же самый эпитет употребляли, если речь шла не о вещах, а о людях, когда на них распространялась такая же полная власть. Подчиняясь только архиепископу, аббат Мориньи говорил, что он «абсолютно принадлежит монсеньору Санса». Во многих областях раб, связанный со своим господином очень прочно, назывался «абсолютной собственностью» (в Германии в том же самом смысле употребляли иногда «ledig»){164}.
|
|
|
Совершенно естественно, что когда среди оммажей вассала, служащего многим господам, выделялся один, который обязывал его быть «абсолютно» верным, исполняя именно эти обязательства прежде других, то этот оммаж стали называть «абсолютным»; мало-помалу вошло в привычку говорить «абсолютный господин», и — с той удивительной прямотой, какую мы отмечали уже не один раз, — «абсолютный слуга», на этот раз вассал, а не раб.
|
|
|
Начало этим особым оммажам было положено практикой без всяких специальных названий: сеньор, получая оммаж, заставлял вассала поклясться еще и в том, что тот будет предпочитать именно эти обязательства другим. Но за исключением нескольких областей, куда термин «абсолютный оммаж» проник достаточно поздно, эта фаза развития нового, еще никак не названного, явления теряется в тумане времен, когда никакие, даже самые священные клятвы, еще не записывались. Вместе с тем появление на достаточно обширной территории прилагательного «абсолютный», относимого к вассальной терминологии, свидетельствует о том, что множественные оммажи распространялись все больше и больше. Мы встречаем «абсолютные оммажи», правда, не слишком часто, в документах Анжу примерно с 1046 года, чуть позже они появляются в Нормандии, в Пикардии и в графстве Бургундия. В 1095 году они распространяются настолько широко, что привлекают внимание церковного собора, проходившего в Клермоне. Примерно в то же самое время под другим названием такие оммажи появляются в Барселоне; вместо «абсолютный слуга» каталонцы употребляют прилагательное романского происхождения — «soliu», «крепкий слуга». С конца XII века институт абсолютного оммажа распространяется повсюду, где только была в нем необходимость. И можно быть уверенным, что определение «абсолютный» вполне соответствует реальности. Позже его первоначальный смысл значительно потускнеет, а употребление в документах превратится почти в канцелярскую моду. Если исходить из документов, относящихся примерно к 1250 году и позже, то контуры карты, которые из-за недостатка сведений были до этого весьма неопределенными, обретают относительную четкость. Наряду с Каталонией, представлявшей очень сильно феодализированную пограничную марку, родиной нового оммажа можно считать Галлию между Маасом и Луарой и Бургундию. Отсюда он перекочевал в страны с ввезенным феодализмом: Англию, нормандскую Италию, Сирию. От первоначального очага на своей родине «абсолютный оммаж» стал распространяться все южнее и южнее вплоть до Лангедока, спорадически на юго-восток до долины Рейна. Ни в зарейнской Германии, ни в северной Италии, где лангобардская «Книга феодов» фиксировала все сделки по датам, новый оммаж не получил широкого распространения. Эта, по существу, вторая волна вассалитета — так сказать, волна подкрепления, — родилась почти что в тех же местах, что и первая. Но не достигла такого размаха.
|
|
|
|
|
|
«Скольким бы сеньорам ни служил этот вассал, — читаем мы в англо-нормандском судебном сборнике 1115 года, — в первую очередь он обязан тому, кому принес «абсолютный оммаж». И ниже: «Нужно быть верным всем сеньорам, всегда соблюдая клятву предыдущему. Но самая крепкая клятва связывает с тем, для кого ты «абсолютный». То же самое мы видим в каталонских «Уложениях» графского двора: «Сеньор «крепкого слуги» располагает его помощью всегда, во всем и против всех; против сеньора абсолютный слуга действовать не может»{165}. Стало быть, «абсолютный оммаж» отменял все предыдущие, вне зависимости от дат. Он, в самом деле, был вне конкуренции. «Чистая» связующая нить обновляла во всей полноте первоначально существовавшие человеческие отношения. Идет ли речь об убийстве вассала? Среди всех сеньоров «абсолютный сеньор» получит причитающуюся плату, цену за кровь. Идет ли речь о десятине на крестовый поход при Филиппе Августе? Все сеньоры получали положенную долю от феодов, которые зависели от них, в то время как «абсолютный сеньор» получал налог с движимого имущества, которое в Средние века считалось наиболее личным. Умный знаток канонического права Гильом Дюран, который вскоре после смерти Людовика Святого анализировал вассальные отношения, совершенно справедливо поставил главный акцент на «преимущественно личных» отношениях, которые связывали господина и слугу при «абсолютном оммаже». Эти слова как нельзя лучше характеризуют возврат к исконным франкским установлениям.
