СМЫСЛОВАЯ СТРУКТУРА ПУБЛИЧНОГО ВЫСТУПЛЕНИЯ

(ОБ ОБЪЕКТЕ СМЫСЛОВОГО ВОСПРИЯТИЯ)*

Изучение психологических механизмов восприятия сообщений, равно как и процессов, преобразующих продукты такого восприятия (мысли, образы, перцепты) в потребности, мотивы, цели и установки реципиента, имеет в психологии пропаганды и массовых коммуникаций богатую исследовательскую традицию. <...>

Между тем назрела необходимость гораздо более глобальной («вертикальной») переформулировки проблемы смыслового восприятия, основывающейся, в свою очередь, на пересмотре сложившихся представлений о процессе передачи и приема информации в системе «человек — человек». Необходимость эта диктуется тем фактом, что исходным моментом всякого коммуникативного воздействия является межличностный контакт коммуникатора и реципиента, развивающийся по логике субъект-субъектного взаимодействия. Отсюда и недостаточность для исследования смыслового восприятия традиционно-пси-

* Хараш А.У. Смысловая структура публичного выступления (об объекте смыслового восприятия)//Вопросы психологии. 1978. № 4.

хологических понятий, которые вынуждают применять к анализу явлений, имеющих под собой субъект-субъектную почву, одни только субъект-объектные представления.

Пересмотр субъект-объектной парадигмы требует в первую очередь преобразования имеющихся представлений о самом объекте смыслового восприятия: прежде чем задаваться вопросом о том, как протекает процесс восприятия, нужно получить ответ на вопрос, что именно воспринимается. Это есть вопрос о внутренней форме речепорождаю-щей активности коммуникатора, презентируемой реципиенту в процессе коммуникативного воздействия, или о смысловой структуре публичного выступления*.

Исходные определения: сообщение, текст, коммуникатор

Чтобы решить вопрос об объекте смыслового восприятия, прежде всего следует учесть, что на эту роль кроме самого сообщения имеются еще две кандидатуры — коммуникатор и текст.

Термин «сообщение» обычно представляется понятным и поэтому как будто не требует никаких определений. Мы, однако, исходим из того, что такое определение необходимо, и предлагаем принять следующее. Сообщение — это то, что коммуникатор объективно сообщает реципиенту, т.е. весь комплекс поведения коммуникатора, вербального и невербального, разворачивающегося в аудиовизуальном поле реципиента, как это последнее очерчено техническими возможностями канала связи и коммуникативной ситуацией. Примером различия в границах, полагаемых разными возможностями канала связи, может служить разница между теле- и радиопередачей одного и того же устного выступления. Примером ситуативного фактора, модифицирующего аудиовизуальное поле реципиента, может быть «группа приема информации», в которую включен реципиент в момент восприятия сообщения. В любом случае сообщение — это не что иное, как зримая и слышимая деятельность коммуникатора, включающая в себя два взаимопроникающих процесса: 1) предъявление коммуникатором самого себя и 2) предъявление текста.

Текст — это, следовательно, не сообщение, а лишь известная его часть — сукцессивно предъявляемая совокупность знаков, «вербальная продукция», на которую сам коммуникатор возлагает функцию воздействия, т.е. тот компонент его поведения, который он сам субъективно склонен считать «сообщением». Отождествление сообщения и

* В предлагаемом анализе будут фигурировать некоторые данные, касающиеся также и самих процессов смыслового восприятия, но лишь постольку, поскольку они проливают свет на существенные черты внутреннего психологического строя публичного выступления. Систематический анализ смыслового восприятия — это уже последующий шаг, для которого мы намереваемся создать в настоящей работе прочную опору.

текста, которое мы находим в современных работах о коммуникативном воздействии, экспериментальных и теоретических, есть, бесспорно, результат проникновения в категориальный аппарат науки абстрактных когнитивных стереотипов утилитарно-практического «здравого смысла» — очевидная дань эмпиризму, как его понимает Э.В. Ильенков: «С абстрактного он (эмпирик) начинает, абстрактным же и кончает. Начинает с «научно не эксплицированного» и приходит к «эксплицированному» выражению исходного, т.е. интуитивно принятого, ненаучного и донаучного представления, остающегося после' этой операции столь же абстрактным, как и раньше...» Исследователь вслед за практиком коммуникативного воздействия закрывает глаза на тот очевидный факт, что работа по предъявлению текста сама по себе предъявлена аудитории в той же мере, что и текст, и является поэтому неотторжимой структурной составляющей сообщения.

