Форма реалии как языковой единицы
На вопрос, к какой категории языковых средств следует отнести реалии, специалисты не дают однозначных ответов. Например, М. Л. Вайсбурд, который вообще толкует реалии довольно широко (см. его дефиницию на с. 44), считает, что «понятия, относящиеся к числу реалий, могут быть выражены отдельными словами (маевка, декабристы, щи, пятак), словосочетаниями (Мамаев курган, дом отдыха), предложениями (не все коту масленица, что скажет свет, княгиня Марья Алек-севна), сокращениями (ЦПКиО, ОПН, КВБ, гороно, ком сомол)» 1. Большинство других авторов2 говорят о «словах», «лексических единицах», добавляя иногда «словосочетания», к чему присоединяемся и мы.
'Вайсбурд М. Л. Реалии как элемент страноведения. — РЯзР, 1972, № 3, с. 98 (здесь мы не считаем нужным останавливаться на некоторых неточностях и непоследовательности в примерах).
2 Л. Н. Соболев, Г. В. Чернов, А. В. Федоров и др.
18
1. В нашем понимании реалии — только слова; добавление в этом случае (в скобках) «и словосочета-ния>> — означает, что к реалиям на общем основании можно отнести, по выражению Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова, «номинативные словосочетания»', то есть такие сочетания слов, которые семантически равны слову: если мы считаем реалиями такие слова, как стортинг или кортесы, то логично причислить к ним и болгарское Народное собрание и монгольский Великий народный хурал. Из 132 единиц, приведенных в «словариках» Н. В. Гоголя (списки украинизмов), имеется только 4 таких сочетания: лысый дидько (домовой), голодная кутья (сочельник), петровы батоги (трава) и тесная баба (игра).
|
|
Реалией может быть номинативное, то есть назывное, словосочетание еще и потому, что к реалиям мы обычно приравниваем кальки, нередко представляющие собой именно такие словосочетания.
Часто, когда идет речь о фразеологических единицах (ФЕ) в качестве реалий, подразумевают и 1) обычные устойчивые словосочетания всех типов, в том числе идиомы, пословицы и поговорки, многие из которых обладают сами по себе характерной национальной и/или исторической окраской, и 2) ФЕ, в компонентном составе которых имеются реалии (см. ч. II, гл. 1).
Другой формой реалий являются сокращения (аббревиатуры). Включение их в число реалий также логично, поскольку они представляют собой стянутые в одно «слово» (многие и стали словами — вуз, собес, загс) номинативные сочетания (см. ч. II, гл. 9).
2. Говоря о форме, следует упомянуть также о ф о -нетическом и графическом облике транскрибируемых реалий. Транскрипция предполагает перенесение слова в текст перевода в форме, фонетически максимально приближенной, если не идентичной той, которую оно имеет в исконном для него языке, но не непременно ИЯ — языке, откуда его берет переводчик.
|
|
Решение вопроса о форме заимствованной реалии зависит от того, фигурирует она в словарях ПЯ (словарная реалия) или нет. Словарные реалии входят в лексический состав ПЯ и, стало быть, уже обладают определенной формой, официально зафиксированной правилами
1 Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура. Изд. 2-е. М.: Русский язык, 1976, с. 71.
19
фонетики и орфографии данного языка. Эта форма, однако, может в той или иной мере отличаться от исконной— хотя бы уже из-за неодинаковых фонетических систем языков, различных алфавитов и т. д.
Практический вывод в этом отношении один: чтобы не изобретать велосипеда заново, транскрибируя реалию в уже утвердившейся в ПЯ форме, переводчик должен чаще обращаться к словарям.
Не будем касаться случаев, когда принятая, утвердившаяся форма реалии слишком далека от оригинальной или по другим причинам не удовлетворяет переводчика: изменения в раз принятой транскрипции имеют свои «за» и «против», обсуждение которых не входит в задачи нашей работы.
3. Говоря о фонетической форме реалий, следует сказать несколько слов об ударении. Вводя в текст новую реалию, незнакомую читателю, переводчик хорошо сделает, если хотя бы при первоначальном ее употреблении отметит ударную гласную; в противном случае бывает, что у читателя на всю жизнь остается в памяти искаженное иностранное слово.
|
|
Эта «акцентологическая сторона» формы реалии очень важна для перевода с близкородственных языков, так как в сознании среднего читателя лексическая близкость единиц как бы предполагает и близость фонетическую, и слово в результате произносится по законам не ИЯ, а ПЯ, причем, естественно, ударение может оказаться не на месте. Попадая в тексты средств массовой информации, искаженные реалии получают массовое же распространение и закрепляются в ПЯ настолько, что исправить произношение обычно невозможно. Таким приблизительно путем вошли в болгарский язык баба яга (с ударением на первом слоге), трепак и гопак (с ударением тоже на первом слоге), кикимора (с ударением на предпоследнем слоге) и т. д.
Сказанное об ударении касается отчасти и словарных реалий— тех, которые, по мнению переводчика, читатель может не знать.
Грамматическая форма реалий
Грамматическая форма реалии связана в первую очередь с определением ее принадлежности к данной части речи, к различным грамматическим категориям, и, естественно, с возможностями формообразования. jtllv, 20
|
|
1. Все наблюдения показывают, что как часть речи реалия, подобно термину, в подавляющем числе случаев — имя существительное. На это указывает наличие одних лишь существительных в «словариках» Н. В. Гоголя, так же как в подобном списке японских слов, приложенном к сборнику произведений Я. Кавабата ', в ряде комментариев к русским переводам с болгарского и т. п. Это обусловлено предметным содержанием реалий как особого класса лексики, что хорошо видно из нашей дефиниции и классификации.
В отличие от терминов, среди реалий почти не встречаются отглагольные существительные, что объясняется отсутствием в содержании реалий «опредмеченного действия» (С-СЛТ).
При таком положении вопрос принадлежности реалий к другим частям речи представляется в следующем виде.
Самостоятельные, непроизводные реалии среди других частей речи нам не встречались, а реалию-служеб-ное слово даже трудно себе представить. Что касается производных от реалий частей речи, какие бы они ни были, то они, разумеется, должны сохранить, если не полностью, то хоть отчасти свой национальный или исторический колорит, независимо от того, будем мы их называть реалиями или нет.
Особую группу таких производных составляют отыменные прилагательные, генетически связанные с реалиями. Возьмем прилагательные от некоторых характерных реалий-мер: вершковый, аршинный, сажен ный, верстовой, фунтовый, пудовый и реалий-денег: ко пеечный и рублевый. В общем, значение большинства из них непосредственно связано со значением реалии, от которой оно произведено: «длиною (весом, достоинством, стоимостью) в один вершок (аршин, фунт, пуд, рубль) или одну сажень (копейку)». В прямом значении это относительные прилагательные, большей частью не имеющие эквивалентов-прилагательных в других языках; на каждый язык они переводятся в зависимости от его грамматической системы: на болгарский, французский и иногда на английский — самой реалией (обычно в транскрипции) с предлогом «от», de и of, на
Кавабата Я. Тысячекрылый журавль. М.: Прогресс, 1971.
21
английский и немецкий — реалией в качестве компонента сложного слова, иногда со словами: фр. valant, англ, worth, нем. wert («рублевые папиросы», англ, one-rouble cigarettes, фр. cigarettes d'un rouble, нем. Rubelzigeret-ten, болг. «цигари от една рубла»). Так как в данном случае существительное рубль не отличается от прилагательного рублевый по своему семантическому содержанию, а национальный колорит остается неизмененным, трудно оспорить принадлежность таких слов к классу реалий.
Таково же приблизительно положение с притяжательными прилагательными; семантически они не отличаются от форм «родительного принадлежности»— типа совхозный, помещичий, канцлерский, фара- онский, балалаечный (оркестр), былинный (склад), махорочный (дым). И здесь в переводах подавляющего большинства прилагательных будут фигурировать реалии-существительные (или, как в английском, прилагательные, имеющие форму существительного): shock worker achievement, болг. «дим от махорка» и т. д.
Положение существенно меняется, когда прилагательное получает значение качественного (точнее — качественно-относительного) , то есть употребляется в переносном значении.
Следует отметить, что далеко не от всех реалий можно образовать прилагательные, которые имели бы и прямое, и переносное значение. Из приведенных выше верш ковый и фунтовый могут значить только «длиною в один вершок» и «весом в один фунт» соответственно и употребляются редко; с другой стороны, копеечный, наряду с прямым значением «достоинством в одну копейку» (копеечная монета), имеет еще два, а то и три переносных значения: «стоящий недорого» (копеечная вещь), «низкооплачиваемый» (копеечные уроки) и «мелочно-расчетливый» (копеечный ум). При этом довольно трудно вывести определенную закономерность: переносные значения получают, с одной стороны, названия «мелких денег», разменной монеты (копейка, су, стотинка, пен ни), с другой — крупные меры (пуд, ока); от них не отстают и какие-то «средние» — аршин и сажень. Возможно, что это связано с их большей употребительностью. Между тем, такие реалии послужили основой для образования множества фразеологических единиц.
Здесь, однако, важнее отметить, что в некоторых, даже, может быть, в большинстве прилагательных, приоб-
22
ретших переносное значение, оно как бы преобладает над прямым и часто настолько, что прямое почти перестает чувствоваться; это в свою очередь отражается на яркости колорита: он «выцветает» иной раз до такой степени, что переводчик серьезно подумывает об употреблении данного слова просто как синонима к прилагательному, определяющему его качество. Например, пу довый значит просто «очень тяжелый», и никому из русских, наверное, не придет в голову взвешивать сапоги, о которых сказано, что они «пудовые»; аршинный и сажен- ныи — «очень большой» («писать аршинными буквами», «саженные шаги»); «богатырский рост» не обязательно связывать с героями былин и т. д. Приблизительно такая же картина наблюдается в отношении сложных прилагательных стопудовый и тысячеверстный.
