Психология эпохи как историческая общность людей
Понятие психологии эпохи как исторической общности людей. В числе глобальных проявлений человеческой общности, наряду с феноменом человечества, вторым по масштабу оказывается понятие психологии эпохи как исторической общности людей.
Это понятие служит для обозначения всего многообразия и специфики проявлений общественной психологии в тот или другой интервал всемирной истории, что позволяет говорить о своеобразии психики человека определенного времени, об
290
исторических особенностях духа времени или о преобладавшем тогда общественном настроении.
Эпохальные исторические особенности общественной психологии позволяют говорить о такой общности психического состояния и поведения людей того или иного времени, которая объединяла их, несмотря на многообразие различий между людьми.
Г. В. Ф. Гегель о психологических особенностях различных эпох. Гегель одним из первых в истории философской мысли представил ряд интересных зарисовок психологических особенностей, подмеченных им в характере и поведении людей различных исторических эпох.
Так, он отмечал, например, психологические особенности народов различных исторических эпох. Несомненный интерес, в частности, представляет данная им характеристика специфики духа времени, психологии античности в сравнении с эпохой средневековья и эпохой буржуазных революций.
Сравнивая исторически сложившиеся черты характера личности современного ему общества с временами античности, Гегель отмечал неразвитость чувства уверенности в себе, нерешительность древних в сравнении с людьми нового времени. Последнее обстоятельство, по мнению Гегеля, нашло выражение в ситуации принятия человеком разных эпох ответственного решения.
|
|
|
Характерной чертой поведения в такой ситуации древнего человека было стремление получить «подсказку» извне и тем самым снять с себя моральную ответственность за принятое решение, тем более если бы оно оказалось ошибочным. «...Древние, — писал Гегель, — не поднявшись еще до этой мощи субъективности, до этой силы уверенности в себе, в решении своих дел руководствовались оракулом и внешними явлениями, в которых они искали подтверждения и оправдания своих замыслов и намерений».
Уже в стремлении получить «подсказку» от природных явлений посредством наблюдения за животными, изменениями в погоде или за движением небесных светил сказалась важная историческая особенность психики древнего человека, состоящая в высокой степени зависимости этой психики о г природы.
Эти же черты отличают, по мнению Гегеля, психику древнего человека от психологических особенностей эпохи средневековья с характерным для последней противопоставлением духовного и морального начала природному началу в человеке.
|
|
|
В свою очередь, такое противопоставление плоти и духа вызывает психическую деформацию индивида, ведет к развитию нездорового, воспаленного воображения, отрицатель-
292
но сказывается на общем психическом состоянии и психическом здоровье личности
Гегель это наглядно иллюстрирует на особенностях женской психологии различных исторических эпох.
«Необузданная сила воображения женщин средневековья, — отмечал он, — нашла выражение своему неистовству в мерзостях колдовства, в стремлении выместить на других свою ненависть и мелкую зависть. Это и приводило их на костер. Женщины Греции могли выразить свою ярость в вакхических празднествах. Изнемогши телом и воображением, они спокойно возвращались в круг обычных восприятий и будничной жизни. Дикая менада в остальное время была разумной женщиной».
Продолжая сопоставление психических особенностей в поведении и состоянии женщин средневековья и древности, Гегель писал «Там ведьмы, здесь менады, там фантазия представляет себе дьявольские рожи, здесь прекрасного, увенчанного виноградными лозами бога Там с этим связано удовлетворение чувств зависти, ненависти и стремления отомстить, здесь — ничего, кроме бесцельного, доходящего до неистовства наслаждения; там переход от отдельных припадков безумия к полному и окончательному разрушению духа, здесь — возвращение к обычной жизни»
|
|
|
В. О. Ключевский о специфических чертах общественной психологии в разные периоды российской истории. Глубокий анализ психологических особенностей различных эпох в истории России дает и замечательный русский историк В. О. Ключевский, отмечавший при этом влияние на психологию своего времени той или иной выдающейся личности и преобладающего общественного настроения.
Так, характеризуя XIV век, он обращается к роли и образу Сергия Радонежского, который увидел основу жизни народа в его вере в себя, приобретающей особое значение в самые критические и трагические моменты его истории.
Историческое значение Сергия Радонежского В. О. Ключевский видел в том, что он сумел вдохновить нравственно надломленный иноземным игом народ на борьбу за свое освобождение и духовное возрождение, которое затем стало верованием последующих поколений.
293
XVII век, начиная с воцарения Бориса Годунова, Ключевский характеризовал как время, окрашенное хроническим настроением недовольства народных масс, и объяснял это главным образом неустойчивостью политической обстановки в стране, особенно отчетливо проявившейся в период, известный под названием Смутного времени.
|
|
|
В продолжении всего XVII века все «общественные состояния» жалуются на бедствия, на свое обнищание, разорение, на злоупотребление властей, жалуются на то, отчего страдали и прежде, но терпеливо молчали. Недовольство до конца века остается господствующей нотой в настроении народных масс.
Совсем по-другому предстает перед нами общественная психология XVIII века со времени воцарения Екатерины П. В. О Ключевский не скрывает темных сторон тогдашней правительственной деятельности и общественной жизни: небрежность и злоупотребления администрации, недобросовестность судей, праздность и грубость дворянства и т. д.
Однако общее настроение подъема народного духа того времени, по его твердому убеждению, почти у всех сословий связывалось с представлением о всесветной славе Екатерины, о мировой роли России, о национальном достоинстве и народной гордости.
