Земельная собственность феодалов в бассейне Самура и Гюльгерычая

 

Для кануна, интересующего нас периода XV–XVII вв. письменные источники дают некоторые сведения о феодальной власти на данной территории.

Во второй половине XIV в. (незадолго до нашествия Тимура), Мухаммад‑бек получил от ширваншаха в наследственное управление «Ахты, Докузпара, Мискинджи, Мукрак (Микрах), Кюре (Кара‑Кюре), крепость Хакуль‑Мака (Мака), Хиналук, ал‑Фий, ал‑Маза… вместе с управлением крепостью Ахир (Ихир)».[293] Источник предлагает и текст жалованной грамоты «ширваншаха Кершасиба»,[294] где о передаче этих земель Мухаммад‑беку сказано: «Я даю управление над этим магалом ему и его потомкам от утробы до утробы, от рода в род».[295] Это позволяет рассматривать пожалование Мухаммад‑беку как наследственное владение, т. е. суйургал.[296] Он был дан Мухаммад‑беку на тех же условиях, что и соседние земли от Гельхена (с. Хазра) до Кабалы трём его старшим братьям: охранять северную границу Ширвана от набегов и т. п. военных акций из Дагестана. Таким образом суйургалы четырёх братьев составили компактное пограничное феодальное владение, прикрывавшее Ширван с севера и вассальное ширваншаху. Все четверо были сыновьями упоминавшегося уже неудачного претендента на престол Кайтага, члена уцмийского дома и собственника трёх ширванских сёл Ильча‑Ахмада. На возникновение, таким образом, в Южном Дагестане своеобразного вассального владения Ширвана обратил в своё время внимание проф. Р.М. Магомедов, подчеркнув его военно‑пограничную роль и предложил для него название эмирства Ахмад‑Багадура.[297]

Легко заметить, что владения Мухаммад‑бека включали в себя территории трёх позднейших общинных союзов Самур‑дере: Ахтыпара, Докузпара и Алтыпара.

Примечательно, что почти одновременно на границах этой территории засвидетельствованы две сильные политические единицы – общины Хнов и Курах. Эпиграфическая надпись 1356 г. рисует Курах как значительное политическое образование площадью около 500 квадратных километров, примыкавшее с севера к землям наследников Мухаммад‑бека.[298] Хнов второй половины XIV – начала XV в. был, очевидно, сильным в военном отношении джамаатом. Эпиграфический материал убедительно свидетельствует о начавшемся здесь выделении военно‑феодального сословия «всадников», уже именуемых «амирами»,[299] но, насколько можно судить по эпитафиям XIV–XV вв., не оформившихся в обособленное привилегированное сословие или владетельный дом. Вероятнее всего, необходимость обороны от феодальной экспансии ширваншахских вассалов (потомков Мухаммад‑бека) стимуровала повышенную военно‑политическую активность Хнова и Кураха, превратившихся на долгое время в барьер против дальнейшего ширванского феодального проникновения.[300]

В течение XV – начала XVI вв. продолжается расселение потомков Мухаммад‑бека внутри пожалованной их предку территории. Каждый из них получает «в управление» то или иное крупное село с округой (единственное исключение – Махмуд‑бек б. Ильча‑Ахмад II, внук Мухаммад‑бека, вероятно в Кой пол. XV в. поселившийся в Хнове[301], т. е. за пределами дедовского суйургала). Феодальное освоение этой земли идет при этом не только «вширь», но и «вглубь». Намечается «стержневая» линия потомков Мухаммад‑бека, наследующая как правило его резиденцию‑крепость Ихир. Его сын Ильча‑Ахмад II (согласно источнику, современник Тимура) основал около Ихира «деревню невольников» и населил её».[302] Правнук Ильча‑Ахмада II (примерно конец XV в.) Хамзат‑бек, унаследовав и Ихир, и эту «деревню», построил ещё с. Джикджик, населив его своими невольниками.[303] Его двоюродный брат (и, следовательно, современник) Аббас‑бек завладел с. Маза, – причём «потомки его остались там с властью и управлением».[304] Другой двоюродный брат Хамзата, Мухаммад‑бек, «царствовал в Мискинджа».[305]

Итак, можно заметить, как в течение XV в. обширный круг, простирающийся от рек Самур и Усухчай до с. Хиналуг включительно, закрепляется за потомками Мухаммад‑бека, постепенно дробясь между ними, причём некоторые сёла (Маза, Мискинджа и, видимо, Ихир) постепенно превращаются к концу XV в. в собственность беков‑потомков Мухаммада, а другие села являлись их полной собственностью с самого начала, будучи основаны или заселены лично‑зависимыми от них «невольниками» («деревня» у с. Ихир, с. Джикджик[306]).

Говоря о владении Мухаммад‑бека в целом, А.Р. Шихсаидов уже указывал (1964 г.), что тамошние «лезгинские селения рассматривались как собственность, отданная в пользование с правом наследования, т. е. что‑то вроде условного феодального держания, наследственного лена».[307] Мы хотим добавить к этому, что источник продолжает всё же различать сёла, находящиеся ещё только «в управлении» и сёла, успевшие уже стать собственностью потомков Мухаммад‑бека.