Итак, независимо от того, будем мы считать прилагательные, произведенные от реалий, реалиями или нет, обращаться с ними при переводе следует чрезвычайно осмотрительно: даже при утрате значительной доли национальной окрашенности или временной патины, в самих словах сохраняется достаточно аромата места и эпохи, чтобы заставить переводчика отказаться от нейтральных замен.
2. Войдя в ПЯ, одни из чужих реалий полностью акклиматизируются на новом месте и, чувствуя себя как дома, начинают пользоваться всеми правами и исполнять все обязанности хозяев, т. е. получают определенный род (существительные) и способность изменяться, в зависимости от роли в предложении, по падежам и числам (ср. такое относительно новое в русском языке слово, как хунвейбин). Другие, благодаря своей форме, отличающейся от формы, присущей словам ПЯ, оказываются менее гибкими и «контактными», приживаются труднее и остаются в категории несклоняемых, как например, дацзибао; большинство этих слов — среднего рода.
Многие транскрибированные реалии получают в ПЯ вполне правильные формы рода и числа: рубль в английском множественном числе roubles, в немецком Rubels, во французском roubles; копейка приобрела во французском форму мужского рода kopeck и, соответственно, множественное число kopecks. Правильно транскрибированное на болгарском кану употребляется с постпозитивным артиклем в единственном числе кануто, а во множественном числе канутата, что звучит достаточно нескладно.
23
Если все это — словарные реалии, то переводчик легко справится с их «грамматическим оформлением»; если же ему приходится вводить такое слово, то, согласно нашим наблюдениям, может быть два пути: либо слово подгоняется под какую-нибудь модель ПЯ, так сказать, русифицируется грамматически (если речь идет о русском языке), либо независимо от оригинальной формы принимается как несклоняемое, т. е. употребляется в именительном падеже на протяжении всего текста. Впрочем, так же поступает и автор, вводя в свое произведение любые заимствованные впервые слова. Таким образом поступила Л. В. Шапошникова в упомянутых выше очерках, вводя, например, некоторые этнические реалии; рассказывая о мифическом происхождении своего племени, старейшина говорит: «Пусть будут отныне роды. Род мы назовем иллом (разрядка наша — авт.) и добавим к нему названия тех частей оленя, которые получили наши охотники»'. При такой конструкции фразы русский читатель должен считать, что род — это илл, поскольку «-ом» каждый примет за окончание творительного падежа. Однако из дальнейшего следует, что «так и возникли первые десять родов: Мут иллом, Каи иллом, Мен иллом и т. д.»; так что оказывается, что это не илл, а иллом.
Бывает, что чужая реалия входит в язык не в своей исходной форме, иногда по причине неупотребительности этой исходной формы, но, пожалуй, чаще по недосмотру или незнанию переводчика. В «словариках» Н. В. Гоголя встречаются существительные во множественном числе (дрибушки, клепки, чумаки, дивчата, наряду с дивчи на и т. д.), введенные в такой форме вполне сознательно; естественно дать во множественном числе имя существительное, не имеющее единственного (джинсы или близкое к ним болг. дынки]. Любопытна в этом отношении реалия комикс. Англ, comics (по существу множественное число от прилагательного comic) принято в русском языке со значением существительного в единственном числе, как и приведено в НСиЗ; однако там не дается ни одного примера в форме этого мнимого единственного: везде употребляются комиксы — прямо-таки множественное в квадрате. Если верить БАРС, то это правильно; будем считать, что слово прижилось в таком виде. Но уже явно неправильно транскрибировать в переводе на болгарский множественное число германской административно-тер-
1 Шапошникова Л. В. Указ, соч., с. 224. '' 7
24
риториальной единицы Land (в русских переводах — «земля», например, «земля Гессен») в значении единственного числа — «лендера Хессен». Думается, что это исключение. Как правило, нет основания вводить заимствованные реалии во множественном числе, когда вполне употребительно и единственное. Как употребляется в русском языке степь (единственное число) или близкая к ней венгерская пушта, так же нужно употреблять и пам па, не превращая ее в пампасы. Такие примеры нам встретились преимущественно в заимствованиях из испанского: «пончос» вместо пончо, «гаучос» вместо гаучо, «боде-гонес» вместо бодегон (своего рода харчевня) и пр.
В интересной статье В. Д. Андреева говорится, в частности, о склонении болгарских имен существительных в русских переводах и высказывается пожелание оставлять в именительном падеже слова типа пара (мелкая монета) и ага (господин — почтительное о турке) ввиду их «невразумительности» при изменении формы в русском тексте: «А мне папа дал пять пар (разрядка наша — авт.), или родительный падеж множественного числа от ага — «аг» ]. С этим нельзя не согласиться, но следует сделать небольшое уточнение. Решающим фактором в этих случаях является не грамматика ИЯ, т. е. тот факт, что эти слова «не знают падежных окончаний» в своем родном языке, а правила ПЯ: в русском языке существительные, оканчивающиеся на гласную, типа бистро, альпака (с ударением на окончании), маки и др. относятся, в силу своей графической и фонетической структуры, к несклоняемым. В остальных случаях, например, если существительные оканчиваются на согласную, оставлять их несклоняемыми можно лишь в порядке исключения.
3. Одним из показателей «освоенности» чужой реалии в ПЯ может быть ее способность к репродукции. Примером может служить слово ковбой. Войдя в русский язык как существительное мужского рода первого склонения (по правилу — как существительные с окончанием на -и), оно, вместе с тем, образовало прилагательное ковбойский (например, «ковбойская рубашка») и существительное ковбойка (в том же значении). Более интересным случаем является слово хиппи, когда слово само по себе недостаточно «обрусело» (осталось нескло-
Андреев В. Д. Некоторые вопросы перевода на русский язык
болгарской художественной литературы. —ТКП, с. 141.
2-747 25
няемым), но тем не менее дало целый ряд отпрысков-производных; представим их цитатой из очерка В. Аксенова «Асфальтовая оранжерея»: «Хиппи кончаются. Между тем за прошедшее восьмилетие даже и у нас в сленге появились слова, производимые от этого странного слова: «хиппую», «захипповал», «хиппово», «хиппари»..; если добавить к коллекции его же «старая хиппица» 1 и взятое из «Крокодила» прилагательное «хипповатый» («Гоша длинноволос и хипповат»), окажется, что от одной только этой реалии у нас образовался чуть ли не полный набор частей речи.
у
Заимствование реалий
Здесь мы коснемся лишь некоторых общих положений, связанных преимущественно с местом чужих реалий в языке.
Говорить о заимствовании реалий можно только с точки зрения переводоведения, т. е. рассматривая их в плоскости пары языков. Между тем, распространенное мнение о том, что реалии представляют собой непременно заимствования, в известной мере противоречиво: заимствования уже являются элементами лексики данного языка, следовательно, слово, однократно введенное в текст перевода (таких среди реалий немало), можно назвать заимствованием лишь условно: пока это только своеобразный неологизм или окказионализм. С другой стороны, при многократном повторении, когда реалия прижилась настолько, что ее включают в словари заимствующего языка, она может превратиться в заимствованное слово, утратив до некоторой степени статус реалии. (Подробнее об утрате реалией колорита см. гл. 7.)
О заимствовании реалий можно говорить еще в тех случаях, когда они получают, так сказать, международное признание. Об этом мы упоминали, сравнивая реалии с терминами, но подробно рассмотрим этот парадоксальный на первый взгляд вопрос ниже (см. гл. 5).
Любопытный пример заимствования представляет собой употребление русских, характерных, главным образом, для жизни дореволюционной России, и советских реалий в иностранных языках (см. гл. 10).
1 ЛГ, 1.1.1976. 26
Описывая путь проникновения русских слов в английский язык, В. И. Фадеев пишет: «По возвращении в Англию купцы и предприниматели в своих отчетах подробно рассказывали о впечатлениях от всего увиденного в России, часто употребляя в своих докладах русские слова для'обозначения предметов и понятий русской жизни Некоторые из них получили широкое распространение в английском языке». И далее автор приводит своеобразную предметную классификацию этих слов: «Среди первых заимствований — наименования, связанные с государственным устройством (царь, воевода, указ), обозначение мер веса, расстояния и денежных единиц (верста, аршин, пуд, рубль, копейка), названия предметов одежды и продуктов питания (кафтан, квас, кумыс), а также и бытовые слова (самовар, тройка, дрожки) и др.» '. Нетрудно увидеть, что приведены одни лишь реалии, причем их «широкое распространение в английском языке» обусловлено отнюдь не появлением в английском быту их референтов, что и является одним из характерных различий между реалиями и терминами.
Реалии и культура речи
Это одна из тем, мимо которых не имеет права пройти ни один переводчик. Рассмотреть ее уместно именно здесь, когда мы говорим о заимствовании.
В борьбе за «чистоту языка» следует руководствоваться общеизвестным высказыванием В. И. Ленина о вреде употребления «без надобности» иностранных слов и задаться прежде всего вопросом, необходимо языку данное иноязычное слово или нет. Одним словом, «право заимствования» обусловливается потребностью, о которой, как считает К. Ф. Яковлев, «забывают почему-то иные теоретики.., безмерно усердствуя в заботах о все новых и новых «наслоениях» в нашем языке. Наслоение наслоению рознь, — продолжает автор. — Революция и коммунизм, алгебра и физика, космос и электроника — это одно, а босс и бизнес, шейк и твист, сервис и круиз — другое»2. Как бы общие вопросы очищения языков от «иноязычной скверны» ни интересовали нас, они остают-
'Фадеев В. И. Русские слова в английском языке. — РР, 1969, 2 № 3, с. 91—92.
Яковлев К. Ф. Как мы портим русский язык. М.: Молодая
гвардия, 1976, с. 52—53.