Объясняя природу такого ощущения людьми психологии и настроения своего времени, В. О. Ключевский отмечал, что здесь мы имеем дело не с исторической критикой, а с «общественною психологией, не с размышлением, а с настроением».
Люди судили о своем времени не по фактам окружавшей их действительности, а по своим чувствам, навеянным определенными влияниями, шедшими поверх этой действительности.
«Они, — писал В. О. Ключевский, — как будто испытали или узнали что-то такое новое, что мало подняло уровень их быта, но высоко приподняло их самосознание и самодовольство, и, довольные этим знанием и самими собой, они смотрели на свой низменный быт свысока, со снисходительным равнодушием. Их чувства и понятия стали выше их нравов и привычек, они просто выросли из своего быта, как дети вырастают из давно сшитого платья».
Понятие духа времени и настроения эпохи. Наряду с существованием преобладающего в течение известного времени или всегда характерного для данного народа настроения правомерно признать и наличие настроений, которые выражают направленность чувств, мыслей и внимания многих народов
Эти настроения могут быть достаточно стабильными на протяжении целого исторического периода. В таких случаях говорят о духе времени, духовной атмосфере, настроениях эпохи и т. д.
Вероятно, дух времени и духовная атмосфера времени — это понятия однопорядковые. Другое дело, какой смысл вкладывать в эти социально-психологические категории. Здесь мнения историков, философов, психологов и социологов очень часто не совпадают.
Русский историк конца XIX столетия Н. А. Астафьев, выступавший с позиций христианской идеологии, определял, например, дух времени как совокупность идей данного времени.
Основные приметы и проявления духа своего времени он видел, в частности, в «погоне за наживой», в «тирании плоти», распространении «порнографической литературы», скептицизме, позитивизме, утилитаризме, материализме, реализме, пессимизме, анархизме и т. д., предлагая единственно возможный, по его мнению, выход из духовного кризиса, который состоял в приобщении к «слову Божьему».
Американский психолог Дж. Болдуин сводил дух времени к преобладающему настроению какого-либо народа. Под духом времени он понимал духовную атмосферу жизни, а также стиль, характеризующий психологию данного народа, систему ценностей, заключающуюся в общественных обычаях, условностях, учреждениях, формулах и т. д.
Конечно, дух времени включает в себя совокупность всех этих элементов и определенным образом отражается на атмосфере жизни отдельных народов. Однако дух времени, как уже отмечалось, не есть психологическая особенность того или иного народа. Он характеризует общие духовные ценности и тот настрой не только ума, идей, но и чувств, которые объединяют, связывают не один, а несколько народов.
Естественно, что дух времени характеризует сравнительно небольшой диапазон психических проявлений, которые могли бы совпадать в одно и то же время у разных народов, каждый из которых имеет своеобразный психический склад и душевный настрой.
Так, характерной чертой духа времени конца XVIII — первой четверти XIX века была атмосфера творческого поиска, смелого дерзания в науке, отрицания догматики и метафизики, доставшихся в наследие от традиций средневековой схоластики и церковной идеологии. Это дает основание говорить об этом времени как о революционной эпохе.
В. Г. Белинский так характеризует черты духа времени того периода: «Дух анализа и исследования — дух нашего времени. Теперь все подлежит критике, даже сама критика».
На фоне преобладающих настроений эпохи, или духа времени, в отдельные периоды могут наблюдаться и ноты, звучащие диссонансом и захватывающие определенные слои общества самых различных стран.
Так, Е. В. Тарле пишет, что «старший современник и друг Пушкина, князь П. А. Вяземский, переживший дни Наполеона, говорил, что постоянный гнет, тревога и неуверенность в завтрашнем дне царили во всей Европе в течение всей Первой империи. Никто не мог знать, что с ним и с его страной будет завтра, не готовит ли Наполеон неожиданного удара».
Однако распространенное и даже преобладающее в широких слоях в тот период настроение все же не было единственным и тем более доминирующим умонастроением, а следовательно, и главным признаком духа времени.
Нельзя не согласиться в этой связи с Г. В. Плехановым, который под духом времени, духом эпохи понимал не всякие, а именно преобладающие настроения и притом даже не всяких социальных групп и слоев, а лишь тех, которые задавали тон общественной жизни.
«Когда мы говорим, что данное произведение вполне верно духу, например, эпохи Возрождения, — писал Г. В. Плеханов, — то это значит, что оно совершенно соответствует преобладавшему в то время настроению тех классов, которые задавали тон общественной жизни».
• Однако, наряду с таким определением духа времени (преобладающее настроение тех классов, которые задавали тон общественной жизни), на наш взгляд, правомерно и более широкое смысловое употребление этой социально-психологической категории.
В предельно широком смысле под духом времени, или атмосферой эпохи, следует подразумевать всю совокупность основных умонастроений и эмоциональных отношений к материальным и духовным ценностям, характерных не только для классов, задающих тон, но и для всех социальных групп и народов того или иного исторического периода.
Правомерность такого, на наш взгляд, более емкого определения духа времени диктуется как сложностью духовной жизни общества, которая не сводится к совокупности настроений, так и сложностью и многообразием самих социальных настроений, в которых возможны сильные противоборствующие тенденции.
Настаивая на более широком определении духа времени, мы не снимаем тем самым вопроса о тех настроениях, которые задавали тон, доминировали в общей духовной атмосфере эпохи.