Такова ситуация в Самур‑дере до начала XVI в. включительно (что соответствует времени появления 6‑го поколения потомков Мухаммад‑бека). Далее заметны некоторые перемены. Число потомков Мухаммад‑бека, естественно, растёт, имеются свидетельства о продолжающемся распространении их влияния «вширь», за пределы владения их предка (в Курах, Кюре, Нижний Табасаран, магал Кабалы).[308] Но при этом есть лишь два упоминания о приобретении ими земель в наследственную собственность (с. Хачмас близ Варташена и земля, на которой позже основано с. Зейхур).[309] Кроме того, есть сообщение о постройке Мемрадж‑беком (потомком Мухаммад‑бека в 7‑м поколении) «селения в местности под названием Мемрадж во владениях Табасарана – это селение до сих пор называется его именем».[310] Хотя оно содержится в поздней компиляции 1870 г., но основано бесспорно на реальных фактах: выше мы уже упоминали муаф‑намэ 1558 г., согласно которому Мемрадж‑бек взял под своё покровительство вакф тамошней суфийской общины.[311]

Более того, «Хроника Махмуда Хиналугского» определённо говорит о закреплении потомков Мухаммад‑бека лишь в сс. Маза и Мискинджа (то же можно сказать и об Ихире, где она составлена) – что же касается остальных перечисленных там сёл, то ни в их эпиграфике, ни в других письменных материалах[312] не удаётся обнаружить какой‑либо связи с потомками Мухаммад‑бека, хотя «беки» там упоминаются неоднократно.

На наш взгляд, причину этих перемен можно проследить при сопоставлении вышеприведенных данных с сообщениями о развитии феодальных отношений в XVI–XVII вв. в соседних землях верхнего Самура.

В предыдущей главе мы характеризовали джамааты Цахура и Рутула как достигшие довольно высокой ступени развития своих производительных сил и культуры ещё в домонгольское время – следует, однако, отметить отсутствие каких‑либо упоминаний о выделении там в тот период феодальной верхушки. Дальнейшее социальное развитие этих земель, как и других внутренних районов Дагестана, было, видимо, приостановлено их глубокой изоляцией после установления монгольского господства в равнинной части Восточного Кавказа.[313] Выход из состояния стагнации осложнялся междоусобными столкновениями[314] и военным вмешательством извне.[315]

Около 80‑х гг. XVI в. имеются первые письменные свидетельства выхода Рутула во внешнеполитическую арену. Мы имеем в виду известный фирман 1583 г. персидского шаха на имя Гази‑бека и «рутульских старшин».[316] Во всех следующих фирманах «старшины» уже не упоминаются, но зато фирманом 1588 г. турецкий султан жалует Гази‑беку ханский титул.[317] Дальнейшая история участия рутульских владетелей во внешнеполитической жизни Закавказья представляет собой лавирование между двумя противоборствующими державами (Ираном и Турцией) с извлечением каждый раз определённых выгод. Так, фирманом 1606 г. шах Аббас I жалует Гази‑беку с. Нудгуши,[318] а фирманом 1635 г. турецкий султан Мурад IV жалует рутульскому Ибрахим‑хану сс. Нидам и Лойткам.[319] Характер этих земельных пожалований, к сожалению, не вполне ясен. Позднее по показаниям 12 бекских семейств основатель династии рутульских беков Кази‑бек являлся лицом имевшим право быть приписанным к привилегированному сословию. Рутульцы никакой райятской повинности не испытывали.[320]

Почти одновременно выходит на внешнеполитическую арену и Цахур. Фирманом 1562 г. шах Тахмасп I закрепил за Ади‑Куркулу‑беком I иммунитетные права на кахские сс. Бобало, Шотавар, Кураган.[321] В 1592 г. Ади‑Куркулу‑бек II (внук предыдущего)[322] получил от турецкого султана фирман на управление Цахуром и сёлами Ках и Мешабаш,[323] а следующий фирман 1607 г. закреплял за Али‑Султаном, сыном этого бека, шесть деревень (включая Ках и Мешабаш) в наследное владение.[324] Судя по родословной цахурских беков, после Али‑Султана власть перешла к другой ветви этого рода.[325] По нашему мнению, это можно сопоставить с местным преданием о всеобщем восстании в Цахуре в ответ на притеснения беков и попытки их уничтожить джамаатскую организацию – И.П. Петрушевский относит его к началу XVII в.[326]

После этого резиденция цахурских владетелей была перенесена в Илису.[327] Они получили титул «султанов» (среднее по рангу между «беками» и «ханами» – это обычное титулование пограничных владетелей в Сефевидском Иране).[328] Наличие в их собственности значительных земельных владений и военно‑политическая поддержка иранских властей, по‑видимому, помогли султанам устоять и добиться компромисса с джамаатами Цахура: из фирмана шаха Сефи I от 1632 г. видно, что Мамедхан‑бек к этому времени уже в силах совершить набег на Кахетию.[329] К этому времени, вероятно, следует отнести окончательное сформирование того характера власти елисуйских султанов, который просуществовал до XVIII в. (когда султанов фактически стали назначать джарцы).