Но именно потому, что «абсолютный оммаж» был воскрешением и повторением первоначального оммажа, его не могли не коснуться те беды, которые погубили оригинал. Погубить его было тем более легко, что ничего, кроме невесомых слов, устных или письменных, не отделяли его от обычного оммажа, ритуал которого он повторял без малейших изменений: после IX века способность создавать новую символику внезапно истощилась. Многие «абсолютные слуги» очень рано получили инвеституру на земли, на управление и власть, на замки. Каким же образом, в самом деле, можно было лишить этого вознаграждения или орудий власти потомство тех верных, чьи заслуги составляли славу сеньора? Получение феода всякий раз влекло одни и те же последствия: подчиненный отдалялся от своего господина; обязательства мало-помалу отделялись от человека и переходили на землю, так что со временем даже появилось выражение «абсолютная земля»; «абсолют» стал наследственным и, что хуже всего, он стал объектом торговли. Совмещение обязательств, поистине язва вассалитета, подточило и «абсолютный оммаж». Хотя именно для того, чтобы с совмещением справиться, и был создан этот новый институт. Но уже в конце XI века барселонские «Уложения» включают настораживающее ограничение.
«Никто, — гласит оно, — не может принести «soliu» более чем одному господину, или, по крайней мере, он должен получить согласие того господина, которому уже принес этот оммаж». Спустя век почти повсюду преграда была преодолена. Быть «абсолютным слугой» двух или нескольких сеньоров считалось обычным делом. Хотя именно эти клятвы верности по-прежнему обладали приоритетом по сравнению с другими. Что же касается очередности между «абсолютными оммажами», то, определяя ее, вновь руководствовались все теми же весьма неопределенными критериями, при помощи которых распределяли и простые. По крайней мере, в теории. Практически вновь была распахнута дверь предательству, оно было неизбежным. В результате к институту вассалитета был пристроен еще один этаж. И больше ничего.
Но сама эта иерархия стала казаться бесполезным архаизмом, так как «абсолютный оммаж» очень скоро стал обычным обозначением почти всякого оммажа. Вассальные связи стали иметь как бы две степени: послабее и покрепче. А какой из сеньоров был настолько скромен, чтобы удовлетвориться худшим? В 1260 году из сорока восьми вассалов графа Фореза в Роаннэ только четыре, не больше, принесли простой оммаж{166}. Будучи исключением, эта клятва могла еще иметь какие-то преимущества; став всеобщей, она лишилась всякого содержания. Нет ничего более красноречивого, чем пример Капетингов. Убедив самых могущественных баронов королевства признать себя их «абсолютными слугами», что они получили от этих местных князьков, чье положение было несовместимо с преданностью обыкновенных воинов, кроме лишенных всякого содержания ритуальных формул? Иллюзия Каролингов, которые надеялись с помощью оммажа обеспечить себя верными слугами, вновь потерпела крах.
В двух государствах, куда феодальные порядки были ввезены, — в Англии после нормандского завоевания и в Иерусалимском королевстве, — изменения были несколько другого характера в силу того, что монархия была там более могущественной. В этих государствах короли сочли, что «абсолютный оммаж» как лучший по сравнению с обычным вассалы должны приносить именно им, и прежде всего позаботились и не без успеха о том, чтобы получить на него монополию. Не нужно забывать, что власть короля не ограничивалась личными вассалами. Любой подданный в их стране, пусть даже получивший феод не от короны, был обязан повиноваться королю. Поэтому и в Англии, и в Иерусалимском королевстве название «абсолютные слуги» стало со временем относиться ко всем вообще подданным, которые зачастую должны были подтвердить свою верность клятвой королю, иными словами, ко всем свободным людям вне зависимости от места, занимаемого ими в феодальной иерархии. Свое первоначальное значение это понятие сохраняло в тех случаях, когда, уже не участвуя в системе вассальных отношений, оно стало обозначать подчинение как таковое, подчинение государственной власти при перегруппировке социальных сил в рамках государства.
Очевидно, средство, найденное для воскрешения первоначальной личной связи между вассалом и господином, оказалось бессильным.
Глава VI.