Проблема динамики и формирования преобладающего настроения эпохи заслуживает пристального внимания историков, философов, социологов и социальных психологов, поскольку данное явление накладывает значительный отпечаток на всю духовную и материальную жизнь общества.
В связи с этим несомненный интерес представляет характеристика форм развития личности, в частности ее доминанты, то есть тех черт личности, которые в данный исторический период выдвигаются на первый план.
Применительно к личности понятие доминанты (очевидно, по аналогии с соответствующим учением А. А. Ухтомского) удачно схватывает не только ведущее настроение общества, но и преобладающее настроение целой исторической эпохи: «Так, в эпоху классического Рима, — писал В. П. Тугаринов, — такой доминантой была гражданственность. Эта же доминанта, хотя, конечно, с другим конкретным содержанием (ответственность перед народом — крестьянством, борьба за его
297
освобождение от крепостного права), характерна для русских передовых деятелей прошлого века. Н. А. Некрасов хорошо это выразил:
Поэтом можешь ты не быть, Но гражданином быть обязан.
В период подготовки Великой французской буржуазной революции конца XVIII века такой доминантой личности была свобода. Деятельность Руссо, Вольтера, энциклопедистов проходила под знаком борьбы за свободу. В период «Бури и натиска» в Германии такой доминантой была индивидуальность».
Социальная обусловленность преобладающего настроения эпохи. Закономерность развития и смены общественно-экономических формаций позволяет понять причины и условия возникновения и существования в течение определенного времени общих для ряда народов духовных ценностей и умонастроений.
Соответствие производственных отношений характеру и уровню производительных сил в условиях становления той или иной общественно-экономической формации создает атмосферу духовного подъема, способствует утверждению, распространению и сохранению жизнеутверждающих, оптимистических настроений, захватывающих многие народы и характеризующих дух эпохи.
Наоборот, развитие той или иной формации по нисходящей линии, последние завершающие этапы, когда особенно ярко проявляются ее противоречия и антагонизмы, обычно окрашены атмосферой сомнения, неверия, скептицизма и пессимизма, переходящего в отчаяние и захватывающего самые широкие слои общества.
Так, настроения тревожного ожидания, пессимизма и отчаяния характеризовали последнее столетие существования рабовладельческой формации и послужили одним из факторов (психологической почвой) возникновения христианской идеологии.
Феодальная общественно-экономическая формация, в свою очередь, имела свое восходящее и нисходящее развитие. Первая половина се истории окрашена стремительным и победо-
298
носным распространением христианской идеологии, утверждением религиозных догматов и веры, сопровождавшихся духовным подъемом, перераставшим нередко в массовый экстаз.
Однако по мере углубления социально-экономических, политических и идеологических противоречий феодальной формации, а также по мере откладывания обещанного христианским учением рая на земле (связываемого сначала с первым, а затем со вторым пришествием Христа) своеобразный средневековый религиозный оптимизм постепенно иссякал, подтачивался зарождавшимися настроениями сомнения, а затем и откровенного неверия.
Скептическое отношение к религиозным ценностям становится ведущим, господствующим настроением позднего феодализма и является логическим и психологическим мостом к духовному генезису капитализма.
Буржуазный оптимизм. Для эпохи зарождающегося капитализма характерно оптимистическое умонастроение. Оно находит свое закономерное выражение в искусстве и литературе эпохи Возрождения (вспомним хотя бы жизнерадостные новеллы Боккаччо и другие произведения итальянской литературы), в философии, во взглядах буржуазных идеологов.
Оптимизм при этом выражается как прямо, в доказательстве превосходства жизнеутверждающего мировосприятия перед скептическим и пессимистическим, так и косвенно, в развитии материалистической философии, распространении убеждения в познаваемости мира, в признании общественного прогресса.
Одним из первых выразителей оптимистического умонастроения эпохи становления капитализма был прогрессивный нидерландский философ-материалист Бенедикт Спиноза.
Он подчеркивал преимущества и ценность жизнеутверждающего мировоззрения в сравнении с пессимистическим и отдавал, естественно, предпочтение светлым, радостным чувствам, переживаниям и настроениям.
«Веселость не может быть чрезмерной, — писал он, — но всегда хороша, и наоборот — меланхолия всегда дурна».
Выразителем крайнего оптимизма был немецкий философ-идеалист Лейбниц, считавший существующий мир наилучшим.
299
Оптимистическим было представление о тенденциях исторического процесса, развитое во взглядах французского философа-просветителя XVIII века. Жана Антуана Кондорсе, который считал историю продуктом разума, буржуазный строй вершиной разумности и «естественности», а перспективу прогресса этого строя и возможности совершенствования человечества безграничными.
От рационализма к иррационализму. За оптимизмом XVIII века во многом стоял рационализм с его верой в разумность человека и общественных отношений.
Однако по мере осознания противоречий буржуазного социума на смену ему стало приходить другое общественное настроение, связанное с доминированием пессимизма и иррационализма во второй половине XIX — начале XX века. Это нашло отражение в философских и психологических воззрениях мыслителей того времени.
Иррационализм явился непосредственной реакцией на кризис рационалистического объяснения сознания в философии Канта, Гегеля и психологии Гербарта. А это, в свою очередь, отражало определенную переоценку установок, связанную с пересмотром представлений о природе буржуазного общества.
Если рационализм в объяснении общественных отношений выражал уверенность идеологов буржуазии XVIII века в торжестве разума, возможности «разумного» общества, «разумного государства», общественного мнения и т. д., то по мере спада революционной волны вместе с противоречиями буржуазного общества обнажалась и его «неразумность», а вместе с ней и несостоятельность рационализма.