Итак, султан избирался всегда из членов султанского дома собраниями всех четырёх цахурских общинных союзов (Цахур, Сувагиль, Карабулак, Илису), причём каждый приставлял к султану по одному векилу (уполномоченному). В случае нарушения султаном адатов его заменяли другим членом султанского дома. После выборов цахурский султан утверждался фирманом турецкого султана или иранского шаха (смотря по тому, чья власть была в тот момент в Закавказье), но это было лишь простым признанием факта, не влияющим на выбор (последний султан Даниял‑бек представил русской администрации 35 таких фирманов).[330] Остальные члены султанского дома считались беками, каждый из них имел неотъемлемое право на получение в наследственное владение своей доли кешкелей, т. е. хозяйств, принадлежащих жителям зависимых кахских сёл (мугалам и ингилойцам). Позже появился разряд служилых беков, получавших то же за службу. Третий разряд беков получал лишь титул и личные привилегии, не передавая ни того, ни другого по наследству. Пока нет никаких данных для выяснения времени появления беков двух последних разрядов – ясно лишь, что они появились позже беков султанской фамилии.[331]

Крестьяне – члены четырёх общинных союзов, в отличие от мугалов и ингилойцев, не несли никаких повинностей и податей, кроме военной службы; в жизнь этих джамаатов султан не вмешивался.[332]

Примечательно, что шахские власти рассматривали кешкельные кахские сёла, пожалованные цахурскому владетельному дому, как тиул. Анализируя фирман шаха Аббаса II от 1642 г. цахурскому султану Халил‑беку б. Мамед‑хану, А.Р. Шихсаидов заключает: «Мы видим, что цахурское владение отдано в тиуль, т. е. ненаследственное условное пожалование с правом налогового иммунитета. В источниках XVI в. под тиулем нередко понималось пожалование определённой территории в управление».[333] Добавим лишь, что фирман закрепляет за Халил‑беком «Цахур как и отцу его…»[334], т. е. шах de facto признаёт владение цахурского султана наследственным.

Итак, нетрудно заметить, что во владении беков Цахура, постепенно оформившемся в султанство Елисуйское, сложился тот же тип земельной собственности, что и в других владениях Дагестана – это определило и сходный тип надстройки.

Несколько иначе шло развитие бекского владения в Рутуле. Источники показывают, что главам двух бекских домов[335] Гази‑беку и Ибюрахим‑беку так и не удалось сплотить все рутульские джамааты воедино – в известном письме шамхала 1598 г. отдельно от «рутульской» упомянуты «хиновская рать». Итак, хновский джамаат в это время остаётся самостоятельным. К этому же времени, вероятнее всего, относятся и данные о Шиназском феодальном владении, включавшем «пять селений».[336] Их глава («халифа») считает себя вассалом шамхала[337] – между тем именно с середины XVI в. вполне определилось южное направление шамхальских посягательств, а во 2‑ой половине XVI в. вероятнее всего, возникают сс. Аракул, Верхний и Нижний Катрух (населённые райятами шамхала). С этим согласуется и фраза документа об обязанностях самих «халифов»: «Они охраняют (горные) проходы Шиназа и других (селений) с 12‑ью слугами…».[338]

Итак, значительная часть рутульской этнотерритории (верховья р. Ахтычай, земли севернее с. Рутул) осталась вне влияния рутульских беков. Пожалованные им в 1606 и 1635 гг. сёла никогда более не упоминаются в их владении, как и ханский титул. По‑видимому, не позднее XVII в. здесь сложились отношения зависимости подчинённых сёл Рутульского союза – «пахта» и ежегодная уплата по одному барану с хозяйства. Однако получателем этих «податей» были не беки, а джамаат с. Рутул[339] (точнее, его «аксакалы») – следовательно, эта форма зависимости не могла стать опорой для возвышения беков. Всё это, по нашему мнению, и приводит, в конце концов, к тому положению рутульского бекского дома, которое документы XIX века характеризуют так: «Рутульские беки (в числе 15 дворов) всегда были свободны от несения государственных податей, но зависимых деревень не имеют и от узденей, среди которых живут, кроме почёта, ничем не отличаются…»[340] «и никакими выгодами от жителей не пользовались»,[341] – добавляет другой документ. Любопытно, впрочем, характеристика их собственности: «Из рутульских бекских 15 семейств каждый двор имеет собственной удобной земли от 2 до 5 десятин. У этих последних 15 семей бекских, кроме того, имеется кишлагов всего 27 на 4940 овец».[342] Итак, даже у этих «деградировавших» владетелей собственность на пастбища остаётся преобладающей.

Заслуживает внимания земельная собственность шиназского «халифы». В упомянутом выше документе (разновидность «порядной грамоты»), кроме оброчных податей и повинностей: «На джамаате Шиназа (лежит обязанность) в период пахоты пахать для них («халифов» – авт.) их поля в течение трёх дней, а также жать им в течение трёх дней в период жатвы».[343] Отработочная рента, по нашему мнению, достаточно ясно указывает на наличие земельной собственности у местных «халифов», причём это настоящая феодальная собственность, дающая им ренту. Не вполне ясно, однако, является ли она их полной частной собственностью или же это бенефиций за службу по охране «проходов». Во всяком случае к моменту составления документа права «халифов» на их землю, по‑видимому, уже успели приобрести наследственный характер: преамбула документа говорит уже об «отпрысках этого халифа», шамхал – «гость их предков» (не одно поколение которых, следовательно, является здесь его вассалами со всеми вытекающими отсюда правами).

