По высочайшему отсутствию в армию его Императорского величества 1807 года марта 16 дня

Сборник стихов

Русская духовная поэзия (сборник)

Тайный путь русской поэзии

Ранний свет луча дневного

Озарил мой тайный путь.

Н. Языков

Тайна, конечно, и должна оставаться тайной. Хотя, с другой стороны, – «Всё тайное станет явным». Однако афишированная тайна оборачивается или срамом, или трагедией. Думается, евангельская мысль как раз трагична. Тайна была выведена на Голгофу и «обнародована». Но почему разглашение тайны обязательно должно стать ее нарушением, почему не может быть своей тайны у целого народа, у целого человечества, у всей Вселенной? Быть и оставаться тайной? Может – и – есть. Но что такое вообще тайна? Целомудренное чудо. Этим целомудренным чудом и определяется качество человека, народа, произведения искусства. Весьма фривольные Рабле и Вийон – этим чудом обладают (хотя в жизни тот же Вийон по оставшимся свидетельствам был, как теперь говорят, «отморозок»), в «телесах» Рубенса и кошмарах Босха оно есть, даже в песенках ветреных и разбитных битлов оно тоже присутствует. А в иных весьма пуританских и «праведных» трактатах и виршах его отчего‑то нет, это при всей искренности писавших…

С другой стороны, некоторые современные авторы полагают, что, чем «гаже» пишешь, тем ярче высвечиваешь «святую» сторону дела. Истоки этой наивности как раз в отсутствии представления о какой бы то ни было тайне. А ведь никакой обратной пропорции здесь быть не может: карнавалу, конечно, природны святые очертания, но литургия от этого не меркнет, а только разгорается ярче в своей первозданности; и все‑таки чистая литургия, конечно, стоит здесь во главе угла.

В чем же тогда тайна? Наверное, в покаянии. Я тут «темню» не по игривости и не по мнительности, а потому, что говорить о покаянии в третьем лице некорректно ни в церковном, ни вообще в моральном, аспекте. Более того, человек, обличая себя, тоже ведь ставит себя, в известной степени, в третье лицо: «Ах, я такой‑сякой!» – «Ах, он такой‑сякой!» (тыча в себя пальцем). Самоуничижение – грех паче гордыни. Покаяние более обширно, таинственно и – просто. «Я – царь, я – раб, я – червь, я – Бог» (Г. Державин). И требуется особая благодать на человеке, чтобы он мог высказать это в стихах, чтобы он, не разглашая суетно, смог передать драгоценную тайну читателю, вывести и его на Тайный путь поэзии, человеческой души.

Начинался тайный путь русской поэзии в молитвах. Невозможно поэтому определить его отправной пункт. Начало же того явления, которое и зовется собственно русской поэзией в современном понимании, традиционно полагается в 18 веке; зачинатели его Ломоносов, Тредиаковский и Сумароков. Можно, конечно, с этим не соглашаться и нежно вспоминать Симеона Полоцкого, или, если уж на то пошло, грезить о звёздно далеком (и звёздно же близком) авторе «Слова о полку». Мы этого делать здесь не станем. Мы, – в известной степени, может быть, условно, – начнем все‑таки с века 18‑го.

Русский классицизм неслучайно называется русским, как русское барокко тоже неслучайно… Вообще, думается, что жадное впитывание, празднично‑тревожное глотание сторонних культурных традиций как раз свидетельствует об обострении национального сознания. Это своего рода присвоение чужих богатств, деланье их своими кровными, это настоящая мужья любовь к полоненной, во всяком случае, всегда чуть насильно, слегка из‑под палки приведенной в дом невесте. Такой очаровательной невестой стала для русича Европа. И начался бурный роман, началась поэзия и проза, тиранство и подкаблучничество. Русское барокко, русский классицизм пропитан русским духом, пронизан его сквозьеловыми острыми лучами. Тут и нашлись новые, неслыханные дотоле слова нового русского стиха.

Но как этот новоявленный русский поэт заговорил о Боге? С огромной радостью, с той радостью, с какой ребенок вбегает утром в родительскую спальню рассказать о первом снеге. Каким монашеским подвигом, какими веками сладчайшего праведного молчания накоплена эта детская радость! Слово рождалось, как Бог, и «Слово было у Бога». Ломоносов хвалит Господа с мощью шума деревьев, наката морских волн на берег и – замирает. Василий Капнист – замирает, стискивает эту радость аскетично, но она изливается из его строк ровным притушенным золотым светом. Иван Крылов, картежник, бывший за это дело и под судом, смеется над собой покаянно; сквозь смех, комично кругля глаза, говорит о Гневе Божием, но в этом смехе – священный ужас и опять она – радость веры. Державин, забавный и грузный, кряхтя, забирается на грозовое облако, но там, как капитан на капитанском мостике, расправляет плечи и говорит напрямую с Господом, что ему дозволяет ликующее дерзновение огромной веры.