«...Подготовлявшие революцию философы XVIII века, — писал Ф. Энгельс, — апеллировали к разуму как к единственному судье над всем существующим. Они требовали установления разумного государства, разумного общества, требовали безжалостного устранения всего того, что противоречит вечному разуму... Этот вечный разум был в действительности лишь идеализированным рассудком среднего бюргера, как раз в то время развившегося в буржуа. И вот, когда французская революция воплотила в действительность это разумное общество и это разумное государство, то новые учреждения оказа-
300
лись... отнюдь не абсолютно разумными. Государство разума потерпело полное крушение».
Психология народа
Психология народа как предмет исследования. Из всего многообразия явлений и социально-психологических проблем общности предметом наибольшего внимания исследователей-философов, психологов и социологов всегда была этнопсихология.
Еще Гегель обратил внимание на парадоксальный эффект феномена психологии народа как большой общности, или целого, в рамках коего отдельный индивид ощущает себя тем более ничтожно малой величиной, чем крупнее общность, частью которой он является.
В Германии же именно с изучения психологии народов и языкознания берет начало и социальная психология (М. Ла-царус и Г. Штейнталь), получая затем развитие в трудах В. Вундта, и прежде всего в его десятитомной «Психологии народов».
В дальнейшем обращение к психологии народа как предмету исследования становится одной из важнейших и традиционных тенденций в развитии социально-психологической мысли не только в Германии, но и в Европе в целом.
Можно с полным основанием утверждать, что в центре внимания европейской социальной психологии, начиная с середины XIX века, были вопросы психологии народов и масс.
Этой теме посвящены труды немецких (В. Вундт, М. Ла-царус, Г. Штейнталь), французских (Г. Тард, Г. Лебон), русских (Н. К. Михайловский, Н. А. Бердяев, Д. Н. Овсянико-Куликовский, В. М. Бехтерев, И. И. Янжул) и других социологов и социальных психологов.
Усматривая в психологии народов главный объект социальной психологии, исследователи стремились найти те основные элементы, из которых она складывается и которые определяют се специфику.
В. Вундт одним из первых поставил вопрос о структуре больших социально-психологических образований. Однако он,
301
по существу, сводил общественную психологию к психологии народов, а структуру последней ограничивал преимущественно такими компонентами, как мифы, обычаи и язык.
Интеллект и характер в психологии народа. Несколько иначе подходил к определению специфики психологии народа русский психолог конца XIX — начала XX века. Д. Н. Овсянико-Куликовский, полагавший, что «в составе национальной психики на первый план выступают особенности интеллектуального порядка, что национальные отличия суть по преимуществу отличия в психологии мышления и умственного творчества».
Подразумевая под национальным характером прежде всего особенности интеллекта и уклад воли, Овсянико-Куликовский исключал возможность существования других черт национального характера, в частности уклада чувств.
Эмоциональность в психологии народа и многогранность его психического склада. Русские революционные демократы: Герцен, Белинский, Чернышевский и Добролюбов указывали на значение эмоционального фактора в психологии народа.
Так, Белинский в «Литературных мечтаниях» говорил о влиянии национальных особенностей народов на литературу и искусство, подразумевая под этим самые разнообразные как интеллектуальные, так и эмоциональные и волевые черты общественной психологии.
Специфика психологии народов, однако, заключается не в отсутствии у одних и наличии у других каких-то компонентов психики, а в различной степени и характере развития тех или иных сторон человеческой души у разных народов. «...Немцы завладели беспредельною областью умозрения и анализа, англичане отличаются практической деятельностью, итальянцы художественным направлением», — писал В. Г. Белинский.
На многогранность психического склада народа, его несводимость к какой-либо одной стороне психической деятельности указывал и В. М. Бехтерев, отмечавший особую значимость эмоциональной составляющей в психологии народа, связанной с «определением общественных настроений и аффектов».
302
Большое значение характеристике настроений и эмоциональной составляющей в структуре национальной психологии придавал Антонио Грамши, который говорил, например, об эмоциональной подвижности итальянцев как об их наиболее ярко выраженной национальной особенности.
Он отмечал, в частности, что итальянскому характеру и темпераменту соответствуют быстрые переходы от одних настроений к другим. Эта особенность итальянского темперамента очевидна и для неискушенного в психологии наблюдателя: быстрые и часто резкие движения, громкая, торопливая и энергичная речь, богатая мимика и пантомимика, эмоциональная отзывчивость и восприимчивость, — все это свидетельства большой душевной динамичности и многогранности.
Особенности национального умонастроения и мировосприятия. Несомненный интерес представляют и особенности национальных умонастроений, связанные со спецификой точки зрения, взгляда на мир и человека, свойственные тому или иному народу.
Интересные детали, свидетельствующие об особенностях национальных умонастроений и мировосприятия, подметила известная писательница Мариэтта Шагинян во время своего пребывания в Голландии. В городе Заандаме, в домике, где жил Петр I, лежит справка для туристов, переведенная на три языка. М. Шагинян провела сравнительный анализ отрывков из этой справки на французском, немецком и английском языках.
Французский перевод начинается так: «Царь Петр, желая образовать подданных своей империи...», немецкий: «Петр Великий, чья основная мысль была — внутреннее строительство своего могучего государства...», и наконец, английский: «Царь Петр, чье большое желание было сделать свою империю великой...»