2 * 27
ся за пределами нашей темы, так что мы не будем вступать в полемику с данным автором. Да и не книга в целом, а более узкий вопрос, подсказанный приведенными примерами, заинтересовал нас своей тесной связью с проблемой заимствованных реалий, и в частности, с вопросом о потребности в них или их ненужности. Здесь полезно будет заметить, что вопрос необходимости или ненужности заимствованной лексики нашел свое отражение в специальных терминах: нужные— в болгарском «заем-ки», в английском loan-words, в немецком Lehnworter, a ненужные, нежелательные — в болгарском «чужди-ци», в английском foreign words, в немецком Fremdwor-ter. Итак, любопытно для нас в этих примерах то, что все шесть нежелательных, по мысли автора, заимствований представляют собой реалии, причем не эпизодически или по недосмотру введенные в текст одного какого-нибудь перевода, а элементы русской лексики, зафиксированные различными словарями русского языка: все шесть имеются в ОСРЯ, пять — в наиболее кратком из русских толковых словарей — Ож., три, в том числе и отсутствующее в Ож. слово босс, — в MAC (слов шейк и твист, появившихся после выхода MAC, искать в нем, разумеется, нельзя).
Разберем эти слова с точки зрения потребности в них. Первые четыре — босс, бизнес, шейк и твист — не имеют соответствий в русском языке за отсутствием обозначаемых ими предметов. Босс и бизнес — слова с ярким американским колоритом. Первое нельзя передать ни одним из приведенных в БАРС соответствий: босс — это не «хозяин» и не «предприниматель»; подчеркнутая экономическая и социальная характеристика не позволяет поставить между ними знака равенства. Шейк и твист тоже непереводимы: это новые (для того времени, когда они вошли в язык) понятия; назвать их сочиненными, исходя из этимологии, словами тоже трудно («тряска» и «сучение» для танца и музыки как-то не годится); единственным путем оставалась транскрипция. Ведь точно таким же путем в русский язык вошли «вальс» и «танго»; быть может, в то время и против них возражали, но время показало, что слова эти нужные.
На то, что упомянутые слова не имеют эквивалентов в русской лексике, указывает и способ раскрытия их содержания в Ож.: все они приведены с полными толкованиями, без синонимов, за исключением сервис, приравниваемого к «обслуживанию». Приведем здесь мнение
28
Л П. Крысина об этом слове; сервис, пишет он, при исконном обслуживание относится к словам, которые своим значением вносят «дополнительный семантический оттенок (или оттенки) в «поле» значений соответствующей группы исконных слов (или одного слова) » 1, т- е- сервис имеет более узкое значение: отнюдь не каждое обслуживание назовешь «сервисом».
Что касается последнего из этих примеров — круиз, то мы согласны, что без него можно было бы обойтись, несмотря на то, что это не любое «морское путешествие» (БАРС), а лишь туристическое, увеселительное (Ож.); значит, и это слово может обогатить русскую лексику. Недавно оно попалось нам на глаза в «Крокодиле», подтвердив наше предположение: «Вот вернется иной из заграничного крюиза и спросит...», «Крюизные сведения сыплются из него, как пшено из худого мешка» (разрядка наша — авт.) 2; слово получило юмористическую окраску, а это ли не обогащение языка?
С другой стороны, не следовало бы «критерием потребности» считать одну лишь возможность или невозможность замены заимствованного слова исконным. Например, среди указанных в работе К. Ф. Яковлева «нужных» заимствований фигурирует космос; содержание которого в том же словаре Ожегова раскрыто при помощи исконных русских слов «вселенная» и «мир». Несмотря на наличие двух синонимов, космос прочно вошел в русскую лексику и отвоевал в ней свое, присущее только ему место; произошло обогащение русского языка третьим нелишним синонимом.
Вопрос о потребности/ненужности заимствований, исключительно важный для культуры языка, небезразличен и для теории перевода, во-первых, из-за близости заимствований к реалиям и, во-вторых, в связи с возможностью засорения языка лишними, избыточными реалиями, а также «мнимыми реалиями», словами, возводимыми в ранг реалий без достаточного основания и соприкасающимися очень тесно с «чуждицами» вообще.
1 См. сб. Развитие лексики современного русского языка. М.: Наука, 1965, с. 114.
2 Кр., 23.XI.1978.
29
|
Глава 3
РЕАЛИЯ ИЛИ НЕРЕАЛИЯ
Проведенное последовательно сопоставление реалий с терминами, именами собственными, обращениями, отступлениями от литературной нормы, иноязычными вкраплениями, а особенно с элементами внеязыковой действительности и заимствованиями приводит нас к естественному вопросу: как отличать реалии от нереалий и где граница между ними и перечисленными классами слов?
Сразу же отметим, что это совсем не риторический вопрос. Распознавание реалий путем отграничения их от иных слов не только представляет немалый теоретический интерес, но и имеет большое практическое значение: от его правильного решения зависит в значительной степени выбор пути, по которому пойдет переводчик при передаче данного слова и его окружения.
В плане содержания отличительной по сравнению с другими словами чертой реалии является характер ее предметного содержания, т. е. тесная связь референта— обозначаемого реалией предмета, понятия, явления — с народом (страной), племенем или, реже, с другой социальной общностью, с одной стороны, и историческим отрезком времени, с другой; отсюда соответствующий национальный (местный) и/или исторический колорит. При более пристальном рассмотрении окажется, что этот признак требует ряда коррективов, что необходим учет иных особенностей реалий уже не в «общем плане», а в зависимости от того, что у нас, в нашей стране, есть и чего нет, что мы знаем или что нам чуждо, что для нас свое и что чужое?
Эта точка зрения, которая, казалось бы, должна сузить границы реалий, внести некоторое уточнение, дает обратный результат: границы реалий делаются еще менее определенными. Возьмем, к примеру, такое дерево, как пальма. В Болгарии пальмы не растут «на воле»; для нас это экзотическое дерево, уводящее мысль в страны вечного лета, на коралловые острова среди безбрежного океана; не менее экзотичной будет пальма и для эскимоса, никогда, быть может, не видевшего ее. Но для жителей этих самых коралловых островов, тропиков и субтропиков это обычное дерево, очень полезное и нужное, но столь же привычное, как для нас, скажем, слива.
30
С ДРУг°й стороны, для жителя пустыни или индейца с Амазонки такой же экзотикой будет снег — заурядное понятие для нас, не говоря уже о жителях Заполярья.
Представляя для теории перевода немалый интерес, вопрос о зависимости определения реалии от показателей «свой» и «чужой» не является тем не менее решающим: нельзя на основании чуждости объекта причислять к реалиям такие слова, как пальма или снег, только потому, что в той или иной стране они не имеют «материального покрытия» (а следовательно, и названия). На наш взгляд, такие слова, лишенные эквивалентов в том или ином языке, можно отнести к безэквивалентной лексике (БЭЛ) в плоскости данной пары языков и назвать их «экзотизмами» (но не реалиями), поскольку они, не являясь носителями колорита страны или народа ИЯ, придают лишь экзотический оттенок тексту на ПЯ (об экзотизмах см гл. 4).
Интересен и обратный случай, когда это «материальное покрытие» несомненно есть, но в разных языках выражено различными по широте охвата средствами. Здесь речь идет о несовпадении семантических полей двух языков, когда неизбежно ставится вопрос о так называемой недифференцированной лексике. Не останавливаясь на вопросе в целом (он довольно подробно разработан в работе Л. С. Бархударова '), коснемся лишь тех его сторон, которые относятся к реалиям. Здесь как будто прежде всего в голову приходят термины родства и «экзотический иероглиф» Вл. Россельса: азербайджанская «хала», оказавшаяся попросту «тетей»2 (см. ч. II, гл. 3).
В самом деле, поскольку речь идет об эквивалентах (.шла = тетя), вводить такую сомнительную реалию, скорее, опять-таки экзотизм, не имеет смысла. Но если учесть, что термины родства нередко при одном наименовании могут обозначать разные родственные отношения, для которых на ИЯ есть самостоятельные названия, то в каждом отдельном случае придется решать: всех ли, допустим, болгарских дядьев — чичо, вуйчо, свако (и вдвое больше диалектных и областных) — нужно переводить, или же тех или иных желательно сохранить в качестве
'Бархударов Л. С. Язык и перевод. М.: Междунар. отнош., 1975, с. 78 и ел.
Россельс Вл. Перевод и национальное своеобразие подлинника, с. 169.
31
референтов реалий, имея в виду, что чичо — это брат отца, вуйчо — брат матери или муж тети, а свако — муж тети (сестры отца или матери), муж сестры? Или как быть, когда на ИЯ «есть два разных слова для отца девочки и отца мальчика»', или же особое слово бате (болг.) —для старшего брата, содержащее, кроме всего прочего, и характерную коннотацию (уважение к старшему) и высокую частотность употребления (в том числе и в обращении)?
Вопрос о принадлежности этих слов к реалиям и соответственно об их переводе следует решать с учетом некоторых черт, характерных для обозначаемых ими понятий. Во-первых, это повсеместное существование одинаковых или приблизительно одинаковых родственных отношений (едва ли нужно говорить об исключениях, например, о племенах, где родителями детей считаются все члены рода), присущих человеческому обществу вообще; более или менее дробное, дифференцированное их обозначение обычно не связано с какими-нибудь особенностями, присущими реалиям. Во-вторых, они называют, подобно терминам, довольно точно эти родственные отношения; различия можно отнести главным образом за счет дифференцированности или недифференцированно-сти понятия в том или ином языке. И, в-третьих, благодаря этому они допускают довольно верный перевод, если не эквивалентом, то путем описания и при помощи родово-видовой замены.