Вопрос мог бы проясниться сведениями о происхождении этих «халифов». Поскольку документ как правило упоминает их во множественном числе (за исключением одного раза), то вполне очевидно, что это феодальный род, а не единичный правитель. Столь же ясно, что они – вассалы шамхала: «Если (в Шиназский магал) приходил шамхал, то он останавливается в их жилищах в качестве гостя их предков, потому что они – главы (руаса) тех пяти селений» – и далее: «Он – я имею в виду халифа – не ходит навстречу никому из эмиров и великих людей, кроме воинов шамхала».[344]

Назначение «халифы» в Шиназ извне было бы серьёзным доводом за то, что земля здесь пожалована ему и его роду за службу. Такое предположение может подкрепляться указанием на происхождение «халифского» рода от Абу‑Муслима – как известно, в Кумухе было достаточно феодальных семейств, за которыми традиционно признавалось происхождение от выдающихся исламизаторов Дагестана. Больше доводов, однако, за местное их происхождение. В приводившемся выше отрывке, объясняющем идущие от предков куначеские отношения «халифов» с шамхалом тем, что «они – главы тех пяти селений», фраза эта относится скорее всего к предкам. В таком случае получается, что еще за несколько поколений до появления «порядной грамоты» предки «халифов» были «раисами» шиназского магала. Между тем шиназская община отнюдь не была «первобытной». В предыдущей главе мы приводили сведения из труда Закарйи Казвини (1275 г.) о специализации шиназцев на «производства кольчуг и панцырей», о развитой «книжной» культуры в этом селе – разумеется, появление и утверждение всего этого относится к ещё более раннему времени и свидетельствует о тесных контактах с окружающим феодальным миром. Следует поэтому ожидать в Шиназе и соответствующего уровня общественного развития.

По нашему мнению, контакт с шамхалами Кумуха мог сильно способствовать выделению какого‑то влиятельного семейства из среды феодализирующейся верхушки местной общины, что должно было привести к расширению и укреплению феодальных прав этих «халифов».

Завершив этим обзор становления и развития феодальных сословий и владетельных домов верхнего Самура в XVI–XVII вв. и рассмотрев сведения о формах принадлежавшей им земельной собственности, мы получили тем самым и основу для сравнительной оценки гораздо более скудного материала за тот же период, относящегося к бассейну среднего течения Самура.

Выше мы констатировали явное замедление в присвоении земель потомками Мухаммад‑бека: при росте их числа в XVI–XVII вв. резко сокращаются случаи приобретения ими земель в наследственное владение либо собственность по сравнению с XV в. В нашей литературе уже предлагалось объяснение этому[345] – по‑видимому, в Южном Дагестане также проявилось различие в формах земельных пожалований Дербенди и Сефевидов: у первых преобладал «суйургал», т. е. наследственное владение, в то время как вторые предпочитали «тиул», т. е. ненаследственное условное держание с правом присвоения налоговых поступлений с него в качестве «платы» за управление. Это подтверждается сравнением форм пожалования ширваншаха Мухаммед‑беку («Хроника М. Хиналугского») и сефевидских шахов – беков Рутула и Цахура (фирманы, указанные выше).

Итак, со второй четверти XVI в. беки, получавшие земли «в управление», не приобретали на них при этом наследственных прав. Это может объяснить отсутствие преемственности в сведениях (правда, весьма отрывочных) о беках в сёлах Верхнего Самура. У сефевидской администрации не было особых стимулов для поддержки их привилегий: после захвата Сефевидами в начале XVI в. бассейна Гюльгерычая земли по среднему Самуру потеряли своё былое пограничное значение, между тем как бекские дружины Рутула и Цахура, напротив, стали стратегически важны для Ирана как постоянно готовый к действию в горных условиях контингент, важный для давления на Кахетию и Грузию.

Это и привело, вероятно, к постепенной деградации местных беков, аналогичной такому же явлению в Рутуле. Вполне объяснимо поэтому, что в конце рассматриваемого периода на территории былого «владения Мухаммад‑бека» мы находим ряд сильных джамаатов – на самурских землях это Ахтыпара, Докузпара и Алтыпара. При этом в историческом фольклоре и традициях здешних сёл можно обнаружить и воспоминания о «беках», не связанных с позднейшими беками кумухского происхождения. Так, например, некоторые родственные группы в с. Ахты до исторически‑недавнего времени носили название «беглер».[346]