Любопытно, конечно, что переводы, сделанные с одного текста, существенно отличаются друг от друга. В этом, безусловно, сказалась особенность умонастроения представителя Франции тех времен с отчетливо выраженной ориентацией на образование, Германии с наибольшей проблемой внутреннего благоустройства и Англии с близкой для нее идеей борьбы за величие империи.
303
«Еще интереснее то место, — отмечает далее М. Шагинян.
— где говорится о непосредственной работе Петра. Француз
— о том, что делал Петр, поступивши на верфь к предпринимателю Рогге: "Он работал инструментами и изучал чертежи". Немец: "Царь не только живо интересовался чертежами, но и работал своими руками на производстве". И, наконец, англичанин: "Он возился с инструментами... но его главным интересом были чертежи".
Ну разве не встает перед нами в этих простых примерах направление мыслей если не трех народов, то трех представителей языка этих народов — французского, немецкого и английского? Вежливое и слегка равнодушно-формальное французское объяснение замысла и деятельности Петра. Немецкое (при основной склонности немцев к теории, к абстрактности) удивленное подчеркивание практических свойств Петра — не брезговал работать даже собственными руками! Английское, где здравый смысл практичного англичанина, привыкшего смотреть на соседей "в оба", сразу подозревает в Петре и замысел увеличить империю, и главный интерес не к работе с инструментами, а вот именно к чертежам».
Но характеристика психологических особенностей того или иного народа не может быть исчерпана определением только одного достаточно устойчивого, преобладающего настроения. На фоне одного преобладающего умонастроения возможна, да, как правило, и неизбежна целая гамма других, тесно связанных с основным умонастроений.
Так, характеризуя настроения американской нации, специфические особенности настроя ее психики, видный американский философ, профессор Чикагского университета Моррис Коэн отмечал, в частности, в их числе культ бизнеса не как «простое поклонение доллару, а культ деловой жизни» (или, что то же самое, культ предпринимательства), беспокойство и постоянную погоню за удовольствиями (которые задают тон и определяют характер американского отдыха), культ техники, технократизм, антиинтеллектуализм, готовность подчиниться требованиям моды и общепринятому стандарту поведения — «делать так, как все» и т. д.
304
Противоречия в психологии народа. Национальные черты психики проявляются в особенностях склада характера, темперамента, традициях, обычаях и вкусах людей. Структуру психического склада можно рассматривать и в плане определения различной роли и различных уровней тех или иных компонентов общественного сознания народа.
Тогда, наряду с играющими большую положительную роль элементами специфического жизненного опыта, народной мудрости, нередко закрепляемой в приметах, наблюдениях, преданиях, обычаях, сказаниях, былинах и других формах народного творчества, следует говорить и о консервативных, иллюзорных, отрицательно-мифологических элементах общественного сознания. К таковым можно отнести социальные иллюзии, предубеждения, суеверия и предрассудки.
Исследование противоречий в психологии своего народа является одной из традиционных позиций, характерных для отечественных мыслителей-философов, писателей и ученых.
На противоречивость российского характера в свое время обращали внимание В. С. Соловьев, Ф. М. Достоевский, Н. О. Лосский. Д. Н. Овсянико-Куликовский, Н. А. Бердяев, И. А. Ильин, И. П. Павлов и др.
В числе этих противоречий — «стремление к полному совершенству и обостренная чуткость к недостаткам, мешающим завершить начатое дело» (Н. О. Лосский); «любовь к жизни в тепле коллектива и недостаточное развитие личного начала», «устремленность к абсолютному и податливость власти внешних сил», «смирение и самомнение», «смиренное терпение и анархизм», «бесконечные духовные искания и инертный консерватизм» (Н. А. Бердяев); «колебание между слабохарактерностью и высшим героизмом» (И. А. Ильин); между огромной творческой одаренностью, пытливостью ума и «не привязанностью к фактам» (И. П. Павлов) и др.
Исходя из этих противоречий, Н. А. Бердяев делал вывод о необходимости такого изменения характера русского народа, которое бы позволило возродить Россию.
Нравственной опорой в таком преобразовании могла бы стать нацеленность национального самосознания не только и даже не столько на борьбу с пороками и изъянами как на не-
 |
кую самоцель, а на развитие позитивных черт характера и психологии народа.
Нельзя не согласиться с И. А. Ильиным, который говорил о том, что «.человеку нужна способность сосредоточивать свое внимание, свою любовь, свою волю и свое воображение не на том, чего не хватает, чего он «лишен», но на том, что ему дано. Кто постоянно думает о недостающем, тот будет всегда голоден, завистлив, заражен ненавистью. Вечная мысль об убытках может свести человека с ума или уложить в гроб. Вечный трепет перед возможными лишениями унижает его и готовит его к рабству. И наоборот: тот, кто умеет с любовью вчувствоваться и вживаться в дарованное ему, тот будет находить в каждой жизненной мелочи новую глубину и красоту жизни, как бы некую дверь, ведущую в духовные просторы...»
Иными словами, речь идет о развитии позитивных черт и свойств российского народа, о той его самобытности, которая нашла выражение в его высоких духовно-нравственных качествах.
Очевидно, однако, что перспективы такого перевоспитания характера потребуют немало сил и времени.