Все это приближает термины родства именно к терминам и позволяет руководствоваться при переводе правилами перевода терминологической лексики. Но и это, разумеется, нельзя принимать за канон. Чтобы передать колорит казачьего быта, Л. Толстой вводит в свой текст диалектные бабуки, мамуки, дедуки и пр. (мы назвали эти слова локальными реалиями), мастерски вплетает их в ткань повествования, передавая вместе с тем различные родственные (и неродственные) отношения. Например, младший брат Марьянки обращаясь к ней, называет ее нянюкой. В болгарском языке этот оттенок можно сохранить, но при переводе на другой язык, в котором нет слова, обозначающего «старшая сестра», придется переводить бесцветным «сестра», теряя, таким образом, характерную деталь казачьих взаимоотношений — уважение младших детей к старшим.
'Калашникова Е. Голос из-за океана. — МП, 1965, № 5, с. 479. 32
Вот характерный пример из болгарской действительности: старший брат подкупает младшего конфетами, стараясь заставить его обращаться к нему уважительным бате в присутствии девушек; отказ от передачи этой подробности при переводе явно нарушит колорит (об обращениях см. ч. II, гл. 3).
В плане выражения вопрос о различиях между реалиями и нереалиями, об их разграничении, связан со следующими соображениями. Во-первых, далеко не все понятия, явления, отношения, связанные с данным народом или данной эпохой, можно выразить при помощи одних лишь реалий. На примере из романа «Герой нашего времени» (с. 16—17) мы пытались указать на эту разницу между реалиями и элементами внеязыковой действительности, также играющими заметную роль в правдивой передаче как смыслового содержания, так и колорита произведения (подробнее см. гл. 10).
Во-вторых, мы везде говорим о реалиях-словах, но реалиями могут быть и фразеологические единицы.
Чтобы отличить реалии от нереалий в контексте — важная задача для переводчика, требуется иногда немало усилий. Успешное решение обычно зависит от двух предварительных вопросов: 1) реалия ли это как лексическая единица и 2) если реалия, то своя или чужая? Ответ на первый вопрос мы постарались дать выше: были намечены параметры реалий путем их последовательного сопоставления с близкими понятиями; единицы, не отвечающие этим параметрам, обычно реалиями не считаются — это мнимые реалии (ложные реалии, псевдо-, квази- или лжереалии), которые, в отличие от истинных, являются скорее лишними экзотизмами, не отражающими действительный колорит \ а употребляемыми, по выражению Ив. Кашкина, в качестве «орнаментальных ненужностей»2.
Второй вопрос — зависимость реалий от понятия «свой или чужой» — уже упоминался (с. 30, подробнее см. гл. 5). Забегая вперед, отметим только, что трудности распознавания связаны большей частью со своими реалиями: чужие в достаточной мере «торчат над строкой», чтобы не остаться незамеченными.
Мнимые реалии не следует смешивать с реалиями избыточными. Последние представляют собой истин-
з См. Финке ль А. М. Об автопереводе. — ТКП, с. 112—1,13. Кашкин Ив. Для читателя-современника, с. 471.
33
ные реалии, обладающие всеми качествами этого класса слов, но лишние, ненужные по той или иной причине в переводе данного конкретного текста, где их введение является следствием неправильного решения вопроса «транскрибировать или переводить?» в пользу транскрипции. Хорошим примером такой избыточной реалии является в приведенном Л. Н. Соболевым примере махорка — «слово непереводимое, но от того, что Теркин будет курить не махорку, а просто табак, изменится очень мало»1. Впрочем, в другом контексте, может быть, и потребуется введение ее в транскрибированном виде.
Что касается основного вопроса — реалия ли это в данном контексте, то следует признать, что однозначно ответить на него нельзя; он решается переводчиком в каждом отдельном случае с привлечением всех знаний и немалой дозы интуиции. Поэтому о нем будет идти речь ниже, в главе, где он разбирается в плоскости пары языков. Здесь же мы дадим некоторые предварительные сведения о распознавании реалий в ИЯ.
Так, слово атаман, будучи реалией, связанной с казацким бытом, имеет вместе с тем и значение главаря, предводителя (атаман разбойников); наряду с обычным наименованием числительного, слово сотня может быть и реалией, обозначающей войсковую единицу, причем в двух аспектах — в древней Руси и в казачьих войсках, и т. д.
Неудачи переводчика, не учитывающего зависимость слова как реалии от контекста, можно проиллюстрировать следующими примерами из «Казаков» Л. Толстого:
а) ...наш папенька сам сенатор; тысячу, больше душ мужиков себе имел. (с. 212)
б) ...шея, руки и лицо [немой] были жилисты, как у мужика, (с. 231)
в) ...будь джигит, а не мужик. А то и мужик лошадь купит, денежки отвалит и лошадь возьмет, (с. 228)2 (Разрядка наша — авт.)
Даже из этих довольно узких контекстов ясно видна разница в употреблении слова «мужик». В первом случае речь идет о крепостных, во втором говорится о мужчине вообще, в то время как в третьем существенным является
'Соболев Л. Н. О переводе образа образом. — Сб. Вопросы художественного перевода. М.: Сов. писатель, 1955, с. 293.
2 Толстой Л. Н. Собр. соч. в 20-ти томах. Т. 3. М.: Рос; изд. худ.
лит., 1961. . ...
'34
пренебрежение к мужику при сопоставлении его с джигитом как носителем всех казацких добродетелей. Следовательно, при переводе на любой иностранный язык «мужик» б'удет реалией только в первом из приведенных примеров, где замена его словом «крепостной» не привела бы к заметному искажению. В болгарском переводе «мужик» оставлен как реалия во всех трех случаях. Неудача переводчика в этом примере обусловлена не только многозначностью слова мужик. Даже не зная всех значений, хороший переводчик должен почувствовать различия в употреблении этого слова, а это приведет его к мысли, что не во всех случаях его следует транскрибировать.
Многозначность не особенно характерна для реалий. Поэтому интереснее случаи изменения объема значений реалий, обусловленные в первую очередь контекстом. Слова водка, виски, ракйя — названия напитков, которые пьют русские, англичане, болгары. Но эти слова употребляются, пожалуй, чаще расширительно, просто в значении крепкого алкогольного напитка, теряя в той или иной степени свои специфически национальные черты. Вот почему так странно звучит в болгарском тексте транскрибированное слово водка, употребленное именно в расширительном значении, как родовое понятие. Передавая рассказ И. Эренбурга (газета «Народна култура») о том, как Ж. Амаду угощал его «с някаква отвратител-на водка «кашаса» (т. е. какой-то отвратительной водкой «кашасой»), которую он в шутку назвал «амадовкой» на манер зубровки и перцовки, автор должен был учесть, что такой словесный коктейль будет явно не по нутру читателю.
Глава 4
ТЕРМИН «РЕАЛИЯ»
Более стройному определению понятия «реалия», наряду с не очень четкими границами самого предметного значения, препятствуют и заметные расхождения в терминологии. «Гейне., заполнял свои стихи огромным количеством собственных имен, географических названий и многих других реалий, т. е. того, что ничем заменено быть не может, что при всех условиях должно сохраниться в переводе», — писал известный поэт-переводчик Л. Пень-35
ковский !, приравнивая таким образом реалии к понятию «безэквивалентная лексика» в трактовке Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова и даже расширяя его границы. В. П. Берков считает, что «к экзотизмам, как, впрочем, в равной степени и к иноязычным вкраплениям... можно отнести передачу специфических иноязычных приветствий, междометий, обращений и т.п.»2; А. А. Реформатский3, называя реалии варваризмами («иноязычные слова, пригодные для колористического использования при описании чуждых реалий и обычаев»), относит к этой категории и «личные собственные имена», ономастику. Примеров такого обозначения одного понятия разными названиями немало, но и этих достаточно, чтобы прийти к заключению о необходимости точнее определить содержание термина «реалия» в переводоведении, по крайней мере в нашем понимании.
1. Чаще всего в литературе встречаются термины «безэквивалентная лексика» и «экзотическая лексика» или «экзотизм» и наряду с ними, нередко в том же или близком значении — «варваризм», «локализм», «этногра-физм», «алиенизм», «фоновые слова», «кошютативные слова», «слова с культурным компонентом», «пробелы», или «лакуны». Роднит эти понятия определенная — национальная, историческая, местная, бытовая — окраска, отсутствие соответствий (эквивалентов) в ПЯ, а в отношении некоторых — и иноязычное происхождение. Чтобы несколько упростить задачу, постараемся в первую очередь «отсеять» термины, уже знакомые в закрепившихся за ними значениях, а также те, которые можно было бы вообще элиминировать как ненужные синонимы. Тогда легче будет уточнить содержание оставшихся нескольких наименований, уточняя таким образом и семантический круг «реалии».
Употребление термина «локализм»4 в качестве синонима реалии, с одной стороны, смещает ее значение как лексической единицы, приближая к обозначению стилистической характеристики (ср. «диалектизмы», «об-
'Пеньковский Л. Взаимодействие и взаимообогащение литератур. — Сб. Художественный перевод. Ереван: Изд. Ерев. ун-та, 1973, с. 522—523.
2 Берков В. П. Вопросы двуязычной лексикографии, с. ПО; автор употребляет термин «экзотизм» приблизительно в значении «реалии».
3 Реформатский А. А. Введение в языковедение. М.: Просвещение, 1967, с. 137—139. 4Финкель А. М. Указ, соч., с. 112.
36
ластная лексика»), а с другой, если допустить, что «локализм» стоит в одном ряду с таким словом, как «экзо-изм», сильно сужает представление о действительном содержании понятия: отнести его можно было бы лишь к незначительной группе реалий, обозначающих «местные предметы», но лишенные национального и/или исторического колорита; специальное обозначение в этом случае едва ли нужно.
То же касается и вопроса присвоения реалии названий бытовое слово1, или этнографизм2, что, по существу, еще уже, чем «локализм».