Лишённые экономической опоры и социально‑политической поддержки, беки не могли стать здесь в XVII в. основными носителями развивающихся феодальных отношений. Их оттеснила сугубо местная джамаатская верхушка. Очевидно, как и в Рутуле, за беками здесь также не осталось «ничего кроме почёта», а джаматские верхи сумели использовать силу и ресурсы ахтынской общины для подчинения соседних сёл и обложения их своеобразной натуральной рентой. Вот какие сведения собрал об этом в конце прошлого века М.М. Ковалевский: «Привилегированное положение ахтынцев прежде всего сказывалось в праве требовать от подчинённых им аулов так называемой «пахты», т. е. обязательного угощения, ежегодно в течение целых суток. Число ахтынских гостей не должно было превышать 50 человек… Другие преимущества ахтынцев состояли в том, что при выдаче своих дочерей замуж за жителей одного из 11 подчинённых им селений весь аул получал особый платёж размером 3 рубля, т. н. «барху». В случае убийства ахтынца за его кровь взимали платёж в два раза больше против того, какой следовал за кровь жителя подчинённого селения. Ахты в свою очередь несли обязательства военной защиты по отношению к 11 союзным с ними обществам, взамен чего последние обязаны были во время войны подчиняться руководству ахтынских начальников в лице 40 аксакалов, поставленных тухумами по одному от каждого и занимавших свою должность наследственно в прямой нисходящей линии. И в мирное время эти старшины сохраняли известные права по отношению к населению, граничивших с Ахтами обществ. Они наблюдали за своевременным взносом церковной десятины и настаивали на том, чтобы в гражданских и уголовных спорах окончательные решения постановляемы были исключительно ахтынскими посредниками».[347]

М.М. Ковалевский считает, что подобная форма складывания феодальной зависимости может рассматриваться как «покровительство», а причиной её образования является насильственное подчинение ахтынцами более слабых соседей. А.Р. Шихсаидов, в основном разделяющий мнение М.М. Ковалевского и определивший такой путь феодализации как «коллективную коммендацию»[348], сопоставляет сам термин с армянским «пахт» – доля урожая, вносимая шинаканами землевладельцу ещё в домонгольский период.[349] Отсюда он делает вывод о вероятном существовании подобного оброка (равно как и связанных с ним отношений) в долине Самура со столь же раннего времени. Ещё более интересен его вывод о том, что и здесь, как и в Средней Азии,[350] «феодализационный процесс происходит как бы с двух сторон: сверху и снизу» (икта сверху, коммендации снизу).[351] Эта схема для XV–XVII вв. может быть несколько конкретизирована: в XV в. очевидно здесь преобладает «феодализация сверху» (насаждение ширваншахами Дербенди своих служилых вассалов – потомков Мухаммадбека), а с I‑ой половины XVI в. – «феодализация снизу», причём проводником её является, судя по сообщению М.М. Ковалевского, местная общинная верхушка (главы тухумов). Существуют и чисто местные традиционные формы её проведения – хотя термин «пахта» употребляется только в с. Ахты, но тот же институт существовал и в Рутуле и даже в Хурюге, бравшем по местному преданию пахту с с. Кака вплоть до появления там в XVIII в. беков кумухского происхождения.[352]

Следует, впрочем, отметить, что предшествовавшему этим последним «поколению» беков всё же кое‑где удалось удержаться. Так, в с. Кала‑Кюре существует предание о том, что здешний бекский род не был связан с Кумухом, а восходил к легендарному Камкаму. Как бы то ни было, но это была самостоятельная бекская ветвь, до позднейшего времени владевшая большей и лучшей частью обрабатываемых земель сс. Кала‑Кюре и Усухчай, причём сельчане считались их лично‑зависимыми райятами.[353] Конечно, известно, что с. Кала‑Кюре входило в сильный общинный союз Алтыпара. Однако это не может быть решающим доводом против существования там беков до XVIII в.

 

Заключение

 

Анализ всей совокупности имеющихся в нашем распоряжении материалов по поднятым в исследовании вопросам позволяет сделать следующие выводы и обобщения.

В XV–XVII вв. в Дагестане одной из форм земельной собственности было феодальное землевладение, получившее дальнейшее укрепление. Понятие «феодальная земельная собственность» может быть употреблено в широком и узком смысле. В широком смысле так могут быть названы все виды земельной собственности, существующие в феодальном обществе. В точном смысле – это всякая земельная собственность, с которой возможно получение феодальной ренты. Последнее возможно не только с земель, принадлежащих феодальным владетелям, но и с общинных земель. Таким образом, наблюдается не только «растворение» в термине «мулк» двух социально противоположных форм собственности, но и любая форма земельной собственности в определенных условиях может оказаться пригодной для получения феодальной ренты. Отсюда и вытекает правомерность понятия «коллективный феодал» для джамаата или тухума, извлекающего такого рода ренту.

В условиях феодальной формации вполне закономерна возможность развития любой формы собственности в собственность феодальную. При этом очевидно, что социальное содержание собственности отнюдь не тождественно ее юридическим формам.

В плане юридическом мулк феодала также заметно отличается от мулка крестьянина – общинника. Говоря о собственности, а не о случаях надельного пользования бека общинными угодьями, мулк феодала не опутан верховной юрисдикцией джамаата.

Феодальный мулк XV–XVII вв. ничем существенно не отличается от земельной собственности феодалов Востока и Запада того же времени и значительно ближе к «классическим» формам частной собственности, нежели мулк общинника. Условные формы собственности феодалов на землю также существенно отличаются от форм общинного пользования землей.

Особенностью феодального землевладения в Дагестане была его многоступенчатость, раздробленность. Оно находилось в собственности различных феодалов. Как и во всех феодальных владениях Дагестана, в Нагорном Дагестане в изучаемое время самыми крупными собственниками земли являлись феодальные владетели. Среди них особо выделялись шамхалы Казикумуха, нуцалы Хунзаха, уцмии Кайтагские, табасаранские майсум и кадий, кюринские ханы, цахурские султаны и др.