Обязательными условиями успешного решения этой задачи должны стать позитивные сдвиги в более подвижных, чем характер, структурах социальной психологии народа, к каковым следует отнести различные состояния социального сознания и психики: преобладающее общественное настроение, уровень гражданского и национального самосознания, в том числе чувство достоинства, веру в себя и свои силы, а также различные виды социально-психологической культуры (нравственной и политической, экономической и правовой, производственной, управленческой и бытовой).
Массовая психология
Массовая психология как продукт специфической общности людей. В отличие от такого социально-психологического явления, как дух времени или психология эпохи, отражающего лишь общность психического состояния очень разных групп людей, которые могут и не состоять друг с другом в непосред-
306
ственном контакте и от которых не требуется проявление общности в их реальном поведении, массовая психология людей характеризуется столь высокой динамичностью их психического состояния, что она обязательно проявляется в их совместном действии.
Психология масс имеет свой характер, как его имеет и психология народа. Однако, в отличие от последнего, характер массового поведения не песет на себе никакой печати индивидуальности в отличие от специфики в характере того или иного народа. Характер массовой психологии и поведения людей в высшей степени стандартизирован.
Массовая психология сохраняет способность проявления и подчиненность своим универсальным механизмам поведения и общения (заражения, подражания, внушения, моды и т. д.) вне зависимости от ее принадлежности к той или иной территории, государству или народу. В этом одна из причин особой живучести массовой психологии.
Вместе с тем, несмотря на все возможное многообразие проявлений массовой психологии, есть нечто общее во всем том, что принято относить к этому феномену.
Это общее связано как с характером массового психического состояния и поведения людей, со спецификой социально-психологических механизмов их массового действия и общения, так и с той ролью, которую совместная активность больших социальных общностей способна оказывать и оказывает на отдельного индивида.
Очевидна, например, достаточно выраженная в явлениях массовой психологии тенденция к взаимному уподоблению, унификации поведения людей, их деперсонификации, а соответственно, и к снижению уровня индивидуального самосознания и ответственности.
Так. в отличие от психологии народа, имеющего свое лицо и обладающего той или иной степенью индивидуальности, уникальности и неповторимости, массовая психология как специфическое явление представляет собой, как правило, некое неперсонифицированное образование.
Массовая психология как психическое состояние и поведение многих людей под влиянием тех или иных обстоятельств
несет на себе печать не столько субъективности, сколько ситуативности.
Специфика массовой психологии как продукта и проявления аморфной общности людей состоит в способности последней растворять в себе всякое индивидуальное, личностное начало, если это не лидер массового политического или религиозного движения, не идеолог и не символ или кумир массового поветрия, увлечения или моды.
К числу уникальных особенностей массовой психологии следует отнести и ее безусловную податливость таким закономерностям и механизмам (заражение, подражание, мода), которые ориентированы в своем воздействии скорее на чувства, эмоции и бессознательные реакции человека, чем на его разум, рассудок и сознание.
Из этого же следует и свойственная массам предрасположенность к немедленному действию, которая связана как с их повышенной эмоциональностью, так и с неотделенностыо их психического состояния от активных форм его проявления.
На эту особенность массовой психологии обращал внимание А. И. Герцен. «Массы, — писал он, — полны тайных влечений, полны страстных порывов, у них мысль не разъединилась с фантазией, у них она не остается по нашему теорией, она у них тотчас переходит в действие».
Названные выше общие особенности массовой психологии очень сближают ее с одним из ее наиболее ярких проявлений — толпой.
Формы массовой психологии. Массовая психология имеет многообразные формы проявления. Это могут быть массовые социокультурные, политические, религиозные, национальные или спортивные движения, массовые выступления тех или иных классов или профессиональных групп людей.
Массовый характер могут носить и перемещения людей в пространстве, вызванные как природными (землетрясение, извержение вулкана, потоп, ураган и т. д.), так и социальными катаклизмами (война, голод, авария на атомной станции и т. д.).
Массовыми могут быть и движения людей, побуждаемых теми или иными интересами материально-экономического характера (золотая лихорадка начала XX века в Америке и
308
т. п.), или вызванные целым комплексом социальных факторов: экономических, политических и духовных. С этим связана, например, психология миграции. Печать массовой психологии всегда несет на себе и поведение людей в толпе.
Наконец, все более массовый характер приобретает психология как материального, так и духовного потребления, связанная с индустриализацией, стандартизацией, научно-техническим прогрессом и распространением влияния средств массовой информации.
Массовыми могут быть и различные формы досуга: спортивные состязания и их созерцание, праздники и гуляния.
Разумеется, при всем многообразии проявлений массового состояния и поведения сказываются и психологические особенности людей, связанные с характером и условиями их активности.
Психология эмиграции, например, не тождественна психологии политического или религиозного движения даже в тех случаях, когда она (то есть эмиграция) вызвана политическими или религиозными мотивами и сопровождается соответствующими движениями.
Психология паники, порожденной стихийными, природными катаклизмами, не тождественна психологии массового психоза, вызванного реакцией зрителей и слушателей на выступления, например, рок-музыкантов и т. д.
Иными словами, в тех или иных проявлениях массовой психологии всегда присутствуют в какой-то степени элементы их специфики, вызванные своеобразием предмета совместной деятельности, общения или поведения больших групп людей.
Так, если за психологией политического или религиозного движения стоит определенное умонастроение, связанное с готовностью к борьбе и конфронтацией с другими политическими или религиозными предпочтениями людей, то за психологией эмиграции стоит ориентация на изменение образа жизни и адаптацию к условиям иной, непривычной и чуждой социальной среды.