Поскольку сообщение представляет собой необходимое звено в целостной структуре коммуникативного акта, его превращенно-эмпири-ческое понимание не может не повлечь за собой превратного перетолкования также и других звеньев коммуникативного акта, накрепко с ним увязанных. Приравнивание сообщения к тексту неизбежно ведет, в частности, к серьезной трансформации понятий о коммуникаторе*.

Эту тенденцию достаточно полно выражает пресловутая «формула Лассуэлла» (кто? что? кому? по какому каналу? с каким эффектом?), представляющая собой, по существу, квинтэссенцию обыденной эмпирической логики коммуникативного акта. В ней, во-первых, сообщение сведено к тексту: между «кто» и «что» недостает опосредствующего звена «как» — способа предъявления текста. Отсюда — второе упрощение: «что» (текст) и «кто» (коммуникатор), утратив естественную взаимосвязь, начинают фигурировать как обособленные величины, доступные независимому варьированию: «формула Лассуэлла» позволяет изменять «что», оставляя неизменные «кто» или, наоборот — изменять «кто» при неизменном «что».

На этой логике «здравого смысла», узаконенной «формулой Лассуэлла», строится методологический прием, который используется при экспериментальном изучении влияний, оказываемых на реципиента самим коммуникатором — независимо от содержания текстов: одни и те же тексты приписываются источникам, различающимся в глазах аудитории по степени «экспертности» и «кредибильности». В этом методическом приеме как раз и обнаруживается содержание трансформации, которую претерпевает представление о коммуникаторе в сознании эмпирика: вместо коммуникатора — конкретного человека или сообщества людей, группы, коллектива — подставляется «ролевое наименование», -

* Более углубленное изучение вопроса могло бы, очевидно, показать, что в равной мере верно и обратное: эмпирическая трактовка коммуникатора (см. ниже) ведет к установлению знака равенства между сообщением и текстом.

в котором коммуникатор отождествлен с абстрактной социальной ролью, институтом, организацией. Его-то эффект (который, между прочим, оказывается, как правило, довольно нестойким), а вовсе не влияние коммуникатора, как такового, т.е. человека, вступившего в контакт с реципиентом, и изучается на самом деле в означенных эмпирических исследованиях. Схема «коммуникатор — сообщение — реципиент» подменяется схемой «ролевое наименование — текст — реципиент».

Эмпирическая логика коммуникативного акта сводит к тексту не только сообщение; она стремится свести к тексту самого коммуникатора, ибо понятно, что «ролевое наименование» — это тоже не более как текст — знаковый «довесок» к тексту основного сообщения, долженствующий, однако, повлиять на весомость, ценность последнего в глазах реципиента.

Теперь нам ясен тот эпистемологический ход, после которого исследователь смыслового восприятия проникается убеждением, что он может обойтись одними только субъект-объектными представлениями, т.е. подойти к смысловому восприятию как к частному случаю восприятия в традиционно-психологическом смысле слова. Это, во-первых, отождествление сообщения и текста и, во-вторых, отчуждение сообщения-текста от коммуникатора, как такового, т.е. от живого человека, личности или группы людей, в результате которого текст оказывается в одном ряду с явлениями, «природными» либо «машинными» по своему происхождению. Реципиент остается наедине с безличным, деперсонифицированным порождением семиотического механизма культуры.

В этом (и только в этом) случае теория смыслового восприятия может мыслить интерсубъективные представления как не относящиеся к делу.

Между тем сама дилемма «коммуникатор или сообщение?», которая, как полагает А.А. Брудный, дискутировалась еще в эпоху Возрождения, обнаруживает свою ложность, едва только мы начинаем рассматривать текст как составную часть сообщения и отказываемся тем самым от означенных «текстовых» редукций: сообщение, спасенное от отождествления с текстом, носит явственный отпечаток личности коммуникатора, можно сказать, несет в себе саму личность коммуникатора.