Вся эта махина русского космоса, русского религиозного и национального сознания встретила ополчившуюся на нее ветреную возлюбленную на Бородинском поле. Любя, встретила. Ведь действительно, Франция была мечтой русского дворянина, соответственно, русского офицера. И вот эта обожаемая Франция двинула полки на Россию, с чаемым призывом к свободе, равенству и братству, с протянутым праздником. Вся Европа побросала оружие перед этим прекрасным праздником. Но – не Россия. Почему?! Шалишь! Равенство равенством, свобода свободой, но не тронь другую, тайную, свободу, не тронь потир чистой литургии своими хмельными устами! Прикрой свои обнаженные перси знаменем своей же революции! Ух, шаромыжники! Оловянные солдатики! Разметал вас по сугробам наш Дедушка Мороз! Взять благодарно чужое – это одно, а подчиниться, встать на колени, отдаться, это – нет! Вот и доказательство пронзительного обострения национального сознания.

Но праздник, хоть и развенчанный, все же не терпит, когда от него отворачиваются, и карает он одиночеством, которое надо выдержать, тогда придет другой вящий праздник. Однако одиночество вовсе не так прекрасно, как принято полагать, и ох как отличается оно от молитвенного келейного уединения. Решили догнать прежний праздник, добежали за ним «бистро» аж до самого Парижа. И – оказались в комическом положении, ведь бежать за праздником – курам на смех. Недаром, по духовному масштабу человек 18 века, князь Михаил Кутузов не советовал идти в Париж. Догонять Наполеона, как обиженную любовницу. Но – побежали.

Так вот. Одиночество. Да, пришло одиночество. Пушкин, Лермонтов оставили заплаканные жемчужины религиозного одиночества, пустынного созерцания волшебного ангельского неба. Тютчев вместе с планетой летел в это небо с бешеной скоростью, похожей на покой… Некрасов старался разделить страдания – не то чтобы народа, а каждого из народа: хоть что‑нибудь да разделить, поделить по‑братски, как раньше делили победу, теперь он так делил страдания. И потекла музыка. Дивная церковная музыка. Церковная музыка не только в храме, она в поэзии. Фет. Вечерние огни. Это ласковое мерцающее течение медленно поднесло к XX веку.

Страдания не поделили. Даже страдания не поделили. Русская поэзия ступила на широкую дорогу к Голгофе. У Блока эта дорога пролегала под окном. Но Блок так и не вышел из дома. Точнее, он выходил, чтобы на рассвете с полпути тенью вернуться и писать дома стихи. Однажды он не вышел, кричал‑кричал от чудовищной последней боли… Ахматова и Цветаева прихорошились и – пошли, взявшись неприметно за руки. Мандельштам по льду, Пастернак по óпали, Гумилев… Гумилев остановился перекреститься на церковь, и его отвели в сторону, навсегда. Есенин всё распахивал дверь кабака, почему‑то постоянно впереди шествия распахивал, навстречу, и – улыбался обиженно и нежно презрительным взглядам, дело в том, что он шел задами, подворотнями, его пускали с черного хода. Маяковский маршировал, хватаясь за сердце. Волошин останавливался перед морем. И пришли. Ахматова сама превратилась в море, в небо, в воздух, мучительно она искала, во что бы еще превратиться, чтобы громче, на всю Вселенную, крикнуть о великой русской трагедии, огромной беде. И ее услышали все эпохи, и аргонавты испуганно оглянулись на ее голос.

…Году в 1964‑м сын Бориса Пастернака Евгений пошел как‑то проведать могилку отца. Глядит, а там спит какой‑то мальчик: спит, нежно прижавшись к могилке. Мальчика этого звали Леонид Губанов.

Емельян Марков

Святитель

Димитрий Ростовский

Грешник и Магдалина

Грешник:

Дай мне место, Магдалина,

У Христовых ног,

Чтобы их омыть слезами

Бедный грешник мог.

Ты уж плакала довольно,

Ты уж плачем усладилась,

Ты очистилась от скверны,

Ты любовью просветилась.

Я ж, несчастный, и доселе

Прокажен грехом,

Опоясан поношеньем

И покрыт стыдом…

Близкий к смерти, прихожу я

К милосердью Божья Сына, –

Так, у ног Его пречистых

Дай мне место, Магдалина!

Магдалина:

Милосердьем безпредельным

Наш Господь богат:

Всех Он любит, всех зовет Он,

Всех принять Он рад.

Пусть все люди соберутся, –

У Него не будет тесно, –

Так любовь Его обильна,

Дом велик Его Небесный!

Станем плакать лучше вместе

При Его ногах:

Есть всегдашняя услада

В плаче о грехах.

Михайло Ломоносов

Преложение псалма 14

Господи, кто обитает

В светлом доме выше звезд?

Кто с Тобою населяет

Верьх священный горних мест?

Тот, кто ходит непорочно,

Правду завсегда хранит

И нелестным сердцем точно,

Как языком, говорит.