Если психология паники является продуктом психологической неготовности людей к резкому изменению их жизненной ситуации, то массовая же психология движения на поиски зо-
309
лота («золотая лихорадка») — продукт внутренней готовности к поиску удачи ценой любых испытаний.
Массовая психология многолика по своим проявлениям и не сводится к психологическому состоянию и поведению толпы.
Толпа — всего лишь наиболее яркое и концентрированное проявление того, что свойственно большой массе людей- экзальтация, эмоциональный максимализм, внушаемость, готовность к немедленному действию, завышенные ожидания, преклонение перед героем или кумиром и т. д.
В числе проявлений массовой психологии немало и таких движений, которые четко и однозначно идеологически и политически ориентированы, а значит, поддаются контролю лидеров и соответствующих социальных институтов. Это религиозные и политические движения, связанные как с мировоззренческими установками, так и с особенностями социально-экономического положения больших групп людей (классов) в системе общественного производства Это и различные молодежные движения, если они приобретают массовый характер.
Массовая психология как предмет исследования. Предметом пристального и растущего внимания исследователей (социологов и социальных психологов) массовая психология становится во второй половине XIX — начале XX века, что было вызвано целой волной социально-психологических конфликтов, движений и революций в Европе. Вначале отдельные, а затем и многие буржуазные социологи вынуждены были под давлением фактов признать ограниченность прежнего толкования общественной жизни, игнорировавшего деятельность масс, и прийти к осознанию необходимости изучать исторические события, учитывая психологию массовых движений.
Французский социолог и публицист Г. Лебон говорил о том. что на смену веку героев приходит век масс. «И в то время, как все наши древние верования колеблются и исчезают, — писал он, — старинные столпы общества рушатся друг за другом, могущество масс представляет единственную силу, которой ничто не угрожает и значение которой все увеличивается. Наступающая эпоха будет поистине эрой масс».
310
Г. Лебон был склонен даже несколько преувеличивать возможности влияния политической активности масс на власть. «Массы диктуют правительству его поведение, и именно к их желаниям-то оно и старается прислушаться. Не на совещаниях государей, а в душе толпы подготовляются теперь судьбы наций».
Наиболее популярной у многих социологов того времени была трактовка любого массового движения как результата взаимодействия героя и толпы. Если герой был носителем сознания, то масса или толпа были способны лишь на бессознательное, слепое и разрушительное действие. Несколько различались представления социологов о природе лидерского влияния на массы.
Г. Тард и Н. К Михайловский считали, что важную роль во взаимодействии героя и толпы играет массовое подражание и магнетическая власть лидера над массой Г. Лебон же объяснял иррациональность массового поведения спецификой самого состояния и в целом психологии масс, огромной силой их влияния на отдельного индивида.
Психология толпы. Характерно и отождествление массового поведения с поведением толпы как наиболее ярким проявлением психического состояния масс.
Г. Лебон предложил концепцию психологии толпы, согласно которой последняя представляет собой продукт и проявление некой коллективной души. В соответствии с законом «духовного единства толпы», сформулированным Г. Лебоном, индивид, независимо от его образа жизни и рода занятий, если он оказался в толпе, вынужден думать, чувствовать и действовать совершенно иначе, чем если бы он думал и действовал сам по себе. Он теперь думает и действует так, как ему велит состояние «коллективной души» толпы.
Толпе, по мнению Г. Лебона, свойственны такие черты, как импульсивность, изменчивость, заразительность и раздражительность, легковерие и податливость внушению, даже гипнозу, преувеличенность и односторонность чувств, нетерпимость, авторитарность и консерватизм.
Психология индивида в толпе. В толпе, таким образом, сознательная личность исчезает, при этом чувства и мысли всех участвующих в толпе приобретают одно направление.
311
Чувство ответственности, сдерживающее отдельного индивида, совершенно исчезает в толпе. Индивид в толпе приобретает, благодаря ее численности, сознание непреодолимой силы, и это сознание позволят ему поддаваться таким инстинктам, которым он никогда бы не дал волю, будь он один. В толпе же он не склонен к обузданию этих инстинктов, потому что толпа анонимна.
Аналогичные наблюдения и описания психологических особенностей поведения толпы и самочувствия отдельного индивида в толпе можно встретить и у многих отечественных социальных психологов конца XIX — начала XX века.
Это нашло отражение, как уже указывалось ранее, прежде всего в концепции героя и толпы Н. К. Михайловского и в исследованиях В. М Бехтеревым явлений массового внушения и общественного настроения.
О силе психологического влияния массы на отдельного индивида немало было сказано и русскими писателями (А. Толстым, М. Горьким, И. Буниным, В. Гаршиным и др.).
Ощущение вовлеченности в массовое действие, сопричастности и принадлежности к нему отдельного индивида, оказавшегося его участником, очень живо передано В. М. Гаршиным.
«Люди шли быстрее и быстрее, шаг становился больше, походка свободнее и тверже. Мне не нужно было приноравливаться к общему такту: усталость прошла, точно крылья выросли и несли вперед, где гремела уже музыка и раздавалось громкое «ура». Не помню улиц, по которым мы шли, не помню, был ли народ на этих улицах, смотрел ли на нас, помню только волнение, охватившее душу вместе с сознанием страшной силы массы, к которой принадлежал и которая увлекала меня. Чувствовалось, что для этой массы нет ничего невозможного, что поток, с которым вместе я стремился и которого часть я составлял, не мог знать препятствий, что он все сломит, все исковеркает и уничтожит».