В изучаемое время земельная собственность феодалов складывалась от земель, полученных по наследству феодальными правителями и захваченных последними у общинников. Последнее являлось постоянно действующим факторов, еще больше обогащающей феодальных владетелей, как самых крупных земельных собственников в своих владениях. Сохранились примеры захватов общинных земель по шамхальству Казикумухскому. Имеющиеся факты свидетельствуют, что вассал некоего шамхала «Амир‑Чупана» Али‑бек присвоил себе некоторые традиционные верховные права общины (право собственности на выморочную землю, обязательную санкцию на продажу общинникам недвижимости, судебные штрафы), заменив верховную власть общины своей личной властью. Узурпация верховных прав общины Али‑беком дают основание считать, что точно так же он присвоил себе и её земельную собственность – недаром его мулк составили пастбища. В этом случае бывшие общинные земли должны были превратиться в базу собственного феодального овцеводческого хозяйства или в сервитуты, используемые общинниками за определенную плату. Пахотные же участки считались собственностью общинников, причем их частное право должно было быть ограничено верховным правом феодала приблизительно в той же степени, как прежде верховными правами общины – здесь собственностью феодала были не сами парцеллы, а лишь харадж с них.

Аналогии этому встречаются и в других феодальных владениях Дагестана. Пути становления феодальных прав на землю посредством узурпации верховных прав общины достаточно ясно прослеживается на дагестанском материале XV–XVII вв. Это может в определенной степени пролить свет на проблему происхождения и сущности всех тех разновидностей феодальной собственности, которые в разных соотношениях соединяют в себе верховные права феодала и право владения крестьян.

Между тем возвышение шамхалов над общинной верхушкой и выход из под ее влияния идет параллельно с ростом их крупного землевладения. К концу XV – нач. XVI в. ширван‑шах Фаррух‑Йасар отдает «сыну своему Мухаммад‑шамхалу» вилайаты Хуштасфи и Сальяны, а также город Махмудабад. Крупное землевладение шамхала в Закавказье и связанный с этим приток значительных материальных средств должны были упрочить и усилить положение шамхалов в Кумухе. Другой документ показывает, что в руки шамхалов перешли и подати с сёл Вуркун‑Дарго, которыми ещё в XIV в. распоряжался джамаат Кумуха. И, наконец, имеются сведения, что шамхалы имели довольно значительное количество земель и в пределах лакской этнотерритории, что позволило им даже завести там около XVI в. барщинное хозяйство. Итак, постоянное расширение прав собственности шамхалов – верховных, домениальных и личных в XV–XVI вв. налицо.

Аналогичное явление наблюдалось и в Аварском ханстве. Так, по сведениям источников, в начале XVII в. нуцал Хунзаха распоряжался пастбищными горами к западу от Анди. Между тем, условия дарения весьма любопытны: за пользование «подаренной» горой белгатоевцы «обязались отдавать ему шесть баранов с шести пастухов, пастухи же числом от семи до двадцати должны были отдавать хану десять баранов». Процедуры сделки здесь зафиксирована во всех её этапах, начиная с появления перед нуцалом уполномоченных белгатоевского джамаата и посредника‑андийца с подарком хану, играющим роль своеобразного сбора на акт дарения, и кончая установлением ренты и границ передаваемой территории. Это единственный пока документ, столь детально фиксирующий момент возникновения отношений натуральной ренты, о широком распространении которой в Горном Дагестане XV–XVII вв. источники дают достаточно свидетельств.

Однако легко заметить, что в условиях феодальной формации она быстро приобретает соответствующие черты. Демографический рост джамаата может быстро привести к тому, что последний ввиду обычного в горах малоземелья уже не сможет расторгнуть этой сделки, и обязательства джамаата превратятся, таким образом, в вечные; ведь пользование пастбищем для него не источник прибыли, а условие существования. Права собственника нуцал надёжно обеспечивает внеэкономическим принуждением, которому не всегда способно противостоять ополчение одного села. Таким образом, подобная рента быстро приобретает черты оброка, а складывающиеся отношения суть лишь разновидность феодальной разновидности.

Особенностью феодального землевладения в Аварском ханстве было то, что часть владений нуцальского дома находилась в собственности других членов правящей верхушки. Имеющиеся сегодня материалы отмечают: 1) наличия в собственности отдельных членов нуцальского дома земельных участков (по‑видимому, пахотных); 2) обладания членами нуцальского дома (в том числе и неправящей его ветви) правом распоряжения землями, с которых поступает харадж (юридически это оформлялось как полная собственность их на харадж с отдельных земель); 3) возникновение на этой основе условных поземельных прав служилых вассалов хана.

Совокупность всех известных нам данных о податных землях Аварского ханства рисует их как корпоративную феодальную собственность родственной группы – владетельного нуцальского дома, причем её распорядитель, хан является в первую очередь представителем этой корпорации, и лишь потом – высшего сословия и государства. К концу изучаемого периода оформились две основные группы феодальных собственников.