Текст может быть как открытым (персонифицированным), так и закрытым (деперсонифицированным). Это значит, что в нем, с одной стороны, могут содержаться вербальные построения, так или иначе отсылающие реципиента к деталям и моментам личной жизни автора, к его профессиональной деятельности, к самому процессу подготовки и предъявления текста (лектор может, например, рассказать слушателям, почему ему пришла вдруг в голову какая-то мысль, или, скажем, признаться, что он волнуется). В нем могут быть субъективные ассоциации, обращения к реципиенту от собственного (первого) лица, разго-

верные обороты, несущие на себе печать индивидуальности коммуникатора, его любимые словечки и т.д. В этом случае текст открыт (или персонифицирован): коммуникатор сознательно открывается реципиенту, раскрывается перед ним, «предъявляет» ему свою личность, индивидуально неповторимые стороны и особенности своего бытия.

С другой стороны, текст может не содержать в себе никаких намеков на индивидуальность коммуникатора; более того, он может быть сознательно рассчитан на то, чтобы сгладить ее, нивелировать, спрятать. К. Маркс писал по поводу одного требования прусской цензуры, вменявшей в обязанность авторам «скромность»: «Разве не забуду я про самую суть дела, если я обязан прежде всего не забывать, что сказать об этом надо в известной предписанной форме?.. Мое достояние — это форма, составляющая мою духовную индивидуальность. Стиль — это человек». Это — негодование против попытки провозгласить социально одобряемой и поощряемой нормой закрытый (или деперсонифицированный) текст, который скроен по стандартному фасону с соблюдением «известной предписанной формы», системы абстрактно-всеобщих правил и тем самым укрывает от слушателя или читателя «духовную индивидуальность» автора.

Сообщение может быть только открытым. В этом состоит его главное отличие от текста. Текст может быть сколь угодно закрытым, и тем не менее в процессе его предъявления коммуникатор все равно невольно откроет реципиенту существенные черты своей «духовной индивидуальности». Всякое сообщение есть, помимо всего прочего, сообщение коммуникатора о себе — о своих личных качествах, притязаниях, об уровне своего самоуважения и самооценки, о степени своей заинтересованности предметом сообщения, о своей общей компетентности в избранной им тематической области и, наконец, о действительных мотивах своей деятельности, о лежащих в ее основе личностных смыслах*. Как часто обращается лектор к бумажке, как часто произносит заученные наизусть фразы, импровизирует ли и в какой мере — все это воспринимается слушателем, учитывается и решающим образом может повлиять на судьбу коммуникативного импульса и его воздейственность. Сообщение всегда «выдает» комму-

* О принципиальной открытости автора для читателя, о принципиальной невозможности уберечься от читательской критики очень точно сказал Андрей Битов: «Человек, впервые взяв перо в руки... этот человек уже столкнулся с феноменом литературы: хочет он или не хочет — он выдаст свою тайну. С этого момента он всегда может быть изобличен и узнан, пойман: он видим, он зрим, он — на виду. Потому что стиль есть отпечаток души столь же точный, столь же единичный, как отпечаток пальца есть паспорт преступника». Это — не что иное, как достойный внимания самоотчет человека, имеющего богатый опыт публичных (в данном случае письменных) выступлений. Точно то же самое и в тех же точно выражениях можно, конечно, сказать и о человеке, впервые поднявшемся на лекторскую кафедру, оказавшемся впервые перед телекамерой и т.д.

никатора: даже сама по себе склонность к генерированию закрытых текстов представляет собой яркий изобличающий штрих «психологического портрета».

Разнообразные примеры «изобличающей дешифровки» закрытых текстов, динамики усмотрения «за текстом» действительных мотивов коммуникативной активности доставляет практика «тренинга сензи-тивности», или «тренинга человеческих отношений» (Т-группы). Вот очень характерный случай, приводимый Р. Танненбаумом, И.Р. Веш-лером и Ф. Массариком.

Диалог первый, имевший место на одном из первых занятий, когда стоял вопрос об организации группы:

«Билл: Не кажется ли вам после всех наших блужданий впотьмах, что ... не следует ли нам выбрать какого-нибудь председателя?

Мэри: Я согласна. Может быть, председатель сумеет навести здесь порядок.

Джек: Вот именно. Чтобы заниматься делом, нам нужна какая-нибудь организация».