Феномен толпы не только на рубеже веков, но и во второй половине XX века продолжал и продолжает привлекать к себе внимание исследователей — психологов, социологов и историков.
312
Толпа, по мнению Б. Ф. Поршнева, это иногда совершенно случайное множество людей. Между ними может не быть никаких внутренних связей, и они становятся общностью лишь в той мере, в какой охвачены одинаковой негативной, разрушительной эмоцией по отношению к каким-либо лицам, установлениям, событиям. Словом, толпу подчас делает общностью только то, что она «против», что она против «них». Несомненно, что это самая печальная и самая низшая, можно сказать, всего лишь исходная форма социально-психической общности.
Однако в качестве объекта, захватившего воображение многих исследователей с наибольшей силой, массовая психология толпы лишь в конце XIX — начале XX века стала главным предметом внимания.
Природа интереса исследователей к массовой психологии и различия в ее оценке. Интерес социологов, психологов и политологов к массовой психологии, как и их оценка данного явления, не были однозначными.
Для многих буржуазных социологов конца XIX — начала XX века массовые, особенно революционные, движения несли в себе угрозу сложившейся системе социальных и политических отношений. Напуганные ростом массовых политических движений в Англии, Франции, Германии, а несколько позже и в России, буржуазные социологи этих стран выступили с теориями о примитивном и даже патологическом уровне всякой толпы и массы. Нельзя отрицать и того факта, что не только толпа, но нередко и организованное массовое (политическое или религиозное) движение не исключало деструктивных по отношению к личности и разрушительных по отношению к ранее сложившимся социальным традициям и устоям последствий.
Но нельзя также забывать и того, что идеологи и лидеры этих массовых движений давали прямо диаметрально противоположную оценку этим явлениям как источникам прогресса и обновления.
Более того, комплиментарная, равно как и негативная позиция оценки массовой психологии уходит своими корнями в античную философию.
313
Марксистский подход к массовой психологии. Естественно и то, что для представителей марксистской линии в социологии и политологии массовые движения, особенно если это касалось выступлений «низов», расценивались как показатель зрелого политического сознания и прогресса. Именно такую трактовку массовых движений, связанных с классовой борьбой, давали К. Маркс, Ф. Энгельс, Г. В. Плеханов, В. И. Ленин, А. Грамши, А. Лабриола и др.
Особенно очевиден интерес В. И. Ленина к психологии массовых политических движений. В его работах дан разносторонний анализ психологии революционного движения масс России начала XX века. В. И. Ленин внимательно следил за приливами и отливами политического настроения масс в период первой русской революции и после ее поражения, наблюдал за развитием революционных настроений в Европе и России, вызванных войной и революционной ситуацией.
Интерес В. И. Ленина к политическому сознанию «низов» не был случайным. Он обусловливался не только теоретическим признанием народных масс движущей силой исторического развития, но и той эпохой, которая на деле показала политическую энергию массовых движений.
Внимание В. И. Ленина к массовой психологии объяснялось, наконец, и его политической установкой на подготовку к свершению социалистической революции, которая могла быть осуществлена только при условии формирования соответствующего политического настроения масс. В. И. Ленин не ошибся в том, что увидел в массах огромную и решающую политическую силу, которая обеспечила победу в октябре 1917 года и последующие успехи в строительстве социализма.
Противоречивый эффект массовой психологии. Известно вместе с тем и то, что как первые же годы после октября 1917, так и последующие годы тоталитарного режима и массовых репрессий показали изнанку массовой психологии, способной проявлять себя не только как сила социального обновления, но и подавления личности, если последняя оказывалась яркой и самостоятельной индивидуальностью, не желавшей идти на поводу любого мнения большинства.
314
На эту опасность обратили внимание уже в 1917 году русские писатели Горький и Бунин. Горький говорил о том, что «любимым героем русской жизни и литературы является несчастный и жалкий неудачник, герои — не удаются у нас: народ любит арестантов, когда их гонят на каторгу, и очень охотно помогает сильному человеку своей среды надеть халат и кандалы преступника». И далее: «Сильного не любят на Руси, и отчасти поэтому сильный человек не живуч у нас».
Аномальные черты массовой психологии особенно выпукло проявляются, по мнению И. Бунина, в периоды революционных перемен и потрясений. «Одна из самых отличительных черт революций, — писал он, — бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна».
Об опасности использования лишь разрушительной силы массовой психологии, не возвышенной до необходимого уровня культуры и готовности к осуществлению идеалов демократии и социализма, предупреждали в свое время Г. В. Плеханов и Н. А. Бердяев.
Психология эмиграции
Эмиграция как социально-психологическая общность и предмет исследования. Наряду с такими явлениями социальной психологии общности, которые представлены психологией народов или массовой психологией, психологией исторического времени (дух времени, настроение эпохи), значительный интерес вызывают сегодня психологические особенности эмиграции.
Эмиграция есть психологическая общность людей, которые, по собственной воле или в силу обстоятельств, оказались за рубежом страны своего изначального проживания.
С изучением этого явления связано развитие целого направления в социальной психологии — психологии эмиграции. «Психология эмиграции, — как ее определяет Н. С. Хруста-лева в качестве научной дисциплины, — это раздел психологической науки, изучающий механизмы интеграции и социально-психологической адаптации, а также индивидуальную
313
типологию и личностные особенности человека в чужой языковой и социокультурной среде».
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 1083; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!