Кто устами льстить не знает,

Ближним не наносит бед,

Хитрых сетей не сплетает,

Чтобы в них увяз сосед.

Презирает всех лукавых,

Хвалит Вышнего рабов

И пред Ним душою правых,

Держится присяжных слов.

В лихву дать сребро стыдится,

Мзды с невинных не берет.

Кто так жить на свете тщится,

Тот вовеки не падет.

<1743–1747>

Преложение псалма 70

В Тебе надежду полагаю,

Всесильный Господи, всегда,

К Тебе и ныне прибегаю,

Да ввек спасуся от студа.

Святою правдою Твоею

Избавь меня от злобных рук,

Склонись молитвою моею

И сокруши коварных лук.

Поборник мне и Бог мой буди

Против стремящихся врагов,

И бренной сей и тленной груди

Стена, защита и покров.

Спаси меня от грешных власти

И преступивших Твой закон,

Не дай мне в челюсти их впасти,

Зияющи со всех сторон.

В терпении моем, Зиждитель,

Ты был от самых юных дней

Помощник мой и Покровитель,

Пристанище души моей.

От чрева матери Тобою

И от утробы укреплен,

Тебя превозношу хвалою,

Усердием к Тебе возжжен.

Враги мои, чудясь, смеются,

Что я кругом объят бедой,

Однако мысли не мятутся,

Когда Господь – Заступник мой.

Превозносить Твою державу

И воспевать на всякой час

Великолепие и славу

От уст да устремится глас.

Во время старости глубокой,

О Боже мой, не отступи,

Но крепкой мышцей и высокой

Увядши члены укрепи.

Враги, которые всечасно

Погибели моей хотят,

Уже о мне единогласно

Между собою говорят:

«Погоним; Бог его оставил;

Кого он может преклонить,

От нас бы кто его избавил?

Теперь пора его губить».

О Боже мой, не удалися,

Покрой меня рукой Своей

И помощь ниспослать потщися

Объятой злом душе моей.

Да в вечном сраме погрузятся,

Которые мне ищут зла.

Да на главу их обратятся

Коварства, плевы и хула.

Надежду крепку несомненно

В Тебе едином положу

И, прославляя безпременно,

В псалмах и песнях возглашу.

От уст моих распространится

О истине Твоей хвала,

Благодеяний слух промчится

Тобой мне бывших без числа.

Твою я крепость, Вседержитель,

Повсюду стану прославлять;

И что Ты мой был Покровитель,

Вовеки буду поминать.

Тобою, Боже, я наставлен

Хвалить Тебя от юных лет

И ныне буди препрославлен

Чрез весь Тобой созданный свет.

Доколе дряхлость обращаться

Не возбранит моим устам,

Твоя в них крепость прославляться

Грядущим будет всем родам.

Твоя держава возвестится

И правда мною до небес.

О Боже, кто Тебе сравнится

Великим множеством чудес?

Ты к пропасти меня поставил,

Чтоб я свою погибель зрел;

Но скоро, обратясь, избавил

И от глубоких бездн возвел.

Среди народа велегласно

Поведаю хвалу Твою

И на струнах моих всечасно

Твои щедроты воспою.

Уста мои возвеселятся,

Когда возвышу голос мой,

И купно чувства насладятся

Души, спасенныя Тобой.

Еще язык мой поучится

Твои хвалити правоты,

Коварных сила постыдится,

Которы ищут мне беды.

<1743–1751>

Михаил Херасков

Преложение псалма 64

Коль славен наш Господь в Сионе,

Не может изъяснить язык:

Велик Он в небесах на троне!

В былинках на земли велик!

Везде, Господь, везде Ты славен!

В нощи, во дни сияньем равен!

Тебя Твой агнец златорунный,

Тебя изображает нам!

Псалтырями десятиструнны

Тебе приносим фимиам!

Прими от нас благодаренье

Как благовонное куренье!

Ты солнцем смертных освещаешь,

Ты любишь, Боже, нас как чад;

Ты нас трапезой насыщаешь

Ты зиждешь нам в Сионе град;

Ты смертных, Боже, посещаешь,

И плотию Своей питаешь!

О Боже! во Твое селенье

Да взыдут наши голоса!

И наше взыдет умиленье

К Тебе как утрення роса!

Тебе в сердцах алтарь поставим,

Тебя, Господь, поем и славим!

Василий Петров

Преложение псалма 85

К Тебе, о Боже! простираю

Мой глас, теперь его воньми,

На всякой час усугубляю,

Ко мне Ты ухо преклони.

От бед меня всех Ты избави,

Господь Един и всех Творец,

Смиренного раба прослави,

Сирот обидимых Отец.

Я нищ, убог, весьма безсилен,

Без помощи Твоей святой;

Тогда бываю изобилен,

Когда во всех путях с Тобой.

Я знаю, нет Тебе подобна,

Ниже в морях, ни на земли,

Но сохрани мя преподобна,

Моление мое внемли.