Диалог второй, более поздний:

. «Билл: Когда-то я предлагал выбрать председателя, и, сдается ... некоторые из вас одобрили мою идею. Но ... мы так и не собрались это сделать. Так вот — я снова это предлагаю.

Мэри: Помнится, Билл, я была среди тех, кто согласился тогда с вами, но теперь у меня такое чувство, что вам бывает не по себе, если дела не идут в согласии с каким-нибудь строгим распорядком. Я хотела сказать, с распорядком ради самого распорядка.

Джек: В этом и в самом деле что-то есть, Билл. К тому же я вынес впечатление из того, как вы подходите к другим вопросам, что вам становится досадно, когда люди не поддерживают ваших предложений. Может быть, вы нуждаетесь в председателе, чтобы вам проще было проводить свою линию? Как вы думаете?»

В первом диалоге Мэри и Джек реагируют только на предъявленный Биллом текст. Во втором диалоге они сосредоточиваются уже на сообщении в целом и тем самым получают возможность «воспринять» действительные мотивы коммуникативной активности Билла. Внимание реципиентов переориентировалось с того, что предъявляется (т.е. с содержания текста), на сам процесс предъявления, его причины и динамику. Авторы трактуют эту переориентацию как «возрастание социальной перцептивности» и полагают ее базовым процессом в развитии Т-группы*.

* Ср. свидетельство одного из бесспорно крупнейших практических специалистов в данной области — американского психотерапевта К. Роджерса: «Я сосредоточен на том члене группы, который держит речь, и, безусловно, куда меньше интересуюсь деталями его ссоры с женой, или его неприятностями по работе, или его несогласием с тем, что он только что услышал, нежели тем смыслом, который имеют для него эти переживания, и чувствами, которые они у него вызывают».

Нетрудно увидеть, однако, что это базовый процесс в любом коммуникативном воздействии: действительная, а не умозрительно предполагаемая встреча реципиента с коммуникатором может произойти только через сообщение. Это становится особенно очевидным в тех случаях, когда личное знакомство в системе «реципиент — коммуникатор» ограничивается знакомством реципиента с текстом, как это обычно имеет место при приеме письменных сообщений: если бы это знакомство сводилось к восприятию текста и носило тем самым внеличностный характер, то вряд ли Можно было бы дать обоснованное объяснение таким феноменам, как стремление читателя завязать личную переписку с автором или позвонить ему по телефону. Все это попытки пролонгирования межличностного контакта, впервые осуществившегося через сообщение, усмотренное читателем «за текстом». Более того, «личное» (в обыденном значении слова) знакомство с автором может заслонить от читателя действительную личность автора, действительные мотивы его деятельности. <...> Влияние, оказываемое на наши суждения о литературных сочинениях, научных и публицистических статьях, произведениях живописи, графики и т.д. «личным» знакомством с их авторами, общеизвестно.

Понятно, таким образом, что сообщение, можно сказать, бесконечно мало отличается от коммуникатора: оно тяготеет к слиянию с ним, стремится выразить его до конца, полностью. И подчас выполняет эту функцию куда лучше, нежели сам коммуникатор, когда он пользуется специально предназначенными для этой цели навыками «самоподачи». С утверждением А.А. Брудного: «Сила воздействия сообщения при прочих равных условиях зависит от его смысла и лишь затем — от того, кто направляет сообщение...» — можно согласиться только в том случае, если под «кто» имеется в виду абстрактная социальная роль, презентированная реципиенту через посредство ролевого наименования, а под «сообщением» — текст. В противном случае, т.е. если речь идет о коммуникаторе как о конкретной личности и о сообщении как о процессе предъявления текста, противопоставление коммуникатора и сообщения не имеет смысла: коммуникатор без сообщения — это такой же нонсенс, как и сообщение без коммуникатора.

В случае текста дело обстоит иначе. Обособленность текста от коммуникатора часто выступает как эмпирический факт. Материальная культура буквально окружает нас текстами, не имеющими достоверно идентифицируемых авторов. Характерный случай — показания измерительных приборов. Часовой механизм, например, — это источник («коммуникатор») только с теоретико-информационной точки зрения; с точки же зрения социальной психологии это канал коммуникации. Что касается «коммуникатора» в собственном (или близком к таковому) смысле слова, то это скорее изобретатель механизма, и его следы теряются где-то в глубинах истории материальной культуры.

Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 225; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!