И. И. Ревзин и В. Ю. Розенцвейг, цитируя А. Маль-блана 3, отмечают употребляемое им понятие пробел (lacune) по отношению к случаям, «когда ситуации, обычные для культуры одного народа, не наблюдаются в другой культуре»4 («пробел», видимо, в смысле отсутствия соответствий в другом языке). Те же авторы употребляют в одной плоскости с реалией слово неологизм, правда, в лексикографическом плане. О неологизмах говорят также Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров 5 в значении соответствий, подыскиваемых переводчиком для передачи БЭЛ (т. е. в нашем понимании, реалий). Разумеется, с точки зрения теории перевода пробел и, тем более, неологизм не могут быть ни синонимами, ни признаками реалий.
В словарях и в специальной литературе не удалось обнаружить термина алиенизм, который В. П. Берков предлагает для обозначения слов «из малоизвестных языков», подчеркивающих «стилистическую функцию экзотизмов» (т. е. реалий). Таким образом, «алиенизм» является видовым понятием по отношению к родовому «экзотизм» (в терминологии В. П. Беркова). Необходимость данного термина в таком значении весьма сомнительна. Во-первых, его исходное значение от лат. alienus— «принадлежащий другим, не свой..; иноземный.., заимствованный» (ЛРС) — не подсказывает связи с редкими языками, а, во-вторых, группа реалий, называемых «алиенизмами», не обладает принципиальны-
'Левый И. Искусство перевода. М.: Прогресс, 1974, с. 128. з Кинкель А. М. Там же.
м а I Ь 1 а п с A. Stylistique comparee du francais et de I'allemand.
t Pans, 1961. ч ^ v
Ревзин И. И. и Розенцвейг В. Ю. Основы общего и ма-5 ™инного перевода. М.: Высшая школа, 1964, с. 184. оерещагин Е. М., Костомаров В. Г. Указ, соч., с. 28.
37
ми отличиями от остальных, поскольку никто, вероятно, не смог бы сказать, что, с точки зрения перевода, отличает язык малоизвестный от языка известного1. Таким образом, вопрос, видимо, нужно ставить так: известный или малоизвестный кому? Читателю? Реалиями-экзотиз-мами или реалиями-алиенизмами будут, к примеру, болгарские слова баница (кушанье из слоеного теста), кавал (народный музыкальный инструмент наподобие свирели), читалиште (просветительное общество, своеобразный клуб культуры)? Думается, что все это делает термин «алиенизм» малопригодным для обозначения той группы реалий, о которых говорит В. П. Берков.
2. Совсем коротко остановимся на «с л о в а х с к у л ь-турным компонентом», обозначающих в лингво-страноведении лексические единицы, «своеобразная семантика которых отражает своеобразие нашей культуры»2. К ним, наряду с реалиями, названными БЭЛ, точнее, составляющими часть фигурирующих в этой группе единиц, относятся фоновые и коннота-тивные слова. С точки зрения теории перевода эти понятия интересны потому, что, во-первых, они серьезно и целенаправленно сосредоточивают внимание переводчика на внелингвистической стороне значения многих слов, которой часто пренебрегают, и, во-вторых, многие из этих слов либо представляют собой истинные реалии, либо обладают некоторыми чертами, общими с реалиями.
Понятие «коннотативные слова» мы толкуем несколько расширительно. «Коннотация» — это добавочное содержание слова, дополнительное к основному смысловому значению, наряду с выражением эмоционально-экспрессивной окраски и тоном торжественности, непринужденности, игривости и т. д. На наш взгляд, в понятии «коннотация» содержится и понятие колорита, тем более что национальная и историческая окраска тесно связана с самыми разнообразными «эмоционально-экспрессивно-оценочными обертонами»3, а нередко и обусловливает их. Наиболее типичным для реалий признаком является
1 В качестве слов малоизвестных языков автор приводит лексические единицы «экзотических языков, а к известным причисляет скандинавские. Но ведь для болгарина слова норвежского языка будут столь же незнакомы (и «экзотичны»), сколь для норвежца болгарские слова.
2 Верещагин Е. М. Костомаров В. Г. Указ, соч;, с. 68,
3 См. дефиниции в СЛТ и С-СЛТ. '"•'
38
именно их колорит, и, стало быть, в нашем понимании все они являются в той или иной мере носителями кон-нотативных значений.
3. Термин «в а р в а р и з м», переплетающийся у ряда авторов (в том числе и в БСЭ) с «экзотизмом», нельзя, к сожалению, элиминировать в качестве избыточного синонима «реалии», опираясь лишь на мнения лингвистов и данные словарей, так как большинство дефиниций, наряду с определениями «слово, образованное неправильно», «слово, чуждое языку по своей структуре», «иноязычное слово», не получившее прав гражданства, и т. п., включают и «описание чужеземных обычаев, особенностей жизни и быта (реалии)», «создание местного колорита» и др.1; все это, по существу, чуть ли не прямое перечисление характерных для реалий показателей. По-видимому, «варваризм» следует считать термином только лексикологии (и стилистики), не имеющим соответствия в переводоведении: реалии, в отличие от варваризмов, 1) могут быть и исконными, не заимствованными словами, 2) не обязательно чужды языку по своей структуре и 3) не имеют, как правило, «слов-двойников, равноценных по смыслу», а, следовательно, не могут быть легко переведены2; кроме того, 4) многие из них фигурируют в словарях, в том числе и толковых. Так что реалия может быть варваризмом только как исключение; к этой лексической категории, однако, следует отнести многие сложные реалии.
Теперь уже можно уточнить границы и точки соприкосновения понятий «экзотическая лексика» («экзотизм»), «безэквивалентная лексика» и «реалии».
4. В первую очередь особого внимания заслуживает термин «экзотическая лексика» («экзотизм») как наиболее серьезный конкурент термина «реалия» в специальной литературе. Исследователи отмечают, что экзотизм— это 1) иноязычное слово, причем некоторые добавляют, 2) «из малоизвестных языков, обычно неин-
1 См. дефиниции в СЛТ, С-СЛТ, БСЭ; К р ы с и н Л. П. в сб. Развитие лексики современного русского языка, с. 106; Современный русский язык. Под ред. Д. Э. Розенталь. Т. I. M.: Высшая школа, 1976, с. 25.
а Даже в плоскости одного языка как лексикологический (и стилистический) термин «варваризм» нуждается в уточнении. Дефиниция могла бы быть близкой к предложенной в С-СЛТ с тем добавлением, что «варваризм» представляет собой вместе с тем родовое понятие по отношению к понятиям «галлицизм», «германизм» и т.п.
'39
доевропейских», или 3) вид варваризма (БСЭ), 4) слово, «обозначающее реалию — явление быта, социальных отношений, природы», «жизни, быта, обрядов, обычаев отдельных народов», и 5) слово, употребляемое «для придания речи особого (местного) колорита». Что термин этот недостаточно устоялся в лингвистической литературе со своим точно определенным значением, видно еще из различных оговорок и уклончивых дефиниций: «под экзотизмом в работе., подразумевается..», «часто подобные слова называют экзотической лексикой», «в том же значении нередко употребляется также термин «варваризм», «среди варваризмов иногда выделяются экзотизмы» и т. д. А. Е. Супрун, одним из первых уделивший экзогизмам особое внимание, все же употребляет этот термин как бы с опаской: ставит слово «экзотическая» в кавычки уже в заголовке статьи, отмечает, ссылаясь на Е. М. Галкину-Федорук, что «слова такого рода относят иногда к так называемой «экзотической» лексике»1 и что он, этот термин, удобнее по сравнению с описательными терминами вроде «лексика, характеризующая быт (и не только быт) разных стран и народов», как указывается у А. Н. Гвоздева2.
Не только неустойчивость и возможность смешивания с «варваризмом», но и узость значения делает термин «экзотизм» в значении реалии неприемлемым. Экзотизм, во-первых, подобно варваризму, является только иноязычным словом для ПЯ; значит, своя для ИЯ реалия экзотизмом быть не может; во-вторых, в отличие от варваризма, это слово, уже вошедшее в лексику соответствующего языка, тогда как реалии могут быть и своего рода окказионализмами. И, наконец, определения, которые мы встречали в литературе, не включают в содержание понятия «экзотизм» исторические реалии, рассматривая эту лексику только с точки зрения местной, но не временной отнесенности.
Имеется еще одно возражение, обратное приведенному А. Е. Супруном и достаточное, чтобы -воздержаться от использования термина «экзотическая лексика» в его прямом значении — «иноземный, чужестранный» (ЛРС): само по себе слово «экзотический» гораздо чаще используется и воспринимается в своем пе-
реносном значении как «причудливый, диковинный поражающий своей странностью» (Ож.), такой, который «кажется необычным, причудливым для иностранца» (БАС), а нередко и связанный с какой-то романтической привлекательностью.
Это приводит нас к мысли о возможности иного, в отличие от реалии, применения термина экзотизм, исходя из обоих его значений — прямого и переносного. Таким образом, в рамки его содержания войдут слова — реалии и нереалии, 1) на которых лежит налет экзотики, 2) в том числе и коннотативные слова, слова из национального или международного «экзотического реквизита», 3) целенаправленно используемые для придания произведению определенного колорита, 4) нередко с юмористическим или неодобрительным оттенком; экзо-тизмами в этом значении можно считать и те слова, которые переводчик неосновательно принимает за реалии — мнимые реалии.
5. Совсем иначе обстоит дело с «б е з э к в и в а л е н т-н о и лексикой». Термин этот встречается у многих авторов ', которые, однако, трактуют его по-разному: как синоним «реалии», несколько шире — как слова, отсутствующие «в иной культуре и в ином языке», несколько уже — как слова, характерные для советской действительности, и, наконец, просто как непереводимые на другой язык слова.