Ты всею тварью управляешь,

Един во всех имеешь власть,

Сердечны тайны всех Ты знаешь,

Ты зришь теперь мою напасть.

На мя преступницы восстали

Твоих велениев святых,

Совсем бы в прах мя разорвали,

Исхитивши из рук Твоих.

Но крепкая Ты мне отрада,

От всех борющихся со мной,

Возводишь душу Ты от ада,

Вселишь ю в вечный Сам покой.

Враги, то видев, постыдятся,

И посрамятся купно ввек;

В студ, срам, прах все обратятся,

Узнают, что есть человек.

<1764>

Ипполит Богданович

Оды духовные из разных псалмов Давидовых

* * *

Хвалите Господа небес,

Хвалите все небесны силы,

Хвалите все Его светилы,

Исполненны Его чудес.

Да хвалит свет Его и день,

Земля и воздух, огнь и воды;

Да хвалят рыб различны роды,

Пучины, бездны, мрак и тень.

Да хвалят холмы и древа,

Да хвалят звери, гады, птицы,

Цари, владыки, сильных лицы

И всяка плоть, что Им жива.

Да хвалит своего Творца,

Да хвалит всякое дыханье:

Он милует Свое созданье,

И нет щедрот Его конца.

<1760>

* * *

Бедами смертными объят,

Я в бездне ада утопаю;

Еще взвожу ослабший взгляд,

Еще на небо я взираю.

Твой суд, о Боже, прав и свят,

Тебя я в помощь призываю:

Воззри, как грудь мою теснят

Беды, в которых я страдаю.

Прости, Творец, сию вину,

Что день рождения кляну,

Когда от мук ослабеваю.

Ты сердца видишь глубину:

Хоть в адских пропастях тону,

Но от Тебя спасенья чаю.

<1761>

* * *

Сердечно чувство веселится,

Душа моя воспеть стремится

Господни милости ко мне:

Как смертными объят бедами,

К живущему под небесами,

Взывал, погрязши зол на дне.

Со стоном голос мой плачевный

И слезны токи повседневны

Тогда всходили до небес:

Зиждитель с высоты взирая,

Помиловал меня карая,

И к радостям привел от слез.

Дух томный обратясь к покою,

Творец всесильною рукою

Из пропастей меня возвел

И ноги слабыя поставил

Недвижимы, дабы я славил

Творца и повсеместно пел.

<1761>

Гавриил Державин

* * *

Непостижимый Бог, всех тварей Сотворитель,

Движением сердец и помыслов Прозритель!

В последний раз зову к Тебе я в жизни сей:

Склони с небес, склони свой слух к мольбе моей.

Воззри, Создатель мой, на сердце сокрушенно,

Что если, Твой закон желав знать совершенно,

Я слабым разумом чего не понимал,

Помилуй Ты меня, коль в нем я заблуждался.

Твое святое я хотел творить веленье

Со всею ревностью, но без предрассужденья.

Се, вижу растворен тот путь передо мной,

По коему войти я в вечный льщусь покой.

Войду, конечно, так, я в том не сомневаюсь:

На милосердие Твое я полагаюсь.

Ты щедр и милостив был в век сей скоротечный:

Ты будешь мне Отец, а не Мучитель вечный.

<1776>

* * *

О Боже, душ Творец безсмертных

И всех, где существует кто!

О Единица числ несметных,

Без коей все они – ничто!

О Средоточие! Согласье!

Все содержащая Любовь!

Источник жизни, блага, счастья,

И малых и больших миров!

Коль Ты лишь духом наполняешь

Своим цевницы твари всей,

Органом сим увеселяешь

Себя средь вечности Твоей,

И вкруг от мириадов звездных,

Пиющих свет с Твоих очес,

Сам черплешь блеск лучей любезных

И льешь их в океан небес;

И мне, по плоти праху тленну,

Когда на тот один конец

Ты вдунул душу толь священну,

Чтобы в гармонию, Творец,

И я вошел Твою святую:

О! ниспошли ж мне столько сил,

Чтоб развращенну волю злую

Твоей я воле покорил;

И так бы сделал душу чисту,

Как водный ключ, сквозь блат гнилых,

Как запах роз, сквозь дебрь дымисту,

Как луч небес, сквозь бездн ночных

Протекши, теми же бывают,

Что были в существе своем,

Или светлей еще сияют,

Чем злато, жженое огнем.

Подаждь, чтоб все мое желанье,

Вся мысль моя един был Ты,

И истин бы Твоих алканье

Пожрало мира суеты;

Чтоб правды, совести, закона,

Которы мне Ты в грудь влиял,

Из подлости, хотя б у трона,

Я ни на что не променял;

Чтоб, знав мое происхожденье,

Моих достоинств я не тмил;

Твоей лишь воле в угожденье

В лице царя Твой образ чтил;

Чтобы, трудясь, я безвозмездно,

Творил самим врагам добро,

И как Тебе добро любезно,

Так ненавидел бы я зло;

Несчастных, утесненных слезу

Чтобы спешил я отирать;

Сердца, подобные железу,

Моей горячностью смягчать;

Чтоб не был я ни горд, ни злобен;

На лоне нег не воздремал;

Но был душой Тебе подобен

И всю ее с Тобой сливал.