Первая – нуцальский владетельный дом. Некоторые его члены имели землю в полной частной собственности, приобретенную или полученную по наследству. Указания на такие земли в XVII в. заставляют предполагать существование в это время на его базе хозяйства типа вотчинного, включая и сенокосы, и «барскую запашку». Частная собственность на пастбищные горы имела больше экономическое значение. Прямое свидетельство источника показывает, что нередко нуцал предпочитал предоставлять пастбищную гору в бессрочное пользование нуждающемуся джамаату и получать затем натуральную ренту. Отметим, что член нуцальского дома мог и не иметь земель в частной собственности.

Однако каждый из них мог претендовать на получение из фонда податных земель какой‑то доли, весь харадж с которой шел на нужды данного нуцала и считался его полной частной собственностью вплоть до права отчуждения. Поскольку любой вид собственности есть прежде всего форма присвоения, то понятно что здесь мы имеем дело со своеобразной ограниченной формой собственности: правомочие пользования выражается в получении фиксированной ренты, правомочие распоряжения простирается до права отчуждения. Полное право собственности, очевидно, принадлежало всему нуцальскому дому в целом, а ограниченные права отдельных его представителей на свои доли, основываясь на их членстве в этой своеобразной династической корпорации. Такая форма собственности по характеру своему ближе к удельной, нежели к бенефициальной; каждому члену владетельного дома выделяется доля своего рода корпоративной вотчины нуцалов, причем это не сопровождается никакими дополнительными условиями.

Вторая группа феодальных собственников – это беки, т. е. служилые феодалы – члены наиболее влиятельных тухумов, выдвинувшиеся из социальной верхушки Хунзахского джамаата. Оставаясь членами джамаата, эти феодализировавшиеся тухумы должны были сохранить абсолютно все связанные с этим правом. Входившие в них беки должны были иметь и соответствующую земельную собственность и поземельные права на джамаатские земли.

Одновременно с этим некоторые из них оказались и обладателями другого рода земельной собственности, проистекавшей из пожалования им «джизьи». Служилый феодал получает эту землю не на бенефициальном праве – собственность бека на эту землю имеет удельный характер точно так же, как и собственность членов нуцальского дома на их доли податных земель. Таким образом, беки Аварского ханства (как члены общины и как феодалы – держатели пожалования) обладали земельной собственностью в двух формах.

В Кайтаге также сталкиваемся с корпоративной формой собственности на землю всех членов владетельного дома (уцмиев в целом), причём право каждого их них на получение своей доли из этого общего фонда основано на его членстве в этой родственной корпорации. Точно так же и правящий член этого дома выступает как распорядитель уцмийских земель, имеющий на это полномочия от остальных членов корпорации. Примечательно, что этот владетель не обладал правом делать дарения из этого фонда, получить из него мог землю только бек – член уцмийского рода. Любопытно, что и в Кайтаге существует свободный от податей сильный общинный союз, этнически родственный уцмиям, единственной обязанностью которого является поголовное военное участие в защите уцмийского дома, его власти и прав, если им грозит внешняя опасность.

Некоторое своеобразие Кайтага заключалось в том, что в собственности уцмийского владетельного дома как будто нет сколько‑нибудь значительного количества пастбищных гор. В то же время следует отметить, что зимние пастбища приморской равнины являются фактически монопольной собственностью уцмийского дома.

Необходимость в пользовании зимними пастбищами для горцев‑кайтагцев позволила уцмиям как монопольным хозяевам кутанов привязать к себе джамааты Верхнего Кайтага как стабильных военных союзников, а джамааты Нижнего Кайтага обложить натуральной рентой.

Следует отметить еще одну своеобразную черту в становлении феодальных отношений в Кайтаге: общинные союзы Казикумуха и Хунзаха, ставшие привилегированной опорой владетельных домов, были центрами газийских завоеваний западной периферии их владений, Верхний Кайтаг, также ставший привилегированной военной опорой уцмиев, напротив, первоначально являлся объектом такого завоевания.

Сходные формы земельной собственности феодалов можно проследить и в Табасаране. В качестве исконного феодального владетеля в Табасаране местная историческая традиция называет майсума, основой возвышения которого стали оказавшиеся в его руках значительные равнинные земли и немалая рента с них. Эти владения майсума также находились вне табасаранской этнотерритории и вне какого бы то ни было контроля табасаранских джамаатов.

О собственности табасаранских кадиев менее известно. В этой связи отметим следующее: 1) должность кадия, будучи пожизненной, формально не является наследственной; очередного кадия выбирают на собрании представителей всех джамаатов, не исключая и райятские, но избирают его только из числа беков, т. е. членов кадийского владетельного дома; 2) кадий и его родня взимают ренту в основном с райятских сёл, расположенных на равнине и в предгорьях, горные же джамааты (узденские) обязаны в основном лишь выставлять кадиям военную службу, а подати с них имеют символический характер.

Следует отметить, одну общую черту в общественно‑экономическом укладе обоих табасаранских феодальных владений: поскольку правителем становится один из старших членов владетельного дома, то все остальные его члены образуют разряд беков, и каждый из них имеет право на свою долю равнинных пастбищ и на удел, состоящий из райятских дворов. Беки делили по наследству только ненаселённые земли. Населённые же райятами земли не подлежали распоряжению бека и разделам между беками, а всегда оставались за райятами, которых беки делили между собою по числу дворов или душ мужского пола.