Говорить о БЭЛ, рассматривая ее в плоскости одного языка, в принципе, вообще не следовало бы, поскольку этот термин можно считать обоснованным лишь для науки, для которой сравнение категорий одного языка с категориями другого или других языков является ведущим методом исследования; таковы переводоведение, сопоставительное языкознание, контрастивная, конфрон-тативная лингвистика, отчасти методика преподавания иностранных языков, отчасти лингвострановедение. Подтверждает это и сделанное, правда, по другому поводу, высказывание А. Н. Ониани: «В каждом конкретном языке выделение лингвистических единиц и установление лингвистических понятий осуществляется не путем сопоставления с другими языками, а путем сравнения с другими единицами того же языка, путем установления
1 Супрун А. Е. Указ, соч., с. 51.
-2 Гвоздев А. Н. Очерки по стилистике русского языка. Изд. 2-е М.: Учпедгиз, 1955, с. 85—86.
40
' d' г' ,ЧеРнов' Я. И. Рецкер, А. Д. Швейцер, Е. М. Верещагин и ь. 1. Костомаров, А. А. Брагина, Л. С. Бархударов, В. Н. Круп-нов и др.
41
их внутренней природы»1. Согласно этой логике, определять безэквивалентность нужно, опираясь на принятое в теории перевода представление об эквиваленте, в частности на дефиницию, которую дает понятию «эквивалент» Я- И. Рецкер2. При этом положении БЭЛ будут лексические (и фразеологические) единицы, не имеющие постоянных, не зависящих от контекста, эквивалентов вПЯ.
Однако если это определение верно, то придется признать, что выделение группы единиц на основе такого критерия не имеет ни теоретического, ни, тем более, практического оправдания. Поскольку «эквивалент» предполагает тождество, т. е. полное покрытие между соответствующими единицами двух языков в плане содержания (семантика, коннотация, фон), БЭЛ окажется совершенно необъятной группой слов (и словосочетаний), практически включающей чуть ли не всю лексику (и часть фразеологии) данного языка; исключение составят большинство терминов, небольшое количество общеязыковой лексики (обычно однозначные слова) и некоторое число имен собственных. Нетрудно увидеть, что такой необозримый материал не может ни для теории, ни для практики перевода служить источником исследований или опыта.
Чтобы добиться практического решения, идеальный «логический» критерий (эквивалентный = равнозначный, тождественный) придется несколько модифицировать в целях снижения его потолка до практически достижимого. Для этой цели можно позаимствовать у В. Н. Комиссарова термин «переводческая эквивалентность» на уровне языковых знаков3, несколько уточнив его используемым Я. И. Рецкером4 делением эквивалентов на полные и частичные, абсолютные и относительные. Полученная в результате дефиниция БЭЛ — лексические (и фразеологические) единицы, которые не имеют переводческих эквивалентов в
1 О н и а н и А. Л. Фразеологизм и слово. — Сб. Труды Самаркандского Гос. ун-та. Вопросы фразеологии. III. Самарканд. 1970, с. 140.
2 «Эквивалентом следует считать постоянное равнозначное соответствие, как правило, не зависящее от контекста». (Рецкер Я. И. Теория перевода и переводческая практика. М.: Меж-дунар. отнош., 1974, с. 10, 11)
'Комиссаров В. Н. Слово о переводе. М.: Междунар. отнош., 1973, с. 75.
4 Рецкер Я. И. Указ, соч., с. 11.
42
г-* а _ уступает предыдущей по точности, но зато заметно сужает границы БЭЛ.
В частности, в теории перевода, на наш взгляд, нужно более четко отграничить БЭЛ от реалий. Мы предложили бы следующую схему взаимоотношений (и расхождений) между ними, а также между ними и остальными понятиями, затрагиваемыми в нашей работе.
Наиболее широким по своему содержанию является понятие БЭЛ (в приведенном выше значении). Реалии входят, как самостоятельный круг слов, в рамки БЭЛ. Отчасти покрывают круг реалий, но, вместе с тем, отчасти выходят за пределы БЭЛ термины, междометия и звукоподражания, экзртизмы, аббревиатуры, обращения, отступления от литературной нормы; с реалиями соприкасаются имена собственные и фразеологизмы (и те, и другие — со множеством оговорок); большинство упомянутых лексем и выражений (исключение составляют главным образом термины) обладают и кон-нотативными значениями разного рода и различной степени, что позволяет причислять их и к коннотативным словам. Все в тех же границах БЭЛ значительное место занимают слова, которые мы назвали бы собственно без эквивалентной лексикой или БЭЛ в узком смысле слова1— единицы, не имеющие по тем или иным причинам лексических соответствий в ПЯ; обычно они также, подобно терминам, лишены коннотаций.
Нам хотелось бы здесь отметить еще один момент, отличающий реалию от безэквивалентного слова: в общих чертах слово может быть реалией по отношению ко всем или большинству языков, а безэквивалентным — преимущественно в рамках данной пары языков, то есть, как правило, список реалий данного языка будет более или менее постоянным, не зависящим от ПЯ, в то время как словарь БЭЛ окажется различным для разных пар языков.
Эта схема, вероятно, не исчерпывает вопроса; найдутся, конечно, примеры, которые,- не ложась послушно на соответствующие полочки, покажут, таким образом, несовершенства схемы. Тем не менее она необходима, чтобы уточнить терминологию и расставить по местам различные категории «непереводимого», наметив вместе с тем и взаимоотношения между ними.
Л. С. Бархударов называет их «случайными лакунами»—'термин, который нам кажется неудачным (указ, соч., с. 95).
43
После этого сравнения близких категорий и после отсева синонимов, истинных и мнимых, можно уже составить себе более или менее четкое мнение о той своеобразной категории слов (и словосочетаний), которые мы назовем реалиями. Однако прежде чем формулировать свою концепцию, полезно привести дефиниции других теоретиков перевода.
Многие из авторов, говорящих о реалиях, дают приблизительные, неполные определения, отмечая лишь те или иные из признаков, тот или иной вид этого класса, употребляя неодинаковые, как мы видели, термины для их обозначения 1. Для одних в группу БЭЛ «входят слова, обозначающие иностранные реалии, как, например, особенности государственного строя, быта, нравов и т.д.»2; отсюда следует, что к собственно реалиям относятся только чужие реалии. Другие толкуют реалии непомерно широко, выходя даже за пределы «непереводимого в переводе»: «К числу реалий можно отнести события общественной и культурной жизни страны, общественные организации и учреждения, обычаи и традиции, предметы обихода, географические пункты, произведения искусств и литературы, имена исторических личностей, общественных деятелей, ученых, писателей, композиторов, артистов, популярных спортсменов, персонажей художественных произведений, явления природы (в последнем случае реалии носят региональный характер), а также множество разрозненных фактов, не поддающихся классификации»3. Значительно ближе к нашему толкования некоторых из крупнейших специалистов. Так, у Л. Н. Соболева «термином «реалии» обозначаются бытовые и специфически национальные слова и обороты, не имеющие эквивалентов в быту, а следова-
ельно, и в языках других стран1, и слова из национального быта, которых нет в других языках, потому что нет тих предметов и явлений в других странах»2. Вл. Рос-лье вИдИТ в реалиях «иноязычные слова, которые обозначают понятия, предметы, явления, ..не бытующие в обиходе того народа, на язык которого произведение переводится»3, т. е. рассматривает их с точки зрения ПЯ, а в К.ЛЭ дает уже значительно более развернутую дефиницию, выходящую даже за рамки теории перевода (поскольку толкуется реалия вообще, как понятие): «Реалия.. — предмет, понятие, явление, характерное для истории, культуры, быта, уклада того или иного народа, страны, не встречающееся у других народов; Р. — также слово, обозначающее такой предмет, понятие, явление; также словосочетание (обычно — фразеологизм, пословица, поговорка, присловие, включающие такие слова)». Некоторые авторы, принимая реалию как «реалию-предмет», не толкуют особо «реалию-слово». А. В. Федоров пишет о словах (не давая им никакого названия), «обозначающих реалии общественной жизни и материального быта»4, т.е. таких, которые обозначают «чисто местное явление, которому нет соответствия в быту и в понятиях другого народа»5, а в другом месте6 предлагает обозначать их как «названия реалий» или «слова-реалии»; Я- И. Рецкер говорит о «безэквивалентной» лексике, представляющей собой «прежде всего обозначение реалий, характерных для страны ИЯ и чуждых другому языку и иной действительности»7. В таком же духе толкуют реалии Г. В. Чернов8 и А. Д. Швейцер9, первый — как экзотическую, второй — как безэквивалентную лексику. Довольно широко охватывающая, но не особенно
1 Для внесения ясности нужно оговориться: во-первых, в большинстве работ материал о реалиях не занимает центрального места, так что нельзя и требовать от них исчерпывающих дефиниций; во-вторых, исходя из других критериев, многие авторы дают реалиям другие наименования («БЭЛ», «экзотическая лексика»), причем нельзя ожидать совпадения определений; в-третьих, мы приводим определения не только теоретиков перевода, но и других специалистов, которые, естественно, толкуют понятие с учетом своей специальности; наконец, в-четвертых, на характере дефиниций не могла не отразиться и заметная эволюция во взглядах на реалии со времен первых публикаций.
2Левицкая Т. Р., Фитерман А. М. Теория и практика перевода. М.: Изд. лит. на иностр. яз., 1963, с. 116.
3 В а и с б у р д М. Л. Указ, соч., с. 98.
44
'Соболев Л. Н. Пособие по переводу с русского языка на французский, с. 281.
2Соболев Л. Н. О переводе образа образом, с. 290.
3 Россельс Вл. Перевод и национальное своеобразие подлинника, с. 169. Федоров А. В. Основы общей теории перевода, с. 175.
* Там же, с. 160.