О сладка мысль и дерзновенна –

Желать с Творцом слиянну быть!

Когда придет неизреченна

Мне радость та, чтоб в Боге жить?

Когда с Тобой соединюся,

Любви моей, желаний край!

Где пред лицом Твоим явлюся,

Там мрачный ад мне будет рай!

1796

Молитва

по высочайшему отсутствию в армию его Императорского величества 1807 года марта 16 дня

Господи! – воссылают

К Тебе свои мольбы;

Взор, длани простирают

Смиренные рабы:

Взгляни сквозь страшны бездны

С высот Твоих святых

На вздохи, токи слезны,

На огнь фимьямов их.

Взгляни и виждь, – Россия,

Тьмой душ, как звезд, горя,

Средь тверди голубыя,

Гласит: спаси Царя!

Храни его на брани,

Покой в пути, спаси;

Твои незримы длани

Везде над ним носи;

Будь твердый щит от злобы, –

Ты зришь, сколь враг его

Геройских душ свел в гробы

Средь зверства своего:

Там мать лишилась сына,

Там брат пал смерти в дол,

Четы здесь половина –

И ты, Творец! доколь?..

Доколе токи крови

Велишь нам, грешным, лить?

Бог благости, любови

Жесток не может быть:

Престани же от гнева,

Рев бури усмири;

Хлябь алчную Эрева

Перунами запри;

Ударь – и с крыл Зефира

Снесется тихий день,

Благоуханну мира

Даст Александр нам сень.

1808

Счастливое семейство[1]

Блажен, кто Господа боится

И по путям Его идет,

Своим достатком насладится

И в благоденстве поживет.

В дому его нет ссор, разврата;

Но мир, покой и тишина:

Как маслина плодом богата,

Красой и нравами жена.

Как розы, кисти винограда

Румянцем веселят своим,

Его благословенны чада

Так милы вкруг трапезы с ним.

Так счастлив, так благополучен

И так блажен тот человек,

Кто с честью, правдой неразлучен

И в Божьем страхе вел свой век.

Благословится от Сиона,

Благая снидут вся тому,

Кто слез виновником и стона

В сей жизни не был никому.

Кто не вредит и не обидит,

И злом не воздает за зло,

Сыны сынов своих увидит

И в жизни всякое добро.

Мир в жизни сей и мир в дни оны,

В обители избранных душ,

Тебе, чувствительный, незлобный,

Благочестивый, добрый муж!

1780

Петербург

Бог

О Ты, пространством Безконечный,

Живый в движеньи вещества,

Теченьем времени Превечный,

Без лиц, в Трех Лицах Божества!

Дух всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто все Собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем – Бог!

Измерить океан глубокий,

Сочесть пески, лучи планет

Хотя и мог бы ум высокий, –

Тебе числа и меры нет!

Не могут духи просвещенны,

От света Твоего рожденны,

Исследовать судеб Твоих:

Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает, –

В Твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну

Из бездн Ты вечности воззвал,

А вечность, прежде век рожденну,

В Себе Самом Ты основал:

Себя Собою составляя,

Собою из Себя сияя,

Ты свет, откуда свет истек.

Создавый все единым Словом,

В твореньи простираясь новом,

Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!

Ты цепь существ в Себе вмещаешь,

Ее содержишь и живишь;

Конец с началом сопрягаешь

И смертию живот даришь.

Как искры сыплются, стремятся,

Так солнцы от Тебя родятся;

Как в мразный, ясный день зимой

Пылинки инея сверкают,

Вертятся, зыблются, сияют, –

Так звезды в безднах под Тобой.

Светил возжженных миллионы

В неизмеримости текут,

Твои они творят законы,

Лучи животворящи льют.

Но огненны сии лампады,

Иль рдяных кристалей громады,

Иль волн златых кипящий сонм,

Или горящие эфиры,

Иль вкупе все светящи миры –

Перед Тобой – как нощь пред днем.

Как капля в море опущенна,

Вся твердь перед Тобой сия.

Но что мной зримая вселенна?

И что перед Тобою я?

В воздушном океане оном,

Миры умножа миллионом

Стократ других миров, – и то,

Когда дерзну сравнить с Тобою,

Лишь будет точкою одною:

А я перед Тобой – ничто.

Ничто! – Но Ты во мне сияешь

Величеством Твоих доброт;

Во мне Себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод.

Ничто! – Но жизнь я ощущаю,

Несытым некаким летаю

Всегда пареньем в высоты;

Тебя душа моя быть чает,

Вникает, мыслит, рассуждает:

Я есмь – конечно, есть и Ты!