ВАССАЛ И СЕНЬОР
Помощь и защита
«Служить» или, как еще говорили, «помогать» — и «защищать»: этими очень незамысловатыми словами самые старинные документы определяют обязательства вооруженного верного воина и его господина. Именно в те времена, когда эти обязательства были обозначены так туманно и вместе с тем так ясно, связь между господином и слугой ощущалась как необыкновенно прочная и крепкая. Определить не означает ли вместе с тем и ограничить? И все же потребность юридически уточнять последствия оммажа все росла. Особенно когда речь шла об обязательствах подчиненного. Давно прошли времена, когда вассал выступал в роли скромного домашнего служителя и должен был «служить сеньору во всех его надобностях и исполнять, что он прикажет», теперь эта роль ему казалась унизительной{167}. К тому же, живя на земле феода, вдалеке от сеньора, можно ли было быть постоянно в его распоряжении?
В работу по определению обязанностей и обязательств, которая мало-помалу двигалась вперед, профессиональные юристы включились достаточно поздно и не слишком эффективно. Так, например, мы видим, что около 1020 года епископ Фульберт Шартрский, знаток канонического права, и потому мыслящий юридическими категориями, предпринимает попытку проанализировать оммаж и его последствия. Но эта попытка, любопытная как симптом того, что область, не интересующая до той поры людей ученых, впервые привлекает их интерес, ничего не дает нам, по существу, оставаясь пустой схоластикой. Главную роль в определении оммажа сыграл обычай, питаемый, с одной стороны, всевозможными случаями, а с другой — юридической практикой судов, в которых заседали большинство вассалов. Со временем возникла привычка вносить непосредственно в договор различные оговорки, поначалу традиционные, а потом уже нет. Их стали вносить чаще еще и потому, что оммаж обычно сопровождался всего несколькими традиционными словами, зато клятву верности можно было удлинять сколько угодно. Таким образом тщательно детализированный договор заменил первоначальное полное подчинение человека. От излишней осторожности, которая сама по себе красноречиво свидетельствует об ослаблении связи, от вассала не требуют обещания помощи. Он должен пообещать теперь, что не будет вредить. Во Фландрии в начале XII века этим отрицательным условиям придавали такую важность, что они стали отдельным документом под названием «безопасность», в ней клялись после клятвы верности, уполномочивая сеньора в случае нарушения отобрать обратно оговоренные залоги. Но само собой разумеется, при этом положительные обязательства все-таки оставались главными.
Первоочередным долгом вассала была воинская помощь. Он клялся «устами и руками», что будет сам лично воевать вместе со своим сеньором на лошади в полном доспехе. При этом вассал редко являлся на поле боя один. Кроме собственных вассалов, — если только они у него были, — которых он собирал под свое знамя, его сопровождали, согласно обычаю и достоинству, один или два стремянных. Зато пехотинцев в его окружении не было. Роль пехоты в бою считалась довольно скромной, а вот прокормить значительное количество народа было совсем непросто, поэтому глава армии обычно ограничивался своими крестьянами, которых забирал со своих земель или у церкви, покровителем которой числился. Часто вассала обязывали служить в гарнизоне при замке сеньора — или во время военных действий, или постоянно, по очереди со своими соратниками, — поскольку крепость не могла обходиться без гарнизона. А если у самого вассала был хорошо укрепленный дом? Он должен был предоставить его по первому требованию своему господину.
Мало-помалу разница в социальном положении и возможностях, различные традиции, частные договоры, порой даже злоупотребления, превратившиеся в права, вносили в вассальные обязательства множество изменений. Но все они в целом были направлены на облегчение долга вассала.
Серьезная проблема возникла в связи с иерархией оммажей. Вассал — слуга и господин одновременно — обычно имел в свою очередь своих собственных вассалов. Долг, повелевавший ему помогать всеми силами своему господину, по идее, должен был бы вменять ему в обязанность являться в королевское войско во главе отряда, состоявшего из зависимых от него держателей. Однако, по установившемуся довольно рано обычаю, число воинов, которых вассал был обязан привести с собой, определялось заранее раз и навсегда, и было оно значительно меньше того, какое этот вассал мог задействовать, ведя свои собственные войны. Как пример возьмем епископа Байо, жившего в конце XI века. В его распоряжении было около сотни вооруженных всадников, но герцогу Нормандии, своему непосредственному господину, он должен был привести только двадцать. Королю же, от которого герцог в качестве феода держал Нормандию и которому епископ присылал двадцать рыцарей, полагалось всего десять воинов. Это уменьшение военной помощи, по мере того как ступеньки социальной лестницы шли вверх, — против чего в XII веке попробовали бороться Плантагенеты, но без большого успеха, — и было той главной причиной, из-за которой вассальная система оказалась в конечном счете неэффективной как орудие защиты и завоеваний в руках государственной власти{168}.
