Укрощение строптивой, Король Иоанн и Ричард II 4 страница



Влюбиться — значит понять смысл слов: "Я существую". Здесь очевидна разница между сущностью и существованием. Я достаточно ясно представляю себе чувства других людей по аналогии с собственными чувствами, но не способен вообразить бытие других людей по аналогии с собственным. Мои чувства и желания могут быть объектом знания, следовательно, я в состоянии представить себе чувства других. Мое бытие не может стать объектом знания, и хотя, обладай я необходимым актерским воображением и талантом, я, возможно, мог бы сыграть роль другого человека так мастерски, что ввел бы в заблуждение и его лучших друзей, но мне никогда не удалось бы вообразить, что это значит — быть другим человеком, а поэтому я был бы вынужден вечно им притворяться. Влюбленность — это острый интерес к существованию другой личности. Такое существование — не только объект знания и не только предмет вожделения. Люди в состоянии влюбленности нередко начинают писать. Перед ними встает вопрос: "Что есть существование?"; их мучит противоречие между природой и духом. Для обозначения этого противоречия Шекспир пользуется, в том числе, широко распространенным приемом: противопоставлением глаза, то есть сущности, и сердца — существования. Сонет XLVI:

 

Мой глаз и сердце — издавна в борьбе:

Они тебя не могут поделить.

Мой глаз твой образ требует себе,

А сердце в сердце хочет утаить.

 

Клянется сердце верное, что ты

Невидимо для глаз хранишься в нем.

А глаз уверен, что твои черты

Хранит он в чистом зеркале своем.

 

Чтоб рассудить междоусобный спор,

Собрались мысли за столом суда

И помирить решили ясный взор

И дорогое сердце навсегда.

 

Они на части разделили клад,

Доверив сердце сердцу, взгляду — взгляд*[444]

 

Также, сонет XXIV:

 

Мой глаз гравером стал и образ твой

Запечатлел в моей груди правдиво.

С тех пор служу я рамою живой,

А лучшее в искусстве — перспектива.

 

Сквозь мастера смотри на мастерство,

Чтоб свой портрет увидеть в этой раме.

Та мастерская, что хранит его,

Застеклена любимыми глазами.

 

Мои глаза с твоими так дружны,

Моими я тебя в душе рисую.

Через твои с небесной вышины

Заглядывает солнце в мастерскую.

 

Увы, моим глазам через окно

Твое увидеть сердце не дано.

 

Я способен говорить о "моих" чувствах, но не о "моем" существовании — так, будто я живу вне его. Мое существование обретает ценность потому, что есть ты. Сонет LXII:

 

Любовь к себе моим владеет взором.

Она проникла в кровь мою и плоть.

И есть ли средство на земле, которым

Я эту слабость мог бы побороть?

 

Мне кажется, нет равных красотою,

Правдивей нет на свете никого.

Мне кажется, так дорого я стою,

Как ни одно земное существо.

 

Когда же невзначай в зеркальной глади

Я вижу настоящий образ свой

В морщинах лет, — на этот образ глядя,

Я сознаюсь в ошибке роковой.

 

Себя, мой друг, я подменял тобою,

Век уходящий — юною судьбою.

 

Или же: "Мои чувства придают важность твоему существованию". Сонет CXLI:

 

Мои глаза в тебя не влюблены,—

Они твои пороки видят ясно.

А сердце ни одной твоей вины

Не видит и с глазами не согласно.

 

Ушей твоя не услаждает речь.

Твой голос, взор и рук твоих касанье,

Прельщая, не могли меня увлечь

На праздник слуха, зренья, осязанья.

 

И все же внешним чувствам не дано —

Ни всем пяти, ни каждому отдельно —

Уверить сердце бедное одно,

Что это рабство для него смертельно.

 

В своем несчастье одному я рад,

Что ты — мой грех и ты — мой вечный ад.

 

Свидетельства "пяти внешних чувств" не имеют для влюбленного первостепенной важности.

Доктор Джонсон опроверг детерминизм, отшвырнув ногой камень[445]; то был правильный ход, ибо свобода — первый порядок сознания, с этим не поспоришь. На языке любви это означает, что влюбленный имеет право сказать: "Ты меняешь для меня мир". Такое преобразование может выражаться двояко. Во-первых, ты преобразуешь мое восприятие мира, как в сонете XXIX:

 

Когда в раздоре с миром и судьбой,

Припомнив годы, полные невзгод,

Тревожу я бесплодною мольбой

Глухой и равнодушный небосвод

 

И, жалуясь на горестный удел,

Готов меняться жребием своим

С тем, кто в искусстве больше преуспел,

Богат надеждой и людьми любим,—

 

Тогда, внезапно вспомнив о тебе,

Я малодушье жалкое кляну,

И жаворонком, вопреки судьбе,

Моя душа несется в вышину.