См. рецензию на книгу Л. С. Бархударова «Язык и перевод». — ТП, 1977, № 14, с 131
; Р е ц к е р Я. И. Указ, соч., с. 58.
Чернов Г. В. К вопросу о передаче безэквивалентной лексики Ж* пеРев°Де советской публицистики на английский язык, с. 223—
Швейцер А. Д. Перевод и лингвистика, с. 250 («предметов или явлений, связанных с историей, культурой, экономикой и бытом»).
45
четкая дефиниция «безэквивалентной лексики», которую Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров приводят в первом издании своей работы ', не фигурирует во втором издании, где на основе примеров отмечается только, что эти слова «отражают советскую действительность и культуру, т. е. именно их лексическим понятиям присущ своеобразный, специфический культурный компонент»2 и что они «не имеют смысловых соответствий в системе содержаний, свойственных другому языку; их существование в конечном итоге объясняется расхождением двух культур»3. У В. П. Беркова «под экзотизмом., подразумевается употребляемое в данном конкретном языке слово, обозначающее реалию — явление быта, социальных отношений, природы и т. п., — специфическую для иного языкового коллектива и чуждую для данного языкового коллектива»4, но также и «реалии, которые ранее были характерны для жизни данного языкового коллектива, но которые впоследствии исчезли», а также «кальки», поскольку «экзотизмы выделяются именно по признаку чуждости обозначаемого ими понятия для данного коллектива»5. Здесь особенно важно указание на временной фактор (намек и на исторические реалии), а также подчеркнутое значение элемента чуждости, весьма характерного для «чужих реалий». Очень сжатую дефиницию реалий дает Л. С. Бархударов: «слова, обозначающие предметы, понятия и ситуации, не существующие в практическом опыте людей, говорящих на другом языке»6, развивая ее дальше путем перечисления возможных референтов («предметы материальной и духовной культуры..», например, «блюда национальной кухни», виды «народной одежды и обуви», «народных танцев», «политические учреждения и общественные явления» и т.д.), аналогичного резюме перечисления объектов в нашей работе (1960); с нашей постановкой вопроса совпадает и причисление группы реалий к безэквивалентной лексике в качестве ее подгруппы.
1 Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура. М.: Изд. МГУ, 1973, с. 53.
2 Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Указ. соч. Изд. 2-е, с. 71—72.
3 Там же, с. 73.
4 Берков В. П. Указ, соч., с. 109.
5 Там же, с. 111. • ...;,.;;- .-••-•
6 Бархударов Л. С. Указ, соч., с. 95. м ." • :
46
Из всего вышеизложенного вырисовывается облик
лий как особой категории средств выражения.
В нашем понимании это слова (и словосочетания), называющие объекты, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому; будучи носителями национального и/или исторического колорита, они, как правило, не имеют точных соответствий (эквивалентов) других языках, а, следовательно, не поддаются пере воду <ша общих основаниях», требуя особого подхода.
Поскольку почти каждое слово этого краткого определения нуждается в комментарии (например, «объекты характерные для жизни народа» столь многообразны', что любое перечисление оказалось бы недостаточ^-ным), естественным продолжением и развитием нашей дефиниции логично будет считать приведенную ниже классификацию реалий.
Глава 5
КЛАССИФИКАЦИЯ РЕАЛИИ
Прежде чем приступить к изложению собственно классификации реалий, необходимо дать несколько ссылок на литературу и сделать некоторые оговорки.
1. О видах реалий, о делении их по тем или иным признакам упоминается у многих из писавших по этим вопросам, но более или менее оформленные классификации созданы лишь несколькими авторами.
У А. Е. Супруна реалии делятся, главным образом, по предметному принципу на «несколько семантических групп»1, которые мы учли уже в первой нашей работе.
Таблица А. А. Реформатского2, составленная для курса введения в языкознание, построена на предметно-языковом принципе: отмечается, из каких языков в русскую лексику вошли иноязычные слова, означающие: 1) имена собственные, 2) монеты, 3) должности и обозначения лиц, 4) детали костюма и украшения, 5) кушанья и напитки, 6) обращения и титулы при именах. Все это достаточно подробно было отражено в наших
'Супрун А. Е. Указ, соч., с. 52—53. Реформатский А. А. Введение в языковедение, с. 139.
•47
работах, за исключением имен собственных, которые мы предпочитаем выделить в самостоятельную группу (см. ч. II, гл. 2), не считая их реалиями; здесь мы обособили и обращения (ч. II, гл. 3).
Интереснее в этом отношении статья В. Дякова'. Разбирая в деталях нашу классификацию (за объективную и доброжелательную критику мы ему глубоко благодарны), он делает ряд ценных замечаний и приводит свой вариант в пяти пунктах. Мы воспользовались отдельными его предложениями, в частности разукрупнили и переставили некоторые из рубрик; что же касается его классификации в целом, то в ней многое нам кажется спорным, причем основным недостатком мы считаем отсутствие единого разграничительного критерия; в результате получается некоторое смешение не только различных видов реалий и планов их подачи, но и реалий с нереалиями, с иноязычными вкраплениями, со словосочетаниями афористического характера, реалий с их референтами и т. д. На наш взгляд, автору не удалось уточнить и «место, занимаемое реалиями во временном аспекте», к чему он стремился, приводя свой вариант классификации.
2. Как любая классификация единиц, не поддающихся слишком четкой «регламентации», и наше деление реалий на основе нескольких показателей в значительной мере условно и схематично, не претендует ни на абсолютную полноту, ни, тем более, на окончательную закрепленность отдельных единиц за соответствующими рубриками; впрочем, это достаточно ясно вытекает и из нашего сопоставления реалий с другими переводовед-ческими категориями. Резюмируя, хотелось бы только отметить, что многие из реалий можно отнести одновременно 1) к нескольким рубрикам предметной классификации, 2) к различным делениям классификации — местному и временному (II и III), 3) к другому или другим классам переводоведческих единиц, рассмотренных в части II нашей работы (обращения, иноязычные вкрапления, отступления от литературной нормы и т. д.), 4) к обычной, общеязыковой лексике, к «нереалиям», например, при многозначности, или 5) к словосочетаниям.
3. В рамки этой работы мы сознательно не включили
1 Д яков В. Още веднъж за реалиите (Еще раз о реалиях).— Език и литература, 1974, № 3, с. 69—76.
48
некоторые языковые и, в особенности, внеязыковые ка-егории, предложенные теми или иными авторами. На-Т мер' мы не занимались «психологическими реалиями» предлагаемыми в качестве самостоятельной группы единиц В. Д. Уваровым'. Автор настолько расширил границы понятия «реалия», что включил в него особенность национального характера, «черты психологического склада нации», «то, что присуще восприятию только одного народа». «Еще одной итальянской психологической реалией,— пишет автор, — является возвышенность стиля», и это напоминает нам сказанное по этому поводу И. Левым: «Трудности в переводе порождает также романская импульсивность, чувствительность, приносящая в текст экзальтированные выражения в превосходной степени, которые звучат в переводе неестественно.. Еще менее приемлем для нас в иных ситуациях испанский пафос»2. Рассматриваемое В. Д. Уваровым явление чрезвычайно интересно с точки зрения как перевода, так и лингвострановедения, но не относится к реалиям в нашем понимании.
Приблизительно на том же основании мы не причисляем к реалиям и предложенные В. Н. Крупновым «рек-. ламные реалии» и «политические реалии»3. Первые представляют собой по большей части всевозможные клише и штампы, которые можно отнести к узуальным фразам, отчасти к фразеологии, отчасти к торговому жаргону. Кроме того, мы не причисляем эти единицы к реалиям по той причине, что в нашей работе мы старались не выходить за пределы художественной литературы.
Та же аргументация относится и к «политическим реалиям». По-видимому (мы не знаем, что точно имеет в виду автор), в значительном большинстве случаев это будут либо термины (политические, экономические) типа эносис, военно-промышленный комплекс, либо реалии общественно-политических рубрик, или же советизмы. Например, слово ударник (реалия, названная автором политической) следует, по нашему мнению, отнести к рубрике «Люди труда» и к советизмам (см. гл. 11).
Уваров В. Д. Материальные и психологические реалии и их значение для перевода. — Сб. Учебно-методические разработки к курсу теории перевода. М.: Изд. МГПИИЯ, 1972, с. 68. Левый И. Указ, соч., с. 129.
Крупнов В. Н. В творческой лаборатории переводчика. М.: Междунар. отнош., 1976, с. 150.
49
4. Старую классификацию реалий мы строили почти исключительно на предметном принципе, то есть исходя из смыслового содержания, семантического значения единиц, с учетом признаков их референтов. Полученные в результате новых исследований и из литературных источников данные позволили добиться более детального освещения материала, что и потребовало рассмотрения его под разными углами зрения, а это, в свою очередь, привело к расширению классификации, на этот раз за счет деления реалий по их коннотативным значениям, т. е. в зависимости от местного (национального, регионального) и временного (исторического) колорита. Наряду с этим учтены и некоторые другие показатели, такие как язык, степень освоенности (знакоместа), распространенность, форма и, разумеется, приемы перевода и способ их выбора.
В результате общая схема новой классификации реалий приобрела следующий вид:
I. Предметное деление.
II. Местное деление (в зависимости от национальной и языковой принадлежности).
III. Временное деление (в синхроническом и диахрони-, ческом плане, по признаку «знакомости»).
IV. Переводческое деление.
Первые три деления (МП) приведены в настоящей главе, а четвертому (IV) посвящена глава 6 и последующие главы.
Быть может, с точки зрения лингвистической, стоило бы выделить особо деление реалий по признаку освоенности, или знакомости, или распространенности. Поскольку такая категоризация едва ли будет иметь большое значение для переводчика-практика, а также учитывая относительность разграничительных критериев (в частности, наличие или отсутствие единицы в словарях), мы предпочли рассматривать этот вопрос в рамках временного деления, тем более, что освоение чужой реалии опять-таки тесно связано с продолжительностью ее употребления.