И крупные, и мелкие вассалы прежде всего были озабочены тем, чтобы не оставаться в войске на слишком долгий срок. Для того чтобы ограничить его, прямых оснований не давали ни традиции Каролингской империи, ни первоначальные обычаи вассалитета: и слуга, и домашний воин оставались в войске ровно столько, сколько нужно было королю или господину. Зато старинные правила германцев, наоборот, предполагали обязательный длившийся сорок дней, или, как говорили в старину, сорок ночей, отпуск. Чтобы получить его, не нужно было никаких особых процедур. Военное законодательство франков механически включило его как максимальное время отдыха между первым и вторым призывом на службу. Эта традиционная цифра и пришла на ум первой, когда речь зашла о службе в войске, и в конце XI века таким стал обычный срок, на который люди призывались в войско. Как только срок истекал, они имели право вернуться к себе домой, и, как правило, на весь оставшийся год. Конечно, чаще всего они все-таки задерживались в войске. В некоторых областях пытались превратить эти задержки в обязательство. Но с некоторых пор задерживание стало возможным только за счет сеньора, который должен был платить за задержку возмещение. Когда-то платой за военные услуги был феод, но с течением времени феод стал настолько далек от своего первоначального назначения, что возникла необходимость в дополнительной оплате.
Однако сеньор призывал к себе своих вассалов не только в случае войны. В мирное время они составляли его «двор», являлись на «курии», то есть сеньор собирал своих вассалов по определенным датам, чаще всего по большим церковным праздникам, и они собирались то на суд, то на совет, так как мораль того времени требовала, чтобы но всем важным вопросам сеньор советовался со своими помощниками, то сопровождали своего господина в виде почетной свиты. Появиться на людях в окружении многочисленных слуг, которые и сами но себе могли стоять достаточно высоко на ступенях социальной лестницы, прилюдно пользоваться услугами стремянного, кравчего, стольника люди того времени придавали высокое символическое значение подобным зрелищам — было для господина возможностью убедительно продемонстрировать всем свою власть и с удовольствием убедиться в ней самому.
Об этих куриях, «великолепных и многолюдных», постоянно упоминают эпические поэмы, сделав их своим любимым местом действия и явно преувеличивая их пышность. Даже для тех, где присутствовал король, сидящий с короной на голове, картина явно была слишком лестной. Не говоря уж о скромных сборищах, которые устраивали мелкие или средние бароны. Между тем на этих собраниях решались самые разные, и часто насущные, вопросы, а самые торжественные из них привлекали, кроме обычного состава, еще и множество зрителей — разношерстного народа, среди которого попадались и авантюристы, и бродяги, и воришки. Сеньор во время этих празднеств по обычаю и из собственного интереса одаривал своих людей подарками: лошадьми, оружием, одеждой, что было, с одной стороны, залогом их верности, а с другой — знаком их подчинения. Присутствие на этих торжествах — нарядно одетых, как предписывает аббат Сен-Рикье, «по своим средствам нарядно украшенных» — вассалов считалось обязательным: самые основательные документы не оставляют на этот счет никакого сомнения. «Граф, — гласит «Барселонское уложение», — должен, если он держит двор: вершить справедливый суд.., помогать обиженным.., оповещать о часе обеда трубами, чтобы благородные и неблагородные могли прийти и принять в нем участие; одаривать своих грандов плащами; заботиться о королевском войске, которое опустошит земли Испании, посвящать в рыцари». Стоящий гораздо ниже по социальной лестнице мелкий пикардийскин рыцарь, ставший в 1210 году абсолютным вассалом видама Амьена, обещает ему с одинаковым пылом и военную помощь в течение шести недель, и «приходить, если буду позван, на праздник, который устроит пресловутый видам, и оставаться на нем с женой неделю, содержа и ее, и себя на свои деньги»{169}.
Наряду со многими другими, последний пример показывает, насколько была в конце концов регламентирована не только военная служба в войске, но и служба при дворе. Хотя это не означает, что оба эти обязательства были равнозначны. Служба в войске всегда была повинностью. Служба при дворе сулила немало выгод: щедроты сеньора, даровой стол, участие в управлении. Вассалы от нее не уклонялись. До самого конца феодального периода курии в какой-то мере противостояли тому отчуждению, которое возникало из-за жизни вассалов в своих усадьбах, способствуя личным контактам сеньора со своими подданными, без которого не существует никаких связей и человеческих отношений.