Ты есть! – Природы чин вещает,

Гласит мое мне сердце то,

Меня мой разум уверяет,

Ты есть – и я уж не ничто!

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей Ты телесных,

Где начал Ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна Божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь – я раб – я червь – я Бог!

Но, будучи я столь чудесен,

Отколе происшел? – безвестен;

А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ Податель,

Душа души моей и Царь!

Твоей то правде нужно было,

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! – в безсмертие Твое.

Неизъяснимый, Непостижимый!

Я знаю, что души моей

Воображении безсильны

И тени начертать Твоей;

Но если славословить должно,

То слабым смертным невозможно

Тебя ничем иным почтить,

Как им к Тебе лишь возвышаться,

В безмерной разности теряться

И благодарны слезы лить.

1784

Властителям и судиям[2]

Восстал Всевышний Бог, да судит

Земных богов во сонме их;

Доколе, – рек, – доколь вам будет

Щадить неправедных и злых?

Ваш долг есть: сохранять законы,

На лица сильных не взирать,

Без помощи, без обороны

Сирот и вдов не оставлять.

Ваш долг спасать от бед невинных,

Несчастливым подать покров;

От сильных защищать безсильных,

Исторгнуть бедных из оков.

Не внемлют! – видят и не знают!

Покрыты мздою очеса:

Злодействы землю потрясают,

Неправда зыблет небеса.

Цари! – Я мнил, вы боги властны,

Никто над вами не судья:

Но вы, как я, подобно страстны

И так же смертны, как и я.

И вы подобно так падете,

Как с древ увядший лист падет!

И вы подобно так умрете,

Как ваш последний раб умрет!

Воскресни, Боже! Боже правых!

И их молению внемли:

Приди, суди, карай лукавых

И будь един Царем земли!

<1780–1787>

Василий Капнист

Награда праведного

Псалом 1

Блажен, в совет кто нечестивых

Нейдет, на грешных путь не стал

И на седалище кичливых

Губителей не восседал.

Но всею волей покорится

Закону Бога своего

И днем и ночью поучится

В заветах праведных Его.

Как древо будет насаждение,

Что при истоках вод растет,

Плодом вовремя отягченно,

И лист его не отпадет.

Во всем, что ни творит, успеет.

Не тако грешные, не так:

Но яко прах, что ветр возвеет

С лица земли в пустых степях.

На суд не встанут нечестивы,

Ни грешны к праведным в совет;

Господь бо весть пути правдивы,

А злых в пути погибель ждет.

<1790‑е гг.>

Надежда праведного

Псалом 3

Сколь многие враги восстали

И мне, о Боже! ищут бед!

Рекли душе моей в печали:

«Ему спасенья в Боге нет».

Но Ты, о Боже! в дни толь злые

Заступник мой, взносяй мой рог!

Воззвал к Нему, – и от святые

Горы меня услышал Бог.

Засну я в мире и проснуся,

Зане Господь покрыл щитом,

От тмы врагов не ужаснуся,

Нападших на меня кругом.

Воскресни, Боже! и всечасно

Спасай меня; – се Ты сразил

Творящих злая мне напрасно

И зубы грешных сокрушил.

Твое, Владыка мой, спасенье

Мы зрим во всех концах земных,

И вечное благословленье

На людях, Господи! Твоих.

Спокойствие праведного

Псалом 22

Господь мой Пастырь, не страшусь,

Вовек отрады не лишаюсь.

На пажитях обильных, злачных,

При токах тихих и прозрачных

Меня к покою Он вселит;

Смятенну душу возвратит

И на пути наставит правы,

Для имени Его и славы.

Хотя во смертну сень пойду,

Не убоюсь: Тебя найду.

Жезлом и палицей святою

Меня утешив, предо мною

Готовишь Ты в виду врагов

Трапезу всех благих даров;

Главу мне миром умащаешь

И полну чашу наливаешь.

Вся жизнь исполнится моя

Щедрот Твоих и благостыни;

И в храме Твоея святыни

До смерти водворюся я.

Иван Крылов

Подражание псалму 37

Смягчи, о Боже! гнев Твой ярый,

Вины души моей забудь;

И молний уклони удары,

В мою направленные грудь!

Престани в тучах, во блистаньях

И в бурных пламенных дыханьях

Являть, колико суд Твой строг;

Пролей надежду в грудь унылу,

Яви Свою во благе силу

И буди в милостях мне Бог!

Стрелами острыми Твоими

Мне сердце все изъязвлено

И, раздираемое ими,

Горит, как в пламени, оно;

Свои счисляя преступленья,

В стыде, в болезни, в изумленьи,

Смыкаю я смущенный взор.

Нет предо мною света дневна –

На мне Твоя десница гневна,

Хладнее льдов, тягчее гор.

Все скорби на меня зияют

И плоть мою себе делят.

Как воск, во мне так кости тают,

И кровь моя, как острый яд;

Как трость ломка во время зною,

Как ломок лед в реках весною,

Так ломки ноги подо мной.