Итак, о характере земельной собственности феодалов Табасарана в XV–XVII вв. можно заметить следующее: подъём общественного влияния владетельного дома над уровнем общинной знати совпадает с приобретением этим домом значительных земельных владений; центральный союз джамаатов становится привилегированным – неподатливым, и выставляет лишь военную силу; приобретенные земли становятся общей собственностью владетельного дома, причем правящий его член является лишь распорядителем; каждый член владетельного дома тем самым имеет право на часть из корпоративной собственности.

Во владении беков Цахура, постепенно оформившемся в султанство Елисуйское, сложился тот же тип земельной собственности, что и в других владениях Дагестана – это определило и сходный тип надстройки. Несколько иначе шло развитие бекского владения в Рутуле. Как показывают источники, главам двух бекских домов Гази‑беку – Ибрахим‑беку так и не удалось сплотить все рутульские джамааты воедино. К этому же времени относятся и данные о Шиназском феодальном владении, включавшем пять селений. Их глава (халифа) считает себя вассалом шамхала. Итак, значительная часть рутульской этнотерритории осталась вне влияния рутульских беков. Пожалованные им в начале XVII в. сёла никогда более не упоминаются в их владении, как и ханский титул. Не позднее XVII в. здесь сложились отношения зависимости подчинённых сёл Рутульского союза – «пахта» и ежегодная уплата по одному барану с хозяйства. Однако получателем этих податей были не беки, а джамаат с. Рутул. Следовательно, эта форма зависимости не могла стать опорой для возвышения беков.

Особого внимания заслуживает земельная собственность шиназского главы. Кроме оброчных податей и повинностей, на джамаате Шиназа лежит обязанность в период пахоты пахать для халифов их поля в течение трёх дней, а также жать им в течение трех дней в период жатвы. Обработочная рента достаточно ясно указывает на наличие земельной собственности у местных халифов, причём это настоящая феодальная собственность, дающая им ренту. Однако не вполне ясно является ли она их полной частной собственностью или же это бенефиций за службу по охране «проходов». Во всяком случае права халифов на их землю уже успели приобрести наследственный характер.

 

Список сокращений

 

АКАК – Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Тифлис.

ВИ – Вопросы истории. М.

ВИЭД – Вопросы истории и этнографии Дагестана. Махачкала.

Вып. – Выпуск.

Д. – Дело.

ИГЭД – История, география и этнография Дагестана XVIII–XIX вв. М.

Известия СКНЦ ВШ – Известия Северо‑кавказского научного центра высшей школы. Ростов/на Дону.

ИИАЭ ДНЦ РАН – Институт истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра Российской академии наук.

ИИЯЛ Даг. ФАН СССР – Институт истории, языка и литературы Дагестанского филиала Академии наук СССР.

Кн. – Книга.

КСИИМК – Краткие сообщения Института истории материальной культуры.

Л. – Ленинград.

ЛО ИВ АН СССР – Ленинградское отделение Института востоковедения Академии наук СССР.

М. – Москва.

ИЭМ ДГУ – Историко‑этнографический музей Дагестанского государственного университета.

Оп. – Опись.

ППВ – Письменные памятники Востока.

ПП ПИКНВ – Памятники письменности и памятники истории и культуры народов Востока. Л.

Ред. – редакция, редактор.

РФ – Рукописный фонд.

СПб (SPg) – Санкт‑Петербург.

СМОМПК – Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис.

СЭ – Советская этнография. М.

Т – Том.

УЗ – Ученые записки.

Указ. – Указанный.

Ф. – Фонд.

ЦГА РД – Центральный государственный архив Республики Дагестан.

Ч. – Часть.

 

Библиография

 

 

I. Архивный материал ЦГА РД

 

1. Ф. 2. Канцелярия военного губернатора Дагестанской области, гор. Темир‑Хан‑Шура, 1823–1917 гг. Записка о сословно‑поземельном строе Самурского округа. Оп. 3. Ед. хр. 142.

2. Ф. 90. Комиссия по разбору сословно‑поземельных прав туземного населения Дагестанской области гор. Темир‑Хан‑Шура. 1877–1898. On. 1. Ед. хр. 4 б, 7.

3. Ф. 5. Кумыкский окружной отдел комиссии по правам личным и поземельным туземцев Терской области. Управления Хасавюрта. 1890–1918 гг. On. 1. Д. 12.

4. Ф. 150. Комиссия по разбору сословно‑поземельных прав туземного населения Южного Дагестана, гор. Дербент Дагестанской области. 1869–1882 гг.

а) Записки о сословно‑поземельном строе в Северном и Южном Табасаране. On. 1. Ед. хр. 1.

б) Журнал временной комиссии по определению сословных и поземельных прав Южного Дагестана. On. 1. Д.2.

в) Показания беков и жителей Северной и Южной Табасарани. On. 1. Ед. хр. 4–6.

г) Записка о сословно‑поземельном строе в бывшем Кюринском ханстве, вошедшем в состав Кюринского округа Южного Дагестана. On. 1. Д. 6.

д) Объяснительная записка к проекту основных положений о поземельном устройстве жителей Южного Дагестана. Оп. 1.Д.7.

е) Исторический очерк Кайтага. On. 1. Д. 8.

6. Ф. 416. Исторические сведения о селении Ахты Самурского округа. Оп. 4. Д. 9.

 

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 208; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!