Клятва вассала обязывала его «помогать» своему сеньору всем, чем только возможно, что подразумевало: мечом и советом. Но пришло время, когда вассал должен был помогать господину и своим кошельком. Денежная помощь обнажила то глубинное единство системы зависимостей, на которой держалось феодальное общество. И раб, и так называемый «свободный» держатель в сеньории, и подданный королевства, и, наконец, собственно вассал — любой, кто повиновался, должен был приходить на помощь своему господину, как только возникнет надобность. А бывает ли надобность больше, чем надобность в деньгах? Название той дани, которую был вправе собирать господин с подчиненных ему людей, — во всяком случае, во французском феодальном праве, — было одинаково вне зависимости от ступеней социальной лестницы. Говорили просто «помощь», или «талья» (taille), образное название, происходящее от глагола «отрезать», которым давали понять, что отрезается кусок достояния и превращается в налог[38]. Но естественно, что при одинаковых названиях история каждого из этих поборов в разных социальных слоях была разной. Нас интересует в первую очередь талья, которую платили вассалы.
Поначалу мы видим практику обыкновенных, более или менее добровольных подарков по исключительным случаям. Германия и северная Италия, похоже, так и остались до конца феодальных времен на этой стадии: знаменательный пассаж из «Саксонского Зерцала» говорит о вассале, который «служит сеньору и дарит ему подарки». В этих странах вассальные связи не стали настолько значимыми и прочными, чтобы сеньор после того, как его вассалы выполнят первоначальные обязательства, мог потребовать еще и дополнительной помощи и ее получить. По-иному обстояли дела во французском королевстве. Во Франции к концу XI века и началу XII века, то есть примерно в то же самое время, когда повсюду распространялась талья, собираемая с деревенских держателей, иначе говоря, когда денежный обмен стал более интенсивным, и значит, денежные нужды господ — более настоятельными, а кошельки плательщиков более тугими, распространился и новый побор среди вассалов, тоже называемый талья, о чем мы и имеем свидетельства. В 1111 году на одном анжуйском феоде насчитывается четыре тальи: на выкуп сеньора, если его взяли в плен; на рыцарское вооружение его старшего сына; на замужество его старшей дочери; и на покупку земли{170}.[39] Последний побор ввиду его слишком большой неопределенности очень скоро исчезает почти повсюду. Зато три первые, наоборот, остаются и закрепляются. К ним иногда прибавляются и другие: например, талья на крестовый поход или талья, которую собирал сеньор в том случае, если его собственный сеньор требовал с него тальи. Таким образом деньга, которые уже появились в обращении между связанными феодальными отношениями людьми мы имеем в виду выплату рельефа, — проникли и в базовые отношения, которые изначально сводились к преданности и службе.
Была и еще одна дорожка, по которой в эти отношения проникали деньги. Например, человек не мог явиться на военную службу. В этом случае сеньор назначал штраф или компенсацию; иногда вассал вносил ее заранее. Эту сумму называли «тальей на войско» или тоже «службой», согласно характерному для Средних веков словоупотреблению, по которому компенсация зачастую перенимала название того обязательства, за которое его платили. По правде говоря, практика денежного откупа получила распространение только среди двух типов феодов: тех, что попали в руки религиозных общин, члены которых не могли носить оружия, и тех, которые впрямую зависели от могущественных монархий, — короли извлекали выгоду из всего, в том числе и из несовершенства вассальной системы пополнения войска. На остальных феодальных держаниях, начиная с XIII века, военные обязательства становились все менее суровыми, на них зачастую обходились без каких-либо компенсаций. Более того, даже денежная «помощь» часто переставала быть обязательством. Феод, перестав обеспечивать надежных слуг, не стал и обильным источником денежных доходов.
Обычай не требовал от сеньора в ответ на клятву вассала тоже письменно или устно клясться. Обещания господина относятся к гораздо более позднему времени и дает он их всегда в исключительных случаях. Поэтому у нас нет достаточных данных для того, чтобы так же подробно, как обязательства вассала, изучить обязательства сеньора. Само обязательство защищать носит слишком обобщенный характер и его труднее детализировать, чем конкретные обязательства. «От всех существ живых и мертвых» будет защищен слуга своим господином. Прежде всего телесно. Но и имущественно тоже, особенно в том, что касается феодов. От своего защитника, который, как мы увидим, будет и его судьей, вассал ждет быстрого и скорого правосудия. Прибавим к этому выгоды, которые обеспечивал сильный в анархическом обществе, покровительствуя слабому. Разумеется, подобная помощь не могла не цениться. Но вместе с тем вассал, вне всяких сомнений, отдавал много больше, чем получал. Изначально феод в качестве платы за службу восстанавливав равновесие. Но по мере того, как феод превращался в наследственную вотчину, его первоначальное назначение было забыто; неравенство обязательств и компенсации становилось вопиющим, и желание вассалов, чувствующих себя обделенными, уменьшить свои тяготы становилось все настоятельнее.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!