Все множит мне печалей бремя;

Остановилось само время,

Чтобы продлить мой жребий злой.

В сем зле, как в треволненном море,

Собрав остаток слабый сил, –

В отчаяньи, в надежде, в горе,

К Творцу миров я возопил,

Воззвал и сердцем встрепетался;

То луч надежды мне являлся,

То, вспомянув мои вины,

Терял я из очей свет красный:

Меч видел мщения ужасный

И видел ада глубины.

Вкруг моего собравшись ложа,

С унылой жалостью друзья,

Моей кончины ужас множа,

Казалось, взорами меня

Во гроб холодный провождали;

Притворным плачем мне стужали

Враги сокрыты дней моих;

А я, как мертв, среди смятенья

Лежал без слуха, без движенья

И уст не отверзал своих.

Но в страшную сию минуту,

В сей час, ужасный бытию,

Зря под ногами бездну люту,

А пред очами смерть мою, –

Надеждой на Тебя отрадной,

Как в жар поля росой прохладной,

Мой слабый дух себя питал.

Хоть телом упадал я в бездны,

Но духом за пространства звездны

К Тебе с молитвой возлетал.

Нет! – рек я в глубине сердечной, –

Нет, не погибну я, стеня;

Исторгнет Бог мой сильный, вечный

Из смертных челюстей меня,

И дух мой не отдаст Он аду

Неправедным врагам в отраду;

Их не свершится торжество;

Не посмеется мне их злоба,

Что у дверей ужасных гроба

Помочь безсильно Божество.

Творец! Внемли мое моленье,

И гласу сердца Ты внемли:

Хотя ничтожное творенье,

Я прах, не видный на земли;

Но что есть мало, что презренно,

Тобою, Боже, сотворенно?

Прекрасен звездный Твой чертог;

Ты в солнцах, Ты во громах чуден, –

Но где Ты чудесами скуден? –

Ты и в пылинке тот же Бог!

И я к Тебе, надежды полный,

Свой простираю томный глас:

Смири страстей свирепых волны,

В которых духом я погряз!

Мои велики преступленья:

Их сердцу страшно исчисленье, –

Но в судии я зрю Отца.

Мой страшен грех, но он конечен, –

А Ты, мой Бог, Ты силен, вечен;

Твоим щедротам нет конца.

<1796>

Ода, выбранная из псалма 71

Боже, суд Твой цареви даждь

и правду Твою сыну цареву.

Подай царю Твой, Боже, суд,

И правду дай цареву сыну;

Да к пользе царства примет труд,

Да истину хранит едину –

И кротко, как зарей зефир,

Ко всем странам прольется мир.

Он не предаст сирот и вдов;

На трон в лице восседши Бога,

Сомкнет уста клеветников,

Спасет и нища и убога.

Как солнце вешнее с высот,

Прольет на всех он луч щедрот.

Как напояет землю дождь

И проникает мягку волну,

Так сей ко счастью кроткий вождь

Прольет в сердца отраду полну, –

И не затмит его лучей

Вся толща туч, весь мрак ночей.

К нему народы потекут,

Как в океан пространны реки;

Цари различны дань дадут;

Он возродит златые веки, –

И где конец земле, морям,

Предел его державе там.

Как неисчерплем океан,

Его сокровища узрятся;

Среди его цветущих стран

Довольство с миром водворятся –

И дом его, ко славе скор,

Превысит верх Ливанских гор.

Его благословит народ;

Рабы, как чада, будут верны.

Предупредят зарей восход

От всех ему хвалы усердны,

И, мудрости его внемля,

Ему восплещет вся земля.

<1796–1797>

Ода, выбранная из псалма 87

Господи Боже спасения моего…

О Боже! Царь щедрот, спасений,

Внемли! – К Тебе моих молений

Свидетель – нощи все и дни.

Я в нощь свой одр мочу слезами

И в день иссякшими глазами

Встречаю мраки лишь одни.

Да пройдет вопль мой пред Тобою

Шумящей, пламенной рекою:

Воззри – и слух ко мне склони.

В груди моей все скорби люты;

Нет дня отрадна; нет минуты;

Теснится в сердце мук собор.

Уже, к веселью не способен,

Я бледен, мертвецам подобен;

Уже ко гробу шаг мой скор;

Уже в моих я равен силах

С забвенными давно в могилах,

От коих отвратил Ты взор.

Все гнева Твоего удары,

Как моря гневна волны яры,

Навел Ты на мою главу.

Тесним от ближних, обезславлен,

Друзьями презрен и оставлен,

Средь кровных чуждым я живу.

В одре, как в гробе, истлеваю;

Но руки к небу воздеваю:

К Тебе и день и ночь зову.

Увы! иль стон живых безпрочен?

Или для мертвых столь Ты мочен?

Они ль певцы Твоих чудес?

Но кто воспел Тебя во гробе?