 

С твоей любовью, с памятью о ней

Всех королей на свете я сильней.

 

Или, ты можешь изменить объекты внешнего мира, как в сонете XCIX:

 

Фиалке ранней бросил я упрек:

Лукавая крадет свой запах сладкий

Из уст твоих, и каждый лепесток

Свой бархат у тебя берет украдкой.

 

У лилий — белизна твоей руки,

Твой темный локон — в почках майорана,

У белой розы — цвет твоей щеки,

У красной розы — твой огонь румяный.

 

У третьей розы — белой, точно снег,

И красной, как заря, — твое дыханье.

Но дерзкий вор возмездья не избег:

Его червяк съедает в наказанье.

 

Каких цветов в саду весеннем нет!

И все крадут твой запах или цвет.

 

Другая, чрезвычайно важная особенность "Сонетов" — в восприятии времени как вечного присутствия, по которому судят прошлое и будущее, а также противопоставление этого вечного присутствия изменяющемуся миру. Так преходящая красота обретает бессмертие в искусстве. Что бы нам выбрать в подтверждение этого? Мне кажется, сонет LXV:

 

Уж если медь, гранит, земля и море

Не устоят, когда придет им срок,

Как может уцелеть, со смертью споря,

Краса твоя — беспомощный цветок?

 

Как сохранить дыханье розы алой,

Когда осада тяжкая времен

Незыблемые сокрушает скалы

И рушит бронзу статуй и колонн?

 

О горькое раздумье!.. Где, какое

Для красоты убежище найти?

Как, маятник остановив рукою,

Цвет времени от времени спасти?..

 

Надежды нет. Но светлый облик милый

Спасут, быть может, черные чернила!

 

Обратите внимание, как часто заключительные двустишия в "Сонетах" оказываются плохими. В отличие от многих, даже величайших художников Шекспир не стремится к созданию абсолютно безупречных творений. Он высказывает то, что у него на душе, и позволяет сонету окончиться как попало. Но это — недостаток великого художника, ибо второстепенный автор старается завершить каждое произведение со всей тщательностью. Например, читая Достоевского, мы чувствуем: да, это восхитительно, это чудесно, а теперь отправляйтесь домой и перепишите все заново. Но сделай он это, и накал его прозы мог бы исчезнуть. Большинству из нас, однако, не удается так подойти к своим сочинениям.

У Шекспира мы встречаем два типа прошлого. Первое — это личное прошлое, как в сонете XXXI:

 

В твоей груди я слышу все сердца,

Что я считал сокрытыми в могилах.

В чертах прекрасных твоего лица

Есть отблеск лиц, когда-то сердцу милых.

 

Немало я над ними пролил слез,

Склоняясь ниц у камня гробового.

Но, видно, рок на время их унес —

И вот теперь встречаемся мы снова.

 

В тебе нашли последний свой приют

Мне близкие и памятные лица,

И все тебе с поклоном отдают

Моей любви растраченной частицы.

 

Всех дорогих в тебе я нахожу

И весь тебе — им всем — принадлежу.

 

Вторая разновидность — это историческое прошлое, как в сонете LIII:

 

Какою ты стихией порожден?

Все по одной отбрасывают тени,

А за тобою вьется миллион

Твоих теней, подобий, отражений.

 

Вообразим Адониса портрет,—

С тобой он схож, как слепок твой дешевый.

Елене в древности дивился свет.

Ты — древнего искусства образ новый.

 

Невинную весну и зрелый год

Хранит твой облик, внутренний и внешний:

Как время жатвы, полон ты щедрот,

А видом день напоминаешь вешний.

 

Все, что прекрасно, мы зовем твоим.

Но с чем же сердце верное сравним?

 

Параллельно развивается тема вдохновения — тема молодого человека, о котором Шекспир мог писать беспрестанно.

Тревогу, гордыню, отчаяние, веру нельзя назвать эмоциями — подобно страху, гневу, зависти или похоти. Их невозможно наблюдать непосредственно, о них можно судить только по симптомам. Тревога, гордыня и т. д. относятся к бытию — мы не в силах отстраниться от них настолько, чтобы утверждать, присутствуют ли они в действительности. Можно сказать, что человек обуреваем жадностью или желанием, но мы никогда не поймем, гордый ли он: все внешние признаки могут оказаться ложными. С другой стороны, чванство и самомнение всегда очевидны.

Кажется, что в "Сонетах" мы сталкиваемся с тревогой, в которую нас может ввергнуть поведение другого человека. Возьмем, например, сонет LVII, "Для верных слуг нет ничего другого…" или, лучше, сонет LXXV:

 

Ты утоляешь мой голодный взор,

Как землю освежительная влага.

С тобой веду я бесконечный спор,

Как со своей сокровищницей скряга.