Иллюстрируя соответствующие категории нашей классификации, примеры реалий мы подбирали с таким расчетом, чтобы показать разнообразие включаемых единиц. При их размещении в отдельных рубриках и подрубриках мы старались придерживаться также их
50
зко тематической принадлежности, не соблюдая при lom алфавитного порядка, практически не имеющего данном случае никакого значения. Полезными могли бы быть сведения о значении и происхождении каждой из приведенных реалий, но это значило бы создавать целый словарь, что не входило в наши задачи и значительно увеличило бы объем книги.
I . Предметное деление
Упомянутое выше расширение классификации распространяется и на предметное деление. Изменения, внесенные в него, сводятся к большей детализации, соответственно увеличению числа рубрик, к изменению отнесенности отдельных единиц к той или иной из них, к перенесению реалий в другие категории «непереводимого» (при сохранении за многими их статуса реалий).
А. Географические реалии
1. Названия объектов физической географии, в том числе и метеорологии: степь, прерия, пампа, пушта; соп ка, сырт; солончак; фиорд; вади, кобы, крики; самум, мистраль, горняк, южняк, развигор, торнадо.
2. Названия географических объектов, связанных с человеческой деятельностью: польдер, крига, язовир, грид, арык, чалтык.
3. Названия эндемиков: киви, снежный человек, йети, пицундская сосна, секвойя, корковый дуб.
Реалии группы географических (связанных в первую очередь с физической географией и ее разделами или смежными науками — ботанической географией, зоогеографией, палеогеографией и т. п.), в особенности п.п. 1 и 3, стоят ближе всего к терминам; поэтому и четкое их отграничение практически невозможно. Возьмем следующий пример. Степь, согласно определению КГЭ, — это «тип растительности, представленный травянистыми сообществами из более или менее ксерофильных.. растений». «Степи свойственны умеренным поясам обоих полушарий» [стало быть, «степь» нельзя считать реалией?]., «в пределах Венгрии степи называются пушта-ми» [значит, типичная реалия!].. «Степи Сев. Америки., подразделяются на луговые прерии, настоящие прерии, низкозлаковые прерии [тоже реалии!].. Степь Южной Америки называется пампа» [типичная реалия!]. Полу-
51
чается, во-первых, что степь, как родовое понятие, не реалия, а термин; ее виды — пушта, прерия и пампа — реалии. Во-вторых, как географическое понятие степь путем транскрипции вошла в другие языки (англ, и фр. steppe, нем. Steppe) —т. е. типичный как для терминов, так и для реалий способ передачи (!). И, наконец, в-третьих, Чехов, когда писал «Степь», имел в виду отнюдь не «тип растительности в обоих полушариях», а характерный русский ландшафт, иными словами, безусловную реалию.
Близок к этому пример с джунглями: санскритское «джангала» перешло во многие языки мира в приблизительно одинаковом фонетическом облике: англ, jungle, фр. jungle, нем. Dschungel, рус. «джунгли», болг. «джунгла», являясь международным термином или реалией. В словарных толкованиях, при некоторых различиях по существу, везде фигурирует Индия («заросли, типичные для Индии», «встречаются главным образом в Индии», «в некоторых частях Индии» и т. д.), т. е. дается указание на «национальную принадлежность» как характерный признак реалии. С другой стороны, в известных нам языках развилось еще одно, расширительное значение джунглей; «густые заросли», «густой болотистый лес» вообще или «местность такого типа», а в некоторых языках — и переносное значение (например, «в джунглях бюрократии», «каменные джунгли») — признак, мы бы сказали, обыкновенного заимствованного слова общего значения.
Все это лишний раз указывает на чрезвычайно зыбкие границы географических реалий и необходимость сугубо индивидуального подхода к их передаче при переводе; приходится учитывать множество показателей: данные словарей (в том числе и отсутствие данных), степень «знакомости» и «распространенности» как самого слова, так и его референта, колорит и контекст, прежде всего широкий, но, в первую очередь, может быть, степень «освещенности» слова в переводимом тексте.
Б. Этнографические реалии
Толкуя слишком узко понятие «этнография», в нашей прежней классификации мы недостаточно обоснованно связали этнографические реалии с географическими. Поскольку этот термин намного более емок, здесь мы сочли возможным включить в группу этнографических
52
пеалий большинство слов, обозначающих те понятия, которые действительно принадлежат науке, «изучающей быт и культуру народов», «формы материальной культуры, обычаи, религию», «духовную культуру», в том числе искусства, фольклор и т. д. (Кстати на этот недостаток нашей классификации указывал в своей статье и В. Дяков.')
1. Быт:
а) пища, напитки и т. п.: щи, чебуреки, баница, пирог, пай, спагетти, эмпанадос, кнедли; мате, кумыс, эль, бо- за, 'сидр, цуйка, чихирь; бытовые заведения (общественного питания и др.): чайхана, таверна, пирожковая, салун, драгстор, бистро, шкембеджийница; хамам, сауна, термы.
б) Одежда (включая обувь, головные уборы и пр.): бурнус, кимоно, куладжа, дхоти, сари, саронг, сукман, тога, чембары; варежки, унты, мокасины, лапти, царву- лы, улы, черевики; сомбреро, кубанка, шлык, купей, мурмолка, чалма, фередже, паранджа; украшения, уборы: кокошник, фибула, пафты, верик, синцы, пендара.
в) Жилье, мебель, посуда и др. утварь: изба, хата, юр та, иглу, вигвам, чум, бунгало, сакля, тукуль, хасиенда (гасиенда); горница, одая, девичья, буржуйка (печка); ракла, софра; гювеч, амфора, ибрик, чапура, бомбилья; кубышка, куманец, стомна.
г) Транспорт (средства и «водители»): рикша, фиакр, кэб, тройка, нарты, ландо, паланкин, пирога, катамаран, джонка; рикша, ямщик, каюр, кэбмен, гондольер.
д) Другие: саквы, махорка, ароматные палочки, базо вый санаторий, дом отдыха, путевка, кизяк.
2. Труд:
а) Люди труда: передовик, ударник, бригадир, табель щик, фермер, гаучо, консьержка, дворник, дхоби, беркут- чи, феллах, грум, теляк.
б) Орудия труда: кетмень, мачете, бумеранг, кобыл ка, губерка, лассо, болеадорас.
в) Организация труда (включая хозяйство и т. п.): колхоз, ранчо, латифундия, главк, агрокомплекс, бригада, еснаф, гильдия; лапаз, керхан, зенн, мандра.
1 Дяков В. Указ, соч., с. 69—76.
63
3. Искусство и культура:
а) Музыка и танцы: казачок, гопак, лезгинка, краковяк, тарантелла, хоро, раченица, хоруми, хорал, канцонетта, блюз, конфу, рил, хали-гали, хоппель-поппель.
б) Музыкальные инструменты и др.: балалайка, тамтам, гусли, гусла, кавал, кастаньеты, най, банджо, гаме-лан, сямисэн, сэрге, хура.
в) Фольклор: сага, былина, руна, касыды, баяты, га зели, частушки; витязь, богатырь, батыр. (Фольклорные понятия тесно переплетаются с мифологическими — см. п. «и».)
г) Театр: кабуки, но, комедиа дель арте, мистерия, хэппенинг, арлекин, коломбина, петрушка, каспер, панч, полишинель.
д) Другие искусства и предметы искусств: икэбана, сино, маконда, чинте, пеликены, халище.
е) Исполнители: миннезингер, трубадур, акын, менестрель, скальд, кобзарь, бард; скоморох, гейша, гетера, ояма.
ж) Обычаи, ритуалы: мартеница, проштапалник, коляда, конфирмация, баннз, вендетта, церемония тя-но-ю (чайная церемония); сурвакар, кукер, ряженые, тамада; заговезни, масленица, маттанца, задушница, рамазан.
з) Праздники, игры: Первомай, День Победы, холи, джатра, мела, пасха, коледа, День благодарения, лапта, городки, крикет, тарок; городошник, питчер.
и) Мифология: леший, Дед Мороз, тролль, валькирия, гурия, сомодива, таласым, вурдалак, эльф, гном, Баба Яга, ракшас, пена, Сынчо, песочный человечек, вер-вольф, ковер-самолет, жар-птица.
к) Культы — служители и последователи: лама, ходжа, ксендз, аббат, шаман, бонза; гугеноты, хлысты, мормоны, богомилы, квакеры, дановисты, дервиш, хадж; хультовые здания и предметы: мечеть, пагода, костел, синагога, скит; распятие, мани, молитвенное колесо.
л) Календарь: вайшак, саратан; вересень, червень, ба ба марта, голям сечко, санкюлотиды, горештници, бабье лето.
4. Этнические объекты:
а) Этнонимы: апах, банту, гуцул, кафр, копт, ремба-ранка, тотонаки, баски, нганасаны, казах.
б) Клички (обычно шутливые или обидные): кацап, хохол, кокни, помак; бош, фриц, шваб; лингурин, гринго, горилла, ястребы, ангрез.
54
В1 Названия лиц по месту жительства: тарасконец, габровец, абердинец, овернец, кариокас, канака, шоп.
5. Меры и деньги:
а) Единицы мер: аршин, фут, сажень, ярд, ли; пуд, ока, чи; десятина, акр, морген; кварта, четверть, бушель; локоть, гаш, чоперек.
б) Денежные единицы: лев, стотинка, рубль, копейка, лира, талант, франк, сантим, песета, песо; тугрик, куруш, меджидия.
в) Просторечные названия тех и других: осьмуха, сот ка юзче, четвертинка, четвертная, половинка; целковый, пятак, п'етаче, двушка, трешка (трешница), полушка, чер вонец, гривенник, дайм, никел.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 512; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!