Кто возгласил в земной утробе

Твой суд иль блеск Твоих небес?

Кто имя Божье славословил

И кто в стране забвенья пролил

Хоть каплю благодарных слез?

А я, едва заря настанет,

Едва светило дня проглянет,

Огнем Живым к Тебе дышу –

И вместе с хором оперенным

Под сводом неба озаренным

Твое величие глашу.

Куда ни двигнуся ногою,

Как сердце я свое с собою

Хвалу чудес Твоих ношу.

Почто же, Бог мой, презираешь,

Не внемлешь Ты и отреваешь

Вопль страждущей души моей?

Средь нужды, нищеты и горя,

Как средь бунтующего моря,

Я взрос от самых юных дней –

И днесь от бедства не избавлен,

Как лист иссохший я оставлен

Среди ярящихся огней.

<1790‑е гг.>

Ода, выбранная из псалма 93

Бог, отмщений Господь.

Снесись на вихрях, мщений Царь!

Воссядь на громах – тучах черных,

Судить строптивых и упорных;

Ступи на выи непокорных

И в гордых молнией ударь.

Доколь вздымать им грудь надменну

И подпирать пороков трон,

Правдивых гнать из света вон?

Доколь Твой презирать закон

И осквернить собой вселенну?

Куда ни обращусь, внемля,

Везде их меч, везде угрозы.

Там на невинности железы,

Там льются сирых кровь и слезы;

Злодейством их грузна земля.

Так, проливая крови реки,

Заграбя мир себе в удел,

Твердят они на грудах тел:

Господь не видит наших дел

И не познает их вовеки.

Безумец! где твой ум и слух?

Стряхни невежество глубоко;

Скажи, хоть раз взнесясь высоко:

Ужели слеп Создавший око,

И Сотворивший ухо – глух?

Скажи, оставя мудрость лживу,

Без света ли – Творец светил?

Безсилен ли – Создатель сил?

Безумен ли – Кто ум в нас влил?

И мертв ли – Давший душу живу?

Блажен, о Боже, в ком Твой свет:

Он соблюдется цел Тобою,

Тогда как, окруженный мглою,

В изрытый ров своей рукою

Злодей со скрежетом падет.

Кто? Кто с мечом? Со мною рядом

Кто мне поборник на убийц?

Кто на гонителей вдовиц?

Никто – всех взоры пали ниц –

И всех сердца страх облил хладом.

Никто – но Бог, Сам Бог со мной;

Сам Бог приемлет грозны стрелы,

Вселенной двигнет Он пределы,

Разрушит замыслы их смелы

И с широты сметет земной.

<1790‑е гг.>

Ода, выбранная из псалма 96

Господь воцарися, да радуется земля.

Взыграй, вся дышущая плоть!

Днесь воцарился твой Господь.

Промчите слух сей, ветры скоры,

В дальнейшие земли концы,

Да скачут холмы, как тельцы,

Как овны, да взыграют горы

Средь кликов празднующих стран,

И да восплещет океан!

Предыдет огнь, и вихрь пред Ним,

И гром, ревущий в кару злым;

Окрест несется мрак стесненный,

Вьют вихри, дождь, и снег, и град,

И молнии Его блестят

От края до края вселенной;

Немеет гром, Ему внемля,

Как море, зыблется земля.

На истинах Его престол;

Судьба миров – Его глагол;

Врагов палящий пламень – взоры;

Речет – и огнь их жрет вокруг;

Воззрит – и тьмы падут их вдруг.

Как воск пред Ним, так тают горы;

Земля – певец Его чудес;

Вещатель славы – твердь небес.

О вы, певцы богов иных,

Сравните с мертвой силой их

Живаго Бога силу живу –

И усрамитесь падать ниц

Пред изваяньем хрупким лиц,

Кладя на них надежду лживу!

Они, как вы, лишь персть и прах;

Отрада их – обман и страх.

Но Ты, мой Бог, Творец миров,

Един превыше всех богов

И вышний надо всей землею!

Воспой Его, правдивых лик;

Единый Царь судеб велик:

Он силой все хранит своею;

В Нем правым жизнь;

В Нем чистым свет –

И вне Его спасенья нет.

Вильгельм Кюхельбекер

Магдалина у гроба спасителя

Мария, в тяжкой горести слепая,

Назвала вертоградарем того,

Кто, гроб покинув, ей вещал: «Кого

В сем гробе ищешь, плача и рыдая?»

И отвечала: «Тела не нашла я!

Ах, Господа отдай мне моего!»

Но вдруг Он рек: «Мария!» – и Его

В восторге узнает жена святая.

Не так ли, больший, чем она слепец,

Взывал я, с промыслом Всевышним споря:

«Почто меня оставил мой Творец?»

А Ты – Ты был со мной и среди горя! –

Я утопал; но за руку, Отец,

Ты удержал меня над бездной моря.

6 марта 1832

Александр Одоевский

Воскресение

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 62; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 3 4 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!