 

То счастлив он, то мечется во сне,

Боясь шагов, звучащих за стеною,

То хочет быть с ларцом наедине,

То рад блеснуть сверкающей казною.

 

Так я, вкусив блаженство на пиру,

Терзаюсь жаждой в ожиданье взгляда.

Живу я тем, что у тебя беру,

Моя надежда, мука и награда.

 

В томительном чередованье дней

То я богаче всех, то всех бедней.

 

Желания духа вступают в конфликт с зовом природы, вожделение — с завистью. Вечные попытки разделить их обречены на провал. Можно желать урода и любить того, кому не доверяешь. Об этом говорится в сонете CXXIX, "Издержки духа и стыда растрата…" но он слишком хорошо известен. Обратимся к сонетам CLI и CXXXVII. Сонет CLI:

 

Не знает юность совести упреков,

Как и любовь, хоть совесть — дочь любви.

И ты не обличай моих пороков

Или себя к ответу призови.

 

Тобою предан, я себя всецело

Страстям простым и грубым предаю.

Мой дух лукаво соблазняет тело,

И плоть победу празднует свою.

 

При имени твоем она стремится

На цель своих желаний указать,

Встает, как раб перед своей царицей,

Чтобы упасть у ног ее опять.

 

Кто знал в любви паденья и подъемы,

Тому глубины совести знакомы.

 

Сонет CXXXVII:

 

Любовь слепа и нас лишает глаз.

Не вижу я того, что вижу ясно.

Я видел красоту, но каждый раз

Понять не мог, что дурно, что прекрасно.

 

И если взгляды сердце завели

И якорь бросили в такие воды,

Где многие проходят корабли,—

Зачем ему ты не даешь свободы?

 

Как сердцу моему проезжий двор

Казаться мог усадьбою счастливой?

Но все, что видел, отрицал мой взор,

Подкрашивая правдой облик лживый.

 

Правдивый свет мне заменила тьма,

И ложь меня объяла, как чума.

Остановимся ненадолго на текстологических деталях "Сонетов". Очевидно, что опубликованы они были в полном беспорядке. Цикл,

посвященный браку, обрывается сонетом xv, "Когда подумаю, что миг единый…" Сонет LXX, "То, что тебя бранят, — не твой порок…" кажется, должен был следовать за сонетами XCIV, "Кто, злом владея, зла не причинит…" и xcv, "Ты украшать умеешь свой позор…" Сонеты XL–XLIII тоже не на месте: им полагается стоять рядом с другими сонетами о смуглой даме. Два последних сонета — сын и CLIV — формальные упражнения, посвященные принятию целебных ванн в Бате. Стоящий особняком сонет CXLV, "Я ненавижу, — вот слова…" — незначительный экзерсис в сочинении восьмисложных стихов. Сонет CXLVI, "Моя душа, ядро земли греховной…", совершенно выпадает из цикла.

Весьма вероятно, что "молодых людей" шекспировских сонетов было несколько. Брачные сонеты, вероятно, адресованы покровителю. С другими дело обстоит иначе. Различия между социальным происхождением Шекспира и статусом любого из его предполагаемых покровителей сделали бы недопустимой страстность его поэзии и выпады, которые он иногда себе позволяет. "Когда в раздоре с миром и судьбой…" (сонет XXIX) — первая строка сонета, который не мог быть обращен к покровителю: контраст между удачей и любовью не представляется уместным, ведь если поэт находил благосклонного покровителя, ему не надо было больше тревожиться об удаче. Сонеты XLI, "Беспечные обиды юных лет " и XXXVIII, "Неужто музе не хватает темы " а также сонеты о бессмертии творчества могли быть адресованы или покровителю, или же лицу, чей социальный статус был ниже, чем у Шекспира, но к которому Шекспир иронично обращается как к покровителю. Сонет о поэте-сопернике содержит альтернативу. Он адресован либо покровителю, и в таком случае речь может идти о Чепмене или о ком-то еще из его круга, либо здесь скрыта ирония, и тогда под соперником подразумевается очень скверный поэт, который, увы, понравился молодому человеку. Последнее весьма вероятно, и такая ситуация может породить много горечи. О чем, в самом деле, говорить, если вашим соперником выступает плохой поэт.

Хотя в "Сонетах", возможно, фигурирует несколько молодых людей, главную роль играет один юноша, с которым, согласно сонету CIV, Шекспир был знаком в течение трех лет. У них был период взаимности, разлука, по меньшей мере одно путешествие; молодой человек, похоже, подарил Шекспиру свой портрет, они обменялись памятными альбомами, но свой подарок Шекспир кому-то отдал и извинился. Как это видно из сонетов CXIX, "Каким питьем из горьких слез Сирен…" и CXX, "То, что мой друг бывал жесток со мною…" молодой человек плохо поступил с Шекспиром, а Шекспир плохо обошелся с молодым человеком. Все это предполагает измену, что лишено смысла, если между Шекспиром и юношей не было любовной связи. Молодой человек попадает в дурную компанию, у Шекспира роман со смуглой дамой — связь, где присутствует любовь, но не взаимное расположение, как и в случае с молодым человеком; в результате все несчастны. Молодой человек красив, обаятелен и расчетлив. Он не добрый, но могущественный. Дама не блещет ни красотой, ни человеческими качествами — значит, она вызывает вожделение подобно демону. По-человечески юноша не более привлекателен, но о нем Шекспир пишет совсем иначе.

Знаете, в любви не бывает чистых случайностей. Если вы несчастливы в любви, на то может быть несколько причин: ваша любовь безответна, вы любите плохого человека, или с вами дурно обращаются. Однако всегда возникает вопрос: в какой мере вы сами виноваты в своем несчастье? Если вам нравятся сильные, властные люди, то вам, может статься, вовсе и не нужна взаимность — она означала бы слабость личности, которой вы восхищались. Художнику, в свою очередь, интересно понять, сколько же он может выдержать. Но не волнуйтесь. Художник вынослив, как дубленая кожа. Ему никогда не угрожает опасность быть уничтоженным, хотя сам он может уничтожить других. Вот почему любовная связь между двумя художниками так часто бывает сложной и запутанной.

Большинство мужчин сталкивается с трудностями, пытаясь отделить плотскую страсть от чувства. Подобные терзания не свойственны женщинам, но мужчины считают, что сексом вы занимаетесь с теми, кого не уважаете, а любовь — это нечто совсем другое; но секс выступает на сцену, когда его меньше всего ждешь. Женщины же, скорее, стремятся объединить два этих понятия. Вы вряд ли найдете женщину, желающую спать с тем, кто ей не нравится, — по крайней мере, у такой женщины были бы очень странные вкусы. Йейтс пишет в стихотворении "Последнее признание".

 

Кто мне приятней был из тех,

С кем время провела?

Когда любила всей душой,

Несчастнейшей была.

А наслаждалась с тем, кому

Лишь тело отдала.

 

Но выскользнув из рук его,

Смеялась: думал он,

Что мою душу получил,

Но то был тела стон.

И на груди шептала: так

Зверь зверем ублажен.

 

Ему дала, что он бы взял

Под платьем у любой.

Но, когда тело сняв, душа

Нагой идет к нагой,

Она найдет, кого не знал

Еще никто другой.

 

Отдав себя, возьмет свое,

И правой воспарит.

И пусть несчастная любовь

Все так же грудь томит,

Той неги ни одна из птиц

Дневных не умалит[446].

 

Женщины считают, что взаимная привязанность ведет к хорошему браку, но это не всегда так.

Что, собственно говоря, означает красота юноши? Это красота хрупкая, недолговечная, и потому она символизирует неповторимость мгновения. Ее нужно спасти от времени и обессмертить. Это эстетическая красота, совсем не функциональная. С точки зрения секса, внешняя привлекательность мужчины — биологическая роскошь, и поэтому она может символизировать красоту самого искусства, ибо и та, и другая красота не утилитарна, она избыточна. Женская красота функциональна. Недавно обнаружили, что восхитительное оперение самцов птиц вовсе не результат полового отбора, как считалось раньше. Можно расценивать мои слова как ревнивые нападки, но когда смотришь на лица мужчин, пользовавшихся бешеным успехом у женщин, легко веришь в эти эксперименты.

Молодость — это скрытая возможность и видимая завершенность. Это двойной символ искусства: молодость берет потенциал и раскрывает его, она подчеркивает — последнее относится и к женской красоте — различие между красотой и добротой. Если, как это происходит в Америке, акцент в моде, да и во всем остальном, ставится на женской молодости, — то это культура с ярко выраженным гомосексуальным уклоном.

Искусством, как правило, занимаются люди с высокоразвитым сознанием и сильной внутренней тревогой, тоскующие по безгрешности бессознательного. Художников влечет к простым людям, к прекрасным деятельным юношам. Позвольте прочитать вам "Сократа и Алкивиада" Гёльдерлина:

 

"Warum huldigest du, heiliger Sokrates,

Diesem Junglinge stets? kennest du Grossers nicht,

Warum siehet mitLiebe,

Wie aufGotter, dein Aug' aufihn?"

 

И Сократ отвечает:

 

Wer das Tiefste gedacht, liebt das Lebendigste

Hohe Tugend versteht, wer in die Welt geblickt,

Und es neigen die Weisen

Oft am Ende zu Schdnem sich.

 

А теперь позвольте мне прочесть стихотворение еще раз, в переводе:

 

"Святой Сократ, что же ты чествуешь


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!